Он русский,из прерусских русской!К 270-летию со дня рождения Д.И. ФонвизинаЧто знает о великом Фонвизине большинство из нас? Он автор комедий «Недоросль» и «Бригадир» — вот и всё, что мы выносим из школьной программы. А ведь литературная деятельность была в жизни Дениса Ивановича Фонвизина далеко не главной. Современники знали его как влиятельного государственного деятеля, советчика русских государей, деятельного патриота России.
Денис Иванович Фонвизин родился 3 (14) апреля 1744 (по другим сведениям — 1745) года в московской дворянской семье. Среди наших критиков есть охотники подчеркивать нерусское происхождение великих людей России — так и Фонвизиных они выводят «из семьи пленных ливонцев». Однако Россия — это такая удивительная, сакральная страна, что любое добро, что в неё попадает, непременно становится русским — будь то еда, например, картошка; цветы — васильки; музыкальный инструмент — гармонь да гитара: вера или люди. Так сталось и с потомками «пленных ливонцев». Александр Сергеевич Пушкин в 1824 году писал брату: «Не забудь фон-Визина писать Фонвизин. Что он, нехристь?! Он русский, из прерусских русской!». Князь Вяземский подтвердил «прерусскость» Фонвизина: «В нём ум коренной русский, который на чужбине как-то не у места и связан. Такой ум, «заматерелый», односторонний от оригинальности своей или самобытности, перенесённый в чуждый климат, не заимствует ничего из новых источников, не обогащается, не развивается, а, напротив, теряет силу и свежесть, как растение, которому непременно нужна земля родины, чтобы цвести и приносить плоды».
Главным человеком в жизни будущего «русского Мольера» был отец, Иван Андреевич Фонвизин. Он любил своих детей мудрой отцовской любовью и называл их «рожденные мои друзья».
Денис Иванович посвятил своей семье замечательное биографическое эссе «Повествование мнимого глухого и немого», где написал о родителе своём: «Отец мой, добродетельнейший из смертных, коего потерю я оплакивать не престану, претерпев в течение службы своей многие обиды, досады и несправедливости, от сродственников же, друзей и покровителей также быв обманут, предан и наконец оставлен, вёл большую часть последних своих дней в уединении; и как из благотворительной его души исторгнуть не могли любви его к человеческому роду, то обратилось его внимание на нас (как он называл), рождённых своих друзей».
Матушка Дениса Ивановича была сродни супругу: «Отец мой имел редкое счастие получить в сотоварищество свое женщину разумную, благонравную, добродетельную и скромную. Достойная сия чета ощущала взаимную горячность и была столь счастлива, сколько участь человеческая счастья совмещать может. Упражнение их было нас наставлять и направлять сердца и умы наши к добродетели и человеколюбию». Увы, её ранняя смерть оставила детей на полном попечении и ответственности их отца…
Старший Фонвизин читал все вышедшие и выходящие на тот момент русские книги, любил историю древнюю и римскую, особенно «Мнения Цицероновы», и переводы нравоучительных книг с европейских языков. Как и многие родители, он попытался наверстать упущенное в своей жизни образованием сына: с четырёх лет мальчик уже имел домашних учителей по разным предметам. «Я не помню себя неграмотным», — говорил Денис Иванович. Учение шло с охотой, учителя умели заинтересовать мальчика, а отец — направить его мысли и увлечения в полезное русло. Он был чрезвычайно деликатен, никогда не «давил» на детей: «…я права свои родительские сокращаю в гораздо теснейшие пределы, нежели им обыкновенно полагают», — признался он как-то «рождённому своему другу» в доверительной беседе. Иван Андреевич знал: «обращение светское и служба за собою влечёт предательство, ухищрения, зависть, злоключения и самоё умерщвление духа» и ему хотелось так устроить судьбу Дениса, чтобы тот «наслаждался всея благом, которое смертному вкушать определено, и, сохранив сердце непорочным, не имел оное растерзанным и израненным от стрел, нередко в руках сильных к поражению добродетели изготовленных».
В веке, который считали «испорченным», когда взяточничество (точнее и ёмче старинное слово — лихоимство!) не преследовалось ни судом, ни даже общественным мнением, Иван Андреевич сохранял нравственное здоровье: он считал, что взятка (старший Фонвизин служил в ревизион-коллегии, где лихоимство было главным доводом в вынесении решения по делу) — действие «против натуры человеческой». Он был настолько чист душой, что краснел, когда при нём кто-нибудь лгал! Есть ли ныне такие ревизоры в России?!
Старший Фонвизин никогда не принимал подарков. «Государь мой, — говаривал он просителю, — сахарная голова не есть резон для обвинения вашего соперника, извольте отнести её назад, а принести законное доказательство вашего права». Отец поучал сына: если тебе придётся служить и ситуация сложится так, что невозможно будет избежать греха мздоимства или иного какого — притворись больным и не ходи на службу, скажи всем, «что ты от оной болезни стал глух и нем» (эту фразу Денис Иванович и вынес в заголовок своего эссе). Сыну завет отца пришёлся по душе, и он стал вести такой образ жизни, что многие вокруг уверились: человек этот глух и нем! «Звание глухого и немого, в коем качестве я так известен, что трактирщик, готовясь обмануть ожидаемых им гостей, кокетка, проводящая своих любовников, придворный, ухищрениями дышащий, подьячий, алчный ко взяткам, дитя шелливое и страшившееся своего вожатого, — словом, никто меня не остерегается, все предо мною обнаженные предстоят, и когда я в клоб или на гулянье приду, то слышу, что робята вскричат: «Вот глухой-то и немой», а отцы и матери их с некоторым оказанием сожаления говорят: «Он, бедняга, никому и ничему не помеха». Оттого-то я к сокровенной человеческой внутренности имею ключ». И действительно образы его литературных героев столь точны и так ярко выписаны, что сомневаться в их подлинности не приходится, люди открывались автору великих пьес во всей сокровенной глубине своей, считая его «глухим и немым»!
Ещё большей заслугой Ивана Андреевича было то, что он сумел внушить и сохранить в сыне православную веру. Отец приучил его «читать у крестов» — так Денис стал бегло разбирать церковнославянский. Иван Андреевич следил, чтобы чтение священных текстов не было бессмысленным механическим процессом. «Перестань молоть, — останавливал он сына, когда тот начинал торопиться, — или ты думаешь, что Богу приятно твоё бормотанье?!». Он терпеливо разъяснял фразы, в смысле которых мальчик не мог разобраться сам. Вот так бы и современным верующим родителям поступать, а не заставлять детей зазубривать текст, в котором они почти ни слова не понимают!
Увы, времена стояли искусительные — после смерти отца молодой Денис Фонвизин увлёкся «забавами недорослей»:
«Весьма рано проявилась во мне склонность к сатире. Острые слова мои носились по Москве... Меня стали скоро бояться, потом ненавидеть... Сочинения мои были острые ругательства: много было в них сатирической соли...».
Однако вскоре возобладало заложенное отцом здоровое нравственное начало: Фонвизин горько сожалел о своих поступках и «острых словах» в «Чистосердечном признании в делах моих и помышлениях». Его покаяние подтверждено эпиграфами к каждой главе, взятыми из Священного Писания.
Дом Фонвизиных находился недалеко от основанного в 1755 г. университета. При нём была открыта гимназия, куда отец и отдал Дениса: он оказался одним из первых, вместе с Потёмкиным и другими, прославившимися впоследствии как «орлы Екатерины». У первых гимназистов не было учебников, зато сочинения Ломоносова присылались им прямо с печатного станка академической типографии! Имена лучших тогда публиковались в газетах. К примеру, в 1759 г. в «Московских ведомостях» появилось извещение директора казанской гимназии: «Наиприлежнейшими себя оказали и отменную похвалу заслужили: гвардии капрал Николай Левашев, гвардии же солдат Сергей Полянский и солдат Гаврила Державин».
Фонвизин учился в гимназии с 1755 по 1761 годы, затем ещё год провёл на философском факультете университета. Во времена своего студенчества он начал печататься в московских журналах, сделал свои первые переводы: это были «Басни нравоучительные» датского просветителя Л. Хольберга и трагедия Вольтера «Альзира». Фонвизину трижды вручалась золотая медаль, имя его неоднократно поминалось в «Московских ведомостях», где печатались отчёты о ежегодных торжественных актах университета. Сам Денис Иванович относился к своим успехам с присущим ему чувством юмора: «Одну из медалей мне присудили за то, что, в отличие от двух других экзаменуемых гимназистов, на вопрос: «Куда течёт Волга? (один ответил — в Чёрное море, другой — в Белое), я отвечал «не знаю» с таким видом простодушия, что экзаменаторы единогласно присудили мне медаль».
В 1762 году Фонвизин переехал в Петербург и поступил в Коллегию иностранных дел переводчиком. Он быстро проявил себя с лучшей стороны и через год стал секретарём кабинет-министра И. Елагина, ведавшего разбором челобитных на высочайшее имя, а с 1766-го — и императорскими театрами. Тут-то и проявился горячий интерес Дениса Фонвизина к театру. «Я… имел дар, — писал Фонвизин в «Признании…», — принимать на себя лицо и говорить голосом весьма многих людей». Денис Иванович имел в виду читку «Бригадира» — сначала Екатерине II, а затем Павлу, которым пьеса понравилась. «Бригадир», законченный в 1769 году и поставленный в 1770-м, был опубликован в 1792-1795 гг. Русский писатель, общественный деятель, журналист и издатель Н.И. Новиков сказал об этой комедии: «...сочинена она точно в наших нравах». После «Бригадира» последовал «Недоросль», сразу же разобранный на цитаты.
Историк В.О. Ключевский писал: «Фон-Визин взял героев «Недоросля» прямо из житейского омута, и взял, в чём застал, без всяких культурных покрытий, да так и поставил их на сцену со всей неурядицей их отношений, со всем содомом их неприбранных инстинктов и интересов».
Но театр скоро пришлось оставить. В России «шли большие неустройства»: Фонвизин был свидетелем разгула реакции после крестьянского восстания 1773-1775 гг., расхищения государственной казны — то есть увидел то «зыблемое состояние», которое может привести любое государство на край гибели. Его «Рассуждение о непременных государственных законах» (конец 1782 - начало 1783 г.) — одно из лучших произведений русской публицистики XVIII в., предназначалось для воспитанника Никиты Панина — будущего императора Павла Петровича. С Паниным Фонвизина сближала убеждённость, что России нужны «фундаментальные законы», иначе произойдёт катастрофа. В его «Рассуждении» прозвучало предостережение: «Нация, буде находит средства разорвать свои оковы тем же правом, каким на неё наложены, весьма умно делает, когда разрывает». Но никто его тогда не понял и не услышал...
Близость к царям и льстила ему, и приводила его в замешательство. Он был монархистом и одновременно — противником бесконтрольной власти. «Где произвол одного, — писал он, — есть закон верховный, тамо прочная общая связь и существовать не может; есть государство, но нет отечества, есть подданные, но нет граждан…». А «при дворе царя, коего самовластие ничем не ограничено... может ли истина свободно изъясняться?» — вопрошает он в своей повести «Калисфен». Страшным злом Фонвизин считал фаворитов, «любимцев государевых», особенно усиливших своё влияние при дворе российских императриц.
По воспитанию своему в честности Фонвизин не боялся ничего, он считал, что писатель — это «страж общего блага», «полезный советодатель государю, а иногда и спаситель сограждан своих и отечества».
После Державина Фонвизин стал вторым, кто мог «истину царям с улыбкой говорить». У него появились поклонники и последователи. «С воцарением Екатерины II совпадает заметный переворот в жизни русского общества, — писал академик Л.Н. Майков. — На поприще государственной и общественной деятельности выступили новые люди, благодаря которым значительно подвинулось общественное развитие. В сравнении с поколениями, действовавшими прежде, люди, выдвинутые новым правительством, были более образованные и более ценившие образование. Многие из них ясно сознавали понятия гражданского долга и имели твёрдые нравственные принципы: это поколение дало депутатов для комиссии нового уложения и создало успех сатиры Фонвизина и журналов 1769-74 гг.».
Увы, как и всякое сильное явление, дар Фонвизина вызвал и отрицательный эффект: «разбудил целую фалангу великих насмешников», по слову Герцена. Постепенно эти «великие» выродились в «мелочь пузатую», суть деятельности которых свелась (и ныне сводится) ко глумлению над всем, что свято и дорого русской душе, народу…
В 1777-1778 гг. Фонвизин совершил поездку во Францию и Германию и отразил своё путешествие в «Записках первого путешественника», сыгравших важнейшую роль в становлении русской прозы. Фонвизин, который «вкоренённое имел любопытство знать внутренность сердец человеческих», вынес своё мнение о европейцах: «Главное старание прилагают они о том, чтобы один стал богословом, другой живописцем, третий столяром, но чтоб каждый из них стал человеком, того и на мысль не приходит». В одном из писем П.И. Панину Фонвизин даёт такую характеристику, к примеру, правовой системе Франции, на которую тогда взирали из России как на образец «вольнолюбия»: «Система законов сего государства есть здание, можно сказать премудрое, сооруженное многими веками и редкими умами, но вкравшиеся мало-помалу различные злоупотребления и развращения нравов дошли теперь до самой крайности. (…) Первое право каждого француза есть вольность; но истинное настоящее его состояние есть рабство, ибо бедный человек не может снискивать своего пропитания иначе, как рабскою работою, а если захочет пользоваться драгоценною своею вольностию, то должен будет умереть от голоду. Словом, вольность есть пустое имя, и право сильного остается правом превыше всех законов». В русском народе Фонвизин желал воспитать иные устремления, поскольку сам был русским патриотом до глубины души.
«Мужик, — писал он, — одним человеческим видом от скота отличающийся» может привести государство «в несколько часов на самый край конечного разрушения и гибели».
Значит, нужно вывести народ из этого скотского состояния, обеспечить ему достойный уровень жизни, дать образование, заложить понятия о нравственности и вере, защитить его законом, наконец! Сочинение Фонвизина «Несколько вопросов, могущих возбудить в умных людях особливое внимание» было опубликовано в 1783 г. в третьей книге «Собеседника любителей российской словесности» — вместе с ответами Екатерины II. Фонвизин сформулировал самые злободневные вопросы, касающиеся жизни России. Последний ответ государыни был крут: Фонвизину запретили печататься, пятитомное собрание его сочинений не было издано, его статьи распространялись только в списках.
Выдающийся русский писатель заботился об улучшении жизни своих соотечественников, укреплении Родины путём разумных реформ. Он не убоялся ради воплощения своих идей в жизнь ни крушения карьеры, ни гонений, ни запретов, ни иных угроз. Однако тревожные мысли приходят, когда перечитываешь его политические сочинения: как поразительно совпадают характеристики власти и правосудия и проблемы государственно-правового строительства России конца XVIII века и России начала века XXI!
Наталья Лясковская
http://www.voskres.ru/literature/library/lyaskovskaya.htm
