Путь на восток

[EVG]

Путь на восток

Воспоминания о войне

Я родился и вырос в Киеве. Отец, простой типографский рабочий, был участником Первой мировой войны и Гражданской войны. В семье у нас было пятеро детей. Старшего брата ещё младенцем убили петлюровцы из-за того, что отец воевал в Красной армии. И это было до моего рождения. После окончания Гражданской войны жить было тяжело, но страна восстанавливалась. Мы, дети, не вникали в дела взрослых. Нашим занятием были игры во дворе, рыбалка на Днепре, драки с соседскими мальчишками и учёба в школе. В начале 30-х годов начался голод. Особенно тяжело было на селе, а город выживал только потому, что страна нуждалась в промышленности. Чтобы как-то выжить, отец продал в торгсин свои георгиевские кресты, чтобы хоть как-то прокормить детей.
Мы становились старше, стали задумываться о будущем, интересовались событиями, происходящими в нашей стране. Ждали вестей от брата, который служил на Дальнем Востоке и воевал на озере Хасан и на Халхин-Голе. В 1940 г. другой брат пришел раненный после войны с белофиннами. Оба брата жили в нашем дворе. После работы во дворе собирались взрослые под огромным каштаном и обсуждали разные события.
Наступил 1941 год. Я окончил семь классов и собирался поступать в кинотехникум, так как очень любил кино. Каждый из моих сверстников выбирал свою дорогу. Но это не мешало нам собираться вместе. Ходили на Днепр рыбачить, иногда с ночевкой.
В конце мая 1941 г. пришло письмо от деда и бабы, родителей матери, из Белоруссии. Они были уже старые и часто болели. Мать решила поехать навестить стариков. С собой она взяла мою младшую сестру Любу. В начале июня она уехала в Белоруссию.
К этому времени политическая обстановка в мире накалялась. С началом Второй Мировой войны в 1939 г. немецкие войска неуклонно продвигались в сторону Советского Союза. Мы, простые советские люди, не ощущали той нервозности, которая назревала в правительственных кругах и в армии. Газеты нас убаюкивали тем, что мы «врага шапками забросаем». У нас не было оснований сомневаться в этом – так были воспитаны. Но все же просачивались какие-то слухи о грядущей войне, да и опытные люди, немало повоевавшие, были уверены, что немцы не остановятся на достигнутом.
Мать вернулась из Белоруссии 20 июня. Она рассказала, что на границе неспокойная обстановка и ей предложили срочно уехать. Мы, пацаны, не вникали в международную обстановку и строили свои планы на выходные дни 21-22 июня. 22 июня должен был состояться футбольный матч между киевским и московским «Динамо». Билеты были куплены заранее. 21 июня мы договорились с ребятами пойти на Днепр порыбачить, да еще и с ночёвкой.
Нас было шестеро: я, Скрипач, Петька, Колька, Мишка-кривой и его брат. Мы выбрали место в небольшом затоне, примерно 350-400 метров от железнодорожного моста. Ночь была замечательной, спать не хотелось и мы травили разные анекдоты. Начало светать. Скрипач поймал маленькую рыбёшку и мы стали смеяться над его уловом. Стало почти светло. У Петьки были часы, которые он попросил у брата, но мы на часы не смотрели. В очередной раз закинули удочки, ожидая клева. Небо было ясное, безоблачное. Вдруг послышался гул летящих самолетов. Скрипач высказал мнение, что начались военные учения. Петька посмотрел на часы – было ровно 4 часа утра. И тут мы услышали взрывы. Несколько самолетов, снижаясь, заходили на железнодорожный мост и стали бомбить его. На крыльях самолётов были кресты. Мы поняли, что это не наши самолеты. Вдали за Днепром мы увидели дым пожаров, были слышны разрывы. Мы побросали удочки и побежали домой.
   Дома я узнал, что началась война. Потом по радио объявили, что Германия напала на Советский Союз. Началась война, получившая название Великой Отечественной. У нас началась новая жизнь. Мы как-то сразу повзрослели, стали понимать происходящее. На наших глазах стали формироваться отряды ополчения, команды для рытья окопов и строительства укреплений. Начали создаваться группы по контролю за светомаскировкой в ночное время, команды по тушению зажигательных бомб. В военкоматах стояли очереди призывников и добровольцев, желающих идти на фронт.
    Мои приемные братья Аркадий и Николай работали на железной дороге. Сестра Ольга, к моменту начала войны, работала на станции Киев-1 Товарный. Работы было невпроворот: началась эвакуация заводов и предприятий. Работали целыми сутками. Мне приходилось носить еду сестре и брату.
    В город стали проникать шпионы, по ночам они давали световые сигналы немецким самолетам, после чего начинались бомбёжки и пожары. Пожарных команд не хватало, техники тоже. Дома и предприятия сгорали дотла, оставались лишь стены и дымовые трубы. В середине июля и отцу пришла повестка явиться в военкомат. Мы не знали, что он сам ходил в военкомат и просился добровольцем на фронт. Его призвали в армию. Это была для него уже третья война. После первых двух он был списан подчистую, но не мог сидеть в тылу, когда Родина была в опасности. На проводы отца собралась вся семья. Мать плакала, а отец успокаивал её. Он говорил, что уже воевал с немцами в Первую Мировую и знает их повадки. Однако он не учёл нового времени, вооружения гитлеровской армии, её превосходство в первые месяцы войны.
    Проводив отца, нам стало ещё труднее. Теперь все заботы легли на плечи матери. В августе многие из наших друзей разъехались. Сестра пришла с работы и сказала матери, чтобы она собирала необходимые вещи и документы, так как семьи железнодорожников подлежат эвакуации. Как не хотелось уезжать из родного города – надеялись, что наша армия не сдаст Киев врагу.
    В средине августа мы все пришли на станцию Киев-1 Товарный. Нам выделили вагон-теплушку, куда поместили несколько семей. Таких вагонов было пять. Остальные вагоны и платформы были загружены оборудованием и станками. После 20 августа пришел Николай и сказал, что обстановка сложная: немцы начали обходить Киев и надо успеть отправить наш последний эшелон. Николай ушёл. Мы видели, как рабочие разбирали пути, снимали стрелки, семафоры. На станции мы простояли несколько дней. По вечерам налетала авиация и бомбила. Одна бомба попала в соседний вагон, несколько человек было убито. Наконец, поздно ночью, тронулся поезд. Маршрут движения мы не знали, но поняли, что состав двигался на юго-восток. Ежедневно состав бомбили и днем, и вечером. Крыша нашей теплушки была похожа на решето. Когда случались часы затишья, приходили рабочие, чтобы отремонтировать крышу. Посреди теплушки была установлена печка-буржуйка, которую топили по ночам, а днём варили еду. В основном кормились тем, что удавалось купить на станциях во время стоянок.
    В Славянске я и дядя Коля пошли на рынок, а когда вернулись – состава не было. Догоняли мы свой состав на паровозах, которые шли на восток. Дорогой мы узнали, что Киев был сдан немцам 19 сентября. Много было слёз и отчаянья от новостей дальнейшей жизни. В начале октября 1941 г. наш состав прибыл на станцию Юдино. Наши теплушки загнали в тупик. Началась новая жизнь. Обе старшие сестры стали работать на станции: Ольга – осмотрщиком вагонов, Софья – электросварщиком. Теплушки сменили на польские вагончики, где даже были туалеты и большое зеркало. Вагончик не отапливался, а ночи были уже холодные. В том же октябре пришла сестра и сказала, что они сняли квартиру в посёлке Юдино, а мама, Люба и я переселяемся в деревню Большие Ключи. В этой деревне прожили недолго, потом перебрались в Малые Ключи. Нам дали пустой дом на берегу озера. Сестру определили в школу, а меня приняли на работу в колхоз. Мать была неплохой портнихой и зарабатывала шитьём на пропитание. Её приглашали в близлежащие деревни и она там шила людям одежду. Тяжелую швейную машину она таскала с собой и, кроме этого, ещё нагружалась продуктами, которые ей давали люди за работу, поскольку деньги она не брала. Иногда её привозили на подводе. Мать была «рабочей лошадью», которая ради детей жертвовала собой.
   Рядом с деревней был лес, куда мы ходили собирать грибы, ягоды и дрова. Грибы, особенно грузди, солили в бочках. В деревне была школа семилетка, а мне нужно было в 8-й класс. Но я попросился снова в 7-й класс и был там, естественно, лучшим учеником. Я мог часто уходить с уроков. Каждую неделю мать посылала меня к сёстрам на станцию Юдино – им нужны были продукты. С мешком наперевес я топал на станцию 25 километров. Иногда везло, когда удавалось подъехать на подводе. Вечерами ребята и девчата собирались у какой-нибудь старушки на посиделки. Там обсуждались все проблемы, ели пирожки, которые приносили с собой, пели песни, танцевали. С песнями под гармошку проходили по улицам села.
     В начале 1942 г. стали призывать парней 1924 г. рождения. Из нашего села ушли на фронт трое парней, из соседнего – четверо. Из них вернулся только один, на костылях. Плач во всей деревне стоял при каждой похоронке.
    Прошла зима. Немцев отбросили от Москвы. Но напряжённость осталась. В колхозах старались посеять больше хлеба, посадить больше картошки и овощей, так как половина урожая уходила на фронт. Собрать урожай было нелёгкой задачей – не хватало людей. Мы с ребятами, под командой деда Матвея, возили зерно на элеватор в Казань. Уезжали поздно вечером, чтобы к утру быть на элеваторе. Вечером возвращались домой. Через день все повторялось – зерно возили двумя бригадами. В каждой бригаде было 4-5 подвод. Был у меня мерин по кличке Амур и был он уже старенький. Машин вообще не было, огороды пахали с помощью коров.
     Были у меня и друзья: как в нашей деревне, так и в соседней татарской. В основном мы все были одногодки. Рядом жили чуваши и мордва, но мы все дружили – о национальных барьерах мы тогда ничего не знали. Пришло и наше время – мы получили повестки из райвоенкомата на призывную комиссию. Нас было семь человек. После комиссии нас отпустили домой, сказали – ждать новой повестки. В начале декабря 1942 г. пришла повестка, а мне недавно исполнилось 17 лет. Провожали нас всей деревней: все плакали, кто-то давал советы, а больше наказывали крепче бить фашистов. Так моя жизнь обретала свою судьбу.
    Из юдинского райвоенкомата всех призывников посадили в вагоны и отвезли на сборный пункт в Казань. Там мы пробыли два дня. Послышалась первая команда «становись». С мешками за спиной мы все казались путешественниками. Перед строем появились военные люди. Они сделали перекличку, а затем скомандовали «направо, шагом марш» и по улицам города Казани мы отправились на вокзал. На погрузочной площадке нас посадили в теплушки и через 2-3 часа состав увозил нас в неизвестность. Ехали ночью, почти без остановок, только на больших станциях меняли паровозы. Никто не знал, куда нас везут.
     Через день состав остановился, и мы увидели название станции – Шуя. Нас привезли в Ивановскую область. Послышалась команда «выгружайсь». Мы высыпали из вагонов и стали строиться. Нас привели на сборный пункт, а точнее, это был 354-й запасной стрелковый полк. Народа было очень много. Тут формировались целые дивизии, которые отправлялись на фронт. Я со своими друзьями попал в 3-й батальон, 4-я рота, взвод ПТР. Нас завели в казарму, где мы побросали свои мешки, и побежали на улицу вновь строиться. Нас повели в баню. Мы сняли всю свою гражданскую одежду, а получили старое нательное белье, гимнастёрки, галифе, простреленные шинели со следами крови и ботинки с обмотками. Когда мы переоделись, то стали похожими на армию только что вышедшую из окружения. Первым командиром был сержант Мартьянов, имени его уже не помню. Нас стали учить маршировать, строиться, ползать по-пластунски, стрелять. Питались мы в столовой, состоявшей из огромного зала, где стояли высокие столы, а скамеек не было вовсе. Есть приходилось стоя, на еду отпускали несколько минут: доел, не доел – «выходи строиться». Приходилось укладываться в распорядок дня.
    Наступил 1943 год. На фронтах было трудно, наша армия сражалась у стен Сталинграда. Там находился и мой отец. Мы жадно ловили сводки с фронта, потому что у каждого там находились братья, отцы, деды и даже сёстры. У нас шла усиленная подготовка бойцов. Подъём был в 7.00, потом зарядка на плацу: одежда – ботинки, брюки, нательная рубаха. Январские морозы были крепкие и не все их выдерживали, но приходилось привыкать. После умывания и заправки постелей поступала команда «строиться» на завтрак.
    Казарма у нас была большая. Там стояли двухъярусные нары, между которыми был широкий проход, где проводились построение и перекличка. После завтрака мы возвращались в казарму, где получали оружие на взвод из 40 человек: 10 винтовок со штыками, 5 автоматов ППШ, 5 штук ПТР (противотанковых ружей) и 1 или 2 станковых пулемета. Всё это оружие мы должны были освоить и уметь результативно из него стрелять. Нашим основным оружием все же было ПТР. Их было два вида: ПТР однозарядное Дегтярёва и ПТР пятизарядное Симонова. ПТР предназначались для уничтожения лёгких и средних танков, бронемашин и огневых точек на расстоянии 500 метров. Калибр был 14,5 мм, длина ПТР 220 см, а вес Дегтярева – 16 кг, Симонова – 21 кг. Расчет состоял из двух человек – наводчика и заряжающего. Носили его тоже двое. Нас водили на полигон, который располагался в 7-10 км от казармы. Всё это расстояние мы должны были преодолевать, выполняя разные команды командира. Мы учились разворачиваться в цепь, шеренгу, передвигаться короткими перебежками, ползать по-пластунски, переходить в атаку с криками «ура», бросать учебные гранаты, а выйдя на огневой рубеж, стрелять не только по мишеням на фанерных щитах, но и по движущимся танкам. На полигоне были немецкие танки, которые двигались с помощью лебедок. Хорошо помню свою первую стрельбу из ПТР. Стрельба из него особая: надо сделать хороший упор на сошки, так как после выстрела идет большая отдача; при неправильном обращении с ПТР может выбить ключицу. Я впитывал преподнесенные нам уроки командиров и старался всё выполнять в точности. От этого зависела меткость стрельбы. После первых стрельб командир похвалил меня. В дальнейшем меня назначили первым номером, то есть наводчиком, а вторым номером у меня был богомольный паренёк из чувашского села. После каждого выстрела на полигоне он всегда крестился. Положили Ивана, так я буду его называть, на место первого номера, а я был вторым. По команде командира я положил патрон в патронник, Иван закрыл затвор и нажал на спуск, закрыв при этом глаза. После выстрела сильная отдача в плечо перевернула Ивана, и он упал на меня с криком, что его убили. Стоявшие рядом командир и солдаты сильно смеялись. Потом подошел командир взвода и сделал замечание командиру отделения, что тот не проверил – правильно ли Иван сделал упор. Это был первый выстрел Ивана. В дальнейшем он оказался хорошим парнем. После занятий на полигоне нам предстояла обратная дорога в казарму и всё те же маневры, но уже без огневого рубежа. Этим рубежом была казарма, где мы сдавали оружие после его чистки. Потом строились на обед. И дальше – всё по распорядку.
     Через этот запасной формировочный полк проходило очень много людей. Каждую неделю с плаца отправлялись на фронт сформированные батальоны и полки. Им на смену прибывало новое пополнение. Мы слышали, что с нового года армия переходит на новую форму одежды, вводятся погоны. Это было правдой: уже в средине января нам выдали новую форму и погоны.
После обеда и небольшого отдыха у нас начинались занятия по строевой подготовке и рукопашному бою. Всё это проводилось на плацу. В казарму мы приходили только ночевать. Иногда и ночью приходилось совершать марш-броски с полной выкладкой.
     В первых числах февраля нас неожиданно построили на плацу. Строй обходили приезжие офицеры и отбирали бойцов. Особенно долго они задержались около нашего взвода. Задавали разные вопросы, интересовались образованием. Наш командир давал каждому бойцу характеристику. В основном, отбирали рослых парней. Я немного не дотягивал до среднего роста. Когда все мои друзья перешли в другой строй, я со слезами стал просить капитана взять и меня. Хорошо, помог командир. И вот я в строю вместе с друзьями. Мы все думали, что нас отбирают для пополнения частей на фронте, поскольку все хотели бить фашистов.
    Отобранных бойцов оказалось больше роты. Нас снова посадили в теплушки и повезли неизвестно куда – все передвижения войск были засекречены. Об этом знали только командиры. Нас привезли в город Городищи, Орехово-Зуевского района Московской области. Городок был небольшой, с уездным укладом жизни. С вокзала нас привели в военный городок.
Когда нас построили, командир полка объявил, что дальнейшую армейскую подготовку мы будем проходить в 31-ом противотанковом полку; учить нас будут на младших командиров, то есть на командиров отделений орудий и помощников командиров взводов.
     Казарма представляла собой двухэтажное здание. Комнаты были большие, а вместо нар, были двухъярусные кровати. Здесь продолжилась наша учеба. Мы теперь должны были не только уметь хорошо управляться с оружием, но и командовать подчинёнными. Изучали тот же ПТР и противотанковые пушки, уставы, строевую и стрелковую подготовку. Командиром роты был капитан Максимов Николай Михайлович. Это я запомнил хорошо. Он был боевой офицер и служил в разведке. После ранения его направили в наш полк. В процессе учебы мы обошли почти всю Московскую, Владимирскую и Ивановскую области. Не было недели, чтобы мы не совершали марши со стрельбой. Возвращались усталые, но весёлые. Мы уже привыкли на дальних переходах обходиться без воды, вырабатывали в себе качества настоящего командира. За различные нарушения были наказания: нарушителю давали ПТР и он нёс его несколько километров. Но никто не жаловался. Мне тоже приходилось одному таскать ПТР, так как без наказания редко кто обходился.
     Первое письмо от отца я получил ещё в Шуе. Он воевал под Сталинградом. Писал, что идут ожесточённые бои и немцы начинают сдавать. Спрашивал о моих успехах. Я ему отправил свой треугольничек, но в средине февраля мое письмо вернулось с отметкой «Адресат из части выбыл». Приходилось гадать, куда отправилась часть, в которой служил отец. Только через несколько месяцев я получил письмо от сестры, где она сообщила, что наша семья получила похоронку. Отец погиб 20 февраля 1943 г. под Ленинградом.

[EVG]

(продолжение)

   Подходил срок окончания учёбы в полку. Объявили день сдачи зачётов. Первым зачетом были стрельбы. Это я выполнил на «отлично». Уставы тоже сдал хорошо. Выполнил и командирский зачёт. Наступил день подведения итогов. Нас построили на плацу и зачитали приказ. Выпускался весь полк. Были присвоены воинские звания: 13 человек получили звание «сержант» (в том числе и я), остальные получили звание «младший сержант» и «ефрейтор». После этого были сформированы маршевые роты. Рота, в которой я оказался, направлялась в Тулу. По дороге был налёт немецкой авиации и наш эшелон бомбили, разбили несколько вагонов. Когда после бомбёжки все собрались, объявили, что состав отправляется на формировку.
     Был уже июнь или июль, когда нас привезли на станцию Гжель. Рядом находился 139 Запасной зенитно-артиллерийский полк. Он тоже был формировочный. Нас, пехоту, стали распределять. Я был зачислен в 3-й дивизион, 4-ю роту, 3-й взвод. Это был взвод разведки и связи. Я стал осваивать азы радиодела, проводной связи, телефонизации. Почти за два месяца было освоено много новой техники. Научился работать на радиостанциях РБМ, А-7, А-8; изучил азбуку Морзе и работал на ключе. Короче, стал заправским связистом.
     Наши войска теснили немцев. Один за другим стали освобождать города Украины. У нас формировались два дивизиона: один на Харьковское направление, второй – на Киевское. Я был зачислен командиром отделения связи в дивизион на Харьковское направление, но стал проситься на Киевское. Меня перевели. Однако, была проведена замена, когда все погрузились в эшелон. Дивизионы поменяли местами. Так я попал на Харьковское направление. Мы участвовали в освобождении Харькова. Вся привокзальная площадь была уставлена машинами-душегубками. От них сильно пахло газом. В некоторых машинах были обнаружены трупы людей, отравленных газом. Зрелище было не для слабонервных.
     После освобождения Полтавы меня назначили командиром отделения связи на 168-ю отдельную радиотехническую батарею СОН (станция орудийной наводки). Командиром батареи был замечательный человек – капитан Садовников Николай Александрович, его заместителя я не помню, так как он на батарее был недолго. Техники ещё не было, поскольку батарея только сформировалась. Со мной прибыли несколько ребят: Литвиненко Николай, Иван Ершов и Савин Петр Ильич – пожилой человек, москвич, до войны работал в одном из московских театров. Были и несколько женщин-связисток.
     Через неделю нам привезли нашу технику: две кабины радиолокатора, электростанцию на базе бензинового двигателя, три машины. Выбрали позицию возле аэродрома недалеко от товарной станции Киевская. Развернули батарею. Стояли не долго. Войска двигались вперёд на запад. В моём отделении было 12 человек, а всего по штату числились 42 человека. Участвовать в освобождении Киева мне не пришлось, его освободили 6 ноября 1943 г.
    По мере продвижения войск к Киеву, станция Киев-1 Товарная снялась со станции Юдино и направилась на запад вслед за войсками. 8 ноября, после освобождения Киева, они уже были в городе и стали разворачивать свою работу по пропуску эшелонов через Киев. Там, на станции, я встретил свою сестру Ольгу. Я узнал от неё, что наша семья уже вернулась в Киев. Наш состав остановился в Дарнице. Я отпросился у командира батареи на несколько часов, чтобы навестить мать. Комбат разрешил, и я на попутных машинах поехал в Киев. Меня перевезли через понтонный мост, и я пешком отправился домой через весь Печерск, Владимирскую горку, Крещатик и Красноармейскую улицу. Улицы были в руинах. Куда девались знаменитые киевские каштаны. Наша квартира была разбита, матери дали другую в соседнем доме. Встреча была неожиданной, так как меня никто не ждал. Было много слез. Меня накормили, но времени на разговоры уже не было – нужно было возвращаться в Дарницу, где находился наш состав. Мать пошла меня проводить. Чтобы сократить путь, мы решили идти пешком через железнодорожный мост. На мосту нас остановил часовой. Мы стали его просить, чтобы он нас пропустил, так как вечером уйдёт эшелон. Мать уговорила его. Он помахал руками часовому на другом конце моста и мы быстро прошли на ту сторону. Оказавшись на станции Дарница, я нашёл свой состав и познакомил ребят с матерью. Все были довольны, так как мать принесла целую сумку пирожков с капустой и картошкой. Потом мы посадили мать на поезд, идущий в Киев.
     Через день наш эшелон отправили на запад. Фронт находился уже близко. Мы не знали куда нас направят, так как наша батарея была отдельной и её придавали разным зенитно-артиллерийским полкам по мере необходимости. Мы двигались вторым эшелоном, прикрывая воздушное пространство от налетов немецкой авиации.
    Наступила весна 1944 года, когда мы прибыли в Проскуров (Хмельницкий). После совещания, командование фронта решило расположить батарею недалеко от станции Гречаны. Мы находились на Первом Украинском фронте. Началась подготовка армии к проведению Яссо-Кишиневской операции. С нашей батареей были связаны 11 зенитно-артиллерийских батарей в радиусе 12-15 км. На все батареи пришлось тянуть полевой телефонный кабель не менее, чем по две линии. Кроме этого было необходимо обеспечить связью штабы полков и дивизионы. А это было более 150 км. Также устанавливали радиосвязь. На батарею прибыл новый заместитель командира по технической части Зотов Николай Иванович, недавно окончивший Горьковское училище зенитной артиллерии. Он был специалистом по радиолокаторам. У нас на вооружении находилась СОН-2 (станция орудийной наводки 2-го выпуска) отечественного производства. У других батарей были СОН-2А (английские) и СОН-3К (канадские), но все они выполняли задачу обнаружения вражеских самолетов и передачу данных на ПУАЗО (прибор управления артиллерийским зенитным огнем) батарей. По нашим данным было сбито несколько немецких самолетов. Работы было много. Почти каждый день, в одно и то же время, были налёты вражеской авиации. Самолеты пытались прорваться через воздушный кордон, охраняемый нашей зенитной артиллерией. Они уже не могли вести прицельное бомбометание и сбрасывали бомбы где придется, пытаясь вырваться из кольца заградительного огня. Не всем удавалось вернуться на свои аэродромы. Но назавтра всё повторялось. После бомбежек, да и во время их, приходилось восстанавливать повреждённую связь. Рискуя своей жизнью, связисты справлялись со своей задачей. Нам очень часто вредили бандеровцы, так как мы находились в самом их логове. Они резали ночью провода, устраивали засады и диверсии, обстреливали батареи, а днем превращались в мирных жителей, работающих на станции или занимающихся хозяйством. На опасных направлениях телефонистки через каждые 10 минут прозванивали линии, проверяя их исправность. Если абонент на другом конце линии не отвечал и другие методы проверки не помогали, на линию посылались: ночью по 2-3 человека, днем – по одному. После налётов авиации всем линейщикам приходилось выходить для устранения обрывов проводов.
    10 мая 1944 г. в 22.00 целая армада самолетов появилась в нашем небе и началась бомбёжка железнодорожной станции. Батареи открыли мощный заградительный огонь. Самолёты сбрасывали бомбы на поле, где у нас была проложена связь. Первый налёт отбили. У нас вышли из строя четыре линии на две батареи. На одно направление я послал линейщиков, а на другое пошёл сам. Я нашёл обрыв одной линии и восстановил связь, а вторая линия была сильно повреждена – не хватало многих метров кабеля. Но тут начался второй налёт авиации. Когда я соединял провода второй линии, то услышал свист бомб, а через несколько секунд меня подняло в воздух и швырнуло на землю, я потерял сознание. Не знаю сколько я так пролежал, но когда очнулся, то почувствовал, что засыпан землей. Я стал двигаться и сбросил с себя землю. Поднялся на колени и стал себя ощупывать. Понял, что остался жив. Я хотел сказать какие-то слова и не услышал своего голоса. Я был контужен – ничего не слышал и не мог говорить. У меня хватило сил подняться и я пошел в сторону батареи. Вокруг рвались бомбы и грохотали орудия, но для меня в мире стояла гробовая тишина. Недалеко от батареи меня встретил старшина Гайлис – пожилой латыш, из латышских стрелков. Он мне что-то говорил, но я не слышал ничего и не мог ответить ему. Он привёл меня к землянке и вызвал нашего врача. Она меня осмотрела, но не обнаружила никаких травм. Днем меня отвезли на станцию, в посёлок, вызвали врача из медсанбата. Но наша врачиха не отдала меня в медсанбат, а стала лечить сама. Меня поселили в один дом, который использовался как караульное помещение для часовых, несущих службу по охране станции. Через две недели я стал немного слышать и говорить, но ещё не совсем оправился от контузии. Ещё через две недели я вернулся в строй.
     У меня появился новый друг. На станции Гречаны был линейный отдел милиции, где работал оперативником мой друг. Звали его Виктором и был он в звании лейтенанта. Он воевал, но однажды у него в руках взорвалась граната и ему ампутировали три пальца на левой руке. Из армии его комиссовали, но взяли на работу в милицию. Вместе с ним мы выявляли диверсантов, которые резали по ночам кабель.
     Как-то меня вызвал комбат и сказал, что я должен поехать в Проскуров в штаб и там получить пакет, который потом нужно было доставить в штаб группировки в город Камненец-Подольский. Захватив вещмешок и достаточное количество патронов к ППШ, я сел в поезд и поехал по назначению. Добрался без приключений, нашёл штаб и зашёл в строевой отдел, чтобы сдать пакет. Когда вышел в коридор, то увидел большую группу офицеров, среди которых был маршал Жуков Г.К. Я прислонился к стене и отдал честь. Жуков кому-то делал нахлобучку и на ходу давал распоряжения офицерам, которые сопровождали его. Так обыденно произошла моя встреча с легендарным маршалом (самое интересное, что моя будущая жена тоже видела Жукова, но уже после войны, на параде в Одессе). Я спустился во двор, поговорил с шоферами, а потом отправился на станцию. Прямого поезда не оказалось, нужно было добираться на перекладных. Я сел в товарный вагон и поехал. Вышел на станции Подволочиск, так как поезд дальше не шёл. На станции женщины продавали домашние булочки по рублю за штуку. Я решил побаловать своих ребят домашней выпечкой и подошел к женщинам, купил у них 20 штук и стал складывать их в вещмешок. Вдруг одна из женщин закричала: «Солдат, берегись!». Я поднял глаза и увидел, как какой-то мужик опускает на меня лом. Моя реакция оказалась мгновенной – вскинув автомат, я дал короткую очередь. Мужик выронил лом и упал.
Другая женщина крикнула: «Солдат, беги! Их сейчас будет много». Я понял, что она имела в виду бандеровцев, поэтому подхватил свой вещмешок и побежал к путям. В это время мимо проезжал состав, в теплушках были солдаты, которые видели всё, что со мной произошло. Они крикнули мне, чтобы я прыгал к ним. Состав шел медленно, поэтому я успел забросить в теплушку вещмешок и автомат; двое ребят протянули мне руки и втащили меня в вагон. Я не успел ещё отдышаться от бега, как увидел, что туда, где я покупал булочки, набежали мужики с немецкими автоматами. Булочки я раздал ребятам в вагоне. К вечеру я вернулся в Гречаны и доложил командиру о выполнении задания, умолчав о том, что со мной произошло.
     Во время войны происходило много интересных, смешных, курьезных случаев. И все это происходило на фоне мировой трагедии, когда смерть собирала обильную жатву. Однажды я стал «миллионером». Поначалу, как мы прибыли в Гречаны, мирное население ещё не успело вернуться сюда, поскольку фронт находился рядом. Я получил задание проложить телефонную линию в штаб дивизиона, который находился за деревней Гречаны в 6-7 км от нашей батареи. Мы взяли по две катушки кабеля и стали тянуть его кратчайшим путем. Когда дошли до села, ребята пошли вперёд, а я стал проверять линию. Было жарко и мне захотелось пить. Возле одной из хат был колодец, но там не оказалось ведра. Я постучал в дверь хаты, но там никто не отозвался. Дверь была открыта, в сенях я нашёл ведро, набрал из колодца воды, напился и понёс ведро на место, где взял. Не знаю почему, но я заинтересовался этой хатой. Снова постучал в дверь. Тишина. Я зашёл в переднюю комнату, за ней была ещё одна. Это была обыкновенная крестьянская хата, чисто убранная. В передней комнате стоял стол, застеленный белой скатертью, у окна стояла тумбочка, а в другом углу большой платяной шкаф. Я открыл шкаф и увидел немецкую полковничью форму с наградами, было даже несколько крестов. Меня ещё больше заинтересовало содержимое шкафа и я выдвинул нижний ящик, где под простыней лежали пачки советских денег. Я стал рассовывать пачки по карманам, под гимнастерку и в ящик с телефонным аппаратом. Больше совать было некуда. Я решил, что оставшиеся деньги мы заберём с ребятами на обратном пути. Я вышел из хаты и, отойдя метров на 100, услышал сильный взрыв. Я понял, что хата была заминирована, а ещё понял, что я родился «в рубашке». Когда осела пыль от взрыва, на этом пепелище мы не нашли ни одного рубля. Все деньги я принес на батарею и высыпал их в землянке на постель комбата. После этого ребята мне дали прозвище «миллионер». Потом на эти деньги мы закупали у населения продукты, которые редко бывали на нашем продпункте.
    У нас была своя кухня. Рядом с позицией вырыли и оборудовали землянку, где установили два котла. На кухне работали женщины по графику. За всем хозяйством присматривал старшина: латыш, ему было уже за 50, участник Гражданской войны. У него была награда от командарма Ворошилова – большие карманные часы, которые он носил в специальном мешочке. Ребята часто шутили: «Товарищ старшина, сколько времени?». А тот отвечал, насупив брови: «А сколько тебе надо?». Лишний раз он часы из кармана не вынимал. Чувствовалось, что он очень дорожил ими. Старшина по-отечески заботился обо всех на батарее, иногда помогал и связистам.
     Наша батарея находилась на возвышенности в полутора километрах от станции. Она была почти на виду, так как вокруг было поле, засеянное пшеницей. Для личного состава были вырыты землянки. На станции было много строительных материалов – там у немцев находился склад. Там нашли много хорошей фанеры, которую мы использовали для стен в землянках. Большой окоп вырыли под электростанцию, а сверху покрыли фанерой. Две землянки соединялись ходами сообщения. В одной жили девушки операторы-связисты, а другая принадлежала мужской половине батареи. Вокруг батареи были вырыты окопы в полный рост. Не смотря на то, что мы находились не на переднем крае, опасность всё же существовала. На нашей территории орудовали банды бандеровцев, оуновцев и немцев, не успевших отступить. Они нападали на наши НП (наблюдательные пункты), вырезали весь личный состав. На каждом НП находилось по 10-12 человек. В основном, это были девушки. В июне 1944г. поступила ориентировка, что группа бандитов, численностью 500-600 человек, имея легкие танки и машины, пытаются прорваться на станцию Гречаны и захватить её. Конечно, это был авантюрный план, так как вокруг стояли наши войска. Для подкрепления нам прислали два орудия с расчетами. Это были двуствольные 40мм пушки американского производства. Они применялись для уничтожения низколетящих самолетов. Банда не застала нас врасплох. На рассвете часовой доложил, что за посадкой деревьев слышен шум. Лесополоса находилась примерно в 800м от батареи. Поступила команда занять оборону. У меня был вырыт окоп на двоих, где я установил два ПТР. Эти ПТР с боеприпасами я подобрал на станции после бомбёжки наших эшелонов. Все знали, что я был бронебойщиком. В свободное время я обучил своих ребят-связистов пользоваться ПТР. Разведка доложила, что эта банда разделилась на две группы: одна пошла в сторону Проскурова, а другая – в нашу сторону, чтобы прорваться на станцию. Командовал нами заместитель командира дивизиона, который накануне прибыл на батарею. Появилась банда. У них был лёгкий танк и три автомашины, за которыми шла пехота. Начался бой. После моего второго выстрела загорелась одна машина. Наши скорострельные пушки стреляли короткими очередями. Среди бандитов появились убитые и раненные. У нас ранило двоих, но они остались на батарее. После часового боя бандиты отступили. Мы их не преследовали, так как не было приказа, но продолжали стрелять вдогонку из автоматов и пушек. Когда они удалились на значительное расстояние, появились в воздухе наши штурмовики и уничтожили почти всю банду. Мы продолжали сидеть в окопах, ожидая приказа, и только через два дня узнали, что банда на другом направлении тоже была разгромлена.
      Я лежал в окопе на старой соломе и покуривал. Ребята рассказывали анекдоты. Был у нас Савин Петр Ильич, так он был «ходячей энциклопедией анекдотов». Так мы снимали напряжение после боя. Наконец поступила команда «отбой» и мы покинули свои окопы. Я вдруг почувствовал какое-то недомогание – меня стало трясти. Наш врач установила, что у меня малярия, а потом отправила в медсанбат. Ребята приходили меня навещать. Пришел Виктор, мой друг из милиции. Мы поговорили, он обещал прийти утром. Утром он действительно пришел с бутылкой самогона и сказал, что это лекарство и что сейчас он будет меня лечить. Недалеко от медсанбата протекала речка, куда ребята ходили купаться. Мы с Виктором пошли на речку. Когда у меня начался приступ малярии, Виктор налил стакан самогона и дал мне выпить, после чего загнал меня в воду по шею. Он держал меня в воде, пока меня не перестало трясти. Когда я вышел из воды, то он снова налил мне стакан самогона. Я выпил. Потом он замотал меня в одеяло, которое прихватил из медсанбата, и уложил на траву. Я проспал несколько часов и все это время друг сидел рядом и читал книгу. Мне полегчало после «лекарства» и сна, и мы вернулись в медсанбат. Вечернее время тряски меня миновало.
Перестало трясти и на второй день. Я собрал свои вещи и сбежал из медсанбата. Больше малярия меня никогда не беспокоила.
      Как я уже упоминал, недалеко от нас находилась станция. Мы часто ходили встречать и провожать эшелоны, надеясь узнать какие-нибудь новости, а, возможно, встретить кого-нибудь из знакомых. Через нашу станцию шли эшелоны на фронт, оттуда шли санитарные поезда. В конце сентября 1944г. на станцию прибыл эшелон, следовавший на фронт. Неожиданно я встретил бывшего командира роты Максимова Н.М. Мы оба обрадовались встрече. Стали вспоминать 31-й Учебный полк. В разговоре выяснилось, что Максимов командует ротой разведчиков одной из дивизий. Я тоже рассказал обо всём, что происходило со мной после выпуска, и о том, что переучился и стал командиром отделения связи и разведки. Максимов стал уговаривать меня поехать с ним, но, без соответствующих документов и приказов, это могли расценить как дезертирство. Максимов записал все мои необходимые сведения и мы расстались.

[EVG]

(продолжение)

В средине октября меня вызвали в штаб и вручили предписание, по которому я откомандировывался в другую часть на три месяца. Я уже знал, что это часть Максимова. По приказу комбата я передал отделение младшему сержанту Ершову, собрал вещмешок и свой нехитрый багаж, и отправился на станцию. Попутным эшелоном я ехал на фронт, где мне предстояло найти 38-ю армию, а вернее, 70-ю Гвардейскую стрелковую дивизию. Прибыв в дивизию, я нашёл штаб и передал своё командировочное удостоверение. По телефону вызвали Максимова. Так я оказался в разведроте.
   Первым заданием было держать связь с разведчиками, ушедшими в тыл врага. Потом я получил новую радиостанцию А-7, которая была более удобна для ношения за спиной. Старая РБМ была неудобна тем, что состояла из двух блоков – сама радиостанция и блок питания. Соединительные провода были короткими, что мешало при движении.
     Наступил и мой выход в разведку. Мы сдали командиру все документы и, взяв необходимое, ушли к линии фронта. Нас было семеро, нашей задачей был захват «языка». Мы находились на территории Чехословакии, местность была гористая, где легче было скрываться. По данным прошлой разведки мы вышли к одному поселению, обозначенному на нашей карте. Туда вела единственная грунтовая дорога. В посёлке было человек 40 немцев. По обе стороны дороги росли деревья, кустарники. Там четыре наших разведчика и устроили засаду. Оставшаяся тройка затаилась за небольшой возвышенностью. Ждали около трех часов. Двое наших разведчиков были переодеты в немецкую форму. Это дало возможность открыто выйти на дорогу. Послышался шум мотора. Это был мотоцикл. Когда он подъехал ближе, двое разведчиков вышли из укрытия. Водителя с ходу «отключили», также быстро захватили офицера, сидевшего в коляске. Это был немец средних лет. Ему сразу воткнули в рот кляп и потащили в нашу сторону. Лейтенант, возглавлявший нашу группу, стал допрашивать офицера по-немецки. Это был предварительный допрос. Чтобы сократить обратный путь, мы решили перейти через речку. Немец не хотел идти в воду, так как было уже холодно. У нас на этот случай в вещмешках была запасная одежда. Втолкнув немца в воду, мы потащили его на другой берег. Речушка была неширокой и глубиною – по грудь. На другом берегу мы переоделись в сухое. Подошло время связи, мы доложили обстановку и двинулись дальше. За эту операцию все были награждены орденами «Красная звезда».
     У нас были ещё несколько походов в тыл врага. Часть продвигалась по территории Чехословакии. Близился 1945 год и срок окончания моей командировки. Наступил мой день рождения. Все поздравили меня с 19-тилетием. Выпили свои боевые 100 грамм. Командир подарил мне трофейный пистолет «Вальтер» с надписью «За храбрость!». Однако никаких документов на него не дали, поэтому я потом его сдал в штабе полка.
      В конце января 1945 г. я вернулся на свою батарею, которая находилась на прежнем месте. Станция Гречаны была стратегическим узловым пунктом, где проходили на фронт техника и пополнение. Я узнал, что в августе 44-го штаб и управление 8-го корпуса ПВО, в который входила наша батарея, из Проскурова передислоцировался во Львов. А, в основном, к началу 1945г. особых изменений не произошло. Сократилась значительная часть связи, так как один полк ЗА переехал на другое место. Налеты немецкой авиации почти прекратились. Иногда появлялись самолеты-разведчики, но бомбежки уже были редки. Наши войска уже вошли в Германию.
      Хотелось бы подробней рассказать о действиях личного состава на зенитных батареях. На нашей батарее все операторы радиолокационной станции были девушки. Большинство связистов – девушки. На зенитных батареях были смешанные расчеты из ребят и девушек. На ПУАЗО были одни девушки. Нашим милым, красивым, добрым, хрупким девушкам досталась нелегкая солдатская доля. Не смотря на трудности, девушки работали очень слаженно: подносчик достает из ящика снаряд и подает его заряжающему, заряжающий досылает снаряд в патронник ствола и закрывает затвор, потом выстрел. И это повторяется многократно, быстро, чётко. Часто, находясь на ЗА батареях, мне приходилось помогать орудийным расчётам, подносить снаряды, весившие более 10 кг. За время боя не раз умоешься потом, а то и кровью. На соседней батарее вырыли землянку, в которой соорудили баню с парилкой. Мылись там одновременно и парни, и девушки, но ни у кого не возникало глупых мыслей. Нас всех объединяла фронтовая дружба и общая ненависть к врагу. И эту дружбу мы пронесли через годы.
     Наступил апрель 1945 года. Пошли слухи, что мы скоро переедем в Чехословакию. 15 апреля поступила команда приводить технику в походное состояние. Мы даже фанеру поснимали в землянках – знали, что на новом месте пригодится. В назначенный день мы погрузили технику на платформы. Были у нас три теплушки: в одной находились девушки, в другой мы, а в третьей была кухня и продовольствие. Старшина у нас был хозяйственный: заранее заготовил продукты и всё необходимое. Помог нам и председатель соседнего колхоза, так как и мы помогали ему убирать пшеницу, возили на своих машинах в амбары. Техники в колхозе не было. 20 апреля к нашему составу подошёл паровоз. Но мы продолжали стоять на месте. Неожиданно к составу подъехала легковушка со старшими офицерами. Они о чём-то говорили с командиром батареи. Потом паровоз отцепили и он уехал. Мы терялись в догадках, которые вскоре разрешил командир батареи. Он сказал, что нам везут новое вооружение. Действительно, на другой день приехали два крытых «студебеккера», в которых были продукты на два месяца, автоматы, гранаты, новое обмундирование. Но больше всего нас обрадовало то, что привезли табак. Девушки наши не курили, поэтому весь табак достался нам. А мы им это компенсировали сахаром. Погрузили привезённое в вагоны; подошёл паровоз, но с другой стороны. 22 апреля 1945 г. мы покинули станцию Гречаны и снова поехали в неизвестность.

***
Состав двигался быстро – через день мы были в Киеве. На станции Киев-1 Товарная работала моя сестра осмотрщиком вагонов. При осмотре нашего эшелона на одной из платформ она обнаружила трещину в крюке сцепления. Состав задержали для замены крюка. Однако такого крюка не нашлось, свободной платформы тоже, поэтому решили продолжить движение с этим крюком. Я успел поговорить с сестрой, узнал все новости и рассказал о себе. Наш состав поехал дальше. Проехали Харьков, Тамбов, подъезжали к Челябинску. В Челябинске на станции работала диктором тетя Лиза, родная сестра отца, а муж её работал начальником отдела милиции ст. Челябинск. Когда состав остановился, я спрыгнул с вагона и пошёл искать милицию. В отделении было много людей, а поскольку я видел дядю Якова давно, то уже плохо помнил, как он выглядит. Наконец я увидел, как в кабинет начальника вошёл высокий, широкоплечий полковник милиции. Я постучал в дверь, вошёл и обратился по уставу. Полковник сидел за столом, я понял, что это и есть дядя Яков. Я сказал, что ему из Киева передали привет, назвался. Он вышел из-за стола, мы обнялись. Сразу же по телефону он выяснил, что наш состав отправляется вечером, отдал какие-то распоряжения дежурному, и мы пошли к нему домой. По пути мы подошли к нашему составу, где я познакомил дядю с комбатом. Он сказал, по секрету, что наш состав следует до Хабаровска. Мы поняли, что будет война с Японией. Дома у дяди мы разговаривали, предавались воспоминаниям, и тут пришла тетя Лиза. Она сразу узнала меня, всплакнула, когда узнала, что отец, её родной брат, погиб. Мы ещё поговорили, но мне пора было возвращаться на батарею. Дядя пошёл меня провожать. Около состава мы попрощались. Больше я его не видел. Из писем от родных я узнал, что дядя руководил какой-то операцией по поимке бандитов и случайно попал под движущийся вагон. Ему ампутировали ногу, но через какое-то время он умер от гангрены.
     Наступил май. По радио мы узнали, что наши войска вошли в Берлин и там идут ожесточенные бои. Рано утром 9 мая по радио объявили, что Германия капитулировала и война закончена. В это время мы находились в 70км от Омска. Двери теплушек все пооткрывали и стали стрелять в воздух из автоматов. По вагонам все кричали: «Победа!». Танкисты разворачивали башни и стреляли по тайге. Состав остановился, а машинист бегал с ведром воды и спрашивал: «Где пожар?
Где горит?». Ему объяснили, что закончилась война, а потом налили кружку спирта. Около получаса мы бурно отмечали весть о Победе. Потом мы поехали. Наш эшелон первым прибыл на станцию в Омск, поэтому нас встречали, как победителей. Людей на станции было очень много, играла музыка. Тут же начался митинг. Нам дарили цветы, угощали вином и более крепкими напитками. До самой ночи состав не мог отправиться со станции, так как женщины ложились на рельсы. Только к ночи состав отправился дальше.
     После Омска наш эшелон первым, из воинских, въезжал в следующие города: Новосибирск, Томск, Красноярск, Иркутск, Чита и… Хабаровск. Прав был дядя Яков. В Хабаровск мы прибыли в конце мая. Ещё в Чите мы попрощались с нашими попутчиками – танкистами, которые разгрузились очень быстро и, построившись в колонну, также быстро скрылись из виду. В Хабаровске нас встретило командование Хабаровского округа ПВО. В свои планы нас никто не посвящал, но мы поняли, что это не конечный пункт нашего пути. Вскоре мы поехали дальше и прибыли в Комсомольск-на-Амуре. Пока разгружались наши вагоны и платформы, командир батареи, офицер штаба и я поехали выбирать позицию. Позицию выбрали хорошую, на краю аэродрома, который принадлежал авиационным заводам 126 и 130. Туда мы привезли технику и установили её. Землянок не рыли, а поставили палатки. Был июнь месяц, погода стояла тёплая, летняя.
     В Комсомольске-на-Амуре стояло много воинских частей, в большинстве – ЗА батареи, так как ожидали нападения японцев. Я со своими связистами стал прокладывать линии связи в штабы и на зенитные батареи. Часть батарей стояла на другом берегу Амура на сопке высотой 600м. Пришлось прокладывать связь по дну Амура, чтобы не мешать судоходству. Когда все работы были окончены, нас всех заняли строевой подготовкой, так как 24 июня в Москве должен был состояться Парад Победы, а у нас тоже должен быть парад частей гарнизона.
     Утро 24 июня 1945г. оказалось пасмурным и холодным. После завтрака подали машины и мы поехали в центр города. Нам указали место построения. Строй у нас был небольшой, 25 человек, остальные находились на батареях. Когда мы проходили мимо трибуны, пошёл снег, но настроение у всех было праздничное, приподнятое. Пройдя мимо трибуны, мы поспешили на батарею, чтобы слушать трансляцию парада в Москве по радио. Разница по времени с Москвой была 7 часов. В большую палатку набилось много людей и, затаив дыхание, все слушали трансляцию с Красной Площади.
     Прошли парады и наступили солдатские будни. Мы обходили территорию и знакомились с предприятиями, устанавливали контакты с комсомольскими организациями заводов. Они оказывали нам шефскую помощь в ремонте машин. Но так как у нас было много девушек, был интерес и другого плана. На взлетной полосе аэродрома устраивали танцы под гармошку: были, в основном, военные и ребята с заводов. 126 и 130 авиазаводы выпускали самолеты ЛИ-2 по типу американских «Дуглас».

[EVG]

(окончание)

Наступил июль. От комаров не было житья. Когда мы ели, в котелки налетали тысячи комаров. Первое время мы вылавливали их ложкой, но потом поняли, что это бесполезно. В один из дней приехало какое-то начальство. Построили мужскую половину личного состава. Командир каждому давал характеристику, после чего отобрали меня, Литвиненко и Ершова. Нам дали команду быстро собраться, а потом увезли в штаб полка. Вскоре нас посадили на поезд и отправили в Хабаровск, где формировались части. Меня определили командиром отделения связи при штабе дивизии. Теперь мы ехали на запад. По дороге знакомились с новыми сослуживцами, обсуждали текущие события. Многие солдаты не были на фронте – стерегли Дальний Восток. Наш эшелон остановился на станции Тарская, а потом мы повернули на юг и поехали в сторону монгольской границы. На станции Борзя я встретил своих попутчиков-танкистов, с которыми ехали на Дальний Восток. Всё это скопление войск двигалось в Монголию. К утру 2 августа мы прибыли на конечный пункт. Эшелон разгрузился. Я собрал своих ребят, проверил экипировку, оружие, работу двух радиостанций и мы пошли к штабной машине. Мы не первые ступили на территорию Моголии. Войска без остановки двигались к границам Манчжурии.
       Война с Японией началась ровно через три месяца после победы над Германией – 9 августа. Войска застыли, ожидая приказа. Стояла удивительная тишина. Трава, разогретая за день, источала терпкий запах. Все были наготове. Я сидел в штабной машине и по рации вызывал своего радиста, который был на правом фланге в нескольких километрах. Его позывной был «Буран». Я услышал свой позывной «Фиалка» и перешёл на приём.
      Внезапно тишина взорвалась – началась артподготовка дальнобойных орудий, за ними вступили «катюши». Огненные следы от реактивных снарядов освещали всё вокруг. Впереди лежал Большой Хинган – крутые горы, скалы, ущелья. Среди этого нагромождения нас встречали хорошо оборудованные ДОТы и ДЗОТы. Артподготовка продолжалась 40 минут, после чего войска пришли в движение. Дорог в горах не было, поэтому танкам не было места для маневра. Где нужно, минеры рвали скалы, чтобы могли пройти танки. На первый взгляд, казалось, что здесь происходит полная неразбериха. Но это было не так. Сломав переднюю линию обороны, мы двигались вперёд. Часто попадались ДОТы смертников, они были закованы в длинные цепи, позволяющие передвигаться в пределах позиции. В конце августа начались дожди. Ущелья заполнялись водой, образовывая реки и озера; на вершинах гор дул сильный ветер, гром потрясал горы, молнии врезались в скалы. Плащ-палатки нас не спасали от сильных ливней. Не смотря на непогоду, на тросах опускали со скал танки. Камни, отрываясь от скал, падали вниз, но работы не прекращались. Где-то при спуске один танк сорвался, но никто не погиб. К утру дождь утих, подъехала полевая кухня. После завтрака мы стали спускаться в лощину. Потом опять пошли дожди с короткими перерывами и продолжались четверо суток. Мы все промокли до нитки.
     Вскоре мы вышли на Хайлар, горы там были пониже, дожди прекратились. Появилась возможность высушить одежду и немного передохнуть. И снова дорога. Там, где мы проходили, нас радостно встречали китайцы: угощали китайской едой, рисовой водкой. Мы двигались по Манчжурии лавиной, уничтожая Квантунскую армию. Однажды поступил приказ о прекращении огня. Ещё через час было сообщено, что Япония капитулировала и война закончилась. Это было 3 сентября 1945 года.
     Мы двигались на Харбин уже без боя. Нам навстречу спецвзвод вёл военнопленных. Они шли, понуро опустив головы – им еще предстояло несколько лет провести в наших лагерях. В Харбине мы погрузились в поезд и прибыли во Владивосток, после чего нас отправили в Хабаровск. В штабе мы сдали оружие, радиостанции и налегке, с вещмешками, отправились на сборный пункт, откуда штабная машина доставила нас в Комсомольск-на-Амуре. В следующие два месяца мы стояли в городке Дземги. Однажды объявили общее построение на плацу, где командир полка зачитал приказ Министра обороны о награждении всех участников войны медалью «За победу над Германией», второй приказ – о награждении медалью «За победу над Японией». Кроме того, я получил медаль «За боевые заслуги».
     Наступило время увольнений, согласно приказа Главкома, из армии увольнялись женщины и мужчины старших возрастов. Нашу батарею расформировали и сделали радиолокаторный взвод СОН и передали его в одну из ЗА батарей. Меня назначили командиром взвода, так как командира батареи перевели на остров Сахалин, а зама – в какой-то полк в Хабаровске. Проводы были шумные – все сожалели, что приходится расставаться, но многие ждали демобилизации. Из батареи со мной остались пять человек.
     После демобилизации стало поступать молодое пополнение. Ко мне пришли во взвод Иван Горбунов, Николай Зубарев и другие, которых уже, к сожалению, не помню. Я постоянно пополнял свои знания, расширял опыт – освоил радиолокатор, умел работать за каждого оператора в передающей и приемной кабинах, водил мотоцикл, машины и другую технику. Кроме боевой подготовки мы ещё занимались и другими работами: приводили в порядок территорию части, помогали гражданским на разных работах.
    Закончился 1945 год. Обильные снегопады прибавили нам работы. Приходилось убирать снег от орудий, делать дорожки к столовой и казарме, расчищать подъездные пути. Возле штаба полка находился военный городок, где располагались полковые службы, казармы, квартиры офицеров. Там были 5 или 6 двухэтажных домов, была в городке и большая площадь – плац, где проводились занятия по строевой подготовке и построения полка.
    Однажды пришла команда освободить все дома, что и было сделано. Всю эту территорию обнесли забором из колючей проволоки и наш городок превратился в лагерь для пленных.
 Пленных было много, они жили по своему распорядку, который мы через какое-то время знали наизусть. Подъём был в 7 утра, зарядка на плацу, заправка кроватей, умывание. В 8.00 завтракали, а потом, после построения, развод на работу. Работали они в тайге на лесозаготовительных и других работах. Было у них и свободное время. Мы общались с ними жестами, потом некоторые стали говорить по-русски кое-как, но мы их понимали. Большинство пленных были рабочими, одурманенные японской пропагандой. У многих были просто «золотые» руки – без всяких приспособлений они делали украшения, зажигалки, портсигары, ножи. Всё это мы меняли на хлеб, табак, бумагу и другие вещи. Ненависти к ним мы не испытывали. На нас они тоже не обижались. В пределах городка они подчинялись своим командирам. На работу их водил наш конвой.
      Летом 1946г. мы выехали на полигон, где проходили стрельбы. Полигон находился в тайге, примерно в 30 км от города. Вокруг полигона располагались лагеря заключенных, самый ближайший был в 2 км. Командование нашей части договорилось с руководством лагеря и нас туда водили в баню. Заключённые, в основном, состояли из бывших военных: одни сидели за то, что побывали в окружении; другие – за то, что были в плену; третьи – просто дезертиры. Отношение ко всем было разное. Баней заведовал бывший генерал, а помощниками у него были старшие офицеры. Сроки у них тоже были разные, но не менее 15 лет. К нам они относились хорошо, а когда узнали, что мы воевали с немцами и японцами, то стали с нами откровеннее. Мы приносили им сигареты, чистые тетради, карандаши, а иногда и поллитру, которую тут же распивали в бане. Мы не относились к ним, как к «врагам народа».
     Места, где мы служили, представляли собой нетронутую цивилизацией природу. Вокруг была тайга, а в ней было изобилие животных, рыбы, грибов, ягод. На Амуре, когда на нерест шли кета, горбуша, лосось, на лодке невозможно было проплыть. Руками можно было брать любую рыбу. Браконьеры добывали икру, выбрасывая рыбу тысячами. Но рыбоохраны тогда не было. В тайге было много малины, ежевики, клюквы, морошки. Высокие стройные кедры не только зачаровывали взгляд, но и снабжали нас шишками. Такого в Европе не увидишь. Однажды я набрёл в тайге на заросли малинника и решил набрать малины в каску, чтобы угостить своих ребят. В кустах я услышал какой-то шелест, решил, что кто-то из моих солдат пошёл всамоволку, а может беглые пленные или бандиты. И тут пришлось столкнуться нос к носу с медведем. Мы оба рванули в разные стороны. Оружия у меня при себе не было. Прибежав в часть, я поднял отделение и мы с автоматами рванули в направлении малинника. Медвежатина могла улучшить наш скудный рацион. Но медведь за это время успел далеко уйти. Возвращаться с пустыми руками не хотелось, поэтому мы набрали мешки кедровых шишек, потом их высыпали в костёр. Через некоторое время костёр разгребали – поджаренные орехи сами высыпались из шишек. Мы их щёлкали, как семечки. Это было не только вкусно, но и полезно, так как помогало от цинги. По три раза в день мы пили отвар из хвои. Летом собирали в тайге черемшу, дальневосточный чеснок, а зимой ели строганину из мороженых рыб: осетра, кеты, горбуши. Всё это спасало от цинги.
     Новый 1947 год встретил нас сильными снегопадами и ветрами. В столовую ходили, держась за протянутую веревку. Орудийные стволы, поднятые вверх на 85 градусов, засыпало снегом по самый дульный тормоз. Рядом со столовой находился парк танков, которые засыпало с верхом. Такого обильного снега я никогда не видел. Когда прекращались ветер и снегопад, командование устраивало лыжные соревнования, кроссы на разные дистанции. Мы научились хорошо ходить на лыжах. У меня был солдат Зубарев (бурят-монгол), который очень хорошо ходил на лыжах. Он всегда занимал первое место. Лыжи были его стихией. У него даже на ногах были татуировки: «не ноги, а скороходы». Зубарев был хорошим охотником и метким стрелком, прекрасно ориентировался в тайге и днём, и ночью; ко всем он относился хорошо, но не терпел насмешек.
     Вышел приказ Министра Обороны об увольнении из армии лиц рядового состава 1925 года рождения. Мой друг, Игорь, был моим одногодком, москвич, сержант, командир отделения, решил уволиться из армии. Для этой цели он затеял большую драку с гражданскими в клубе. Его задержал патруль, посадили на гауптвахту. После этого его сняли с должности командира отделения и разжаловали – так он попал под увольнение. Весной 1947 г. он был уволен и уехал в Москву. Вскоре на батарею пришёл новый командир взвода и я передал ему все дела. Меня перевели в мастерские на должность начальника телефонной мастерской. У нас был вагон трофейных телефонных аппаратов, которые надо было приспосабливать для наших условий. Там были немецкие, французские, польские и другие аппараты: от самых простых полевых до кабинетных коммутаторов. В таком аппарате могли быть радио, радиостанция, несколько телефонных линий. После проверки мы устанавливали их в кабинетах командира полка, начштаба и других начальников.
     Этот год не обошёлся без путешествия в тайгу. Однажды командующий округом на своем самолёте летал с инспекционной проверкой на Северный Сахалин. После этого он на другом самолёте вместе со своими офицерами вылетел в Хабаровск. Адъютанту поручил вылететь на своём самолете. Они вылетели, но погода была плохая, и самолёт врезался в сопку в 50-60 км от Комсомольска-на-Амуре. Командующий прилетел к нам и приказал собрать команду из крепких ребят, чтобы выйти на поиски самолета. Тайга там была глухая, нехоженая. Команду набрали из 40 человек, с собой взяли оружие, пилы и топоры. Радистов было двое – я и ещё один сержант. Взяли с собой радиостанции А-8 и запас питания к ним. Продукты питания нам сбрасывали на парашютах с самолета У-2. Нашим командиром был сам командующий – боевой генерал-лейтенант, воевавший на Ленинградском фронте и 1-ом Дальневосточном.
    Мы уже стали отвыкать от войны, готовились к гражданской жизни. Но судьба привела меня в офицерское училище, после окончания которого получил погоны лейтенанта и должность командира ЗА (зенитно-артиллерийской) батареи в одной из частей ПВО. Но это уже другая история.

Семён Борисович Виленский, ветеран Великой Отечественной войны
http://www.voskres.ru/army/library/vilenskiy.htm