На том берегу

[EVG]

На том берегу

Беседы. Часть 1.

Эти записи сделаны по следам нашей последней поездки в ЛНР, хотя отпечаток наложили и прежние. На этот раз поехали без официоза, загрузив машины подарками. Ехать собирался один, но позвонил Сергей Иванович Котькало и безапелляционно заявил, что тоже едет. Сказал, как само собой разумеющееся, как давно решенное. В последний момент присоединился Виктор Яковлевич Череватенко, белгородский поэт, долго и трудно шедший к пониманию происшедшего на Украине и теперь душой прикипевший к Донбассу.
 
В канун Нового Года мы вновь в ЛНР. Хотя, по большому счёту, Союз писателей России и не уходил из республики – сначала весной 2014 мы были рядом с теми, кто поднимал знамя сопротивления, знамя восстания русского духа. А потом уже были, есть и будут поездки и встречи, давно ставшие повседневностью. Распирает от гордости – а какой ещё Союз может сказать, что он вместе с Донбассом был рядом в дни поражений и побед, что мы пропускали через себя, через душу свою и сердце боль, отчаяние и надежду, что в сотрясаемых от взрывов подвалах пережидали бомбежки и артобстрелы и с оружием в руках отстаивали достоинство, честь и веру русского народа? У кого ещё есть интернаты, школы и подразделения, где писатели стали самыми дорогими и долгожданными..., нет, не гостями, а родными и близкими. На этот раз эта поездка была незапланированная, какая-то внешне спонтанная – наскоро собирались новогодние подарки детишкам, книги в школы и библиотеки, продукты бойцам. Вернулись-то всего недели две назад, вроде бы всё сказано, всё передано, ан нет: тянет туда, необъяснимо тянет, ведь неразрывной пуповиной связаны; тянет к этим детским глазам, распахнутым в ожидании, к глазам этих людей, живущих верой и надеждой, что Россия с ними. И в их сознании Россия – это не столько Кремль, а тот ручеек сострадания и помощи простых людей, русских, православных. А ведь это Донбасс питает Россию чем-то глубинным, тем, что сохранило в нас не испепеленное в огне Батыева нашествия, тем, что вывело потом на Поле Куликово и спустя века привело к стенам рейхстага. Была смута, было помутнение разума – шизофрения времени, но вот всколыхнулись, отряхнули оцепенение, ужаснулись тому, что годы молчания сделали. И встала рать народная за Русь Великую, потому как отступать больше некуда – позади пропасть, из которой не выбраться. Строптивость ли, непокорность и непокоренность, вера в силу веры, то, что зовётся загадочной русской душою или что-то ещё, вздыбившее на дыбы Донбасс показали, что не в нашем характере становиться на колени. Мы можем преклонить колени, но лишь только для того, чтобы помолиться, поцеловать знамя и во весь рост, рванув рубаху на груди, встретить ворога. Этот вырвавшийся наружу протест до зубовного скрежета напугал не только Запад и холуйствующий Киев, но и властные олигархические круги России. Первые готовы были в крови утопить, стереть в порошок, в лагерную пыль саму идею непокорности, а вторые хотели обуздать стихию русского бунта, сковать гранитными берегами этот бурлящий поток, превратив его если не в покорное болото, то хотя бы в спокойное и управляемое русло. И пока Донбасс стоит, стиснув зубы, голодный, унижаемый, раздираемый новыми и старыми стяжателями, но не преклонный в своей гордости, в своем выборе, живет и в нас надежда, что это безвременье уйдет, выстоит России и возродится общество совести. И вера эта, надежда эта в глубине души выстрадана, выношена, как мать вынашивает своего ребёнка, трепетно и бережно. Кто они, первыми вставшие против власти олигархов и нацизма? Почему за ними пошли? В чём их сила? Почему не отсиделись, не отмолчались, а приняли на себя бремя новой власти? Какие мотивы двигали ими? Нужен был психологический портрет этих людей и поэтому тоже мы возвращались в Луганск. Нам хотелось найти ответы именно у них, ничего за них не додумывая, уйти от стереотипов и штампов. В прошлых беседах с Безлером, Стрелковым, Бедновым, Ищенко, Мозговым, Дрёмовым, с бойцами и командирами присутствовала прежде всего военная составляющая. Они были харизматичны, они хотели, чтобы их слышали и слушали. Но сейчас нужны были другие, те, что всегда остаются в тени, но к которым прислушиваются, которым верят. Наш выбор был ограничен и надо было спешить: их ненавидела власть Киевская, но в чести у своей они тоже не были. Впрочем, приоритеты и ценности луганской власти более чем странны, но это отдельный разговор. Запись бесед с этими людьми не вышла в эфир в обещанное время и появилась уже позже, после выраженного недоумения. Почему? Быть может, потому, что уже предрешена их судьба и ждёт их участь тех, для кого власть совести и правды, социальной справедливости имеют верховенство над властью денег? Потому, что они вне системы, реанимированной властью ЛНР и её московскими кураторами? Хотелось бы, чтобы была причина иная, более прозаическая, земная, может быть, печаль о благополучии ближнего... В эфир пошла наспех смонтированная запись, практически в исходниках, но ладно хоть и такая. Не всё удалось, но мы хотели, чтобы увидели не плакатных героев, а то человеческое, которое на войне кажется второстепенным, а на самом деле определяет сущность человеческую. Увидели наших героев сомневающимися, размышляющими, страдающими, верящими. Мы выбрали только две беседы из множества встреч. Только две, но достаточно знаковых для понимания психологии тех, кто были первыми и кто ими остаются.
 
ЛЕШИЙ
 
– Позывной «Леший», он же Алексей Анатольевич Павлов, бывший командир спецбатальона "Леший", сейчас комбат бригады армии ЛНР, подполковник. Ему сорок, хотя на вид едва тридцатник, даже проседь да время от времени судорогой пробегающая по лицу гримаса боли от многочисленных ран и контузий не старят. Алексей вида отнюдь не богатырского, но удивительно сильный величием духа. Абсолютно непубличен, немногословен, собран и сжат пружиной. Враги говорят о его фанатизме, жёсткости и бескомпромиссности. Заочно приговорён хунтой к высшей мере как лидер боевиков. "Леший" бесстрашен и отважен, дерзок в бою до безрассудства, но в то же время рассудителен и осторожен. Он бережет людей – это главная ценность в его жизни, потому у него и потерь меньше, чем у других. Его подразделение отличается железной дисциплиной и стойкостью. Он бессребреник и это подчёркивают даже враги, человек удивительной скромности, равнодушен к спиртному, поэтому в его батальоне нет места пьяницам, наркоманам и мародерам. Враги уважают и боятся. Созданы специальные снайперские группы для его уничтожения. В его судьбе отражена трагедия Украины, охваченной самой настоящей гражданской войной. Она прошлась по судьбам людей, развела родителей и детей, братьев и сестер, мужей и жен, сделав их врагами. Но это ещё и личная трагедия Алексея: для старшего сына он – сепаратист и боевик, он стреляет в своего отца и, быть может, это его пуля едва не оборвала Алексею жизнь. 6 апреля 2014 года в Стаханове Леший повел на штурм СБУ полтора десятка своих единомышленников, получив клеймо сепаратиста и лидера боевиков. Их было в несколько раз меньше, практически безоружных, восставших против власти и закона, против системы. Но в подвалах томились его друзья, брошенные туда лишь за то, что они хотели остаться русскими и православными. А ведь нет большей любви, чем положить душу за други своя. Они встали и победили. Почему он пошёл против, зная, что ждёт его в лучшем случае тоже подвал?
– Алексей, как мог выходец из курортного городка с особой ментальностью размеренности, расслабленности, флегматизма вдруг превратиться в бунтаря, да ещё и в лидера бунтарей?
– Я родился в Советском Союзе и только жил в Приморске, хотя там осталась моя семья. Штурм СБУ – это как лопнувший нарыв. Они арестовали наших друзей – тогда начались повальные аресты несогласных с Киевом, люди десятками и сотнями арестовывались, вывозились в другие области, исчезали. Такое впечатление, что эсбэушникам было всё равно, кому служить, лишь бы платили, и они стали набивать подвалы всеми несогласными с новой властью. Кто-то исчезал, кого-то арестовывали, а нам что, ждать своей очереди? Вот и поднялись. Кстати, мы все были местные, луганчане, добровольцы из России пришли позже, когда у нас были уже свои батальоны и бригады. Сразу же после майдана стали сносить памятники Ленину, закрывать русскоязычные школы. Я русский, мой родной язык – русский, так почему я должен был разговаривать на украинском? Я его понимаю, он мне нравится, красивый язык, но зачем запрещать мне даже думать на русском? Мы пришли к СБУ, чтобы поговорить, выяснить судьбу единомышленников. Ну, а получилось, как получилось: мы попросили освободить и они освободили их, а заодно и само здание СБУ. Эсбэушники увидели силу людей, сплочённых идеей, но они не готовы были противостоять силе гнева народного, вот и разбежались. Ну, а для нас это был рубеж, который мы перешли сознательно. Потом пошли войска, каратели, надо было сражаться и мы взяли в руки оружие. А у нас выбора и не было: или умереть, или стать на колени, перестав быть русскими. После февраля всех, кто не согласен быть рабом у новой власти, подлежали уничтожению.
– А кто ты: украинец, русский, славянин, человек мира?
– Семьянин я прежде всего, семьянин и славянин, который любит свою землю и свой народ. По духу, языку, воспитанию и вере русский я и вообще я советский человек – так меня воспитали. Для меня нет различия украинец ты или русский – это одна семья, одно целое. В чем различия? В вышиванке? В языке? В культуре? В вере? У русских тоже вышиванки, только орнамент чуть другой. И у белорусов, узбеков, киргизов, татар. Так что, теперь за это убивать надо? Вера единая – православная. Культура, история, жизнь наша – тоже общие. Язык – так в чем разница? Наш украинский отличается от украинского галичан и они нас за второй сорт держат. Нас нельзя разорвать, разъединить – одна пуповина, одна история, одна культура, один язык, одна вера. Западенцы – это другое, это не Украина. Они всегда были холопами и вдруг решили стать панами, решили нас, свободных, сделать холопами, подчинить себе, заставить поклоняться их идолам – предателям Мазепе и Бандере. Не бывать этому! Вот мы и поднялись.
– У тебя есть единомышленники на оставшейся Украине?
– Конечно, причём независимо от возраста. Нас объединяет вера, совесть, правда, а тех, кто с хунтой – ненависть и холуйство перед Западом. Их немного, но они агрессивны, они сплочены в готовности продаваться и своем страхе перед неминуемой расплатой. Сейчас многие просто оболванены – мы же смотрим украинские каналы и диву даемся тем потокам лжи, что обрушиваются на нас. Они во всём винят Россию, они уже столько уничтожили диверсантов из России, что там уже и армии должно не остаться. И ведь находятся такие, что верят. Но мудрость народа нельзя отменить никаким указом, на лжи нельзя строить государство, правда всё равно пробьёт себе дорогу.
– Не жалеешь, что выбрал такую судьбу, а ведь это не всегда победы, но зачастую потери, разочарования, предательство?
- Меня уже осудили украинские власти. Меня лишили возможно быть с родными и близкими. Лишили возможности заниматься любимой работой. Я ничем не могу помочь больной матери. Я мирный человек мирной профессии, но меня вынудили взять в руки оружие. Да, я потерял много своих друзей, я понимаю, что и сам могу в любой момент погибнуть, но нас уже не остановить. Я могу жалеть лишь об одном – нам не дали добить фашистскую гадину, но теперь это лишь вопрос времени. Киевская власть – это змея, которая пытается укусить себя за хвост. Этим она сама себя и убьёт. Через полгода или через год, но у них уже не хватит карателей и тогда поднимется народ, воспрянет духом. Ну, а мы поможем им.
– Вас поддерживает народ?
– Не было бы поддержки, то всё закончилось бы ещё в июле прошлого года. Сейчас люди возвращаются, даже в Первомайск вернулись семьи с детьми. А ведь он на линии соприкосновения и был почти полностью разрушен. Но это город, где люди жили, любили, женились, рожали, трудились, это их город и они его никому не отдадут. Люди понимают, что отсидеться уже не получится, надо делать выбор и они его сделали. Восстановлены почти все школы, работают рынки, магазины, поднимается экономика. Если обратили внимание, изменились люди, причём очень сильно. Нет того страха перед неизвестностью, есть надежда, что они не одни, что их не бросят. Особенно изменились те, кто был под бомбежкой, под обстрелами. Они даже в общении другие, нет грубости, готовы помочь тебе во всем. Они познали цену жизни и цену человеческих отношений. От бригады отвозили подарки детям в интернат. Детей не эвакуировали, они пережили обстрелы и бомбёжки. Их глаза были полны слёз от счастья – для них подарки были точно чудо. Они видели в нас своих защитников, они были искренне рады нам. Мир меняется в детях, - их не обмануть, - а следом за ними меняется и во взрослых. Люди ходят на ту сторону – там родственники остались, что-то покупают. Отношение на блокпостах разное: на наших – доброжелательное, на украинских – как к скоту. Вокруг Луганска практически нет ВСУ – их заменили карателями из "Айдара", "Донбасса", "Кривбасса", "Азова".... Никак не успокоятся, войны им хочется. Линия соприкосновения "горячая" – стреляют каждый день. У нас все отведено, только посты стоят, а они нагнали столько техники – ужас. Даже "Буратино" стоят. Зачем? Где ооновские наблюдатели? Вот вам и минские соглашения.
– Вы знаете палачей и предателей по именам?
- Конечно, их же ведь надо судить и такое время придёт. Мы ведем им учет, собираем на них досье. Те, кто перешел на службу хунте, предали свой народ. Ведь они присягали не президенту, не власти, а народу, но пошли против своего народа. Мы их всех рано или поздно будем судить.
– Говорят, что после ухода ополчения из Лисичанска, там еще оставались юноши и девушки, совсем дети, которые еще почти трое суток продолжали сражаться и почти все погибли. Девушка, шестнадцать лет, позывной "Красавка" с гранатами бросилась под украинский танк и погибла. Это красивая легенда или факт?
– Факт то, что дети сражались с фашистами: ходили в разведку, минировали, гибли, а это было самое страшное, когда погибали дети. У меня в батальоне 16-летний парень из гранатомета подбил бэтээр. Он был самый первый из награжденных. Когда говорят о войне с Киевом, то детей никто не вспоминает, хотя они жертвовали собою наравне со взрослыми. Надеюсь, когда освободим нашу землю, то о них заговорят вслух.
– Ты давно стал легендой своим бесстрашием, своей стойкостью. Но почти все те, кто поднимал восстание, кто повёл за собою людей убиты: убит Бэтмен – Саша Беднов, убит Лёша Мозговой, убит Женя Ищенко. Ты ходишь практически без охраны, в открытую, постоянно под прицелом. Может, стоит поберечься?
– Если я обложусь бронежилетами, окружу себя охраной, то это всё равно не спасет. Я славянин, а у славян земля всегда защищала. Думаю, что и сейчас она защитит. Ну, а если... Люди будут помнить мои дела.
– Война закончится, снимешь погоны и чем будешь заниматься?
– Чем и до войны – работа, семья, сад, огород, рыбалочка, охота. Вот знаю точно, что мемуары писать не буду. Не лежит у меня душа к ручке и бумаге. Вот из автомата расписаться могу, любое слово напишу, а мемуары... Не мое это. И потом, с сыном бы наиграться… Ему сейчас девять и хочется, ой как хочется, чтобы детство у него было. Понимаешь? Детство…
– Каково отношение народа к Минским соглашениям?
– Мир любой ценой – это не наш путь. Тогда исчезают нации, исчезают народы. Наш народ под Киев уже не пойдет. Ну как можно простить гибель родных, разрушенные дома, школы, детские садики? Зачем они стерилизовали нашу землю? Нам с ними не жить, а вот им придётся, когда мы придём в Киев. Галичина и Волынь – это не Украина, это другой народ, пусть живут сами и к нам не лезут. А вот с Украиной придется работать, мозги вправлять. Что до соглашений, то они Киевом не выполняются – линия соприкосновения по-прежнему огненная.
 
Сергей Бережной
http://www.voskres.ru/interview/berejnoy1.htm