Митрополит Сергий (Страгородский) Воскресение Христово в отличие от воскресения Лазаря(Окончание)Притом, являясь кому Он хотел, Господь, если можно так выразиться, мог управлять Своею видимостью. С Лукою и Клеопой Он путешествовал, беседовал, возлег на вечерю и вдруг сделался невидим для Своих собеседников (см.: Лк.24:31). Иногда Господь являлся, но так, что Его сначала не узнавали даже очень близкие к Нему люди, постоянно видевшие Его до страданий, и не узнавали до тех пор, пока Он Сам не давал им знать каким-нибудь привычным для них действием. Например, Луке и Клеопе преломление хлеба напомнило былые встречи с Господом, и "онема отверзостеся очи и познаста Его" (Лк.24:31). Тивериадским рыболовам – чудесный лов рыб после повеления ввергнуть мрежу одесную страну корабля (см.: Ин.21:6, ср.: Лк.5:4-5). Марии Магдалине – привычное название по имени (см.:Ин.20:16).
Наряду с такой способностью быть по желанию невидимым или видимым не во всех привычных подробностях воскресшее тело Спасителя имело свободу проникать чрез всякие вещественные преграды, не разрушая их. Как вышел Спаситель невозбранно из запечатанного гроба, не тронув ни камня, ни печатей, так и к Апостолам вошел "дверем заключенным", не открывая их. Вообще прославленная плоть Сына Божия была с земной точки зрения настолько тонка материально, так свободна от обычных нам грубо-вещественных несовершенств и ограничений, что при первом явлении Господа Апостолы сначала "мняху дух видети" (Лк.24:37). Чтобы рассеять это мнение, им необходимо было не только "видеть руце и нозе Его", не только "осязать Его и видеть… имуща плоть и кости" – необходимо было, чтобы Явившийся данную самими Апостолами "рыбы печены часть и от пчел сот… взем пред ними яде" (Лк.24:39,42,43). Только после этого "возрадовашася ученицы (доподлинно убедившись), что видят своего прежнего Учителя Господа", распятого, погребенного и, значит, воскресшего (Ин.20:20).
Таким образом, Воскресший Господь хотя и возвратился на некоторое время к земной жизни, но уже не принадлежал, в сущности, этому посюстороннему миру даже по Своей телесной природе. Правда, прославленная плоть Богочеловека оставалась и по Воскресении прежней Его плотию, заимствованной у первого ветхого Адама, со всеми ее прежними индивидуальными признаками (внешний образ, голос и до "язв гвоздинных" на руках и ногах, и до прободенного ребра включительно); но это была плоть уже преображенная, одухотворенная, освобожденная от грубой вещественности посюстороннего мира и от других последствий прародительской клятвы – одним словом, это была плоть уже второго, нового Адама, перешедшая от тления в нетление, начавшая жизнь будущего века. Евангелисты, имевшие задачей прежде всего свидетельствовать об истине Воскресения, не говорят специально о таком преображенном состоянии телесной природы Воскресшего Богочеловека – они лишь заставляют своими повествованиями предполагать это состояние. Прямее и подробнее раскрывается этот вопрос у святого Апостола Павла в 15-й главе Первого послания к Коринфянам.
Апостол прежде всего устанавливает теснейшую или, лучше, неразрывную связь Воскресения Христова и будущего воскресения мертвых и взаимную зависимость веры в первое и веры во второе. "Аще мертвии не востают, то ни Христос воста" (1Кор.15:16). Без воскресения мертвых не будет ни цели, ни смысла для Христова Воскресения, как равно будут бесцельны и бессмысленны и проповедь апостольская, и вся вообще вера христианская, именно: Самому Христу не нужно было ни воплощение, ни Воскресение, и если "Христос воста от мертвых", то только для того, чтобы быть "начатком умерших" (ст.20), быть первым в бесконечном ряду умерших, воскресающих для Жизни Вечной. Как от Адама все получили смертную природу и умирают, так, соединившись со Христом, "вси оживут". Но непременно "кийждо во своем чину: начаток Христос (помимо Христа, нет воскресения), потом Христовы" (в славянском тексте не совсем точно: "Христу веровавшии", ст.23), то есть свои Ему, всецело Ему принадлежащие, жизненно с ним слившиеся. Значит, "воскресение жизни" (Ин.5:29) не есть как бы некоторое объективное последствие воскресения, механически распространяющееся на весь род человеческий независимо от личного отношения людей ко Христу: воскресение жизни может быть уделом только "Христовых", объединившихся со Христом в новое, возрожденное человечество, воскресающее для жизни вечной, а далее – общее восстановление (апокатастасис), когда Сын "предаст царство Богу и Отцу… да будет Бог всяческая во всех" (1Кор.15:24,28).
В Евангелии от Иоанна Господь Иисус Христос более конкретно показывает, кто эти Христовы, как они такими становятся и почему они могут участвовать в воскресении. "Плоть Моя истинно есть брашно, и кровь Моя истинно есть пиво", вводящее в человека начало новой, вечной жизни. Именно: "Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает, и Аз в нем" как полнота и источник жизни. Поэтому, "якоже посла Мя живый Отец, и Аз живу Отца ради; и ядый Мя, и той жив будет Мене ради". Значит, "ядый Мою плоть и пияй Мою кровь имать живот вечный", потому что имеет в себе Меня – Источник жизни, как ставший со Мною как бы органически единым. Именно, как такого, "Аз воскрешу его в последний день" (Ин.6:55-57,54).
"Но речет некто: како востанут мертвии? с каким же телом придут?" (1Кор.15:35). Апостол отвечает сравнением: "сеется голо зерно", ничтожное по величине и не имеющее ни вида, ни доброты; а "Бог дает ему тело… и каждому семени свое тело". Вышедшее из зерна растение, конечно, одно с зерном, даже едино с ним по существу, но несравнимо с ним по богатству форм, красоте, развитию; оно живет уже совсем другой жизнью. "Так и воскресение мертвых: сеется в тление, востает в нетлении; сеется не в честь, востает в славе; сеется в немощи, востает в силе; сеется тело душевное, востает тело духовное" (ст.37,38,42-43). Человек восстает, конечно, с прежней телесной своей природой, но природой преображенной, освобожденной от всех немощей и несовершенств (как последствий греха), а главное – нетленной, принадлежащей уже не душевному (плотскому, смертному) миру, а духовному.
Первый мир ведет свое начало от первого Адама, а второй – от второго. Первый Адам "бысть в душу живу", по своей телесной природе он принадлежал к животному миру и как (последствие греха) не поднявшийся над перстию, из которой был создан, подлежал смерти, возвращению в персть. Последний Адам, Воскресший, – Дух Животворящ. Он и по Своей человеческой природе совершенно свободен от всех несовершенств и ограничений животной или душевной жизни и не только не раб персти, но "Господь с небесе. Яков перстный, такови и перстнии; и яков небесный, таци же и небеснии" (ст.45,47-48). Рождаясь от первого Адама, люди вслед за ним служат персти и умирают; наоборот, следуя Воскресшему Христу, люди должны стать небесными и жить вечно.
Противоположность между этими двумя мирами, или царствами, настолько велика и непримирима, что нельзя, принадлежа к первому, стать участником или членом второго. "Плоть и кровь Царствия Божия наследити не могут, ниже тление нетления наследствует" (ст.50). Понимать ли это в смысле нравственном, в смысле жизни по началам плоти или в прямом физическом смысле, в смысле облечения перстной, смертной, телесной природой, – и в том и в другом случае человек в Царство Божие не войдет. Чтобы войти, "подобает тленному сему облещися в нетление, и мертвенному сему облещися в безсмертие", тогда и исполнится слово Писания: "…пожерта бысть смерть победою. Где ти смерти жало, где ти аде победа" (ст.53-55). Подлинная победа над смертию состоит не в том, чтобы умерший снова ожил и возвратился к прежней земной жизни, а в том, чтобы умершая плоть настолько преобразилась, одухотворилась, очистилась от всего перстного и смертного, что смерть не имела бы над ней власти, как не имеет она и над Воскресшим Христом. "Христос воста от мертвых, ктому уже не умирает, смерть им ктому не обладает" (Рим.6:9). Воскресшая плоть настолько преображена, что она перестала принадлежать к перстному миру, сделалась просто недостижимой для сил и законов, действующих в перстном мире (в том числе и для смерти).
Этим объясняется, почему Лазарь, воскресший в тленном теле, не мог выйти из гроба без предварительного отваливания камня; почему пелены, которыми было обвязано его тело при погребении, остались на теле и продолжали его связывать и по воскресении, нужно было их развязать, чтобы освободить Лазаря. В противоположность этому воскресшая плоть Жизнодавца свободно вышла из гроба и из пелен, даже не затрагивая их; все это осталось где-то далеко внизу и потеряло силу удерживать Воскресшего, принадлежащего уже другому миру. Нельзя представить себе, чтобы Воскресший Господь, восстав от смертного ложа, сбросил с себя погребальные пелены, как сбрасывают одежду или как Лазарь освобождался от пелен. Если допустима здесь какая аналогия, то скорее лучше представить себе лед, обвязанный пеленами. От тепла лед тает и вода уходит из пелен, оставляя их по-прежнему связанными; они уже не могут удержать воду. Так и пелены погребенного Христа оставались в гробу связанными в том виде, как они облекали тело Погребенного, но последнего в них уже не было. Не на это ли хочет указать евангельское повествование, когда упоминает, что "сударь лежал особь свит на едином месте". Не значит ли это, что сударь остался свитым в повязку, которая обвивала главу Христову. Тогда было бы вполне понятно, почему "другий ученик" с первого же взгляда на лежащие пелены "и виде, и верова" (Ин.20:
. Он сразу увидел, что здесь произошло совсем не то, что сначала подумала Мария Магдалина; отнюдь "не взяша Господа от гроба, и не вем, где положиша Его" (ст.2). В пределах земных возможностей нельзя было взять Погребенного из пелен (притом пропитанных клейкими веществами и, вероятно, слипшихся) без того, чтобы не развязать пелен (а может быть, разорвать их). Значит, Господь исшел из гроба "в воскресение жизни" (Ин.5:29) и погребальные пелены просто потеряли возможность держать в себе преображенную плоть Воскресшего, как уже перешедшую в другой мир.
Эта принадлежность воскресшей плоти к потустороннему миру объясняет и то, почему Господь был видим только теми, кому Он хотел явиться, и только тогда, когда этого хотел. Притом Он являлся лишь "преднареченным от Бога" (Деян.10:41), которые были уже Христовы: хотя были еще в смертной плоти, но душою жили уже жизнью будущего века и потому были приготовлены к восприятию его откровений. Но опять-таки и эти люди видели Воскресшего лишь под особым каждый раз воздействием Его благодати, дававшим им способность к этому восприятию.
Вот почему Святая Церковь начинает свой пасхальный канон приглашением: "Очистим чувствия (от всего греховного, суетного, тленного, потому что только тогда) и узрим (хотя бы мысленно, духовно) Христа – Христа, блистающего неприступным (для плоти и крови) светом Воскресения", и услышим Его: "Радуйтеся". В таком духовном созерцании славы Воскресшего Господа и в преискреннем с Ним общении, собственно, и состоит блаженство Вечной жизни в Царстве Небесном. Поэтому в восьмой песни мы поем: "Приидите… в нарочитый день Воскресения Царствия Христова приобщимся". Но так как, пока мы облечены смертной плотию и принадлежим здешнему миру, всякие такие созерцания, всякое духовное наслаждение Царствием Христовым представляют собой только зарю будущего дня, только слабое предвкушение будущих благ, то пасхальный канон заканчивается молитвой: "О Пасха велия и священнейшая, Христе! О мудросте, и Слове Божий, и Сило! Подавай нам истее Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего".
14/27 апреля 1933 года, Москва
Опубликовано: Журнал Московской Патриархии в 1931-1935 годы. – М.: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2001, с. 181-189.http://www.pagez.ru/olb/187.php
