Оружие ПобедыИз воспоминаний
События и обстановка накануне и в годы Великой Отечественной войны представляют большой интерес не только для историков и экономистов, но и для широкой советской общественности. Однако некоторые события и отдельные ситуации того периода освещены недостаточно, и поэтому объяснение их порой составляет большие трудности. В известной мере это является результатом нередко практиковавшегося тогда обсуждения и решения тех или иных важных государственных вопросов без протокольных записей. В результате освещение многих событий только по документам оказывается недостаточным, неполным.
Вот почему немаловажное значение приобретают свидетельства очевидцев обсуждения, подготовки и принятия окончательных решений по важнейшим вопросам жизни страны. К сожалению, со временем уходят люди и теряются нити, необходимые для правильного освещения исторических событий. Но пока еще живы многие, кто может и должен своей памятью оказать такую помощь во всем том, что касается периода Великой Отечественной войны и предшествовавших ей лет.
В первых числах июня 1941 года, за две с половиной недели до начала Великой Отечественной войны, я был отстранен с поста наркома вооружения СССР и арестован. А спустя менее месяца после нападения гитлеровской Германии на нашу страну мне в тюремную одиночку было передано указание И.В. Сталина письменно изложить свои соображения относительно мер по развитию производства вооружения в условиях начавшихся военных действий.
Обстановка на фронте мне была неизвестна. Не имея представления о сложившемся тогда опасном положении, я допускал, что в худшем случае у наших войск могли быть небольшие местные неудачи и что поставленный передо мной вопрос носит чисто профилактический характер. Кроме того, в моем положении можно было лишь строить догадки о том, подтвердило или опровергло начало войны те ранее принятые установки в области производства вооружения, с которыми я не соглашался. Поэтому оставалось исходить из того, что они, возможно, не оказались грубыми ошибками, какими я их считал.
Конечно, составленную мною при таких обстоятельствах записку нельзя считать полноценной. Она могла быть значительно лучше, если бы я располагал нужной информацией.
Так или иначе, записка, над которой я работал несколько дней, была передана И.В. Сталину. Я увидел ее у него в руках, когда меня привезли к нему прямо из тюрьмы. Многие места оказались подчеркнутыми красным карандашом, и это показало мне, что записка была внимательно прочитана. В присутствии В.М. Молотова и Г.М. Маленкова Сталин сказал мне:
– Ваша записка – прекрасный документ для работы Наркомата вооружения. Мы передадим ее для руководства наркому вооружения. В ходе дальнейшей беседы он заметил:
– Вы во многом были правы. Мы ошиблись... А подлецы вас оклеветали...
После описанного события прошло несколько месяцев. В течение этого времени я работал сначала в Наркомате вооружения, потом выполнял задания Государственного Комитета Обороны, касавшиеся производства боеприпасов к зенитным орудиям и восстановления эвакуированных в глубь страны артиллерийских заводов, а в начале февраля 1942 года был назначен наркомом боеприпасов. С первых же месяцев войны стала как никогда ранее очевидной огромная работа, проделанная в предвоенный период в нашей промышленности вооружения. Это обстоятельство нашло отражение, в частности, в том, что группе руководителей этой промышленности летом 1942 года было присвоено звание Героев Социалистического Труда.
В связи с подготовкой Указа о награждении И.В. Сталин предложил мне, как бывшему наркому вооружения, дать характеристики директорам лучших орудийных и оружейных заводов. В списке, показанном мне Сталиным, были А.И. Быховский, Л.Р. Гонор, А.С. Елян, а также тогдашний нарком вооружения Д.Ф. Устинов и его заместитель В.Н. Новиков, ранее руководившие крупнейшими предприятиями. Это были те, под чьим руководством в предвоенный период реконструировались и увеличивались мощности главных заводов промышленности вооружения, осваивались образцы артиллерийских систем и стрелкового оружия для Красной Армии. Глубоко ценя их заслуги, известные мне по совместной довоенной работе, я сказал, что, по моему мнению, каждый из них заслужил почетное звание Героя Социалистического Труда. Поскольку же в списке было и мое имя, то я позволил себе замечание, что меня еще рано награждать за работу в Наркомате боеприпасов, куда я был назначен совсем недавно. На это И.В. Сталин ответил:
– Вам присваивается звание Героя Социалистического Труда как оценка вашего руководства промышленностью вооружения…
* * *
После окончания Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. перед советским народом встала задача – покончить без единой капли крови с атомной монополией США. На мою долю, как и на долю многих советских специалистов, ученых, руководителей и рабочих, выпала большая честь принять участие в этом большом патриотическом деле. Нам было оказано большое доверие партии и правительства, совершенно новое трудное дело – овладеть атомной энергией.
Августовские дни 1945 г. (17–20 августа) стали знаменательной датой в моей жизни: в эти дни И.В. Сталин привлек меня в качестве активного работника к организации работ в области использования атомной энергии. 17 или 18 августа, точно не помню, меня вызвал И.В. Сталин. Разговор со мною он начал с вопросов об атомной бомбе, причем сказал, что мне как наркому боеприпасов, вероятно, об атомной бомбе известно больше других наркомов. К сожалению, я был очень мало сведущ как в конструкции атомной бомбы, так и в технике и производстве ядерных материалов, тем более в атомной (ядерной) физике. Мне было известно только то, что попадало на страницы советской печати. Об этом я и сказал товарищу Сталину…
И.В. Сталин на несколько минут остановился на атомной политике США и затем перевел разговор на организацию работ по использованию атомной энергии и созданию атомной бомбы у нас в СССР. Он подчеркнул новизну этого дела, заметив, что на пути его осуществления встретятся очень большие трудности и препятствия, однако все преодолимо, раз цель ясна – атомный взрыв осуществлен, и поэтому атомная бомба является уже не проблемой, а практической задачей. Должен сказать, что эти дни были настолько для меня важны, что до сего времени в моей памяти сохранились подробности содержания наиболее важных высказываний И.В. Сталина и других лиц, причастных к созданию первых сугубо практических организационных форм по руководству работами по использованию атомной энергии.
Далее он сказал, что наши ученые располагают значительными литературными материалами по атомной энергии, но используются они бессистемно и малоэффективно. Тем не менее надо не увлекаться этими материалами, а проявлять «здравую осторожность» (это его дословное выражение). После небольшой паузы И.В. Сталин сказал: «Я хотел с Вами посоветоваться, как организовать работы по созданию атомной бомбы. Берия предлагает все руководство возложить на НКВД, создать в НКВД специальное Главное управление, в качестве начальника этого Главного управления назначить своего заместителя товарища Завенягина, а заместителем к товарищу Завенягину – тоже своего заместителя в НКВД товарища Чернышева. Такое предложение, – продолжал товарищ Сталин, – заслуживает внимания. В НКВД имеются крупные строительные и монтажные организации, которые располагают значительной армией строительных рабочих, хорошими квалифицированными специалистами, руководителями, например, Главпромстрой. НКВД также располагает разветвленной сетью местных органов, а также сетью организаций на железной дороге и на водном транспорте. При недостатке материалов и оборудования своевременная доставка будет иметь важное значение. «Как вы оцениваете такое предложение?» – закончил вопросом товарищ Сталин.
Отвечая на вопрос Сталина, мне хотелось, прежде всего, подчеркнуть, что для меня этот разговор явился неожиданным, и потому я не имел возможности продумать, какая форма организации работ представляется наиболее приемлемой. Кроме того, что важно во всех случаях, я не имел возможности ознакомиться более менее подробно с опытом организации работ в США, а учет опыта других лично для меня всегда был главным при решении того или иного вопроса. Но некоторые сомнительные моменты в таком варианте были очевидны, на них я указал, и заключались они в следующем: работы по использованию атомной энергии и созданию атомной бомбы настолько трудные, сложные, разносторонние по содержанию и большие по масштабам, что их значение выходит за рамки одного какого-либо ведомства, даже такого, как НКВД. Эту работу надо организовать, как я тогда сказал, в национальном масштабе. На последнем выражении И.В. Сталин меня прервал вопросом: «Что Вы понимаете под национальным масштабом?» Я ответил, что в это дело должны быть включены все требуемые национальные, значит, общегосударственные силы и возможности. На это Сталин заметил что-то вроде того, что аналогия не всегда подходит. Далее мною было высказано сомнение в том, удобно ли будет руководить огромным коллективом ученых и специалистов организациям НКВД, даже если это будет специально созданное для этих целей Главное управление НКВД. В.И. Сталин спросил: «Что Вы рекомендуете?»… Некоторые соображения мною были высказаны.
В качестве примера участия надведомственных организаций в решении подобных задач, к которым широко должны быть привлечены наркоматы, ведомства и организации, я привел организованные перед этим особые комитеты – Комитет по использованию репарационного оборудования и Комитет по радиолокации. Эти комитеты возглавлял секретарь ЦK ВКП(б), а в их состав входили члены Политбюро, наркомы и другие крупные государственные деятели и специалисты.
Затем мною было высказано соображение, что очень полезно было бы получить возможность подробнее ознакомиться с формой организации руководства атомными работами в США. На этом закончилась эта предварительная беседа.
И.В. Сталин подошел к телефону и, мне думается, позвонил Берии, но его не застал – как видно, тот выехал к нему. Действительно, через короткий промежуток времени приехал Берия и с ним А.П. Завенягин. Сталин спросил их: «Где ваши предложения?» Берия ответил, что над предложениями работают Завенягин и Чернышев, но они полностью не закончены, однако, если требуется, товарищ Завенягин может доложить, в каком виде готовятся предложения. «Что вы там замышляете?» (это выражение мне тоже запомнилось) – спросил И.В. Сталин. На что Берия ответил, что при НКВД предполагается создать Главное управление, ему непосредственно подчиненное, которое будет возглавлять Завенягин, и к нему заместителем намечен Чернышев, при этом оба они останутся заместителями наркома НКВД. Товарищ Сталин сказал: «Это не подойдет. Нужно создать специальный комитет, как его назвать, вы подумайте потом. (В дальнейшем название так и было оставлено – Специальный комитет.) Такой комитет должен находиться под контролем ЦK и работа его строго засекречена. Нужно будет, – продолжал товарищ Сталин, – тщательно продумать, как обеспечить секретность при большом размахе работ и при вовлечении в эту работу много народу и множества организаций. Комитет должен быть наделен особыми полномочиями. Председателем комитета надо назначить Вас (обращаясь к Берии). Кого назначить заместителем председателя?»
Берия предложил в качестве первого заместителя товарища Завенягина, а в качестве заместителя – товарища Чернышева. И.В. Сталин сказал, что товарищи Завенягин и Чернышев как заместители наркома внутренних дел нужны будут в НКВД, так как на НКВД ляжет значительная часть работ, и это потребует повседневного руководства. Сталин высказал мнение, что нужно иметь одного заместителя, никаких ни первых, ни вторых, и этим заместителем председателя Комитета назначить товарища Ванникова.
По ходу предварительной беседы, до прихода Берии и Завенягина, я был подготовлен к тому, что меня привлекут к этой работе, чтобы использовать большие возможности боеприпасов, освобождавшихся с окончанием войны, но назначение заместителем председателя было полной неожиданностью. Должность наркома боеприпасов в такую войну, какой была Великая Отечественная, была очень муторной и сильно отразилась на моей нервной системе. При этом надо учитывать и все пережитое до войны. Вновь включаться в работу и принимать на себя ответственность за трудное, сложное и неизвестное для меня дело вызывало у меня большое опасение – справлюсь ли я, оправдаю ли доверие, в этом смысле я и высказался, да и нечего греха таить, в условиях того времени это было и небезопасно. Понятно, что я просил не назначать меня на этот пост. Меня поддержал, хотя и не очень решительно, Берия, который был моим шефом по Наркомату боеприпасов; он только сказал, что предстоит большая, серьезная работа по реконверсии оборонной промышленности и, может быть, не следует меня в этот период отвлекать от оборонной промышленности.
(Окончание следует)
