(Окончание)И самые-самые избранные из "птенцов гнезда Екатерининого", самые почитаемые герои у Валерия Ганичева, с которыми он не расстается почти двадцать лет, продолжая "разрабатывать" их, как ценнейшие месторождения, всё глубже и глубже, чтобы ничто из их золотых запасов не прошло мимо сердец и душ ныне живущих ,— это адмирал Федор Федорович Ушаков и тульский дворянин-самоучка, преуспевший во многих занятиях, а пуще всего в литературной склонности, Андрей Тимофеевич Болотов. И тот, и другой были личностями настолько необыкновенными (а разве были обыкновенными Александр Суворов и Михайло Ломоносов, историк князь Щербатов и автор оды "Бог" Гавриил Державин?), что при размышлении о счастливых обстоятельствах их происхождения, невольно приходит в голову: упали самородками прямо с неба, ибо никакое, самое удачное сложение земных частиц не могло бы дать столь удивительных результатов. Однако же, чтобы и с неба упасть, надобно было внимательно высмотреть землю, куда падать. И это уже после них, оплодотворив ими эту землю, легче было складываться счастливым обстоятельствам. Имя адмирала Ушакова выписано в нашей истории крупными буквами. Не проиграл ни одного из сорока морских сражений, неожиданными и хитроумными маневрами побеждал меньшинством, брал самые неприступные крепости, был "слуга царю, отец солдатам". Но и аршинные буквы в неблагоприятных условиях, когда занавес героического прошлого пытаются закрыть, а настоящее почитает героев мало, способны отдаляться, словно призрачные назидания, и затмеваться. Великая заслуга Валерия Николаевича Ганичева (и это нисколько не преувеличение) в том, что он прояснил, "протер" от ржавчины, оживил и эти события, и эти буквы, вновь провел русскую эскадру "времен Очакова и покоренья Крыма" победоносными маршрутами сначала на Черном, а затем и Средиземном морях. Мало кто помнил уже, что адмиралу Ушакову довелось быть в тех событиях не только воином, но и дипломатом, правителем Республики Семи греческих островов, освобожденных им теперь уже в союзничестве с турками, своими недавними врагами, от французов.
И уж совсем мало кто знал последующую жизнь Федора Федоровича Ушакова, жизнь, перешедшую в житие, а затем и в святость. В чуде последнего перехода, случившегося совсем недавно, Валерий Николаевич Ганичев принял непосредственное участие. На склоне лет Федор Федорович Ушаков, выйдя в отставку, поселился в глухой деревне неподалеку от Санаксарского монастыря на Тамбовщине. Великий воин за Россию превратился в великого молитвенника за Россию, и эта вторая служба, так естественно вытекшая из ратной, оказалась для нашего Отечества не менее полезной и получила недавно продолжение в вечности.
В 1995 году Валерий Николаевич Ганичев берет смелость обратиться с письмом к Патриарху Алексию II, в коем просит Святейшего рассмотреть вопрос о возможной канонизации и причислению к лику святых Русской Православной Церкви Ф.Ф. Ушакова. Основания приводятся следующие: пожизненная судьба адмирала, отданная православному Отечеству и молитвенному служению, а также чудеса вокруг места его упокоения в Санаксарском монастыре, которое всё больше превращается в место паломничества.
Только у одного человека в России был в это время такой авторитет, чтобы обратиться с подобным ходатайством к главе Русской Православной Церкви с надеждой на успех. И чудо продолжилось. В первый год нового тысячелетия, как необходимое прибавление к знаку непорушимости России в веках и народах, состоялось прославление и причисление к лику святых адмирала Флота Российского, праведного сына Отечества Ф.Ф. Ушакова. Наше воинство обрело еще одного своего небесного заступника, во флоте особенно сейчас нужного.
Вот как надо хлопотать о продвижении своего героя - учитесь, братья-писатели!
И вторая из замечательных фигур прошлого, которую В. Ганичев взял в спутники своего творчества, — "тульский энциклопедист", "дела делатель" Андрей Тимофеевич Болотов. С одной стороны, о Болотове писать было легко: он оставил огромное повествование "Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков". А с другой стороны — чрезвычайно трудно: чтобы выворотить эту глыбу из заносов времени и завалов земли, закрепленную снизу мощными корнями десятков своих занятий, — для этого надо было иметь и недюжинную силу, и упорство, и почтительную любовь к своему герою. Все о себе рассказал наш неутомимый предок, но его литературное наследие составило 350 рукописных книжек, а круг его деятельности был настолько обширен, что в наше время едва ли оказался бы по плечу даже сводному научно-исследовательскому институту с сотней сотрудников. Удивительней всего то, что при этих немеряных и исключительных трудах Андрея Тимофеевича «добывать» его пришлось Ганичеву почти из полного небытия — и это после кончины Болотова в 1833 году (а прожил он 95 лет) оказалось второе или даже третье небытие: вспомнят, подивуются, поахают над неоглядностью его "тягла" и опять забывают. Перед уроком столь урожайной, столь плодовитой жизни потомки почему-то раз за разом одинаково пасовали.
А ведь вот он, русский человек в его развитии, каким он мог стать уже через сто лет. До Пушкина потребовалось бы, по предположению Гоголя, двести лет, но Пушкин — явление слишком неземное, слишком возвышенное и гениальное, и чтобы дорасти до него, необходимы не одни лишь календарные сроки. А Болотов обширней, но и проще, доступней. Его призванием стало — жить с тем максимальным напряжением и с той полновесной пользой, которые могут быть уделом не только одиночек.
После военной службы и службы в столице Андрей Тимофеевич "сел" на свою родовую тульскую землю, словно бы не ведая, что до него тут кормились, наслаждались жизнью и выработали определенные навыки обращения с землей многие и многие поколения. Он взялся хозяйничать на ней с любопытством и страстью первобытного человека, во всякое дёло вникая, преображая, примешивая и пополняя так, будто прежний опыт свое отжил. Земля стареет — и он принялся украшать ее и омолаживать, залечивать овраги, строить пруды, высаживать сады и рощи. Пашня истощается — и он ввел севооборот, безотвальную вспашку, нашел способ минерального питания посевов и тем самым положил начало агрономической науки в России. Культивировал новые сорта фруктов, внедрил картофель и помидоры, в то время еще только заводившиеся, на каждое поле, на каждый участок завел характеристики: где, когда и как засевалось, как удобрялось и что снималось; более полувека делал метеорологические наблюдения и аккуратно заносил в свои тетрадки. Вызнавал целебные свойства трав и корней и превратился в аптекаря; открыл школу для ребятишек и писал для них поучения и наставления; выпускал журнал, переводил с европейских языков, любил театр, музыку. Все, к чему прикасался Болотов, с чем встречался, что представлялось ему устаревшим или громоздким, малопроизводительным или случайным, — не обходило его рук, ума и сердца. Это был человек феноменальных познаний и работоспособности. "На меня приди около сего времени охота писать критику на все книги, которые мне прочитать случалось, и критику особого рода, а не такую, какая и ныне пишется, но полезную", — словно бы изнывая от безделья, заносит он в свои "записки" вновь отысканное занятие. И, разумеется, пишет, находит досуг размышлять и о чистоте писательских помышлений, и о чистоте русского языка, подготавливая приход Пушкина.
Все это, естественно, есть в тексте В.Н. Ганичева, и можно бы не отвлекаться на эти мимоходные подробности, касающиеся его героя, да вот беда — нельзя удержаться от восторга при встрече с ним!
Не стал русский человек Болотовым, не случилось этого, но ведь нельзя же отрицать и того, что и сам вездесущий Болотов был порождением смекалки и практической хватки русского человека, нельзя же не согласиться, что разностороннее и кипучее дело Болотова не могло умереть вместе с ним, не оставив и следа на оплодотворенной им земле. Такого не водится, что было и окончательно сплыло. Конечно, практические заведения и творческое наследие Андрея Тимофеевича достойны были лучшей участи в последующих поколениях, нежели та, что им досталась, но ведь для того, надо полагать, и является сейчас среди нас этот великий подвижник, чтобы напомнить о себе в нас, о втуне остающихся в нас талантах, требующих чуть ли не агрономической науки для их обработки и всходов.
"Да, были люди в наше время". По лермонтовской строке, отсылающей их в прошлое, были они широкого и крепкого покроя. Но куда же, спрашивается, могли исчезнуть и этот крупный масштаб, и эти счастливые задатки, которыми славны были наши предки, в какие более благословенные края и более приветливые пристанища их унесло? Признаемся; помимо нас деваться им некуда. В недрах наших кладовых, куда свалено старье, они, с неотросшими крыльями, тоскуют, должно быть, по воле, ибо давно не звучал и до сих пор не звучит зовущий в высоту молодецкий посвист. Они, недоразвитые и безмятежные, есть в нас, но мы и сами почти забыли о них, живя мелкими заботами и затухающими порывами.
Нетрудно понять, почему писатель и просветитель Валерий Ганичев прельстился многогранной и многотрудливой личностью писателя и просветителя Андрея Болотова. По полной и безоговорочной отданности Отечеству, частью по роду деятельности, по талантам — они в близком родстве. Сыны России. Разные времена, разные условия, другая "повестка дня", но та же самая необходимость жертвенного служения, та же нужда в доводах, примерах, то же радетельство о родном. Те же самые "Русские версты" (название одной из книг В. Ганичева), отмеривающие вершины, бездорожье и вечную потугу нашего исторического пути.
Стало быть, есть люди и в наше время. Мало, мало, надо неизмеримо больше, однако же хвала и тем, кто есть.
Что же касается этой книги, можно с уверенностью сказать: по автору и герои, по героям и автор. Из россов непобедимых.
Валентин Распутинhttp://www.voskres.ru/literature/library/rasputin6.htm
