ВозвращениеНа 200-летие Николая Ивановича Костомарова
Путешествую в девятнадцатом веке. В отделе редких книг научной библиотеки Воронежского государственного университета листаю и просматриваю журнал «Киевская старина». Срабатывает присловье: кто ищет, тот найдёт. Выписываю в свой блокнот заметку – «в прошлом 1894 году в слободе Юрасовка Острогожского уезда Воронежской губернии» был сложен добротный кирпичный дом. Новоселье в нём справило «одноклассное училище имени Николая Ивановича Костомарова Министерства Народного Просвещения, устроенное на капитал в сумме 8920 рублей золотом», завещанный Николаем Ивановичем на учреждение народной школы в родимом селе.
Костомаров в духовном распоряжении просил жену Алину Леонтьевну «припроводить» в сельское училище портрет матери Татьяны Петровны, писанный художником Николаем Николаевичем Ге. Вдова же, видимо, распорядилась иначе. Та картина позже попала в Киевский музей русского искусства и бесследно исчезла в годы Великой Отечественной войны. Старожилы Юрасовки точно помнят, что «в школе до войны, до фашистской оккупации висел портрет самого Костомарова».
Судьба школьного дома сразу сложилась довольно счастливо. Прослужил он не одному поколению сельских жителей без малого век, лишь в старости оказался в запустении. Имя знаменитого земляка, его труды тоже надолго были преданы забвению. Если называли Костомарова, то в таком неблагодарном словесном обрамлении, что лучше бы и вовсе не упоминали. Одно утешение: крепка ещё народная мудрость – всё минет, а правда останется...
Минувший девятнадцатый век стал поистине «золотым» не только для русской литературы и искусства. Невиданно ожила отечественная история. Славную плеяду российских летописцев открывает имя Николая Михайловича Карамзина. Среди великих учёных в отечественной исторической науке видное место занимает и сын земли Воронежской. Современники с почтением говорили о Костомарове, как о первом после Карамзина историке-живописце.
«Историк всегда писал так, как если бы он сам присутствовал при том, о чём он рассказывает».
Исторические герои оживали под его пером. Слушая чтение «Бунта Стеньки Разина», малограмотный пекарь – герой рассказа Максима Горького «Коновалов скрипел зубами, и его голубые глаза сверкали, как угли. Он навалился на меня сзади и тоже не отрывал глаз от книги. Его дыхание шумело над моим ухом и сдувало мне волосы с головы на глаза. Коновалов увидал это и положил мне на голову свою тяжеленную ладонь.
«Тут Разин так скрипнул зубами, что вместе с кровью выплюнул на пол...».
– Будет!.. К чёрту! – крикнул Коновалов...
Он плакал...
... Можно было подумать, что именно Коновалов, а не Фролка – родной брат Разину. Казалось, что какие-то узы крови, неразрывные, не остывшие за три столетия, до сей поры связывают этого босяка со Стенькой, и босяк со всей силой живого, крепкого тела, со всей страстью тоскующего без «точки» духа чувствует боль и гнев пойманного триста лет тому назад вольного сокола.
... Мы оба с ним были как пьяные под влиянием вставшей пред нами мучительной и жестокой картины пыток.
– Ты мне её ещё раз прочитай, слышишь? – уговаривал меня Коновалов».
…До недавнего времени в справочниках и энциклопедиях, в учёных книгах – в случае, где Костомарова «ни объехать, ни обойти», называли его и сразу же выносили приговор-суждение, что труды историка безнадёжно устарели, поскольку выражал он отжившие взгляды. Впрочем, сам Николай Иванович, восстань он из вечного покоя, этому бы, скорее всего, не удивился. При жизни судьба куда как сильно мяла ему бока. «По мысли тех, кто писал о Костомарове, – подытожил наш современник, киевский учёный Юрий Пинчук, – он есть: крестьянский, дворянский, дворянско-буржуазный, буржуазный, либерально-буржуазный, буржуазно-националистический, революционно-демократический, народовольческий историк; демократ, социалист и коммунист; панславист, украинофил, федералист; историк народной жизни, народного духа, историк-правдолюбец; учёный-романтик, лирик, художник, беллетрист, артист, наконец – историк, какой был слабый диалектик, философ и социолог, или – как очень серьёзный аналитик».
Одно мнение, как видим, полностью противоположно другому. Что любопытно, каждый пишущий о нём утверждает свою точку зрения ссылками на труды Костомарова. Благо, что неполное собрание сочинений, изданное в начале века в Петербурге, составляет двадцать один том. При желании всегда можно найти и вырвать нужные тебе примеры, перетолковать на свой лад мысли историка.
Да, Костомарова можно «побивать» и цитатами из самого Костомарова. Ничего удивительного в этом нет. Открывались, скажем, новые документы, по-иному проливающие свет на исторические события и личности. Это меняло вроде устоявшиеся взгляды, заставляло учёного признать свою неправоту. Так и бывает, если исследователь из когорты ищущего истину. Костомаров боготворил Богдана Хмельницкого, называл его человеком, который «стоял выше своего века». Но когда Николай Иванович открыл в архиве иностранных дел в Москве неизвестные документальные источники, утверждающие, что гетман поддерживал тайные связи с Турцией, то Костомаров написал о знаменитом казацком вожде сурово – «данник Оттоманской Порты».
Несмотря на то, что есть довольно ёмкая «Автобиография» Костомарова, напечатаны воспоминания многих людей, близко знавших Николая Ивановича, нередко точно так же надуманно преподносятся факты из его жизни. Как и в научной литературе, так и в художественной исторической беллетристике.
А вымороченные легенды очень живучи.
Будущий историк родился 5(17) мая 1817 года в острогожской слободе Юрасовка, ныне – село Ольховатского района Воронежской области. Отец Иван Петрович – помещик, мать Татьяна Петровна, по разным сведениям Мельникова или Мыльникова, – его крепостная, сын – незаконнорожденный. Рос и воспитывался Николай в барской усадьбе. Всё складывалось вроде благополучно, его определяют на учёбу в один из пансионатов Москвы. Отец начал хлопотать о том, чтобы узаконить свою женитьбу на крестьянке, чтобы усыновить ребенка. И вдруг – погибает. Кони понесли пана на дрожках с крутого обрыва, где он и расшибся насмерть. Так объяснил кучер. Спустя годы выяснилось, что барина убили дворовые из-за корысти, прибрали к рукам его деньги. Об этом довольно подробно рассказано в воспоминаниях самого Николая Ивановича и его близких.
Убийство с грабежом – случай не первый, к сожалению, и не последний в роду человеческом. Но со временем в литературе о Костомарове подбрасывается иное объяснение: не выдержав гнёта, крепостные за великие прегрешения убивают своего жестокого барина-злодея. Выдумка понуждает видеть в прошлом только «тёмное царство» и диву даваться, как в нём могла появиться светлая личность, вроде талантливого историка.
Схоже порой преподносится другая трагичная страница в жизни Костомарова. Выпускник Воронежской гимназии и Харьковского университета, учитель истории, автор поэтических книг и научных работ избирается в профессуру Киевского университета, с успехом читает курс лекций по русской истории. Он уже определил свою твёрдую позицию в науке, которой оставался верным до конца дней своих. «Читал много всякого рода исторических книг, вдумывался в науку и пришёл к такому вопросу: отчего это во всех историях толкуют о выдающихся государственных деятелях, иногда о законах и учреждениях, но как будто пренебрегают жизнью народной массы? Бедный мужик, земледелец-труженик как будто не существует для истории; отчего история ничего не говорит о его быте, о его духовной жизни, о его чувствованиях, способе его радостей и печалей? Скоро я пришёл к убеждению, что историю нужно изучать не только по мёртвым летописям и запискам, а и в живом народе».
Путь избран, работы непочатый край. А вскоре историк был арестован вместе с товарищами по Кирилло-Мефодиевскому братству, помышлявшими об объединении всех славянских народов в единую федерацию. Отбыл заточение в каземате Петропавловской крепости и ссылку в Саратове.
Пострадал человек сполна, как сейчас говорим, за благую идею. Надолго отлучили от любимой науки. Сломали ему личную жизнь – арестовали в канун свадьбы. Под венец они встанут с наречённой уже людьми в возрасте, спустя почти три десятка лет после помолвки, сватовства.
Эти «крутые» события вновь и вновь описываются на страницах новых книг. Очередной роман о кирилло-мефодиевском товариществе напечатан, скажем, журналом «Дружба народов», вышел он отдельным изданием из-под пера украинского писателя Романа Иванычука. И вот на страницах этой вещи в который раз утверждается мнение о малодушии, о трусости Костомарова, даже о его предательстве.
Документы же, а они изданы в Киеве трёхтомником, говорят, что поведение Костомарова во время следствия было мужественным и мудрым. Своими признаниями Николай Иванович не отяготил ни одной из судеб своих соузников.
При оценке научных трудов, случается, не учитывается то, что Костомаров стремился «оживить» историю, чтобы прожитая народом судьба свободно принималась любым человеком, имеющим лишь начальное школьное образование, и была интересна читателю образованному. По его мнению, именно к широкой доступности должна идти историческая наука. Только так она сможет приобщить к себе большой круг сограждан, осуществить идею народного самопознания. Талант Художника и Учёного позволял ему создавать живые портреты исторических деятелей, какие нравились читателю, но критически принимались собратьями по научному цеху. Последним казалось – Костомаров поступается правдой точного факта, слишком смел на вымысел. Действительно, бывало и такое. Но сам Николай Иванович не считал и не утверждал, что только он знал истинную природу. Чаще отдавал предпочтение спору, дискуссии, в которых рождалась истина.
Непривычные, нетрадиционные взгляды учёного на историю славянских народов, на отдельных известных исторических лиц по сей день стоят ему дорого – от современников доставались «синяки и шишки», не скупятся на них и потомки.
Очень не хотелось, чтобы Костомарова делили надвое русские и украинцы. Особенно сейчас, в пору перекройки нашего Отечества. Да, учёный выступал за самобытность славянских народов, много сделал для утверждения украинской культуры, но будущее наше видел в плодотворном единении славян. Творческое наследие Костомарова, как и его ближайшего друга Тараса Шевченко, должно не разъединять, как нынче того хотелось некоторым политикам и нашим недругам, а крепить узы святого товарищества. Нелишне ещё и ещё вспомнить завет Кобзаря: «Пусть рожью-пшеницею, как золотом покрыта, неразмежованной останется навеки от моря до моря – славянская земля». Нелишне знать и Костомарова. Пройдя сквозь тюремные застенки и ссылку, он выстрадал свою веру в федерацию свободных и равноправных славянских народов. Костомаров убеждал, что «только Россия – одна Россия может быть центром славянской взаимности и орудием самобытности и целости всех славян от иноплеменников, но Россия просвещённая, свободная от национальных предрассудков, Россия – сознающая законность племенного разнообразия в единстве, твёрдо уверенная в своём высоком призвании и без опасения с родной любовью предоставляющая право свободного развития всем особенностям славянского мира, Россия – предпочитающая жизненный дух единения народов мертвящей букве их насильственного, временного сцепления».
Костомаров, как и его сподвижник Тарас Шевченко, не сомневался, что «дух Переяславского договора говорит красноречиво, что народ южный осознавал свою целостность как народ и добровольно пожелал соединения с великорусским народом; это самое повторил бы народ и в продолжение двухсот лет после Переяславского договора, и он повторял это, коль скоро приходился случай; это самое южнорусский народ скажет и в настоящее время».
Костомаров писал о Шевченко: «Он не был поэтом тесной исключительной народности: его поэзия приняла более высокий полёт. Это был поэт общерусский, поэт не малорусского народа, а вообще Русского народа». Таким поэтом в истории являлся и сам Костомаров.
Правда в конце концов пробивает себе дорогу. Исчезнут из нашей памяти кривозеркальные литературные двойники Костомарова. Пылью забвения припадут-покроются навсегда надуманные толкования его трудов. Теперь мы можем самостоятельно судить о даровании того, чью «Русскую историю в жизнеописаниях её важнейших деятелей», выдержавшую кряду семь изданий, знала вся читающая Россия. Пусть россыпью и бессистемно печатаются книги историка. Хоть наш базарный рынок не жалует серьёзную литературу, издано в Москве его наиболее полное собрание сочинений. Если кому-то очень хочется, чтобы «перестала память родителей наших и наша, и свеча бы погасла», то, дай Бог, чтобы не сбылось его желание.
(Окончание следует)
