Галиция. Трагическая история

[Александр Васильевич]

ВОЕННЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ ГАБСБУРГСКОЙ МОНАРХИИ 1914-1917 гг.

В 50-ту годовщину австро-венгерского террора изуверств и насилий над мирным населением Галичины, Буковины и Карпатской Руси в 1914-1917 гг. издается эта книга-документ.

Она является переизданием 4-х выпусков "Талергофского Альманаха", изданных в период с 1924 по 1934 г. Центральным Талергофским Комитетом во Львове.

Посвящается памяти отца моей жены Ивана Семеновича Пилипова, уроженца села Заболотовцы (Галичина), томившегося 3 года в концлагере "Талергоф"; о. Олимпия Полянского, настоятеля прихода в с. Юровцях, Сяноцкого уезда, томившегося и погибшего в Талергофе; и всем убитым, замученым и пострадавшим от австро-венгерского террора, во время Первой Мировой Войны 1914-1917 гг.

Петр Семенович Гардый

ОТ ИЗДАТЕЛЯ

Собранные в этой книге материалы, документы и показания свидетелей, являются веским обвинительным актом в отношении бывших государственных руководителей, политиков и военачальников Австро-Венгрии, периода 1-ой Мировой Войны, как и непосредственных преступников — офицеров, солдат и жандармов. Военные преступники никогда и никем не были судимые. Над виновниками и вдохновителями преступлений никогда не состоялся суд на подобие: Международного Суда в Ньюрнберге, после П-ой Мировой Войны. Следовательно — об этих преступлениях общественность мира почти ничего не знает.

Ознакомившись с содержанием этой книги, приходим к выводу, что за 25 лет до гитлеровских преступлений, совершались подобные преступления австро-венгерской администрацией, военщиной и жандармами. Злодеяния совершались над мирным населением края бывшего в то время составной частью Австро-Венгрии. Совершались эти преступления в отношении только той части населения, которая называла себя: Русинами, Руснаками или Русскими, и являлась автохтонным населением родной земли!

Пусть эта книга, посвященная памяти десятков тысяч убитых и замученных неповинных людей, разъяснит многим, что предвестником Освенцима, (Аушвица), Дахау, Треблинки, и сотен лагерей смерти в гитлеровской Германии, были концентрационные лагери: Талергоф, Терезин и другие в монархии Габсбургов, под владичеством Франц-Иосифа 1-го.

Пусть эта книга разъяснить многим, что систематическим, усовершенствованным методам убийств в гитлеровских концлагерях, предшествовали хаотические, зверские расправы по селам и городам б. Габсбургской монархии.

Пусть эта книга напомнит о том, что было время, когда сыновья брошены были на фронт воевать и защищать престол монарха тогда, как над их родителями и родными совершались насилия и убийства, в имени того же монарха.

Германский лозунг "Дранг нах Остен" толкнул австро-венгерскую власть на войну и преступления в 1914 г., в результате чего, одного только мирного населения было уничтожено около 60 тысяч человек: стариков и юношей, мужчин и женщин. Кроме того, в концлагерях томились десятки тысяч неповинных людей. Через один только злопамятный лагерь Талергоф прошло свыше 30 тысяч человек: крестьян, интеллигентов и священников. Число последних достигло 800. Тысячи заключенных погибло от голода, заразных болезней и побоев.

Через 25 лет, Гитлеру & Ко. потребовался "лебенсраум" и "Тысячелетная Велико-Германия", в имя которой уничтожено около 30 миллионов мирного населения Европы.

Корень величайших преступлений гитлеровской Германии берет свое начало в преступлениях габсбургской монархии Франц Иосифа 1-го!

Петр Семенович Гардый

Полностью книга задесь:

http://galich.org/

[Александр Васильевич]

Сергей Сокуров-Величко.


Талергоф. Сцены из «Лебединого озера»

(Об одном Львовско-Венском проекте)

История полна трагических событий, русская история ими переполнена. Но есть в последней одна, обычно забываемая учебниками, страница - Талергоф, которую никак позабыть нельзя. Опережая нравы всяческих «измов» ХХ века,  она предвосхищала гитлеровские зверства. И мы обязаны ею также «цивилизованному Западу». Прим. ред. сайта ДЗВОН.



За первую зиму отнесли на руках, отвезли на тачках под сосны  больше тысячи трупов. Зараза лезла из отхожего места, под которое приспособили открытый ров с перилами по сторонам. Выводили к нему под охраной за один раз не менее двадцати человек.  Подавленные унижением мужчины и плачущие от стыда женщины садились на глазах глумливой охраны на перила спинами друг другу... Затем кое-как присыпали свежие отходы песком.  Для австрийских солдат это место стало вроде весёлого театра. Не раз  цивилизованные шутники подпиливали опоры перил,  устраивая варварам-русинам массовые купания в собственных нечистотах. Один капрал,  служивший до войны в Венской опере истопником, называл такое представление  русским балетом «Лебединое озеро».

Авторское предисловие

Работая над романом «Феодора», я оказался мысленно в Австриии, когда на календаре был 1915 год. За городом Грац тянулась к Альпам мрачная равнина, на которой был проведён впервые в Европе заразительный эксперимент под названием  Талергоф.

Талергоф, австрийский лагерь времён Первой мировой войны, появился с целью изоляции отборных, точнее, отобранных жителей Прикарпатья. Не заметить его, пройти мимо него было нельзя. Совесть не позволила. И для него нашлось место на страницах романа. Причём, для создания картин сей юдоли земной не понадобилось и «писательского воображения». Для настоящей подборки пришлось вырезать фрагменты из ткани романа. Я назвал из «сценами», поскольку один из свидетелей тех дней, капрал австрийской армии,  подсказал заголовок подборке.

 Литературной проводницей в тот ад, устроенный нашим братьям-русинам  представителями «цивилизованной Европы» и их интимными лакеями из австро-украинцев,  стала дочь русского офицера и черногорки по имени Феодора, которая служила сестрой милосердия в армии королевства Црной горы (Монтенегро), попала в плен к австрийцам, бежала и пробиралась в союзную Францию через Штирию.
 

Сцена 1.    

***

На исходе 1915 года в окрестности австрийского города Граца, административного центра земли Штирии, перебрасывалась железной дорогой из Галиции  пехотное соединение. Состояло оно исключительно из русинов, местных жителей прикарпатской стороны, однако и рядовые, и командиры этой особой части называли себя  многозначительно украинцами,  не из страха перед дисциплинарным взысканием и даже более серьёзным наказанием, а по убеждению. Не было среди «инородцев»  двуединой империи  более верноподданных короны Габсбургов, чем то меньшинство  коренных жителей Карпатской Руси, которое  в народе  с опаской, шёпотом называли австроукраинцами.

Поддавшись искусной, с немецкой тщательностью продуманной и осуществляемой пропаганде венской власти, как огня боявшейся москвофильских настроений на  славянском востоке лоскутной империи,  покупаемые привилегиями или по слабоволию, они отреклись от бытовавшего изначально в народе чувства единой Руси от Карпат до Урала и стали воителями единой Украины, которую необходимо освободить от главного исторического врага всех угнетённых украинцев. Таким врагом  названы были Россия, москаль в образе апокалипсического зверя, его язык, культура, определённая как «шмат гнилой колбасы»,  даже православие, хотя в массе своей малороссы - приверженцы греческой церкви.  Разобщённые, робкие националисты Малороссии, отводящие душу в чтении «Кобзаря», в наспех сочиняемой «литературной» мове,  в казакомании, нашли вдруг массовую поддержку во франц-иосифском владении, самоназвавшимся «Украинский Пьемонт». Мол, отсюда  начнётся освобождение всей Великой Украины - от польского Пшемысля до Волги и Кавказа.

Но пока «пьемонтцы»  за австрийскими спинами изображали из себя тысячу гарибальдийцев  галицийской, греко-католической  закваски,  миллионы их якобы единокровных братьев, не разделявших дикой идеи Австрийской Украины, патриоты целостной России, к востоку от реки Збруч,  в составе русской армии  угрожали им освобождением от  «двуединых хозяев», австрийцев и венгров.

В Вене и Будапеште с опаской отнеслись к желанию двадцати с небольшим тысячам добровольцев-русинов, собравшимся в первые дни войны во Львове,  сформировать в помощь австрийской армии отдельные воинские соединения.  Власти  разрешили  едва ли десятой части  энтузиастов сформировать подразделения  украинских сечевых стрельцов  (уссовцев). Остальных австроукраинцев рассовали по частям регулярных войск.  За исключением поляков и боснийцев, славяне  Австро-Венгрии  против русских воевали без вдохновения, при любой возможности сдавались в плен. Так что в окопном сидении, на марше в колонне, в атакующей цепи   командир  чувствовал себя уверенней, если сзади, по бокам солдата-славянина находились австрийцы или мадьяры.  Даже среди уссовцев большинство нижних чинов оказались вовлечёнными в это отнюдь не благородное дело случайно, «за компанию», обманом «победной прогулки» в Киев, просто по глупости.  При занятии Львова и большей части Галиции в первый год войны русскими войсками многие из них погибли или разбежались. Для самых стойких в затишье перед Брусиловском прорывом австрийские власти задумали найти применение во фронтовом тылу.


***

Большинство русинов, чьи предки насильно были загнаны продажными  церковными начальниками в Унию в 1596 году, в душе оставались приверженцами старой греческой веры.  При перегоне паствы из константинопольского на  римское поле ей разрешили сохранить православную обрядность в верном расчёте, что она постепенно станет замещаться католической, и административная папская власть превратится со временем во власть духовную.  Только происходил этот процесс не так быстро, как желали того владыки униатской церкви.

На протяжении более чем полтысячелетия  Червеной Русью, называемой иначе по древней её столице, Галичу, Галицией (Галичиной на местном наречии) владела Варшава, потом Вена. Но оттуда светило солнце закатное.  Всходило же оно со стороны Москвы и Киева. Там жили люди,  сохранившие в изначальной чистоте веру равноапостольного князя Владимира; они говорили на наречиях, понятных русинам; а для просвещённой части последних общерусский литературный язык  становился  нормой повседневной интеллектуальной жизни. Громадное восточное государство, населённое родственными русинам народами, называлось именем, в котором веками, несмотря на все исторические катаклизмы, хранился священный для всего восточного славянства корень рус-рос. Его немыслимые просторы, неисчислимые богатства, военная и нравственная мощь, объясняемые простонародным мнением как Божье благоволение к верным православию, внушали надежды на лучшее будущее русинам, немногочисленному народу  Карпатского региона, вытесненному из древних  городов Руси в бедные сёла иноязычными пришельцами, одни из которых называли себя  христианами, да обращались с автохтонами хуже басурман, а другие поклонялись чуждым кумирам.  Для многих образованных русинов, сохранивших историческую память, назвать себя русскими  становилось опасным поступком чести, смельчаки шли на лишение, даже на смерть, заявляя о своей причастности к единому славянскому племени, зачатому под астральными знаками Киева и Новгорода на Пути из варяг в греки и возрождённому после долгого, глубокого упадка в Москве.

***

Вена всполошилась: она теряла значительную часть подданных без революций и войн, одним лишь их духовным движением на восток. Бескорыстному  москофильству  было противопоставлено щедро оплачиваемое звонкой монетой, соблазняемое  всевозможными привилегиями движение младоукраинцев. Австрийские и мадьярские начальники лоскутной империи нашли способных, опытных учителей в лице подданных Габсбургам поляков. Те, веками работавшие над доказательством  польского происхождения жителей Малой и Белой Руси, теперь стали внушать  разомлевшим от внимания и похвал ученикам, участникам движения, что только они - потомки древних руссов, отнюдь не укравшие их родовое имя вогулы и туранцы Окско-Волжского междуречья, под чьей пятой стонет восточная Русь-Украина.  Освобождайте, братья, своих родичей на Днепре, Дону, Кубани, в Причерноморье от власти Орды Романовых!  Объединяйтесь вокруг цисаря!  Добрый Франц уже позволил вам называться рутенами («рус» он не выговаривает), вот-вот дарует Галиции собственный сейм, как даровал империи конституцию; избирайтесь  депутатами, рассуждайте сколько душе угодно о  тирании московского царя и об озеленении львовских бульваров, по которым  прогуливаются католики, иудеи и протестанты, ибо униаты-рутены населяют ремесленные пригороды.

 Народ бросился на выборы, только к урнам не везде допустили  всех: в селе Горуцки, например, жандармы расстреляли  несколько десятков избирателей, которые, по доносу,  собирались «неправильно» голосовать, то есть, против намеченных властями кандидатов. Галицкий наместник Бобжинский получил из Вены указание собирать сведения о политических настроениях на подконтрольной ему территории, выявлять симпатизирующих России.

Сторонники русского единства  отвечали на  внутреннюю политику имперских властей, нашедших верных союзников в среде ревнителей украинской идеи,   основанием  «Русских Домов», как центров культуры, с библиотеками, подмостками для сценической деятельности, изданием газет и журналов на общерусском литературном языке;  началось возвращение целыми приходами верующих из унии в православие. В истоках этого самого страшного для Вены процесса  стоял  священник Наумович, судимый «за измену родине» по нашумевшему за  треть века до Первой мировой войны «делу Ольги Грабарь и товарищей».  Отца Ивана приговорили к заточению Его последователь Максим Сандович, приглашённый мирянами, также порвавшими с греко-католицизмом, служить в церкви села Граб, был расстрелян по приговору суда за  «шпионаж в пользу России», село объявили прокажённым, церковь закрыли. Таков прогресс за неполных тридцать лет.

***

Война позволила австро-венгерским властям расправляться с  русофилами через военно-полевые суды и вообще по «беззаконию военного времени», а верные Вене  австроукраинцы  не теряли времени, чтобы решительно избавиться на территории «Украинского Пьемонта» от домашних врагов их  бредовой идеи вэлыкой дэржавы  без москалей, под патронажем Вены. Вот почему при отступлении русской армии из Галиции с мест поднялись и двинулся на восток сотни тысяч беженцев-русинов.  Оставшиеся дома  подверглись преследованиям и расправам. Профессиональные доносчики, ещё до войны подготовленные спецслужбами выявлять неблагонадёжных, составляли списки людей, подозреваемых  в симпатиях к русским - по одной книжке, найденной при обыске, по неосторожному слову; их хватали и расстреливали без суда, казнили через повешение. Занималась этим местная жандармерия с привлечением к грязной работе воинских подразделений, если казни были массовыми и карательные действия охватывали большую территорию.

Хотя в то время Европу и мир в целом трудно было удивить проливаемой человеческой кровью и горами трупов, всё же Вена не хотела ославиться умерщвлением целыми сёлами и пригородами своих безоружных пасынков на восточной окраине империи. Ведь неизвестно, чем война закончится; победители могут и счётец предъявить за уничтожение мирного населения.

В мудрейших головах венских гуманистов родилась идея  концентрационных лагерей (в них необязательно убивать невольников, достаточно не препятствовать «естественной» убыли). Решили разместить их в глубине собственно Австрии, чтобы лишить заключённых соблазна побегов и помощи единомышленников извне. Притом,  случись вдруг новое нашествие московской орды в Галицию, русские  не найдут среди местного населения наиболее верных, прошедших лагерную школу ненависти союзников.

 Разногласия возникли при обсуждении, кого ставить в охрану. Логика подсказывала - сечевых стрельцов.  Австрийские украинцы  ни одного  московського запроданця за колючую проволоку не выпустят. Но есть опасность, что перестараются  в перевоспитании несвидомых (то есть несознательных) земляков -  недругов  цисаря  ускоренным методом превратят не в друзей, а в трупы, в обход «естественной убыли». Так стоит ли везти  десятки тысяч русинов  в глубь Австрии, от Карпат к Альпам, когда каждый товарный вагон на счету!  Ещё раз воздадим должное «немецкой голове».  Венские стратеги, исполненные бессмертным духом так не любимого Суворовым Гофкригсрата,  дальновидно отклонили легкомысленное предложение  сформировать  охрану лагерей из сечевиков, а их место, безнадёжно «дырявое» на Восточном фронте,  заполнить природными немцами, подданными Габсбургов, способными выдерживать натиски русских. Австрийцы из готских семей отправились-таки в Галицию спасать фронт, но  сечевиков при такой рокировке  повезли проверить заявленное ими лыцарство на итальянцах, основательно забывших о своих римских корнях.

***

Вот так волею австрийского генерального штаба на пути из Львова к границе королевства Италия  оказалась на вокзале столицы Штирии Граца  сотня  одного из трёх куреней стрелецкого легиона. И как раз в этот день вышла к вокзалу малолюдными переулками  Феодора.

Не зная, куда себя девать да и опасаясь покидать вокзал, где, в толпе, казалось, легче оставаться незаметной, Феодора перекусила у киоска кофе с галетами и прохаживалась вдоль перрона, невольно горбясь - уменьшая рост.  Тем не менее, патрульный офицер  отметил  в подозрительном (по обязанности) уме, что провинциалка, судя по  давно вышедшим из моды пальто и шляпке, с небольшим баулом в руке, уже пропустила несколько поездов. Специально подходить к ней  офицер не счёл необходимым, но так получилось, что пути их случайно пересеклись.

- Фрау, -  рука, обтянутая белой перчаткой у козырька, голос благожелательный. - Отошло несколько поездов в сторону Инсбрука, вы...

Ему показалось, провинциалка напряглась.

- Я... Я  жду поезд на Лустен.

- Лустенау, - поправил офицер и отметил (опять в уме). - «Швейцарская граница». Вы там живёте? У вас странный выговор.

- Да... То есть нет, я просто путешествую.

- Неподходящее время для путешествий, фрау. У вас есть документы? Простите, война.

Эти слова заглушил топот сапог. Колонна пехоты, при оружии, в  шинелях австрийского образца, без погон, с знаками отличия на петлицах, нашитых на воротниках, и с изображением тризубца на форменных полевых фуражках, будто Нептунова рать,   выходила к поезду из товарных вагонов, поданному на дальние пути.  От колонны отделился шедший сбоку командир в смушковой шапке и, подойдя к патрулю, остановился с вопросительным выражением на сухом лице в ожидании окончания разговора офицера с женщиной.

Австриец ждал ответа на свой вопрос.  Теперь,  пытливо глядя в побелевшее лицо провинциалки, он не сомневался, что с ней не всё ладно.

-  У меня... Я оставила паспорт дома, герр офицер, забыла.

- Вот как! И где же ваш дом?

Феодора усилием воли пыталась сохранить спокойствие. Ей вспомнились наставления Милована.

- В Лемберге.  Я русинка.

При этих словах  представитель невиданного в Граце воинства в смушковом картузе вдруг зловеще ухмыльнулся, прищурил жёлтые глаза.

- Як, як? Повторить, землячко!

Феодора поняла все слова и ощутила, что земля уходит из-под её ног.

- Русинка.

- Русинка? У нас так нэ кажуть.  У Львови кажуть русынка. Чуетэ: сы ! - и, схватив железными пальцами Феодору под локоть,  продолжил скороговоркой. - Слухай, москальска сучка, дужэ хочешь бути русинкой, будь йию, я не выдам, що ти московська шпионка. Але тоди ты пидеш до табору, як московофилка. Ты не знаешь, що це таке, так впизнаешь. Останний раз пытаю: ты  хто?

Феодора, осознав безвыходность своего положения, обрела внезапно ледяное спокойствие. Резким движением вырвав локоть, ответила, глядя в безжалостные глаза:

- Я - русинка!

Желтоглазый перевёл взгляд на австрийского офицера,  терпеливо  ожидавшего конца диалога на непонятном ему языке, и  перешёл на немецкий:

- Позвольте представиться, герр капитан: сотник Мандюк. Воинское подразделение уссовцев направляется на итальянский фронт, но нас не встретил представитель комендатуры. Прошу  показать мне, куда необходимо зайти для доклада.  Что касается этой фрау,  она рутенка, из москвофилов, видимо, бежала из лагеря. Опасная особа. Её необходимо конвоировать в Талергоф.

Так Феодора услышала впервые это страшное слово.

http://www.za-nauku.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=3277&Itemid=39

[Александр Васильевич]

Сергей Сокуров-Величко

Талергоф. Сцены из «Лебединого озера». Ч.2.

Патрульный офицер, остановивший Феодору на вокзале в Граце,  в иных обстоятельствах  может быть и не последовал бы бесчеловечному совету  командира  подразделения  союзных уссовцев  конвоировать  подозрительную женщину в ближайший лагерь для интернированных.

 Но австриец был уроженцем  Штирии,   переживавшей в то время трагическую для неё весть о  разгроме в пух и прах Грацкого полка русскими . Многие семьи оделись в траур, сам  лейтенант потерял дядю. Патриотизм его был уязвлён. А тут из уст сотника прозвучало «русинка», почти «русская». Да что «почти»! Она хуже русской, она москвофилка не по рождению, что простительно, а по убеждению. Её место в Талергофе, по сравнению с которым даже крепость Терезин, превращённая в узилище для врагов Австро-Венгрии, может показаться санаторием. Verrathensche Hunde! Более года назад этих мерзких предательских собак  именно солдаты Грацкого полка конвоировали от Львова  до  столицы Штирии, а сейчас он не откажет себе в удовольствии, в память о полегших в Галиции земляках,  одной из них  помочь добраться до заслуженной ею конуре. Куда девалась  офицерская галантность!

            - Marsch, marsch!

            Задержанную втолкнули в проходящий товарный поезд, битком набитый арестантами. Крытые площадки по торцам вагонов занимали солдаты в шинелях, с гверами за спиной.  Лейтенант, передавая задержанную  командиру охраны, представил её словами сотника  сечевиков, козырнул  и отправился нести патрульную службу на своём участке вокзала в Граце.  Поезд здесь стоял долго.

Свет в холодный вагон проникал через два закрытых наглухо иллюминатора в углу под крышей. Глаза Феодоры  не сразу привыкли к полумраку. Публика здесь была разношёрстной -  крестьяне в постолах, сераках и кожухах домашнего изготовления, бородатые священники в зимних рясах под верхней одеждой и безбородые, похожие на пасторов белыми воротничками; «разночинные»  горожане, судя по  платью; мужчины и женщины, молодые и старые, дети всех возрастов.  Большинство  ехало вповалку на нарах в три уровня, некоторые сидели на них в самых живописных позах среди разбросанной поклажи; нервные вышагивали по свободному узкому пространству между рядами «спальных мест».  Разговоры, видимо, давно иссякли. Иногда раздавались отдельные громкие слова, стон, вскрик, детский плач, ленивая  перебранка у отгороженных досками в противоположных концах вагона отверстий в полу.  Запах немытых тел. Спёртый воздух. Зашелестел  монотонно чей-то монолог шёпотом,  слов не разобрать; скоро пресёкся, и тот же тихий мужской голос, показалось Феодоре, будто окликает её из тёмного угла: «Фрейлейн!.. Фрау! Кам! Идите сюда». Всмотревшись, различила в темноте  кого-то в белом.  Он похлопал рукой по свободному месту возле себя на нижних нарах. Феодора отозвалась на приглашение, примостилась рядом с позвавшим её мужчиной. На нём была вязания куртка из отбеленной шерсти. Худ. Оброс щетиной. Он назвался иереем Греко-католической церкви, отцом  Александром; «Феодора», - ограничилась она своим именем. Её произношение навело священника на вопрос: «Вы сербка?» - «Черногорка», - (в ответе на вопрос была полуправда). - «Тогда вы нас поймёте. Мы русские, из Галичины». Вокруг лица, мужские и женские. Некоторые вымученно ей улыбаются, считая, что  новенькая нуждается в ободрении.

***

Её появление прервало негромкий рассказ  священника. Он любезно повторил для неё, что, похоже,  его везут  в вязницу вслед за родителем, тоже священником. Отец Григорий был схвачен жандармами по доносу «мазепы»  больше года назад на выходе из Греко-католической церкви в прикарпатском селе. Ему поставили в вину неукоснительное следование обрядам Греческой церкви, оставленным в 1569 году  православным Речи Посполитой, насильственно переведённым в Унию продажными пастырями высоких рангов.  Недавно  от него  пришла домой из  Талергофа (в Штирии, близ  Граца) сразу пачка писем, писанных иносказательно. Только сын и понимал, читая между строк. По ним можно представить, что ждёт пассажиров этого товарняка по прибытии в  известный уже всей Европе лагерь.  Рассказчик достал из голенища сапога исписанные листы, но от намерения читать отказался (в такой темноте строчки сливались)  и коротко пересказал, чем встретил Талергоф  первую партию из  двух тысяч узников, разновозрастную,  обоего пола, осенью первого года войны, когда русские  уже заняли Львов и осадили Перемышль.

Несчастных пригнали в пустынную местность, и первые несколько дней они провели на охапках соломы под открытым небом, то дождливым, то осыпающим мёрзлой крупой, в плотном кольце сменявшихся  у костров караульных. Солдаты, офицеры, начальство, хозяйственники лагеря, всяк со своим имуществом, заняли служебные помещения при авиационных ангарах, возведённых до войны у сосновой рощи.  В самих «гангарах» разместили часть интернированных, в основном, попавших под подозрение лояльных власти «украинцев», ожидающих освобождение из-под стражи, когда растерянная от поражений Вена разберётся, кто ей враг, кто друг, а лучших австрийцев, чем «украинцы» Галичины, в империи Габсбургов не было. Есть давали два раза в день - по одной варехе (из словаря отца Александра) тминного супа и по куску  хлеба, сырого и липкого, изготовленного из отходов самой низкопробной муки, конских каштанов и тертой соломы; доедали привезённое собой; некоторые, при деньгах, могли воспользоваться  немыслимо дорогой лагерной лавкой. От такой еды не всегда успевали отбежать в сторону...

Потом поставили длинные двухсотместные палатки  и втиснули в каждую по пятьсот человек. Общей кроватью, в четыре ряда, стала земля, подстилкой - те же вязанки соломы; укрывались верхней одеждой. Спёртый воздух и смрад были единственным источником тепла. Стебли злаков  стирались,  смешивались с грязью, с потом  немытых тел, с фекалиями малых детей и больных, образуя  лучшую почву  для неисчислимых микроорганизмов, червей и насекомых, а масса скученных людей стала их обильной пищей. Видимые и невидимые глазом паразиты, размножавшиеся чрезвычайно быстро, достигающие фантастических размеров, питаясь соками людей, изгрызали живую плоть, нательную, даже, трудно представить, верхнюю одежду. И невозможно поверить:  десятки обессиленных узников попросту загрызли вши.

 От недостатка пищи, отсутствия лекарств, от переохлаждения  немощных становилось всё больше, а обессиленные не в силах были противостоять заразным болезням, разносимым по лагерю всей этой процветающей живностью, - холере, брюшному тифу, дифтерии, малярии. Люди умирали от болезней внутренних органов, от поносов, рвоты с кровью, чахотки, гриппа, даже от пореза пальца и натёртой мозоли. Убивали также пули часовых, когда обезумевшие от страданий (это были, в основном, молодые мужчины) вдруг выбегали из духоты палаток, пытаясь вырваться на волю через колючую проволоку.  Нередко к  преждевременной смерти приводили бесправного узника  или узницу со слабым здоровьем, вконец подорванным лагерной жизнью,  удар палкой, пощёчина, просто обидное слово, какое-нибудь действие команды, унижающее человеческое достоинство или злорадное пожелание мазепы-надзирателя: «А бодай-бысте, москвофилы, вы все тут пропали!».   Виселицы   пустовали редко. Считалось гуманным, если злостных нарушителей порядка или неисправимых врагов Австро-Венгрии (степень вины определяло лагерное начальство) подвешивали за шею. Гораздо большие муки испытывали жертвы экзекуций при anbilden - подвешивании за связанные за спиной руки или за ногу. При последнем «наказании», назначаемом и за такой проступок, как курение ночью среди спящих,  смерть наступала от кровотечения из ушей и носа, искусственно вызванного инсульта; выжившие потом до конца своих дней мучались страшными головными болями, сходили с ума.



***

Чувствовалось, отец Александр перечитывал письма много раз. Он не только передавал стиль изложенного на бумаге, он заражал слушателей  настроением  свидетеля описываемых ужасов, под жёсткий ход наконец-то тронувшегося поезда.

Одну из палаток приспособили под лазарет, поскольку хозяева положения сами подвергались смертельной опасности от соседства с тысячами инфицированных.   Врачи, преимущественно австрийцы или евреи,  не скрывали равнодушия и нередко враждебности к интернированным.  Не спасать лагерное стадо «русских свиней», а организовать его вымирание с немецкими деловитостью и тщательностью, с сохранением «европейского лица», респектабельности высшей расы культуртрегеров, изолировать это гноище от избранных чад империи призваны были венские последователи Гиппократа. Узники считали их служителями мертвецкой; сестёр милосердия, прикрытых красным крестом, -  женщинами без сердца, фуриями. По утрам, обходя жилые палатки, служители гуманной профессии приближались к больным с неприязненными лицами, браня нерасторопных, слабых, неспособных объяснить своё состояние. Боясь заразиться, осматривали людей с безопасного расстояния,  заостренными палками отличали умерших от тех, кто ещё подавал признаки жизни. К больным, переведённым лазарет, подход был тот же. Скончавшиеся после осмотра оставались среди больных до следующего утра. О каком-нибудь лечении погибающих людей и речи не было. Какой-то вонючей мазью, наподобие дёгтя, смазывали раны и все наружные болячки, дустом пересыпали всех и всё, в предупреждение заразных болезней. Третьим «снадобьем» была чёрная, гнилая вода из мелких колодцев. Массовые процедуры длились на холоде, даже в мороз, часами; голых людей солдаты гнали, словно скотину, тростями к «купальне» (с особым удовольствием армейские остроумцы хлестали молодых женщин по голым задам),  заставляли стоять в очереди  за ведром студёной воды.  Временно избавившиеся от вшей умирали от воспаления лёгких после таких «лечебных ванн».

Когда холод стал невыносимым,  нагнали военнопленных из русского лагеря. Мастера деревянного строительства (удивительными умельцами описал их отец Григорий) стали возводить рядами бараки, в виде землянок и надземных построек,  в одну доску, крытых толем;  устроили вдоль стен нары и поставили по две железные печки в каждое помещение. На главной улице поднялся над крышами в образе однобашенного костёла малый униатский храм, а священники православной Буковины и галичане,  вернувшиеся с паствой в православие, не довольствуясь молельным домом, добились открытия скромной часовни.  Эти новшества, сказал молодой священник, его родитель  описал в последнем из полученных дома писем. Отец Григорий с досадой признавался, что  некоторые послабления в лагерной жизни  (как-то:  улучшение питания, медицинского обслуживания,  удовлетворения духовных потребностей, вообще, бытовых условий), вызваны были деятельностью в Вене «Украинской комиссии». Та, разумеется, энергично добивалась освобождения своих,  сменивших самоназвание предков «русины» на «украинцев» и тем не менее попавших с началом войны под неразборчивый каток репрессий. Стали наезжать в Талергоф различные комиссии, выявляя и освобождая свидомых украинцев.  Но среди ревизоров  попадались люди совестливые и сердобольные, бывало, влиятельные. Один чиновник, осмотрев лазарет, высказал мнение, мол, это не медицинское учреждение, а «нужный магазин» (Феодора так и не поняла, что это такое, перевела как «нужник»);  генерал Бачинский, поставленный   главным инспектором заточников, разрешил им получать книги, прошедшие цензуру, обращаться в высшие инстанции с жалобами. Да и сами заточники,  стойкое меньшинство старорусинов, не раскаявшееся под гнётом страшных обстоятельств  в русском выборе,  пережившие первую зиму  в мёртвой долине, уже умели постоять за себя.  Увы (вздыхал отец Григорий даже в пересказе своего сына), меньшинство!  Большинство - и грамотные галичане, «русофилы» по взглядам, привитым учителями и книжкой, и тёмная сельская паства  священников, верных греческому обряду, - в нечеловеческих условиях лагерной жизни   стало обвинять во всех несчастьях своих  светских и духовных поводырей: «Вот куда вы нас завели! Лучше было нам  записаться в украинцы или поляки или даже в жиды!»

Поезд замедлял ход, вздрагивая и скрежеща.

http://www.za-nauku.ru//index.php?option=com_content&task=view&id=3287&Itemid=33

[Александр Васильевич]

Сергей Сокуров-Величко

Талергоф. Сцены из «Лебединого озера». Ч.3

Сцена 3.

Первая за Грацем  станция - Абтиссендорф. Здесь высадили всех.  Сначала вдоль поезда вытянулись цепью  солдаты сопровождения, затем на перрон, под бодрящий ветер, посыпались с явным облегчением, галдя, жадно вдыхая зимний воздух, измученные дорогой невольники-пассажиры.  Командир дорожной охраны, приблизившись к начальнику встречавшей  состав лагерной команды, что-то  доложил ему и показал стеком в сторону  Феодоры, стоявшей в группе своих новых знакомцев.

 Тот рассеянно выслушал, отдал распоряжение через плечо.  Фельдфебель со списком в руках крикнул ей, чтобы подошла ближе, послюнявил чернильный карандаш, изготовил на ладони список и спросил на языке львовских предместий, который всегда назывался руським:

-Ваше имя? Род занятий? Вы, действительно, беглянка из Талергофа?».

Феодора ещё в дороге решила: хватит изворачиваться, жить глупой легендой! Всё равно её положение от этого лучше не становится. Она лишь запутывается всё больше.

- Я русская, Феодора Васильевна Скорых, служила сестрой милосердия в черногорской армии, отстала от своей части, задержана... - (подумала, здесь подробности не обязательны), - задержана при попытке пробраться во Францию.

- Вот как! Москалька? Ладно, проверим и, если сказанное вами подтвердится, препроводим вас в лагерь для  русских военнопленных. А пока поживите среди своей славянской родни, в Талергофе. Становитесь в строй.

Солдаты лагерной команды, принявшие пополнение в бараки из рук дорожного конвоя,  выстраивали арестантов  в колонну по два, суетясь и выкрикивая  на штирийском диалекте «zwa-a-zwa!». При этом они бесцеремонно дёргали и толкали всех, кто под руку попадался, подгоняли палкам, тростями и обнажёнными саблями, плашмя, даже стариков и женщин, малолетних несмышлёнышей, обзывали их бранными словами.  Несколько человек получили уколы штыками, а зуботычин было не счесть.  Оказавшемуся возле Феодоре  фельдфебелю она сказала  по- русски:

-  Будьте милосердны, господин офицер, с людьми. И здесь... разве ваши солдаты не понимают, здесь интеллигентные женщины.

Львовянин свысока усмехнулся  фиолетовыми от чернильного карандаша губами:

- Здесь интеллигенции нет, есть только интернированные; для нас они все равны, никому никакого снисхождения, - и повторил на немецком. - Hier giebt es keine intelligenz!

Колонна интернированных потянулась со станции в поле, пересекая  поперёк  ряды голых тополей.

Когда Феодора ехала со своим  проводником в Грац, вокруг, насколько хватал глаз,  разворачивалась, то плывя вперёд по ходу поезда, то уходя в бок и за спину, прекрасная горная страна, в ярких синих и белых красках солнечной зимы;   игрушечные селения, отдельные весело раскрашенные дома и виллы под красными крышами появлялись за виражами рельсового пути, медленно сопровождали поезд, постепенно отставая, и убыстряли бег за узорными решётками мостовых ограждений и глубоко внизу, на дне ущелий, и высоко на склонах хребтов среди голого камня причудливых очертаний и обнажённых рощ.  Это совершенство природы и человеческих мирных творений успокаивало, вселяло уверенность, что в таком прекрасном мире всё должно быть прекрасно устроено, надо только немножко потерпеть, переждать одно из коллективных человеческих заблуждений - нынешнюю войну.

 

***

Но здесь, на выходе из тополиной посадки, неожиданно  открылась хмурая, безрадостная  равнина.  Далеко вдали виднелась синяя альпийская цепь, изгрызенная поверху лиловыми ледниками, под синим, более светлым чистым небом.  Разбитая каменная дорога брала слегка вверх, в  сторону гор среди  бурых кустиков мёртвой травы и  тёмно-серых, с зеленью,  лоскутов мха. Видно было, это песчано-щебнистое поле в плотно населённой стране  спокон веков не распахивалось. От  него исходил неприятный запах, точно  от скотомогильника с неглубокими захоронениями падали. Гримаса отвращения, как волна, прошла по лицам, многие уткнули носы в воротники. Отягощённые поклажей люди, в сопровождении солдат, долго одолевали две версты пешего пути от станции до лагеря.  Впереди Феодоры оказался едва передвигающий ноги старик низкого роста. Он вцепился тонкими пальцами в локоть хрупкой женщины с очень бледным, точно высеченным из художественного гипса, интеллигентным лицом, выражающим страдание и растерянность. Пенсне с одним стеклом и осколком второго болталось на шнурке у  плеча.  Обе  руки панны были заняты узлами - непосильная для неё тяжесть.  Скорых,  идущая налегке, решительно отняла у  близорукой, судя по характерному прищуру прекрасных серых глаз,  дамы один из узлов, присоединила его к баулу в левой руке, а правой взяла старика под мышку. «Вам сколько лет, дедушка?» - «Скоро дэвьятьдешят... девяносто». - «За что вас?» - «Русские книги нашли. Вы бы видели собрание книг профессора Котровича, мою библиотеку, мадам! Мазепинцы донесли. А как не донести!   На  таких, як мы с онучкой,  расценка наивысшая»? - не без гордости прояснил старый библиофил.

- Zwa-a-zwa! - бросился к нарушительнице строя  конвоир, замахиваясь прикладом гвера. - По морде получишь!

Феодора не подчинилась. Тогда австриец ударил её прикладом по руке с криком «schweigen, nihts widerreden!», хотя  она не ответила ни  словом на грубость, лишь красноречиво перевела взгляд с солдата на беспомощного старика. С резкой болью женщина справилась, равно как и со страхом перед вооружённым врагом, ничем не ограниченным в произволе. «Молчать, не возражать» было не в её правилах. Она, даже не приостанавливаясь,   произнесла по-немецки:

- Я знаю, вам приказано стрелять в ослушников, тем не менее, со мной нельзя так разговаривать, кавалер.

Солдат пристально посмотрел на арестантку, отвёл взгляд и отошёл в сторону, сквернословя.



Час перехода через пустое место, с дурной славой «дьявольского» у местного населения,  подневольным показался вечностью.  Но вот на фоне горной цепи показались сосны, под ними прижимались к живой колоннаде вечнозелёного бора большие, с бочкообразными куполами, сооружения («ангары», - голос знатока в колонне). Ближе, правее каких-то добротных строений, стал различим  забор  вроде бы из проволоки или тонких реек, укреплённый деревянными кольями. Над ним возвышались чёрные крыши приземистых серых бараков. Полевая дорога от ближнего угла территории, огороженной колючей (оказалось) проволокой,  влилась в улицу.  По правую руку, за канавой, тянулся лагерный забор. Слева высились  два добротных здания с вывесками «почта» и «канцелярия». За последней открылась вытянутая в сторону сосняка площадь, образованная  по дуге  россыпью  разновеликих деревянных и каменных домов, в самом конце - ангарами. Проволочная ограда образовывала прямую сторону площади. На неё выходили распахнутые сквозные ворота, навешенные на чёрных столбах. Вверху, по белому щиту на перекладине, читалось: INTERNIERTENLAGER. Лагерное начальство, «швабы» с командой солдат, и  надзиратели, zimmerkommendant'ы, из галицких «украинцев»,  поджидали в воротах колонну  «свежей» партии подданных-unterthanen, предавших его апостолическое величество, яснейшего цесаря  Франца-Иосифа Второго,  чтением  «Анны Карениной» в подлиннике, хранением дома подшивки «Нивы» двадцатилетней давности,  вписыванием в графу «nationalitat»  "russische", посещением до войны легальных в архикатолической империи «русских домов»,  читален Общества Качковского, авторством очерков о русской литературе в австрийской же прессе,  пуще всего - уверенностью, что все народности, имеющие в самоназвании корень «рус»-«рос», принадлежат к одному племени. К ним прибавились  заподозренные  в симпатии  к русским военным,   почти год удерживавшим Прикарпатье. Одну из сельских хозяек после  возвращения войск цесаря, на военно-полевом суде спросили, почему она пустила в хату на постой вражеского офицера. «А пощо вы впустили москалей до  Галичины?» - был её ответ.

 

***

В новых партиях арестованных опять оказались «украинцы» или, как их ещё называли, «младорусины». Подобно тому, как  в Талергофе, за колючей проволокой, в муках познавался истинный сторонник старой православной веры, общерусского единства,  так и на территории, занятой русскими армиями (многим казалось, навсегда), показывал своё настоящее лицо какой-нибудь селянин или  житель городских окраин, ещё вчера клявшийся в своей верности Габсбургам,  торопливо и открыто вписывавший себя и  близких родичей в «украинские списки», громко (чтобы было всем заметно)  заявляя о своей принадлежности к «окремой» от москалей нации.  С конца лета 1914 года  этот верноподданный начал удивительно быстро, добровольно перевоспитываться, подобострастно, словом и делом, выражая любовь к военной администрации императора Николая Второго. Увлёкся! Не предвиделся ему Горлицкий прорыв германо-австрийских войск, отбросивший царские полки на исходные рубежи. А «мазеп», воспитанных  властью до войны, было вокруг достаточно. И каждый из них спешил донести  на своего же, пока не донесли на него самого. В результате, в бараках оказывались  единокровные враги. Из разных углов доносилась то русская литературная речь, то пение - «ще нэ вмэрла Украина».

 

***

Феодора  попала в барак для девушек и одиноких женщин детородного возраста. Многие из них имели маленьких детей, некоторые привели с собой  родных стариков,  нуждающихся в уходе.  Невозможно было понять, какую опасность представляли бы они двуединой империи, останься дома.  Разумеется,  дряхлого библиофила Нестора Корниловича оставили при внучке. Её звали Мартой.  Феодора проводила их до места, указанного надзирателем, помогла  вконец обессилевшим спутникам затолкать узлы под нижние нары, которые дед и внучка тут же заняли, повалившись, в чём пришли, на набитые соломой тюфяки из мешковины;  себе наметила  ложе над ними, под керосиновой лампой, закинув на него баул. Но забраться туда по перекладинам на опорном столбе не успела. Забегали по проходам суматошные, крикливые зиммеркоменданты,   выгоняя новосёлов наружу, без верхней одежды: «Скоро! Скоро до лазни!».  Лазней оказалась помывочная, попросту баня. Слава Богу, в неё подавалась тёплая вода из  прилегающего сарая с большим котлом и паровым дезинфекционным аппаратом, наводившим ужас на лагерных вшей, но отнюдь не уменьшавшим их поголовье. О вошебойке новоприбывшие узнали позже,   когда, после помывки, на месте снятой одежды обнаружили  чьи-то лохмотья, может быть оставшиеся после умерших предшественников.  Впоследствии каждый мог найти своё  бельё и платье, обработанное перегретым паром, но ведь сначала их надо было узнать.

Невольно сравнивалось описанное отцом Григорием (в пересказе его сына) с тем, что постепенно открывалось глазам Феодоры. Она признала, изменения произошли  в лучшую сторону: вот отхожее место - уже не ров с перилами, теперь крытая выгребная яма, трактир, каланча, добротное узилище с камерами-одиночками, вот барак с каменными печами, построенный под больницу; трупы не ждут погребения, находясь сутками среди живых, а перемещаются в покойницкую, потом, если друзья похлопочут, в церковь. И хмурый медицинский персонал, вестники смерти в белых халатах,  заменён на врачей и сестёр милосердия со славянской внешностью, видимо, из числа заточников.  Австрийские эскулапы  посчитали более безопасным практиковать  в близком тылу сражавшихся армий, чем на передовой тифа. Разнообразилась аптека: к чудо-мази неизвестного состава и  универсального нафталина добавилось что-то в порошках, таблетках и флакончиках. Для усиления сопротивляемости организма болезням власти обязали всех вышагивать днём zwa-a-zwa вокруг палаток в течение получаса. Под охраной австрийской вахи теперь позволялось выходить за ворота группами по двадцать человек. А там две крамницы (или кантины) со всякой всячиной; можно купить добавку к лагерному столу, вплоть до шоколада и колбасы, у кого водятся деньги, книжку, туалетные принадлежности, свечи, бельё, верхнюю одежду и обувь, разрешается отправить письмо из специального почтового отделения «Zettling-Thalerhof», если пройти, опять-таки строем и под охраной, в сторону сосен, между жилым офицерским домом и одним из ангаров. По пути, посмотрев направо, можно отвлечься от печальной действительности зрелищем взлетающих с аэродрома самолётов и часто падающих на соседний с ним цвынтар, то есть лагерный могильник, по размерам приближающийся к городку  полуживых. 

Кто посылок и денег из дому не получает, волен немного подработать  на общем огороде, рытьём могил, в прачечной, на прокладке дорожек, вообще, на  обустройстве  территории за десять геллеров в день (цена головки чеснока в кантине у буфетчицы Юльки Дувал, безбожно обиравшей бессловесных покупателей). Вошли в моду азартные игры, несколько проституток всегда были при деле. Некий делец иудейского вероисповедания хитростью раздобыл помещение под комнату свиданий. Разрешили писать и рисовать.  Люди творчества, художники и литераторы, вышивальщицы, мастера поделок, певцы и музыканты, обрели отдушину в страшной действительности. Отважные обратились к сатире, наказуемой решительно и жестоко, - пошёл по рукам рукописный журнальчик «Талергоф в карикатурах». Заключённые знали, кто автор, - молодой поэт из Зборова Василий Ваврик, переведённый из крепости Терезин, где он умудрялся выпускать листки, озаглавленные «Терезинская вошь». Власти нередко наказывали его за всяческие нарушения режима мест заключения, однако он ни разу не был схвачен за руку с пером и карандашом, когда составлял свою хронику житья-бытья за решёткой и за колючей проволокой в жанре «чёрного юмора», иначе не избежал бы подвешивания на столбе.    Кормить заточников стали три раза: на весь день по половине солдатского хлеба из ржаной муки; утром и вечером, как прежде,  по варехе тминного супа (можно было заменить на эрзац-кофе); к обеду - супа мясного с крупой, на второе понемногу фасоли или картошки; раза два в неделю перепадала красная конина, требующая отменных зубов. Посуда от империи Габсбургов выдавалась однообразная - солдатские котелки из жести или только крышки от них; о ложках и прочих предметах столового прибора каждому заключённому надлежало заботится самому. Деньги из дому и посылки  иногда доходили до адресатов, что как-то поддерживало голодных.

 

***

Но ощущение  гнёта несвободы не скрашивается  улучшением комфортности существования узника.  Кусок, брошенный голодному  его насильником,  съедается помимо чувств, при этом испытываемым,  однако благодарность к руке дающей не возникает, скорее наоборот, ибо она и здесь творит насилие над самосознанием подневольного, унижает его  необходимостью принять брошенный кусок. На сытый желудок  усиливается тоска по всему, что осталось за запертой дверью.  Даже взятые под стражу в собственных дворцах  мечтают, как о высшем благе,  вырваться за его стены и готовы отдать за это всё, чем обладают. Наибольшим злом в Талергофе для заключённых было всевластие хозяев во главе с герром полковником. Правда,  по истечении первой зимы хозяева чаще находились за воротами, оставляя  за колючей проволокой, в узилище,  свои глаза, уши и волю, обязательную для исполнения.  Практическая работа перешла в руки зиммеркомендантов, как правило, отбираемых из галицких украинцев (старорусины называли их ещё  австроукраинцами), отвечающих за каждого списочного узника. На втором году войны австрийские власти стали более внимательно присматриваться к своим подданным сшитого на живую нитку королевства Галиции и Лодомерии, рутенам, отделяли благонадёжных от «обмоскаленных», тем не менее освобождение австроукраинцев происходило не так быстро, как тем хотелось бы (немцы к своей «бухгалтерии» относятся с немецкой тщательностью). Случалось, освобождённый, оказавшись между Сциллой и Харибдой -  между возможностью возвратиться к себе домой, где на постое то русские, то солдаты Франца-Иосифа, и перспективой быть мобилизованным в австро-венгерскую армию, считал за благо остаться в лагере надзирателем. В зиммеркоменданты предлагали себя и те из русинов, которых начало войны застало вдали от дома, в безопасном тылу, вмещавшем в себя и «лагерную зону империи».  В случае неповиновения со стороны обычных заточников  распорядители-надзиратели  кликали солдат из команды- вахи. Многие надеялись на послабления при такой «автономии», когда в ограде «титульная нация», представленная австрийцами, осталась в двух небольших караульных помещениях.  Надежды не оправдались.  Отец Григорий, безбородый униатский священник, найденный сыном и представленный им Феодоре  в многочасовой очереди за хлебом у  кантины,  поделился горестным наблюдением с ней, озадаченной  бессмысленным поведением  надзирателя, отвечающего за порядок у окна выдачи продуктов. Лишь появился мимоходом караул с австрийским офицером, «мазепа», упитанный завсегдатай лагерной кухни, начал наскакивать с придирками на усталую, смирную очередь -  завизжал, посыпал оплеухами и грязными словами. «Не удивляйтесь, дочка,  эти  перекрасившиеся в украинцев русины большие  варвары, чем немцы.  Притом (знаете, есть у нас поговорка),  набольше болит человека, если укусит его домашний  пёс». Не предполагала  русская черногорка, что очень скоро  ей придётся стать объектом изощрённых глумлений самого верного хозяевам из сторожевых псов  лагеря.

  Продолжение следует

http://www.za-nauku.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=3302&Itemid=39

[Александр Васильевич]

Сергей Сокуров-Величко

Талергоф. Сцены из «Лебединого озера». Ч.4

Сцена 4.

В первый свой лагерный день, возвратившись в колонне zwa-a-zwa в  барак  отмытой от дорожной грязи и  бегло осмотренной  врачом,  Феодора  застала возле «своих» нар  коренастого, заплывшего жиром мужчинку, как говорится, со щеками шире плеч,  заросшими рыжей бородой, с «франциосифскими» усами.  На его толстом носу удерживалось железной пружинкой большое пенсне. 
Он был в офицерской шинели без знаков отличия; обнажённую саблю и тонкую, точно спица, металлическую трость держал в согнутом локте левой руки, правой рылся в вещах  Скорых. Её  баул, выпотрошенный на тюфяке Марты, валялся у его ног раскрытым среди развороченных узлов Котровичей, профессора и его  внучки.  Не взглянув на новеньких,  толстяк  снизошёл до пояснения, придав своему голосу сладкую тональность и обращаясь к женщинам: «Не турбуйтесь, вельмишавные пани арестантки, то ревизия, первая для вас, но не останняя.  Останняя будет у вашей домовине, щоб чого не вкрали на той свит. Забороняется тримать при себе револьверы и ножи, табак, кокаин, подмётные письма, золото,  спирт,  сирныки,  бильше  пятьдесят крон грошей (останнее - в депозит), тощо, шо у списку на дверях.  Хто з вас пани курва, раджу повесить фиранки  по боках лижка чи  домовиться за плату про комнату-сепаратку. Зрозумило?» (Образ и, далее, фамилия  реальны. - Автор)


В ответ на такую речь  установилась угрюмое молчание  среди тех, кто её услышал, ибо по всему бараку то здесь то там вели обыск другие  надзиратели.  Люди, наслышанные в дороге о порядках в Талергофе,  старались ни жестом, ни гримасой лица, ни, тем более, словом не раздражать тех, в чьей власти, никаким законом не ограниченной, никем не контролируемой,  они оказались.  Нашлись спорщики, все они  поплатилась двадцатидневным арестом, а одной сельской женщине, пытавшейся вырвать  у  зиммеркоменданта  жестяную коробку из-под чая с накопленными в ней монетами,   за разбитый ею в пылу потасовки нос  на официальном лице  грозило  подвешивание за ногу. Феодора лишь фыркнула с презрением, то так выразительно, что только каменный столб не почувствовал бы себя задетым. Лицо  толстяка раздулось вдвое обычного прихлынувшей кровью, по насыщенности красным цветом  кожа слилась с бородой и усами, а правая рука заметалась в выборе рукояти - сабли или трости. Но тут к нему подскочил с докладом первый из закончивших обыск. Был он возбуждённо-радостен, ведь новые партии узников давали возможность хорошо поживиться за их счёт: «Герр обер-лейтенант запаса! Прошу принять изъятое». - Подбегает второй:  «Пан Чировский, куда всё это?» - Третий, судя по панибратскому обращению к офицеру,  его приятель: «Володымэр, дай вухо, що я зараз тоби скажу, впадеш!» - Приняв весть шёпотом,  отставник, нашедший себя в тюремном деле,  потёр от удовольствия руки, стал топтаться на месте, хихикать; на радостях, видимо, простив арестантку, бросил ей, отходя дробным шагом, вприпрыжку:  «Ты от меня никуда не денешься, повия». К удаче зиммеркоменданта Чировского,  Скорых не знала значения слова повия (так называли девиц лёгкого поведения в некоторых губерниях Южной России и в  русинском Прикарпатье).  Конечно, Феодора  не стала  бы  срывать свой гнев  на открывшейся её глазам плеши на затылке обер-лейтенанта, не тот характер был у революционерки, однако  галицкий панович,  сделавший карьеру на угодничестве перед немцами,  оказался бы в мысленном чёрном списке русской женщины с черногорской кровью. А  этот список был роковым.  Офицер унёс все её деньги, бросив на пол  несколько мелких бумажек на общую сумму около пятидесяти крон. Остальные, считалось, будут положены на депозитив. Впоследствии Скорых  представилась возможность проверить свой счёт: тысяча крон (она помнила, одной ассигнацией) исчезли.

 

***

Следующий раз она оказалась лицом к лицу с  главным, по общему мнению интернированных,  мучителем Талергофа на утреннем осмотре. Чировский появлялся в бараках ни свет, ни заря, с бранью срывал одеяла со спящих, стаскивал их с нар, не обращая внимания на мольбу женщин, которым маленькие дети  долго не давали заснуть с вечера. День нередко начинался  самочинными ревизиями личных вещей узников; перетряхивалась солома в тюфяках, руки ищущих долго, со скабрезными шуточками шарили под ночными рубашками женщин, щупали в бюстгалтерах; мужчин при всех заставляли раздеваться донага и показывать потайные места. Лагерное начальство одобрило затеянные Чировским постоянные переводы людей из барака в барак, якобы предотвращающие сплочение отдельных заговорщиков в группы, а заходить не в своё жильё узникам строго запрещалось. Он  выявлял врагов империи с завидным  для его коллег по зиммеркомендатуре успехом, писал в высокие инстанции разоблачительные и победные рапорты, добивался для неисправимых врагов родины строгих наказаний и шумно радовался, присутствуя при экзекуциях.

http://www.za-nauku.ru/images/stories/pictures/talergof_lager.jpg

***

В то утро Феодора проснулась до побудки и, умытая и одетая, стояла между нарами, расчёсывая свои роскошные волосы. Хлопнула входная дверь. В облаке  холодного тумана вошла шумная  группа надзирателей. Впереди, поблёскивая стёклами пенсне, катился  пан Володымэр с обнажённой саблей в левой руке, с тростью в правой, раздавая удары направо и налево, выкрикивая ругательства.  Его свита рассеялась по проходам, повторяя действие командира. Барак отозвался недовольным гулом, стоном, плачем.  Чировский остановился возле Феодоры, успевшей надеть пальто и шляпку, ткнул ей в грудь тростью, словно учитель указкой на предмет изучения: «Берите пример, шановна криминальна громада! Ось как треба встречать начальство, -  освободив правую руку от  трости, вынул из бокового кармана шинели список заключённых. - Та-ак, где тут у нас? Надо отметить, поощрить, чтоб другим завидно было... Ну-ка, напомните». - «Скорых, Феодора». -«Скорых. Есть такая. Хм,  русская.  Природная москалька чи зрадница? Как эти», - показал Чировский списком на Котровичей. -  «Прошу пана, мы не зрадники, - запротестовал старый библиофил, внимательно следящий за разговором из глубины нижних нар. - У меня в докторском дипломе вписано «Nationalitat: Russiche». - «Я дочь русского офицера, георгиевского кавалера», -  поторопилась по-немецки ответить Феодора. - «О, да вы нашим языком владеете! - удивился   австроукраинец, изобразив на лице ехидную приятность. - Нам как раз на эту неделю нужны высокообразованные, интеллигентные дамы, знающие языки и тонкое обхождение».  Услышав эти слова, уже готовая к выходу из барака Марта, помогавшая одеваться деду,  воскликнула с надеждой: «Милый  офицер, возьмите и меня!  Я говорю по-французски и по-английски».  Все дни до этого, в мороз, не редкий для предгорий Альп, слабую женщину использовали в людской  упряжке по перевозу мусора и снега возами. Она бы давно пала где-нибудь в канаве у дороги, словно изнурённая, больная лошадь, да  мысль, что  дед и дня без неё не  выдержит, скончается даже не на чужих руках, а  за равнодушными  спинами углублённых в свои беды земляков, заставляло её жить. Феодора же на второе утро подала рапорт о зачислении её медицинской сестрой в больницу. Чировский начертал резолюцию языком Шиллера и Гёте: «Использовать в морге на предмет оказания первой помощи, если кто из покойников очнётся».  Работы было много, утомляло однообразие: обмыть тело из ведра, уложить при помощи  работника скорбного дома в  гроб, посыпать нафталином, доставить к униатской церквушки или православной часовне, если будет на то чья-нибудь просьба, затем отвезти под сосны, впрягшись  с тем же работником в тележку. Все трупы были лёгкими, а гробы, за редким исключением, сделаны из фанерок или картона; бывало,  счастливчиков, расстающихся с Талергофом навсегда, зашивали  в саван из пёстрой ветоши.

 

***

Чировский, не выпуская из рук бумаги и символов власти, затоптался, озираясь: «Прекрасно! Кто ещё из высокородных дам хочет присоединиться к нашим полиглоткам?». Нашлось ещё двое, и обер-лейтенант, вприпрыжку, сопровождаемый солдатом с гвером, повёл четвёрку избранниц не к воротам, а в сторону  бани. За ней находились пустовавшие помещения. Возле котельни указал женщинам на дверь прачечной: «Чекайте здесь».  Дамы охотно зашли в теплое помещение. От тазов с горячей водой поднимался к потолку пар. Пахло дешёвым мылом. Несколько узниц, с виду крестьянок,  склонившись над жестяными тазами с установленными в них ребристыми  досками,  стирали бельё. Через некоторое время появился  незнакомый распорядитель: «Чего расселись? А ну, живо за работу! Раздягайтесь!» - «Так мы ж, пане добродию, перекладачки з чужих мов. Герр офицер сказал нам...». -  «Так перекладайте с тои купы на ту - через тазы з мыльною водою» - и, сквозь давивший его смех, повторил разговор на немецком языке солдатам, которые вслед за ним  внесли в прачечную грязное бельё из казармы. Дикий хохот потряс помещение, смеялись даже постоянные прачки. Один из немцев ткнул Марте под нос вонючие,  жёлтые в мотне подштанники: «Гнэдиге Фрау, это мои кальсоны, постарайтесь выстирать по-русски». - Шутка показалась солдатам удачной, каждый из них старался перещеголять другого, женщины вмиг оказались обвешенными с головы до ног грязным бельём: «Мадам, мои обоссанные подштаники вы должны выстирать по-французски». -  «Обратите внимание, сеньора, на этот кусочек говна. Прошу отколупать его ноготками ваших изящных пальчиков,  по итальянски». - «А я требую самой интеллигентской стирки, бай инглиш!».

«Лучше бы мне мусор возить», - задыхаясь от слёз,  вымолвила Марта, когда солдаты вывалились, наконец, за двери, оглашая лагерь взрывами хохота.

 

***

 Темень зимнего вечера, насыщенного сырым холодом,  местами разрывали керосиновые фонари у входов в казённые помещения. Четвёрка  изнурённых непривычной работой женщин, владевших иностранными языками, волоча ноги по рыхлому снегу, подсыпаемому низким небом, возвращалась в барак. Навстречу им из-за угла выкатил тачку  галицкий еврей, раввин, интернированный по подозрению в шпионаже (его взяли на пороге синагоги, глазеющим на отступление через местечко мадьярской части).  В тачке, поверх горы мусора, сидел в рясе, в накинутом на плечи кожухе грузный священник с большим восьмиконечным крестом под бородой.  Сзади нарочито торжественным шагом двигался караул с ружьями на плечах, с примкнутыми штыками. Солдаты, кто во что горазд, пели псалмы, содержания отнюдь не религиозного, не на дамский слух в хорошем обществе, а впереди дробно вышагивал неутомимый Чировский с обнажённой саблей,  дирижируя тростью, выкрикивая: «Псалом Давида, четыре, пять!» - И караул ревел: «Не гневаясь-яс-ясь, согрешайте на ложах ваших, на ложах ваших утешайтесь!».  На новообращённых прачек он не обратил внимания. Одна из них, откликавшаяся на обращение «пани арфистка», проводила ненавистным взглядом жирную спину  обер-лейтенанта:  «Пся крэв! Какой он паныч! Его дзяд  паном  гувняжем  был, а ойтец - каминяжем». Спустя малое время солдаты «потешного эскорта», уже без обер-лейтенанта, обогнали прижавшихся к бетонной стене отхожего места женщин. Из весёлого разговора можно было понять, что равнин вывалил  попа-схизматика вместе с мусором в яму для  отбросов, а назавтра обоим «еретикам» предстоит проделать тот же путь, только в качестве пассажира будет  иудей. «И-и-га-га-га! О-о-го-го-го!»

Продолжив путь в барак, трое из невольные прачек с возмущением обсуждали услышанное. Только Феодора не раскрывало рта. События этого дня  стали для неё поворотными. Как уже не раз случалось в её жизни (впервые - на балу в гимназии), она вдруг  оказалась вне всего того, что происходит с ней, смотрит на участников какого-то нелепого действа  и на саму себя словно со стороны, не переживая, не испытывая физической и душевной боли, не возмущаясь, ничего не чувствуя, кроме любопытства исследователя очередной человеческой затеи. Интересно, а что дальше?  Ворчание спутниц её раздражает. Она отстаёт на несколько шагов.

 

 

***

Барак гудел. В общем-то ординарное событие дня на этот раз всколыхнуло всех. Начало ему положил  Чировский. Будучи особенно не в духе, он проходил мимо часовни со стражей и увидел через раскрытую дверь православного священника в зимней рясе, читающего в окружении нескольких прихожан молитвы из молитвослова. Австроукраинская душа  службиста не вынесла такого надругательства над патриотическими чувствами. Он подскочил, растолкав молящихся, к батюшке, ударил кулаком по книге: «Сегодня читать запрещено!» - «Сегодня у нас церковный праздник», - спокойно ответил священник, поднимая молитвослов с пола. -  «У собак и изменников нет праздников, нет человеческого бога,  нет  святого костёла! У них только капище и столб с идолом, под который ссут собаки! Гей, стража!  Доставьте сюда равнина, пусть вывезет отсюда схизму, весь русский мусор!» 

Православные и многие униаты возмутились выходкой зиммеркоменданта как никогда.  Рискуя  быть заключёнными в одиночные камеры, подвешенными на столбах, лагерные пассионарии добились-таки, что коллективная жалоба пошла в Грац и Вену - папскому нунцию и цесарю.  Припомнили Чировскому  и его подельникам издевательства над пожилыми священниками, которых запрягали в телегу с огромной бочкой, полной воды, замену на кладбище православных крестов на «латинские». Из  столицы ответа не дождались. Не помогли и украинские верховоды, обосновавшиеся под боком у Габсбургов. О ком просят их подопечные в Талергофе?  О бородатых попах?  Пусть лучше о себе думают! Однако  обер-лейтенанта запаса  вызывали для объяснений в управление команд Граца, откуда он возвратился несколько присмиревшим, правда, ненадолго. Всё же Феодора получила передышку, которой сумела воспользоваться для исполнения задуманного плана.

  _____________

(Окончание следует)

http://www.za-nauku.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=3313&Itemid=33

[Александр Васильевич]

Сергей Сокуров-Величко

Талергоф. Сцены из «Лебединого озера». Ч.5


Сцена 5.

Вольнонаёмный работник лагерной покойницкой Генрих Краус, выходец из семьи венского чиновника от сферы образования, эстет, долго, с трудом  привыкал к ежедневному, от зари до зари, без выходных, общению с трупами.

  Возможно, так никогда и не привык бы, да  воспитание набожной матери,  самосознание  твёрдого партийца, привыкшего к дисциплине, гордого своей причастностью к всемирному рабочему движению,  помогли ему  пройти трудный путь к некоему психологическому препятствию. Одолевший его начинал смотреть на мёртвое человеческое тело как  на своеобразную вещь, ничем человеческим не наделённую, хотя и требующую известную осторожность при обращении с ней - например,  не прикасаться к трупу обнажённой рукой, не жалеть на него нафталина или хлорки.  После года службы мёртвым ни капли сострадания к ним, как к вчерашним чувствующим, думающим живым у  вчерашнего же исследователя потёмок человеческих душ не уже было.

По утрам, позавтракав  припасённой с вечера снедью и настоящим кофе в общей комнате помещения, построенного для врачей из числа заключённых, лагерной «элиты», где вольнонаёмному австрийцу  выделили каморку, он шёл не торопясь в покойницкую, ту, что на территории лагеря, в углу между проволочной оградой на южной стороне и глухим забором, отгораживающим общую зону от бараков уголовников.  За северным рядом «колючки», напротив некрополя, находилась ещё одна трупарня, большая по размерам. В неё сносили покойников, когда первая забивалась до отказа или вспышка какого-нибудь мора не отправляла заключённых массово на тот свет. Оттуда в костёл или к часовне преставившихся не носили, сразу через лётное поле  на погост, на вечный покой, под «псалмы» ревущих летательных аппаратов, под грохот (будто салют) падающих самолётов, в сопровождении  особой команды отверженных, похожих угрюмым обликом на служителей Тартар. С теми морлоками избранная обслуга внутрилагерного морга не общалась.  Парии повсюду парии.

 

***

Разумеется,  Краус не обратил внимания на женщину, выдающуюся из серой толпы заключённых лишь ростом. Он впервые увидел её, когда она вошла в морг. Генрих аппетитно закусывал варёной курицей возле открытого гроба с покойником, разинувшим чёрный беззубый рот будто в ожидании подачки. Феодора сразу  узнала недавнего встречного, приметного редкой худобой. Представились друг другу. У Генриха не было и капли чувства превосходства над заключёнными. Он осознавал себя принадлежащим к высшей, немецкой, расе  в потаённой глубине сознания, внешне ничем не обнаруживая расовую мерку, прикладываемую к каждому новому человеку. Славяне, разумеется,  согласно ей, занимали более высокую качественную ступеньку, чем негры или китайцы,  наука относила их к ариям; да, арии, но ближе к краю этого ряда, за ними только  всякие там индусы да персы. Они почти европейцы, во всяком случае,  даже некоторые из русских,  интеллигенты,  вполне цивилизованы, отмечены европейской печатью.  Похоже, фрау Скорих... Фу, ты! Скор'ых... из таковых. В её пользу говорит даже то, что она, в отличие от большинства русских женщин, совсем не смазлива.  Грубость черт её лица, угловатость фигуры скорее свойственна немкам.  Холостяк Краус предпочитал в редкие периоды влечения к женщинам некрасивых. Они казались ему более доступными, на них можно было меньше тратиться, что для истинного немца имеет немаловажное значение. И вообще, главное - душа, интеллект, даже в постели.

Вводя новенькую в курс работы, Генрих предупредительно спросил, имела ли она раньше дело с трупами.  Узнав, что напарница из лагерных невольниц служила сестрой милосердия в действующей армии,  с удовлетворением мысленно потёр руки: он избавлен от возни с дамочкой, которую может стошнить, которая  в самый неподходящий момент грохнется в обморок. Вообще, знал он уже по собственному опыту, медицинские сёстры - самые выносливые существа среди людей. Никакой мужик-грузчик не сравниться  работоспособностью с хрупкой девицей, перетаскавшей с поля боя десятки, сотни  раненых. От  запаха дымящейся крови, от вида кусков человеческого парного мяса, от расползающегося под руками смердящего, зелёного трупа  этим нежным с виду  созданиям дурно не становится. Они умеют держать себя в руках и дело свою знают без подсказок.

Кроме  медицинской сестры, ставшей таковой в черногорской армии поневоле,  и  технического редактора «Рабочей газеты», стихийного публициста,  внутреннюю покойницкую обслуживали ещё несколько заключённых мужчин среднего возраста. Все они  были крестьянами из глухих горных сёл, осуждённых за то, что вернулись со своим священником  в православие, когда в Бескиды (карпатское низкогорье) пришли русские. Они были крайне угнетены своей судьбой, винили во всём своего батюшку, недавно отнесённого на цвынтар,  держались вместе и особняком.  Естественно, что в этом скорбном доме  молодой ещё мужчина и, с оговоркой, по меркам того времени, молодая женщина образовали отдельную пару, чему способствовал их примерно одинаковый образовательный уровень и принадлежность к одному сословию по рождению. Общались они на немецком, жителям Бескид непонятным, что ещё больше отделило их от «пана нимця и пани нимкэни».

 

***

Очень скоро тот и другая поняли, что связывает их ещё и идеология. Рыбак рыбака видит издалека.  Хотя русская социал-демократия большевистского толка, к коей принадлежала Скорых, многим отличалась от австрийской,  русская большевичка и  Краус  были преданными марксистами.  Мы не знаем, был ли Энгельс влюблён в жену Маркса или в самого Маркса. Тогда взаимно  влюблённые мужчины рвались не на специфические парады, а на традиционные баррикады (хотя бы теоретически). Но нам известно, что на продолжительном  безрыбье Генрих влюбился в Феодору. Вот вам ещё один пример, что история склонна повторяться.  А к этому примеру дополнительный пример: в Шушенском  социал-демократ Ленин любил Надюшу Крупскую, а в Париже -  Иннесу Арманд. Это не измена, ибо обе - това'ищи по бо'йбе. Профессиональному революционеру главное - быть верным Борьбе (пишется с «большой» буквы).  Полюбила ли Феодора Генриха? Она вообще не знала, что это такое. Генрих появился в её жизни как раз в то время, когда  её телу понадобился мужчина. Она его осмотрела со всех сторон, будто умная машина, заглянула вовнутрь. Он показался ей более подходящим, чем другие из находящихся рядом существ мужского пола...

Генрих, преданный социал-демократ, в  чувстве своём марксистским учением не руководствовался. Феодора пленила его не как представительница лучшей части родственной партии,  а просто как женщина определённых, привлекательных для него качеств. Он нашёл в ней именно ту женщину, какую подсознательно искал, не находил и поэтому стал к тридцати годам считать себя убеждённым холостяком.  Неуверенные в себе мужчины, мечтая о спутнице жизни или выбирая её из тех, что под рукой, подсознательно  представляют её в виде  живой  опоры, своеобразной стенки, к которой можно прислониться, зажурив глаза перед надвигающейся угрозой, в расчёте по меньшей мере на прикрытие. Именно такой представилась ему Феодора сначала по внешним признакам: высокий рост, широкие плечи, крупные кисти рук физически крепкого мужчины, размашистый шаг солдата в наступлении, низкий голос. Затем  в голосе её открылся металл, не просто звуковой, а ломающий сопротивление  её словесных противников; далее, она оказалась храброй, но не безумно, а умно, находчивой, способной быстро принимать решения и  достигать цели кратчайшим путём,  в случае опасности и поражения, не бежать, но без паники, сохраняя холодность ума, отходить на наиболее выгодную позицию. Конечно, территория, на которой встретились Генрих и Феодора, слишком узка, чтобы все эти качества, кроме визуальных, проявились  в формах, свидетельствующих о их фундаментальности в характере, одноразовые проявления натуры могут быть случайными.  Вообще, Краус мог желаемое выдавать за действительное; главное, он такой сотрудницу свою увидел, увиденному поверил. В глубине своего я и он имел некий стержень, позволяющий ему не распускать слюни, назовём, влюблённости. Это была уверенность, что в какой-то степени и он помогает некрасивой внешне перестарке найти себе пару. Уверенность позволила ему сделать напарнице предложение по всей форме, не сомневаясь в положительном для себя ответе.

 

***

 Для Феодоры туруханская ситуация повторилась с той особенностью, что инициатором сожительства выступила не она. Именно сожительства, так как узаконивать союз брачные заговорщики решили после войны Неизвестно, как отнесётся к такой просьбе талергофское начальство, а шум при огласке может подняться немалый,  вызвать насильственную разлуку  нарушителей лагерного  уложения.  При этом Краусу грозит потеря работы, значит, надёжного укрытия, а  Феодору скорее всего переведут в лагерь для русских военнопленных, вспомнив при разборе скандала, кто она и как появилась в Талергофе, или обрекут на худшие условия существования, чем сейчас.

На ночь ваха  разводила и отправляла своим ходом всех работающих на том или ином объекте лагеря по баракам на перекличку перед сном. Феодора подчинялась общему распорядку, установленному для интернированных. Расставаясь с физически близким ей человеком, едва он оставался за её спиной, она сразу забывала о нём. Чего помнить, представлять? Завтра увидятся. Генрих  разочарованно брёл в своё  вольное логово. Тайный медовый месяц «молодые» провели  на складе гробов, пристроенном к покойницкой, пользуясь  минутами, когда остальные работники   провожали умерших на кладбище. Австриец имел право не присоединятся к процессии, русская покупала его у  товарищей по заключению, ссылаясь на недомогания и на другие выдумываемые экспромтом причины.  В  отделении по обработке трупов было теплее, благодаря дыханию живых, чем на промёрзшем за необычно холодную зиму складе,  но Феодора не была лишена женской стыдливости, а некоторые мертвецы  лежали с открытыми глазами и, казалось, следили завистливыми взглядами за теми, кто мог двигаться и чувствовать.



От редакции сайта ДЗВОН:

            Далее описательная часть лагеря Талергоф в романе нашего постоянного автора Сергея Сокурова-Величко значительно уступает описаниям личной судьбы главных героев. Феодоре и Краусу удаётся-таки вырваться на свободу, они не становятся свидетелями конца первого лагеря смерти в просвещённой Европе. Поэтому на этом  мы заканчиваем подачу «сцен» романа. Заинтригованные сюжетом произведения, судьбой его героев,  имеют возможность, надеемся, в ближайшие годы  раскрыть книгу под названием «Былины и были древа КОРЪ», которая охватывает события на пространстве от Адриатики до Енисея, от Памира до  Балтики с 1812 по 2007 год.

http://www.za-nauku.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=3327&Itemid=33

[Александр Васильевич]

Олег ТРИШАТНЫЙ

Галиция объявила автономию или войну?

Галиция, в лице слуг народа, привела себя в возбуждённое состояние. Поводом явилась публикация на сайте президента Украины уведомления под заголовком: «Решением суда президентский указ «О присвоении С.Бандере звания Герой Украины» отменён». Собственно, Постановление, подтверждающее дегероизацию Бандеры, вынесенное Донецким апелляционным админсудом, принято было ещё 23 июня 2010 года, поэтому время публикации – через шесть с половиной месяцев, под Старый Новый 2011 год, – может вызвать вопрос: чего это вдруг? О том, что в головах руководства «униатско-революционной» Галиции тут же «вскипит возмущённый разум», публикаторы, конечно, знали, не могли этого не просчитать. Бандера для униатов Галиции – идол, знамя, кумир.

Здесь мы не будем гадать, какой набор целей преследовали публикаторы. Взглянем на предварительный результат.

Бросается в глаза необычайная скорость реакции «галицких вождей». Мгновенно, 12 января, в день помещения уведомления о дегероизации Бандеры - террориста, сотрудничавшего с нацистами, три руководителя областных советов – Тернопольской, Львовской и Волынской областей (все ставленники неофашистской ультранационалистической «Свободы») -  выступили с обращениями в его защиту. Похоже, только и ждали, чтобы им «просигналили», дали отмашку… Несомненно, текст обращения уже был готов. Об этом говорит и то, что на президентский сайт они и их помощники заглянуть не удосужились. Иначе бы в обращении не было ляпа – ссылки на Высший административный суд, да ещё и с истерическими модуляциями: «Мы выражаем протест против незаконного противоправного решения Высшего административного суда, который пошёл на поводу тех агентов Кремля…» ну и т.д. На президентском сайте слов о решении Высшего административного суда нет, да и быть не могло: дело в названной инстанции не рассматривалось. Пока. Но к этому факту мы ещё вернёмся.

На следующий день вслед за дружным обращением трёх галицких голов, 13 января, во Львове состоялась внеочередная сессия областного и городского советов – конечно, у подножья своего бронзового идола. Собралось несколько сот человек. Деталь: шёл дождь, какие-то люди услужливо раздавали зонты. Аналогичные мероприятия местные власти провели 14 января в Ивано-Франковске и Тернополе. На сессиях-митингах было принято обращение к президенту Украины В.Януковичу. Фактически документ этот распечатан с того самого файла, текст которого был озвучен «тремя головами» Галиции днём ранее и по форме является ультиматумом.

Обращает на себя внимание, что галичане совершенно уже беззастенчиво продолжают манипулировать общественным сознанием, подменяя понятия. Они буквально влезли, как в Троянского коня, в слово «свобода», чтобы понравиться Западу и проникнуть в легальную политику. Они, ненавидя православную Украину, совершенно нагло продолжают отождествлять Галицию с Украиной, а себя – униатов-галичан с украинцами. Кто жил в Галиции, тот знает, с какой нелюбовью там относятся к настоящей Украине. У каждого есть знакомые, кто после 1986 года счёл за благо эвакуироваться оттуда в иные области. Отток украинцев из Галиции может и не стоит сравнивать с оттоком населения из республик Средней Азии или Чернобыльской зоны, но вряд ли будет натяжкой, если назвать Галицию духовным Чернобылем, отравляющим «своей спецификой» всё вокруг.

Отметим наиболее «яркие» перлы обращения.

Почитатели Бандеры не сомневаются, что решение о дегероизации знаменитого международного террориста «суд принял по указанию Банковой в угоду Путину и Медведеву»; что «оккупационная администрация Януковича-Азарова-Табачника развернула широкомасштабную войну против украинцев на всех фронтах – языковом, образовательном, идеологическом, судебном, социальном, экономическом, культурном, духовном…»; что «решения и действия оккупационной администрации, которая засела на Печерских холмах, продиктованы страхом перед фигурами Бандеры, Шухевича, а также Мазепы, крутянцив, холодноярцив, воинов ОУН-УПА, которые воскрешают в украинцах героический дух их предков…».

Здесь заметим, что героический дух воскрешает образ Богдана Хмельницкого, который дважды со своим православным войском брал Львов в осаду. А также образы Сидора Ковпака, Николая Ватутина и Ивана Черняховского - освободителей Родины от германского нацизма, который, как было написано в оуновском Акте провозглашения Украинской Державы, «творит новый порядок в Европе и мире и помогает Украинскому народу освободиться из-под московской оккупации». Кто кому помогал жечь города и села, угонять в фашистское рабство народ Украины - это еще вопрос, но вот слова галицких защитников Бандеры, слова все те же: что 30 июня 1941 года, что 12-13 января 2011-го…

А мазепствующий дух измены вызывает у нормальных людей лишь чувство брезгливости. Составители обращения уверены, что «рано или поздно режим Януковича сметёт сила украинской национальной революции», которая «однозначно пройдет под знаменем Бандеры…». Как мантру они повторяют: «Для украинского сообщества – Бандера и Шухевич были, есть и будут национальными Героями». И во всём виден оскал: «Войну против Бандеры и террор против бандеровцев мы расцениваем как наступление на гражданские, конституционные и национальные права украинцев…»

Конечно, а как же!

Это должно было вырваться наружу, и оно вырвалось.

Понять их можно. Украина 20 лет плясала под их дудку, самоуничтожаясь, да тут вдруг перестала!

Что же следует из их заявлений? Следует то, что власти Галиции не признают решений центральной власти. Более того, считают центральную законно избранную власть «оккупационной». Следующий логический шаг – это воплощение в жизнь лозунга, который звучит в «кричалках» националистов: «Смерть врагам!» «Враги» - понятное дело, все те, кто не желает плясать под их бандеровскую дудку…

Предки нынешних галичан, а было это ещё совсем недавно, помнили, что они русские (руськие, русины), что живут они в исторической области, называемой Червонная Русь, которая в состав Киевской Руси вошла в 981 году. В результате трагических событий Червонная Русь была насильственно окатоличена, население втянуто польскими властями в унию с Ватиканом, а последующие поколения уже были воспитаны в ненависти к православию и ко всему русскому. По сути, галичане – это католический вариант янычар. Когда-то турки брали из семей покорённых народов в рабство детей и воспитывали их в ненависти к своей родине. То же мы теперь видим и в Галиции…

На «сессии под Бандерой» народные избранники Галичины устно растолковали некоторые положения обращения. Вот некий молодой депутат, кипя ненавистью к Украине, грозит: «Мне кажется, что мы ещё не одну такую сессию проведем – здесь во Львове, проведём такую сессию в Киеве, и мне ещё кажется, что будет день, когда мы такую сессию проведем на улицах Донецка! Наша бандеровская армия перейдет Днепр, перейдет Донецк и выбросит ту синежопую банду, которая сегодня узурпировала власть на Украине».

Заметим, что идею Галицкой автономии бандеровцы на словах отвергают. При этом Галиция для них – как крепость, из которой они намерены совершить поход и создать под униатско-бандеровским флагом Большую Украину. В каких же границах? «Как минимум в тех границах, которые сейчас». А как максимум? Максимум, явно не ограничивается Доном, а простирается до Амура и Тихого океана. Несомненно, амбиции бандеровцев превосходят амбиции Адольфа Гитлера.

А вот с большим розовым бантом выступает женщина-депутат и вещает о «регионалах»: «Я не считаю их людьми идеологии, потому что я не считаю их людьми вообще…» Честно и откровенно! Речь, понятно, не о партии, а о жителях большей части Украины, которую уже тошнит от бандеровщины. Эта мадам, видите ли, кого-то считает, а кого-то не считает людьми. И совершенно открыто она может пропагандировать эту свою человеконенавистническую идеологию в центре Европы…

Впрочем, в «центре Европы» была такая страна Югославия... Неужели радикальные националисты планируют устроить на Украине сегодня то, что происходило в Югославии начала 1990-х? Примеривают для Украины сербский сценарий?

Если отбросить эмоциональную горячность галичан, смысл их обращения в том, чтобы заявить: «Мы вам покажем!» А в их подкорке дымит расплавленная лава: «Галиция люто ненавидит Украину!»

В эти же дни бандеровская символика активно мелькает на улицах Киева, под стенами разных учреждений. Вот какой-то мальчик красуется перед телекамерой с транспарантом «Оружие революции». На одной из его картинок – гильотина. Мальчик с довольным видом охотно поясняет корреспонденту, что скоро будет настоящая революция, отличная от оранжевого фарса. Тогда в ход и пойдёт этот «инструмент». Мальчик, похоже, уже внутренне готов стать палачом и самолично рубить головы… Вожди воспитали и подготовили…

Вот кто его переубедит?

На государственном уровне нужно бы активно и ярко говорить правду о чудовищности преступлений бандеровцев. Ведь в сёлах Галиции ими убито огромное число мирных жителей, убито зверски – дубинами, ножами; число жертв сопоставимо с числом погибших односельчан на фронте…

В публикации, из-за которой разгорелся сыр-бор, после слов «Решение вступило в законную силу. Указ отменен», имеется продолжение: «На постановление суда апелляционной инстанции подан ряд кассационных жалоб в Высший административный суд Украины». То есть нужно понимать так, что точка в деле не поставлена, а эта строчка - дорожка для отступления? Не в этом ли вообще смысл публикации? Посмотрим.

И ещё вот что обращает на себя внимание. Через час после публикации сообщения о дегероизации Бандеры Анна Герман, заместитель главы Администрации Президента, в своём авторском блоге, солидаризируясь с земляками, пишет: «Ясно как день - ничего не изменится в отношении к историческим фигурам ещё много лет. Те, кто считал Шухевича и Бандеру героями, останутся при своем убеждении. Те, кто считал их преступниками, останутся со своим мнением...»

Как же ответить на вопрос, вынесенный в заголовок: Галиция объявила автономию или войну? Очевидно, что Галиция объявила и автономию, и войну. Не признавая законность решений центральных властей – объявила де-факто автономию. Бряцая оружием, устраивая взрывы и пожары, - объявила войну. Разгорится ли она «від Сяну до Дону», а то и далее - покажет ближайшее будущее.

http://odnarodyna.com.ua/articles/6/1753.html

[Александр Васильевич]

Трагедия Галицкой Руси



Более 100 тысяч галицких русинов были физически уничтожены Австро - Венгрией в начале ХХ века. Основная их вина - преданность Православию, общерусскому единству и языку. *** этих событиях документальный фильм Алексея Денисова "Трагедия Галицкой Руси".

См.фильм по нижеприведённым ссылкам:

http://www.youtube.com/watch?v=VT4O5bv65rI

http://rutube.ru/video/c18fd98033cdb3f7b0df94302e419b78/

http://video.i.ua/user/153645/47266/242134/

http://video.meta.ua/3107140.video

http://vdownload.eu/watch/4583465-%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%B3%D0%B5%D0%B4%D0%B8%D1%8F-%D0%B3%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D1%86%D0%BA%D0%BE%D0%B9-%D1%80%D1%83%D1%81%D0%B8.html

[Александр Васильевич]

Защитник русской Галиции



«Забывчивость» украинской историографии поражает не только своим размахом, но и цинизмом. Ради торжества украинской идеи Киев готов предать забвению память жертв Хатыни, к убийству которых приложили руку украинские националисты. Ради той же идеи предаются забвению имена целой плеяды карпато-русских просветителей, чья вина лишь в том, что они не вписываются в рамки украиноцентричной идеологии.

Одним из таких незаслуженно забытых является Николай Павлович Глебовицкий (1876-1918). Уроженец буковинского села Черемхово, находившегося в границах Австро-Венгрии, Глебовицкий вошёл в историю, как литератор и политик.

Его перу принадлежат очерки и рассказы, освещающие нелёгкое житьё-бытьё буковинских крестьян под австрийским игом. Но не только о Буковине писал Николай Глебовицкий. От его пристального взора не ускользали факты жестоких репрессий против западнорусского населения со стороны австрийской государственной машины. Несколько рассказов и очерков он посвятил русской жизни австрийской Галиции.

В 1907 году 31-летний Глебовицкий избирается депутатом австрийского парламента. Габсбурги иногда позволяли себе такую игру в поддавки. Местным активистам предоставили возможность быть избранными, но отстаивать свою точку зрения в империи, где заправляли католики австрийцы да поляки, им было очень непросто. Но карпато-русские депутаты пытались. Пытался и Глебовицкий, защищавший своими пламенными речами право галицийских и буковинских крестьян на русский язык и русскую историю.

Глебовицкий поддерживал тех депутатов, которые выступали на русском языке. Речи по-русски для австрийского парламента были редкостью. Там привыкли слышать только немецкую и польскую речь. Как говаривал министр внутренних дел Австро-Венгрии барон Бинерт, в Австрии нет русского народа, кроме старообрядцев-липован. В ответ во властные учреждения поступили десятки тысяч заявлений в защиту русского языка.

Габсбурги держали курс на украинизацию края. Местному крестьянству вдалбливалась мысль, что украинцы – это не русские, а совсем иной народ. Поляки называли это «пустить русина на русина» (puscic Rusina na Rusina) и помогали австрийцам в этом деле. Для Глебовицкого и его единомышленников украинизация и хуторянство были сродни предательству заветов своих предков, берёгших Западную Русь от католического влияния.

В 1908 году Николай Глебовицкий посещает Россию, затем участвует в славянских съездах в Праге. С началом Первой мировой войны, как и сотни других карпатороссов, был брошен в концлагерь Талергоф. Из Талергофа он вышел живым, но с подорванным здоровьем. В 1918 г. Николай Глебовицкий скончался в возрасте 42-х лет.

Как писал Н. В. Водовозов в своей книге «Русские писатели в Галиции», «трагическая судьба Н. Глебовицкого стала типичной для русских писателей австрийской Галиции. Захватчики видели, что почти полуторавековое владычество их не сломило стремление населения Галиции к освобождению и воссоединению с восточными братьями, от которых они насильственно были отторгнуты около шести столетий назад. Самоотверженная деятельность русских писателей Галичины принесла свои плоды: разбудила в галичанах сознание своей национальности, исторической связи со всем русским народом, с его великой культурой».

Водовозов приводит цитату из письма Ленина к И. Арманд, где Ильич описывает встречу с одним русским солдатом, бежавшим в Швейцарию из германского плена: «Чрезвычайно интересно было посмотреть и послушать. Пробыл год в немецком плену (вообще там тьма ужасов) в лагере из 27.000 человек украинцев. Немцы составляют лагеря по нациям и всеми силами откалывают их от России; украинцам подослали ловких лекторов из Галиции. Результаты? Только-де 2.000 были за «самостийность» (самостоятельность в смысле более автономии, чем сепарации) после месячных усилий агитаторов! Остальные-де впадали в ярость при мысли об отделении от России и переходе к немцам или австрийцам. Факт знаменательный! Не верить нельзя. 27.000 – число большое. Год – срок большой. Условия для галицийской пропаганды – архиблагоприятные. И все же близость к великорусам брала верх».

Кровью и жизнями платили карпатороссы за верность русскому слову. Сегодняшние украинизаторы, засевшие уже в Киеве, за пропагандируемую ими самими украинскую идею пожертвовать своим толстым холёным брюхом не готовы. Напротив, они тут же перекрасятся и изменять своим взглядам, как только поменяется конъюнктура.

Пока им выгодно «балакать на украинський мови». Поэтому о Николае Глебовицком и его соратниках они постараются забыть навсегда. Но мы им напомним, что Галиция была некогда Западной Русью, а украинизаторская политика – инструментом убийства в руках Австро-Венгрии. Та самая политика, которую нынче восхваляют многие украинские парламентарии, запудривая своим гражданам мозги дешёвыми словесами о некоем возвышенном украинском патриотизме, которого в природе не существовало.

Павел Токарчук

http://www.segodnia.ru/content/124203

[Александр Васильевич]

Игумен  Кирилл  (Сахаров), Русская народная линия

Вспоминая первый концлагерь

Памяти жертв Талергофа



В 2005 году на территории нашего храма был установлен поклонный крест в память исповедников Православия в Западной Руси. Имеются в виду те, кто погиб накануне Первой  мировой войны, главным образом, в лагере Талергоф. Нужно сказать, что Галиция - древняя русская земля, здесь проживало одно из древнерусских племен, существовало сильное княжество. Князя Даниила Галицкого называли первым самодержцем Руси. Когда римский папа предложил ему свою помощь при условии принятия им католичества, Даниил сказал: «Таков ли меч у папы?» Как известно, родом из Галиции был святитель Петр, а во Львове трудился над печатанием книг диакон Иван Федоров. Стремясь подавить «пятую колонну», накануне большой воды, власти Австро-Венгрии начали массовые репрессии против приверженцев «русского мира» того времени. Триста униатских священников было уничтожено за склонность к Православию. Проводились казни, вешали крестьян, не отказывавшихся от русского имени. Многих заключили в лагеря. Самым крупным и страшным лагерем был лагерь в Талергофе. Это место находится около города Граци (сейчас там расположен аэропорт). Этот, по сути, первый концлагерь начал функционировать в сентябре 1914 года. Кладбище лагеря было упразднено в 1936 году. Останки двух с половиной тысяч человек были перенесены на сельское кладбище, где  в память об усопших была устроена часовня. Памятники украинской повстанческой армии имеются во многих городах Западной Украины, а в память жертвам Талергофа находится только во Львове на Алычаковском кладбище. Люди себя считали русинами, и это было главное, за это их держали в концлагерях, но если человек говорил что он украинец, его могли выпустить на все «четыре стороны». Когда Русская армия осенью 1914 года освободила значительную часть Галиции и вошла во Львов, местные жители тепло встречали наших воинов. Друг друга они понимали, австрийцы же, говорившие на немецком, не понимали языка галичан. Когда уроженец Галиции говорил, что он русин, австрийцы думали, что это шпион и казнили такового. Пытались ввести латиницу, чтобы еще больше оторвать галичан от Русского мiра, но это не получилось. Если это, к сожалению, случится, то Галиция в еще большей степени оторвется от Русского мiра.

До войны был арестован униатский священник Максим Сандович за то, что он перешел в Православие. А шестого сентября 1914 года его расстреляли за то, что он измерял глубину  воды в реке (якобы информация для русских войск). Его расстреливали на глазах у всех. Когда дважды выстрелили, он не упал и воскликнул: «Хай живе Свята Русь». Подошел австрийский офицер и выстрел из нагана в упор в голову. 11 крестьян повесили в одном селе за то, что они называли себя русскими. Во Львове живет Владимир Крушинский, его дед был униатским священником, и вот он теперь собирает сведения об этих трагедиях. В селе Заболотцы повесили 16 человек. В селе Устье сожгли храм. Протоиерей Иоанн Наумович был депутатом сейма, говорил, что мы не рутены, русские. Накануне Первой мировой войны 300 сел переселялись на восток с Галиции. Около 100 тысяч человек переселялись вглубь России, главным образом, в Пензенскую губернию. 400 священников были готовы перейти из униатства в Православие. Проводились опросы, около ста тысяч галичан высказались за русский язык. Были разные организации, «Руська Рада», например. В одном селе в 1881 году установили памятник Пушкину, но когда австрийские войска проходили мимо в 1914 году, его разрушили. Во Львове вели арестованных и одна девушка (дочь священника) увидела крест и взмолилась Богоматери, за это была убита с нагана в упор. Двух священников повесили за то, что они встречали русские войска. Было убито 30-40 тысяч. Были разные пытки: вешали, например, за ногу вниз головой. Первый политический процесс над москвофилами прошел в июне 15-го года в Вене, второй процесс - в 17-м году. В Бродах арестовали 60 мирян и троих священников. Ныне в этом городе раскольниками и униатами захвачены все храмы. Как рассказывал о. Ярослав - настоятель единственного храма Канонической Церкви - когда он начинал служение, в храме было 6 человек, а теперь около 300. Совершают крестные ходы в Почаевскую лавру. В храме мироточит икона Богородицы.

Надо знать трагическую историю Православия на Галичине в XX веке, чтобы правильно понимать происходящие там события.

http://ruskline.ru/analitika/2013/08/05/vspominaya_pervyj_konclager/

[Александр Васильевич]

Образ Русской земли в Галицко-Волынской летописи


_{Князь Даниил Галицкий}

Понять, каким представлялся образ Русской земли в Галицко-Волынской летописи, сегодня достаточно важно. Дело в том, что в последние годы Галицко-Волынская летопись – этот уникальный памятник общерусского значения, создававшийся между 1246 и 1292 годами и охватывающий события почти целого столетия (1201–1292), – стала, к сожалению, знаменем воинствующих украинских националистов. Для них эта летопись – первый памятник украинской литературы (некоторые, пытаясь сделать корректными свои высказывания, говорят: староукраинской). Объединителя Галицко-Волынской Руси князя Даниила пытаются сделать чуть ли не первым украинским властителем (то ли гетманом, то ли президентом), с особым удовольствием смакуют его унию с Римом (правда, еще вопрос, а была ли она в собственно церковном смысле) и стыдливо забывают упомянуть, что с Римом он разорвал вскоре после того, как получил корону от папы Иннокентия IV. Голословно утверждается, что Галицко-Волынская Русь в ΧΙΙΙ веке не имела ничего общего с прочими русскими землями, она-де – сама по себе.

Начиная с ΧVI века, сначала поляки и униаты, а затем австрийцы, венгры и украинофилы пытались железом и кровью стереть с Галицко-Волынской земли всякие следы Православия и русскости, истребить самое имя Руси на этой многострадальной земле. Памятными вехами являются 1914–1915 годы, когда было уничтожено, по разным оценкам, от 60 000 до 80 000 православных русинов, а также 1941–1944 годы, когда на Галичине истреблялись не только поляки и евреи, но и русские – носители русского сознания и православной веры. Теперь воюют с прошлым, пытаясь стереть русское имя из памятников истории и памяти народной.

Но если мы вглядимся в этот уникальный источник – Галицко-Волынскую летопись, то с удивлением увидим, что он, как и «Слово о полку Игореве», пронизан общерусским сознанием, болью за всю Русскую землю. Самый язык Галицко-Волынской летописи, при всех его особенностях, это язык древнерусский. Лучшим доказательством того, что в сознании книжников, создававших Галицко-Волынскую летопись, Русская земля была единой, являются включенные в летопись повесть о битве при Калке, рассказ о нашествии Батыя на Северо-Восточную Русь и о героической защите ее городов – Рязани, Владимира, Козельска, та скорбь, которая ощущается в величественных и простых словах этих повествований. Это и приводимые ниже наблюдения показывают, что и в ΧΙΙΙ веке раздробленная, растерзанная и страдающая Русь была духовно единой, в первую очередь благодаря единой православной вере, которая во многом формировала общерусское сознание и образ единой Русской земли, завещанной потомкам, в том числе и нам с вами.

***

Галицко-Волынская летопись в течение многих лет оказывалась в центре внимания исследователей[1]. Прежде всего – в связи с дискуссией об общерусском сознании[2], одним из памятников которого и является Галицко-Волынская летопись (далее ГВЛ), наряду с такими шедеврами прошлого, как «Слово о полку Игореве»[3], «Слово о погибели земли Русской»[4] и др.  

Прежде всего, следует рассмотреть, какие смыслы вкладывались составителями летописи в слова «Русь», «русский». Это понятия многозначные. Во-первых, это хороним[5], обозначающий Киевщину, Киевскую землю. Приведем лишь несколько примеров. Первый из них – запись за 6732 (1224) год, рассказывающая о Калке: «Мьстиславъ бо бѣ со всими князьями рускыми и Черниговьскыми… Прибѣгшимъ же половцемь в Рускую землю, глаголющимъ же имъ рускимъ княземь: “Аще не поможета намъ, мы нынѣ исѣчени быхомъ, а вы наутрѣе исѣчени будете”»[6]. Здесь явно имеется в виду только Киевщина, поскольку в данном случае понятие «русский» отделяется даже от Черниговского княжества.

Другой пример – запись за 6739 (1231) год: «Данилъ жь из Руской земля взя собѣ часть Торцький, и паки да и дѣтемь Мьстиславлимъ, шюрятомъ своимъ. Рекъ имъ: “За отца вашего добродѣанье приимете ни держите Торцький городъ”»[7].

Как известно, Торческ находился в Поросье, на Киевщине, поэтому в данном случае термин «Русская земля», несомненно, означает «Киевское княжество».

За 6742 (1234) год – следующий пример: «Половцем же пришедшимъ Кыеву и плѣнящимъ землю Рускую. Данилъ бо бѣ изнемоглъся»[8]. Как известно, этот набег затронул лишь Киевские пределы. И, наконец, трагический рассказ о взятии Киева монголами в 1240 году: «Въ лѣто 6748. Приде Батый Кыеву в силѣ тяжьцѣ, многомь множьствомь силы своей, и окружи град, и остолпи сила татарьская, и бысть град в обьдержаньи велицѣ. И бѣ Батый у города и отроци его обьсѣдяху град. И не бѣ слышати от гласа скрипания телѣгъ его, множества ревения вельблудъ его, и рьжания от гласа стадъ конь его, и бѣ исполнена земля Руская ратных»[9].

Однако это далеко не единственное значение термина «русский». Он может относиться не только к Киевской земле, но также и к Черниговской и Переяславской. Приведем пример из записи за 6745 (1237) год: «Батыеви же вземшю Козлескъ, и поиде в землю Половецькую. Оттуда же поча посылати на грады русьскые и взять град Переяславль копьемь, изби всь…»[10].


_{Оборона Козельска, миниатюра XVI века из Никоновской летописи}


В целом ряде контекстов Русской землей называется Галицкая земля. Вот запись за 6709 (1201) год: «…велику мятежю воставшю в землѣ Руской, оставившима же ся двѣима сынома его: единъ 4 лѣт, а другии дву лѣтъ»[11].

Другой пример, взятый из записи за 6737 (1229) год: «Андрѣеви же пришедшу ко отцю си и брату, и Судиславу глаголюще непрестаньно: “Изѣидете на Галичь, и приимете землю Рускую. Аще не поидеши, укрѣпяться на ны”»[12].

Однако не только Галицкая, но и Галицко-Волынская земля может быть названа «Руской землей». Так, в записи за 6748 (1240) год читаем: «И приде [Батый] Каменцю, Изяславлю, взятъ я. Видивъ же Кремянѣць и градъ Даниловъ, яко не возможно прияти ему, и отъиде от нихъ. И приде к Володимеру, и взя и копьемь, и изби и не щадя. Тако же и град Галичь, иныи грады многы, имже нѣсть числа. Дмитрови же, Кыевьскому тысяцкому Данилову, рекшу Батыеви: “Не мози стряпати в землѣ сей долго, время ти есть на угры уже поити. Аще ли встряпаеши, земля ти есть силна. Сберуться на тя и не пустять тебе в землю свою”. Про то же рече ему, види бо землю гибнущу Рускую от нечестиваго»[13].

Приведем другой пример, в котором и Козельск также сопричисляется к Русской земле: «Тогда бо бѣахуть Мьстиславъ Романовичь в Кыевѣ, а Мьстиславъ в Козельскѣ и Черниговѣ, а Мьстиславъ Мьстиславичь в Галичѣ, то бо бѣаху старѣйшины в Руской земли»[14].

Но понятие «русский» является и этнонимом. «Русский» в ряде позиций противопоставляется ляхам, половцам, уграм и т.д. Вот пример из записи за 1202 год: «Въ лето 6710. Собравшю же Рурику половци и руси много»[15]; другой пример – из записи за 6716 (1208) год: «Онем же ѣдущимъ напреди ими к Лютой рѣцѣ, оже быша не приѣхалѣ ляховѣ и русь. И сошедшее одва препровадиша рѣку Лютую, половцемъ стрѣляющимъ и руси противу имъ»[16].

Характерна и хвастливая поговорка бана Фильния: «Острый мечь, борзый конь, многая Руси…» При этом русью именуются и подданные князя Ростислава, правившего на Дунае, вне пределов собственно Русской земли.

И, наконец, понятие «Русь, русский» является политонимом и культуронимом[17], обозначающим всё пространство древней домонгольской Руси. Особенно это характерно для описания битвы при Калке – общерусской трагедии: «Бысть побѣда на вси князи рускыя. Тако же не бывало никогда же»[18].


_{Н.В. Неврев "Роман Галицкий принимает послов папы Иннокентия III", 1875}
    

Отметим, что тема единой Руси вводится с самого начала повествования – с рассказа о Романе Мстиславиче: «В лѣта 6709 [1201] начало княжения великаго князя Романа, како державего бывша всей Руской земли князя галичкого. По смерти же великаго князя Романа, приснопамятнаго самодержьца всея Руси…»[19]. Обратим внимание, что Роман Мстиславич именуется самодержцем, по-гречески – αὐτοκράτορος. Таким образом, Роман считается преемником византийских василевсов. Для этого была известная причина: как считает А.В. Майоров, вторым браком Роман был женат на дочери Алексия Ангела[20]. Родство с царствующим византийским домом как бы давало право Роману на царский титул. Соответственно Русь мыслится как некое царство. Это подтверждается и записью за 1250 год – рассказом о пребывании князя Даниила в Орде: «О злая честь татарьская! Его же отець бѣ царь в Руской земли, иже покори Половецькую землю и воева на иные страны всѣ»[21]. Но если Роман Мстиславич мыслится как царь в силу византийского преемства[22], то его власть является сакральной и, соответственно, эта сакральность переносится и на его сына Даниила. И хотя автор оговаривается, что «сынъ того не прия чести», но эта оговорка относится ко всеобщему унижению русских князей под татарской властью: «То иный кто можеть прияти? Злобѣ бо ихъ и льсти нѣсть конца»[23].

Татарская власть такова, что унижает даже и царей: «Приходящая цари, и князи, и велможѣ солнцю и лунѣ и земли, дьяволу и умершимъ въ адѣ отцемь ихъ и дѣдомъ и матеремь водяше около куста покланятися имъ».

Можно сказать, что отсвет отцовской священной власти падает и на Даниила. Отчасти поэтому измена ему становится духовным преступлением, не случайно в записи за 6738 (1230) год бояре именуются «безбожными», а разрушение их планов является делом Божественного Промысла: «Крамолѣ же бывши во безбожныхъ боярехъ галичкыхъ: свѣтъ створше со братучадьемь его Олександромъ на убьенье и преднее землѣ его. Сѣдящим же имъ в думѣ и хотящимъ огнемь зажещи, милостивому Богу вложившю во сердце Васильку изиити вонъ, и обнажившу мѣчь свой играя на слугу королева, иному похвативши щитъ играющи. Невернымъ Молибоговидьчьмь узрѣвши се, страхъ имъ бысть от Бога, рекъшимъ, яко: “Свѣтъ нашь раздрушися”. И побѣгшимъ имъ, яко оканьны Святополкъ»[24].

Отметим, что изменники сравниваются со Святополком Окаянным, что не случайно, ибо, по свидетельству «Повести временных лет», Святополк умер где-то между Польшей и Чехией. Таким образом, изменники не только являются иудами и безбожниками, но и изгоями: святая Русская земля их не принимает, а выбрасывает из себя, как море выбрасывает гнилое.

Еще более характерный эпизод – с проклятием Жирослава (1226): «Князю же обличившю Жирослава изгна и от себе, якоже изгна Богъ Каина от лица Своего, рекы: “Проклять ты! Буди стоня и трясыся на земли, якоже раздвиже земля уста своя прияти кровь брата твоего”. Якоже и Жирославъ разъдвиже уста своя на господина своего, да не будеть ему пристанъка во всихъ земляхъ в Рускихъ и во Угорьскыхъ, и ни в ких же странахъ, да ходить шатаяся во странахъ, желание брашна да будеть ему, вина же и олу, по скуду да будеть ему, и да будеть дворъ его пустъ и в селѣ его не будеть живущаго»[25].

Здесь мы видим две библейские аллюзии. Первая – из книги Бытия, истории Авеля и Каина: «Буди стоня и трясыся на земли, яже раздвиже земля уста своя прияти кровь брата твоего» (Быт. 4: 11)[26]. Вторая – из псалма 108, который читался при анафематствовании: «да будеть дворъ его пустъ и в селѣ его не будеть живущаго». Стоит также упомянуть, что эта цитата присутствует в Деяниях святых апостолов при рассказе об Иуде, который приобрел «землю неправедной мздою» (Деян. 1: 18). Итак, Жирослав становится вторым Каином, а его измена приравнивается к первому братоубийству, оскверняющему землю. Кроме того, он – второй Иуда. Именно поэтому святая Русская земля и извергает его из своих пределов и обрекает на скитания в чужих странах «стеная и шатаясь». Священное пространство – «земля живых» – не терпит на себе духовного мертвеца и предателя.

В ГВЛ встречается прямая аналогия между Русью (точнее – Галицко-Волынской землей) и Израилем. Рассмотрим известие от 6737 (1229) года: «Изииде же Бѣла риксъ, рекъмый король Угорьскый, в силѣ тяжьцѣ. Рекшю ему, яко: “Не имать остатися градъ Галичь. Нѣсть кто избавляя и от руку моею”. Вшедъшу же ему во горы Угорьскыѣ, посла на ны Богъ архангела Михаила отворити хляби небесныя. Конем же потопающимъ и самѣмь возбѣгающимъ на высокая мѣста, оному же одинако устремисшися прияти град и землю. Данилови же молящуся Богу, избави и Богъ от рукы силных. И обиступи град, и посла посолъ, и воспи посолъ гласомъ великом и рече: “Слышите словеса великого короля угорьского. Да не уставляеть васъ Дьмьянъ глаголя: "И-земля изимьть ны Богъ". Ни да уповаеть вашь Данилъ на Господа, глаголя: "Не имать предати град сесь королеви угорьскому". Толико ходилъ на ины страны, то кто можеть одержати от руку моею и от силъ полковъ моихъ”. Дьмьянъ же одинако крѣпяшеся, грозы его не убояся. Богъ поспѣшникъ бысть ему… Богъ попусти на нѣ рану фараонову. Град же крѣпляшеся, а Бѣла изнемогаше. И поиде от града, оставившю же ему люди за собою, оружники многи и фаревникы. Нападшимъ же на нѣ гражаномъ мнозимъ, впадаху в рѣку, инии же избьени быша, инии язвени быша, инии же изоимани быша. Яко инде глаголеть: “Скыртъ рѣка злу игру сыгра гражаномъ”, тако и Днѣстръ злу игру сыгра угромъ. Оттуду же поиде король ко Василеву и переиде Днѣстръ, и поиде ко Пруту. Богъ бо попустилъ бѣашеть рану, ангелъ бьяшеть ихъ, сице умирающимъ: инии же изъ подъшевь выступахуть, акы ис чрева, инии же во конѣ влѣзъше, изомроша, инии же, около огня солѣзъшеся и мясъ ко устомъ придевоше, умираху, многими же ранами разными умираху, хляби бо небесныи одинако топяхуть. И ушедшю же ему за невѣрьство бояръ галичкихъ, Данилъ же Божьею волею одерьжа градъ свои Галичь»[27].

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

В этом диалоге мы видим прямую параллель с рассказом из книги Исаии (37) – о приходе Синахериба (слав. Сеннахерима) под Иерусалим. И сама речь Белы напоминает горделивые слова Рабсака, вельможи Синахериба: «Так говорит царь: пусть не обольщает вас Езекия, ибо он не может спасти вас; и пусть не обнадеживает вас Езекия Господом, говоря: “спасет нас Господь; не будет город сей отдан в руки царя Ассирийского”. Не слушайте Езекии, ибо так говорит царь Ассирийский: “примиритесь со мною и выйдите ко мне… да не обольщает вас Езекия, говоря: Господь спасет нас. Спасли ли боги народов, каждый свою землю, от руки царя Ассирийского? Где боги Емафа и Арпада? Где боги Сепарваима? Спасли ли они Самарию от руки моей? Который из всех богов земель сих спас землю свою от руки моей? Так неужели спасет Господь Иерусалим от руки моей?”» (Ис. 36: 14–20).

И как известно, Синахериб кончил печально: «“…По той же дороге, по которой пришел, возвратится, а в город сей не войдет, говорит Господь. Я буду охранять город сей, чтобы спасти его ради Себя и ради Давида, раба Моего”. И вышел Ангел Господень и поразил в стане Ассирийском сто восемьдесят пять тысяч человек. И встали поутру, и вот, всё тела мертвые. И отступил, и пошел, и возвратился Сеннахирим, царь Ассирийский» (Ис. 37: 34–37).

Возникает вопрос, почему автор всё же сравнивает Белу с фараоном, а не с Синахерибом? Вероятно, в силу аналогии обильных дождей, вызвавших эпидемию болезней в войске Белы: с потоплением войск фараона в Красном море: эта параллель была более выигрышной и понятной древнерусскому читателю, который слышал чтение о Сеннахериме раз в год – в Великий пост, а о коне и всаднике, ввергнутом в море Чермное, – практически во время каждой утрени.

Однако и та и другая реминисценция из Священного Писания говорит об образе Руси как новой Святой Земли, а русского народа – как Нового Израиля[28].

Соответственно, и жизнь Руси и русского народа во многом осмысляется в парадигме жизни Израиля: вождение Богом ко спасению и наказание за грех и непослушание. Вот как осмысляется победа татар при Калке: «Бысть побѣда на вси князи рускыя. Такоже не бывало никогдаже. Татаром же побѣдившимъ русьскыя князя за прегрешение крестьяньское, пришедшимъ и дошедшимъ до Новагорода Святополчьского. Не вѣдающим же руси льсти ихъ, исходяху противу имъ со кресты, они же избиша ихъ всих»[29].

В чем конкретно заключается христианское прегрешение, автор не поясняет, однако, исходя из контекста – рассказа о княжеской розни, которая привела к катастрофе, можно сделать вывод, что этим грехом было несогласие, «непособие» князей. К тому же могла присутствовать мысль о том, что Бог наказывает подобное подобным: за коварство князей во время междоусобий Бог может карать коварством внешнего врага.

Однако, по мнению летописца, Бог перемежает наказание милосердием. В известии за тот же год мы читаем: «Ожидая Богъ покаяния крестьянскаго, и обрати и воспять на землю восточную, и воеваша землю Таногустьску и на ины страны. Тогда же и Чаногизъ кано ихъ таногуты убьенъ бысть. Ихже прельстивше и послѣди же льстию погубиша. Иные же страны ратми, наипаче лестью погубиша»[30].

Здесь мы находим нетривиальное известие о том, что Чингиз-Хан при завоевании Тангутского царства был убит, а не умер своей смертью[31]. Но для нас гораздо важнее, что война монголов на Востоке осмысляется как милость Божия к Русской земле, что типологически сопоставимо с теми или иными политическими событиями в истории Ветхого Завета, осмысляемыми как Божественное милосердие по отношению к Израилю.

В теме Руси как Нового Израиля особенно важна тема Нового Иерусалима. В ее контексте показательно похвальное слово Владимиру Васильковичу, которое исследователи по справедливости выводят из «Слова о Законе и Благодати»[32]:

«И чести тя обѣщника Господь на небесехъ сподоби благовѣрья твоего ради, еже имѣ в животѣ своемь, добръ послухъ благовѣрью твоему, обителниче святая, церькви святая Богородица Марья, юже созда прадѣдъ твой на правовѣрнѣй основѣ, идеже и мужественое твое тѣло лежить, жда трубы архангеловы. Добрѣ зѣло послухъ брат твой Мьстилавь, егоже сотвори Господь намѣстника по тобѣ твоему владычеству, не рушаща твоих уставъ, но утверждающа, ни умаляюща твоему благовѣрью положения, но паче прилагающа, не казняща, но вчиняюща, иже нескончанаа твоя учиняюща, аки Соломонъ Давида, иже в домь Божий великый и святый его мудростью созда на святость и очищение граду твоему, иже всякою красотою украси, златомь и сребромъ и каменьемь драгимъ, и сосуды честными, яже церкви дивна и славна всѣмъ окружнымъ сторонам, акаже ина не обрящеться во всей полунощий земля от востока и до запада. И славный городъ твой Володимерь, величествомь, акы вѣнчемь, обложенъ! Преда люди твоя и городъ святѣй славнѣй и скорѣй на помощь христьяномъ святѣй Богородици. Да еже челование архангелово дасть Богородици – будеть и городу сему. Ко оной бо: “Радуйся, обрадованная, Господь с тобою!”, к городу же “Радуйся, благовѣрный городе, Господь с тобою!” Востани от гроба твоего, о честная главо, востани, отряси сонъ, нѣси бо умерлъ, но спишь до обыдаго востания! Востани, нѣси бо вьмерлъ! Нѣсть бо ти умерети, лѣпо вѣровавшу во Христа, всему миру живодавча. Отряси сонъ! Возведи очи, да видиши, какоя тя чести Господь тамо сподобив постави. И на землѣ не бес памяти тя поставилъ братомь твоимь Мьстиславомъ. Востани, видь брата твоего, красящаго столъ земля твоея и зрениа сладкаго лице его насыщаася»[33].

Сопоставим этот фрагмент со «Словом о Законе и Благодати»: «Добръ послухъ благовѣрию твоему, о блажениче, святаа церкви Святыа Богородица Мариа, юже създа на правовѣрьнѣи основѣ, идеже и мужьственое твое тѣло нынѣ лежит, жида трубы архангельскы. Добръ же зѣло и вѣренъ послухъ сынъ твои Георгии, егоже сътвори Господь намѣстника по тебѣ твоему владычьству, не рушаща твоих уставъ, нъ утвержающа, ни умаляюща твоему благовѣрию положениа, но паче прилагающа, не казяща, нъ учиняюща. Иже недоконьчаная твоя наконьча, акы Соломонъ Давыдова, иже дом Божии великыи святыи его Премудрости създа на святость и освящение граду твоему, юже съ всякою красотою украси: златомъ и сребромъ, и камениемь драгыимъ, и съсуды честныими. Яже церкви дивна и славна всѣмь округьниимъ странамъ, яко же ина не обрящется въ всемь полунощии земнѣѣмь ото въстока до запада.

И славныи градъ твои Кыевъ величьствомъ, яко вѣнцемь, обложилъ, прѣдалъ люди твоа и градъ святыи, всеславнии, скорѣи на помощь христианомъ Святѣи Богородици, еи же и церковь на Великыихъ вратѣх създа въ имя первааго Господьскааго праздника – святааго Благовѣщениа, да еже цѣлование архангелъ дасть Дѣвици, будеть и граду сему. Къ онои бо: «Радуися, обрадованаа! Господь с тобою!», къ граду же: «Радуися, благовѣрныи граде! Господь с тобою!» Въстани, о честнаа главо, от гроба твоего! Въстани, оттряси сонъ! Нѣси бо умерлъ, нъ спиши до обьщааго всѣмъ въстаниа. Въстани, нѣси умерлъ! Нѣсть бо ти лѣпо умрѣти, вѣровавшу въ Христа, живота всему миру. Оттряси сонъ, възведи очи, да видиши, какоя тя чьсти Господь тамо съподобивъ, и на земли не беспамятна оставилъ сыномъ твоимъ. Въстани, виждь чадо свое Георгиа, виждь утробу свою, виждь милааго своего, виждь егоже Господь изведе от чреслъ твоихъ, виждь красящааго столъ земли твоеи – и возрадуися и възвеселися!»[34].


_{Освящение Десятинной церкви. Миниатюра Радзивилловской летописи.}
   

Итак, типологически Владимир связывается с Киевом, Владимир Василькович – со святым равноапостольным Владимиром, а церковь Успения во Владимире – с Десятинной Церковью. Следует вспомнить, что в «Слове о Законе и Благодати», согласно авторитетному мнению исследователей, Киев описывается одновременно как новый Константинополь и новый Иерусалим, а Десятинная Церковь – как Новый Сион[35].

Следовательно, в ГВЛ Владимир Волынский опосредованно является Киевом, Константинополем и Иерусалимом. При этом храм Успения является Новым Сионом, а весь город – Новым Иерусалимом и Новым Сионом – уделом Пресвятой Богородицы.

С известной осторожностью можно выделить концепт «стана святых и города возлюбленных», присутствующий в Галицко-Волынской летописи при описании Холма: «Холмъ бо городъ сиче бысть созданъ Божиимъ веленьемь. Данилови бо княжащу во Володимѣрѣ, созда градъ Угорескь и постави во немь пискупа. Яздящу же ему по полю и ловы дѣющу, и видѣ мѣсто красно и лѣсно на горѣ, обьходящу округъ его полю. И вопраша тоземѣць: “Како именуеться мѣсто се?” Они же рекоша: “Холмъ ему имя есть”. И возлюбивъ мѣсто то, и помысли, да сожижеть на немь градець малъ. Обѣщася Богу и святому Ивану Златоусту, да створить во имя его церковь. И створи градѣць малъ. И видѣвъ же, яко Богъ помощникъ ему, и Иоанъ спѣшникъ ему есть, и созда град иный, егоже татарове не возмогоша прияти, егда Батый всю землю Рускую поима. Тогда и церковь святой Троицѣ зажьжена бысть, и пакы создана бысть. Видивъ же се князь Данило, яко Богу поспѣвающу мѣсту тому, нача призывати приходаѣ нѣмцѣ и русь, иноязычникы и ляхы. Идяху день и во день и уноты и мастерѣ всяции, бѣжаху ис татаръ сѣдѣлници, и лучници, и тулници, и кузницѣ желѣзу, и мѣди, и сребру. И бѣ жизнь, и наполниша дворы окрестъ града поле села»[36].

С одной стороны, посвящение Холма святому Иоанну Златоусту – свидетельство константинопольских смыслов; с другой стороны, имя Иоанн вызывает в памяти имя святого Иоанна Богослова – тайнозрителя последних судеб человечества. Ключевыми словами являются слова о том, что татары не смогли взять его, а в дальнейшем он становится прибежищем для христиан, спасающихся от татар.

Не лишне упомянуть о смысловой параллели с Битольской надписью царя Ивана Владислава: «В лѣто 6525 от створения мира обнови ся съ градъ зидаемъ и делаем Иоанномъ самодрьжцемъ блъгарскиом и помощию и молитвами пресвятыя Владычица нашея Богородица и двунадесяти апостолъ на убежище и спасение и жизнь болгаромъ»[37].

Собственно говоря, особого обновления Битоля не было: были обновлены лишь стены города. Отметим: значимо, что поновление стен считается обновлением города и соответственно неким церковным празднеством, сравнимым с обновлением храма. Соответственно, Битоль становится неким святым градом, обновляемым с помощью Пресвятой Богородицы и двенадцати апостолов. Отметим: упоминание о Пресвятой Богородице наводит на мысль об образе Битоля как Нового Сиона.

Учитывая то, что Битоль созидается «на убежище и спасение», он становится своеобразным новым Иерусалимом, «станом святых и городом возлюбленных». Значима и вряд ли случайна параллель между словами «на жизнь болгаром» в Битольской надписи и «жизнь бэ» в ГВЛ.

Возвращаясь к Холму, отметим, что также значимо создание и Троицкой Церкви. Посвящение Троице в домонгольской Руси весьма редко: из известных случаев – только церковь Святой Троицы во Пскове. Само посвящение Троице связано с Пятидесятницей, с сошествием Святаго Духа на апостолов и, следовательно, со Святым Сионом, с горницей, где и произошло «снитие огненных языков» Духа. Наконец, Холм создается «Божиим велением», что отчасти указывает на необычный характер его постройки.

Возможно, что характер описания церкви святого Иоанна также отчасти структурируется Апокалипсисом: «Созда же церковь святаго Ивана, красну и лѣпу. Зданье же еѣ сиче бысть: комары 4, с каждо угла преводъ и стоянье ихъ на четырехъ головахъ человѣцскихъ, изваяно отъ нѣкоего хытрѣца. Окъна 3 украшена стеклы римьскими; входящи во олтарь стояста два столпа от цѣла камени и на нею комара и выспрь же, вѣрхъ украшенъ звѣздами златыми на лазурѣ»[38].

Характерно, что автор данного фрагмента ГВЛ начинает свое описание не с купола или фасада, а с четырех столпов «с головами человеческими», что наводит на аналогию с четырьмя животными Апокалипсиса, на которых пребывает Престол Бога. Аналогия с описанием небесного торжества в Откровении закрепляется описанием верха Церкви, украшенного златыми звездами, который символизирует небо.

Все эти данные указывают на образ Холма как на Новый Иерусалим, «стан святых и город возлюбленных».

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Основание города в ГВЛ временами связано с мессианскими христологическими пророчествами. Характерен рассказ в ГВЛ об основании Каменца в 1276 году: «И посемь вложи Богъ во сердце мысль благу князю Володимерови, нача собѣ думати, абы кде за Берестьемь поставити городъ. И взя книги пророческыя, да тако собѣ во сердци мысля рче: “Господи Боже сильный и всемогий, своимъ словомъ все созидая и растрая, што ми, Господи, проявишь, грѣшному рабу своему, и на томъ стану”. Розъгнувъ же книги, и выняся ему пророчьство Исаино: “Духъ Господень на мнѣ, егоже ради помаза мя благовѣстить нищимъ, посла мя ицѣлити скрушенымъ сердцемь, проповѣдати полоненикомъ отпущение и слѣпымъ прозрѣние, призывати лѣто Господне приятьно и день воздания Богу нашему, утѣшити вся плачющаяся, дати плачющимся Сивоону славу, за попелъ помазание… веселье, украшение за духъ уныния, и нарекуться роди правды, насажение Господне со славу, и созижють пустыня вѣчная запустѣвшая преже, воздвигнути городы пусты, запустѣвшая от рода”. Князь же Володимѣръ от сего пророчества уразумѣ милость Божию до себе, и нача искати мѣста подобна, абы кдѣ поставить городъ. Си же земля опустѣла, по 80 лѣт по Романѣ. Нынѣ же Богъ воздвигну ю милостью своею. Князь же самъ ѣха с бояры и слугами, и улюби мѣсто то надъ берегомъ рѣкы Лысны. И отреби е, и потомъ сруби на немь городъ, и нарче имя ему Каменѣць, зане бысть земля камена»[39].

Отметим, что это пророчество Исаии (Ис. 61: 1–4) читается на паримиях в Великую субботу, в предпразднство Пасхи. Оно также цитируется в Евангелии от Луки (4: 17–19), которое читается в Новолетие – на церковный Новый год (1 сентября). Литургический контекст дает нам дополнительные смыслы: так, на паримиях Великой субботы читается и другой фрагмент из Исаии, непосредственно связанный с темой Нового Иерусалима: «Светися, светися, Иерусалиме, прииде бо светъ твой». Тема же Новолетия в византийском литургическом сознании была связана не только с благословением настоящего времени, но и эсхатологическим будущим. Соответственно, рассказ об обновлении некогда запустелого места и построении града связан в конечном счете с концептами нового неба и новой земли, а также – Нового Иерусалима.

Подведем итоги.

1. Понятие «Русская земля» в Галицко-Волынской летописи является хоронимом, обозначающим Киевщину, Киевскую землю.

2. Этот хороним может в ряде контекстов относиться также к Галицкой и Волынской земле, а также и к другим русским княжествам, например Козельскому.

3. Понятие «русский» является этнонимом. «Русские» в ряде позиций противопоставляются ляхам, половцам, уграм и т.д

4. Понятие «Русь, русский» является политонимом и культуронимом, обозначающим всё пространство древней домонгольской Руси.

5. В связи с тем, что князь Роман Мстиславович именуется царем, можно утверждать, что Русь мыслится как некое царство и как царство священное, коль скоро измена Даниилу Романовичу осмысляется как безбожное деяние, подобное каинову или иудину греху.

6.В ГВЛ встречается прямая аналогия между Русью (точнее – Галицко-Волынской землей) и Израилем. Соответственно Русь является святой землей, и ее судьбы во многом соответствуют путям древнего Израиля, соотносясь с концептами Божественного водительства, а также народного преступления и Божественного наказания. Один из примеров – сопоставление короля Белы с Синахерибом и Фараоном.

7. В похвале Владимиру Васильковичу, а также рассказах о построении Холма и Каменца ощущается влияние концепта «Святой Града – Новый Иерусалим».

Диакон Владимир Василик

25 сентября 2013 года

<sub>[1] Полную библиографию см.: Галицко-Волынская летопись. СПб., 2005. С. 412–421 (далее – ГВЛ, страница, затем в скобках – номер столбца по Ипатьевской летописи).

[2] См. в частности: Седов В.В. Древнерусская народность // Седов В.В. Славяне. М., 2005. С. 576–580.

[4] Там же. С. 240.

[6] ГВЛ. С. 89 (Кол. 640). – «Мстислав же был со всеми князьями русскими и черниговскими. Когда половцы прибежали в Русскую землю, то сказали они русским князьям: “Если вы нам не поможете, то сегодня мы были побиты, а вы завтра побиты будете”».

[8] ГВЛ. С. 103 (Кол. 664). – « Половцы же пришли к Киеву и захватили Русскую землю. Даниил обессилел».

[10] ГВЛ. С. 107 (Кол. 671). – «Взяв Козельск, Батый пошел в Половецкую землю. Оттуда стал посылать на русские города, и взял приступом город Переяславль и разрушил весь…»

[12] «Андрей пришел к отцу своему и брату, а Судислав непрестанно говорил: “Идите на Галич и захватите землю Русскую. Если не пойдете, они станут сильнее нас”».

[14] ГВЛ. С. 89 (Кол. 640).

[16] ГВЛ. С. 82 (Кол. 629). – «Они (угры) поехали вперед к Лютой реке, чтобы не пришли туда ляхи и русские; сойдя с коней, они перешли реку, в то время как половцы и русские стреляли в них».

[18] ГВЛ. С. 90 (Кол. 643).

[20] См.: Майоров А.В. Ангел из Галича // Византийский временник. Версию о византийском происхождении супруги Романа Мстиславовича разделял ряд других ученых – Майлат, Баумгартен, Граля. См.: ГВЛ. С. 185–186.

[22] Титулом «царь» в ГВЛ постоянно именуется только император Священной Римской империи. Единственный раз – Великий Хан (Менгу). О титуле см., в частности: Успенский Б.А. Царь и патриарх. М., 1996.

[24] ГВЛ. С. 98–99 (Кол. 656). – «Крамола возникла среди безбожных галицких бояр: они устроили заговор с родичем Даниила – Александром – его убить, а землю его передать. Пока они совещались, замышляя устроить поджог, милостивый Бог вложил в сердце Васильку выйти и обнажить меч в шутку против слуги короля, а другому, также играя, подхватить щит. Изменники Молибоговичи увидели это, и Бог внушил им страх, и они сказали: “Наш замысел разрушен”. И побежали они, как окаянный Святополк».

[26] Интересно, что бунтовщик именуется Каином за шесть веков до возникновения революционной «каинической» традиции – до Байрона, Бодлера и Эжена Потье.

[28] Указание на помощь архангела Михаила также связано с темой Израиля: архангел Михаил встречает Иисуса Навина перед входом в Землю обетованную (см.: Нав. 5: 13–15). Кроме того, согласно преданию, Ангел Господень, поразивший войско царя Синахериба, был именно Михаил. Наконец, потопление войска Белы силою архангела Михаила является своеобразной инверсией чуда архистратига Михаила в Хонех, где тот предотвратил потопление христианского храма. Отметим, что архангел Михаил является покровителем князя Даниила, как гласит известие за 6758 (1249) год, и именно ему молится князь перед поездкой в Орду, «чуя беду страшну и грозну» (см.: ГВЛ. С. 118 (Кол. 688).

[30] Там же. – «Ожидая покаяния христиан, Бог повернул татар назад на восточную землю, и они завоевали землю Тангутскую и иные страны. Тогда же их Чингисхан был убит тангутами. Татары же обманули тангутов и впоследствии погубили обманом. И другие страны они погубили – ратью, а больше всего обманом».

[32] См., в частности: Насонов А.Н. История русского летописания. М., 1969. С. 236–242.

[34] Библиотека литературы Древней Руси. Т. 1. М., 2005. С. 255. – «Доброе свидетельство твоего, о блаженный, благочестия – святая церковь Пресвятой Богородицы Марии, которую воздвиг ты на православном основании и где и поныне мужественное тело твое лежит, ожидая архангельской трубы. Доброе же весьма и верное свидетельство <тому> – и сын твой Георгий, которого соделал Господь преемником власти твоей по тебе, не нарушающим уставов твоих, но утверждающим, не сокращающим учреждений твоего благоверия, но более прилагающим, не разрушающим, но созидающим. Недоконченное тобою он докончил, как Соломон – <предпринятое> Давидом. Он создал дом Божий, великий и святой, <церковь> Премудрости Его – в святость и освящение граду твоему, – украсив ее всякою красотою: и золотом, и серебром, и драгоценными каменьями, и дорогими сосудами. И церковь эта вызывает удивление и восхищение во всех окрестных народах, ибо вряд ли найдется иная такая во всей полунощной стране с востока до запада. И славный град твой Киев он окружил величием, как венцом, и народ твой и град святой предал <в покровительство> скорой Помощнице христианам Пресвятой и Преславной Богородице, Которой на Великих вратах и церковь воздвиг во имя первого Господского праздника — святого Благовещения, чтобы приветствие, возвещенное архангелом Деве, прилагалось и к граду сему. И если Той <возвещено было>: «Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою!», то граду: «Радуйся, град православный! Господь с тобою!» Востань, о честная глава, из гроба твоего! Востань, отряси сон! Ибо не умер ты, но спишь до всеобщего востания. Востань, не умер ты! Не надлежало умереть тебе, уверовавшему во Христа, <Который есть> Жизнь, <дарованная> всему миру. Отряси сон <свой>, возведи взор и узришь, что Господь, таких почестей сподобив тебя там, <на небесах>, и на земле не без памяти оставил в сыне твоем. Востань, посмотри на чадо свое, Георгия, посмотри на возлюбленного своего, посмотри на того, что Господь извел от чресл твоих, посмотри на украшающего престол земли твоей – и возрадуйся и возвеселись!

[36] ГВЛ. С. 134 (Кол. 715). – «Город Холм был создан, по Божию повелению, таким образом. Когда Даниил княжил во Владимире, он создал город Угровск и поставил в нем епископа. Однажды, когда он ездил по полю и охотился, он увидел место красивое и лесистое на горе; поле окружало его со всех сторон. Он спросил местных жителей: “Как называется это место?” Они ответили: “Холм имя ему”. Полюбилось ему то место, и он задумал построить на нем маленький городок. Он обещал Богу и святому Иоанну Златоусту, что поставит во имя его церковь. И построил он маленький городок. И, увидев, что Бог помогает ему, а святой Иоанн пособляет, создал он другой город, тот самый, который татары не смогли взять, когда Батый захватил всю Русскую землю. Тогда была сожжена церковь Святой Троицы и снова поставлена. Когда Даниил увидел, что Бог покровительствует месту тому, стал призывать туда иноземцев и русских, иноязычников и ляхов. И изо дня в день приходили подмастерья и мастера всякие: бежали от татар седельники, лучники, колчанщики, кузнецы железа, меди и серебра. И все ожило, и наполнилось дворами и селами поле вокруг города».

[38] ГВЛ. С. 135 (Кол. 716). – «Построил он церковь святого Иоанна, красивую и нарядную. Здание ее было устроено так: четыре свода; с каждого угла арка, стоящая на четырех человеческих головах, изваянных неким мастером. Три окна, украшенные римскими стеклами; при входе в алтарь стояли два столпа из целого камня, а над ними своды и купол, украшенный золотыми звездами на лазури…»

[39] ГВЛ. С. 148 (Кол. 738). – «А потом Бог вложил благую мысль в сердце Владимира, и он стал размышлять, где бы за Берестьем поставить ему город. И взял он книги пророческие и, размышляя в сердце своем, сказал: “Господи Боже, сильный и всемогущий, словом Своим созидающий и разрушающий, что Ты, Господи, мне, грешному рабу Своему, укажешь, так я и сделаю”. И раскрыл книгу, и вынулось ему пророчество Исаии: «Дух Господень на мне, из-за Него Бог помазал меня благовествовать нищим, послал меня исцелять сокрушенных сердцем, возвестить пленным освобождение и слепым прозрение, возвестить год Господень благоприятный и день воздаяния Бога нашего, утешить всех плачущих, дать сетующим на Сионе славу; вместо пепла – умащение; веселие и украшение – вместо духа уныния; их назовут народом праведным, насаждением Господним во славу Его, и застроят пустыни вечные, прежде запустевшие, возобновят разоренные города, запустевшие с древних родов”. Князь Владимир из этого пророчества понял милость Божию к себе и стал искать удобное место, где бы поставить город. Эта земля пустовала 80 лет после Романа. А теперь Господь поднял ее Своею милостью… Князь же сам поехал туда с боярами и слугами, и понравилось ему это место над берегом реки Лосны. И очистил его, и срубил там город, и назвал его Каменец, потому что земля была каменистая».</sub>

http://www.pravoslavie.ru/arhiv/64352.htm

[Александр Васильевич]

Галиция: этническая история

Части 1-3



Затянувшийся балаган с «евромайданом» в Киеве, в котором огромную роль играют активисты, прибывшие, по идейным или меркантильным соображениям, из западных областей Украины, традиционно именующейся Галицией, вновь вызвал к жизни старый вопрос - что же из себя представляет эта самая Галиция? Почему эти галичане, заслужившие нелестное прозвище «галицаи», сами  с гордостью называвшие свой основной город Львов «Бандерштадтом» (городом Бандеры), совершенно патологические русофобы? И, самое главное, возможно ли излечить галичан от свидомизма?
 

1.      Что такое Галиция

Действительно, самый «очевидный» регион Западной Украины - Галичина (или, на западный манер, Галиция). Более того, обычно всю Западную Украину смешивают с Галицией, игнорируя особенности Буковины, Волыни и Закарпатья. Но, справедливости ради, надо признать, что Галиция - действительно «ведет» за собой (в какую сторону - это уже другой вопрос) все западные земли Украины, так что подобное упрощение вполне объяснимо. Но особенного внимания этническая истории Галиции заслуживает потому, что именно этот край является самой антирусской Русью. Именно здесь сложился патологически злобный русофобский украинский национализм, который, в отличие от других регионов Украины, имеет здесь массовую поддержку.

В наши дни Галиция включает в себя три области Украины - Львовскую, Ивано-Франковскую и Тернопольскую. Вплоть до 1945 года в состав Галиции включались земли по течению реки Сян (или Сан) с  городами Перемышлем и Ярославом (Надсянье),  а также город Холм и окрестной Холмщиной. Общая площадь Галиции в современных границах - 50 тыс км2. Население - 5 млн человек.

Природные условия Галиции вполне благоприятны. Климат здесь умеренно-континентальный, с тёплым влажным продолжительным летом и весьма мягкой зимой (нередко с оттепелями; устойчивый снежный покров присутствует только в горах). Большая часть Галиции в природном отношении относится к Прикапатью.  Подольская возвышенность резко упирается в Карпатские горы, которые в регионе достигают высоты 1 000 м.. (самая высокая гора Говерла, ранее - Руска, имеет высоту 2 600 м). Карпатские горы густо поросли лесами, причем здесь произрастают ценные породы дерева, почти не известные в Великороссии. Речная сеть Галиции очень густа. Именно здесь в Карпатах начинаются реки Днестр и Прут. Почвы здесь очень плодородны, так что неудивительно, что эти земли заселены были человеком очень давно, со времен палеолита,  и в наше время отличаются высокой плотностью населения. Из природных ресурсов имеются богатые залежи серы, калийных солей, строительного камня, минеральных вод. Как видим, край богат и обилен, что, впрочем, всегда привлекало сюда завоевателей. И это наложило неизгладимый отпечаток на всю историю края.

Галичина издавна наиболее густозаселенная территория Украины. Почти всю свою историю местные жители называл себя русинами, то есть жителями Руси, Только в начале XX века им сумели вбить в голову нелепую мысль, что представляют собой отдельную нацию «украинцев». И все же даже теперь западные «украинцы» вовсе не представляют собой единого этнического целого.

Благодаря особенностям традиционной жизни, местному говору, культуре, одежде, быта, расселением и другому, в крае сосуществуют несколько этнографических групп: бойки, гуцулы, лемки, покутяне, ополяне.

Бойки заселяют обочину средней части Карпат. Бойки занимались преимущественно скотоводством, лесоразработками, добычей соли, кузнечным делом. И лишь позднее здесь получило развитие земледелием. На территории, которую заселяют бойки, сохранились достопримечательности монументального народного строительства - деревянные каплицы, колокольни, церкви.

Гуцулы размещены в юго-восточной части Карпат, в пределах Галичины, Буковины, Закарпатья. Рельеф Карпатских гор определила образ жизни гуцулов. Гуцулы  издавна занимались горно-пастбищным скотоводство, лесными промыслами, сплавом леса по горным рекам. Земледелие (главным образом садоводство и огородничество) имело второстепенное значение, что принципиально отличало их от русин равнинной части Галиции, Буковины и Закапартья. Были развиты у гуцулов художественные промыслы (резьба и выжигание по дереву, производство кожаных и медных изделий, гончарство, ткачество). Гуцулы резко отличаются от других малороссов, в том числе и живущих в Карпатах русин, своим говором, одеждой, строением жилья, традиционно-прикладным искусством.

Благодаря географической изолированности, гуцулы, подобно многим горцам, смогли уберечь в своей культуре и обычаях древние славянские черты, давно утерянные жителями долин, и тем более, городов.  У гуцулов довольно долго, вплоть до XX века, сохранялось родо-клановые отношения. Существовала у гуцулов кровная месть. В романе М. Коцюбинского «Тени забытых предков», по которому был снят известный фильм, речь идет именно о традициях вендетты среди гуцулов. Даже в середине XX века в Карпатах были зафиксированы  случаи убийств по почве кровной мести. И в настоящее время отголоски тех давних  времен проявляются в запрете вступления в брак с представителями определенных родов.

Покутяне занимают территорию к северо-востоку от гуцулов. Покутье (от слова «кут» - угол, откуда и понятие «закуток») расположено между реками Прут и Черемош на территории современной Ивано-Франковской области Украины. Центром Покутья является город Коломыя, название которого ранее было Кут. Здесь всегда было развито земледелие, и во все века жители занимались художественными ремеслами (вышиванием, ковроткачеством, гончарством). Покутская одежда сберегла немало архаичных элементов и отличается сдержанностью и привлекательностью. Покутские села располагались по большей части в низинах.

Ополяне заселяют Ополье - западную часть Подольской возвышенности. Основное занятие жителей - земледелие. Декоративное искусство ополян очень своеобразно.  Они используют бисер, растительный орнамент в вышивке.

 Лемки проживают на пограничье с бойками. Основная часть территории лемков размещена вне Галичины - на Закарпатье и в Польше. Они сберегли свои обычаи, обряды, отдельные черты материальной культуры в одежде, еде. В отличие от основной массы галичан, лемки сберегли православную веру. В 1947 году польские власти выселили практически всех лемков с их родины.  Большая часть исторической Лемковины в наше время заселена поляками. Часть лемков проживает в Галичине, часть рассеяна по всей Польше.
 

2. Червонная Русь

В древности эти земли населяли разные народы, в частности, родственные фракийцам карпы (от них происходит название Карпатских гор), кельты (вероятно, именно им обязано название города Галич, откуда и название всего региона). Вероятно, также от кельтского племени бойев (давших название Богемия, как ранее называлась Чехия), происходит название бойков - субэтнической группы местных русин. Но уже в начале нашей эры край становится славянским. Здесь были владения антов, дулебов, белых хорватов, образовавших свои племенные княжества. В X веке здесь упоминается город Червен (вероятно, столица края), почему и остальные города назывались Червенскими. В их число  входили Луческ (Луцк), Сутейск, Броды и др. Кроме того, известны также города Белз и Перемышль. Вероятно, именно по Червенским городам образовалось название Червонная Русь.

Червенские города находились на границе Руси и Польши и потому были предметом постоянных споров и военных столкновений. Русские летописцы отмечали, что Червенские города входили в состав единой Руси еще при Олеге Вещем (то есть в 882-912 гг), например, белые хорваты участвовали в походе Олега на Царьград, хотя организация центральной власти нам не известна. Польский король Мешко в 981 году захватил было Червенские города, но в уже в том же 981 г. их отвоевал киевский князь Владимир Святославич. Летописец кратко упомянул под 981 годом: «Иде Володимер к ляхомъ и зая грады ихъ: Перемышль, Червенъ и ины городы, иже суть до сего дне подъ Русью»[i ]. Тогда же Владимир заложил чуть севернее, на современной Волыни, град «во имя свое», современный город Владимир-Волынский. Существует также рассказ об утверждении в новом городе в 982 году, то есть еще за 6 лет до крещения всей Руси, православной епархии. Из этого можно сделать вывод, что христианство, причем именно в восточном греческом варианте, уже проникло в эти края. Впрочем, поскольку земли местных восточных славян граничили с Великоморавской державой, где в конце IX века развернулась деятельность Кирилла, Мефодия и их сподвижников, то христианство вполне могло иметь последователей в будущей Галицкой земле еще в языческой период русской истории.

За Червенские города Русь воевала с Польшей еще в 992 году, затем, пользуясь усобицами сыновей Владимира, Польша вновь захватила этот край в 1018 году, но в 1030 году Ярослав Мудрый вновь выбил поляков отсюда. В 1031 году, подражая отцу, Ярослав также построил город «во имя свое» - Ярослав на реке Сян, ставший самым западным городом Руси и вплоть до 1947 года также и самым западным городом восточного славянства.

До конца XI века волынские и прикарпатские земли подчиняли киевскому княжескому столу. Но постепенно, по мере распада Киевской Руси  земли Червонной Руси приобретают все больше самостоятельности. Край переживал бурный хозяйственный и демографический подъем. Поднимались новые города - Галич (впервые упомянут в 1098 году, хотя поселение на его месте существовало еще в VII-VIII веках), Кременец (1064), Звенигород (1086 г), Броды (1084), Дрогобыч (1091), Теребовль (ныне - Теребовля, впервые упомянута в 1097 году), Удеч (ныне - Жидачов, 1164), Рогатин (конец XII века). Плодородие почв, богатство недр (в частности, каменной соли и ценных пород дерева), относительная защищенность от половецких набегов (хотя половцы и проникали сюда, но в основном их удар принимали на себя приднепровские земли), торговые пути на Запад, на Дунай - все это способствовало процветанию края. Разумеется, большая часть выгоды от процветания получило местное боярство, ставшее одним из самых могущественных на Руси.

Местные бояре имели такое влияние, подобного которому не было нигде на Руси. Так, каждый боярин имел свое войско, а поскольку полки галицких бояр часто превосходили численностью княжеские, в случае разногласий бояре могли спорить с князем, применяя военную силу. Верховная судебная власть князей в случае разногласия с боярами переходила к боярской верхушке. Бояре осуществляли свою власть с помощью совета бояр. В его состав входили крупнейшие землевладельцы, епископы и лица, занимавшие высшие государственные должности.  Боярский совет созывался, как правило, по инициативе самого боярства. Князь не имел права созвать совет по своему желанию, не мог издать ни одного государственного акта без его согласия. Совет ревностно охранял интересы боярства, вмешиваясь даже в семейные дела князя.

Бояре выгоняли неугодных им князей, а двоих сыновей князя Игоря Черниговского, которые, вокняжившись в Галиче, попытались было править самостоятельно, бояре повесили. Любовница князя Ярослава Осмомысла, пытавшаяся влиять на политику, была сожжена боярами под предлогом «аморальности».

Галицко-волынские князья время от времени, созывали вече, но оно не имело особого влияния. На нем могли присутствовать мелкие купцы и ремесленники, однако решающую роль играла верхушка боярства.

Итак, в Галицком княжестве сложился свой тип политической власти - боярская олигархия. В этом было принципиальное отличие Галича от Новгородской республики и Суздальского самодержавия. Те князья, которые пытались править самостоятельно, неминуемо вступали в конфликт с боярством. Впрочем, хотя бояре и старались превратить князя в свою марионетку, все же традиции легитимной монархии дома рюриковичей были крепки. Когда в период усобиц начала XIII века боярин Владислав Кормильчич, не будучи рюриковичем, провозгласил себя князем, то это вызвало единодушное возмущение боярства: «Не есть лепо боярину княжити». В результате Владислав, несмотря на свои военные силы и богатство, потерпел неудачу. Но важен сам прецедент попытки вокняжения боярина. Ничего подобного нигде на Руси не было.

Удельное Галицкое княжество отделилось от Киева в конце XI века. В 1084 году в Прикарпатье самовольно (но, разумеется, по приглашению местного боярства) вокняжились стразу три брата - Рюрик, Володарь и Василько Ростиславичи, правнуки Ярослава Мудрого, овладевшие, соответственно, Перемышлем, Звенигородом и Теребовлем. Постепенно все три мелких княжества объединились в одно, центром которого с 1141 года стал город Галич. Постепенно Галицкое княжество превратилось в одно из  самых развитых и богатых среди всех остальных древнерусских земель.

О богатстве города Галича свидетельствовало то, что археологи открыли около 30 каменных храмов XII века. Город стоял на Днестре, (точнее, на его  полноводном притоке Лукве недалеко от впадения в Днестр). Дворец князя, связанный системой высоких переходов с церковью Спаса, поразительно напоминает созданный князем Андреем Боголюбским дворцовый комплекс в Боголюбове. Вероятно, оба замка построили одни и те же зодчие. Ремесленный квартал Галича, Предградье, по площади был равен Подолу Киева XII-XIII веков.

Процветали и другие города княжества. В начале XIII века летописцам были известны 60 галицких городов, и они были богатыми и многолюдными. Здесь любили каменную архитектуру, что свидетельствовало о развитии края.  Сохранилось в истории имя некоего архитектора и камнереза Авдея.

В 1199 году, воспользовавшись пересечением династии Ростиславичей, Галич захватил волынский князь Роман Мстиславович, объединив оба княжества под своей властью. Роман Мстиславович овладел также и Киевом, став, таким образом, хозяином всей юго-западной Руси. Подобно Андрею Боголюбскому, Роман именовал себя самодержцем.  Он был хорошо известен и в Западной Европе, где его величали королем. Интересно, что в Германии, в католическом монастыре города Эрфурта, сохранилась запись о человеке, внесшего богатые пожертвования, которого звали «Роман, король Руси» (Romanus Rex Ruthenorum). На Западе Галицко-Волынское княжество получило название «королевство Галиции и Лодомерии» (так называли Волынь по городу Владимиру-Волынскому). Это название жило до 1918 года.

В 1205 году Роман погиб во время похода в Польшу, после чего в объединенном Галицко-Волынском княжестве начались усобицы, осложненные вторжениями поляков и венгров. В ходе тянувшихся более трех десятилетий усобиц выдвинулся сын Романа, Даниил Галицкий - один из самых выдающихся деятелей Руси. Ему удалось вернуть себе трон, разгромив иноземных интервентов и смирив бояр, прибегая к террору. Не случайно один из его сподвижников советовал князю: «Не погнетши пчел - мед не едать»!

При Данииле Галицко-Волынское княжество вновь стало одним из самых развитых земель на Руси. Даниил основал новые города - Данилов, сделав его своей резиденцией,  еще одной резиденцией сделал основанный им же город Холм. Даниил построил также  Львов, в котором был двор его сына и наследника Льва Даниловича, Коломыю, Самбор, а также еще ряд городов.

Галицко-Волынское княжество занимало обширную территорию - от южной части современной Литвы, всю западную Беларусь, Волынь, Галичину, а также Буковину, Закарпатье, и обширные земли между грядой Восточных Карпат и Черным морем, включавших низовья Дуная (ныне - территория Молдавии, и северо-восточной Румынии).

В начале 1241 года Галицко-Волынское княжество испытало удар монголо-татар. Были взяты и сожжены Галич и «инии грады мнози, им же несть числа».  Впрочем, татары уже были ослаблены трехлетней военной кампанией на Руси, в результате чего некоторые города Галицкой Руси сумели отбиться от татар, как, например, Кременец и Данилов. Пройдя сквозь Галицко-Волынское княжество, татары обрушились на Европу, опустошив Польшу, Венгрию, сербские и болгарские земли. В 1242-43 гг. Батый ушел в степи Нижнего Поволжья, требуя дани с русских князей.

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

В Галицком княжестве бояре попытались вернуть себе самовластье. Даниилу Романовичу пришлось вновь отвоевывать себе княжество. Усобицей вновь предпочли воспользоваться соседи, несмотря на то, что сами только что пережили батыево нашествие. В 1245 году крупное польско-венгерское войско осадило пограничный галицкий город Ярослав. Даниил сразился  с ними, причем в его войске были также литовцы и половцы. Битва под Ярославом закончилась блестящей победой Даниила. Так Русь была спасена также и от вторжения с запада.

Однако главной проблемой для всей Руси были взаимоотношения с Ордой. Если современник Даниила Александр Невский предпочел откупаться от Орды и отражать натиск с запада, то Даниил сделал ставку на союз с Западом против Орды. История показала, чей расчет оказался правильным.

Папа Римский обещал Даниилу помощь, пытаясь организовать крестовый поход против татар, взамен требуя подчинения православной церкви, соглашаясь, впрочем, на сохранение в ней восточного обряда. Даниил согласился на эти условия, и папа объявил его королем и в 1253 году в городе Дорогичин, (на территории современной Польши, в исторической области Подляшье), Даниил был коронован папским представителем. Как писал летописец, «Принял же Данила от Бога венец в городе Дорогичине, когда он шел на войну против ятвягов со своим сыном Львом и с Сомовитом, князем лядским».

Однако никакой помощи с Запада Даниил не получил, и в результате он предпочел отказаться от церковного союза. Титул короля Руси (rex Russiae) Даниил оставил за собой. Последним, кто носил его, был внук Даниила Юрий Львович, умерший в 1308 году.

В принципе, согласие Даниила на соединение церквей, несостоявшееся по причине невыполнения папством договора, и принятие им западного титула короля в тот исторический момент были малозначительными эпизодами. Однако эти зловещие плоды дали всходы значительно позднее.
 

3. Русское воеводство Польского королевства

Даниил Галицкий умер в 1264 году. Последний год своей жизни он был также князем всея Руси. После его смерти Галицко-Волынская Русь утратила единство. Правда, сын Даниила Лев сумел объединить Червонную Русь и передать единое Галицко-Волынское княжество (вместе с титулом «короля Руси») своему сыну Юрию Львовичу. Однако преемники Даниила не были  сильными личностями и все больше уступали своему боярству. В 1323 году погибли последние представители рода Романа Мстиславовича, после чего Галиция окончательно попала под власть боярской олигархии. Бояре пригласили на княжение польского мазовецкого князя Болеслава Тройденовича, мать которого, Мария Юрьевна, была сестрой одной из последних галицких князей. Приняв православие, Болеслав Тройденович взял имя Юрий (почему и в историю он вошел как Юрий-Болеслав). Впрочем, в 1340 году из-за интриг разных боярских группировок Юрий-Болеслав был отравлен, и на этом закончилась эпоха самостоятельных и Галицких князей. От Юрия до нас дошло несколько грамот. В одной из них Юрий называется «Dei gratia natus dux minoris Russiae» («Божьей милостью природный князь Малой Руси»). Так в первый раз в истории встречается термин «Малая Русь». Вероятно, помимо воспоминаний о роли края как метрополии восточного славянства, свою роль сыграл и тот факт, что Юрий - Болеслав владел лишь незначительной частью Руси, в сравнении с литовскими и московскими князьями.

После этого Галицкому княжеству без князя под властью олигархии осталось существовать одно десятилетие. Между тем, пока Галицкая земля распадалась и погружалась в анархию,  западнее произошло объединение Польского королевства.

Постоянные русско-польские войны, отмеченные в летописях с X века, в общем-то не носили захватнический характер, а были лишь грабительскими набегами друг на друга. Русские князья тоже не брезговали делать вторжения в Польшу, нередко по приглашению польских князей, с удовольствием использующих русин против своих конкурентов. Русские и польские князья и бояре нередко роднились между собой, и их то союзы, то  конфликты  не отличались от таких же взаимоотношений между Рюриковичами внутри Руси или Пястами внутри Польши.

В середине XIV века Польша, после двух веков раздробленности, была объединена в одно королевство. Объединитель Польши Казимир III, не упустил возможности увеличить свои владения за счет соседа на востоке. Ссылаясь на завещание Юрия-Болеслава, (в наличие которого не верили и тогдашние польские хронисты), по которому тот отдавал все свои владения Польше, Казимир уже 1340 году вторгся в Галицию. Часть боярства поддержала завоевателя, благо он не только сохранил, но и расширил их привилегии. Горожане и часть боярства,  впрочем, оказала сопротивление. Во главе последних защитников Галицкой Руси стоял некий боярин Дмитрий Дедко (Детько). Формально признав себя вассалом литовского князя Любарта Гедеминовича,  ставшего князем Волыни, Дедко вел упорную вооруженную и дипломатическую борьбу. Лишь в 1349 году, после долгой войны, Галиция была покорена. Волынь же осталась у  Любарта.

Правда, Любарт пытался при поддержке галичан выгнать поляков из Галиции, в результате вплоть до 1387 года в этом краю шли жестокие войны.  Край также неоднократно подвергался татарским набегам.

Тем не менее, 1349 год стал роковой датой в истории Галиции. Вплоть до 1939 года здесь господствовали поляки, в том числе и в те времена, когда и собственного польского государства не существовало. Шестивековой разрыв с основной массой восточного славянства, в том числе и с его малороссийской ветвью, наложил глубочайший отпечаток на быт, культуру и менталитет галичан.

Следует заметить, что польское владычество первоначально не ощущалось как иноземное господство. Почти столетие Галицкая земля рассматривалась как личное владение (домен) польского короля, который сохранял здесь все прежние законы, господствующую религию и язык. Таким образом, для галичан польский король был, собственно говоря, галицким князем. Король Казимир III не только не притеснял православных, но даже стремился создать в Галиции самостоятельную православную митрополию.

Лишь в 1434 году общепольские законы были распространены на Галицию, которая, таким образом, утратила свой особый статус. Прежнее Галицкое княжество стало теперь Русским воеводством (Województwo ruskie) Польского королевства, включавшим в себя Львовской, Перемышльской, Санокской (от города Санок), Белзской, Холмской и собственно Галичской землями. Часть галицких земель входили также в Подольское воеводство. Сохранялось и прежнее название Червонная Русь (по латыни Russia Rubra).

Галицкое боярство с полным одобрением восприняло слияние Галиции с Польшей. Дело в том, в собственно Польше уже начала складываться система, при которой крупные феодалы (магнаты) и мелкие (шляхта) был полностью освобождены от повинностей и разнообразных служб, и имело полную власть в королевстве. И теперь надменное галицкое боярство добилось неограниченной власти в своих владениях.

Более того, сторонники дальнейшего расширения шляхетских свобод в Польше теперь всегда могли рассчитывать на галичан в своих требованиях. И уже 1454 году король вынужден был соглашаться с тем, что без воли сейма не может созывать ополчение. В 1505 году шляхетские вольности были закреплены особой конституцией, попутно утвердившей крепостное право (значительно ранее, чем на Московской Руси). И это сделало галицкое боярство (теперь превратившееся в панов) самым верным защитником польской власти, а затем постепенно превратило в польскую аристократию.

Галиция после смут и потрясений XIII-XIV веков вновь воспрянула. Хозяйственный подъем Восточной Европы XV столетия благоприятно отразился на Галиции. Но куда более серьезным были этнические изменения, превратившие Галицию вплоть до середины XX столетия в весьма смешанный в этническом составе край.

Еще Даниил приглашал в свои владения колонистов из Европы. Результат был противоречивым. С одной стороны, Галицкая Русь быстрее оправилась от последствий батыева нашествия, чем, например, Великая Русь. Но с другой стороны, города Галиции все больше приобретали иностранный характер.

После установления польской власти иностранная колонизация усилилась. Галиция после войн XIV века обладала большим количеством опустевших, и при этом плодородных земель, что было очень заманчивым для переселенцев. Города, поднимающиеся из пепелищ, также нуждались в искусных ремесленниках и купцах. Одновременно польские короли пытались создать в Галиции прослойку верного себе населения, опасаясь излишне властных местных бояр. С этой целью короли щедро наделили землями  рыцарей самого разного этнического происхождения, оседавших в крае. Среди сельских переселенцев преобладали поляки, но имелись также немцы, словаки, венгры. В результате произошла значительная полонизация самых западных районов Галиции. Так, в районе древнего Белза к середине XVI века остались лишь 15 % шляхетских семей русского происхождения.[ii]

Некоторые из основанных польскими колонистами поселений  стали крупными населёнными пунктами, среди них Станислав (ныне - Ивано-Франковск), Тернополь, Кристинополь (ныне - Червоноград), Жолква,  и другие.

Крестьянская польская колонизация все же была не очень масштабна. Большинство крестьян - поляков, будучи также угнетенными феодалами, как и русины, живя в окружении русин, имея одинаковый быт, быстро обрусели. Интересно, что в 1874 году в своем докладе на археологическом съезде в Киеве галицкий политический деятель, один из лидеров русинского возрождения, Яков Головацкий, отметил, что многие деревни с названием типа Ляшки, Ляховичи, Лядское, и пр., в основном населены русинами православного и униатского вероисповедания, и ни в одном из перечисленных сел нет ни одного костела.[iii]  Впрочем, это относилось к глубинной Галиции, где малочисленные польские колонисты просто «утонули» в русском море. А вот в самых западных районах Галиции, Решовском и Перемышльском княжествах, по соседству с коренными польскими землями сельские колонисты сами постепенно ополячивали местных русин.

 В XIV-XVI веках в Карпато-Дунайском бассейне произошла т.н. «валашская колонизация», когда по склонам Карпат широко расселились романоязычные влахи. Но если польская колонизация носила в основном шляхетский характер, пополняя по преимуществу лишь ряды господствующего класса, то валахи, которые отличались и многочисленностью, единой с русинами православной религией и очень похожим образом жизни, не только заселили пустоши, но и ассимилировали немалое количество русин. Обширные земли в низовьях Дуная, и южных отрогов Карпат стали восточнороманской Молдавией. В состав этого княжества входила также и Буковина, в которой по-прежнему преобладали русины. С другой стороны, валахи, расселившись среди преобладающего славянского населения, обрусели очень быстро. В Галиции и поныне много населенных пунктов, основанных валахами, которые представляют из себя обычные русинские села.

 Куда более серьезное значение в социокультурном плане имела городская колонизация. Одновременно с сельской колонизацией XIV-XVI вв. в галицкие города устремились многочисленный торгово-ремесленный люд, быстро изменив этнически все городское население. Галиция стала самой восточным пределом немецкой колонизации востока. Еще польские короли в конце XII века приглашали к себе немецких колонистов, как на село, так и в города. Особенно активно привлекал немцев завоеватель Галиции Казимир III. Понятно, что колонисты стали прибывать и на восточные окраины королевства. Но если деревня не привлекала к себе немцев, в отличие от влахов, то города стали быстро расти в основном из-за притока колонистов.

Уже в первой четверти XV века в главном городе Русского воеводства - Львове, немцы составляли 70 % горожан, в других городах они также составляли большую часть населения. Немцы преобладали в ремесленных цехах Львова, из них же состоял и городской патрициат.

Еще одной категорией городских колонистов были прибывавшие в основном из Крыма армяне. Их появление во Львове относится уже к первым годам основания города.  В 1350-х гг. львовские армяне построили существующую до сих пор церковь. В 1361 году у армян появился собственный епископ, что свидетельствовало о значительном числе прихожан армяно-григорианской церкви. Несколько позднее у армян появился собственный духовный суд. Армяне населяли особый квартал во Львове (впрочем, армянские ремесленники и купцы нередко проживали и вместе с иноверцам). Среди армян были искусные ювелиры, но преобладали среди них купцы, торгующие с восточными странами.

С 1346 года во Львове существовал особый мусульманский («сарацинский») квартал. Мусульманами Галиции были в основном татары.

Наконец, появилась и вскоре стала очень заметной еврейская община. Во Львове первые упоминания о евреях относятся к 1356 году. Уже в конце XIV века некий львовский еврей Волчко был кредитором нескольких королей.   К 1500 году евреи жили в 18 городах Русского воеводства. Еще Казимир III даровал евреям многочисленные льготы и привилегии, что весьма способствовало быстрому росту еврейского населения в Галиции. Со временем евреев здесь стало так много, что Галицию стали называть Галилеей. Численность евреев росла из века в век, и ко  второй половине XIX столетия евреи составляли уже больше 10 % всех жителей Галиции.

Помимо талмудических евреев, говорящих на идиш, в Галицию прибывали из Крыма также караимы, иудеи нееврейского происхождения, потомки древних хазар. Первые караимы прибыли в Галицию еще в 1246 году по приглашению Даниила Романовича.

Были в городах Галиции и выходцы их многих других стран Европы. Так, после пожара 1527 года восстанавливать Львов прибыли итальянские ремесленники, многие из которых остались жить в отстроенном ими городе. Известны также проживавшие во Львове шотландцы.

Русины зато составляли во Львове меньшинство. В основном они жили на улице, которая называлась (и поныне называется) Русской.

Как всегда бывает в  регионах, охваченной колонизацией, в Галиции происходило большое этническое смешение и ассимиляция. В те времена идентичность человека определялась его вероисповеданием, но даже в эпоху религиозных войн и инквизиции межконфессиональные браки не были редкостью. Интересно, что сразу несколько выдающихся деятелей Польши были детьми таких браков. Среди них был Станислав Ореховский (1513-1566), крупный проповедник и историк, уроженец местечка Ореховицы в окрестностях Перемышля. Другим выдающимся галичанином был Николай Рей (1505-1569), прозванный «отцом польской литературы», поскольку он одним из первых писателей в Польском королевстве начал писать не по латыни, а по-польски. Сам же он был русином из окрестностей Галича.

Однако эти выдающиеся люди, несмотря на свое русинское происхождение,  все-таки относили себя к полякам. Они, как и многие другие галичане, были, если можно так выразиться, показателями ассимиляционных процессов в регионе. Поскольку господствующую позицию в Польше занимала католическая церковь, то в большинстве межконфессиональных браков, если один из супругов был католиком, дети считались католиками. Так происходило окатоличивание, а вслед за этим и ополячивание части галицких русин.

Здесь придется коснуться одной деликатной проблемы. Сам по себе приток колонистов не мог оказать такого влияния на этническую историю Галичины, как процессы ассимиляции, то есть  ополячивание местных жителей самого разного этнического происхождения. Начиная с падения Галицко-Волынского княжества на протяжении почти шести веков происходила полонизация части галичан. К моменту разделов Речи Посполитой ополячилась вся галицкая аристократия и значительная часть городского населения. Деревня же осталась верной своим исконным традициям и обрядной стороне религии.

(Окончание следует)