Немногое о Владимире Ягличиче из КрагуевцаОчерк
Среди современных сербских поэтов лишь немногие заняты еще и переводческим трудом. Те, что считают себя мастерами высшего ранга, предпочитают, чтобы их самих переводили на иные языки. В первую очередь, на языки, звучащие к западу от Балкан.
Вот почему среди тех сербских тружеников перевода, кто обращается к русской речи, сегодня можно выделить лишь немногих. Сам я решусь назвать всего двоих. Это прекрасная «поэтесса для поэтов» Злата Коцич, которая в разные десятилетия без устали знакомила сербское ухо с творчеством многих наших мастеров «серебряного века». Но поистине подвигом для хрупких женских плеч считают ее объемистое сербское избранное Велимира Хлебникова, в творениях которого ей удалось расслышать глубинную традицию общеславянского речетворчества.
Что до Владимира Ягличича как переводчика, то его от юных лет манила к себе и англо-американская (Роберт Фрост), и французская (Готье) стихотворные стихии, и даже древняя латынь (цикл песен-стенаний ссыльного Овидия), но год от года всё более властно притягивал континент, «где розой русская поэзия цвела». От стихов Николая Гумилева, Варлама Шаламова, от избранной лирики Александра Блока, Вячеслава Иванова, Николая Клюева, Арсения Тарковского, от весомого участия в «Антологии русской поэзии XVIII и XIX веков» он вдруг вышел к самой горячей доминанте страшных и для России, и для Сербии 90-х годов ХХ столетия. Вышел к тому, что на время побудило его резко отвлечься от поэтических сюжетов и имен…
Мы в Москве услышали об этом поступке Ягличича из уст Драгоша Калаича, выдающегося сербского публициста.
– Ты же знаш Володью, – сказал он мне в день своего очередного прибытия к нам. – Сенсация!.. Слушай, Ягличич у Крагуевце, у часопису «Погледы» объявио српский превод «Русофобии» Игорья Шафаревича!.. Нэвероватно!
Ягличич в сыновья годится Калаичу, и я догадывался, что, скорей всего, с «отцовской» подсказки Драгоша «Русофобия» и попала на рабочий стол поэта и журналиста из провинциальных «Погледов» («Взглядов»). Но ни сам Драгош Калаич, блестяще владевший главными языками Европы, (но только еще осваивавший русский), ни кто другой в Сербии, кроме дерзновенного Ягличича, и не принялся бы тогда переводить для страны, – оскорбленной санкциями, а затем и варварскими бомбардировками, – книгу, только-только из самиздата, отважного русского математика и мыслителя.
Крагуевац… На карте теперь уже бывшей Югославии этот провинциального облика городок – навсегда остается незарубцованной раной. Осенью 1941-го гитлеровское оккупационное командование вздумало примерно отомстить местному населению за то, что партизанско-четническая засада накануне убила в перестрелке 23-х немецких солдат… На окраину Крагуевца, в рощицу, именуемую Шумарицей, немецкий конвой вывел (из расчета 100 за одного) 3 000 человек, в основном школьников и их учителей, и тут же подверг жестокой расовой казни. Такого звериного выплеска ненависти к славянству мир еще не знал.
Владимир Ягличич родился в 1961 году, в селе Горняя Сабанта, по соседству с Крагуевцем, через двадцать лет после того злодеяния.
С родными я живу близ Шумарицы,
и часто, если голова болит,
готов прийти и здесь уединиться,
хотя безлюдьем не страдает вид;
там ветер часто служит панихиды… Не поминальным ли шелестом своим Шумарица подсказала однажды Ягличичу: вот ты и обязан сказать землякам, довести до каждого серба, в чем смыслы «Русофобии»? В бесстрашных доказательствах русского учёного разве не проступают контуры новейшего натовского нашествия, затеянного против православных Балкан?
Значит, на страницах «Погледов» ему нужно было обозначить и другие работы Шафаревича: «Социализм как явление мировой истории», «Две дороги – к одному обрыву», «Россия и мировая катастрофа». Так политический журнал, издаваемый в Крагуевцах, стремительно становился одним из самых читаемых и в Белграде.
Неожиданной, по сути же вовсе не случайной духовной поддержкой стал выход «Русофобии» в сербском переводе и для самого Игоря Шафаревича. Стоит напомнить: вскоре ученый возглавил в Москве общественное движение «В защиту Сербов». Оно сложилось при Союзе писателей России и немедленно получало выходы к широкой общественности, в том числе к аудиториям тогдашней Государственной Думы. Игоря Ростиславовича пригласили для выступлений в Белград. Тогда же в Пале, на земле недавно созданной Республики Сербской в Боснии, состоялась его беседа с Радованом Караджичем.
… Недавно в письме к Ягличичу я спросил: не забылись ли ему собственные поэтические и гражданские переживания тех лет? «Когда я открыто, как журналист, – ответил Владимир, – написал что борьба Сербов Республики Сербской, по-моему, совершенно легитимна и правомерна в целях самосохранения народа, белградская прозападная пресса просто на ножи меня подняла: «Караджичев поэт», «четник», «борец за великосербскую гегемонию» и тому подобное. Я не жаловаться собираюсь – только факты привожу. Для тех, кто травил, делать это было тем легче, что раз уж я из провинции, значит, «почвенник», националист. Абсолютно идеальная мишень!»
Но замечательно то, что Владимир Ягличич и сегодня по-сыновьи верен не только своему Крагуевцу, расстрельной Шумарице, неколебимо стоящей вокруг них Шумадии («шума» – лесной край) – этой срединной земле Сербии. Ведь отсюда родом и святой Савва Сербский, и народный вождь Карагеоргий, и целый сонм прекрасных сербских поэтов позапрошлого и прошлого веков. Вот где его почва, его вера, его сыновняя верность сербской народной задруге – крестьянской общине. Не зря же он и у Шафаревича нашел сокровенные страницы о мощи русского общинного народного уклада, позволявшего стране на протяжении веков претерпевать сильнейшие покушения извне.
Представляемый здесь «Избранный русский Владимир Ягличич» поневоле очень неполон. Но сможет гудеть, как улей. Потому что сегодня Ягличича, в благодарность за его бескорыстную любовь к русской поэзии, переводит целая дюжина русских авторов. Многие его стихи «облюбовали» сразу два, а то и три поэта. И пусть все они, чтобы не сбиться в именах, остаются тут безымянными. Спасибо всем, кто собрался на пир. Как не вспомнить заключительные строки его великолепно живописной и мудрой поэмы «Свиноколы»:
И у окошка, где клубился пар,
запели сразу все, и млад, и стар.
И дружно полилось воспоминанье
о Сербии, оставшейся в преданье,
а звёзды предлагают осознать:
она жива и будет процветать.Юрий Лощицhttp://www.voskres.ru/literature/critics/lotshits1.htm
