ГОЛИМАЯ ПРАВДАЖизнь семьи из Иловайска. 2014 год
Конец 2013 года, майдан в Киеве, он разделил страну на две стороны, все у телевизоров в интернете, споры до хрипоты в голосе. Майдан! Антимайдан! Вот пролилась первая кровь первая мысль в голове: «Боже, это же чей-то ребенок, – ведь у самой Сын! – Господи, как теперь матери? В чем виноват этот парень? В том, что ему отдан приказ стоять!?»
Новый год 2014. Январь, февраль. Каждая свободная минута у телевизора, безответный вопрос: «Что же дальше? За что?»
Тревожное 1марта – первый митинг у памятника Ленину, витающий запах непонятной беды, флаги РОССИИ, поездки в Донецк в тайне от родных, сбор круп, сигарет, чая для наших у ОГА. Апрель: блокпосты в городе, один прямо у меня на работе: переезд на трассе Донецк – Ростов. Листовки, листовки уже в открытую дома, на работе – с оглядкой, в спину косые взгляды, угрозы, семья раскололась… Старший брат живет во Львове, сын – активный участник всех митингов, рейдов по городу.
4 апреля. Славянск во всех новостях, там вооруженные люди в масках.
12 апреля. Господи, это война! Захват милиции. Краматорск, Красный Лиман, Семеновка – Страх.
15 апреля – АТО, которую нам объявила Украина. Как!? Это же моя страна!? Мы – «ватники – даунбас», почему? За что?
Май – сильные обстрелы Славянска, гора Карачун. Ужас сжимает изнутри, мои мужики в тайне готовятся к войне, все украдкой. Славянск, Славянск….. Там гибнут люди. Собираем продукты, вещи, лекарства. Пацаны отвозят, возникает вопрос: как забрать оттуда людей? Сбитые военные самолеты, вертолеты… Некоторые, отвозя продукты туда, где война, не возвращаются назад, остаются воевать…
2 мая – Одесса. Всё. В этот день мы собирались жарить шашлык… В 11 часов дня, моя кровиночка, единственный сын, пришел собирать вещи: носки, бинты, иголки, нитки, форма – ушел воевать! Какое страшное слово «Война», как можно воевать против своих? Моя страна объявила меня, мою семью террористами, сепаратистами. Почему? Одни вопросы без ответов…
4 мая – захват таможни и пункта пограничного контроля в Иловайске. Флаги, флаги, толпа народа на улице. Подготовка референдума, агитация соседей. Большинство не понимает что это, но хочется как Крым к России. Участки не дают открыть. Сутки до 11 мая, все участки открыты, люди идут семьями, вот два старичка идут: один на костылях, другой на ходунках с цветами. 98 % явка на участках, вот она – первая Победа.
День за днем неизвестность – где ребенок, на вопросы не отвечает, пара слов:
– Мам, у меня все хорошо, – но как-то неспокойно.
25 мая тревожно, ночной звонок:
– Мама, мой позывной «Сынок», мы на Саур-Могиле.
Слова:
– Мама, ты береги себя…
Выбили почву из под ног. Какой позывной? Зачем? Что делать, куда бежать? Безпилотники, штурмовики, вертолеты в небе.
2 июня прозвучал звонок:
– Мама, нас тут убивают, мама…
Фосфорные бомбы, «грады», танки, мины.
12 июня Андрюша приехал домой. Боже, как он повзрослел, вот первые седые волоски на голове. А почему летом в футболке с длинными рукавами? Почему пьет таблетки втихаря? Правда меня убила: мой ребенок контужен и ранен… Это же мой ребенок!
18 июня – опять сборы, опять на войну. «Где он? Как он?» – эти мысли меня не покидают сутками, телефон не доступен, хочется заснуть, а утром чтоб всё было хорошо – нет ни какой войны. Взрывы слышны все ближе и ближе, укропы в Амвросиевке, подрывы рельсов в Кутейниково и рядом с моей работой. Дни длиною в вечность.
Конец июня, опять сынок дома, сумка с грязными вещами, форма в мазуте и еще в каких-то бурых пятнах. Что это? Кровь? В сумке одна луковица и бильярдный шар.
– Сынок, это что?
– Мама, это – трофей.
– Какой трофей?
– Луковица осталась от женщины, которая кормила наших ребят в Дмитриевке, а когда наши отступили, её сдали «добрые» соседи нацгвардии. Её убили с нечеловеческой жестокостью, ее пытали. Шар был примотан к ладони «доблестного освободителя». Эта тварь пробивала им головы мирных граждан и наших пацанов. Что ж ты за урод? Откуда столько ненависти к нам?
***
Беженцы из Славянска в городе, как можно быть беженцем в одной стране? Перепуганные глаза детей, которые не отходят от матерей ни на шаг, которые боятся шума проезжающей грузовой машины… старики со слезами на глазах и вопросом – как же так? Бросившие все, что наживалось трудом и потом на произвол и разграбление.
Их расселяют в общежитие, кого-то забирают по домам, пытаясь помочь, успокоить. Многие приносят вещи, продукты, технику, посуду.
Женя Езикян – единственный пациент больницы Славянска. Восьмимесячный малыш дышит только с помощью аппарата искусственного дыхания.
Два врача и две медсестры выходят на работу только ради этого малыша. Они же были с Женей, когда больницу обстреливали украинские военные. Пока вокруг все грохотало от разрывающихся снарядов, медики укрывали тяжелобольного малыша матрасами, чтобы защитить от осколков.
Женю из-за громоздкого аппарата для вентиляции легких куда-либо эвакуировать невозможно. От прибора уже полгода зависит жизнь ребенка, только благодаря ему малыш дышит. Глаза этого ребенка до сих не могу забыть.
Июль. Взрывы все громче и громче, ближе и ближе. Город постепенно пустеет люди уезжают: кто-то в Россию, кто-то на Украину.
7 июля еду на работу, автобус останавливают какие-то вооруженные люди, в мокрой форме, идет дождь, проверка документов, предупреждение, что без документов будем задержаны до выяснения. Стягиваются плиты перекрытия, бетонные блоки на Ростовскую трассу. По городу пронеслись два БТРа, без опознавательных знаков, это что уже укропы в городе? Нет, это наши! Вон стоит совсем мальчишечка, лет 17, с автоматом в руках, под дождем. С подругами собираем посуду продукты, сносим все на казарму, старики отрывают от себя, засовывают в пакеты деньги. С сестрой решаем накормить ребят, варим 40-литровую кастрюлю борща, несем в милицию.
– Парни, вы кто?
– Мы – славянский батальон.
– Ребенок, ты откуда?
– Я со Славянска, мама там, связи с ней нет, позвонить не могу, боюсь, что её убьют.
Боже, и это реальность нашей жизни… Матерей убивают за то, что они воспитали настоящих мужчин, воинов! Идем дальше на трассу, на блокпост, вот еще парни, человек 10, все замученные, изможденные, голодные. Ночью слышно как колоны тяжелой техники ближе и ближе….
МИША Сколько мы не виделись? 2 года? последний раз в санатории «СОСНОВЫЙ» под Луганском, осень. Ты помнишь? Лес, грибы, длинные разговоры ни о чем. Фильмы, книги, музыка, твой любимый рок. Страсть с детства – голуби, о них ты мог говорить, не переставая часами. Ты такой уставший и замученный. Тяжелый взгляд, из-под твоих длинных ресниц, и как всегда выбрит, до блеска начищенные берцы.
– Как ты здесь?
– Стреляли, – смеешься, – вчера зашли со всеми, будем у вас голубей разводить. Ты как? Собаку свою покажешь? Помню, как тебе из дома звонили, жаловались на ее проделки.
– Ага, только их теперь двое и морды шкодливые, приходи, как сможешь, познакомлю – Стиф и Питбуль.
– Не знаю, когда смогу, дел по горло..
Сколько с тобой потом намотали километров, по ближайшим полям, и округам. Как ты учил меня собирать и разбирать автомат, слушать и понимать взрывы и выстрелы, что делать при бомбежке. Вечерами забирали сумки, пакеты, мешки, то, что для вас собирали всем миром. Мишка, Мишка, где твоя улыбка? Как же мне не хватает твоей выдержки и рассудительности. Ты же всегда мог двумя словами вернуть мне уверенность в том, что будет хорошо. Сколько всего пережито вместе за месяц, пока я не сбежала из города, ты помогал советами моему сыну. В том, что он стал офицером, есть и твоя заслуга. Миша, это же ты ему помог, когда его позицию снесли танками, не опустить руки и выдержать потерю друзей. Твоя кристальная чистота и правдолюбие. Отличная зрительная память – сколько тебе помогала? Когда под прицелами снайперов ты прорывался в город по полям, без фар и света. А как ты прислал ребят меня искать после авианалета, помнишь? я просто спала дома, и как их испугалась, подумав, что это укры? Наблюдательный пост на крыше, в последнюю мою ночь в городе, тоже ты. И ручная граната, на всякий случай, от тебя. Господи, как много хочется тебе рассказать, услышать причудливый ответ, рассмеяться до слез, и жить дальше. Ты стал майором благодаря своему знанию, служба в погранвойсках даром не прошла. Когда ты погиб еще одна часть меня умерла навсегда. Трофейная бутылка шампанского из донецкого аэропорта так и стоит, обещание выпить ее в Славянске на Карачуне я сдержу, только уже без тебя…
10 июля – взрывы в самом городе, одна мина разорвалась над моим огородом, срочный сбор, собак на поводки, утят в коробок, бегом к маме в центр. Там рядом убежище, у меня нет подвала. 12 июля православный праздник Петра и Павла, везем борщ уже на казарму, по дороге попадаем под минометный обстрел. Первая моя кровь, осколки посекли спину, взорванный дом, еще один... Мина, мина, наводчик на крыше 9-ти-этажки. Нас кидают в подвал, накрывают матрасом, у сестры истерика, дома мама и маленький племянник 6-ти лет. В подвале разливаю борщ, подходит мужчина, пытается успокоить, дарит луковицу – это все, что у него сейчас есть. Ведь это и мой праздник – мой папа Павел. Теперь истерика у меня. Опять луковица, всплывает образ растерзанной отморозками женщины. Девчонка-снайпер просит налить пол маленькой тарелки
– Не вкусно?
– Нет, я разучилась есть.
Как можно разучиться есть? Тогда этот вопрос прозвучал , как что то сверх естественное, меньше чем через месяц я это поняла.
В городе паника, люди бегут в убежища. Спешно выезжают, бросая все, что наживали годами.
Дорога на работу под обстрелом, в эту ночь я так и не попала на работу. Еду с парнями на убежище, нахожу своих. В подвале холодно и сыро, едем ко мне домой за одеялами, собираю все, чем можно укрыться. Много детей, стариков, связи нет, ночь в подвале, запах страха и лекарств. Утром с опаской начали выходить на улицу, а там и там черный дым. В толпе негромкий разговор, что горит? Из-за деревьев и домов не разобрать, что и где горит. Иду на работу. В казарме, напротив переезда, торчит снаряд от «града» не разорвавшийся. Хаотичные обстрелы города пока не такие интенсивные, только прицельные каждый выстрел попадал в цель. Начали находить первых корректировщиков, наши местные, не спеша, обходили город, позиции, а потом передавали ВСУ. Люди, с которыми учились в школе, дружили, работали вместе, наводили смерть на соседей и друзей, что должно твориться в головах? Или вам гарантировали не стрелять по вам? Вы же тоже пострадали. Как же вам теперь живется теперь?
***
Сын вернулся в город, теперь он обороняет свой дом. На вопрос: «Сынок, что дальше?»
– Мама, всё будет хорошо.
– Сынок, может, уедем?
– Мама, ты хочешь, что бы эти твари пришли в наш дом? Ты знаешь, что они делают с молодыми девчонками? Как пытают и издеваются над стариками? Ты думаешь, что никто не скажет, где я был и что делал? Мама, ведь из моих друзей, с кем мы уходили в мае, в живых один я!
– Я должен, ты понимаешь должен, ведь кто-то же должен стоять за свое!
Ненависть раздирает изнутри, нужно идти туда, где можно помочь, где сын, но пока отъезд откладывается из-за пожилой мамы и сестры с ребенком: если я уеду, они останутся беспомощными. В сумку собираю жгуты, бинты, шовный материал, шприцы лекарства, навыки первой медпомощи и гражданской обороны – спасибо СССР и урокам НВП – приходится вспоминать на ходу. Все время, когда есть интернет, уходит на изучение боевой медицины и чтение сводок.
Господи, сохрани моего ребенка, ведь он самое дорогое, что есть у меня!
(Окончание следует)
