«Солженицын выступил в качестве разрушителя исторической России»

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

Магистральная цель всех его литературных упражнений — попытка доказать, что будущее за авторитаризмом, фашизмом. К своей излюбленной цели он приспосабливает толкуемые им вкривь и вкось в обоснование авторитаризма теории «технократии». А чтобы донести их до массового сознания, облекает свои рассуждения в форму романа.

Но почему тогда на Западе Солженицын поднят на щит, ведь он носитель идей, чуждых значительной части правящих классов, скажем, в США? Разве трудно было разглядеть все это уже в те времена, когда Солженицын формально не выходил за рамки литературы, не писал еще политических статей, не выступал с речами пророка? Болгарский публицист Н. Павлов проницательно диагностировал суть этого феномена еще до появления солженицынских откровений «Из-под глыб».

«Империалистическая пропаганда, — писал Н. Павлов, — давно создала стереотип Солженицына как поборника «либерализации» и прочих расхожих в буржуазно-демократических странах лозунгов. Идейное содержание «Августа четырнадцатого» начисто перечеркивает благостный стереотип. Отрицание политической деятельности, парламентаризма, а следовательно, атомизация общества, прельстительные речи насчет пригодности технократии к руководству — общее достояние, основы философии тоталитарных, фашистских режимов. Все сторонники изуверских фашистских доктрин в двадцатые годы в Италии, в тридцатые годы в Германии начинали с ликвидации в условиях капитализма партий за исключением своей собственной, а кончали физическим истреблением инакомыслящих…

Так-то при ближайшем рассмотрении и оказывается, что сей необыкновенный светоч «либерализма», по клятвенным заверениям буржуазной пропаганды, на деле заурядный и неоригинальный носитель авторитарных идей. Дайте только власть людям, описанным и воспетым Солженицыным, и польются потоки крови.

Автор много правее буржуазной демократии. Едва ли этого на Западе не видят те, кто поднимает на щит Солженицына, и, конечно, он непригоден для использования там. Отсюда поразительная однобокость в рецензиях на книгу в западной печати, эта ее сторона начисто игнорируется. Его упорно поддерживают по понятной причине — почему бы международной буржуазии, использующей в борьбе против мирового революционного процесса диктаторские режимы, не приставить к делу еще и идеолога, пусть исповедующего тоталитаризм! Ведь он обладает прекрасными верительными грамотами — зоологически ненавидит Советский Союз.

Когда «пророка объявился на Западе, то, по свидетельству американского журнала «Ньюсуик», президент США Никсон с некоторым удивлением заметил членам кабинета:

- А ведь Солженицын-то правее Барри Голдуотера! Государственный секретарь Киссинджер, по основной профессии историк, уточнил:

- Нет, господин президент. Он правее царей.

Если так, рассудили в Белом доме, то западным профессионалам-идеологам сентенции Солженицына доставили неописуемое огорчение. Поучительный пример дал тот же «Ньюсуик». Сколько слез годами проливал журнал, скорбя по поводу судьбы Солженицына в СССР, и вот на тебе, встречи лицом к лицу с ним закаленные редакторы не выдержали и поперхнулись. Слов не хватает, чтобы описать их затруднительное положение, а поэтому пусть они сами скажут о своих тревогах и заботах: «Прибытие Александра Солженицына поставит в затруднительное положение интеллектуалов… Для большинства на Западе дело было достаточно ясно: Александр Солженицын идеологически и по своим настроениям был-де одним из них, сторонником свободы и демократии, а высылка его на Запад, в сущности, награда, и он желанный гость. Убеждение в этом продержалось недолго. Из потока слов предстал иной Солженицын, куда менее опрятный и приемлемый, чем считали раньше… крайний сторонник авторитаризма и не верящий в демократию…

Солженицын смягчил многие свои антидемократические заявления… но все же неясно — какой же вариант отражает его подлинные чувства. Надуется ли Запад из-за того, что один из его ведущих идеологических героев на деле оказался аполитичным дураком — святошей, покажет будущее».

Поэтому, высоко ценя антикоммунистические воззрения Солженицына, западные газетчики все же попросили его разъяснить личное отношение к Западу. Он выжал из себя: «Я только хочу поправить, чтобы не было неверных представлений: я не против демократии вообще…» Немножко подучился. Как хамелеон на полосатом пледе, окрасился в приличествующие цвета.

«Образование» его в этом направлении пошло гигантскими шагами. Не то чтобы Солженицын усмотрел где-то спасительный свет. Скорее он вплотную столкнулся с волей хозяев. Очень скоро он продемонстрировал глубокую справедливость старой истины — кто платит, тот заказывает музыку. Пришел он к этому выводу, конечно, не столько сам, сколько на помочах все того же ЦРУ, взявшегося через НТС наставлять Солженицына в мудрости, как жить на Западе.

НТС постарался укоротить длину языка Солженицына, естественно, только в одном отношении, чтобы он никоим образом не поранил бы ненароком священной коровы «демократии». Вот как оно получается; когда нужно, фашиствующие энтээсовцы рядятся в тогу «демократии». Коль предписано сменить идеологическую форму одежды, то и Солженицын одевается по погоде, определенной энтээсовскими синоптиками.

Тот, кто вчера еще бил себя в грудь, вопил о железной последовательности своих убеждений, перестроился буквально на глазах. В речи в Нью-Йорке 9 июля 1975 года он льстиво говорил: «На руководство вашей страны, которая откроет третье столетие своего существования, может быть, ляжет тяжесть, которой еще не было во всей американской истории. Вашим руководителям этого уже близкого времени понадобятся глубокая интуиция, духовное предвидение, высокие качества ума и души. Пошли вам бог, чтобы в те минуты вас возглавили такие же великие характеры, как те, которые создали вашу страну».

Аплодисменты, конечно. А почему бы американцам, да и не им одним, не помянуть добрым словом Вашингтона, Джефферсона и других «отцов-основателей» США, достойных людей своего века? Только Солженицын потревожил тени великих не для того, чтобы воздать им должное. «Люди, создавшие ваше государство, — нравоучительно изрек Солженицын, а ему уж доподлинно известны их думы, — никогда не упускали из рук нравственного компаса… И свою практическую политику они сверяли с этим нравственным компасом… Руководители, создавшие вашу страну, никогда не говорили: пусть рядом царит рабство, ладно, а мы вступим с ним в разрядку, лишь бы оно не распространилось на нас».

Рабство во времена, о которых он говорил, было закреплено американской конституцией и царило не «рядом», в самих Соединенных Штатах. Вашингтон, Джефферсон, Мэдисон были крупными рабовладельцами и не видели в этом ничего зазорного. Отнесем это за счет хотя бы малограмотности писателя в области истории. Но дело не в этом. Он силился вырвать «отцов-основателей» из рамок своего времени и своего класса и превратить их в солдат «холодной войны». Если и учили чему-нибудь своих сограждан «отцы-основатели», и прежде всего Вашингтон, в канонизированном «Прощальном обращении к стране», то именно смертельной опасности подмены идеологическими соображениями практической политики. В чем и суть классического духовного наследия «отцов-основателей» США. Другое дело, как обращаются с ним правые экстремисты в США, к которым примкнул Солженицын.

Ему хотелось бы начертать на знаменах пресловутой «нравственной революции», глобального антикоммунистического похода, еще имена Вашингтона и Джефферсона!

5

Первую годовщину своего выдворения из Советского Союза Солженицын ознаменовал выпуском в Париже книги мемуарного жанра «Бодался теленок с дубом. Очерки литературной жизни». С ее страниц предстает отталкивающий образ Солженицына — лицемера и ханжи. Отчего саморазоблачение? Его можно должным образом понять, только «вписав» его в тактику «психологической войны». Уже говорилось о необыкновенных откровениях Редлиха весной 1975 года. В то же время появился и солженицынский «Теленок». Совпадение не случайное. Теперь и ЦРУ спешит с новым большим отчетом о работе своего литературного подрядчика. Читайте, смотрите, вот наши достижения, вот как мы ведем «психологическую войну»!

Без преувеличения можно сказать, что эта книга отражает видение советской действительности глазами ЦРУ. В директивном документе ЦРУ-НТС, оценивавшем обстановку в СССР на рубеже шестидесятых и семидесятых годов, говорится о якобы существующем «подполье верхнего этажа» и «подполье нижнего этажа». «Пуповина, связывающая эти два «подполья», — группы и фигуры, вышедшие на поверхность и ставшие известными стране… так… для «нижнего» характерна фигура Солженицына… « Набивая себе цену в глазах ЦРУ, он с величайшим бахвальством рассказывает, как пытался соорудить антисоветское подполье: «С кем-то знакомство, через него другое, там — условная фраза в письме или при явке, там — кличка, там — цепочка из нескольких человек — просыпаешься однажды утром: батюшки, да ведь я давно подпольщик!»

В порядке отчета и поучения единомышленников он подробно описывает свою тактику при попытках протащить антисоветские пасквили в советскую же печать. С сокрушением сердца он убедился, что использовать средства массовой информации Советского государства для спекуляций по поводу культа личности не удастся. Лагерная тема утрачивала полезность как средство подрывной работы. Значит, нужно, и не мешкая, менять тактику. Печатать сочинения на эту тему на Западе.

Шло лето 1968 года. Закончен «Архипелаг Гулаг», по замыслу Солженицына, самое грозное оружие против Советского Союза. То был отнюдь не плод единоличного творчества, а обобщение усилий как государственных ведомств США, так и индивидуальных антикоммунистов. Как название, так и тематика подготовлены соответствующими изысканиями. В 1946-1950 годах госдепартамент и АФТ составили карту ГУЛага, которую в 1951 году издали массовым тиражом. В сентябре 1954 года госдепартамент издал официальный отчет «о принудительном труде» в СССР. На долю Солженицына оставалось обобщить все эти материалы и поставить на них свое имя, то есть персонифицировать их в интересах ведущейся ЦРУ «психологической войны».

Зададимся одним вопросом: если уже в 1968 году было изготовлено это «оружие», по мнению Солженицына, да и наверняка ЦРУ, страшной, пробивной силы, то почему публикация на Западе состоялась более чем через пять лет? 2 июня 1968 года, пишет Солженицын, «Архипелаг» закончен, отснята пленка, свернута в капсулу… Отправление будет авантюрное, с большим риском… Неудачные случайности, затрудняющие отправку… узналось об удаче. Свобода! Легкость! — почти как юмор, летним пухлым, но не грозным облаком прошла большая против меня статья «Литературки» (26.6.68). Я быстро проглядываю ее, ища чувствительных ударов — и не находил ни одного! Никто не углядел моего уязвимого места: что против печатанья «Круга» («В круге первом». — Н. Я.) — я ведь не возразил, не протестовал — почему?.. Не тот борец, кто поборол, а тот, кто вывернулся».

Напрасно Солженицын кривляется и поносит всех. Тогда к нему относились как к начинающему, спотыкающемуся, но все же литератору. Кто мог быть посвящен в его тайные дела! С ним спорили, не соглашались, но делали это в рамках нормальных взаимоотношений порядочных людей. Да, мудрено было рассмотреть под маской «страдальца» человека с уголовной психологией. Солженицын прекрасно понимал это и всеми силами старался подольше носить эту маску. «Значение подполья, — поучает НТС, — не в его количественном размере, а в его политическом качестве». Отсюда вытекает «признание допустимости, а зачастую необходимости маскировки». Выход «Архипелага» тогда означал бы, что маска сорвана, а у Солженицына были новые обширные планы.

Иные склонны были считать, что Солженицыну покоя не дает лагерная тема, а он думал совершенно о другом. 1968 год для него был определенным рубежом: «Я как раз перешел тогда через пятьдесят лет, и это совпало с чертой в моей работе: я уже не писал о лагерях, окончил и все остальное, мне предстояла совсем новая огромная работа — роман о 17-м годе (как я думал сперва, лет на десять)». Это «главная» работа, по сравнению с ней все написанное — так, мелочь, для получения известности, пусть скандальной.

Нехватку литературных произведений, какие бы они ни были, ЦРУ и Солженицын решают компенсировать получением Нобелевской премии. На страницах книги он повторяет то, что твердил тогда ежедневно в своем кругу и что немедленно доходило до ЦРУ: «Мне эту премию надо! Как ступень в позиции, в битве! И чем раньше получу, тем тверже стану, тем крепче ударю!.. Дотянуть до нобелевской трибуны и грянуть!» Причем в бесконечных беседах с радетелями с Запада он устанавливает и срок искомой премии: «Для меня 70-й год был последний год, когда Нобелевская премия еще нужна была мне, еще могла мне помочь. Дальше уже — я начал бы битву без нее». Почему именно год 1970-й? А потому, что на 1971 год падает выход «Августа четырнадцатого» — первого тома задуманного им романа. Следовательно, опубликоваться надо было уже в ореоле нобелевского лауреата.

И кто бы мог подумать? В 1970 году Солженицын поучил Нобелевскую премию по совокупности опубликованных к тому времени произведений. Поразительно! Чудо из чудес, недоступное человеческому разумению. Да, цело обстоит только так и не иначе, объясняет Солженицын, «только теперь, нет, только сегодня я понимаю, как удивительно вел бог эту задачу к выполнению». Если так, тогда какие могут быть вопросы — претензии только к исключительно высшим силам, сделавшим шведских господ своим орудием. Припомним еще и ЦРУ…

Итак, по горячим следам за премией грянул «Август четырнадцатого», который далеко не оправдал надежд сочинителя. Он прояснил его кредо — антипатриотизм, авторитаризм и прочее. Когда появились негодующие рецензии и отрицательные отзывы, Солженицын не мог не заключить: «Уже с «Августа» начинается процесс раскола моих читателей, потери сторонников, а со мной остается меньше, чем уходит. В первых вещах я маскировался… Следующими шагами мне неизбежно себя открывать». Нобелевская премия не смогла ввести в заблуждение честных людей. Вылазка с «Августом четырнадцатого» провалилась.

Они, сочинитель и покровители, перепугались, что это повлечет последствия для распоясавшегося антисоветчика, посему аккредитованные в Москве корреспонденты «Нью-Йорк Таймс» Г. Смит и «Вашингтон пост» Р. Кайзер встретились с Солженицыным, дабы взять у него интервью. Встречу обставили в ужасающе конспиративном духе — надо было показать не меньше как всему миру, что увидеть сочинителя иностранцам — «подвиг». Идиотизм всего последовавшего можно передать разве словами одного из «героев» тайной беседы — Р. Кайзера. В своей книге, впервые вышедшей в США в 1976 году, Кайзер с убийственной серьезностью открылся: «В то время дело представлялось опасным и вызывало немало опасений. Мы не знали, что нас ожидает высылка казалась вполне возможной и что ожидает Солженицына. Вот как я записал все это три года назад, слегка отредактировав спустя три года.

Нам сказали взять с собой магнитофоны и фотоаппараты, чтобы запечатлеть интервью и Солженицына с семьей для потомства. Нас предупредили: идти, не привлекая внимания. Я завернул магнитофон и фотоаппарат в старые номера «Правды» и сунул в авоську, какие русские обычно носят в кармане. Я надел джинсы и потертую рыжую куртку, которые обычны среди московских студентов, и вышел из квартиры в десять утра.

Сначала я отправился в американское посольство сообщить о своих намерениях консулу. Об этих мерах предосторожности мы договорились заранее. Если мы не дадим знать о себе к семи вечера (сообщил я консулу в записке, которую передал ему через стол), он должен обратиться с официальным запросом. Мы оба находились в Москве только семь месяцев и все еще не были уверены в нашем статусе. Мы принимали эти меры предосторожности, зная, что никогда не простим себе, если что-нибудь произойдет. Нужны или полезны они были — открытый вопрос. Из посольства я направился в магазин, где запасся двумя булками. Затем, как было договорено, я поехал, меняя автобусы, чтобы выяснить, нет ли за мной слежки. Ничего подозрительного.

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Я встретился с Риком (Смитом) на углу у дома Солженицына на улице Горького, и мы подошли в подъезду. Тут мы увидели милиционера, стоявшего у входа… Мы выскочили из двора, обошли квартал и через пять минут подошли к подъезду с другой стороны… Милиционер ушел. Вошли в подъезд, перед нами дверь квартиры Солженицына. Но тут у лифта стояла женщина. Мы немного подождали, пока она вошла в лифт. Тогда мы позвонили. Загремел засов, и слегка открылась дверь на цепочке. За ней растрепанная борода. Он внимательно осмотрел нас и впустил. Он волновался не меньше нас, и потому нам пришлось представляться дважды…

В квартире были задернуты шторы… Он вручил нам пачку бумаг, оказавшихся «Интервью с «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост»… Мы поняли, что его не интересуют наши вопросы. Он намеревался сам провести интервью с собой. Рик разнервничался. Он всегда опасался, что мы попадем в ловушку — будем делать то, что нужно Солженицыну, а не нам».

С некоторым трудом пронырливые журналисты убедили Солженицына принять их правила игры. Последовала четырехчасовая беседа, во время которой все трусили изрядно. Дело было сделано. Смит и Кайзер вышли, уселись в машину, которую жена одного из них подогнала и оставила поблизости. Скорее от опасного места! Но при развороте — резкий удар — в машину врезалось такси…

«Я услышал крик Рика: «Хватай все и беги, беги, беги!» Об этом же подумал и я, и, схватив наше оборудование, бесценный единственный экземпляр интервью, я ринулся из машины, прыгнул в троллейбус и был таков!» — завершает Кайзер описание памятного дня. Очень скоро журналисты выяснили, что авария отнюдь не была «подстроена».

Вот так организовывались контакты Солженицына с представителями «свободного» мира. Последние прекрасно понимали, что злоупотребляют своим официальным положением, определенно занимаются отнюдь не похвальным делом. Впрочем, каждому свое. Мелкотравчатые газетчики выполняли посильные задания, а серьезные люди в Вашингтоне делали то, что по плечу только им.

ЦРУ бросает в бой стратегический резерв. На рубеже 1973-1974 годов на Западе печатается «Архипелаг». ЦРУ затевает оглушительную пропагандистскую кампанию.

Книга не имеет ни малейшего отношения к литературе, это очередной ход в «психологической войне». Солженицын с головой окунается в политику самого дурного пошиба, действуя как опытный провокатор. Опьяненный Нобелевской премией, он вознесся: «Вот когда я могу как бы на равных поговорить с правительством. Ничего тут зазорного нет: я приобрел позицию силы — и поговорю с нее. Ничего не уступлю сам, но предложу уступить им».

С неописуемой заносчивостью он выдвигает различные требования в трескучих заявлениях, печатающихся на Западе и передающихся по радио на русском языке в Советский Союз. Теперь он с гордостью признается, что давно наладил тесные контакты с «радиоголосами» на Западе. Что бы ни передавал им Солженицын, моментально включалось в радиопередачи на СССР.

Он из кожи лезет, чтобы мобилизовать, поднять Запад на антисоветскую кампанию. Неотступная мысль «у меня: как Запад сотряхнуть». Любыми путями подрывать Советский Союз изнутри, а тем временем антисоветская кампания будет набирать силу. Покончить с таким положением, когда «Запад перед ними едва ли не на коленях». Поток инсинуаций и клеветы Солженицына был поддержан реакционными органами печати и радио. Солженицын самодовольно подводил итоги: «Еще не успели высохнуть мои интервью и статья с горькими упреками Западу за слабость и бесчувственность, а уже и старели: Запад разволновался, расколыхался невиданно». Он даже находит, что развернувшаяся кампания по силе «была неожиданной для всех — и для самого Запада, давно не проявлявшего такой массовой настойчивости против страны коммунизма». Насчет «массовой» он, конечно, преувеличил, но действительно в дело были употреблены немалые пропагандистские и финансовые возможности, которыми располагают ЦРУ и другие западные спецслужбы.

Действия Солженицына имели своим логическим результатом то, что он был выдворен из пределов Советского Союза к тем, кто содержит его.

6

Солженицын погнал строки, торопил книги — втянуть без промедления Запад в острейшую конфронтацию с Советским Союзом, толкнуть его, и немедля, на крестовый, поход против коммунизма. «Господи! — восклицает он, оглядываясь на прошлое. — Сколько же вы упустили! Почему вели себя не так в годы второй мировой войны?»

Новые и новые упреки в адрес гитлеровской Германии. В третьем томе «Архипелага Гулаг», вышедшем в 1975 году, эта тема, уже проходившая по прежним писаниям сочинителя, достигает истерического накала. «И если бы пришельцы не были так безнадежно тупы и чванны, — сокрушается Солженицын, — … вряд ли нам пришлось праздновать двадцатипятилетие российского коммунизма». Иными словами, к 1942 году гитлеровская Германия победила бы СССР. Солженицын не добавляет очевидного — если бы в том славном и трагическом году, 1942-м, Красная Армия ценой бесчисленных жертв не удержала бы фронт, то сейчас некому было бы читать его пасквили, да едва ли и он сам мог держать в руке перо. При фашистском «новом порядке» ушло бы через трубы крематориев все грамотное человечество за исключением «расы господ» и обращенных в рабство. Г-н Солженицын едва ли был бы допущен даже в «фольксдойче».

В горячечном воображении, смешав все и вся, он кликушествует: «Населению СССР до 1941 года, естественно, рисовалось: приход иностранной армии — значит свержение коммунистического режима, никакого другого смысла для нас не могло быть в таком приходе. Ждали политической программы, освобождающей от большевизма». Смысл предельно ясен: вам бы, западным демократиям, объединиться с нацистами в едином походе против СССР, к удовольствию г-на Солженицына.

Солженицын призвал Запад принять позицию Катона — Советский Союз должен быть разрушен, а коль скоро разрядка противоречит этому намерению, ее нужно предать анафеме. Он самоуверенно объявил, что начиная с Великой Октябрьской социалистической революции Запад, и в первую очередь Соединенные Штаты, делал бесконечные ошибки, мирился с существованием Советского Союза вместо того, чтобы вооруженной рукой разгромить коммунизм. «Отказ поддержать царя, признание СССР в 1933 году, сотрудничество в войне против немцев, — сказал Солженицын в речи в отеле «Хилтон» в Вашингтоне 30 июня 1975 года — … были безнравственными сделками» с коммунизмом.

Он не погнушался потревожить прах Ф. Рузвельта и У. Черчилля, чтобы охаять западных руководителей антигитлеровской коалиции за их политику сотрудничества с СССР, которая, как известно, была продиктована государственными интересами США и Англии. По его мнению, в их политике в годы второй мировой войны выступала «разительно очевидно их систематическая близорукость и даже глупость», проявившаяся в сотрудничестве с СССР, что особенно непростительно для США, уже имевших «на руках атомную бомбу». Вспоминая о второй половине сороковых годов, Солженицын признается, что со своими единомышленниками «мы высмеивали Черчилля и Рузвельта».

За что? Да за то, объясняет Солженицын — Смердяков, что они считались с Россией. И напрасно — «эта война вообще нам открыла, что хуже всего на земле быть русским». Так заявлено в первом томе «Архипелага», а во втором последовало уточнение: «Нет на свете нации более презренной, более покинутой, более чуждой и ненужной, чем русская». И это о нации, которой мир обязан Великим Октябрем и победным 1945 годом!

В марте 1976 года он поучал английских телезрителей при любезном содействии Би-би-си: «В пятидесятые годы, после окончания войны, мое поколение буквально молилось на Запад, как на солнце свободы, крепость духа, нашу надежду, нашего союзника. Мы все думали, что нам будет трудно освободиться, но Запад поможет нам восстать из рабствам. Столь широковещательное заявление нуждается в уточнениях, кому это «нам» и что понимать под «поколением»? Их можно найти в третьем томе «Архипелага Гулаг»: «Как поколение Ромена Роллана было в молодости угнетено постоянным ожиданием войны, так наше арестантское поколение было угнетено ее отсутствием?». В то время «больше всего, конечно, волновали» недавних прислужников гитлеровцев и военных преступников за решеткой «сообщения из Кореи… Эти солдаты ООН особенно нас воодушевляли: что за знамя! — кого оно не объединит? Прообраз будущего всечеловечества!». А посему, ободренные тем, что экстремистам представлялось началом третьей мировой войны, эти подонки завывали из-за решетки: «Подождите, гады! Будет на вас Трумэн! Бросят вам атомную бомбу на голову!»

В том, что предатели, не довоевавшие вместе с нацистами, придерживались описанной точки зрения, да и стоят на ней по сей день, сомнений нет. НТС и Солженицын тому блистательный пример. Все они зовут к новому нашествию на СССР. Не кто другой, как тогдашний государственный секретарь США Киссинджер, лаконично определил суть солженицынских многословных призывов: «Если бы его взгляды стали национальной политикой Соединенных Штатов, то мы бы встали перед значительной угрозой военного конфликта». А вот что написал в «Вашингтон пост» Д. Крафт: «Для него (Солженицына) коммунизм — само воплощение зла… С этой точки зрения любые контакты между западным и коммунистическим миром зло… Но применение узколичной морали к международным отношениям не дает хорошей политики… Коль скоро взгляды Солженицына столь незначительно связаны с американской действительностью, восхваление его пребывания в стране звучит несколько зловеще». Некоторые советники президента Форда предупредили Белый дом: Солженицын «явно умственно неуравновешен».

Весной 1976 года была организована серия выступлений сочинителя во Франции, Англии, Испании. Выступления в привычном антикоммунистическом репертуаре можно было уверенно предсказать еще до появления его неопрятной бороды на телеэкранах. Поразило другое — время выступлений. Во Франции — между двумя турами кантональных выборов, в Испании — одновременно с конференцией крайне реакционной организации — ветеранов гражданской войны. Как заметил популярный испанский журнал «Бланке и негро», речи Солженицына «вызвали раздражение крайне левых и радость и ликование правых». Оно и понятно — почувствовав себя на коне (нужен!), Солженицын нагородил вздор фашистского толка.

Основной его тезис наиболее ярко прозвучал, пожалуй, в выступлении на французском телевидении 9 марта 1976 года. «Нынешнее положение Запада, — сказал он, — это не только политический, но и духовный кризис, которому, возможно, 300 лет. Этот кризис происходит оттого, что со средних веков мы бросились в материю, мы захотели иметь много вещей, мы хотели жить ради телесного, а моральные задачи мы забыли». Если оставить в стороне религиозно-мистические разглагольствования, суть дела предельно ясна — по Солженицыну, начиная, видимо, с английской революции, мир сбился с правильного пути. Изрек. И пошел дальше своих духовных предшественников. Напомним: «Мы выступаем в роли антитезы по отношению ко всему кругу идей 1789 года» — Бенито Муссолини. «1789 год будет вычеркнут из истории» — доктор Геббельс. Нужно ли напоминать, как Муссолини и Геббельс были вычеркнуты из истории? Вероятно, небесполезный пример для их идеологического фашиствующего последыша.

Он надеялся, что его слова встретят благожелательный прием в Испании. Для этою Солженицын и восхвалил франкизм, который-де принес испанцам «абсолютную свободу». Гордый народ придерживается иного мнения. Журнал «Камбио 16» заметил: «Выступление Солженицына было рассчитано на слабоумных». Один из умеренных лидеров Испании сказал: «Мы должны сейчас задать себе вопрос, не страдает ли этот писатель серьезной психической болезнью, которая нарушила его способности политически правильно мыслить и дала возможность правым экстремистам использовать его личность как орудие для нападок на дело социальной демократии, прав человека и свободы рабочих».

Апокалиптические разглагольствования Солженицына, его параноидные призывы, вне всякого сомнения, надоели многим европейцам. Узрев собственными глазами «пророка» в действии, некоторые не могли скрыть своих переживаний и поторопились поделиться ими с газетами. Одно из писем, помещенное в английской «Таймс», свидетельствует о том, что солженицынский «блиц» против Британских островов не лишил англичан чувства юмора. Некий К. Тайнан написал: «Ну, сэр, теперь, когда Британия сурово поставлена в угол Александром Солженицыным, многие из ваших читателей могут подумать, что писатель в изгнании считает дело всего западного мира погибшим. Счастлив заверить Вас, что это не так. Г-н Солженицын усмотрел по крайней мере один маяк надежды в окружающем мраке. В течение недавнего 48-минутного интервью по испанскому телевидению он с энтузиазмом отозвался о победе Франко в гражданской войне как победе «концепции христианства». Он затем поздравил испанский народ, среди которого провел целых восемь дней, с тем, что испанцы, по его словам, пользуются «абсолютной свободой». Поэтому мы можем со спокойной совестью обозвать большевистскими экстремистами тех граждан Испании, первым побуждением которых после этих слов было чистосердечное желание плюнуть прямо в глаза великому моралисту. Искренне ваш, Кеннет Тайнан».

Европейское турне 1976 года выявило явную непригодность Солженицына для текущей политики. ЦРУ пока списало «пророка» в резерв. Выступления Солженицына становятся редкостью, проще говоря, ему заткнули рот, хотя поминали, и нередко, что живет-де на Западе «борец» с коммунизмом и пр. ЦРУ прибегло к хорошо известной тактике, традиционной в деятельности тамошних спецслужб. В свое время абвер и СС примерно так же обращались с духовным предтечей Солженицына — Власовым. Его поставили на котловое довольствие вермахта, но практически запретили выступать, хотя геббельсовская пропаганда без устали использовала имя предателя. Конечно, времена разные — в нацистской Германии, шедшей к гибели, Власову обеспечили не бог весть какие условия. ЦРУ располагает куда большими материальными возможностями, посему «пророк» живет получше, но в глухой изоляции — вблизи деревни Кавендиш в штате Вермонт.

Корреспондент американской газеты, побывавший у дома Солженицына в 1977 году, подробно описал, где он помещен, однако статья была озаглавлена крайне двусмысленно: «Рай Солженицына: тюрьма собственного изобретения». Насчет «собственного» можно быть уверенным — сказано из кондового американского почитания ЦРУ. Надо думать, над устройством «тюрьмы» немало потрудились профессионалы ведомства. Журналист, естественно, не мог ничего узнать подробнее — в дом никого не пускают, но имел возможность обозреть внушительный забор из колючей проволоки, которым обнесен участок. Различного рода электронное оборудование «стережет» Солженицына от нежелательных посетителей. Жители Кавендиша немало посудачили насчет нового соседа, даже номер телефона которого не внесен в местный справочник. Некая домохозяйка, встретив Солженицына, поздоровалась с ним, назвав по имени. «Он так перепугался, видя, что его узнали», — рассказала она корреспонденту.

В июне 1978 года Солженицына во плоти представили в Гарвардском университете, где в числе 11 человек он получил почетную степень доктора наук. Он произнес речь, повторение того, что уже говорил по прибытии на Запад, скорректированное цензорами ЦРУ. Но, видимо, в ораторском угаре добавил кое-что от себя в плане упреков Западу — недостаточно, мол, решимости в борьбе против коммунизма. Это, вероятно, было бы приемлемо, но вот объяснение показалось обидным. Солженицын разъяснил: «Западный мир потерял общественное мужество… Все власти западных стран резко ослабли». Они, эти самые «власти», отчитали зарапортовавшегося оратора.

Энтээсовский «Посев», с большим запозданием опубликовавший речь Солженицына, вздохнул: «Теперь в Америке обнаружен новый, источник беспокойства — Солженицын». Так же «Нью-Йорк таймс» назвала его «одержимым, страдающим маниакальными идеями и мессианским комплексом». Напомнив о «Вехах», журнал настаивал, что Солженицына не так поняли — он не хотел обижать власть предержащих, а имел в виду другое: «Веховцы, исходя из анализа главных тенденций культуры нового времени, предсказали русскую революцию и все ее последствия. Ныне Солженицын переадресует эти пророчества — ведь обстановка западной жизни позволяет это делать, она до деталей схожа с предреволюционной русской».

Объяснения эти адресованы ничтожной части эмиграции. Совершенно другой вес имеет «Нью-Йорк Таймс».

Когда с начала 1980 года резко усилилась антисоветская кампания на Западе, прорезался и Солженицын. Американский журнал «Форин афферс» в апреле 1980 года вдруг предоставил ему свои страницы для очередной исступленной антикоммунистической проповеди. Она полностью соответствует стратегии ЦРУ — упорных попыток подрыва нашей страны изнутри. Он настаивает, что «Запад, даже до конца единый, может возобладать, только объединившись» с противниками социализма внутри стран социалистического лагеря. Немедленно «прекратить верить в разрядку», ибо «сосуществовать с коммунизмом на одной планете невозможно». Не бог весть какое подспорье в антисоветской кампании, но все же! Появление Солженицына в большой печати Запада ясно показывает — империализм собрал все резервы, дабы попытаться вновь ввергнуть мир в «холодную войну». Рейган шел к власти.

Николай Николаевич Яковлев

«ЦРУ против СССР»
Москва. Издательство «Правда», 1983
OCR и обработка М. Дмитриенко, Алма-Ата, 2008

http://www.pravomyslie.ru/?p=859#more-859

[Anna]

Cолженицын ,конечно не ангелок. Набедокурил  в свое время. Но он хотя бы на старости лет прекратил быть ярым русофобом и стал беспокоиться,как обустроить Россию.
Ну а кто не заблуждался по-молодости?
Но почему-то никто не смеет критиковать Василия Аксенова,которого воспевает либеральная интеллигенция. Они с ним носятся,чуть ли не молятся на него.
Аксенов до конца лет оставался русофобом. Почитайте,чего он понаписал ! Куда там Солженицыну. Однако Аксенову раздаются почести и никакой критики.
Вот список его деяний , волосы дыбом!
http://ru.wikipedia.org/wiki/%C0%EA%F1%B8%ED%EE%E2,_%C2%E0%F1%E8%EB%E8%E9_%CF%E0%E2%EB%EE%E2%E8%F7

Если критикуют Солженицына (  и есть за что),то почему надо обходить стороной Аксенова ? Почему против него никто и рта не раскрывает.

[Александр Васильевич]

Открытое письмо Дина Рида А.Солженицыну



Никто из писателей советской эпохи не нанес столь огромного ущерба репутации СССР, как Солженицын. Вся Европа читала книги, где Советский Союз представлялся как одна большая тюрьма. Именно книги Солженицына внесли немалую лепту в развал страны, за что он получи свою Нобелевскую премию.

Однако в капиталистической Америке находились люди, которые умели смотреть сквозь призму лжи и видеть саму суть. Дин Рин — американский певец, киноактёр, кинорежиссёр и общественный деятель, в далеком 71-м году опубликовал открытое письмо А. Солженицыну, в котором актер назвал все обвинения Солженицына в отношении Советского Союза ложными.
Удивительно, насколько эти слова актуальны и сегодня. Письмо было написано 40 лет назад, и до сих пор оно не потеряло своей актуальности.

Дорогой коллега по искусству Солженицын!

Я, как американский артист, должен ответить на некоторые ваши обвинения, публикуемые капиталистической прессой во всем мире. По моему мнению, они являются ложными обвинениями, и народы мира должны знать, почему они ложные.

Вы заклеймили Советский Союз как «глубоко больное общество, пораженное ненавистью и несправедливостью». Вы говорите, что Советское правительство «не могло бы жить без врагов, и вся атмосфера пропитана ненавистью, и еще раз ненавистью, не останавливающейся даже перед расовой ненавистью». Вы, должно быть, говорите о моей родине, а не о своей!

Ведь именно Америка, а не Советский Союз, ведет войны и создает напряженную обстановку возможных войн с тем, чтобы давать возможность своей экономике действовать, а нашим диктаторам, военно-промышленному комплексу наживать еще больше богатства и власти на крови вьетнамского народа, наших собственных американских солдат и всех свободолюбивых народов мира! Больное общество у меня на родине, а не у вас, г-н Солженицын!

Именно Америка, а не Советский Союз, превратилась в самое насильственное общество, которое когда-либо знала история человечества. Америка, где мафия имеет больше экономической власти, чем крупнейшие корпорации, и где наши граждане не могут ходить ночью по улицам без страха подвергнуться преступному нападению.

Ведь именно в Соединенных Штатах, а не в Советском Союзе свои же сограждане убили в период с 1900 года больше людей, чем число всех американских солдат, погибших в боях в первой и второй мировых войнах, а также в Корее и во Вьетнаме! Именно наше общество считает удобным убивать любого и каждого прогрессивного лидера, который находит в себе мужество поднять голос против некоторых наших несправедливостей. Вот что такое больное общество, г-н Солженицын!

Далее вы говорите о расовой ненависти! В Америке, а не в Советском Союзе, на протяжении двух столетий остаются безнаказанными убийства негров, которых держат в полурабстве. В Америке, а не в Советском Союзе, полиция без разбору избивает и арестовывает любого и каждого негра, пытающегося выступить в защиту своих прав.

Затем вы говорите, что «свобода слова, честная и полная свобода слова — вот первое условие здоровья любого общества, и нашего также». Попытайтесь распространить эти мысли среди страдающих народов, вынужденных бороться за существование и жить вопреки своей воле под гнетом диктаторских режимов, держащихся у власти лишь благодаря военной помощи США.

Скажите о своих мыслях людям, чье «здоровье» заключается лишь в том, что половина их детей умирает при рождении, так как у них нет денег на врача, и они всю свою жизнь мучаются из-за отсутствия медицинского обслуживания. Скажите об этом людям капиталистического мира, чье «здоровье» состоит в том, что всю свою жизнь они проводят в постоянном страхе перед безработицей. Скажите американским неграм, как много им помогли на деле «здоровье» и «свобода слова» в процессе их справедливой борьбы за равноправие с белыми, когда после двух столетий «свободы слова по-американски» во многих районах США считают, что убить негра — это все равно что поохотиться на медведя!

Скажите трудящимся капиталистического мира о ваших идеях по поводу «свободы слова как первого условия здоровья», если из-за нехватки денег их сыновья и дочери не смогут развить свои умственные способности в школе, а поэтому никогда не сумеют даже научиться читать! Вы говорите о свободе слова, тогда как бóльшая часть населения земного шара пока еще говорит о возможности научиться читать слова!

Нет, г-н Солженицын, ваше определение свободы слова как первого условия здоровья неверно. Первое условие заключается в том, чтобы сделать страну достаточно здоровой морально, умственно, духовно и физически, с тем, чтобы ее граждане умели читать, писать, трудиться и жить вместе в мире.

Нет, г-н Солженицын, я не принимаю вашего первого условия здоровья общества и особенно в вашем определении и контексте. Моя страна, известная своей «свободой слова», — это страна, где полиция нападает на участников мирных походов. В моей стране разрешены мирные походы, и в то же время продолжающаяся война губительно отражается на жизни вьетнамского народа, ибо демонстрации, разумеется, нисколько не меняют политику правительства.

Неужели вы действительно думаете, что военно-промышленный комплекс, правящий моей страной и пол миром, печется о «свободе слова»?! Правители его сознают, что они, и только они, обладают властью принимать решения. Воистину, свобода слова на словах, но не на деле!

Вы заявляете также, что Советский Союз идет не в ногу с ХХ веком. Если это и верно, то потому, что Советский Союз всегда идет на полшага впереди ХХ века! Неужели вы предлагаете вашему народу отказаться от своей роли вождя и авангарда всех прогрессивных народов мира и вернуться к бесчеловечным и жестоким условиям, существующим в остальной части земного шара, где несправедливость воистину изобилует в атмосфере чуть ли не феодальных условий многих стран?

Г-н Солженицын, в статье далее сказано, что вы — «многострадальный писатель из Советского Союза». По-видимому, это означает, что вы много страдаете из-за отсутствия моральных и общественных принципов, и что ваша совесть мучает вас в тихие ночные часы, когда вы остаетесь наедине с собой.

Верно, что в Советском Союзе есть свои несправедливости и недостатки, но ведь все в мире относительно. В принципе и на деле ваше общество стремится к созданию подлинно здорового и справедливого общества. Принципы, на которых построено ваше общество — здоровы, чисты и справедливы, в то время как принципы, на которых построено наше общество, жестоки, корыстны и несправедливы. Очевидно, в жизни могут быть ошибки и некоторые несправедливости, однако несомненно, что общество, построенное на справедливых началах, имеет больше перспектив прийти к справедливому обществу, нежели то общество, которое строится на несправедливости и эксплуатации человека человеком. Общество и правительство моей страны отстали от времени, потому что их единственная цель заключается в стремлении сохранить во всем мире статус-кво.

Именно ваша страна стремится делать прогрессивные шаги во имя человечества, и если в чем-то она несовершенна и порою спотыкается, то мы не должны осуждать за эти недостатки всю систему, а должны приветствовать ее за мужество и стремление прокладывать новые пути.

Искренне ваш, Дин Рид

Огонек № 5 (2274), 1971 г.
Литературная газета № 5, 1971 г.

http://www.segodnia.ru/content/111108

[Александр Васильевич]

«Солженицын выступил в качестве разрушителя исторической России»

Размышления историка Игоря Фроянова в связи с 95-летием небезызвестного публициста



Сегодня публицисту Александру Солженицыну исполнилось бы 95 лет. О значении его творчества размышляет в интервью «Русской народной линии» известный русский историк, доктор исторических наук, профессор Игорь Яковлевич Фроянов:

«Солженицын не был профессиональным историком. Он приохотился к познанию истории и написанию якобы исторических сочинений уже в сравнительно поздние годы своей литературной карьеры. Не обладая соответствующими специальными навыками историка, писал на исторические темы и сюжеты как любитель, хотя и с претензией на истину. С этой точки зрения, мы не можем говорить о том, что Солженицын оставил заметный, а уж тем более глубокий след в русской исторической науке. К тому же творчество Солженицына, без сомнения, пронизано определенными личными симпатиями и антипатиями, откровенными предпочтениями и даже фобиями, т.е. настолько субъективно и тенденциозно, что односторонность его позиции видна, как говорится, невооруженным взглядом.

Александр Исаевич был непримиримо, негативно и всеконечно враждебно настроен к советской власти, Сталину и его правлению, вообще ко всему советскому, почему просто не мог дать объективную оценку этим исторически очень важным и достаточно значительным по своей эпохальности временам в истории нашего Отечества. У меня вызывают некоторое удивление, и, признаюсь, протестное раздражение попытки нынешней власти и либерального сообщества поставить Солженицына в ряд самых выдающихся русских писателей – чуть ли не в размер с Л.Н.Толстым. Есть обстоятельная книга Владимира Бушина «Неизвестный Солженицын», посвященная анализу творчества и обозрению биографии Солженицына. Там можно найти много фактов, деталей и черт, которые вряд ли могут служить к вящей славе Александра Исаевича, причем как в области литературного творчества, так и в сфере чисто человеческой.

Русские люди долго будут помнить о том, что Солженицын выступил в качестве разрушителя исторической России. То был, разумеется, идейный разрушитель, владеющий пером и словом, нападающий внешне на СССР – уродливое, по его понятиям, детище советской власти. Не знаю, понимал ли он тогда, что СССР являлся геополитическим преемником именно старой, дореволюционной России. Впрочем, любой ответ на этот вопрос (положительный или отрицательный) характеризует “великого писателя” отнюдь не с лучшей стороны.

Кульминацией его разрушительной деятельности стала известная статья «Как нам обустроить Россию». Надо было обладать искривленным сознанием и больным воображением, чтобы обустройство России предлагать на путях территориального ее расчленения, по сути, растерзания. Ему грезилось, что «надо безотложно, громко, четко объявить: три прибалтийских республики, три закавказских республики, четыре среднеазиатских, да и Молдавия, если ее к Румынии больше тянет, эти одиннадцать – ДА! – непременно и бесповоротно будут отделены…». Немного поразмыслив, «вершитель» судеб России присоединил к одиннадцати бесповоротно отринутым республикам двенадцатую – Казахстан, но урезанный (без Южной Сибири и южного Приуралья). И вот итог: «Объявить о несомненном праве на полное отделение тех двенадцати республик – надо безотлагательно и твердо. А если какие-то из них заколеблются, отделяться ли им? С той же несомненностью вынуждены объявить о НАШЕМ отделении от них – мы, оставшиеся». Иными словами, объявить о самоликвидации Российской державы (СССР) – поведение свихнувшихся, съехавших, что называется, с глузду висельников. Но кто эти, «оставшиеся» в единении? По Солженицыну, – Россия, Украина и Белоруссия.

Ратовать за подобную комбинацию, перечеркивающую тысячелетнюю историю России, мог субъект, лишенный чувства исторической ответственности перед прошлыми, настоящими и будущими поколениями русского народа и других народов России, человек, не понимающий ход российской истории, не разумеющий, как и с какой целью создавалась многонациональная имперская Россия, не чувствующий Промысла Божьего в ее исторических судьбах. Отсюда и куцый его взгляд, будто у нас де «сил нет на окраины, нет у нас сил на Империю», взгляд, согласующийся с установками ненавистников России, подобных Збигневу Бжезинскому или Генри Киссинджеру, которым Солженицын (хотел он того или нет) угождал. Мыслитель никак не мог взять в толк, что в «окраинах» есть сила России, а в России суть сила «окраин», что вместе они представляют мощь необоримую, доказанную сокрушением фашисткой Германии, поставившей хваленую Европу на колени.

Зато он хорошо понимал, что совершить такого рода судьбоносную национальную глупость способен одураченный народ, потерявший историческую память и оттого идущий по жизни наугад, подобно слепцу, управляемому поводырями. И что же? Оказывается, «приходится признать: весь XX век жестоко проигран нашей страной; достижения, о которых трубили, все – мнимые. Из цветущего состояния мы отброшены в полудикарство». Мы сидим на разорище». Солженицын не пощадил святая святых в сознании русского народа и других народов СССР – нашу ПОБЕДУ в Великой Отечественной войне. «Бездарно проведенная, даже самоистребительная “Отечественная” война», – говорит он и добавляет: «Не гордиться нам и советско-германской войной». Комментарии тут, как принято говорить, излишни…

На исходе своей жизни Солженицын высказывал (хочется верить, – искренне) сожаление о том, что произошло с нами, с нашей страной Россией в конце ХХ – начале ХХI века, о чем написал также в своей книге «Россия в обвале». Невольно припоминаются слова из народной песни о Кудияре на стихи Н.А.Некрасова: «Вдруг у разбойника лютого совесть Господь пробудил». Но пробуждение совести у писателя Солженицына, увы, произошло слишком поздно, ибо по собственному его признанию «Россия – расплющена». И как бы ни пытались сейчас приукрасить Александра Исаевича, он был и остается в ряду разрушителей исторической России.

Конечно, Солженицын являлся амбициозной личностью. Похоже, он претендовал на роль властителя дум в современной России. Это у него, увы, не получилось. Наиболее ярким свидетельством крушения подобных напрасных надежд, мне кажется, надо воспринимать ту обстановку и прием, который был ему оказан в Госдуме. Солженицыну, можно сказать, не дали выступить. Он говорил с трибуны под неодобрительный шум присутствующих. Причиной тому было понимание находящимися в зале отрицательной роли Солженицына в судьбе многострадальной России».

См.видео по нижеприведённой ссылке:

http://www.youtube.com/watch?v=6BtNGkzCJGg&feature=player_embedded

http://ruskline.ru/news_rl/2013/12/11/solzhenicyn_vystupil_v_kachestve_razrushitelya_istoricheskoj_rossii/

[Александр Васильевич]

Солженицин призывает США уничтожить СССР



См.видео по нижеприведённым ссылкам:

http://www.youtube.com/watch?v=oeUV2u1LHes

http://my.mail.ru/video/mail/beln/92/3767.html#video=/mail/beln/92/3767

http://krasnoetv.su/node/3365?withThread=03

[Александр Васильевич]

Надо ли нашим детям читать Солженицына?



Впечатление пропагандируемой подлости остаётся после прочтения сочинения А.Солженицына «В круге первом». Приходится думать, что мы, граждане России, воспитанные на верности по отношению к Родине, чего-то не понимаем, – поскольку Солженицыным в этом произведении предательство приветствуется как неосуждаемая норма.

В чём суть? В этой книге московский, прекрасно материально и в быту устроенный чиновник, служащий в Министерстве иностранных дел СССР, звонит в иностранное посольство и сообщает один из серьёзнейших секретов, – в СССР военные делают атомную бомбу. А эти «гады кэбэшники» неожиданно его арестовывают, отрывают от всех бытовых благ, оскорбляют его личное достоинство срыванием погоны, и сажают в тюрьму.

В те самые года, когда очень многие люди в стране не имели пальто, зимами ходили в фуфайках, и жили в домишках убогих, они не предают Родину, а зажравшиеся – предают?

Посмотрим со стороны, подумаем. А что, если бы чиновник министерства иностранных дел Англии, Франции, Америки, всякой другой страны позвонил в посольство обозначенного политически врага и передал такой секретности информацию? Что стало бы с ним? Получил бы государственную награду, повышение по службе? Безусловно нет. В лучшем для него случае ­– пожизненное заключение.

Но у Солженицына – сколько обид! И презрительное к описываемому чиновнику отношение в тюрьме, и еда – не бифштекс, и государство не право, защищая свои секреты, и ой-ой-ой для него, разжалованного срыванием погон, все кругом виноваты, – но что он подлец, что он предатель, – вот о чём молчит Солженицын.

И почему мы, читатели, должны от Солженицына узнавать и правилом для себя принимать, что быть предателем хорошо, что государство, наказывающее предателя, бесчеловечно? Кто из нас с этим согласится?

Некоторые – да, согласятся, в любом обществе стая подлецов всегда отыщется. Но что-то отсутствует в традициях русской классической литературы оправдание предателя, а всю прежнюю русскую литературу, все прежние моральные нормы российской традиционной жизни никаким солженицынам никогда не переменить, потому что они неизменны.

Природно неизменимы. А в природе из тополя сосну – не сделать.

Письма Курбского к Ивану Грозному приходилось читать? Ведь как он, Курбский, не оправдывал своё предательство, – и местами он действительно прав в осуждении царя, но и через века – не оправдал.

Честное на гнусное в нашей исторической, в нашей издревней, традиционности не переменить.

И совсем непонятно, почему этим занялся Солженицын. Понятнее становятся, когда его последыши бывшего советского генерала, предателя Власова объявляют сегодня невиноватым, пробуют протолкнуть из подлецов в герои. Книги на эту тему пишут и запросто издают в Москве, где же ещё сегодня отыщется такое скопище «либералов» и прочих извратителей нашей традиционной нравственности?

В «Мёртвых душах» гений Н.В.Гоголь об одном персонаже невероятно умно написал: «Начал гладью, а закончил гадью». Вот настоящая работа русского языка у художника слова, где заменой одной буквы высказана точнейшая характеристика.

Во времена перестройки почему-то именно в Москве громадными газетными тиражами напечатали его большую по объёму статью «Как нам обустроить Россию». В ней, похожей на инструкцию для врагов России, масса указаний, – отделить от России всю Среднюю Азию, все прибалтийские республики, и прочее-прочее.

Кто же помог Солженицыну тогда и за границей, и в Москве заявить и распространить эти «рекомендации» для пятой колонны, в дальнейшем выполненные «обустройщиками» уничтожения страны?

Секрет до сих пор.

Но результат – каждый видит на своей судьбе и жизни.

Хорошо запомнилось возвращение Солженицына в Россию, во времена Ельцина. Не захотел он вернуться скромно, как блудный сын, босиком и скудно одетым, – помните классическую картину? Устроил поездку из Владивостока в Москву, через всю страну. С ежедневными показами по телевизорам, со смыслом – вот прибывает наш избавитель от бед, мы без него дураки и недотёпы, сейчас доедет до столицы и скажет, как нам всем жить.

Странным был Солженицын. Кипяточным в своей раздутой многозначительности. Читали его записки «Бодался телёнок с дубом»? Раз прочитать можно, и полезно, если терпения хватит. Там много документов, и им написанных писем. Жёстко требующих, чтобы весь Союз писателей СССР отбросил все дела и признал бы его наиглавнейшем писателем.

Вот что получилось на деле. В перестройку вышел его девятитомник. И в ситуации, когда не стало запрета произведений Солженицына, когда читать его повернуло не как запретного, а как обыкновенного писателя, – одного из писателей – читаться перестало. Потому что по всяким страницам, по разным абзацам видны и изуродования, намеренные, русского языка, и муторности текстов, отсутствие в них протяжения, движения вперёд, желания читать дальше. И стало видно самое основное, отсутствие художественности. А тут уже – конец всем желаниям быть великим на все века.

Присутствуют в его статьях и нелепости. В его «Архипелаге Гулаге» прочитал, что арестованного человека отправили под Джезказган рубить сосны – ну, и куда приехали? Я был в этом городе среди пустыни казахстанской, там голая земля, летом трава не растёт, лесов исторически не было, а сосны людям видят в кино и по телевизорам.

«Архипелаг» с одной стороны вроде и должен был стать написанным, с другой – что-то есть отвратительное в том, что масса людей погибла в сталинских лагерях, а кто-то, используя их гибели, получил, в итоге, премию. По справедливости от таких премий отказываются.

Когда о делах сталинских лагерей почитаешь Шаламова – вот и писатель настоящей, художественной литературы, а художественная литература для изображения и убеждения способ наимощнейший. Это не толстенный сборник статей, это – написал художник. При жизни относившийся к Солженицыну – поищите в интернете статьи Шаламова, сами узнаете.

Солженицына нет. Продолжатели возведения его в главные писатели России есть. Приходят к премьер-министру. За содействием. Печатают книги. Сдвигают портреты классиков в школьных класса, втискивают Солженицына между Пушкиным и Лермонтовым. Через верхнюю власть вталкивают архипелаги в школьную программу. Была бы у них возможность – для возведения его в гении из гениев запретили бы всех русских писателей, всех веков.

Но самое интересное в подмене литературы настоящей, – «Архипелаг» вообще не художественная литература, а набор статей, публицистика. Повезло школьникам прежним, они не наборы статей в школах изучали, а произведения, художественные, по ним литературу узнавая. Да и тут – промашка. Сравнивая «Архипелаг» с произведениями, художественными, русских писателей, школьники сами разберутся, чего им читать заобязали.

А по содержанию этот сборник статей вообще не для уроков литературы, а может быть только пособием для уроков истории. Когда же в стране директор мебельного магазина командует военными, премьер-министр хоть и не филолог, и педагогику не изучал, а решения принимает, криво-косо и получается.

Напоминает басни Крылова.

«А вы друзья, хоть не садитесь, все в музыканты»…

Есть и материальная сторона происходящего, для наследников.

«Пилите, Шура, гири, пилите, они золотые»…

Отгружайте его книги вагонами для каждой школы громадной страны. Десятками тонн. Во все республики, города и сёла, деревни и заимки. Используя деньги чьи?

Скорее всего – государственные. Народные. Не спрашивая народ, а ему-то – нужно?

Пришла вдова в кабинет, посидела с первым министром, показала ему готовую книгу – он покивал. Но ведь не свои карманные на издание выдал? И на гонорар – не три рубля?

Время расставит по местам.

Неотменимая истина. И для всей жизни общества, и для отдельных произросших. На тех грядках.

Предателей в России не почитать – традиция народная, наверное? И зачем было стараться учить обратному?

Как бы страна не называлась, при любом политическом строе в народе честь и совесть не отменимы. Вот в чём дело.

А в литературе, художественной, есть единственная настоящая премия для всякого писателя, – читаемость. Читают – хорошо написал, и нужное, не читают – ни нобели, ни буккеры не помогут.

Юрий Панченко

http://newsland.com/news/detail/id/583417/

http://otchizna.su/society/2561#

[Александр Васильевич]

Общипанный "пророк". Пост про СОЛЖА



Тут я заморочилась в инете читать, каким был хорошим этот кисломордый. Поскольку не владею нужным запасом слов, нашла статейку уважаемого Владимира Бушина. Всю печатать влом, а выборочные места осилю. Итак. Разбирается вариант, слепленный мадам Солженицыной для школьников из "Архипелага Гулага", по заказу Путина, уважающего покойника.


..."Мы накаляли друг друг друга таким настроением - и жаркой ночью кричали надзирателям: "Подождите, гады! Будет на вас Трумэн!", то есть, американский президент сбросит атомную бомбу на Советский Союз. Солженицын в приступах злобы и в жизни доходил в своей ненависти до пароксизмов. Но о них бедные сограждане и знать не могли - откуда? Вдова Солженицына нынче сварганила из его сочинения опус для изучения в школах, по указанию Путина, любителя Солженицына, сократив эту телемахиду в четыре раза для внедрения полученной чекушки в головы беззащитных школьников (Татамо: бедные дети, в кого их превращают! В советской школе изучали лучшие произведения мировой литературы, а в нынешней лепят дебилов. Понятно, зачем и в чьих интересах.)

При этом любящая вдова, разумеется, выбросила уж самые мерзкие гадости своего супруга, уж особенно безмозглый вздор и комическую брехню. Например, ее благоверный писал, что в советских зверинцах хищников кормили приговоренными к расстрелу классовыми врагами. Сейчас можно сказать: "Ничего подобного нет! Посмотрите!" и подсунуть эту сварганенную чекушку, в которой, действительно, ничего подобного нет. Но открываем первую часть "Архипелага" и в четвертой главе находим тех самых классовых врагов, живьем брошенных тиграм, шакалам и крокодилам. Тут и обоснование. Вот, мол, как думали большевики: "Этим врагам все равно умирать - отчего бы смертью своей им не поддержать зверинцы республики?"

А вот еще интереснее: "Заключенных в наказание за невыполнение дневного плана по заготовке древесины оставили ночевать в лесу - и 150 (!) человек замерзло насмерть. Это обычный соловецкий прием, тут не усомнишься" (часть 3, глава 4). И куда же дели целых 150 замерзших трупа? Да судя по всему, туда же - в зоопарки, там разморозят - и крокодилам, какое для них лакомство. Одно непонятно: а кто же на другой день план выполнять будет за этих 150? Можно себе представить, с какой неохотой вырезала мадам и эту, столь эффектную, картиночку.

Дальше - больше. "Роту заключенных около ста человек за невыполнение нормы загнали на костер - и они сгорели!" На этот раз не только не позаботились о том, кто выполнит норму завтра, но даже о крокодилах. Но очень интересно, как это можно - сто человек "загнать на костер" - по одному или всех сразу? Тем, кто сомневается, Солженицын втолковывал: "Те, кто морозят людей - почему не могут их сжечь?". Мадам и этот шедевр выбросила. А вот совсем о другом:

По возрасту - 1918 года рождения - Солженицын подлежал мобилизации в первый день войны, а он, сытый бугай, закончив летом 41 года университет, несколько месяцев отсиживался в глубоком тылу: преподавал, видите ли, надмирную науку астрономию в одной из школ города Морозовска, что еще дальше от фронта, чем родной Ростов-на-Дону. На фронт попал только в мае 43 года, а за несколько месяцев до конца войны был арестован и отправлен в безопасную Москву. И несмотря на все эти усекновения сроков, он, в известном письме к съезду писателей, ничтоже сумняшеся, гордо именовал себя "всю войну провоевавшим командиром батареи" и в "Архипелаге" стонал: "четыре года моей войны..." (ч.2 гл.4). То есть, кровь мешками проливал дольше, чем эта война длилась. Нежные персты вдовицы убрали эти наглые "четыре года".

Жаль, что Путин не поручил ей сократить еще и письмо съезду писателей, она из него благоразумно убрала бы и "командира батареи", ибо эта ложь давно разоблачена. Повествуя о четырех годах своей войны, Солженицын откровенно рассказал, каким хамом он был в своей беспушечной батарее по отношению к солдатам, и каким бесстыжим холуём за счёт солдат по отношению к начальству. Например: еще в тылу на формировании "заставил нерадивого солдата Бербенева шагать после отбоя", а уж на фронте "метал подчиненным приказы, убежденный, что лучше тех приказов и быть не может...Отцов и дедов называл на "ты", обрывал, указывал, посылал под снарядами сращивать поврежденные провода, чтоб только высшие начальники меня не попрекнули (Андреяшин так и погиб)... Был у меня денщик, которого я так и сяк озабочивал и понукал следить за моей персоной и готовить мне еду отдельно от солдатской" (в части первой).

И все это свинство он оправдывает так: "Вот что с человеком делают погоны!" Все, мол, офицеры таковы. Потом Солженицын сам себя по недосмотру и опроверг, рассказав, как "какой-то полковник вызвал меня и стыдил за издевательство над солдатами"... Еще покойник уверял, что в те дни, когда он прохлаждался в Морозовске со своей астрономией, Красная Армия драпала от немцев со скоростью 120 верст в сутки. Тут уж сам Гитлер не выдержал бы и врезал нобилианту с того света: "Перестань брехать! Никогда такого не было на фронте даже при успешных прорывах!". А при жизни, однажды он своим генералам сказал: "Я не помню ни одной операции, в которой мы преодолевали по 50-60 километров. Как правило, темп продвижения танковых дивизий к концу операций едва превышал скорость пехотных соединений". В самом деле, если бы по 120, то через полторы недели немцы были бы под Москвой, но доползли только в декабре. Мадам Солженицына теперь может сказать: "Нет никаких 120 верст в Архипелаге!". Конечно, нет - в той слепленной четвертушке для заморачивания школьников.

Как предатель предателя, Солженицын, естественно, нахваливал генерала Власова ("настоящая фигура!") и клеветал на других советских генералов: "Среди совсем тупых Власов был из самых способных. Его 99-я сд не была захвачена врасплох нападением, напротив: при общем откате на восток она пошла на запад, отбила Перемышль и шесть дней удерживала его". О 99й все верно, только командовал ею не Власов. Вот что читаем о тех днях в воспоминаниях маршала Баграмяна: "В полосе 26й армии большой урон нанесла врагу 99-я дивизия генерала Н.И.Дементьева". Вдова и здесь может воскликнуть, что не нахваливал ее ненаглядный предателя Власова. Ну да, в чекушке этого, естественно, нет. (Татамо: удивительное дело. Все нынче знают, кто такой Власов, но школьники понятия не имеют, кто такой Карбышев - и это симптоматично: нынешняя гнусь усиленно стирает из истории героические имена, чтобы на фоне исключительных людей не выглядеть последними тварями, которых, с точки зрения тех, павших, немедленно, без суда и следствия, необходимо поставить к стенке за то, что убили народ и разворовали его богатства - сотворив невиданное в истории человечества предательство и преступление...).

А как трусливо, шкурно вел себя Солженицын на следствии! Сам признавался: "Своим следствием я не имел оснований гордиться... Я, конечно же, мог бы держаться тверже". Но - "сколько надо было, раскаивался и, сколько надо было, прозревал от своих политических убеждений... Не надо было сердить следователя, от этого зависит, в каких тонах он напишет обвинительное заключение" (ч.1 гл.3). Это заключение в очень важном для себя пункте он считал несправедливым, но все-таки безропотно подписал его. Какая уж там гордость... (Татамо: зато потом вздул свою гордыню до небес, под аплодисменты дураков, попавших позднее, как куры в ощип. И-д-и-о-т-ы!).

Он легко оклеветал на допросах своих единомышленников-антисоветчиков - и школьных друзей своих Кирилла Симоняна, его жену и даже свою собственную супругу Наталью Решетовскую, условия для ареста друзей он создал. А не пострадали они только потому, что ответственные люди раскусили его клевету. Так же безропотно подписал Солженицын обязательство быть сексотом и доносить начальнику лагеря обо всем подозрительном в поведении собратьев по несчастью. Его вызвал оперуполномоченный и спросил ласково "Можете? - Можно. Это - можно" (ч.3 гл.12). "Работал" на совесть. Его доносы на товарищей неоднократно публиковались и у нас, и за границей.

Эти сюжеты просто сокрушают образ бесстрашного, несгибаемого борца. И что? Убрать! Школьники об этом уже не прочтут. Увы, не прочтут они рассуждение "классика" о том, что ему безразлично было, чем закончится Отечественная война! Победили бы немцы - ну и что! Сняли бы, по его словам, портреты с усами и повесили бы портреты с усиками; наряжали елку на Новый год, а станем наряжать на Рождество - вот и вся разница.

Несправедливо было бы умолчать и о том, чтО писал С. о руководителях строительства Беломоро-Балтийского канала: "Впору выложить на откосах канала имена главных надсмотрщиков Беломора, наемных убийц, записав за каждым тысяч по тридцать жизней, да приписать сюда 37 чекистов, что были на канале, да 36 писателей, восславивших Беломор". Это было напечатано в парижском издании "Архипелага" 1973 года, а в московском 1989 года он, видя, что его с таким нетерпением ждал Ельцин и, наверное, предчувствуя, что его пламенно полюбит Путин, Солженицын навесил на каждого из имен уже не 30 тысяч душ, а все 40, добавив фотографии некоторых лиц еврейского происхождения. Так вот, ЧУТКОНОСАЯ вдова все это выбросила: и евреев, и фотографии...

А если помножить 40 тысяч на число названных имен, то выходит у него, что на канале загубили около двух миллионов (!) душ. Это чушь несусветная. Впрочем, как и все то, что покойник написал о Беломорканале - замечательной, огромной, стратегического значения, стройке первой пятилетки. Путь из Ленинграда в Архангельск канал сократил с 15 суток до 3,5. Как это пригодилось во время войны! Тот, кто интересуется, может обратиться к написанной на основе архивных данных работе Михаила Морукова "Правда ГУЛАГа из круга первого" (Алгоритм, 2006). А здесь замечу лишь, что среднегодовая смертность среди строителей канала никогда не была выше 2,24%, что не превышало смертности по стране.

А вот пример несколько иного рода, из четвертой главы второй части. Тут речь идет всего лишь о невежестве. Покойник восторженно давал послужной список одного фашиста, встреченного в лагере: "Он - знаменитый немецкий ас. Первая его компания была - война Боливии с Парагваем, вторая - испанская, третья - польская, четвертая - над Англией, пятая - Кипр, шестая - Советский Союз!" Характернейшие для титана строки. Ну, в самом деле, в мае 1941 года немцы захватили не Кипр, а Крит, я уж не говорю о том, с какой стати занесло немца на боливийско-парагвайскую войну 1932-1935 годов. И вот такой вздор всего в трех строках. И такая же ложь у него повсеместно.

И вот что загадочно. Солженицын не раз в Архипелаге спрашивал себя: "Не трус ли я?... Не подлец ли я?". И каждый раз уверенно, бодро, категорично отвечал: нет, не трус! Нет, не подлец! Так вот, эти вопросы и радостные ответы на них, столь важные для безупречного облика титана, вдова тоже предусмотрительно выбросила. Как это понимать?...

Она утрамбовала "Архипелаг" в четыре раза. А ведь раньше не все могли осилить эту здоровенную нудную писанину, чтобы разобраться в ней - и это, конечно, было выгодно всем заинтересованным лицам. Они в один голос уверяли, что это некая грандиозная правда, без которой невозможно жить.

И МНОГИЕ, НЕ ЧИТАЯ, ВЕРИЛИ ИМ! (Татамо: а те из совсем неглупых, кто правильно все понял, но восхвалял, примеряли на свою душонку - и пришлось впору.)

А вот теперь одну-то книжечку могут и осилить, и увидеть воочию, какая это густая концентрация лжи, злобы, невежества и иллюстрация мелкой и мстительной души. (Татамо: хехе. Было бы кому оценивать.)

За подлые годы Ельцина и его последователей многие тАк опозорились сами или своей связью с подонками, что им лучше бы затаиться и не дышать. Это в их интересах. Но я знаю только трех персон, которые именно так и поступили. Это бывший заместитель главы правительства Владимир Шумейко, бывший министр иностранных дел Андрей Козырев и бывший министр внутренних дел Вадим Бакатин... Вот их примеру и нужно было бы последовать вдове Солженицына и др. с их похвалами почившему "пророку": залечь на дно и не шевелиться. А то ведь, чего доброго, взбредет кому-то в голову, например, задаться вопросом: "А по какому праву Ельцин отвалил Солженицыну роскошное поместье в городской черте? И с какой стати до сих пор там обитает его вдовица?"

И вдруг вопросы упадут в благодатную почву?

p.s. До сих пор остается дискуссионным вопрос о том, призывал или нет Солженицын США сбросить атомную бомбу на СССР, но он сбросил атомную бомбу на советскую культуру, обвинив Михаила Шолохова в плагиате "Тихого Дона". (Татамо: обычные дела. Мерзавцы не умеют задушить в себе порывы пошлейшей зависти...)"""

Владимир Бушин.

http://tatamo.livejournal.com/1825236.html

http://zavtra.ru/content/view/obmanschiki/

[Александр Васильевич]

Дм. Добров

Солженицын: Предостережение
Западу и проклятие России



Американская речь Солженицына, произнесенная им в 1975 г. и озаглавленная в иностранных публикациях «Предостережение Западу», является, наверно, самым выдающимся его откровением, если судить по плотности в ней глупости и наглости. Вероятно, в речи этой отразились все убеждения Солженицына в сжатом виде, и именно потому она представляет большое любопытство для исследователей творчества Солженицына и потемок его души. Впрочем, солженицынские апологеты нового времени не замечают эту речь уже двадцать лет — у нас она, вероятно, вообще не публикуется и уж тем более не обсуждается, но это делает ее еще более любопытной для независимых исследователей.

Суть речи Солженицына крайне проста и укладывается в два слова — «Мировое Зло», как он выразился; речь шла о коварном спруте, раскинувшем свои гадкие щупальца на весь мир. Не странно ли, что писатель, возомнивший себя русским, задолго до такого известного мракобеса, как Рейган с его «империей зла», провозгласил нашу страну «Мировым Злом», абсолютным злом? Причем распространились его безумные речи гораздо шире, чем любые измышления Рейгана, мало кого интересовавшие даже во времена его возвышения. Нет, Солженицын имел в виду не коммунизм, как нетрудно установить из его речи. Так, он страшно осудил американцев, не только политиков, но и народ, рабочих, за помощь нашему народу, оказанную во время войны с нацизмом:

    Таким образом, именно то, что затруднило для демократического Запада создание союза с дореволюционной Россией, к 1941 году выросло до такой степени и все же не помешало всей объединенной демократии мира — Англии, Франции, Соединенным Штатам, Канаде, Австралии и малым странам — вступить в военный союз с Советским Союзом. Как это объяснить? Как мы можем это понять?

    […]

    При первой же угрозе гитлеризма вы протянули руки к Сталину. Вы называете это поддержкой демократии?

    […]

    Мы должны подняться выше этого, на моральный уровень, и сказать: «В 1933 и в 1941 годах ваши лидеры и весь западный мир беспринципным образом заключили сделку с тоталитаризмом».

Сделку с Гитлером заключили в 1938 г. англичане и французы, о чем Солженицын, вероятно, забыл или вовсе не знал. А в 1933 году США вдруг признали существование СССР, что связано было, вероятно, с тем же Гитлером, пришедшим к власти в начале 1933 года. Никакой сделки не было: это всего лишь политика. Что же касается 1941 года, то и здесь никакой безнравственной сделки не было — была совместная борьба против мирового зверя, осуждать которую может только буйный умалишенный.

Стало быть, если в самую-то высь подняться, «на моральный уровень», то помощь нашему народу, оказанная американцами, является не только беспринципной, но и весьма вредной для дела мировой демократии. Солженицын до того ослеп в своей ненависти, что глупейшим образом врал, пытаясь оплевать даже самую примитивную американскую помощь, оказываемую по доброте душевной простыми людьми:

    Мне сказали, и я узнал об этом впервые, что в каждом штате в годы войны были общества советско-американской дружбы, которые собирали помощь для советских людей — теплая одежда, консервы, подарки, и отправляли ее в Советский Союз. Но мы не только никогда не видели этого, не только не получали этого (это было распределено где-то в привилегированных кругах),— никто и никогда даже не говорил нам, что это делается. Я узнал об этом впервые только здесь, в этом месяце, в Соединенных Штатах.

Ну да, помощь была распределена «в привилегированных кругах», ведь американцы, как нетрудно догадаться людям с психическими отклонениями, несли в общества советско-американской дружбы бобровые шубы, норковые манто, брильянтовые украшения… Ей-богу, договориться до этого мог только умалишенный, см. о его душевном состоянии ст. «Преодоление Солженицына». Конечно, в эти общества приносили только то, чем одни простые люди могут помочь другим; привилегированные круги просто в принципе не могли заинтересоваться гуманитарной помощью, как это называется в наши дни. Подумать только, чуть ли не полстраны лежало в развалинах, многие люди лишились самого необходимого, а Солженицын не поверил, что собранная в США подержанная одежда, second hand, как это называется у американцев, и прочие необходимые вещи вплоть до консервов найдут в стране применение.

Обратите внимание, какой наглый негодяй: «мы не никогда не видели этого». Конечно, Солженицын гуманитарной помощи не видел, так как в армии был хорошо обут, хорошо одет и прекрасно накормлен, в том числе, кстати, американской тушенкой, которую он никак не мог не видеть или мимо рта пронести. Да, ее поставляли в больших количествах, поставки были государственные, но кто бы мог поручиться, что принесенные простыми американцами консервы тоже не отправляли на фронт? Ведь все эти общества дружбы наверняка сортировали помощь, группировали… Могли быть и большие партии, в том числе тушенки.

Просто поразительно, с какой наглостью Солженицын врал американцам о забвении их помощи:

    Вы помогли нам в течение многих лет ленд-лизом, но теперь мы сделали все, чтобы забыть об этом, чтобы стереть это из нашей памяти, не вспоминать, если это вообще возможно.

Лет помощи было не много, меньше четырех, но человек в подобном психическом состоянии освещает не действительность, а свои о ней представления, которые к действительности весьма небольшое отношение имеют. Скажем, именно в тот день, 30 июня 1975 года, когда Солженицын толкнул в США свою наглую и лживую речь, в СССР наверняка уже можно было купить известный роман В.С. Пикуля «Реквием каравану PQ-17», основанный на действительных событиях, гибели большого арктического конвоя союзников. Как сейчас можно установить по энциклопедическим данным, закончен этот роман был в 1973 году. Никто его не запрещал в СССР, он был весьма популярен, выходил даже дешевым массовым изданием в «Роман-газете».

Очевидно, мне кажется, что Солженицын разжигал в США национальную ненависть к нашему народу — да, невольно, в силу своих психических отклонений, как и многие прочие «диссиденты», с головой не дружившие совсем. Тем не менее, политические сочинения его и мысли сегодня не могут быть расценены иначе, чем экстремистские в полном юридическом смысле этого слова. Да, его-то судить нельзя — пусть его теперь в аду черти парят за гордыню, мать всех грехов, но отчего же не осудить некоторые его сочинения, наглые и ненавистнические? Ведь умственная деятельность его с точки зрения именно либерального законодательства не может быть оценена иначе, чем преступная, человеконенавистническая. Советская же власть, как это ни поразительно, не нашла нравственных сил судить негодяя и, возможно, отправить его на принудительное лечение, переведя его в разряд больных и освободив от ответственности за поступки. Что ж, коли так, то ответственность рано или поздно наступит: негодяй, возведенный в герои горсткой дегенератов, оскорбляет общество.

Солженицын очень хотел настроить американцев враждебно к России, просто чуть ли не наизнанку выворачивался от ненависти:

    Позвольте напомнить вам, что в 1904 году американская пресса была в восторге от японских побед и каждый желал поражения России, потому что это была консервативная страна. Я хочу напомнить вам, что в 1914 году упреки были направлены на Францию ​​и Англию за вступление в союз с такой консервативной страной, как Россия.

Я не знаю, была ли американская пресса начала двадцатого века в восторге от японских побед, как наверняка не знали и слушавшие Солженицына,— знаю другое: человеку с психическими отклонениями верить нельзя. Откуда в России Солженицыну могла быть известна американская пресса начала века? Это представляется чрезвычайно сомнительным, тем более что языка этой прессы Солженицын не знал (даже за многие годы жизни в США не научился, как я прочел в английской статье о нем в «Википедии»), да и вообще, ни образованием, ни умом он никогда не отличался.

Что любопытно, настраивал Солженицын своих американских слушателей именно на войну:

    Всемирная демократия смогла бы победить один тоталитарный режим за другим, немецкий, затем советский. Вместо этого она укрепила советский тоталитаризм, помогла осуществить третий тоталитаризм, в Китае, и все это в конечном итоге сказалось на нынешней ситуации в мире.

Стало быть, если уж, по мнению Солженицына, следовало воевать с СССР даже после нападения на него Германии, в 1941 году, то уж в день произнесения речи, когда положение в мире представлялось Солженицыну «катастрофическим», причем возникла-то катастрофа, как он полагал, исключительно по вине нашей страны… Возникает стойкое впечатление, что Солженицын жаждал войны, а именно — нападения на СССР «всемирной демократии».

Желание Солженицына насадить ненависть к нашей стране доходит даже до смешного, до абсурда:

    Я очень хорошо помню тот год, это было в июне 1937 года, когда Чкалов, Байдуков и Беляков героически пролетели над Северным полюсом и приземлились в штате Вашингтон. Это был тот самый год, когда Сталин казнил более 40 000 человек в месяц. И Сталин знал, что он делает. Он послал этих пилотов и вызвал у вас наивный восторг дружбой двух стран через Северный полюс. Пилоты были героические, никто не скажет что-нибудь против них. Но это было представление — представление, чтобы отвлечь вас от реальных событий 1937 года. А что это событие сейчас? Это юбилей — 38 лет? Разве 38 лет — это какой-то юбилей? Нет, просто это необходимо, чтобы прикрыть Вьетнам. И еще раз, эти пилоты были посланы сюда. Мемориал Чкалова был открыт в штате Вашингтон. Чкалов был герой и достоин памятника. Но чтобы представить реальную картину, за мемориалом должна была быть стена, а на ней должен был быть барельеф, показывающий казни, показывающий черепа и кости.

Это вообразить нужно: американский памятник Чкалову на фоне барельефа, изображающего черепа и кости. Даже самым оголтелым американским мракобесам ничего подобного просто в голову бы не пришло — если, конечно, они не болели душой. Эту был бы уже не памятник Чкалову, а воплощенное патологическое проклятие «Мировому Злу», но при чем здесь Чкалов?

Прочие измышления в приведенном отрывке тоже представляют собой абсурд, бредовые вымыслы. Откуда, например, взялось число 40 000 человек, якобы казненных в месяц? Разве Солженицын изучал архивы? А что значит загадочное предложение «Нет, просто это необходимо, чтобы прикрыть Вьетнам»? Что значит «прикрыть» (to cover up)? Кто хотел прикрыть Вьетнам памятником Чкалову и от кого? Слушайте, кто назвал его гением? Недоволен Солженицын был не только памятником Чкалову, но и прекращением войны во Вьетнаме, просто ужасающего смертоубийства, учиненного американцами, сравнимого в отдельных проявлениях с преступлениями нацистов:

    Долгое время у нас на Востоке не могли понять этого. Мы не могли понять дряблости перемирия, заключенного во Вьетнаме. Любой средний советский гражданин полагал, что это хитрый прием, который позволил Северному Вьетнаму захватить Южный Вьетнам, коли он так решил. И вдруг это было вознаграждено Нобелевской премией мира — трагический и иронический приз.

    […]

    Именно об этом многие западные газеты писали: «Давайте поторопим конец кровопролития во Вьетнаме и добьемся национального единства там». Но у Берлинской стены никто не говорил о национальном единстве. В одной из ваших ведущих газет после окончания Вьетнама был широкий заголовок: «Блаженная тишина». Я не пожелал бы такой «блаженной тишины» моему злейшему врагу. Я не пожелал бы такого национального единства моему злейшему врагу.

    […]

    Именно так смотрели они в будущее два года назад, когда было организовано бессмысленное, непонятное, не гарантированное перемирие во Вьетнаме, и это было близорукое зрение.

До того дошло в ненависти, что Солженицын вьетнамцев обвинил в геноциде, но будущем, разумеется, и предполагаемом настоящем:

    Я провел 11 лет на Архипелаге, и половину своей жизни я изучал этот вопрос. Глядя на эту страшную трагедию во Вьетнаме на расстоянии, я могу вам сказать, миллион человек будет просто уничтожен, а от четырех до пяти миллионов (в соответствии с размером Вьетнама) окажутся в концентрационных лагерях, и будет перестройка Вьетнама.

    […]

    Если правительство Северного Вьетнама с трудом объясняет вам, что случилось с вашими братьями, с вашими американскими военнопленными, которые еще не вернулись, то я, исходя из моего опыта в Архипелаге, могу объяснить это достаточно ясно. Существует закон в Архипелаге, что те, с которыми обошлись наиболее жестко и которые выстояли наиболее храбро, самые честные, самые смелые, самые несгибаемые, никогда больше не выходят в мир. Их никогда больше не показывают миру, потому что они расскажут такие сказки, что человеческий разум не сможет воспринять. Некоторые ваши вернувшиеся военнопленные рассказали вам, что они подвергались пыткам. Это означает, что тех, кто остались, пытали еще больше, но они не поддались ни на дюйм.

Подумать только, сопоставимые величины — памятник Чкалову и ужасающее смертоубийство во Вьетнаме, которое, оказывается, ни в коем случае не следовало прекращать. Американцы убили во Вьетнаме от одного до трех миллионов человек во имя мифической «всемирной демократии» — и Солженицыну было все еще мало?

Некоторые американцы восприняли войну во Вьетнаме как величайшую трагедию, в том числе американскую, и даже почувствовали свою вину, хотя лично никого не убили. И как же оценил это Солженицын? Да самым наглым и жесточайшим образом:

    У вас есть истерический общественный деятель, который сказал: «Я поеду в Северный Вьетнам, я стану на колени и попрошу их освободить наших военнопленных». Это не политический акт — это мазохизм.

Я не знаю, кто это сказал: в интернете этих слов нет.

Назвать мазохистом человека, который никому не желает зла и хотел бы мира между народами, а не войны, способен только законченный садист. Пусть приведенный порыв не является «политическим актом» — это, конечно же, акт гуманитарный, человечный, но ничего плохого в покаянии нет и быть не может, о чем должен был хотя бы подозревать человек, называвший себя христианином и публично заклинавший нравственность. И тем более ничего плохого в покаянии быть не может после миллионного смертоубийства.

Вообще, ругать вьетнамский мир в 1975 году в США мог либо маньяк, либо совершенно отвлеченный человек (например, бежавший из закрытого сумасшедшего дома со строгим режимом), который даже приблизительно не понимал и не способен был понять происшедшего. Война эта нужна была только идеологическим маньякам вроде Солженицына, садистам. Выражение протеста в американском обществе было широким, в 1970 году дошло даже до расстрела демонстрации студентов в городе Кент, штат Огайо: четыре человека погибли и девять были ранены (виновных не оказалось, не известно даже, был ли приказ открыть огонь по людям). По данному поводу Е. Евтушенко написал стихотворение — «Цветы и пули». Неужели Солженицын даже этого не слышал, на русском языке? Или, может быть, он думал, что Евтушенко черпает свои темы в идеологическом секторе ЦК КПСС?

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

Судя по советским источникам, некоторые американские политики здраво  отмечали, что Солженицын просто псих, которому лечиться нужно, ведь он был гораздо правее самой оголтелой американской камарильи. Рассматриваемая его речь ужасна не только с точки зрения политики и человечности, но даже и здравого смысла. Выдуманный им «Архипелаг», фабрика смерти для десятков миллионов человек, см. ст. «"Архипелаг ГУЛАГ" как исторический источник», распространился в его больном воображении уже на весь мир, как мы видели выше, а противостояла коварному спруту благородная, щедрая и прекрасная «всемирная демократия». Эта точка зрения абсурдна, не соответствует действительности, т.е. носит бредовый характер, патологический.

В диких своих измышлениях Солженицын упирает на нравственность, дескать нравственные люди вроде него и американцев просто обязаны восстать против Мирового Зла:

    Это почти шутка сейчас в западном мире, в двадцатом веке использовать такие слова, как «добро» и «зло». Они стали почти старомодными понятиями, но это очень реальные и подлинные понятия. Это понятия из сферы, которая выше нас. И вместо участия в главных, мелких, близоруких политических расчетах и играх мы должны признать, что концентрация Мирового Зла и огромная сила ненависти существуют там, и они растекаются оттуда по всему миру. И мы должны выступить против этого и не спешить дать ему, дать ему, дать ему все, что оно хочет поглотить.

«Там» — это в СССР, а «мы» — это, вероятно, Солженицын и США.

Как понимать выражение «мы должны выступить против него» (we have to stand up against it), буквально подняться, восстать? Каким образом, кроме военного, можно остановить Мировое Зло, если уж оно намеревается коварно заглотить еще полмира, уже опутанного скользкими щупальцами? Что в политических условиях 1975 года значило всеамериканское восстание против Мирового Зла? Пламенные речи с трибун о главенстве «демократии»? Банкеты с пожертвованиями в пользу «диссидентов»? Разрыв дипломатических и экономических отношений с СССР? Ядерную войну? Каждый мог понять призыв Солженицына так, как ему нравится, сколь угодно агрессивно, тем более что далее следует прямое предложение вмешаться во внутренние дела СССР:

    На нашей перенаселенной планете больше нет внутренних дел. Коммунистические лидеры говорят: «Не вмешивайтесь в наши внутренние дела. Позвольте нам душить наших граждан в тишине и покое». Но я говорю вам: вмешивайтесь больше и больше, вмешивайтесь столько, сколько вы можете. Мы просим вас прийти и вмешаться. Понимая свою задачу таким образом, я, возможно, вмешался сегодня в ваши внутренние дела или, по крайней мере, коснулся их, и я прошу прощения за это.

До абсурда дошло, как обычно: призывая американцев к вмешательству во внутренние дела СССР, Солженицын извиняется, что вмешался во внутренние дела США. Значит, в советские дела вмешиваться можно, а в американские нельзя? Значит, такая была у него мораль?  

Любопытно также, кто и каких граждан «душил» в 1975 году? Агрессивных типов вроде Солженицына сажали за экстремизм, преступление, называемое в СССР «заведомо ложными» измышлениями против общественного строя. Не ясно, что именно тут не правильно с юридической точки зрения. Может быть, дикие измышления Солженицына об убийстве в СССР десятков миллионов человек, которому он посвятил книгу «Архипелаг ГУДАГ», нельзя назвать заведомо ложным? Это, значит, исключительно правдиво? Найдется ли ныне даже самый отупевший «либеральный» юрист, который сумеет доказать, что действия нынешних экстремистов или любых иных, не советских, в истоке имеют не заведомо ложные измышления об общественном строе той или иной страны или о мире, а исключительно правдивые, но слишком уж резкие? Мягче нужно, да? Что ж, например, теория Гитлера легко переведется на язык дарвинизма-энгельсизма, близко к нему она и изложена, да и невозможно отрицать в Германии тысячелетнюю культуру, каковое слово просто обожали нацисты, причем культуру эту не назовешь нижестоящей или незначительной, т.е. почва под взглядами Гитлера имеется фактическая. Но значит ли это, что экстремизм определяется, в том числе, формой изложения взглядов? Если человек прямо зовет к войне и проповедует национальную ненависть, то он экстремист, но если он уже умственную теорию подводит под войну и ненависть, а особенно нравственные размышления… Хорошо, разве тот же Гитлер считал себя безнравственным? Нет, безнравственными они считал евреев, тоже Мировым Злом, а себя, как и Солженицын, полагал украшением человечества. Так каким же образом можно строить политику на основе нравственности, если почти всякий человек считает себя нравственным? Нравственными себя считали не только Солженицын с Гитлером, но и любой противник их теории Мирового Зла, не так ли? Ну, и куда крестьянину податься?

Измышления Солженицына тем более агрессивны и опасны, что он призывал американцев отказаться от соблюдения законов, потому как «мораль», видите ли, выше закона:

    В настоящее время широко признано среди юристов, что закон выше морали: закон есть нечто, что разработано и развивается, в то время как мораль есть нечто незавершенное и аморфное. Это не так. Правда совсем в обратном! Нравственность выше, чем закон! Впрочем, закон есть наша человеческая попытка воплотить в правилах часть той моральной сферы, которая выше нас. Мы пытаемся понять эту нравственность, спустить ее на землю и представить ее в виде законов. Иногда мы более успешны, иногда меньше. Иногда у вас действительно есть карикатура на нравственность, но нравственность всегда выше, чем закон. Эта точка зрения ни в коем случае не должна быть забыта. Мы должны принять ее сердцем и душой.

Высшая нравственность есть вещь абсолютная, но когда нравственность поднимают на щит и идут с ней на врагов, называется она идеология, нравственность относительная, как у Солженицына: во внутренние дела друзей вмешиваться нельзя, а с врагами можно не церемониться, потому как они безнравственны. Человек, публично объявлявший себя христианином, мог бы и понять, что христианская нравственность есть вещь абсолютная, т.е., например, подлость в отношении врага героизмом не считается. С христианской точки зрения является безнравственным роман Солженицына «В круге первом», в котором предательство в пользу США представлено как подвиг. Это, может быть, сложно для восприятия в учении Христа, но именно так он учил: нравственность распространяется и на врагов — абсолютно, причем даже в том случае, если во врагах ты числишь свою страну и свой народ. Если ты фальшиво соблюдаешь приличия в отношении одних и отказываешь другим, то это двойная нравственность, фальшивая, а сам ты двуличный фарисей — как Солженицын, отличный пример. Святых у нас, конечно, мало, а то и вовсе нет, но стоило ли показательно-то опускаться?

Остановить агрессивных типов вроде Солженицына может только закон, не всегда, к сожалению. И именно в этом смысле закон выше любой провозглашенной лжепророками нравственности. Закон каждый понимает одинаково, лишь в редких случаях пытаясь толковать его в свою пользу, а вот нравственность каждый всегда толкует на свой лад, в свою пользу. Закон применяется в судах, решения которых обязательны для всех, а вот нравственные решения тех или иных лиц даже в отдельном обществе обязательными для всех не назовешь, не говоря уж о мире. Но почему же тогда нравственность выше закона? Потому ли, что нравственность более податлива и всегда может быть обращена в свою пользу?

Каждый душевно здоровый человек знает, что закон отрицают и тем более призывают к его нарушению только преступники, но отчего же поклонники Солженицына, среди которых, вероятно, найдутся душевно здоровые люди, считают его не преступником, а «моральным авторитетом»? Дело в том, что нравственность, как они усвоили от своего безумного вождя, выше закона, а значит, законы тоже делятся на нравственные и безнравственные, как установил Солженицын:

    Нельзя думать только на низком уровне политических расчетов. Надо подумать и о том, что благородно и что почетно,— не только о том, что выгодно. Изобретательные западные правоведы уже ввели термин «правовой реализм». Но правовым реализмом они хотят отодвинуть любую моральную оценку дел. Они говорят: «Признавайте реалии. Если такие-то законы были созданы в таких-то странах путем насилия, эти законы по-прежнему должны признаваться и уважаться».

Ну, и какие же, например, советские законы из действовавших в 1975 году были созданы «путем насилия»? Как это вообще возможно было? Верховный Совет СССР, значит, был создан «путем насилия»? Откуда тогда там появлялись рабочие, писатели, ученые? Да и вообще, о чем речь-то шла? Речь ведь шла, кажется, отнюдь не о советских законах, а самом существовании Мирового Зла, подлежащего уничтожению. А какие же у Мирового Зла могут быть законы, кроме злобных и установленных «путем насилия»? Это понятно без дополнительных объяснений, не так ли?

Все вымыслы и оценки Солженицына упираются именно в «моральное» его определение нашей страны как Мирового Зла, язвы на теле мира, которую нужно удалить. Любопытно буквальное совпадение взглядов Солженицына со взглядами Гитлера на самую возможность существования Мирового Зла, которое поддается физическому уничтожению, искоренению. Допущение физического воплощения Зла в лице страны или народа, абсолютизация зла, позволяет, на самом деле, вообще отказаться от какой-либо человеческой морали, полностью заменив ее идеологией, как было у нацистов. Добром в таком случае становится торжество идеологии, а злом — невозможность ее торжества, что отлично видно по речи Солженицына. Ради достижения высочайших целей «морали» можно, конечно, пойти на любые жертвы, особенно среди людей «безнравственных», скажем евреев или коммунистов, но жертвы эти будут принесены в угоду ложным богам, несуществующим ценностям — выдуманным в бреду.

Некоторые могли бы подумать, что Солженицын четко разграничивал коммунизм как Мировое Зло и советский народ, но разве можно отделить народ от его общественного строя и разве сказал Солженицын об этом хоть слово? Каким образом американцы, вмешавшись во внутренние дела СССР по призыву Солженицына, могли бы уничтожить советский общественный строй и не нанести ущерба народу, который зависел от своего общественного строя? Да и какими же способами борются с Мировым Злом? Может быть, путем непротивления Злу? Нет, Солженицын отрицал это с негодованием. Напомню, Солженицын допускал военные действия против Мирового Зла: «Всемирная демократия смогла бы победить один тоталитарный режим за другим, немецкий, затем советский». Может быть, Солженицын не знал, как американская борьба со Злом проходила, например, в Корее и Вьетнаме? Неужели он хотел именно войны, моря крови? Или, может быть, он полагал, что к приходу американских войск, например, жалкий отщепенец Буковский поднимет всенародное восстание и народ под его руководством встретит американскую армию цветами? Что ж, по-своему это очень даже любопытная мысль, но не имеющая отношения к действительности.

«Мораль» Солженицына была неприкрытым негативизмом, огульным отрицанием всего, что так или иначе касалось Мирового Зла. Даже великое его «моральное» поучение «Жить не по лжи» создано на основаниях негативизма, отрицания действительности, что прекрасно видно даже по названию. Ложью для него являлась вся жизнь народа, все его социальные установления, но при разрушении их правда сама собою возникнуть не могла: разрушение и построение — это совершенно разные вещи. Личности, подобные Солженицыну, Буковскому и прочим «диссидентам», совсем не годились для созидания: эти медные лбы хороши были только для стенки — хоть весь день колотись, ничего им не сделается, разве что стенка рухнет. Есть в этом нечто загадочное и даже «общечеловеческое», не так ли?

Негативизм Солженицына как мораль, руководство к действию, не предполагает вообще никаких принципов: это всего лишь патологическое отрицание действительности. Отрицание же советской действительности породило у Солженицына великую сыновнюю любовь к «объединенной демократии мира», и это роднит его с Сахаровым, который выдумал «мировое правительство» и полагал его великим идеалом будущего, спасителем мира от грядущей катастрофы, см. ст. «Мировоззрение Сахарова». Удивительная вещь: почему их больше к «миру» тянет, чем к родной своей стране? Может быть, это рефлекс какой-то «общечеловеческий»?

Наряду с проклятиями, посылаемыми нашей стране в качестве Мирового Зла, сильно удивляет в речи Солженицына слепое обожание США, очевидно как Мирового Добра:

    Во мне, среди моих друзей и среди людей, которые там думают, как я, среди всех рядовых советских граждан, Америка вызывает своего рода смесь чувств восхищения и сострадания, восхищения по поводу собственных ваших огромных сил, которые вы, возможно, даже не осознаёте сами. Вы страна будущего, молодая страна, страна все еще неиспользованных возможностей, страна огромных географических расстояний, страна огромной широты духа, страна щедрости, страна великодушия.

Поразителен именно неестественный контраст: своей стране Солженицын посылал злобные проклятья как Мировому Злу, а США превозносил как украшение мира и главную его опору: «Ход истории — нравится вам это или нет — сделал вас лидерами мира».

В семидесятых годах, во время произнесения Солженицыным речи, в мире все еще шла «разрядка международной напряженности», т.е. попытки уйти именно от идеологической агрессивности, насаждаемой типами вроде Солженицына, садистами, напомню. Разумеется, Солженицын в гневе обрушился на разрядку, полагая, вероятно, что лучше уж ядерная война. Разрядка была актом доброй воли с обеих сторон, советской и американской, но Солженицын для лучшего проведения разрядки предлагал американцам перейти на язык ультиматумов:

    Я бы сказал, что существует очень мало основных характеристик такой истинной разрядки, всего три.

    Во-первых, это должно быть разоружение — не только разоружение от применения войны, но и от применения насилия. Мы должны прекратить использовать не только виды оружия, которые используются для уничтожения ближних, но и виды оружия, которые используются для подавления своих земляков. Это не разрядка, если мы сегодня здесь с вами можем провести свое время приятно, тогда как там люди стонут и умирают, в том числе в психиатрических больницах. Врачи совершают свои вечерние обходы, в третий раз вводя людям препараты, которые разрушают клетки их мозга.

    Второй признак разрядки, как я бы сказал, заключается в следующем: она должна быть основана не на улыбках, не на словесных уступках, а на прочном фундаменте. Вы знаете слова из Библии: «строй не на песке, а на камне». Должна быть гарантия, что разрядка не будет неожиданно нарушена, и для этого другой стороне — другой стороне соглашения — следует иметь свои законы, подчиненные общественному мнению, прессе, а также свободно избранному парламенту. И пока существует такой контроль, не существует абсолютно никаких гарантий.

    Третье простое условие: какая же это разрядка, когда они используют бесчеловечную пропаганду, которая с гордостью называется в Советском Союзе «идеологическая война». Давайте откажемся от этого. Если мы собираемся дружить, давайте дружить, если мы собираемся ввести разрядку, то давайте разрядку, и конец идеологической войне.

Первое требование не имеет смысла. Врачей, вводящих здоровым людям коварные психиатрические препараты, в бреду выдумал Буковский, который до возникновения у него ненависти к действительности перенес тяжелый психоз, см. ст. «Болезни нашего века и "карательная" психиатрия». Лица, направленные на принудительное лечение, здоровыми не были. Это абсурд, бредовая идея, подхваченная агрессивными типами вроде Солженицына, так как в их негативизм идея это укладывалась прекрасно, см. также выдержки из выступления душевнобольных в парламенте Дании на «сахаровских» слушаниях — «Мировоззрение Сахарова».

Во втором требовании видим уже патологию, не просто глупость: в последнем предложении абзаца не хватает отрицания в первой части предложения, причем именно так написано в высочайше «утвержденном» переводе на местное наречие: «And until such control exists there is absolutely no guarantee». В соответствии же со смыслом заклинания следовало сказать: «И пока не существует такого контроля, не существует абсолютно никаких гарантий». С точки зрения патологической психологии, это очень тревожный признак, если человек путает действие и его отрицание: психически нормальные люди таких ошибок не допускают — тем более в переводе на английский язык, «утвержденном» автором, каковое заклинание сопровождает публикацию речи: «The text of the 90-minute address that follows is the translation approved by the author» — Текст полуторачасового выступления, следующий ниже, является переводом, утвержденным автором. Не знаю, как проходил процесс высочайшего утверждения перевода (Солженицын, напомню, английского языка не знал), но наличие авторского утверждения при переводе буквально завораживает. Это, безусловно, сделал человек, полагавший себя без малого святым. Разумеется, никто из окружения Солженицына перевод не читал, так как в первом же абзаце не исправлена грубейшая ошибка: Солженицын якобы сказал, что работал, в том числе, резчиком камня (stone cutter), хотя на деле он выдумывал, что работал каменщиком (bricklayer). Это явно переводчик ошибся: русского слова каменщик он, стало быть, не знал, но понял, конечно, что оно образовано от слова камень, и додумал на ходу, что это резчик камня. Вероятно, это синхронный перевод, так как в противном случае переводчик уточнил бы незнакомое слово в словаре. Вот и думайте, с какой целью был «утвержден» синхронный перевод, если из утверждающих никто его не читал?

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Второе требование Солженицына, если бы выставили его американцы, стало бы попыткой вмешательства во внутренние дела СССР, бессмысленным ультиматумом, который мог привести только к разрыву переговоров. Дело в том, что в 1975 году у США не было нравственного права указывать СССР, как способнее жить «не по лжи» и крепче блюсти права человека. После победы над нацизмом как внутренняя, так и внешняя политика США была, во-первых, более жесткой, чем внутренняя и внешняя политика СССР, а во-вторых, более кровавой. «Права человека» тогда, возможно, уже громогласно поминались всуе, но людьми в США считали еще далеко не всех: к 1975 году США еще не преодолели царивший там рабовладельческий строй. В отличие от США, агрессивность которых постоянна и устойчива, СССР никогда не применял ядерного оружия для массового убийства людей и никогда не был к каждой бочке затычкой: после Второй мировой войны и вплоть до настоящего времени ни один конфликт в мире не обходился без того или иного участия США. Если США не могли напасть и устроить в ненавистной им стране, по обыкновению, геноцид, то начинались затяжные истерики, «холодная война». Например, ввод войск стран Варшавского договора в Чехословакию в 1968 г. по сей день еще поминают как образец чуть ли военного преступления и умопомрачительного коварства, хотя никаких боевых действий в Чехословакии не было и тем более геноцида (геноцид в это время американцы вели во Вьетнаме). Последний раз чудовищное коварство в Чехословакии, превосходящее все вообразимое, упоминалось государственным секретарем США Кондолизой Райс в 2008 г. на митинге в Тбилиси после неудачного нападения Грузии на Южную Осетию: она сравнила действия СССР в 1968 г. с действиями России в 2008 г. (поскольку общего в названных событиях совсем ничего нет, ей следовало бы показаться психиатру). Возможно, были и прочие упоминания — и еще непременно будут: такое забыть невозможно.

Солженицын и ему подобные в отношении своем к США пали жертвой своей ущербной психической конституции: они думали, что советские журналисты врали им о США в ходе «идеологической войны» по приказу ЦК КПСС, откуда на основе негативизма у них и сложился совершенно идеалистический образ США, основанный на знании лишь советского подхода к политике и незнании цинизма американской элиты. Впрочем, все остальное в их представлениях тоже отнюдь не всегда соответствовало действительности.

Справедливости ради следует добавить, что Солженицын уловил одну черту американцев, но выводов почему-то не сделал: «Это нечто, почти непостижимое для человеческого разума,— горячее стремление к получению прибыли, сверх всякой меры, всякого самообладания, всякой совести, только для получения денег». Да, существует там даже идеология наживы — «американская мечта», в каковое выражение, вероятно, чаще всего вкладывается материальный смысл, достижение высокого материального положения в обществе, при этом не обязательно социального, профессионального. Скажем, если человек украл десять долларов, то он презренный вор, но если он украл десять миллионов и не попался… Об этом американцы могут даже художественный фильм снять с известным артистом в главной роли.

Третье условие Солженицына и вовсе абсурдно: «бесчеловечную пропаганду» вели не «они», а США, идеологические выпады которых отличались чудовищной наглостью, агрессивностью, лживостью и, главное, глупостью, причем с тех пор совершенно ничего не изменилось, пример выше — К. Райс. Солженицын, вероятно, забыл по слабости ума, что т.н. холодную войну, идеологические американские истерики с постоянным выливанием на свой народ ушат грязной лжи о врагах, разжигание национальной ненависти, начал отнюдь не СССР, а те же США при посредстве друга Черчилля, который сразу после войны на прочитанной в США «лекции», оплаченной, разумеется, долларами, заявил о противостоянии с СССР. «Лекция» друга Черчилля вызвала столь чудовищное удивление у нас, что Сталин дал по данному вопросу интервью корреспонденту «Правды», в котором назвал Черчилля поджигателем войны и сравнил его с Гитлером. Наверно, он первый раз в жизни вышел из себя. Он не знал, конечно, что речь идет не о настоящей войне, а о затяжных истериках и уроках ненависти, в частности «лекциях», оплачиваемых долларами (Солженицыну, конечно, тоже должны были заплатить — недаром он щедрость восхвалял).

Надо также добавить, что СССР, в отличие от США, никогда не строил планов уничтожения США и не действовал в данном направлении. Хотя организация действий на данном направлении могла бы нанести США чудовищный ущерб, вплоть до внутренней резни и падения нынешнего строгого режима. США — это проблемная страна, жестокая и очень нецивилизованная; если там целенаправленно начать разжигать социальную, расовую и национальную ненависть, то последствия могут быть самыми плачевными — не помогут даже самые жестокие в мире законы и, вероятно, самое большое в мире количество тюремных мест. Для американского правящего класса это было бы страшнее ядерной войны: наверняка только обухом бьют, как тов. Троцкого. Но до такого цинизма никто в мире еще не опускался — только сам американский правящий класс.

Призывы Солженицына совершенно субъективны, основаны лишь на его личной ненависти к СССР, кроме того к рассматриваемой теме, разрядке международной напряженности, они отношения не имеют. Для разрядки нужна была всего лишь добрая воля и хотя бы малейшее уважение к иным людям и иным обычаям, прежде всего со стороны американской элиты, привыкшей уважать только себя. И разумеется, разрядке ни в коей мере не способствовали «лекции» всяких мракобесов, направленные на разжигание национальной ненависти.

Для разжигания национальной ненависти Солженицын использовал также свое представление о внешней политике СССР, основанное, по его мнению, на идеологии, которое находилось на уровне детского сада:

    В течение десятилетий — 1920-х, 1930-х, 1940-х, 1950-х годов — вся советская пресса писала: западный капитализм, твой конец близок.

    Но капиталисты как будто не слышали, не понимали, не могли поверить этому.

    Никита Хрущев приехал сюда и сказал: «Мы вас похороним!»— Они не поверили этому или восприняли это как шутку.

    Сейчас, конечно, они поумнели в нашей стране. Теперь они больше не говорят: «мы похороним тебя». Теперь они говорят: «разрядка».

    Ничто не изменилось в коммунистической идеологии. Цели ее остаются теми же, какими были, но вместо слов бесхитростного Хрущева, который не умел держать язык за зубами, теперь они говорят: «разрядка».

Ранняя советская идеология, марксизм-ленинизм, предполагала не «похороны», а наоборот — возрождение всякого народа под властью местного пролетариата после пролетарской революции, о чем Солженицын, несомненно, был осведомлен прекрасно, а стало быть, намеренно искажал факты, приписав интернационалистам чуть ли не национальную ненависть. Не мог Солженицын не знать и о том, что в тридцатых годах большевики отказались от мировой революции: на идеологическое вооружение была принята теория Сталина о построении социализма в отдельно взятой стране. Невозможно столь единообразно, как Солженицын, оценить политику советской власти на протяжении четырех указанных десятилетий, уклонившуюся в 1939 — 1940 гг. даже в империализм, который на протяжении указанных десятилетий всегда осуждался, в том числе публично. Политика советской власти на протяжении указанных десятилетий трансформировалась из агрессивного проведения мировой революции в «мирное сосуществование» даже с «империализмом», этой последней формой загнивания капитализма, о чем Солженицын тоже не мог не знать, т.е. искажал факты намеренно. Хрущев же в запальчивости мог сказать что угодно, в том числе матом, но партия в лице ее ЦК вынесла ему суровый нравственный приговор, «волюнтаризм и субъективизм», и удалила от дел силой, но «по его просьбе», как написали в газетах. О нравственном осуждении своего благодетеля Хрущева Солженицын тоже не мог не знать, а стало быть, попытка представить Хрущева как единственного откровенного выразителя политики КПСС тоже является откровенной ложью, противоречащей фактам и направленной только на разжигание национальной ненависти. Хрущев для последней цели, конечно, был очень хорош.

Еще меня удивила манера повествования Солженицына, именно же слово «мы», которое у него употребляется в различных смыслах. Выше, например, приведен страстный его призыв: «И мы должны выступить против него», исчадия ада в лице нашей страны, а вот уже иной смысл, противоположный:

    У нас не было газовых камер в те дни. Мы использовали баржи. Сотню или тысячу человек помещали в баржу, а потом топили ее.

Поскольку баржи для утопления использовались, кажется, французскими революционерами в их борьбе с врагами народа, то можно допустить, что это просто перенос признака с одних революционеров на других, дегенеративный вымысел. Но более любопытно, как уже сказано, слово «мы». В одном случае под словом «мы» Солженицын подразумевал себя и американских борцов за «демократию», а в другом — себя и русских врагов «демократии», даже убийц, по его словам. Не странно ли, что человек столь легко и непринужденно, едва ли сознательно, в одной речи причисляет себя к разным группам людей, между которыми нет ничего общего даже в национальности? Это очень похоже на отсутствие национальной самоидентификации — безродный космополитизм, как мудро выразился тов. Жданов. Впрочем, по отношению к большевикам слово «мы» в его устах насквозь фальшиво: слушатели, конечно, понимали, что Солженицын принадлежит отнюдь не к большевицким убийцам, которых следовало бы ему назвать «они», а к русскому народу… Увы, слово «мы» в данном случае направлено на разжигание национальной ненависти к своему народу, а это тот же безродный космополитизм.

Просто поражает принижение Солженицыным своего народа до уровня тупого быдла или, может быть, до своего уровня:

    Произошло то, чего не понять обычным человеческим разумом. Мы, бессильный, средний советский народ, совсем не могли понять год за годом, десятилетие за десятилетием, что происходило. Откуда нам было получить объяснение? Англия, Франция, США, одержали победу во Второй мировой войне. Победоносные государства всегда диктуют мир, они добиваются твердых условий, они создают род ситуации, который соответствует их философии, их представлению о свободе, их представлению о национальных интересах.

Солженицын, вероятно, забыл, что победу в войне одержал СССР, но при помощи союзников, причем Франция долго воевала на стороне фашизма — работала на него под руководством предательского правительства, поначалу лишь генерал де Голль с немногими соратниками не оставил борьбы за пределами Франции. Почему же советские люди должны были ждать каких-то странных объяснений от союзников и тем более установления в победившей стране какого-то диктата союзников? И почему это «бессильный народ» не имел своего разума? Ведь это полный абсурд, патологическое выражение ненависти и презрения к своему народу. Мог ли человек в своем уме не заметить подвига всенародного и назвать народ «бессильным»? Совершенно верно тов. Жданов определил подобных жалких типов — безродные космополиты.

Разумеется, если человек в патологическом ослеплении считает себя украшением нравственности и поганого этого мира, то собственный народ представляется ему тупым быдлом, которое только и могут научить иные народы, умные в его представлении (до поры, до времени). Эта позиция, как первым подметил Н.Н. Яковлев в книге «ЦРУ против СССР» (1983 г.), соответствует позиции слуги Смердякова у Достоевского: «В двенадцатом году было великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, как бы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки».— Да, Солженицын, признанный «общечеловеческой» дегенеративной тусовкой великим, так и не поднялся в своих размышлениях выше Смердякова и лакейской философии.

Рассмотренная речь Солженицына представляет собой просто удивительный, очень органичный сплав подлости, глупости, патологии и холуйства. Редкий человек и в редких условиях может опуститься столь низко. А впрочем, где же именно Солженицын явил иные качества? Может быть, в романе о величии предательства в пользу «щедрых» Соединенных Штатов, названном «В круге первом»? Может быть, в дикой книге «Архипелаг ГУЛАГ», заклинающей бесцельное убийство десятков миллионов человек на фабриках смерти? Может быть, в пудовом откровении «Красное колесо», которое люди в своем уме уже не читали?

Патологически завышенная самооценка, из которой и вытекают все без исключения «убеждения» Солженицына, была у него всегда, по меньшей мере с тех пор, когда он стал известен благодаря Хрущеву, прославлен был совершенно неприлично. Да, конечно, каждый склонен думать о себе хорошо, но далеко не каждый мнит себя пророком среди быдла. Нет ничего страшнее Смердякова, возомнившего себя пророком и украшением нравственности, и тем более это страшно, если находятся в обществе люди, готовые разделить его убеждения на совершенно неясных основаниях, даже более того — вопреки фактам. Понятно, конечно, что «мораль» они вслед за своим кумиром ставят выше действительности, но разве же это не психическая болезнь? Психическое состояние, в котором измышления больного стоят выше действительности, определяя ее, называется в психопатологии бредом. И кто же согласится не по глупости или недоразумению, а добровольно погрузиться в бред, в безумие?

http://www.dm-dobrov.ru/history/damn.html

[Александр Васильевич]

Полковник Баранец

Почему я презираю Солженицына



Меня тут спрашивают о личном отношении к Солженицыну.

Оно, конечно, субъективное (как и любого из вас).

Я его не считаю ни великим писателем, ни тем более - гением мысли.

Дайте мне на это право, как я даю его каждому из вас.

Маниакально, до животной, слепой злобы ненавидящий советский режим человек.

Почти вся его литература пропитана ядом ненависти к советскому (да, далеко не безгрешному!) режиму.

Это ставит его в один ряд с жидами (я не сказал евреями!), параноидально ненавидящих СССР.

Яд ненависти сделал Солженицына дальтоником, инвалидом мысли.

Когда писатель умышленно концентрирует дерьмо, он перестает быть писателем.

Он становится Геббельсом.

И вот эта злоба, удачно соединенная с писательством, выплеснулась наружу ("Один день" - народ, как и автор этих строк, читал с восторгом юной и наивной курсистки. Мы лишь потом поняли, что с этой беспощадной правдой нам предлагали "кушать" и дерьмо лжи.

А как по-другому мог писать человек, который попал под каток той системы - далеко не идеальной и далеко не гуманной?

Такое писательство обречено быть "одноглазым" и "одноухим".

Не меньше настрадавшийся от системы Шаламов не был таким: он описывал жизнь такой, какой она была и есть - черно, серой, белой.
Разноцветной. И потому говорил, что "Солженицын много наврал". Хотя это и так видно.

Великие достижения СССР по многим направлениям экономики, науки, культуры Солженицын явно не хотел признавать - они не укладывались в стальные лекала его ненависти к режиму.

Солженицын стал подарком для врагов СССР - идеологической чугунной "бабой", с помощью которой враги Союза стали бить по башке народ. Правда, это замечали только те, кто хотел замечать.

Степень его влияния на развал СССР в России и за рубежом невероятно преувеличена - это все равно, что приписывать старой щуке "подвиг" в подрыве без ее участия разваливающегося корабля.

Нобелевская премия - это натужная политическая дань (взятка) врагов СССР человеку, который отлично лил воду на их мельницу.

Его душевные резервуары, переполненные серной кислотой ненависти к власти, обидевшей его, казалось, были бездонными - для этого и территории Атлантики было бы мало.

Когда я слушал его речи о некоем земстве - они показались мне старческим словоблудием, бредом.

Его вертлявый язычок ловко выворачивал умопомрачительные стилистические кружева, в которых внешней красоты чаще всего было больше, чем трезвой сути.

К тому же он был хитрым: он обличал вороватый режим Ельцина и смиренно умалчивал о просчетах команды Путина. За это и почести.

Он вернулся из США в тоге Пророка, вернулся хитро и лицемерно, чтобы проехать на поезде через всю Россию, которая, видимо, должна была стоять на коленях пред ним на всем протяжении 9 тыс. км., биться любом о шпалы и целовать рельсы.

Он, судя по многим признакам, надеялся стать здесь Политической мессией. Но стал похожим на банального попа, говорящего с народом на разных языках.

Интеллигенты, которые со священным придыханием поклонялись ему и припадали к кривому древку его идей, подняли голову и к своему ужасу увидели, что вместо магического знамени, указывающего направление движения России, там болталась рваная половая тряпка, сотканная из пережеванных идей Ильина, Карамзина и Ключевского...

Иные из этих, еще не прозревших интеллигентов, падают в обморок, когда им говоришь, что масштабы личности Солженицына невероятно раздуты, они смотрят на тебя глазами людей, при которых ты плюнул на святой крест...

Это у нас национальная привычка - не отличать бутылочного стекла от алмазов.

Собственно, - и наоборот.

Запад, который считает Солженицына первым антисоветским гвардейцем, болеет той же болезнью, умышленно раздувая роль С. в нашей истории.

И воздыхает ублюдочно.

Читайте вот это:

Из американской газеты:

Великий писатель, похоронивший коммунизм

Несмотря на то, что Лев Толстой неизмеримо выше Солженицына и как художник слова и как мыслитель, "Архипелаг ГУЛАГ" оказал на ход русской и мировой истории несравнимо большее влияние, чем "Война и мир" или любое другое произведение Толстого".

Вот так заячий мочевой пузырь раздувают до размеров аэростата...

http://www.liveinternet.ru/users/2125404/post282300048/

[Александр Васильевич]

Лжец СоЛЖЕницын

Хорошо известно, что А. Солженицын - лагерный стукач, сексот, осведомитель, завербованный без всякого нажима с кличкой "Ветров", он и сам этого никогда не отрицал, ибо вещь очевидная. Отбыв свой срок без единого дисциплинарного наказания, Исаевич соглашался, что писал письменный донос из заключения на своего друга Кирилла Симоняна ("...утопая, я обрызгал тебя на берегу..." - так художественно он обрисовал своё предательство другу в письме). В 1952г. Симоняна вызвал следователь и дал прочитать толстую тетрадку в 52 стр., заполненную хорошо знакомым Кириллу убористым почерком его друга Сани Солженицина. "Силы небесные! - вскричал Симонян - на каждой странице описывается, как я настроен против советской власти и его самого склонял к этому". Николай Виткович тоже читал доносы на себя своего наперстного дружка. "Я не верил своим глазам!" - так он описывал впечатление от чтения.Всё это хорошо известно, только совсем ослеплённые рисуют нам благостный портрет нобелевского лауриата.

В его книгах столько лжи и неправды. и вымысла, что у непредвзятого читателя вызывает просто чувство омерзения.

Когда самому Исаевичу указывали на это, ну,например, ужастик, что после разгрома Врангеля в Сочи зверям в зоопарке скармливали белогвардейских офицеров и прочую чушь, писатель просто заявлял, что исследовал действительность методом художественного творчества и ни от чего не откажется.

А. Твардовский в глаза сказал Солженицину: "У вас нет ничего святого." М. Шолохов указал: "Какое-то болезненное бесстыдство". Почти то же самое говорили Л. Леонов, К. Симонов и другие.

Лично для меня, человек, который заявлял о нашей Великой Победе над фашизмом примерно следующее: какая разница, кто победил: сняли бы портрет с усами и повесили портрет с усиками, всего и делов-то - неприемлем.

Очевидно, что Солженицын активно участвовал в исполнении плана Даллеса в СССР, помог уничтожить великую индустриальную супердержаву, и теперь те, кто был с ним в одной обойме, поют ему сейчас осанну, ставят памятники, награждают, заносят в учебники.

Станислав Субботин



В США 30 июня 1975 г. "русский патриот" заявил: "Я друг Америки... США давно проявили себя как самая великодушная и самая щедрая страна в мире... Ход истории сам привел вас - сделал мировыми руководителями... Пожалуйста, побольше вмешивайтесь в наши внутренние дела".


Лжец СоЛЖЕницын

Мертвого льва может лягать и осел.

Прекрасные слова сказаны А.И. Солженицыным: "Жить не по лжи". Вот мы и перескажем содержание книги "Не сотвори кумира" (ВИЖ № 9-12, 1990 год), чтобы увидеть, как же сам Александр Исаевич придерживался этого принципа. Ее автор, бывший редактор власовской газеты Л.А. Самутин, честно отсидевший свой срок в воркутинском лагере, по сути, был соавтором некоторых страниц книги "Архипелаг Гулаг". В семидесятых годах по просьбе Солженицына прятал у себя эту рукопись. Самутин хранил верность Солженицыну лишь до того момента, когда работники КГБ у него эту рукопись изъяли. За три недели до этого в органы госбезопасности была вызвана их общая знакомая Елизавета Денисовна Воронянская она все печатала Солженицыну и была с ним, как говорится, в отношениях "особо тесных". Перепугавшись, женщина повесилась, и Самутин, проанализировав обстоятельства ее гибели и своего ареста, делает однозначный вывод: донес на них не кто иной, как... сам Солженицын! Это позволяло ему поднять на Западе шум вокруг "Архипа" и в предисловии заявить: "Но теперь, когда госбезопасность все равно взяла эту книгу, мне ничего не остается, как немедленно опубликовать ее".
 

_{Показания Ветрова (он же Солженицын). Фотокопия.}

“…информант Иван (Мегель) был убит прицельным выстрелом в голову. Это был применявшийся в лагерях метод устранения людей, которые могли быть опасными для секретных осведомителей лагерного руководства”. (Военно-исторический журнал, №12, 1990 год, стр. 77)

Реакция самого Самутина на "Архип" вначале была восторженная: "Клевета, ну и пусть! Зато влепил им А.И. пощечину!" Но затем восторг сменился на бешенство – идеолог власовской армии увидел, что в роман перекочевали материалы из Геббельсовского министерства пропаганды.

"Кто поверит в эту "туфту"? (Еще как поверили!!! – авт.) Из каких шепотков на нарах, от каких жалких личностей слышал Исаич, а потом силой своего авторитета попытался возвести в ранг непреложной истины эти "открытия"? Но, пожалуй, самое большое разочарование вызвали у меня, как это ни странно, те немногие страницы "Архипелага", где автор писал правду".

Самутину стало ясно, что ради спасения своей шкуры Исаич шел на все. Чтобы избежать фронта... Впрочем, давайте прошагаем с Исаичем по его фронтовым дорогам.

В армию попал не с начала войны, как нас убеждают, а лишь во второй половине октября – ездовым в Сталинградский округ, находившийся тогда в глубоком тылу. Затем училище, и лишь с мая 1943 года служба в АИР (артиллерийская инструментальная разведка). Это в определенном смысле "кабинетный шпионаж", требующий лишь умения чутко работать с акустическими приборами. Исаич в состоянии был выписать на "передовую" даже свою жену Наталью Алексеевну Решетовскую, с которой героически бил "по воробьям и воронам".

Можно было бы такую службу ему в упрек не ставить, если бы и она не тяготила нашего "героя". Были известны десятки случаев, когда людей откомандировывали в глубокий тыл по самым невероятным причинам: то мать гречанка, то скрыл, что был на оккупированной территории... Вот и начал Исаич строчить из частей "особой секретности" письма с трескучими фразами: "Превращение войны отечественной в войну революционную... Война по-сле войны...", – короче говоря, вперед – до Ла-Манша! Даешь Париж! Даешь Европу!.. Повторение "Троцкистских бредней" противоречило официальным установкам того времени, но большой провинностью не было. Существовал вариант закончить войну в каком-нибудь запасном артполку, охраняя мост где-нибудь на Волге...

Однако весь этот блистательный план с треском провалился после лишь одного окрика следователя: "Солженицын, вы не искренни со следствием!" У Исаича наступило, по его же словам, "затмение ума и упадок духа", и он оговорил своих ни в чем не повинных школьных товарищей – Виткевича и Симоняна, получивших, соответственно, "и по ногам и по рогам".

В лагере Исаич не бедствовал, так как сразу предложил свои услуги лагерного стукача. Ему была присвоена и признана им письменно кличка "Ветров". На случай разглашения органами этого факта, Солженицын "проговаривается" об этом во втором томе своего "Архипа" (стр. 346). Сохранилось его "сов. секретное донесение" о якобы готовящемся побеге. На самом деле заключенные лагеря "Песчаный", находящегося вблизи Караганды, намеревались 22 января 1952 года обратиться к руководству лагеря с просьбой об улучшении режима. Но из-за доноса "Ветрова" их встретили автоматными очередями. Многие были убиты, оставшиеся в живых получили "положенные" 25 лет.

Как мог в своих книгах трус и лагерный стукач описывать поведение Сталина в ноябре 1941 года? Конечно, "его Сталин" в страхе уезжает в Куйбышев и из бомбоубежища неделю названивает: сдали ли Москву? "Поверить нельзя было, что остановят, – остановили! Молодцы, конечно, молодцы. Но многих пришлось убрать: это будет не победа – если пронесется слух, что Главнокомандующий временно уезжал. Из-за этого пришлось седьмого ноября небольшой парад зафотографировать!..."

Вот ведь как! И парада не было, и речь Сталин не говорил!
Жаль, не могут встать из братских могил и плюнуть Исаичу в жалкую бороденку, в его бесцветные от злобы глазки те, кто, пройдя у Мавзолея, сразу уходил в свой последний бой...

До какой же низости может опуститься человек? Да, не пророк. Порок!

Своей гулаговской "туфтой" он заменил в сознании советских людей пусть не простой, но прекрасный и созидательный период жизни нашей страны. Но разве можно историю великой Державы писать лишь по томам уголовных дел, видеть ее глазами лагерных шестерок?!

А где же был Стаханов Алексей,
Ангелина, Изотов и Бусыгин,
И миллионы по России всей –
Великие, веселые, простые?
А кто же строил город Комсомольск,
Магнитку, Уралмаш? Кто сеял в поле?
Шел впереди в рядах испанских войск?
Кто покорял тогда пески и полюс?
Кто вкладывал тогда душевный жар
В широкую страну мою родную?
И как же создал лишь один Гайдар
Тимуровскую армию такую?
И отчего же был энтузиазм
И чкаловские авиаполеты,
И творческий порыв единый масс,
Дерзания идей, открытий взлеты...
А. Голенков
 
В школьный учебник включены рекомендации Солженицына для человека, пожелавшего "жить не по лжи".

"С этого дня он: – впредь не напишет, не подпишет, не напечатает никаким способом ни одной фразы, искривляющей, по его мнению, правду..."

Как раз во время написания этого Исаич наперегонки с Роем Медведевым за премию в 5 тысяч "баксов" бросился доказывать, что автор "Тихого Дона" не Шолохов.

"...живописно, скульптурно, фотографически... не изобразит ни одного искажения истины, которое различает..."
ИО, 11 класс, стр. 220

Выяснилось, что многие "жалостливые зековские" фотографии Исаич фабриковал уже после отсидки.

Еще один факт бесстыдства. Тут уже не выдержали работники Госархива:

"Если подсчитать количество арестованных по статье 58ж, то получишь, что в исправительно-трудовых лагерях побывало около двух миллионов человек. Два миллиона – много это или мало? Конечно же, много, но кому-то это кажется мало, и они доводят цифру до 110 миллионов".

(Для справки: Геббельс, утверждающий, что, чем невероятнее ложь, тем быстрее в нее поверят, смог "осилить" лишь 14 миллионов репрессированных.)

Работники Госархива высмеяли фразу Исаича: "Я не дерзну писать историю Архипелага. Мне не довелось читать документов".

"Приезжайте в Москву. Эти документы ждут вас", – с сарказмом пригласили они "живущего не по лжи". Архивы Гулага открыты! (Знание – народу, № 6, 1990 год).

Но недосуг ему теперь этим заниматься. Еще недавно он писал:
"Нет на свете нации более презренной, более покинутой, более чуждой и ненужной, чем русская". Еще недавно он вымаливал у ЦРУ Нобелевскую премию: "Мне эту премию надо. Как ступень в позиции, в битве! И чем быстрее получу, тем тверже стану, тем крепче ударю!"

Время ударов по "чуждой и ненужной" нации прошло: Союз лежит в развалинах, по рекомендации Исаича "отпущены" Прибалтика и Средняя Азия, по всей стране кровь, беженцы... Теперь Россию надо обустраивать для новых хозяев. А те знают, что лучший наркоз, чтобы "презренная нация" при этом не взбунтовалась, – антикоммунизм.

Солженицын хорошо выполняет эту работу. Бывшему сексоту не привыкать работать на "хозяина".

А.А. Шабалов

http://greatstalin.ru/vs.aspx

[Александр Васильевич]

«Правдоборец» с американским клеймом. На кого работал Солженицын



Когда пишут о А.И. Солженицыне, то почти всегда дискутируется вопрос, был или не был этот человек сознательным предателем? Если да, то понимал ли этот человек, то что делал и на кого он работал? Попробуем ответить на данный вопрос как можно более беспристрастно.
 
Если посмотреть на обложку изданных А. И. Солженицыным в эмиграции произведений на русском языке, нетрудно заметить, что всем им дорогу в свет дало издательство ИМКА-пресс, а теми периодическими изданиями, с которыми он сотрудничал наиболее тесно, были журнал «Вестник русского христанского движения» и газета «Русская мысль». Знакомство с тремтомником «Публицистики» А. И. Солженицына показывает, что на страницах этих изданий было опубликовано примерно две трети всех его статей, интервью, писем и заявлений (1).
  
ИМКА-пресс   и  РСХД  

Истоки «Русского христианского движения» уходят в XIX в. и связаны с именем барона Павла Николаевича Николаи (ум. в 1919), который, с одной стороны, пытался создать подобное движение среди студенчества, а с другой стороны, сделать его частью Всемирной христанской студенской федерации, чего и удалось добиться в 1913 г. (2). Именно последователи П. Н. Николаи стали инициаторами возрождения этого движения в эмиграции. Их инициатива была поддержана швейцарцем Густавом Кульманом, который в начале 1920-х гг. являлся секретарем американской секции созданной в США протестантами Ассоциации христанской молодежи (Young Men Christian Association — YMCA. ИМКА) (3). Эта ассоциация обратила свои взоры на Россию еще в 1917 г., когда американские спецслужбы попытались использовать ее для идеологического проникновения в нашу страну (4). При финансовой поддержке ИМКА в октябре 1923 г. в чешском городке Пшерово состоялся съезд, участниками которого были Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Л. Ф. Зандер, В. В. Зеньковский, А. В. Карташев, П. И. Новгородцев и который положил начало существования Русского студенческого христианского движения (в 1975 г. по предложению А. И. Солженицна оно было переименовано в Русское христианское движение) (5). В 1920 г. Ассоциация христанской молодежи создала собственное издательство, получившее название ИМКА-пресс (6). В 1925 г. стал выходить журнал «Вестник РСХД» (7). В 1959 г. Ассоциация христианской молодежи передала РСХД свое издательство и книжное объединение в Париже, т. е. ИМКА-пресс и «Товарищество объединенных издателей» (. В новое руководство ИМКА — пресс вошли И. В. Морозов, Н. А. Струве и Б. Ю. Физ. (9). С этого времени И. В. Морозов стал его директором, а также руководителем Товарищества объединенных издательств, а Н. А. Струве фактически возглавил редакцию «Вестника РСХД» (10). Руководство РСХД обратило внимание на А. И. Солженицына в 1967 г. после его «Письма к съезду писателей». Именно тогда на страницах «Вестника» появилась статья И. В. Морозова «Александр Исаевич Солженицын» (11).



  В 1968 г. ИМКА-пресс издает его роман «В круге первом», а с романа «Август Четырнадцатого» монополизириует издание всех остальных его произведений на русском языке. В связи с этим В. Вейдле охарактеризовал период с 1968 г. как «солженицынскую эру» в истории издательства ИМКА-пресс (12). Тогда же РСХД через семинар, возглавляемый о. А. Менем устанавливает связи с некоторыми другими советскими авторами и, как отмечает А. И. Солженицын, с 1969 г. Н. А. Струве «сумел преобразовать прежний эмигрантский тоненький „Вестник РСХД“ (Русского Студенческого Христианского Движения) в толстеющий от номера к номеру мост между эмиграцией и метрополией» (13). На страницах «Вестника» появились авторы из Советского Союза, а его редакция и ИМКА-пресс начали доставлять свои изданий в Советский Союз. Одним из каналов такой пересылки были дипломатические службы. В качестве такого посредника Александр Исаевич называет сотрудницу культурного отдела французского посольства в Москве «корсиканку Эльфриду Филиппи» (14). Есть, однако, основания утверждать, что в этом отношении она была не единственной. «На нас, — утверждал В. Аллой, имея в виду конец 70 — начало 80-х годов, — „работала“ едва ли не половина французского представительства в Ленинграде, и даже генеральный консул Лёгрэн» (15). Кто поверит, что это делалось французскими дипломатами на свой страх и риск! Здесь, однако, нужно учитывать, что хотя американская YMCA в конце 50-х годов свернула свою непосредственную деятельность во Франции, она не порвала связей с ИМКА-пресс. Более того, имеются сведения, что YMCA оставалась «юридическим» хозяином издательства и «помогала издательству деньгами», а примерно с 1979 г. стала вмешиваться и в его дела (16). Нетрудно заметить, что это произошло после того, как Александр Исаевич добился отставки И. В. Морозова. С начала 80-х годов после ухода с директорского поста В. Е. Аллоя влияние Вермонта на издательство, по его словам, еще более усилилось. Главным проводником этого влияния был Н. А. Струве (17). Характеризуя свои отношения с ним, В. Алой писал: «Первый серьезный спор… произошел в начале 80-го, когда Никита сообщил, что нам,
   „кажется удалось“ получить постоянную субсидию для издательства — 70 тыс. дол. в год (на то время — 350 тыс. франков), причем она будет приходить в виде наличных денег. Постоянство и форма дотации совершенно однозначно указывали ее источник (крупные суммы наличными выдают лишь стратегические службы, имеющие свои секретные фонды и предпочитающие не оставлять следов),
понятно было и каким образом ее „удалось получить“. В ответ на выраженное мною сомнение, стоит ли связываться с такими организациями…  — Никита неожиданно резко вспылил: „Что вы все морализуете? Думаете мне приятно встречаться с этими людьми? Если я стал делать это, то лишь для пользы издательства“» (18). По свидетельству В. Е. Алоя, с этого времени ИМКА-пресс полностью перешла под контроль А. И. Солженицына: «Никита явно начинал какую-то иную, или, скорее, солженицынскую игру… А сама игра далеко выходила за пределы издательства и всего круга вещей, с ним связанных… В том же 80-м необычайно усилилось влияние Вермонта на направленность и даже на сам отбор журнальных и издательских рукописей. ИМКА все круче забирал вправо, уходя от идеалов вселенских к ценностям национальным, а „советы“ Александра Исаевича уже стали напоминать едва скрытую цензуру»[67] (19). Комментируя это свидетельство В. Е. Аллоя, И. Сиротинская пишет: таким образом «мы узнали, что А. И. Солженицын даже устраивал дотации „Ymca-press“ от некоего секретного ведомства США» (20). К этой публикации И. Сиротинской А. И. Солженицын сделал примечания, однако приведенную выше реплику он оставил без опровержения и пояснения (21). Это дает основание утверждать, что предоставленные Н. А. Струве деньги действительно шли от А. И. Солженицына, писатель выступал в качестве передаточной инстанции, а деньги исходили от американских спецслужб. Мнение о том, что ИМКА-пресс финансировалось ЦРУ получило широкое распространение в эмигрантских кругах и нашло отражение в книге В. Н. Войновича «Портрет на фоне мифа» (22). Но американские спецслужбы были причастны к финансированию не только ИМКА-пресс. В своей книге «Вокруг Солженицына» А. Флегонт назвал ряд русскоязычных периодических издания за границей, которые, по его мнению, финансировались из этого же источника: «Вестник русского христианского движения», «Вольное слово», «Время и мы», «Глагол», «Гнозис», «Грани», «Двадцать два», «Ковчег», «Континет», «Логос», «Новый журнал», «Память», «Посев», «Русская мысль», «Синтакис», «Современник», «Тетрадь самиздата», «Третья волна», «Хроника защиты прав в СССР», «Шалом», «Эхо» (23). Называя «американскую разведку» «действительным хозяином русских эмигрантских изданий», А. Флегон ехидно писал: «Я лично не знаю ни одного русского издательства, которое не получало бы от них денег. Если таковое существует, то прошу его сообщить мне об этом чуде для соответствующей поправки в моей книге» (24). Откликнулся ли кто-нибудь на этот призыв, неизвестно. Зато появились новые свидетельства того, что русскоязычная эмигрантская печать в значительной степени содержалась на средства американских спецслужб. Так, например, В. Н. Войнович пишет о ЦРУ: «…эта организация поддерживала все эмигрантские издательства, печатавшие книги, запрещенные в СССР» (25).  

«Секретарша из CIA»  

Американские спецслужбы не только поддерживали эмигрантские издания, но и опекали самих эмигрантов. Касаясь этого вопроса, В. Е. Максимов писал: «Наиболее заметных политических эмигрантов они опекают достаточно плотно и жестко… это я… знаю по личному опыту. К примеру, достаточно информированным людям известно, что все личные секретари в Вермонте, кроме разве лишь самого первого кратковременного — Татьяны Георгиевны Варшавской — оказались на этом месте далеко не случайно» (26). Этими «неслучайными» секретарями являлись с 1976 по 1979 г. Ирина Алексеевна Альберти (урожденная Иловайская), а с 1979 г. — американец итальянского происхождения Ленард Ди Лисио (27). И. А. Альберти была вдовой итальянского дипломата и появилась в Кавендише осенью 1976 г. (28). До этого Александр Исаевич видел ее в Европе только один раз и, несмотря на это, сразу же предложил ей стать его секретарем. Предложение было принято (29). Три года Ирина Алексеевна провела в усадьбе Солженицыных (30). Это дает основание думать, что или ее рекомендовал А. И. Солженицыну кто-то очень авторитетный, или выбор секретаря вообще зависел не от него.




Если исходить из слов В. Е. Максимова, получается, что И. А. Альбрети была предложена ему американскими спецслужбами. Но тогда нужно признать, что Ирина Алексеевна была для них своим человеком. Более определенно писал об этом А. Флегон, который, имея в виду А. И. Солженицына, вопрошал: «Он, фактический хозяин издательства ИМКА-пресс, не знает, откуда приходят издательству основные суммы? И не знает, что его бывшая секретарша, перед тем, как работать для него, была на полной ставке в американской разведке? И не знает, что она работает сейчас снова на полной ставке в американской разведке?» (31). (Тираж книги А.Флегона, бывшего его издателя « Вокруг Солженицына», где он привел огромное количество фактического материала и документов,  выпущенной в 1981 году в Лондоне, был арестован и уничтожен (!) по просьбе Солженицына после первого же дня продажи)


_{Эта книга сейчас - библиографическая редкость. Солженицыну удалось уничтожить не весь тираж}


Если учесть, что И. А. Альберти никак не отреагировала на брошенное ей обвинение, а такие возможности у нее были (32), то можно с полным основанием утверждать, что она действительно была связана с американскими спецслужбами и что именно они рекомендовали ее А. И. Солженицыну в качестве секретаря. Но в таком случае заслуживает внимания мнение В. Е. Максимова и относительно Ленарда Ди Лисио Получается, что с появлением И. А. Альберти в вермонтском доме А. И. Солженицына он был поставлен под полный и тотальный контроль ЦРУ. И если до издания книги А. Флегона еще можно было бы строить предположения о том, догадывался ли писатель об этом или нет, то после выхода в свет этой книги, никаких сомнений о связях И. А. Альберти с американскими спецслужбами у него быть не могло. Между тем, пробыв в Вермонте три года, И. А. Альберти затем возглавила редакцию известной эмигрантской газеты «Русская мысль» (33). «Весной 1979 г., — вспоминал В. Е. Аллой, — она приезжала из Вермонта в Париж знакомиться с редакцией, а осенью — уже приступила к работе» (34). Вслед за тем в составе редакции появились Н. Б. Горбаневская и Ирина Жолковская, а одним из политических обозревателей газеты стал муж последней А. И. Гинзбург (35). Таким образом, на рубеже 70-80-х годов «Руская мысль» тоже оказалась под контролем вермонтского затворника. По сообщению В. Е. Аллоя, и в начале 80-х годов главными акционерами «Русской мысли» оставались Серафим Николаевич Милорадович и его жена. Отмечая данный факт, В. Е. Аллой писал: «Все это было юридической игрой: газета полностью существовала на американские субсидии» (36). Употребляя термин «американцы», В. Е. Аллой уточнял, «я сразу хотел бы оговорить, что он означает отнюдь не только ЦРУ, но и Русский отдел Государственного департамента, и Совет по внешней безопастности, и вообще все службы, занимающиеся Россией и впрямую связанные с администрацией Соединенных Штатов» (37). Иначе говоря, В. Е. Аллой утверждал, что в рассматриваемое время «Русская мысль» финансировалась американскими спецслужбами. О том, что газета действительно существовала за счет «американской правительственной поддержки» — пишет и А. И. Солженицын (38). Это дает основания утверждать, что перемены, произошедшие в конце 70-начале 80-х гг. в редакции «Русской мысли», были произведен при участии не только А. И. Солженицына, но и американских спецслужб. Характеризуя «Русскую мысль», необходимо сказать несколько слов о ее «главном акционере», которому был доверен ее контрольный пакет. Серафим Николаевич родился в 1929. Он был сыном Николая Леонидовича Милорадовича (1889–1954) и княжны Ольги Юрьевны Трубецкой[68] (1890–1966). Являясь германским подданным, Серафим Николаевич закончил русскую гимназию в Париже, иезуитский колледж и Сорбонну. Сотрудничать в «Русской мысли» начал в 70-е годы, некоторое время занимал пост главного редактора, затем входил в состав Редакционного совета газеты (39). Как явствует из энциклопедического словаря А. И. Серкова, Н. Л. Милорадович был масоном. С 1973 г. он входил в Ложу Астрея (40), с 1977 г. — в Суверенный (державный) капитул Астрея (41), с 1980 г. — в Ложу совершенствования (Друзья любомудрия) (42), посещал ложу Германия (43). Из числа его собратьев можно назвать М. В. Гардера, К. К. Грюнвальда, И. А. Кривошеина.

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

 Михаил Васильевич Гардер (1916–1993) тоже был связан с редакцией «Русской мысли» и являлся одним из ее политических обозревателей. Уроженец Саратова, он эмигрировал в 1920 г., получил французское гражданство и, поступив на военную службу, стал офицером разведки, в 1964 г. в чине полковника вышел в отставку и занял должность советника при французском Инстиуте стратегических вопросов генерала А. Бофра (44).   


Политзек и сотрудник КГБ

«РОФ для политзаключенных»

Рассматривая деятельность А. И. Солженицына за рубежом, никак нельзя обойти вниманием Российский общественный фонд помощи политзаключенным и их семьям. Обычно при характеристике этого фонда отмечается, что он был создан для помощи политическим заключенным и членам их семей, при этом молчаливо подразумевается, что речь идет об участниках диссидентского движения (50). Но вот что пишет А. И. Солженицын как учредитель фонда: по его словам, он с самого же начала «настоял, чтоб не следовать советско-образованской брезгливости» и, наряду с диссидентами, оказывать помощь «по старой статье 58-1, так называемым изменникам родины, куда лепили простых пленников» (51). Действительно, статья 58-1а предусматривала наказание за такое преступление, как «переход на сторону врага» (52). По этой статье в свое время в лагерях оказались многие бывшие военнопленные. Однако к 1974 г., когда появился РОФ, почти все они давно уже были освобождены. И если кто-то из бывших военнопленных еще продолжал томиться за колючей проволокой, то не за «переход на сторону врага», а за совершенные во время войны преступления. Поэтому созданный нобелевским лауреатом фонд собирался помогать не простым пленникам, а военным преступникам. Как тут не вспомнить об традициях гуманизма, за продолжение которых учредитель РОФ получил Нобелевскую премию. По этой же статье проходили и те, кто обвинялся в выдаче военной или государственной тайны, в шпионаже. Следовательно, «простые пленники» были упомянуты Александром Исаевичем только для того, чтобы их тенью можно было прикрыть «изменников Родины». Понять А. И. Солженицына нетрудно: одно дело помогать участникам дисидентского движения, т. е. тем, кто страдал за свои взгляды, или же бывшим военнопленным и совершенно другое дело помогать тем, кто торговал интересами своей страны. Здесь, правда, перед нами снова возникает тень Иннокентия Володина. Возникает не случайно, так как иностранные спецслужбы стремились использовать диссидентское движение в своих целях, а некоторые диссиденты готовы были идти на любые виды сотрудничество с ними.


 
Рождение "Нобелевского лауреата"

О том, что это был не абстрактный вопрос свидетельствует статья Э. Кузнецова и М. Хейфеца «Про шпионов», опубликованная на страницах журнала «Континент». Оправдывая в ней допустимость сотрудничества с зарубежными спецслужбами, авторы утверждали, что оно может включать в себя даже шпионаж: «Советская система, — писали они, — в состоянии войны с демократическим миром, а поэтому разведывательные операции против нее не только оправданы, но и жизненно необходимы» (53). Поскольку развитие диссидентского движения в СССР соответствовало интересам зарубежных спецслужб, они были заинтересованы в деятельности РОФ. Еще в большей степени они были заинтересованы в том, чтобы РОФ оказывал помощь не только диссидентам, но и тем, кто привлекался за измену Родине, шпионаж и т. д. Поэтому возникает вопрос: не существовало ли связи между РОФ и зарубежными спецслужбами? Для ответа на этот вопрос необходимо знать: а) кто входил в руководство фонда за границей и в Советском Союзе, б) за счет чего формировались денежные средства фонда и насколько они были велики, в) действительно ли пересылавшиеся в СССР деньги поступали с заграничных счетов фонда, г) как именно и кем они переводились в СССР, д) на какие цели и в каких размерах использовались и т. д. До сих пор все эти вопросы остаются покрытыми тайной. Если до 1991 г. эту таинственность можно было понять, то ее сохранение сейчас объясняется только тем, что далеко не все в деятельности фонда было таким, как это пытались и пытаются представить его руководители. Вопрос о деньгах как будто бы представляется ясным. Обычно утверждается, что фонд был создан за счет гонораров от издания книги А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Между тем, это не совсем так. В Уставе фонда этот пункт сформулирован несколько иначе: «Фонд состоит из гонораров за издание книги А. Солженицына „Архипелаг ГУЛАГ“ (фонду принадлежат мировые права на нее) и добровольных пожертвований, в том числе собираемых внутри страны» (54). Из этого явствует, что при учреждении РОФ солженицынские гонорары рассматривались лишь как один из источников его деятельности, другим источником должны были стать пожертвования, собираемые как внутри страны, так и за рубежом. Каким же было соотношение между гонорарами и пожертвованиями? Как выглядело соотношение между пожертвованиями отечественными и зарубежными? И каково было происхождение зарубежных пожертвований? Перечисленные вопросы имеют не праздный характер. Достаточно обратиться к заявлению А. И. Солженицына, сделанному 18 января 1974 г. «…Продажная цена книги, — сказал он, — на всех языках будет предельна низка, чтоб читали ее как можно шире. Цена такая, чтобы только оплатить работу переводчиков, типографии и расход материалов. А если останутся гонорары — они пойдут на увековечивание погибших и на помощь семьям политзаключенных в Советском Союзе» (55). "Следовательно А. И. Солженицын не рассчитывал на сколько-нибудь значительные гонорары. Правда, делая приведенное заявление, наш великий моралист забыл такую прозаическую мелочь, как прибыль, без которой не может существовать ни одно издательство. И если цена книги только-только покрывает ее себестоимость, значит ее издание кто-то дотирует. Следовательно, если приведенные выше слова соответствуют действительности, нужно признать, что издание «Архипелага» дотировалось из какого-то солидного финансового источника. Но тогда получается, что через «Архипелаг» из этого источника финансировался и РОФ. Обращает на себя внимание еще один важный факт. Как явствует, из воспоминаний самого А. И. Солженицына, до лета 1977 г. передача РОФ гонораров от «Архипелага» юридически оформлена не была. Это было сделано только в 1977–1978 гг. Когда же гонорары от «Архипелага» стали поступать на счет фонда: до 1977–1978 гг или только с этого времени? Вопрос немаловажный, так как издательский пик «Архипелага» приходился на 1974–1977 гг., а следовательно, на это время приходилась львиная доля гонораров за «Архипелаг».
 


Исаич в Цюрихе

Если же признать, что гонорары потекли на счет фонда в основном после юридической передачи ему прав на эту книгу, тогда получается, что до 1977–1978 гг. Фонд действовал в основном за счет пожертвований, которые, вероятнее всего, имели главным образом заграничное происхождение. Немаловажное значение имеет и вопрос о том, как поступали деньги из-за рубежа в Советский Союз. «Пока они, — пишет А. И. Солженицын, имея в виду налоговые службы СССР, — грабили только 35 % денежных переводов — мы много слали официальными переводами (Алик Гинзбург для этого нашел с десяток „получающих“, не боящихся, и потом передающих другим). Другая успешная форма была: отъезжающие эмигранты оставляют Фонду в Союзе советские деньги, а на Западе Фонд им платит долларами по реальному курсу — доллар за три, потом четыре рубля» (56). Интересно было бы узнать, кто именно занимался пересылкой и на чьи адреса деньги поступали? Кто из эмигрантов участвовал в подобном обмене рублей на доллары? «А когда большевики ввели грабеж переводов уже в 65 % — пишет А. И. Солженицын далее, — посылать деньги официально потеряло смысл. Но тут мы нашли изворотистую тайную форму. Хотя Советы объявляют дутый, официальный курс, значительно выше доллара, сами меняют иностранцам по-другому, — но наказывают подданных за всякий обмен рубля, иметь валюту может только государство. Советские же граждане, попадая на Запад, с радостью меняют советские ассигнации, сколько могут. И вот доброхотный, неоценимый наш друг, затем и член Правления Фонда В. С. Банкул, швейцарский гражданин, для начала прибегнув к помощи своего друга, руского армянина, живущего в Женеве, Сергея Нерсесовича Крикоряна, а затем сам наладив дело в Цюрихе, стал производить обмен обратный — за франки выкупал наши родные советские рубли — но исключительно отбирая трепанные, затертые бумажки, а они среди хрустящих потекли не слишком быстро, и это одно задерживало размах нашего обмена: нельзя же посылать в СССР свеженькие, цельно-серийные (называлось это все у нас — „операция Ы“)» (57). Приведенное свидетельство А. И. Солженицына вызывает много вопросов. Дело в том, что до 1992 г. рубль не был конвертируемым и его не принимали к обмену ни в одном иностранном государстве. А если в кошельках выезжавших за границу советских граждан и оказывались рубли, то в самом ограниченном количестве, необходимом для того, чтобы по возвращении на родину добраться от аэропорта или же вокзала до дома. К тому же, оказывается, солженицынские менялы принимали за доллары, марки, франки, фунты и т. д. только «трепанные» рубли. «Следующий труд был — читаем мы в воспоминаниях А. И. Солженицына, — перевезти эти деньги через границу в чемодане в Париж, к Струве, это всегда делала Мария Александровна Банкул. А Струве всегда знал наших тайных связных по каналам в СССР — он и сам иногда поставлял на французскую дипломатическую службу в Москве своих бывших французсикх студентов, учившихся на русском факультете. Эти героические помощники все названы в „Невидимках“. Итак, в Москву тайно привозились многозначные, многотысячные пачки советских трепанных денег — и через посредников передавались распорядителю Фонда — им был Алик Гинзбург, до его ареста в 1977 г.» (58). Из этого явствует, что одним из каналов доставки денег в Советский Союза были лица, состоящие на дипломатической службе иностранных государств. В данном случае имеется в виду французское посольство в Москве. О том, что для ввоза денег в Советский Союз действительно использовались дипломатические каналы свидетельствует арест Вильгельмины Германовны Славуцкой (Магидсон), которая заменила в качестве курьера Н. И. Столярову. Как пишет А. И. Солженицын ее задержали в Москве в 1986 г. «в момент передачи ей от нас 30 тыс. советских рублей для Фонда» (59). Кто именно передавал эти деньги, Александр Исаевич не называет. В советской печати утверждалось, что деньги были переданы «неким западным дипломатом» (60). Имя одного из таких западных дипломатов нам известно. Это уже упоминавшийся Ив Аман. «…Он, — пишет А. И. Солженицын, — был главным звеном в той цепи, что осуществляла всю помощь Российского общественного фонда от нас в СССР. Следующая за ним была Ева, потом Алик Гинзбург (а после его ареста включился в вслед Евгений Борисович Михайлов). На них и держалась вся объемная остро опасная работа» (61).
 



Обличитель "Империи Зла" в США

Следовательно, зарубежные (в данном случае французские) спецслужбы имели самое непосредственное отношение к деятельности РОФ. В связи с этим особого внимания заслуживает тот факт, что когда в феврале 1977 г. распорядитель РОФ в СССР А. И. Гинзбург был арестован и осужден на 8 лет лагерей и 3 года ссылки (62), то через некоторое время США согласились обменять его и еще четверых правозащитников[69] на двух арестованных советских разведчиков (63). Понять Советский Союз нетрудно. Он стремился спасти своих людей. А чем руководствовались США? Ведь ни один из пяти диссидентов не имел американского гражданства. Но если из нескольких сот советских диссидентов, находившихся в тюрьмах, американские спецслужбы остановили свой выбор на этих пятерых, то очевидно он был не случайным. Одно из двух: или таким образом они расплачивались с названными диссидентами за те услуги, которые они до этого им оказывали, или же выводили из-под удара своих людей. И в одном, в другом случае обмен А. И. Гинзбурга можно рассматривать как косвенное свидетельство того, что возглавляемый им Российский общественный фонд имел, по меньшей мере, опосредованные контакты с американскими спецслужбами.

  В связи с этим обращают на себя внимание показания, которые были даны в 1985–1986 гг. руководителем Ленинградского отделения РОФ Валерием Репиным. Будучи арестованным, он заявил, что американские спецслужбы, в частности ЦРУ имело самое непосредственное отношение к деятельности РОФ (64). Подобное заявление вызвало "возмущения" со стороны диссидентских кругов. Категорический протест по этому поводу заявил Государственный департамент США (65). С этим возмущением можно было бы согласиться, если бы оппонентами В. Репина были бы приведены не декларативные утверждения, а убедительные контраргументы. Итак, какие бы зарубежные связи А. И. Солженицына мы ни рассматривали, всякий раз они выводят нас на спецслужбы. Причем тот материал, который пока удалось выявить свидетельствует, что это были главным образом французские и американские спецслужбы. Вопрос о том, когда именно писатель попал в поле их зрения и как именно строились его отношения с ними — это предмет специального исследования. Когда в 1964 г. Александр Исаевич вернулся к замыслу «Архипелага» и предложил В. Т. Шаламову разделить груз написания этой книги пополам, тот, хорошо понимая, что она не может быть опубликована в СССР, потребовал гарантий, что это не провокация со стороны КГБ и не заказ ЦРУ. Если бы В. Т. Шаламов усматривал в нем провокацию КГБ, можно не сомневаться, что с этого момента все отношения между ним и А. И. Солженицыным были бы прерваны. А поскольку они испортились лишь позднее, В. Т. Шаламов, видимо, склонен был подозревать, что за предложением А. И. Солженицына стоит заказ заграничных спецслужб, которые в обиходе принято обозначать одним словом — ЦРУ. В связи с этим, близко знавшая В. Шаламова, И. Сиротинская приводит следующие слова последнего: «Пешкой в игре двух разведок я быть не хочу» и от себя добавляет: «ЦРУ Шаламова столь же мало привлекало, как и КГБ» (66). Публикуя заметки В. Т. Шаламова и комментарии И. Сиротинской, редакция «Нового мира» предложила А. И. Солженицыну дать пояснения к ним, что он и сделал. Можно было ожидать, что Александр Исаевич отвергнет бросаемые на него подозрения. Однако приведенные выше слова он оставил без комментариев (67). Более определенно вопрос о связях А. И. Солженицына с ЦРУ был поставлен в художественной форме в 1978 г. в романе одного из руководителей СЕПГ Генри Тюрка, который несомненно выполнял заказ советских спецслужб. Причем показательно, что не знавший отмеченного выше разговора А. И. Солженицына с В. Т. Шаламовым, Г. Тюрк тоже датировал первые контакты А. И. Солженицына с ЦРУ 1964 г. (68). В 1994 г. вопрос о связях А. И. Солженицына с ЦРУ снова был вынесен на страницы печати В. В. Жириновским (69). Комментируя эти публикации В. Е. Максимов писал: «Сейчас, в особенности после статьи В. Жириновского в „Московском комсомольце“ вдруг заговорили о роли ЦРУ в конструировании личности Солженицына с самых первых его литературных и общественных шагов. Я не думаю, что дело обстояло так примитивно просто» (70). Показательно, что В. Е. Максимов не отверг версию В. В. Жириновского, а объявил ее лишь примитивной. Между тем на этот счет он был достаточно информирован. "Мы уже знаем, что к рождению «Континента» самое непосредственное отношение имела влиятельная издательская империя Акселя Шпрингера. Между тем, если верить М. В. Розановой, несмотря на это главный редактор журнала В. Е. Максимов смотрел на А. И. Солженицына снизу вверх. Сравнивая в этой связи А. И. Солженицына и его окружение с Цека партии, а редакцию издаваемого В. Е. Максимовым журнала — с обкомом, главную причину подобной иерархии М. В. Розанова видит в том, что за спиной А. И. Солженицына стояла еще более влиятельная сила — ЦРУ. «Журнал „Континент“, — пишет она, — например, финансировала одна американская организация под названием ЦРУ. Максимов считал, что Александр Исаевич в этом ЦРУ пользовался большой популярностью, что к его мнению прислушивались» (71). 

(Окончание следует)