Святой равноапостольный великий князь Владимир. День памяти: 15/28 июля

[Александр Васильевич]

Крещение Руси как поворот истории, или Рождение цивилизации

_{Фото Владимира Ештокина}

О крещении Руси и о том, как выбор веры сказался на князе Владимире, его окружении и всей стране, мы беседуем с заведующим кафедрой церковной истории Московской духовной академии, профессором Алексеем Светозарским.

Князь, который стал человеком

— Алексей Константинович, давайте начнем с личности самого князя Владимира. Насколько совпадают легенда и исторический персонаж?

— А это смотря что понимать под легендой. Если говорить о народных легендах, где князь Владимир, например, борется с монголо-татарами (которые пришли на Русь только в 1223 году, спустя 208 лет после его смерти), высылая против них Илью Муромца, — то здесь все понятно. То есть образ его настолько сильно впечатался в народное сознание, что его наделяли фантастическими чертами, проецировали на другие исторические эпохи. Неслучайно его называли «Красно Солнышко» — ни один другой русский правитель не удостоился такого эпитета.

Но нас с вами, очевидно, интересует другое — насколько соответствует реальности хрестоматийный исторический образ. Понятно, что целиком полагаться на «Повесть временных лет» не следует: летописец, бесспорно, усилил контраст между Владимиром-язычником и Владимиром-христианином. Впрочем, если преувеличение и есть, то лишь количественное. О князе Владимире мы ведь знаем и из зарубежных источников. И тут важно не то, сколько у него было наложниц в гареме, скольких противников он убил, — важно, что, приняв святое Крещение, он принципиально, качественно изменил свою жизнь. Заметим, что изменил, будучи уже достаточно зрелым человеком, закореневшим в своих привычках, пристрастиях. А мы знаем, как тяжело в зрелом возрасте все это преодолевать.

Тем не менее, князь Владимир смог. И этим он отличается от многих европейских правителей, которые принимали христианство из соображений выгоды, практичности и прогрессивности. Для него это был вопрос нравственного выбора, что видно из всей его дальнейшей жизни.

— А оказало ли принятие новой веры какое-то влияние на жизнь простого народа? Или люди надевали нательный крест, но продолжали жить так же, как и раньше?

— Разумеется, в массе своей народ не понимал всю глубину христианского вероучения, но принимал его в простоте сердца, по доверию. Это вообще очень характерная деталь для патриархальных обществ: «Так сделали старшие, и мы этому будем подражать». Например, «Повесть временных лет» так передает эту позицию: если бы князь, и бояре, и дружина не оценили бы положительно этой веры, не сочли бы ее своей, то они не имели бы основания креститься.

— То есть «князь плохого не посоветует»?

— Именно! Что же касается того, как христианство повлияло на внешние формы народной жизни, то семена христианства, брошенные князем Владимиром, быстро победили те институты, которые с христианством были совершенно несовместимы. Это прежде всего многоженство. Кроме того, изменилось отношение к зависимым людям: холопам, закупам, крепостным и так далее (в древнерусской жизни существовали разные формы зависимости). В подобных людях начали видеть своих собратьев во Христе, таких же грешников, каким является и сам господин, исповедующий христианскую веру. Далее, очень быстро ушли в прошлое те элементы народной жизни, которые были явно чужды христианству, в частности умыкание жен, которых воровали во время игрищ меж селами. Что же касается «бытового» язычества, то оно ушло в дома и в каких-то формах существует и доселе. Причем мы в этом отношении не уникальны — в Европе происходило то же самое.

Капитуляция язычества

_{Фото Владимира Ештокина}

— Часто приходится слышать, что князь Владимир крестил Русь насильственно, а значит, нельзя говорить, будто Православие — это свободный выбор русского народа. Что об этом говорит историческая наука?

— Начну с того, что все обвинения в насильственном крещении сводятся, по сути, к одному эпизоду — крещению Новгорода. Сведения об этом содержатся только в Иоакимовской летописи. Источник этот довольно поздний, датировка его затруднена, и у ряда исследователей есть сомнения в его подлинности*. Однако он содержит уникальные сведения и потому вызывает интерес у историков, тем более на фоне других источников по домонгольской Руси, которых совсем немного. Согласно этой летописи, князь Владимир направил в Новгород своего дядю Добрыню, для того чтобы крестить Новгородскую землю. Тот встретил сопротивление, но, тем не менее, своего добился: в результате военной операции новгородцы сдались и попросили себе Крещение.

Тут есть интересный момент — в этой летописи упоминается новгородская церковь Преображения Господня, вокруг которой сложился христианский приход. То есть получается, что еще до массового крещения новгородцев в городе уже были христиане, были православные храмы. Так что если вообще доверять Иоакимовской летописи, то приходится признать, что проповедь Православия не явилась для Новгорода чем-то совершенно новым, поскольку там уже была почва для принятия новой веры.

— Можно ли сказать, что в целом восточные славяне довольно легко расстались с язычеством?

— Да, и здесь мы видим разницу при сравнении с некоторыми соседними народами — к примеру, с болгарами, поляками (в Польше в 1031–1037 годах мощное антихристианское восстание охватило всю страну), полабскими и поморскими славянами. Тому есть несколько причин. Начну с того, что славянское язычество было, если можно так выразиться, неконкурентоспособно. Типологически оно, как мне кажется, было близко к скандинавскому, но находилось только в начале своего становления — не было ни священных книг, ни оформившегося культа... Конечно, в последнее время в массовой печати всплывают «сенсации» — якобы найдены древние славянские «ведические» книги. Но любой историк-профессионал без труда распознает здесь подделку. Причем чаще всего такие фальшивки — плод целенаправленной деятельности современных неоязыческих сект.


_{Фото Владимира Ештокина}

А вторая причина, по которой наши предки легко приняли Крещение, — это то, что была подготовлена почва. За сто с лишним лет до князя Владимира, в IX веке, уже состоялось так называемое первое Крещение Руси. То есть к концу X века на Руси уже жили христиане, уже были церкви, христианское вероучение не воспринималось как что-то абсолютно новое и чуждое. Особенно если говорить о южнорусских землях. Так что в целом русские люди крестились охотно. Не было ни массовых выступлений, ни какой-то подпольной борьбы.

Известны, правда, несколько случаев, получивших позже название «бунт волхвов» (в 1024 году в Суздале, на рубеже 60–70 годов XI века в Новгороде и на Ярославщине), но это вовсе не были народные волнения. И в Суздале, и в Новгороде волхвы просто устраивали «охоту на ведьм» по своему языческому обычаю, что являлось душегубством по христианскому закону. Согласно летописям, волхвы искренне не понимали, в чем провинились, и надеялись на защиту князя. Были, однако, и случаи, когда язычники изгоняли епископов (например, в Ростове Великом, откуда были изгнаны два первых епископа, а третий, святитель Леонтий, убит). Есть, впрочем, предположение, что северо-восточные земли были оплотом не только язычества, но и христианских уже ересей — прежде всего богомильства, которое повлияло на позднее славяно-финское язычество северо-востока. Вновь замечу, что все эти случаи были, что называется, «точечными», а не массовыми.

Еще одна причина, почему христианство на Руси не встретило активного сопротивления, состоит в том, что богослужение велось на понятном народу языке — в отличие от латинского обряда в Польше и Поморье.

Тем не менее, нельзя сказать, что с появлением христианства язычество безвозвратно ушло. Пресловутая «народная культура», существовавшая на протяжении многих веков параллельно с христианством, впитала в себя множество языческих элементов. Даже в наше время эти языческие элементы порой проявляются.

Евангельский эксперимент князя Владимира

_{Фото Владимира Ештокина}

— Как, по-Вашему, повлияло Православие на государственно-политическую практику Киевской Руси?

— «Повлияло» — это не то слово. Православие, на мой взгляд, фактически сформировало русскую государственность. Принятие византийской традиции предопределило все последующее развитие — и политики, и экономики, и тем более культуры.

— Известный историк первой половины прошлого века Антон Карташев, говоря о пирах князя Владимира, куда тот начал приглашать простонародье, утверждал, что князя подвигло на это прочтение Евангелия — тот решил обустроить социальную жизнь своего княжества по евангельской мерке. Согласны ли Вы с таким мнением?

— Тут не все так просто. Изначально такие пиры были проявлением языческой стихии — другое дело, что князь Владимир эту стихию в какой-то степени воцерковил. Ведь что такое пир? Это неформальное общение князя со своими дружинниками, то есть с крупными государственными сановниками, говоря сегодняшним языком. Благодаря пирам решалось множество важных вопросов, преодолевались какие-то разногласия, конфликты. То есть они были важным элементом в системе управления, существовавшим и до Крещения Руси.

Кроме того, в дополнение к пирам с дружиной, князь Владимир учредил и пиры с духовенством, и пиры для нищих, увечных. Такие пиры, помимо всего прочего, еще и демонстрировали отношение князя как к священникам и монахам, так и к бездомным, увечным, беспомощным людям, то есть обозначали некие приоритеты в государственной политике. Подчеркну, что кроме собственно пиров для нищей братии, по Киеву на телегах развозили пропитание для нуждающихся — как мы бы сейчас сказали, гуманитарную помощь. Скорее всего, князь Владимир действительно делал это из христианских соображений.

— Насколько успешным оказался этот его социально-христианский эксперимент?

— Раз уж мы упомянули Антона Владимировича Карташева, то скажу, что он, как и его учитель академик Евгений Евстигнеевич Голубинский, сами утверждали, что социальная помощь, социальная работа не приняли в домонгольской Руси каких-либо стабильных форм. Они подчеркивали, что Древняя Русь знала лишь так называемую «поручную милостыню», когда из рук в руки, частным образом, передавалась некая сумма, чтобы нуждающийся человек мог поддержать свою жизнь. Но сам же Карташев себе и противоречит, приводя примеры социальной активности в домонгольский период. Совершенно очевидно, что к милостыне все не сводилось. Существовали так называемые церковные дома — мы сейчас в точности не знаем, что это такое, но, видимо, это были, если применить современные аналогии, своего рода социально-благотворительные центры. Есть предположения, что существовали больницы, богадельни, странноприимные дома…

Что же касается преемственности этой политики, то при Ярославе, сыне князя Владимира, помощь нуждающимся осуществлялась не в меньших масштабах.

Вообще, время правления князя Владимира не следует считать каким-то случайным историческим эпизодом, после которого все «вернулось на круги своя». Совершенно очевидно, что выбор веры стал поворотным моментом в жизни молодого государства и во многом определил его будущее.

_{* Впервые Иоакимовская летопись была опубликована в XVIII веке историком Василием Татищевым, приписывавшим ее новгородскому епископу Иоакиму. В дальнейшем споры о подлинности летописи вели самые видные российские историки. Так, Карамзин считал летопись «просто шуткой», в то время как Сергей Соловьев не сомневался в ее подлинности. Церковный историк Евгений Голубинский предположил, что речь может идти не о реальной летописи и не о «шутке», а о сборнике исторических легенд, популярных в XVII-XVIII веках. Знаменитые археологические раскопки академика Валентина Янина подтвердили ряд пунктов летописи, что привело ученого к выводу о том, что летопись — текст, составленный в XV веке и содержащий немало достоверной информации. — Ред.}

https://foma.ru/rozhdenie-czivilizaczii-ili-kreshhenie-rusi-kak-povorotnyij-moment-nashej-istorii.html

[Александр Васильевич]

СВЯТОЙ КНЯЗЬ ВЛАДИМИР И БИБЛЕЙСКИЕ ОСНОВЫ РУССКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ. ЧАСТЬ 1

Публикуемая ниже работа посвящена осмыслению духовных принципов, на которых святой князь Владимир основал русское государство. На основе библейской традиции выявляется теократический идеал как принцип правовой и общественной жизни государства и христианские базисные ценности служения власти своему народу и Отечеству. Актуализируется уникальность заслуги святого князя Владимира как государя в деле Крещения Руси и основания Русской Церкви, обусловленной его глубоким принятием евангельского идеала, а не рациональным политическим расчетом. В статье освещены социальные взгляды святого князя Владимира, проистекающие из евангельского правового идеала, и отмечается эсхатологический контекст деятельности святого государя как попытка осуществления справедливости и Правды Божией на русской земле. Анализируются истоки национального правосознания, лежащие в сфере особого кенотического понимания права. Сделан вывод об успешном начале практического построения князем Владимиром теократического христианского государства, социальная, правовая и политическая жизнь в котором служит делу Царства Божия.

_{Великий князь Владимир Святославович}

Наступивший юбилейный год святого Крестителя Руси и текущий исторический момент побуждают богословско-историческое сознание всякого неравнодушного к судьбам своего Отечества христианина сформулировать еще раз те изначальные духовные принципы нашего государства, на которых оно основывалось своим святым создателем, определяя вектор развития Русской цивилизации вплоть до сегодняшнего дня. Эта непростая задача требует благоговения и профессионализма кропотливого реставратора, который, работая над древней иконой, очищает ее слой за слоем от следов искажающих «усовершенствований» пережитых эпох и вековой копоти, чтобы открыть первообраз. Вне всяких иллюзий, за время между двумя Владимирами российское государство весьма далеко ушло от своего древнерусского прототипа, однако политическая и социальная трансформация стала не только естественным изменением и развитием внешних форм, но – что гораздо существеннее – затронула внутреннее существо общества и власти. В реальности идеал построенного на евангельских заповедях уникального государства святого князя начал затемняться уже в период начавшихся при его ближайших потомках междоусобиц. Тем не менее, даже в современной России можно увидеть отсветы того духовного образа, который завещал ей князь Владимир.

Важно людям, живущим в нынешней России, открыть черты истинного, евангельского лика Древней Руси как особого государства

Несомненно, святому крестителю своей жизнью и делами удалось написать икону идеального христианского правителя, которая до сего дня представляет собой высочайший идеал и ценность. Его икона есть одновременно аутентичный образ самой России, ведь, по слову святителя Иоанна (Максимовича), она есть «выражение духа и примера своего Крестителя»[1]. Как важно нам, людям, живущим в нынешней России, открыть прекрасные черты истинного, евангельского лика Древней Руси как особого государства, дабы увидеть в изначальном образе ее вечное, а значит – не только прошлое, но и настоящее, и будущее ее призвание, смысл существования, оправдание крестоношения!

Власть как святость

Необходимо признать, что тема библейских основ государственно-правового идеала России и базисных ценностей, которые должны лежать в существе российской власти как деле высшего служения народу, о вызовах, стоящих перед ней в ее собственном осуществлении, до настоящего юбилея никогда не ставилась во главу угла авторитетных церковно-общественных форумов.

Князь Владимир взял на себя тогда личную инициативу и ответственность кардинального преображения духовного облика людей

Отсутствует эта тематика и в интеллектуальном поле современного богословия нашей Церкви, имеющей, тем не менее, в своей библейской и канонической традиции вполне определенные представления не только о том, «каков нам подобаше архиерей», но и «каков нам подобаше» князь. Между тем вопрос существа и образа власти никогда не был только теоретическим в нашей стране, где народ традиционно доверяет свою судьбу именно «властям предержащим». Какими идеалами, ценностями и мотивами должна руководствоваться государственная власть в своем служении Отечеству? Каких искушений ей нужно избегать? Какова библейская формула власти в применении к нашей, Русской цивилизации? Попытка найти ответы в том, что принято именовать завещанием святого Владимира, ставит очередные вопросы: что же понимать под заветом святого князя Владимира? И кому он сейчас адресован? Церкви? Властям? Верующим гражданам нашего светского государства? После знакомства с разнообразными мнениями неожиданно оказывается, что даже в богословско-историческом сознании нашей Церкви до сих пор нет единого понимания того, в чем состоит завещание создателя не только русского протогосударства, но и основателя Русской Церкви и духовного отца нации. На наш взгляд, завет святого Владимира – это совершенно определенная христианская философия государства и власти, обращенная не к отдельным индивидуумам православной традиции, а ко всему русскому народу как огромной христианской общине, в первую очередь в странах Русского мира. Ведь именно он, как представитель высшей власти, взял на себя тогда личную инициативу и ответственность кардинального преображения духовного облика людей, а вслед за этим радикально переменил политический и социальный климат в своей стране в соответствии с воспринятыми вместе с крещением духовными ценностями. Важно остановить наше внимание на том неслучайном факте, что святой Владимир прославлен Церковью в чине князя, то есть как святой государственный деятель. Именно в государственном служении состояло его высшее призвание, та миссия, которую ему благословил исполнить Сам Господь, возжелавший создать новый народ Божий на восточнославянских просторах. В этом смысле канонизация Владимира Крестителя была актом признания не только святости его равноапостольного подвига, но и святости его государственного служения, которое отныне становится навеки образом для подражания всякому являющемуся чадом Русской Православной Церкви правителю нашего Отечества.

История не сохранила никаких письменных поучений святого князя, однако данное обстоятельство не может быть непреодолимым препятствием, ведь, по выражению святителя Иоанна (Максимовича): «Власть всегда есть выражение сознания и воли. Власть всегда руководствуется той или иной философией, тем или иным пониманием цели и смысла жизни и своей деятельности»[2]. Другим ключом к постижению государственных взглядов святого Владимира как носителя новозаветной веры является христианская антропология. Ведь в основе «различия той и другой политики лежит разный взгляд на человека… Если время и люди утверждают взгляд на него как на личность духовную и, следовательно, в духовности своей нравственно-небезразличную и бессмертную, то политика может быть только идейной. Если же человек мыслится как одно из животных, хотя бы и самых совершенных в условиях земного существования, как временное и случайное явление здесь, на земле, то для идейной политики не будет места – она теряет свой смысл, и ее заменяет политика только выгоды и пользы в понимании их той или иной партиею… Таким образом, всякая политика необходимо предполагает в основе своей метафизику, из которой и проистекает. Вся история политических учений это с убедительностью подтверждает. Как народ веровал, какие метафизические учения проповедовал и содержал, такую же и политику он проводил»[3]. Это означает, что нам, к счастью, доступна возможность реконструкции того, что можно было бы назвать не только духовным, но и политическим завещанием святого Владимира путем изучения личности князя и деятельности, проистекающей из его религиозного мировоззрения. Данной задаче и посвящена настоящая статья, являющаяся в чреде многочисленных работ несравнимо более серьезных исследователей лишь скромной попыткой разобраться в обозначенных вопросах. Однако слова выдающегося историка Церкви и государства А.В. Карташева, однажды признавшегося, что «мы только еще начинаем пристально вглядываться в учи­тельный образ отца нашей нации по плоти и по духу, в образ святого князя Владимира. Только начинаем разгадывать и постигать его святые заветы»[4], позволяют нам также присоединиться к данному постижению. При этом следует с самого начала оговориться, что цель предлагаемого исследования выходит за ограниченные рамки одного лишь историософского постижения. Для нас гораздо более существенной видится попытка найти в личности и мировоззрении святого основателя российского государства некие универсальные парадигмы гармоничного общественного устройства, осмыслить место России в судьбе человечества сегодня и в будущем. Это именно те задачи для духовного и интеллектуального постижения, которые озвучил Святейший Патриарх Кирилл в своем слове на прошедшем в 2013 году XVII Всемирном Русском Народном Соборе[5]. Очевидно, что указанные задачи не могут быть рассмотрены отдельно друг от друга. Также ясно, что вся эта тема тесно связана с тем, какой хочет видеть Церковь власть и государственную политику в России, и, соответственно, с тем, какой социальный идеал предлагается обществу и власти в настоящем и будущем служении Богу и Отечеству.

Ангел Русской Церкви

_{Святой князь Владимир}

Было бы методологически правильно с самого начала определиться, кто является адресатом заветов равноапостольного Владимира. В корне неверно считать, что только государству и власти оставил свое завещание святой князь. Думать так – значит забыть о том, что равноапостольный Владимир стал отцом-основателем не только русского государства и Русской цивилизации, но также их духовного фундамента – Русской Церкви. Святейший Патриарх Кирилл в своем Послании в связи с 1000-летием преставления святого равноапостольного князя Владимира напоминает: «Благодаря этому святому правителю была основана Церковь Русская»[6].

До Владимира бывшие на Руси христиане не имели ни объединяющей их иерархической власти, ни церковной дисциплины

Поскольку роль святого Владимира как основателя Церкви практически впервые озвучена на столь высоком уровне, позволим себе несколько остановиться на этой теме. Так уж сложилось, что для некоторых этот исторический факт до сих пор является слишком смелым утверждением, ведь, как известно, христиане и христианство существовали на Руси и гораздо раньше ее святого Крестителя – как минимум со времен крещения варяжских князей Аскольда и Дира. Однако здесь происходит очевидное смешение понятий христианства и Церкви. По-видимому, не мог избежать этой ошибки и знаменитый Голубинский, по мнению которого христиане существовали на Руси до ее Крещения как «более или менее значительная община, которая, существуя открыто и свободно рядом с господствующим язычеством, имела все принадлежности вполне организованного религиозного общества – церкви и священников»[7]. Кроме того что подобная точка зрения в значительной степени нивелирует великое значение дела святого Владимира и подвергает сомнению его статус основателя Русской Церкви, она не соответствует ни реальной исторической обстановке, ни православной экклесиологии. Не беря на себя смелость полемики с именитым автором, мы отсылаем интересующихся данным вопросом к обширному труду профессора Санкт-Петербургской духовной академии Т. Барсова «Константинопольский патриарх и его власть над Русской Церковью», в котором ученый, скрупулезно исследуя вопрос времени утверждения Церкви в русском государстве, убедительно доказал, что «бывшие до Владимира христиане для того, чтобы и называться вполне организованным христианским обществом, не имели ни объединяющей их иерархической власти, ни церковной дисциплины, ни других условий твердого церковного устройства»[8], делая однозначный вывод о том, что Русская Церковь «началась и утвердилась в русском государстве при святом и равноапостольном князе Владимире, когда просветилась святым крещением «вся русская земля»[9]. По ученому мнению Тареева, существование домовых храмов и христиан не проясняет вопрос об иерархии, поскольку «летописи и другие источники не сообщают нам об этом предмете никаких сведений. Собственные соображения не позволяют предположить, чтобы при существовании в России христиан и храмов не было священнослужителей, но те же соображения, в свою очередь, заставляют признать, что подобные священнослужители, во-первых, не могли быть местным туземным элементом; во-вторых, они не могли представлять собой лица определенного сословия в смысле “иерархии”»[10].

Со стороны церковной византийской власти мы не наблюдаем никаких миссионерских усилий для просвещения «варварского» восточнославянского народа

Как нам кажется, уникальность заслуги святого князя Владимира как государя в деле Крещения Руси и основания Церкви особо оттеняется тем, что со стороны церковной византийской власти мы ранее не наблюдаем практически никаких миссионерских усилий для просвещения «варварского» восточнославянского народа. По свидетельству известного слависта В. Ламанского, даже в местах непосредственной деятельности святых братьев-просветителей Кирилла и Мефодия после их смерти Константинопольский Патриархат нимало не поддержал начатую ими миссию: «Тогдашние многочисленные монастыри греческие могли бы поставить целые полки таких миссионеров. В несколько десятков лет они легко могли бы утвердить в христианстве и навсегда привязать к Восточной Церкви все самые отдаленные ветви западных славян. Но греки предпочитали заниматься теоретическими тонкостями и политическими интригами. Гордые своею древнею письменностью и богатой цивилизацией, они пренебрегали, в ущерб самым насущным своим интересам, духовными нуждами своих ближайших союзников – западных славян»[11]. Совершенно аналогичным было и отношение к нашим предкам – восточным славянам. Косвенным подтверждением этого служит и тот факт, что «исторические свидетельства, удостоверяющие несомненное существование христианства и христиан в русском государстве до времени равноапостольного Владимира, не разъясняют при этом обстоятельно вопроса не только о происхождении, но и о существовании в то время иерархии и священнослужителей. Византийские историки, рассказывающие о посольстве к русским епископа для крещения, также не говорят, кто именно был этот епископ, от кого и где он получил хиротонию… Известия русских источников, называя этого епископа Михаилом, также молчат о его происхождении»[12].

Неслучайно в богослужебных текстах князь Владимир уподобляется пророку Моисею и апостолу Павлу

Итак, остается лишь согласиться с выдающимся богословом и церковным историком протоиереем Александром Шмеманом, что «официальная история Православной Церкви в России начинается с Владимира Святого»[13]. Данный факт заставляет нас отметить особую роль государственной власти в появлении Церкви на Руси. Именно так понимал ее значение, например, автор одного из самых ранних русских литературных творений монах Иаков. «В своем сочинении “Память и похвала князю Владимиру” он давал ясно понять, что, не будь на Руси единодержавства, не было бы и самого христианства»[14]. Данное обстоятельство означает то, что заветы «отца Российского, наставника нашего Владимира»[15] относятся равно как к государству, так и основанной им Церкви. Нельзя не замечать тот факт, что в своих богослужебных текстах Русская Православная Церковь видит в святом Владимире не только царя, но и духовного отца: «Якоже отец духовно, царь же чувственно, Российским людем был еси, Владимире…» Более того, проводится недвусмысленная аналогия с народным вождем и пророком Божиим Моисеем: «Веселится вечно светло сияющи гора Синайская, Моисейским освятившися законом, Невидимаго видевши. Светло же сияя веселится и радуется великий град твой, Владимире: не яко во мраце, но яко в Дусе Сына со Отцем видя в себе славима. Егоже моли, спасти и просветити души наша»[16]. Там же, в последовании Минеи, князь Владимир осмысливается не только как равный по своему апостольскому достоинству с императором Константином[17], но даже больше – уподобляется самому апостолу Павлу в своем избранничестве от «Христа, избравшего тя яко втораго Павла»[18]. И это не просто дань шаблону византийского литургического стиля. Без преувеличения, князь Владимир стал, подобно пророку Моисею, собирателем, вождем и законодателем – отцом новорожденного русского народа Божия. Уподобившись же апостолу Павлу – учредителем Церкви земли Русской. Очевидно, что данные богослужебные тексты отражают аутентичное восприятие первых русских летописцев. В их изображении Крещения Руси прослеживается недвусмысленная аллюзия на рождение ветхозаветного народа Божия через заключение Синайского Завета. Не будет преувеличением утверждать, что сравнение князя Владимира с пророком Моисеем и апостолом Павлом переносит святого князя из временного церковно-исторического событийного измерения в вечностный контекст библейской и евангельской истории. Таким образом, мы видим, что избранным народом Божиим, подобным в своем мессианском призвании народу израильскому, «Новым Иерусалимом» русские стали ощущать себя гораздо раньше, чем новым «Римом» и «Константинополем».

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание 1-й части)

Как видим, «Новым Иерусалимом» русские стали ощущать себя гораздо раньше, чем новым «Римом» и «Константинополем»

В земном же смысле вместе с рождением Церкви, в силу теократического единства, рождалось и новое российское, ставшее через крещение и европейским, государство. Этому процессу политически способствовало и то, что, «учрежденная великим князем для всей Руси, Церковь на протяжении всего существования удельной системы была единственной организационной структурой, охватывающей всю Русь, поддерживающей общенациональное единство»[19]. Безусловно, утверждению этого единства способствовало христианское учение о Божественном происхождении власти, а значит, и ее единодержавия, что было крайне важно в период междоусобной борьбы. Явным следствием укоренения в русском правовом сознании библейского отношения к власти стали, в частности, появившиеся уже в первое столетие нового христианского государства гражданские и одновременно нравственные нормы, изложенные в «Изборнике 1076 года»: «Князя бойся всею силою своею: несть бо страх его пагуба души, но паче научишися от того и Бога боятися… Небрежение же о властех – небрежение о самом Бозе… Бояйся Бога – боится и князя, им же казняться согрешающии. Князь бо есть Божий слуга к человеком, милостью и казнью к злым»[20].

Церковь оставалась вполне самостоятельной. Более того, она имела право нравственного контроля и педагогического влияния на власть

При этом замечательно то, что рецепированное русским правовым сознанием сакральное значение государственной власти в восприятии святого Владимира не простиралось на его власть над Церковью и в область вероучения. В этой сфере Церковь оставалась вполне самостоятельной. Более того, она имела право нравственного контроля и педагогического влияния на власть, в чем, по свидетельству «Жития Феодосия», заметную роль играло древнерусское монашество. В Киевский период и в начале периода «северно-русского» Церковь была свободна от государства, поэтому она могла «требовать у носителей княжеской власти подчинения некоторым идеальным началам не только в личной, но и в политической жизни: верности договорам, миролюбия, справедливости…»[21]. Высшая иерархия с самого начала живо ощущала свое служение как нравственно-политическую миссию, в исполнении которой она видела свое христианское и государственное призвание и даже Богом данную цель служения Русской Церкви в Русском государстве: «“Князь, мы посланы в Русскую землю Богом для того, чтобы удержать вас от кровопролития”, – служило девизом абсолютного большинства наших митрополитов и епископов»[22].

_{Великий князь Владимир Святославович с сыновьями}

   
В подобной привилегии на первый взгляд не явилось ничего удивительного, ведь сама легитимность государственной власти стала обуславливаться авторитетом независимой Церкви. Однако необычным было то, по каким причинам Церковь смогла оставаться независимой. Простое объяснение, как правило, дается в духе протоиерея Иоанна Мейендорфа: «На практике, начиная с крещения святого Владимира и до приобретения церковной Московской митрополией независимости (1448), русский митрополит в силу своего назначения из Константинополя пользовался большой независимостью от местной политической ситуации и местных правителей. Эта независимость придавала его действиям и решениям основополагающее политическое значение»[23].

Владимир, крестившись сам и готовясь приступить к крещению всего русского народа, самостоятельно осуществлял задуманное

Но так ли это на самом деле? Нет ли здесь очередного, вольного или невольного, умаления личности святого Владимира? Можно ли игнорировать то, с какой деликатностью князь Владимир вел себя по отношению к Русской Церкви, им учрежденной? Жестокий в недавнем прошлом языческий правитель, привыкший решать свои проблемы с позиции силы, не поддался актуальному во все времена соблазну сделать Церковь удобной и ручной помощницей для управления по своему усмотрению русским народом… Думается, не совсем правы те исследователи, которые объясняют факт независимости церковной власти в России от государства только ее экстерриториальным характером, подчинением иностранному Константинопольскому патриарху. Мы видим, каким принципиальным мог быть князь Владимир в сношении с Константинополем, если вопрос крещения решался им, по сути, во время военной кампании против Византии, когда ему пришлось «завоевать христианскую веру и принять ее святыню рукою победителя»[24]. А что же мешало ему и впоследствии поступать по тому же сценарию? Как известно, святой Владимир не тотчас обратился в Константинополь с просьбой о предоставлении на Русь епископов и священников. Сначала он захватил из пленного Корсуня местный клир «попов корсунских и царицинских» вместе с необходимой церковной утварью. Затем при их участии стал совершать первые крещения в Киеве и остальных городах. Профессор Санкт-Петербургской духовной академии Т. Барсов полагает, что «Владимир, крестившись сам и готовясь приступить к крещению всего русского народа», самостоятельно осуществлял задуманное, запасшись в Корсуне всем необходимым для осуществления этого предприятия. То есть «нет оснований думать, чтобы Владимир для этой цели входил в какие-либо сношения с Византией; гораздо естественней предположить, что Владимир как победитель обошелся без всяких сношений с Византией по этому предмету»[25]. И только впоследствии, что, впрочем, произошло довольно скоро, он, осознав малочисленность Корсунской иерархии для крещения всей Руси и устройства полноценной Церкви, вынужден был обратиться в Константинополь с посольством и просьбой о предоставлении постоянной византийской иерархии. «Таким образом, – завершает свою мысль ученый автор исследования о власти Константинопольского Патриархата над Русской Церковью, – занимающий нас вопрос о появлении полной, отдельной и самостоятельной иерархии Русской Церкви должен быть разрешен так: полная иерархия в Русской Церкви явилась лишь в то время, когда христианская вера, утвердившись в Киеве, начала проникать и в другие области государства и когда Владимир, убедившись на опыте в недостаточности вывезенных из Корсуня средств для полного насаждения христианской веры в своей стране, по смерти первого сподвижника своих просветительских трудов – корсунского архиепископа – принужден был обсудить и разрешить общий вопрос о дальнейшем существовании и управлении основывавшейся Церкви на твердых и законных началах свойственного ей строя и порядка. Определяя хронологически этот момент, мы должны положить его между 990–992 годами»[26].

Итак, важно отметить, что, несмотря на явную государственную волю и суверенную властную инициативу в деле Крещения, лишь глубоким принятием евангельского идеала князем Владимиром, а вовсе не рациональным политическим расчетом объясняется тот удивительный факт, что «в отношениях Церкви и государства мы тоже видим почти небывалую в истории Православия гармонию, причем в начале Киевского периода византийская симфония почти очевидно действует под знаком влияния Церкви, не государства. Уже “Церковный устав” Владимира Святого значительно расширяет по сравнению с византийскими сферу церковного суда – ему переходят, например, все семейные дела, дабы Церковь могла успешнее действовать на перерождение общества. Еще важнее постоянное принятие князьями советов, руководства, наставления от Церкви, признание в ней авторитета совести»[27].

Совершенно очевидно, что состоявшееся признание за Церковью авторитета совести облеченным властью князем стало возможным только в свободном акте веры, в добровольном принятии, но вряд ли в силу подчиненности Церкви Константинопольскому Патриархату и даже императору Византии, отдаленной от русских земель на расстояние полугодового пути. Возьмем на себя смелость утверждать, что в истории Православной Церкви вообще не было случая, чтобы ее независимость от государства была достигнута по принуждению самой Церкви. Чем же тогда был на самом деле обусловлен авторитет Православия на Руси? Как смогла Церковь заслужить высокое доверие власти и народа? Ответ на этот вопрос снова возвращает нас к личности святого Владимира. Ведь именно он придал первый импульс и направление совместного с государством развития молодой Русской Церкви, определил их образ в глазах народа. Как нам кажется, этим образом стал теократический идеал социально понятого, достигаемого в стремлении к осуществлению Правды Божией Царства. Данный идеал и стал на века главной идеей и ценностью Русской цивилизации.

Рассмотрению того, что именно означает теократический идеал, как он проявляется в качестве принципа правовой и общественной жизни государства, посвящена вторая часть данной работы.

(Окончание следует.)

Протоиерей Тимофей Фетисов, ректор Донской духовной семинарии, кандидат богословия, докторант ОЦАД им. свв. Кирилла и Мефодия

___________________________

<sub>[1] Иоанн (Максимович), святитель. Россия // http://www.pravoslavie.ru/put/47238.htm.

[2] Там же.

[3] Чельцов М.П. Христианство и политика // Христианское чтение. 1906. № 3. С. 417.

[4] Карташев А.В. Завет святого князя Владимира // Путь. 1932. № 6. С. 75.

[5] Кирилл, Патриарх Московский и всея Руси. Выступление на открытии XVII Всемирного Русского Народного Собора 31 октября 2013 г. // http://www.patriarchia.ru/db/text/3334783.html.

[6] Кирилл, Патриарх Московский и всея Руси. Послание в связи с 1000-летием преставления святого равноапостольного великого князя Владимира // http://www.patriarchia.ru/db/text/3957843.html.

[7] Христианство в России до Владимира святого // Журнал Министерства народного просвещения. 1876. С. 187.

[8] Барсов Т. Константинопольский патриарх и его власть над Русской Церковью. СПб., 1878. С. 323.

[9] Там же. С. 323.

[10] Там же С. 306.

[11] Видные деятели западнославянской образованности в XV, XVI, XVII вв.:  Ист.-лит. и культ. очерки  // Славянский сборник.  СПб., 1876. Т. 1. С. 456.

[12] Барсов Т. Константинопольский патриарх и его власть над Русской Церковью. С. 345–347.

[13] Александр Шмеман, протоиерей. Исторический путь Православия. М., 1993. С. 341.

[14] Костюк К.Н. История социально-этической мысли в Русской Православной Церкви. СПб., 2014. С. 57.

[15] Минея. Июль. Ч. 2. М.: Издательский совет РПЦ, 2002. С. 182.

[16] Там же.

[17] Там же. С. 180.

[18] Там же. С. 186.

[19] Костюк К.Н. История социально-этической мысли в Русской Православной Церкви. С. 57.

[20] Будовниц И.У. Изборник Святослава 1076 г. и его место в истории русской общественной мысли // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 10. М.; Л.: Издательство АН СССР, 1954. С. 242.

[21] Александр Шмеман, протоиерей. Исторический путь Православия. С. 352.

[22] Голубинский Е. История Русской Церкви. М., 1901. С. 548.

[23] Иоанн Мейендорф, протоиерей. Рим – Константинополь – Москва. М., 2005. С. 173.

[24] Карамзин Н.М. История государства Российского. М., 1989. Т. 1. С. 129.

[25] Барсов Т. Константинопольский патриарх и его власть над Русской Церковью. С. 354.

[26] Там же. С. 359.

[27] Александр Шмеман, протоиерей. Исторический путь Православия. С. 346.</sub>

https://pravoslavie.ru/77932.html

[Александр Васильевич]

СВЯТОЙ КНЯЗЬ ВЛАДИМИР И БИБЛЕЙСКИЕ ОСНОВЫ РУССКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ. ЧАСТЬ 2

_{В.М.Васнецов. Крещение Руси}

Государство Любви и Правды

Когда светские правоведы рассуждают о теократии, то чаще всего представляют себе некое тоталитарное государство, управляемое религиозными деятелями на основе религиозных норм. Это в корне неверное представление, изображающее в лучшем случае квазитеократию, должно быть сразу отвергнуто, так как теократия, в ее библейском смысле, это не форма правления, а принцип. Данный принцип, во-первых, утверждает абсолютную власть Бога над всем миром, без изъятия, во-вторых, считает всё иное, кроме Бога, лишь условным и относительным, не имеющим онтологических корней. Теократический принцип универсален. Он проявляется во всех областях жизни, на личном и общественном уровне. С. Франк точно и лаконично передает суть этого принципа: «Бог есть единый и высочайший властитель жизни, абсолютное и всеобъемлющее благо; наряду с Ним не мыслимы никакие иные, независимые от Него, инстанции и ценности… Все содержания и ценности человеческой жизни: семья, наука, искусство, хозяйственная деятельность, государство и национальная жизнь – должны либо получить религиозное оправдание и освящение, быть восприняты как многообразные формы служения Богу и в этом смысле войти в состав религиозной жизни, жизни в Боге, – либо, если это невозможно, должны быть просто осуждены и отвергнуты как зло»[1].

Слова «Кесарю кесарево, а Божие Богу» ложно трактуются как равнозначность кесарева и Божиего

Однако было бы нелепым богословским заблуждением полагать, что существует нечто автономное вне Бога, а значит, и Его власти. Это заблуждение, как известно, носит название ереси религиозного дуализма, согласно которому власть Бога ограничена властью Его злого антипода как сосуществующей противоположности. Будучи спроецированным на христианство, дуализм рождает глубоко чуждое библейскому сознанию, гностическое по сути разграничение духовного и материального. В противопоставлении метафизического эмпирическому дуализм доходит до фактического признания мира в виде самосущей автономной реальности. Как следствие, знаменитое «кесарю кесарево, а Божие Богу» подсознательно, а иногда и сознательно трактуется как равнозначность кесарева и Божиего по принципу: «Богу – небеса, храм – священнику и все остальное – кесарю». В результате подобного ложного понимания происходит то, что печально констатировал В. Соловьев: «Отделили религиозное общество от общества светского: первое заперли в монастырях, a forum предоставили языческим страстям и законам»[2].

Весьма интересно и мнение современного греческого богослова Христоса Яннараса, который полагает, что вытеснение религии в особую, «частно-духовную» сферу и признание того, что существует некая автономная от Бога область «секулярного», в немалой степени было предопределено антропологической тенденцией, возобладавшей на Западе под влиянием древнегреческой философии в эпоху Средневековья. Эллинское определение человека как «разумного животного» (лат. animal rationale) было использовано в смысле разделения и противопоставления души и тела, материи и духа. В таком понимании человек представляет собой существо, прежде всего, биологическое, к которому прилагается душа или, в другом варианте, душа и дух[3]. Тогда, по мысли Х. Яннараса, выражение «по образу Божию» было отождествлено с определенными атрибутами, присущими только «духовной природе» человека. В итоге «даже религия в этом падшем мире не может ни исцелить, ни исправить его, потому что она согласилась низвести Бога в область “священного”, противопоставить Его “миру профанному”. Религия – и это очень страшно – примирилась с “секуляризмом”, тогда как Бог оказался удаленным в сферу “священного”»[4].

В дуалистически расщепленном сознании сначала Бог удаляется из мира, а затем и мир теряет свою ценность, ведь он теперь «безбожный»

На наш взгляд, именно свершившаяся утрата цельного теократического сознания стала основной причиной единственного реального вызова существованию современного христианства, который заключается отнюдь не в атеизме, секуляризме, глобализме и даже в постмодернизме нынешней цивилизации, а в банальной теплохладности самих христиан. Действительно, вышеописанное спиритуалистическое, резко разделяющее мир на «грешную землю» и «святое небо» понимание Царства Божия как субъективной, во многом даже психологической реальности провозглашает приговор социально-активному образу служения Богу, ограничивая его лишь пространством собственной души, превращает христианство в частное дело индивидуума и лишает его необходимой энергии созидания. В дуалистически расщепленном сознании сначала Бог удаляется из мира, в котором живет человек, а значит, и отношение к нему становится теплохладным, ведь трудно и доступно только особым героям духа иметь горячее чувство к Тому, Кто очень далеко. Следом и мир теряет свою ценность, ведь он теперь «безбожный», зачем его ценить и совершенствовать? Протоиерей Александр Шмеман горестно сетует по этому поводу: «Мы должны понять, что не в том главная трагедия, что христианство пошло на недолжный компромисс с “миром сим”, а в том, что, “спиритуализировав” себя, оно превратилось в “одну из религий”, обслуживающих людей и их “духовные нужды”, тогда как вошло оно в “мир сей” как победное благовестие Царства Божиего, разрушения смерти и спасения созданного Богом мира. Как и другие “спиритуалистические” религии, христианство сосредоточило всё внимание свое на “душе”, противопоставив ее “телу”. Христиане впали в соблазн вообще отвергнуть и игнорировать время, но тем самым они отдали время во власть утопий, идеологий, веры в нескончаемый “прогресс” и в конечное торжество “земного счастья”… “Спиритуализация” христианства и есть поэтому источник “секуляризации” мира, его жизни, его культуры, его, как говорят теперь, ценностей. Христиане стали утверждать, что раз Царство Божие – “не от мира сего”, то время “мира сего” вообще не представляет религиозного интереса и что “духовная жизнь” состоит в уходе из него. И своего они добились. Они порвали со временем, предварительно наполнив его “христианскими символами”, и теперь сами не знают, что делать с ним»[5].

К вящей чести святого князя Владимира в нем невозможно заметить и тени дуализма в отношении к миру и теплохладности к Богу. Приняв купель крещения и «отрясши в ней слепоту душевную, вкупе и телесную», он без всяких колебаний, по слову митрополита Илариона, «возгорелся духом и возжелал сердцем быть христианином и обратить всю землю в христианство»[6]. Русское государство открывается для него теперь в евангельском свете как провозглашение нового Царства. В качестве небольшого богословского комментария вспомним, что именно «идея Царства Божия есть центр всего круга мыслей евангельских повествований: это основная мысль всего учения Христа… так что нельзя найти в Евангелии ни одного слова, ни одного действия, что не относилось бы к Царствию Божию»[7]. Правда, вовсе не таким бесспорным и, более того, до сей поры не вполне решенным в христианском богословии остается вопрос: что есть это Царство, когда, как и где оно приходит? В связи с этим важно понять: как представлял сам святой князь Царство Божие? Подобно византийцам, в образе христианской империи? Или понимал его вовсе не принадлежащим земному миру?

Взялся бы святой Владимир за преображение Руси, если бы он понимал Царство Божие, подобно большинству нашей интеллигенции, как «Бога в душе»?

Взялся бы святой Владимир за преображение Руси по образу, заповеданному в Евангелии, если бы он понимал Царство Божие, подобно большинству нашей интеллигенции, как «Бога в душе»? Весьма сомнительно. Думается, что не отвлеченно абстрактно, а именно в духе первохристианства в качестве руководства к действию воспринял святой князь Владимир проповеданную ему евангельскую весть: «Как широкая русская натура, святой Владимир не только в деле внешнего крещения всей страны, но и внутреннего радикального изменения и обновления его социальной жизни воспылал желанием повторить опыт первоапостольской Церкви: употребить всю силу государственной власти, все средства государственной казны на то, чтобы крещеные люди почувствовали, как говорит книга Деяний, что y них “одно сердце и одна душа”, что y них “все общее”»[8]. Абсолютно очевидно, что князю Владимиру не было свойственно индивидуально-спиритуалистическое понимание Царства Божия, которое проявилось, в частности, в некорректном переводе с греческого известных слов Христа: «Царствие Божие среди вас есть», – получивших в церковнославянском варианте совершенно иной смысл: «Царство Божие внутрь вас есть». Данное искажение придало мессианской вести сугубо спиритуалистический оттенок как стяжание внутреннего мира души отдельным человеком в личном духовном делании. Несложно заметить, что такой тип эсхатологии совершенно игнорирует саму цель наступления мессианского времени Царства Божия (Царства Небесного) как всемирной теодицеи, решения проблемы сосуществования зла и несовершенства мира и благого Творца. Идея всеобщего восстановления справедливости продолжается и в новозаветном Благовестии. Обращает на себя внимание то, как в Назаретской синагоге Господь объяснил словами пророка Исаии цель Своего пришествия в мир: «Дух Господень на Мне, ибо Он помазал Меня благовествовать нищим и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедывать лето Господне благоприятное» (см.: Ис. 61: 1–2). Вспомним, что «Царство Божие несет с собой мессианское воздаяние, не только личное, но и социальное – согласно древним пророчествам Израиля. Мессия восстанавливает нарушенную на земле справедливость. Вот почему “блаженны нищие”, не только “нищие духом” и все “плачущие ныне”, ибо Мессия приходит их утешить… Бедность ценится в Евангелии не только или не столько как аскетическое состояние – свободы, несвязанности, беззаботности, – но как страдание, требующее награды. Было бы превратно понимать эту награду как только небесное воздаяние. Мессианские обетования имеют и земное значение. Царство Божие имеет в Евангелии по крайней мере тройной смысл: оно в сердце человека, оно в небесной жизни и оно же в земном царстве Мессии, пришедшего в славе. В Евангелии очень сильны мессианские чаяния Израиля. И восстановление социальной справедливости составляет неотъемлемую черту евангельского идеала, воплощенного в образе Царства Божия… Бог “низложил сильных с престолов и вознес смиренных. Алчущих исполнил благ, а богатящихся отпустил ни с чем”»[9].

Неслучайно в описании митрополитом Иларионом первого опыта социальной помощи явственно ощущается именно эсхатологический контекст деятельности святого государя – как попытка осуществления Правды Божией, справедливости на русской земле: «Ты, о честная глава, был нагим – одеяние, ты был алчущим – насыщение, ты был жаждущим – охлаждение их утробы, ты был вдовам – вспомоществование, ты был странствующим – обиталище, ты был бескровным – покров, ты был обидимым – заступление, убогим – обогащение»[10]. Масштаб этой деятельности убедительно свидетельствует о том, что борьба с бедностью была продиктована не просто сиюминутным благочестивым порывом «неофита во власти», а отражала решимость святого Владимира построить социальное государство, основанное на христианских идеалах и ценностях.

Святитель Иоанн Златоуст: «Богач есть как бы приемщик денег, следующих к раздаче бедным»

«Чтобы не оставалось у нас сомнения, что эта княжеская филантропия не ограничивалась столицей или пределами дворцовых имений, мних Иаков, касаясь этого вопроса, определенно поясняет, что святой Владимир установил это как систему решительно во всем государстве до деревенских захолустьев включительно. “Боле всего бяше милостыню творя князь Володимер: иже немощнии и стареи не можаху дойти княжа двора и потребу взяти, то в двор им посылаше; немощным и старым всяку потребу блаженный князь Володимер даяше. И не могу сказати многия его милостыня; не токмо в дому своему милостыню творяше, но и по всему граду, не в Киеве едином, но и по всей земле Русской, и в градех, и в селех, везде милостыню творяше, нагия одевая, алчныя кормя и жадныя напаяя, странныя покоя милостию; нищая и сироты и вдовицы и слепыя и хромыя и трудоватыя вся милуя и одевая и накормя и напаяя”»[11]. Очевидно, что бедность и безвинные страдания русских людей святой князь считал общественным злом. Никто не должен был голодать и дрожать от холода в государстве, провозгласившем себя христианским. На причину общественного зла святой Владимир, вероятно, смотрел уже глазами святителя Иоанна Златоуста, ставшего за короткое время первым и самым любимым переводным автором на Руси. Великий же святитель утверждал, что «богач есть как бы приемщик денег, следующих к раздаче бедным… посему, если он истратит их на себя сколько-нибудь сверх необходимой нужды, то подвергнется жесточайшей ответственности»[12].

Такое отношение к собственности, ставшее устойчивым компонентом культурного кода русского народа со времен святого Владимира, как известно, опирается на библейское теократическое правопонимание, которое признает лишь Бога подлинным собственником всего на земле и на небе. По этой причине собственность может быть только условно частной, по праву временного распоряжения ею, которое человеку дает Господь. Соответственно, по словам святителя Иоанна Златоуста, «что принадлежит Владыке, то принадлежит вообще всем»[13]. Воспринятое вместе с Евангелием совершенно новое правовое сознание рождает на Руси и органичное ему понимание права собственности, сформулированное еще раннехристианским писателем Лактанцием: «Единственный долг правды состоит в том, чтобы употреблять имущество свое на прокормление бедных… Истинное употребление богатств состоит в обращении их не для своего удовольствия, но для поддержания многих людей из чувства правды»[14]. Идея Правды Божией в ее правовом и социальном измерении стала важнейшей библейской ценностью, завещанной святым Владимиром. Неслучайно первый национальный писаный свод законов был назван «Русской Правдой».

Истинное равенство всех людей может быть основано только на базе теократического жизнепонимания

Нетрудно сделать вывод, что социальные взгляды святого князя Владимира проистекают из евангельского правового идеала, который утверждает справедливость не на праве jus, основанном на греко-римских представлениях о нем как нормативно закрепленном равенстве участников общественного договора, а на Правде Божией и теократической власти Отца Небесного. Перед лицом этой Правды Божией все равны, как дети одного общего Отца. В качестве философско-правового рассуждения позволим себе заметить, что истинное равенство всех людей может быть основано только на базе теократического жизнепонимания. По тонкому философскому наблюдению Франка, равенство двух объектов не может быть определено без соотносительного неравенства. Иными словами, равенство измеряется лишь относительно низшего и высшего неравенства. Низшим неравенством в данном случае является весь окружающий человека тварный мир, высшим же неравенством может быть только Бог и никак другой человек. Таким парадоксальным образом равенство обязательно предполагает и даже требует иерархичность. Заметим, однако, что равенство людей перед Богом не означает взаимного равенства неких автономных прав, так как права даются лишь для того, чтобы выполнить определенные обязанности. Обязанности же даются человеку Богом равно не относительно друг друга, а равно призванию каждого к тому или иному служению.

Справедливость осознается святым Владимиром совсем не в уравнивающем всех смысле и не как «воздаяние», а как проявление милующей любви

В приведенных примерах мы видим зарождение особого, национального понимания права, суть которого заключается не просто в регулировании общественных отношений, а «в смысле их исправления по идеям высшей правды»[15]. Во всей деятельности святого князя обращает на себя внимание то, что такое на первый взгляд чисто юридическое понятие, как справедливость, осознается им совсем не в уравнивающем смысле и не как «воздаяние», а как проявление милующей Любви. «Тот же митрополит Иларион сообщает нам, что святой Владимир, “часто собираясь с новыми отцами нашими епископами с великим смирением советовался с ними, как уставить закон сей среди людей, недавно познавших Господа”. Это можно понять не иначе, как совещания с иерархией не по миссионерским только вопросам, a скорее по вопросам проведения в жизнь всего государства “закона” христианского, как совещание о посильном осуществлении Царства Христова на земле. Смелость замыслов святого князя в этом направлении подтверждается и летописью. Проникаясь духом евангельским, святой Владимир переживал в своей совести со всей силой нравственную антиномию государственной силы и личного всепрощения. Он тяготился долгом меча казнящего. И епископам приходилось успокаивать его чуткую совесть: “Живяще же Володимер в страсе Божии, и умножишися разбоеве, и реша епископы Володимеру: се умножишася разбойницы, почто не казниши ихъ? Он же рече им: боюся греха. Они же реша ему: ты поставлен еси от Бога на казнь злым, а добрым на милованье; достоить ти казнити разбойника, но со испытом. Володимер же, отверг виры, нача казнити разбойникы”»[16].

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

В этом известном историческом эпизоде мы видим практическое решение святым Владимиром с помощью епископов умозрительной антиномии благодати и закона. Справедливость здесь подчиняется любви, но это нисколько не затрудняет правосудия, ибо любовь остается и основанием, и побуждением, и его целью. В системе подобной евангельской правовой этики становится понятной мысль святителя Феофана Затворника: «Если судья оправдывает виновного против закона… больше сделает зла, чем добра, нарушив любовь к общему благу, власти и правилам»[17].

Принцип «каждому – свое» в кенотическом праве Царства Божия замещается на противоположный: «Никто не ищи своего, но каждый пользы другого»

Итак, закон не отменяется, но общественные отношения на Руси начинают регулироваться на основе нового, так сказать, «кенотического» понимания права, которое, так же как и любое право, устанавливает определенные нормы поведения. Впрочем, здесь важно отметить, что кенотическое право (от греческого слова κένωσις – умаление) в соединении с теократическим принципом означает вовсе не смирение перед миром или грехом мира, а лишь умаление собственной самости. Право, которое мы условно называем кенотическим, предназначено для провозглашенного Христом, обетованного ветхозаветными пророками мессианского Царства, нового мира, где справедливым является не ветхозаветное «око за око», а радикально иное: «Если кто-то рубашку хочет у тебя отсудить, пусть забирает и плащ» (см.: Мф. 5: 40). Древний юридический принцип «каждому – свое», являющий сущность права в классическом его понимании, в кенотическом праве Царства Божия замещается на противоположное установление: «Никто не ищи своего, но каждый пользы другого» (1 Кор. 10: 24), где благо другого видится как свое собственное. Заметим, что данная норма основывается не на автономной морали, не на этике добрых дел или тем более культуре благовоспитанности, но на понимании того, что единственное абсолютное благо – это Бог. Подобная теократическая этика утверждается, во-первых, на ветхозаветной этике послушания, согласно которой любая заповедь, изреченная Богом, является благом в силу происхождения от Бога, не подлежит человеческой моральной или логической оценке. Во-вторых, на христианском понимании того, что единственным истинным благом является любовь, ибо только она уподобляет нас Христу и ведет ко спасению: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга… По тому узнают все, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13: 34–35). Это означает, что любовь является и идеальной основой, и сущностью, и определяющим принципом кенотического «новозаповеданного» права, его основным законом.

Феномен равноапостольного князя Владимира как правителя состоял в том, что всё в его государственной деятельности было выражением христианской Любви и желанием вечного спасения подданных. Иное невозможно и представить, ведь любовь Христова не может быть избирательной, равнодушной ни к какой сфере человеческой жизни, в том числе и к политике. Любовь к Богу является витальной энергией истинной теократии. Несомненно поэтому, что самым большим желанием равноапостольного Владимира было создать теократическое христианское государство, а значит, устроить социальную, правовую и политическую жизнь в государстве таким образом, чтобы она служила делу Царства Божия.

Естественно предположить, что секулярные правоведы тут привычно нам возразят: «Где право, а где любовь? Это же по природе разные понятия! Разве можно смешивать право и нравственность? Не Христос ли разделил Царство Божие и царство кесаря? Оставьте право нам – для земли, любовь заберите себе – для Неба».

Расхожее представление о любви как о некоей эмоции, симпатии – заблуждение, препятствующее пониманию сущности кенотического права

Позволив себе несколько углубиться в данную тему, заметим, что кенотическое правопонимание, действительно, крайне сложно к уразумению светскому юристу, твердо выучившему, что сущность права содержится в справедливости, а не в «какой-то там любви». Думается, основное заблуждение, являющееся препятствием к восприятию сущности кенотического права, состоит в расхожем восприятии любви как некоей эмоции, очень сильной симпатии, вкусового предпочтения или романтической страсти. Поэтому для уразумения евангельского понимания права необходимо вначале раскрыть христианское учение о любви, согласно которому любовь заключается в способности самоотречения, возможности жертвовать своими интересами или даже самой жизнью в пользу «другого». Здесь нет места сентиментальным или романтическим мотивам. Движущей силой христианской любви является желание спасения человека. По этой причине даже наказание, которое на первый взгляд кажется необходимым возмездием и проявлением справедливости, на самом деле будет не чем иным, как проявлением любви, постольку поскольку оно служит исправлению или искоренению греха, препятствующего вечному спасению. Справедливость нисколько не будет противоречить любви, если она продиктована не возмездием, а заботой о нравственном исправлении преступника: «…и основанием, и побуждением, и целью правосудия должна быть любовь»[18]. Конечно, данная точка зрения может быть понята лишь тогда, когда под преступлением мы разумеем не только нарушение чьих-то прав, но грех против Бога и ближнего.

Пожалуй, телеологическое единство справедливости и любви наиболее раскрывается в богословии кенозиса, центральной идеей которого является добровольное – даже до Креста – умаление Бога. Именно на искупительном Кресте, именно посредством жертвенной любви Господа нашего Иисуса Христа была восстановлена справедливость. Крест Христов становится, таким образом, онтологическим источником кенотического права.

Может родиться вопрос: стоит ли вообще считать идею любви – правом?

Но может родиться законный вопрос: стоит ли тогда вообще считать идею любви – правом? Отвечая на это, приходится напомнить, что право в своей основе – это не сборник законов, а система идей и ценностей, принятых в обществе и регулирующих его жизнь. Какими идеями и ценностями должно руководствоваться общество христиан? Ответ однозначен: евангельскими. Но – высшей евангельской ценностью является любовь!

Весьма примечательно, что любое преступление может быть одновременно квалифицировано как грех против любви к ближнему или обществу. Но что это означает? В таком случае, называя преступление противоправным деянием, мы тем самым утверждаем, что оно направлено одновременно и против права, и против любви. А это, в свою очередь, также косвенно доказывает их органическое тождество. Об этом замечательно пишет опять-таки святитель Феофан Затворник: «Любовь ко всем законам и добродетелям – не только евангельским, но и человеческим, гражданским – есть основа. Следовательно, всякое действие, согласное с законом, согласно и с любовью…»[19].

Точно так же первое преступление на земле – нарушение закона Адамом – было не просто непослушанием, но попранием любви Творца-Законодателя. В этом библейском прототипе мы видим, что до опытного познания безгрешным Адамом добра и зла его правовое поведение основывалось только на любви. Любовь к Богу, а не страх исполнения санкции: «в день, в который вкусишь от него, смертию умрешь» (Быт. 2: 17) – делала невозможным нарушение закона. После грехопадения от преступления заповеди не устоявшего в любви Адама, как живущих вне Христа, его потомков предохраняет только страх наказания.

Отрицая любовь как основание права, было бы непоследовательным видеть его тогда и в справедливости, поскольку справедливость, так же, как и любовь, является, прежде всего, нравственным принципом, тесно связанным с миром идеального. В этом смысле любовь не более идеальное, умозрительное понятие, чем справедливость. Справедливость не всегда бывает выгодной. Напротив, она, являясь проявлением совести, иногда требует от нас самих отказаться от каких-то прав или благ в пользу ближнего. А как быть, когда сила на нашей стороне, а правда – на стороне другого? Что тогда может заставить человека быть справедливым? Воистину, откровенно и глубоко выразился на этот счет И.В. Киреевский: «Справедливость, правда реже любви, потому что она труднее, стоит более пожертвований и менее усладительна»[20]. Чтобы справедливость восторжествовала, от одной из спорящих сторон требуется пожертвовать своей выгодой, совершить некое самоотречение, умалить себя, чтобы не погрешить против справедливости, то есть, выражаясь христианским языком, проявить любовь. С.Л. Франк в своей работе «Религиозные основы общественности» пишет: «Все теории, выводящие какие-либо формы общения из сочетания индивидуальных эгоистических воль, ложны: даже типически утилитарное общение на почве экономического обмена предполагает элементарную солидарность, доверие между людьми, иначе оно либо вообще невозможно, либо гибнет, выражаясь в попытках взаимного ограбления… Так великий нравственный принцип “люби ближнего, как самого себя”, хотя бы в ослабленной, умаленной форме простого усмотрения в другом человеке “ближнего”, “себе подобного”, восприятия его как “ты”, то есть связанного со мною и тождественного “мне” существа, с участью которого связана моя участь, – есть незыблемая и вечная основа, без которой немыслимо никакое общество». В рамках подобной философии права привычная для светского юриста формула «право как мера свободы» неожиданно обретает кенотический подтекст. В самом деле, всякая мера – это лишь часть; значит, умаление, кенозис полноты и самодостаточности. Это ограничение необходимо не только для регулирования общественных отношений, чем и занимается право, но является изначальным условием для того, чтобы эти отношения вообще возникли, чтобы появилось нечто общее. Известный философ Анастас Мацейна пишет об этом так: «Как Бог Своим кенозисом делает общим Свое бытие с человеком даже до его обожения, так и человек своим кенозисом или ограничением своей свободы вводит другого в пространство своего бытия. Так и создается отношение “ты–ты”, в котором свобода как высшее благо личности становится общей». «Осуществление свободы в отношении с другим, – заключает Мацейна, – может проявляться только как любовь»[21].

Справедливость в отрыве от любви может быть даже саморазрушительной

Таким образом, онтологическое родство права и любви проявляется в самом эмпирическом опыте социальных отношений и доказывает то, что любовь, так же как и право, должна быть регулятором общественной жизни в здоровом обществе. Более того, только она придает государству истинную стабильность. И наоборот, справедливость в отрыве от любви может быть даже саморазрушительной, если точно следовать римскому юридическому принципу «pereat mundus et fiat justicia» – «пусть погибнет мир, но свершится правосудие». Неслучайно именно оскудение любви видится в православном предании главным признаком общественного кризиса, ибо «не воля к самоутверждению и самовластию способна создать и сохранить общественную жизнь, а только ее самоограничение и самообуздание… Не стихийная половая страсть создает устойчивую семью – она только разлагает последнюю, – а ее самоограничение; не голод и корысть создают экономический строй, упорядоченное частное хозяйство и упорядоченное взаимодействие их между собой – их создает честность, трудолюбие, ограничение потребностей, взаимное доверие, рождаемое выполнением обязанностей; не страх и не властолюбие творит государственное единство – оно создается готовностью к жертвам, аскетизмом воина и аскетизмом гражданского служения, верою в нравственную святость государственного начала. Человек как таковой не имеет вообще никаких “прирожденных” и “естественных” прав: его единственное и действительно неотъемлемое право есть право требовать, чтобы ему было дано исполнить его обязанность. Непосредственно или косвенно к этому единственному праву сводятся все законные права человека»[22].

Таким образом, «любое право всегда должно оцениваться исходя из принципа любви. Поэтому только те права и лишь в тех пределах достойны признания общества, которые способствуют воспитанию в его членах истинной любви к человеку и искоренению трех основных, по словам аввы Дорофея, источников всех болезней человечества: славолюбия, сребролюбия, сластолюбия»[23]. Без любви как энергии самоограничения невозможны здоровые социальные отношения. В свете этой истины открываются подлинные причины современного духовного кризиса права, ведь культивируемые и насаждаемые ныне ценности стяжательства и неограниченной свободы, психологические установки на постоянное получение удовольствия и наслаждения от жизни, являясь эманациями эгоизма, уничтожают любовь как единственную действенную основу правового поведения. Этим лишний раз подтверждается тот факт, что кенотическое правопонимание не только не противоречит сути права, но является условием его жизнеспособности и эффективности.

Бог и человек в континууме Русской цивилизации

_{Великий равноапостольный князь Владимир}

Подводя итог нашему исследованию, мы приходим к выводу, что системообразующей библейской основой духовной парадигмы Русской цивилизации со времени ее создания святым Владимиром Крестителем явился, главным образом, теократический принцип, квинтэссенция которого заключается в словах апостола: «Да будет Бог всяческая во всех» (1 Кор. 15: 28). Тем самым духовное наследие и завет святого князя Владимира состоит в воспринятой от Византии теократической идее обожения всего мира, а значит, неразделимости Божественного и человеческого как в личной, так и общественной жизни человека. Да, это лишь идеал, но в силу своего библейского статуса – идеал вечный. Как конечная цель только он способен задать вектор развития российского государства в русле заветов своего основателя. Лишь указанные духовные основы способны сделать Россию достаточно сильной для осуществления ее призвания, то есть того, чего хочет от нее Сам Бог. Они же являются критериями, по степени соответствия которым и возможно осмыслить и место России в настоящем и будущем.

Сложившаяся ситуация является прямым следствием теплохладности христиан по отношению к Богу и безразличия к делу Его Царства

В наше время, когда стало общим местом говорить о «вызовах секулярного мира» по отношению к Церкви и обществу, приходится откровенно признать, что сложившаяся ситуация является прямым следствием теплохладности христиан по отношению к Богу и безразличия к делу Его Царства. Это и есть то, что называется странным термином «отвлеченное христианство». «История Византийской Церкви дает бесчисленные примеры высокоавторитетных голосов, оспаривающих произвол императоров или церковных властей: примеры святителя Иоанна Златоуста, преподобного Максима Исповедника, святого Иоанна Дамаскина, преподобного Феодора Студита общеизвестны и не могут рассматриваться как исключения из правила, ибо их писания, широко читаемые поколениями византийских христиан, всегда были на христианском Востоке авторитетнейшими образцами общественного поведения. Никто из них, однако, не бросал вызова ни византийской политической системе как таковой, ни эсхатологическому идеалу, определенному Юстинианом. Никто из них не отрицал того принципа, что “Божественное” неотделимо от “человеческого” в силу Боговоплощения и что всё “человеческое” должно стать христоподобным, то есть приобрести гармонию с Богом. Никто из них не проповедовал ни апокалиптического ухода от культуры, ни разделения между духовным и светским началами культуры, ни автономию светской культуры»[24].

Огромным достижением сатаны является то, что он убедил некоторых христиан в своей власти над миром

С привычной обыденностью мы произносим в молитве «Отче наш» удивительные слова: «Да придет Царствие твое…». К сожалению, современный христианин чаще всего не сможет ответить на вопрос, о пришествии какого Царства, когда и куда, молится и он, и Церковь с первых дней своего бытия в этой многократно повторяемой молитве. Для таковых неожиданным открытием стало бы осознание того, что, когда произносим: «Да будет воля Твоя на небе, так и на земле», – мы просим у Бога установить в нашем обществе абсолютную теократию! Но и это прошение совсем не означает, что человек любезно предоставляет Богу право власти над «миром сим». Ведь Бог не нуждается в соизволении кого-либо, чтобы господствовать в сотворенном им мире. В свободном признании власти Божией над миром нуждается сам человек, так как в ином случае эта власть незаконно отдается им диаволу. С этой точки зрения огромным достижением сатаны является то, что он убедил некоторых христиан в своей власти над миром. Подобное же искушение было уготовано и Мессии во время сорокадневного поста. Там, в пустыне, лукавый дух предложил Спасителю в обмен на покорность все царства мира. Но в словах противника Божия, как и некогда в Райском саду, уже была заложена лживая ловушка. Сатана, представившийся владыкой земных царств, как мошенник, предлагал Христу то, что ему никогда не принадлежало. Священномученик Ириней Лионский пишет: «Так как Бог владычествует над людьми и над ним самим и без воли нашего Отца Небесного даже воробей не упадет на землю, то слова: “Всё это мне предано, и, кому хочу, дам то”, – он сказал, напыщенный гордостью. Ибо творение не в его власти, так как и сам он одна из тварей. И он не может дать людям царство человеческое, но все прочие вещи и человеческие дела устрояются по распоряжению Бога Отца. Господь же говорит, что “диавол есть лжец искони и не стоит в истине” (Ин. 8: 44). Если он лжет и не стоит в истине, то, значит, он говорил не истину: “Всё это предано мне, и, кому хочу, дам”, – а лгал»[25]. Когда преподобному Паисию был задан вопрос: «Почему диавола называют “миродержцем”? Он, что, правда владычествует миром?» – старец ответил: «Этого еще не хватало, чтобы диавол правил миром! Сказав о диаволе: “князь мира сего”, Христос имел в виду не то, что он миродержец, но то, что он господствует суетой, ложью!.. Разве Бог допустил бы диавола до миродержительства? Однако те, чьи сердца отданы суетному, мирскому, живут под властью “миродержителя века сего”. То есть диавол правит суетой и теми, кто порабощен суете, миру. Ведь что значит слово “мир”? Украшения, суетные финтифлюшки, не так ли? Итак, под властью диавола находится тот, кто порабощен суетой»[26].

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Итак, ни мир, ни его общественно-политическая реальность не может онтологически принадлежать сатане. По словам святого Григория Великого, «надо знать, что воля сатаны всегда зла, но могущество его не вне закона. Потому что волю он имеет от самого себя, власть же от Бога», Который «заставляет неправую волю служить исполнению правых предопределений»[27].

Иными словами, то, что диавол хочет делать по злобе, является единственным, что Бог позволяет ему исполнять по правосудию, когда человек добровольно и деятельно признает сатану «князем мира сего».

С завидным упорством некоторыми в качестве доказательства неотмирности Царства Божиего приводятся слова Христа: «Царство Мое не от мира сего»

Между тем с завидным упорством некоторыми в качестве доказательства неотмирности Царства Божиего приводятся слова Христа: «Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18: 36). Считается, что тем самым Господь навсегда отделил Свое Царство от царства кесаря, духовный мир от материального. Особо преуспел в таком понимании философ Н.А. Бердяев: «Христианство вошло в мир как благая весть о спасении и о Царстве Божием, которое не от мира сего»[28]. Здесь, на наш взгляд, вместе с искажением текста происходит и подмена понятий. Во-первых, Господь не произносил слов, искусственно вложенных в Его уста Бердяевым: «Царство Божие не от мира сего». Во-вторых, в данном евангельском отрывке говорится не о Царстве Божием а о Царственности Христа, которая берет свое начало не в воле людей, а в воле Отца, от Которого дана Ему «всякая власть на небе и земле» (Мф. 28: 18). В пользу именно такого понимания свидетельствует и толкование блаженного Феофилакта Болгарского: «А манихеи здесь находят предлог говорить, что мир сей чужд благого Бога. Ибо, утверждают, Сын Божий говорит, что Царство Мое не отсюда. Но, о безумные, вы прежде вникните в это изречение. Он сказал: Царство Мое не от мира сего, и опять: и не отсюда, но не сказал, что оно не в мире сем и не здесь. Он царствует в мире сем, промышляет о нем и по Своему хотению всем управляет. Но Царство Его не от мира сего, а свыше, прежде веков и не отсюда, то есть не от земли состоялось… Желая этим привлечь внимание Пилата и склонить выслушать Свои слова, говорит ему: “Я – Царь, но не такой, каковы цари мира сего, Я имею власть не приобретенную, а природную, присущую Мне по самому рождению от Бога и Царя”»[29]. Крайне важно понимать, что Царство Божие не может быть не от мира сего, так как оно не есть просто райское место, а включает в себя весь сотворенный, видимый и невидимый мир: «В своей протяженности господство Творца содержит всё, что только существует, и даже, по апостолу Павлу, оно простирается за пределы существующего как его необходимость»[30]. Господство Христа над Своим творением не уничтожается и Распятием: «Он остается Царем даже тогда, когда восходит на плаху… “Я именую Его Царем, – говорит святой Иоанн Златоуст, – потому что вижу его распятым: Царю подобает умирать за своих подданных”»[31].

Безусловно, явление Царства Божия во всей полноте произойдет не в земном государстве и не в результате наших усилий, а во Второе пришествие «Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных» (Мф. 24: 30). Но христианин призывается уже в земном бытии жить согласно законам этого Божиего Царства. «Эсхатология появляется в мире в тот момент, когда человек становится способным соработником в исполнении Божественного плана»[32]. При этом, по христианскому мировоззрению, участие человека в Царстве Божием мыслится как свободное осуществление воли Божией, которая не может относиться только к личной внутренней жизни человека, ведь Царство – это также общество. Оно и только оно может быть абсолютным образцом для всякого земного общества.

Лишь подлинное эсхатологическое сознание способно исцелить раздвоение личности современного христианина, вынужденного метаться в постоянном поиске компромисса между церковным и тем, что он привык считать светским. Только так возможно вновь «вернуть» Бога в мир, а миру – Бога. День ото дня всё актуальней становится мнение, высказанное некогда А.В. Карташевым: «Сам соперник и враг Церкви, мировой лаицизм[33] указывает ей, в чем ее сила и призвание на общественном поприще. Он хочет быть душой, центром и главой всей жизни, чем некогда была Церковь. По своему универсализму лаицизм хочет стать на место религии, упразднить и заменить ее. Он уже паганизировал все сферы жизни. Церкви приходится вновь отвоевывать эти потерянные позиции, вновь крестить и христианизировать государства, право и общественность, науку и культуру, экономику, технику. Эта неизбежная война за новую христианизацию мира с нас снимает все аскетические сомнения: законно ли, православно ли звать Церковь к служению общественному? Поздно сомневаться, когда уже идет оборонительная война с принципиальным врагом царства Христова. Для него аскетическое отступление Церкви в область только личного спасения душ верующих есть прямая сдача и капитуляция Церкви»[34].

Лишь в том случае труды во благо созидания Отечества не останутся тщетными, если человек Русской цивилизации будет трудиться для Царства Божиего

Автор вполне может предположить, что высказанные о Царстве Божием мысли кому-то покажутся лишними в исследовании о святом Владимире и слабо относящимися к теме данной статьи. Но это лишь на первый взгляд. На деле же существование Русской цивилизации бессмысленно, если воспитанный ею человек не войдет в вечность нового Божиего мира. Напомним: наше размышление о библейских основаниях Русской цивилизации святого Владимира началось с образного сравнения истинного лика России с древней иконой, требующей усердного труда искусного реставратора. Но, согласимся, было бы нелепо представить, что все эти огромные усилия предпринимаются только для того, чтобы икона затем была выброшена в огонь. Поэтому лишь в том случае труды во благо созидания Отечества не останутся тщетными, а их плоды не сгорят в апокалиптическом огне, если человек Русской цивилизации будет трудиться для Царства Божиего.

Россия создана тысячелетие назад как Новый Израиль, как Божий народ. Это означает, что ее судьба мистически связана с судьбой Ветхого Израиля, историческое дело которого вне Христа потерпело крушение. Отвергнув Сына Божия как Мессию, иудеи сделали для себя бессмысленным все призвания и откровения, страдания и радости, все унижения и победы своих предков. Вся эта славная история Израиля через отвержение Бога, вопреки пророчествам о великом будущем, привела лишь к утрате Ковчега, разрушению Храма и жалкому концу. России сегодня дан второй исторический шанс, как некогда евреям после плена, восстановить истинную природу своей государственности. Для этого православному народу требуется поклоняться Христу не только как Учителю и не только как Владыке невидимого духовного мира, но Царю и Богу всей нашей земной жизни. Чтобы вернуть Христа в продолжающуюся историю и культуру нашей цивилизации, должно вспомнить, что она принадлежит отнюдь не нам, а Богу.

Протоиерей Тимофей Фетисов, ректор Донской духовной семинарии, кандидат богословия, докторант ОЦАД им. свв. Кирилла и Мефодия

_____________________________

<sub>[1] Франк С.Л. Церковь и мир, благодать и закон // Путь. 1927. № 8. С. 3.

[2] Соловьев В. Россия и вселенская церковь / Пер. с франц. Г.А. Рачинского // http://vehi.net/soloviev/vselcerk/index.html.

[3] См.: Яннарас Х. Просто о христианстве. Тюмень, 2012. С. 66–67.

[4] Шмеман Александр, протоиерей. За жизнь мира. Вильнюс, 1991. С. 13.

[5] Там же. С. 22–23.

[6] Карташев А.В. Завет святого князя Владимира // Путь. 1932. № 36. С. 75.

[7] Сокольский В., священник. Евангельский идеал христианского пастыря. Казань, 1905. С. 214.

[8] Карташов А.В. Очерки по истории Русской Церкви. М., 1991. Т. 1. С. 125.

[9] Федотов Г.П. Социальное значение христианства. Париж, 1933. С. 11.

[10] Иларион, митрополит. Слово о Законе и Благодати // Памятники литературы Древней Руси. XI век. М., 2003. С. 51.

[11] Карташев А.В. Завет святого князя Владимира. С. 76.

[12] Иоанн Златоуст, святитель. Творения. Издание Свято-Успенской Почаевской Лавры, 2009. Т. 1. С. 805–806.

[13] Там же. Т. 9. С. 704.

[14] Василий Великий, святитель. Беседа XXI: О том, что не должно прилепляться к житейскому // Василий Великий, святитель. Беседы. М.: Московское подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2001. Т. 4. С. 327–329.

[15] Соловьев В. Духовные основы жизни // Социальное значение религиозной личности. Вышний Волочек, 1903. С. 125.

[16] Карташев А.В. Завет святого князя Владимира. С. 77.

[17] Феофан Затворник, святитель. Наставления в духовной жизни. М., 2000. С. 152.

[18] Там же. С. 152–153.

[19] Там же. С. 152.

[20] Киреевский И.В. Духовные основы русской жизни. М., 2007. С. 31.

[21] Мацейна А. Бог и свобода. М., 2009. С. 67.

[22] Франк С.Л. Религиозные основы общественности // Путь. 1925. № 1. С. 16.

[23] Осипов А.И. Свобода христианина, свобода Церкви и религиозная свобода // http://www.pravbeseda.ru/library/index.php?page=book&id=694.

[24] Мейендорф Иоанн, протоиерей. Живое предание. М., 2004. С. 312.

[25] Ириней Лионский, святитель. Творения. М., 1996. С. 494.

[26] Паисий Святогорец, преподобный. Слова. Т. 1: С болью и любовью о современном человеке. М., 2008. С. 67.

[27] Цит. по: Лосский В.Н. Боговидение. Минск, 2007. С. 485.

[28] Бердяев Н.А. Царство Божие и царство кесаря // Путь. 1925. № 1. С. 34.

[29] Феофилакт Болгарский, блаженный. Толкование на Святое Евангелие: В 2 т. Т. 2: Толкования на Евангелия от Луки и от Иоанна. М., 2010. С. 338–339.

[30] Лосский В.Н. Боговидение. С. 481.

[31] Там же. С. 488.

[32] Там же. С. 490.

[33] От греч. λαόσ – народный, лат. laicus – не принадлежащий к священству. Движение за секуляризацию, суть которого заключается в устранении влияния религии из всех важных сфер общественной жизни.

[34] Карташев А.В. Личное и общественное спасение во Христе // Путь. 1934. № 45. С. 33.</sub>

https://pravoslavie.ru/77988.html

[Дмитрий Н]

Что означает призвание ко крещению

Слово в день памяти святого равноапостольного великого князя Владимира

Протоиерей Александр Шаргунов
 



«Кого Бог предопределил, тех и призвал, а кого призвал, тех и оправдал; а кого оправдал, тех и прославил» (Рим. 8, 29). Господь, преблагим Своим Промыслом определив роль Церкви Русской в деле спасения всего человечества (вспомним слова святителя Филарета Московского о значении России в мировой истории: «Рим, Троя, Египет, Россия, Библия»), дивным образом избирает для этого служения Своих делателей.

Кем был великий князь Владимир до своего крещения? Сын Святослава, внук Игоря и святой Ольги, правнук Рюрика, призванного на княжение из варягов, — он вел жизнь, обычную для князей-язычников в то время. Став после смерти своего отца князем Новгородским, он вскоре бежал к варягам, боясь участи своего среднего брата Олега, убиенного старшим братом Ярополком — наследником отцовского престола в Киеве. Через некоторое время, собрав большую воинскую силу, Владимир пошел на своего брата, киевского князя Ярополка. Убив его, он сделался единовластным правителем всей русской земли.

По всем пределам Русской державы по велению великого князя Владимира были поставлены идолы на высотах, которые стали местом нечестивого почитания. Поклоняясь им, принося жертвы, он весь народ заставлял делать то же самое, а тех, кто не желал им кланяться, повелевал предавать смерти. Так приняли мученическую кончину блаженный Феодор-христианин с сыном Иоанном. Вместе же с этим нечестием Владимиру было свойственно и другое. В его житии мы читаем: «Как в древности Соломон, он очень любил женщин, был ненасытен в плотском сладострастии и имел много жен, а еще больше наложниц».

И вот тайна избранничества Божия — этот человек, язычник, погрязший в тине идолопоклонства и разврата, избирается Сердцеведцем Богом на служение Церкви Русской и становится крестителем всего русского народа. Как пишет про это событие святитель Макарий: «Здесь начало истории Русской Церкви: равноапостольный князь своими действиями окончательно насадил и утвердил христианскую Церковь в царстве Русском». Как же происходит столь чудесное его обращение? Так понятен соблазн, который оно может вызвать у не знающих Христа Бога людей, и так понятно это обращение для тех, кто прикоснулся к глубинам веры. Нет таких бездн зла, в которые бы не погружался человек там, где торжество диавола. И нет таких бездн зла, которые бы не могли быть побеждены бездной милосердия Божия там, где подлинное покаяние.

Всем известна эта история. Прослышав о единовластии великого князя Владимира и размерах его царства, приходили к нему проповедники из разных народов, желая, чтобы столь влиятельный князь принял их веру. После этого он отправил своих послов в разные земли, чтобы они поближе познакомились с верой и службой каждого народа и выбрали наиболее понравившуюся им. Несомненно, на князя возымели действие слова восхищенных бояр, вернувшихся из путешествия: «Нет такой красоты и столь превосходного благохваления во всей поднебесной, какие у греков. И потому мы полагаем, что вера их истинна и что только с теми людьми истинный Бог». Но все это было только внешней, хотя и очень значимой предпосылкой, уготовляющей князя к принятию истинной веры.

Нет на земле Церкви, нет ни одной общины, живущей верой, которая бы не родилась из предельного одиночества смерти Господа на Кресте. Крещение, погружающее христианина в воду этой смерти, отсекает его от всякого общения, чтобы привести к источнику, из которого проистекает всякое общение. Так с самого начала принявший веру непременно оказывается перед лицом Христова Креста и оставления мира. Всякий, кто начинает идти путем веры, обязательно, в сильной или в слабой степени, ощущает это одиночество.

Авраам обретает веру в абсолютном уединении. То же происходит с Саррой, то же происходит с Исааком. Моисей должен один приблизиться к Невидимому в Неопалимой Купине, и позднее, в течение сорока дней приближаться один к Невидимому в облаке славы на горе. Илия встретит Его после того как в отчаянии пожелает себе смерти и завершит сорокадневный путь в Хорив, чтобы сказать Богу: «Один я остался, и моей души ищут». В видении, прерывающем всякое земное общение, великие пророки облекаются в свое служение, находясь наедине с Богом. В непостижимом страшном уединении совершается избрание Божией Матери, и только после осознания Своей судьбы, отделяющей Ее от мира, вновь соединяется Она с людьми восклицанием праведной Елисаветы. В отделении от всех, потому что Божественный огонь поражает его слепотой для всего остального, призывается апостол Павел. И точно так же Господь избирает святого равноапостольного великого князя Владимира, «яко втораго Павла», как поем мы ему в тропаре. Никогда не было и не будет ничего плодоносного в Церкви, что не проходило бы через тьму долгого одиночества к свету истинного общения.

Только наедине, как единственная неповторимая личность, может быть призван христианин в Церковь, и в Церкви — для служения миру. Он призывается наедине, чтобы в момент призвания он не мог быть защищен никакой видимой защитой, чтобы никто не взял на себя его ответственность, его «да» Богу, никто не мог наполовину облегчить бремя, которое возлагает на него Бог. Бог может соединить в одно все служения, но каждый посланный Им должен вначале встать один на один пред Богом. И никто не может быть послан Богом в мир, если прежде не оставит все без остатка, вольно, как умирающий должен сделать это по принуждению. Только тогда, когда все приносится Богу, когда решительно оставляется все, когда уверовавший в Бога человек не оставляет ничего для себя, Бог может совершить его избрание, только тогда христианское равноапостольное служение может иметь место. Только от такой встречи с Богом, умирающем на Кресте, жизнь веры может принести духовный плод.

Так совершилось призвание великого князя Владимира. Ожидая приезда своей невесты — греческой царевны Анны — он был поражен слепотой. «В таком состоянии, — читаем мы в его житии, — он познал свою духовную немощь и приготовился к великому таинству возрождения. Царевна, прибывшая в Херсонес, посоветовала ему поспешить с крещением. Владимир крестился и был наименован Василием. При выходе из купели, он прозрел душевными и телесными очами и в избытке радости воскликнул: "Теперь я познал истинного Бога!" И пришел Владимир в Киев с радостью великой, славя Христа Бога». Став христианином, он прославился высоконравственной жизнью, исполненной мудрости, чистоты и милосердия. Идолы были сокрушены. «И тут же начал он старательно заботиться о просвещении стольного города своего Киева и всей святой русской державы». От Владимира Красного Солнышка, как с любовью называл его народ, свет Христов просиял по всей русской земле, от его крещения восприняли и мы наше крещение.

«Если зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». Многий плод зависит не от биологического закона роста или психологического закона убеждения, но дается Богом человеку, умершему раз и навсегда в крещении и вере, и воскресшему силой Божией. Это плод жизни вечной во времени. Раннехристианская Церковь хорошо знала эту тайну, свидетельствуя: «Кровь мучеников — семя Церкви». И согласно той же тайне Церковь новых мучеников и исповедников Российских, во главе со священномучеником Владимиром Киевским, которая родилась от крещения святого равноапостольного великого князя Владимира, может стать благодатно плодоносной для сегодняшнего мира. Для исцеления неисцелимой никакой политикой и никакой внешней силой кровавой раны, обнаружившейся сегодня в отношениях между Малороссией и Россией. Презрев дары Божии, люди дали место диаволу, изгнанному из Руси ее святым крестителем. И потому не существует иного спасительного пути, кроме возвращения к его заветам.


Протоиерей Александр Шаргунов, настоятель храма свт. Николая в Пыжах, член Союза писателей России

28.07.2022

Источник

[Александр Васильевич]

Четыре артерии каждого русского: Патриарх Кирилл напомнил о главном в День Крещения Руси


_{© RUSSIAN STATE DUMA PRESS SERVICE/GLOBALLOOKPRESS}

Патриарх Московский и всея Руси Кирилл в День Крещения Руси провёл в Кремле крестный ход из Успенского собора к памятнику святому князю Владимиру на Боровицком холме, где совершил молебен, а после напомнил о главном для каждого русского человека. О четырёх артериях русского народа, перерезав которые значит оставить нас без будущего.

Ныне мы вспоминаем события одинаково значимые для всех народов исторической Руси - день рождения Русской Цивилизации, которая обязана своим появлением принятию христианства. Почему и сегодня это так важно для каждого из нас?

- таким вопросом задался Патриарх Московский и всея Руси Кирилл в День Крещения Руси, совершив богослужение в Успенском соборе Московского Кремля, а после обратившись со своим Патриаршим словом ко всем верующим.

Предстоятель Русской Православной Церкви особо подчеркнул:

Забыть о прошлом - значит лишиться будущего. Христианство - этот тот корень, из которого мы черпаем жизненные силы.

В пример Святейший Патриарх привёл аналогию с листьями на древе, которые, опав, то есть утратив связь с древом, обречены на смерть:

Так и человек, как народ в целом, оторванный от своего духовного и культурного наследия, в конце концов себя теряет. Когда человек лишается памяти из-за болезни или из-за травмы, он оказывается в беспомощном положении. Забывает о том, кто он, кто его родные, каково его призвание и даже не знает место в жизни.

Патриарх Кирилл отметил, что, пока человек не вспомнит своё прошлое, он и не сможет полноценно действовать в настоящем и будущем, "остаётся ментальным инвалидом":

Всё это верно и по отношению к обществу. Мы оказываемся беспомощными, растерянными, уязвимыми и в каком-то смысле неполноценными, подобно инвалиду. Тогда, когда мы забываем истоки нашей истории.

И у каждого русского есть четыре основных столпа, четыре артерии, которые жизненно важны для нас:

Вера в Бога, любовь к Отечеству, служение ближнему, крепкая традиционная семья - вот артерии, питающие жизненными силами наш народ. Перерезать их - значит лишить нас будущего.

Это будущее, как подчёркивает Предстоятель Русской Православной Церкви, "измеряется вовсе не количеством продаваемых и покупаемых товаров, а нашей способностью к созиданию, жертвенному труду, к честности, верности по отношению друг к другу".

Со скорбью наблюдают в Русской Церкви за тем, как, отказавшись от своих корней, "некогда великие христианские народы впадают в безумие коллективизма, приводящей к духовной и нравственной деградации, потере культурной идентичности".

Истинная вера нужна в том числе и для того, чтобы сохранить обыкновенный здравый смысл, а в конечном итоге и самою жизнь,

- поясняет Патриарх Кирилл.

Он обратил внимание на тот факт, что "равноапостольный Князь Владимир посеял то самое горчичное зерно, из которого выросло древо Русской Христианской Цивилизации" - древо, которое имеет много ветвей, много народов, питающихся от единого корня.

Напомнил Святейший Патриарх и о церковном расколе, отметив, что "такое бывало и раньше в нашей истории, ибо заповеданное Богом единство и мир всегда являются мишенью для злых сил":

Сегодня мы живём в такое время, когда среди народов исторической Руси враг рода человеческого посеял и взрастил семена раздора.

Но христианин не должен бояться грозных явлений времени, отметил он.

Увы, слова Святейшего Патриарха о церковном расколе получили очередное подтверждение буквально накануне Дня Крещения Руси. Украинская Православная Церковь (которую после "собора", состоявшегося 27 мая 2022 года, уже непросто называть "канонической"), отказалась проводить традиционный крестный ход ко Дню Крещения Руси в этом году. Об этом сообщил глава Информационно-просветительского отдела Украинской Православной Церкви митрополит Нежинский и Прилукский Климент. В Киеве решили остановиться лишь на совершении Божественной литургии в своих храмах и монастырях.

А непосредственно в сам важнейший для всех русских верующих праздник раскольническая ПЦУ приняла решение об обращении к патриарху Константинопольскому Варфоломею с просьбой лишить Патриаршего престола Патриарха Московского и всея Руси Кирилла.

https://tsargrad.tv/news/chetyre-arterii-kazhdogo-russkogo-patriarh-kirill-napomnil-o-glavnom-v-den-kreshhenija-rusi_593981

[Дмитрий Н]

Завещание князя Владимира

Протодиакон Владимир Василик




Празднуя сегодня тысяча седьмую годовщину со дня кончины святого равноапостольного князя Владимира, задумаемся о его завещании нам, о его заветах.

    Первый завет князя Владимира – искать Бога на всех путях своей жизни

Первый завет – искать Бога на всех путях своей жизни. Святой князь Владимир испытывает веры, вначале принимая посольства от различных народов, а затем посылая своих бояр в разные страны увидеть православное, католическое, иудейское, исламское богослужение. И останавливается он на православной церковной красоте, о которой ему столь проникновенно поведали бояре, побывавшие во Святой Софии Константинопольской:

   «И не знаем, где мы были – на небе или на земле. Знаем одно – что Бог пребывает там с людьми».

Неслучайно в древнем тропаре святому князю Владимиру он сравнивается с персонажем евангельской притчи – купцом, искавшим добрых жемчужин и нашедшим единую, самую прекрасную в мире:

   «Уподобился еси купцу, ищущему добраго бисера,

   Славнодержавный Владимире,

   На высоте стола седяй матери градов

   Богоспасаемаго Киева,

   Испытуя веры, посылал еси к Царскому Граду

   Уведети православную веру,

   Обрел еси бесценный бисер, Христа…»

Второй завет – неуклонно стремиться к богопознанию, твердо держаться правильной веры и бороться против дьявола. Вот что говорит Повесть временных лет о крещении киевлян:

   «Владимир же был рад, что познал Бога сам и люди его, посмотрел на небо и сказал: “Христос Бог, сотворивший небо и
   землю! Взгляни на новых людей этих и дай им, Господи, познать Тебя, истинного Бога, как познали Тебя христианские
   страны. Утверди в них правильную и неуклонную веру и мне помоги, Господи, против дьявола, да одолею козни его,
   надеясь на Тебя и на Твою силу”. И, сказав это, приказал рубить церкви и ставить их по тем местам, где прежде
   стояли кумиры. И поставил церковь во имя святого Василия на холме, где стоял идол Перуна и другие и где творили им
   требы князь и люди».

Третий завет – способствовать созиданию единого народа Божия, его благочестия и богоразумия. Вот что рассказывает Повесть временных лет об освящении Десятинной церкви в 996 году:

   «Увидел Владимир, что церковь построена, вошел в нее и помолился Богу, говоря так: “Господи Боже! Взгляни с Неба и
   воззри. И посети сад Свой. И охрани то, что насадила правая рука Твоя – новых людей этих, сердце которых Ты
   обратил к истине познать Тебя, Бога истинного».

Четвертый завет – от своих трудов и средств благотворить Церкви Христовой. Вот как продолжается упомянутая выше молитва святого князя Владимира, подобная молитве царя Соломона при освящении Иерусалимского храма:

   «“Взгляни на церковь Твою, которую создал я, недостойный раб Твой, во имя родившей Тебя Матери Приснодевы
   Богородицы. Если кто будет молиться в церкви этой, то услышь молитву его, заступление ради Пречистой Богородицы”.
   И, помолившись Богу, сказал он так: “Даю церкви этой Святой Богородицы десятую часть от богатств моих и моих
   городов”».

Достойно внимания, что князь Владимир не вводит новых налогов на Церковь, не требует десятины со своих подданных, а благотворит Десятинному Успенскому собору из своих средств. Как показывают исследования ряда ученых, институт княжьей церковной десятины был распространен в Хорватии и Чехии в IX–X веках, однако то, что святой князь Владимир творчески использует данный опыт славянских стран, в высшей степени значимо: он бережет средства и чувства своих подданных и не дает им повода роптать на святое дело церковного благотворения.

Пятый завет – созидать и охранять единство Русской земли. Святой князь Владимир бьется с печенегами, присоединяет города Червонной Руси (современная Волынь), ходит походами и на Запад, и на Восток, строит новые крепости, не жалеет средств на дружину.

Шестой завет – благотворения и помощи больным, нищим и убогим. В Уставе святого князя Владимира обещана защита калекам, странникам, нищенствующим, которые приравниваются к церковным людям. В статье за 996 год, посвященной чудесному спасению святого князя Владимира от гибели в битве при Васильеве и благодарственному празднеству, говорится:

   «Устроил он и такое: сказав, что “немощные и больные не могут добраться до двора моего”, приказал снарядить телеги
   и, наложив на них хлебы, мясо, рыбу, различные плоды, мед в бочках, а в других квас, развозить по городу,
   спрашивая: “Где больной, нищий или кто не может ходить?” И раздавали тем все необходимое».

    В нашу эпоху лютого стяжательства и пропаганды обогащения любой ценой завет благотворения является более чем злободневным

Святой равноапостольный князь Владимир всем сердцем откликнулся на призыв Евангелия: «Блаженны милостивые, ибо те помилованы будут». И еще: «Продайте именья ваши и раздайте нищим». И еще: «Не собирайте себе сокровищ на земле». В нашу эпоху лютого стяжательства и пропаганды обогащения любой ценой подобный завет является более чем злободневным.

Все эти заветы вошли в плоть и кровь, в душу русского человека – правдоискателя, богоискателя и благотворителя, ищущего сокровища на небе, а не на земле. Даже если он не соблюдает их, в глубине сердца своего он о них помнит и мучается, страдает своей совестью о своей неправде. Русский характер родился в водах Днепровского крещения, и первый наш духовный отец и учитель – святой равноапостольный князь Владимир.


28 июля 2022 г.

https://pravoslavie.ru/147442.html

[Дмитрий Н]

«Это был исторический путь, уготованный России Богом»

Епископ Пахомий (Брусков) о выборе князя Владимира

Марина Шмелева


Крещение Руси равноапостольным князем Владимиром – событие, которое произошло более тысячи лет назад, но до сих пор продолжает волновать умы многих людей. А имел ли право князь решать за свой народ? Что христианство принесло Руси? Об этом мы беседуем с епископом Покровским и Новоузенским Пахомием.





– Владыка, каждый, кто учился истории по советским учебникам, помнит, что Крещение Руси объясняли только экономическими и политическими причинами…

    Христианство появилось на Руси не росчерком пера одного правителя. К тому времени оно уже распространялось среди наших предков

– Да, порой говорят, что для Руси христианство было чуждым, что оно появилось росчерком пера одного правителя. Но это не так. На самом деле христианство было к этому времени уже известно на Руси, оно распространялось не только среди иноземных купцов и путешественников, но и среди наших предков. Многие историки свидетельствуют о том, что и в Киеве, и в Новгороде были христианские общины. И среди дружинников князя были христиане, и среди простого народа.

Для равноапостольного князя Владимира принятие Крещения было политическим решением, потому что для этого были определенные предпосылки в развитии государства. Но нельзя не принимать во внимание и духовные причины. Князь сам по себе был человеком достаточно горячим, ищущим. Изменение его жизни, отношения к людям после принятия Крещения свидетельствует о том, что он искренне и глубоко отнесся к своему выбору.

В наши дни часто приходится слышать утверждение, что вера – это глубоко личное дело каждого человека, что она ни в коем случае не должна демонстрироваться, а тем более проявляться на государственном уровне. Такое отношение к религии, которое сегодня активно навязывается, появилось достаточно недавно. Если говорить о X–XI веках, на которые пришлось распространение христианства на Руси, ничего подобного не было. Более того, и в древнем мире, и в средневековой Европе, и в имперской России, и во многих современных восточных государствах вера воспринимается как идея общности всего народа.

Дух Святой нисходит на апостолов, собранных вместе в День Пятидесятницы в Сионской горнице. С того времени Церковь – это всегда группа людей, связанных общей верой.





– Но у многих возникает вопрос: какое право имел один человек выбирать веру для всего народа, причем не только для современников, но и для потомков?

– На Руси князь – это не просто политический руководитель, это начальствующий в народе, отец. Народ слушался своего князя не только в вопросах веры, но и во многих других – экономических, политических, хозяйственных. Поэтому, когда князь принимал Крещение, для многих людей последовать его примеру было делом естественным, своего рода послушанием.

    Явление XX века – развитие крайнего индивидуализма, когда между собой и государством я всегда выбираю себя

Это сегодня права отдельной личности возведены в ранг абсолютной догмы. Явление XX века – развитие крайнего индивидуализма, когда между собой и государством я всегда выбираю себя. В те времена так к этому не относились. Посмотрите на пример просвещенной Европы и вспомните лозунг в борьбе протестантизма с католичеством: «Чья власть, того и вера». Мы видим, что опыт Европы не был более демократичен, чем на Руси во времена святого князя Владимира.





Нужно понимать, что князь Владимир задумывался не только о духовном, но и государственном развитии своей страны, о культурной пользе для народа. Он понимал, что христианское государство означает могущество, развитие, вхождение в семью просвещенных европейских народов. Потому что христианство, проповедуемое по разным уголкам мира, с собой приносило книжность, ученость, нравственную революцию. Это был исторический путь, уготованный России Богом. У нас просто не было другого выбора. Принятие христианства открывало дорогу в большую культуру, в большую историю.

– Сегодня нередко можно встретить людей, которые восхищаются славянским язычеством, причем не столько его философией, сколько эстетикой. В нем они видят самобытность русского народа в противовес христианству, принесенному греками.

– Меня всегда поражает современное умонастроение просвещенных кругов. С одной стороны, они ратуют за серьезный культурологический подход, за научность. И когда сталкиваются с проявлением религиозных чувств человека, говорят о том, что это темное невежество. Но когда речь заходит о темнейшем, дремучем язычестве – это наша история, наша свобода.

Надо прекрасно понимать, что христианство не только на Русь, но и в другие европейские государства приносило основу государственности, основу культуры. Причем само христианство по сути своей не может быть государственной религией. Потому что государство предполагает некий механизм принуждения, а христианство дарует свободу человеку.

– Часто говорят о том, что христианство стало культурообразующей религией. Можете ли вы привести конкретные примеры этого влияния?

– А что в нашей культуре есть не от христианства? Что такое русская литература? Это явление, которое сложилось на протяжении XVIII–XIX столетий в том виде, в котором знает ее весь мир. Почему оно стало возможным? Потому что на протяжении семи-восьми столетий перед этим русская книжность (и вообще грамотность) основывалась только на христианском просвещении.

    Трагедия европейского (и в том числе русского) общества заключается в том, что мы все время стесняемся собственного христианства

Русская живопись развилась, конечно, под влиянием европейской живописи, но огромное воздействие оказала на нее иконопись. Так же и русская архитектура, музыка. Трагедия европейского (и в том числе русского) общества как раз и заключается в том, что мы все время стесняемся собственного христианства, пытаемся спрятаться за общими фразами. А это разрушает нашу идентичность. Что можно предложить взамен процессу, который, нравится то или нет, шел на протяжении тысячи лет? Наш народ все это уже проходил. Мы уже проявили такую недальновидность в начале XX века, когда, увлекшись идеями большевизма, немецкой философии, сотворили жуткую трагедию. Может, пора извлечь уроки?





– Но случилось то, что случилось: христианская традиция нарушена, несколько поколений выросло вне ее. Почему мы должны возвращаться к ней? Может, стоит идти дальше? Ведь и европейские государства сейчас христианскими не назовешь.

– А что, в современных европейских государствах сильно заметно развитие? И вообще, о каком развитии мы говорим? Все в этом мире без воздействия разумной силы, без источника энергии стремится к разрушению. Каким бы красивым и мощным ни было дерево, если ему корень перерубить, оно не то что развиваться не будет, оно просто засохнет.

– С другой стороны, сегодня принято говорить о духовном возрождении, о возвращении к отечественным традициям, истокам. Под этим понимают все что угодно, включая обучение русским народным танцам. Так все-таки, каким оно должно быть – это духовное возрождение?

    Любое национальное развитие возможно только тогда, когда общество возвращается не просто к абстрактным корням, а к живому источнику – к религии

– Это очень сложный вопрос, на него однозначно не ответишь. На мой взгляд, любое национальное развитие возможно только тогда, когда общество возвращается не просто к абстрактным корням, а к живому источнику. А религия в любом обществе и есть этот источник. Вера формирует мировоззрение, принципы сосуществования с другими народами.

Беда в том, что нам внушают, будто бы можно вернуться к неким корням, убрав при этом религиозную составляющую из жизни. На мой взгляд, это в принципе невозможно. Конечно, не все наши предки были по-настоящему идейными христианами, далеко не все становились святыми. Но народная жизнь всегда зиждется на определенных базовых ценностях, которые восходят к Абсолюту. Философское учение, философское отношение к жизни человека вообще ни к чему не обязывает. А религия предполагает систему действий, поступков, ведь вера без дел мертва (Иак. 2: 26).

– Тысячелетие Крещения Руси стало неким рубежом, после которого началось освобождение Церкви от государственного гнета. Что изменилось в Церкви за это время?

– Мне немного сложно об этом судить, потому что я не в полной мере застал то время, когда Церковь находилась под гнетом государственной власти. Тут лучше поговорить с людьми, которые на себе испытали трудности той эпохи. Хотя каждому периоду свои испытания, свои радости и скорби.





Мы должны понимать, что Церковь в принципе вне времени, вне политических конструкций, она надмирна. И хотя Церковь живет в разные времена – периоды гонений, притеснений, благоденствия, – ее предназначение остается одним и тем же: дать образ Неба здесь, на земле, дать возможность найти это Небо, спастись. Для каждого времени, для каждого народа – свои способы этого спасения: через мученичество, терпение страданий, через созидание.

Сегодня Церковь получила реальную свободу, которую она никогда не имела за всю историю, по крайней мере, в России. Но Церковь земная, воинствующая, даже когда становится заложницей системы, не порабощается, Христос оставляет за человеком свободу и право выбора. Святые возможны в разные времена – и преподобные, и мученики, новомученики.

    Нам надо перестать ждать, что когда-то настанет время, когда станет легче. Нужно научиться жить сегодняшним днем

Не стоит все время что-то с чем-то сравнивать. Христианство дает человеку возможность освободиться от зависимости, от собственных страстей, от предрассудков. Нам надо перестать ждать, что когда-то настанет время, когда станет легче, когда здесь, на земле, настанет век всеобщего благоденствия. Нужно просто научиться жить сегодняшним днем и понимать, что на самом-то деле о своем спасении следует заботиться именно сегодня. Церковь здесь, в этом мире – это форма земной жизни христиан. А цель наша – там, в жизни вечной.


С епископом Пахомием (Брусковым)
беседовала Марина Шмелева

https://pravoslavie.ru/147421.html

[Дмитрий Н]

Наш князь изменился сам и указал затем путь к иной жизни своему народу

Протоиерей Андрей Ткачев





Владимир крестил Русь, но вначале крестился сам. Вот Константин Великий, тот председательствовал на Первом Вселенском соборе и именовался «епископом внешних», и патронировал Церковь в Империи, но крещен не был до самого приближения смерти. Нравственному чувству Владимир милее, потому что прежде нежели менять жизнь других, он меняется сам.

Не нужно сомневаться в его святости, как это в обычае у некоторых. И греховная тьма, в которой он привычно жил до крещения, пусть нас не смущает. Редка та святость, при которой человек чист от младенчества до старости. Гораздо чаще жизнь людей рассекается надвое — на «до» и «после».

Рассекающим лезвием является Христова благодать, воспринятая человеком. И здесь уже важно понимать, что подлинно свят не тот, кто с детства безупречен, а тот, кто после принятия благодати не позволил себе вернуться к тому, что было «до». Владимир назад не возвращался. Владимир свят.

Он очень важен для нас, этот князь, который до крещения носил в себе все хвори народной души. В похоти ненасытен, к хмельному неравнодушен, в гневе страшен, в корыстных делах хитер. Это портрет подлинного язычника, сына страстей и служителя демонов. Такой человек стыдится не греха, а одной лишь слабости и неудачи, врагов ненавидит всей душой, слабых взглядом не удостаивает. Страсти свои он лелеет, и, глянув на него со стороны, ума не приложишь, что должно случиться, чтобы это сомнительное «дитя природы» изменило свой образ жизни в лучшую сторону.

Такими же, вероятно, были германцы, которых планомерно и жестоко покоряли и насильно окультуривали римляне. Такими были и наши северные соседи — норманны, наводившие столетиями ужас на всех соседей свои набегами. Нравы этих исторических персонажей смиряли и укрощали уже миссионеры и проповедники.

А наш князь смирился сам и указал затем путь к иной жизни своему народу. В нашем нравственном перерождении не принимали участия ни культуртрегеры из оккупационных армий, ни отряды иностранных миссионеров.

Князь важен для нас тем, что он сам поменялся. На этой мысли прошу остановиться вниманием. Она, как река, разделяется на два рукава.

Во-первых, многие начальствующие болеют той ложной идеей, что они должны хорошо управлять, а уже их собственная нравственность — дело неважное.

То ли они лукавят, то ли невдомек этим менеджерам, что неочищенный человек других очищать не способен. Поэтому нужно как на учителя смотреть на Владимира, смирившегося и познавшего Бога прежде, нежели начавшего приводить простой люд к Днепру ради крещения.

Второй момент касается всех нас вообще. Мы ведь так редко и так плохо поддаемся благим переменам. Мы все откладываем свое исправление, или же пытаемся возобновить вялые попытки то с Нового года, то с понедельника.

И уж кого нельзя упрекнуть в нашей бесплодности, так это Бога. Он подает благодать, и не отказывается приходить на помощь, и всем верующим говорит: «воззовет ко Мне и услышу его» (Пс. 90)

Видимо, мы в большинстве своем двоедушны и слабовольны, а князь-креститель наш не таков. Владимир вышел из купели крещения иным человеком. Похоть увяла, жестокость сменилась желанием голодных кормить, гордые и хитросплетенные помыслы вытеснила из души евангельская простота. Вот в этом стоит подражать князю.

Тот, кто способен понять неоценимую важность благого изменения, совершившегося в человеке раз и навсегда, тот никогда не будет сомневаться в святости изменившегося человека. И неважно, какими грехами был покрыт этот человек ранее.

Владимир, как говорит Предание, во время оно с днепровских холмов смотрел на Днепр, туда, где в прибрежных водах крестились малые и старые люди его народа. Волны восторга и великих мыслей заполняли его изумленный ум, когда волны Днепра омывали людей во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Там, воздев руки, как Соломон при освящении Храма, молился он об обновляемых людях. Да будет известно нам, что горячая, сердцем рожденная молитва не умирает. Обращенная к Богу Живому, она сама становится живой и бессмертной, и продолжает в веках звучать и действовать. Поэтому потрудимся мысленно стать в День Крещения Руси у подножья того холма, на котором с воздетыми руками молится равноапостольный князь. О нас он молится тоже, и внемлет Бог молитве его.


28 июля

https://vk.com/wall-211547415_2288