Шевченкиана без лжи и прикрас

[Александр Васильевич]

Василий Бидолах: Тарас Шевченко - это русский Каин и Иуда в одном лице

Православный предприниматель размышляет, кем на самом деле был символ украинства…



10 марта (25 февраля по юлианскому календарю) был день рождения, а сегодня, 11 марта (26 февраля), – день кончины поэта и художника, символа украинства Тараса Шевченко. 9 марта (для расцерковленного сознания обычное дело считать даты по григорианскому календарю) на Украине на высшем государственном уровне отмечалась 195-я годовщина со дня рождения Шевченко. В праздничных мероприятиях приняла участие вся политическая элита страны во главе с президентом и премьером. Напротив, в России почти никто его не вспомнил. К памятному камню, находящемуся на Смоленском кладбище Санкт-Петербурга, где первоначально Шевченко был похоронен, пришли лишь немногочисленные его поклонники, о чем свидетельствуют жиденькие букеты цветов, положенные у камня.

Об этих датах, о личности Тараса Шевченко и о значении его в судьбе русского народа в интервью «Русской линии» размышляет петербургский православный предприниматель и общественный деятель Василий Бидолах.

 «Раньше к этому камню на Смоленском кладбище регулярно приходили представители официальных структур как Украины, так и России. Теперь времена, видимо, изменились. Слава Богу, лед тронулся, и постепенно приходит понимание того, что рождение Тараса Шевченко – это не праздник, а скорбная дата, это – настоящая беда и трагедия русского народа. Этот человек был русским Каином и Иудой в одном лице. Он начал свою творческую жизнь добропорядочным христианином, вся его ранняя поэзия, его ранние картины свидетельствовали о его стремлении к Богу. Как Иуда ходил с Христом, так и Шевченко был со Христом. Но жизнь закончил он плачевно, скончавшись от белой горячки. Кстати, он был похоронен на Смоленском кладбище не в том месте, где находится памятный камень, его похоронили не перед храмом, а в той части кладбища, где хоронили всех пьяниц. Десять лет назад этот камень тайно ночью «украинские патриоты» перетащили на то место перед храмом, где он находится по сей день. Почему смерть Шевченко была так позорна? Потому что в последние 5-6 лет своей жизни он написал целый ряд гнусных, антихристианских пасквилей. За полтора года до смерти, к примеру, он написал поэму «Мария», в которой хулил Божию Матерь. Он сочинил стихотворение «Великомученице куме», в котором призывал к блуду хранивших целомудрие девушек, которые «гневили Матерь Божию» своим смирением «лукавым», как он выражался. Этот человек, делая перед смертью выбор между Богом и сатаной, добровольно перешел на сторону последнего, чем повторил поступок Иуды. По справедливости его можно назвать и Каином, потому что в своих стихах он призывал убивать своих православных братьев, всех, кто не козак, всех «москалей». Для него любой, кто не козак, – не человек», – заявил В.Бидолах.

«На примере Шевченко мы видим изнанку отмены крепостного права. Мы видим, в кого превращается мужик, приравненный к барину, но не имеющий никакой культурной основы. Мужика почистили, напомадили, внешне «облагородили», научили читать, писать и даже на скрипке играть, но он только возненавидел аристократию, в конце концов, он стал пророком всех наших бед и несчастий. Поэзия Шевченко была настолько глубока и сильна в романтическом безбожии, что она заставила мужика выйти из подчинения светским и церковным властям, подвигла его к борьбе с Богом. В этом основная «заслуга» Шевченко. До него народники и социалисты не могли продвинуть свой нигилизм и свое безбожие в мужицкую толщу, потому что мужики их сразу отлавливали и сдавали в полицейский участок. До Шевченко никто не мог поднять крестьянскую народную толщу на борьбу с законной властью. С помощью же Шевченко удалось посеять безверие и нигилизм в крестьянской толще. Ему удалось подорвать силу этих Микул Селяниновичей и заставить их оторваться от земли, погнаться за какими-то романтическими «украинами», за молочными реками с кисельными берегами. Народ принял Шевченко за своего, поддался на его романтическую, безбожную риторику. Недаром в 20-е годы прошлого века поднимался вопрос, чтобы Шевченко как большевику, который родился раньше появления большевистского движения, посмертно выдать партбилет №1, потому что он написал программу развития большевизма, когда большевизм еще и не зародился», – отметил православный предприниматель.

 «Прискорбно, что в нашем городе Святого Апостола Петра соорудили камень-памятник этому величайшему безбожнику. Ни в одном народе не было такого страшного хулителя Господа Нашего, Божией Матери и русских царей. Всем западным безбожникам, в том числе и знаменитому Вольтеру, далеко до Шевченко. Они были оторваны от народа, представляли узкое сообщество, которое не проникало в народную толщу. Напротив, Шевченко был из народа, он был «свой в доску», поэтому его было трудно разоблачить. Это и погубило крестьянский русский народ, потому что большинство русских людей оказались заражены шевченковскими призывами к бунту против Бога и Царя. Поэтому нам надо прилагать всяческие усилия, чтобы развеять миф о Шевченко как о добропорядочном христианине. В связи с этим приведу пример из своей жизни. Весной 2003 года, когда привозили в наш город мощи Апостола Андрея Первозванного, я шел к Ксении Блаженной. У камня, где якобы был похоронен Шевченко, фотографировались две женщины, на которых были православные кресты. Я подошел к ним и спросил, почему они, православные женщины, фотографируются у памятника безбожнику. Они в ответ на меня ополчились за то, что я очерняю память «великого украинского поэта». Потом одна из них сказала, что посмотрит дома томик «Кобзаря», чтобы проверить правду ли я говорю. Они были обескуражены разговором, но в итоге мы остались каждый при своем. Через три дня я пошел поклониться мощам Андрея Первозванного и в очереди увидел этих женщин. Они поднесли мне в подарок икону Андрея Первозванного в благодарность за то, что благодаря нашему разговору они почитали работы Шевченко и поняли, что он был страшным, богохульным, мерзким человеком», – рассказал В.Бидолах.

«В свидетельстве о рождении у Шевченко записано, что он русский. Это очень смущает политиков Украины, которые хотели бы переписать свидетельство о его рождении, потому что они не могут объяснить Европе, почему их национальный герой русский. Ну как им объяснить Европе, что при жизни Шевченко еще не было украинцев?! Я надеюсь, что сейчас наступает прозрение среди политической элиты, в России все больше людей начинают понимать, что Шевченко – враг Святой Руси. Он – выразитель иной стихии, которая заражает всех безбожием, ведет к хаосу. Мы видим, что наша власть поворачивается к Богу, восстанавливаются святыни. Когда мы полным корпусом развернемся к Православию, мы вынуждены будем осудить Шевченко, как самого яркого безбожника, как изменника русского народа», – уверен он.

«Кстати, еще в 1903 году во Львове униатские (греко-католические) священники служили специальные молебны, чтобы Господь простил русский народ за то, что в его толще родился такой страшный богохульник. Тот факт, что в нашем народе мог родиться такой страшный человек, говорит о том, что мы должны задуматься над тем, как мы живем, как мы служим Богу, нашей Родине. В Житии великого светильника Православия Спиридона Тримифунтского рассказывается, как при приближении Святителя к Александрии главный идол города упал и рассыпался. Я верю, что наступит время, когда на Руси появится человек, подобный по силе Святителю Спиридону. И когда-нибудь по Днепру проплывет наш русский Спиридон, при приближении которого в Каневе, где похоронен Шевченко, рухнет этот идол безбожия и символ большевистского террора XX века», – выразил надежду Василий Бидолах.

Русская линия

http://www.rusk.ru/newsdata.php?idar=181764

[Олег Борисович]

Олесь Бузина. Вурдалак Тарас Шевченко.

Цель этой книги — развенчать миф о Шевченко. Вы узнаете совсем другого Кобзаря — не гения и святого, а алкоголика и завистника. Неуклюжего ловеласа, отбирающего у бывшей невесты подарки. Блюстителя нравственности, шпионящего за женой друга. И раскаявшегося «революционера», выпрашивающего у властей прощение.

 Эту темную сторону Тараса всегда тщательно скрывали. Но она есть. Он был именно таким — в своих дневниках, письмах и десятках мемуарных свидетельств, не переиздававшихся после 1917 года.

http://ukrstor.com/ukrstor/buzina_wurdalak.html

[Александр]

Олесь Бузина. Вурдалак Тарас Шевченко.

Цель этой книги — развенчать миф о Шевченко. Вы узнаете совсем другого Кобзаря — не гения и святого, а алкоголика и завистника. Неуклюжего ловеласа, отбирающего у бывшей невесты подарки. Блюстителя нравственности, шпионящего за женой друга. И раскаявшегося «революционера», выпрашивающего у властей прощение.

 Эту темную сторону Тараса всегда тщательно скрывали. Но она есть. Он был именно таким — в своих дневниках, письмах и десятках мемуарных свидетельств, не переиздававшихся после 1917 года.

http://ukrstor.com/ukrstor/buzina_wurdalak.html

Тут уже упоминалось о потрясающем богохульстве Шевченки. Мне в связи с этим вспомнилась пушкинская "Гаврилиада" (из которой, впрочем, мне довелось прочесть лишь 4 строки, но и их вполне хватило). А по поводу разоблачаещей его (Шевченко) книги вспомнилась другая - про Пушкина. К огромному моему сожалению, никак не могу вспомнить фамилию автора (помню лишь, что заканчивалась на "-ский" или "-цкий"). Автор отчетливо позиционировал себя как православный и ставил себе задачей предостеречь православных же от соблазна сотворить себе кумира из известного поэта. В книге было собрано огромное количество фактического материала (в частности - против версии о "предсмертном покаянии" поэта) с прямыми ссылками на архивные документы, рисующего личность вполне отвратительную. Книга называлась что-то вроде "Пушкинские бесы", или как-то похоже. Буду признателен, если кто-нибудт напомнит точное название книги и фамилию автора.

[Владимир К.]

Мне в связи с этим вспомнилась пушкинская "Гаврилиада" (из которой, впрочем, мне довелось прочесть лишь 4 строки, но и их вполне хватило).

Гаврилиада приписывается Пушкину, это масонские козни.

[Андрей]

Мне в связи с этим вспомнилась пушкинская "Гаврилиада" (из которой, впрочем, мне довелось прочесть лишь 4 строки, но и их вполне хватило).

Гаврилиада приписывается Пушкину, это масонские козни.

Добавлю, что ездивши в молодости по студенческим стройотрядам неоднократно слышал полное изложение Евгения Онегина на матерный язык. Изложено было весьма талантливо, стиль и язык Пушкина не нарушался, но это был не Пушкин гарантированно.

[Олег Борисович]

Гаврилиада приписывается Пушкину, это масонские козни.

Так и Пушкин в масонах был...

[Владимир К.]

Гаврилиада приписывается Пушкину, это масонские козни.

Так и Пушкин в масонах был...

Уважаемый Олег Борисович! Кто только не был в масонах... Так же, как и в коммунистах (например, мой отец). Не хочется, чтобы такое замечание было просто отпиской, но, к сожалению, более подробный ответ требует большого труда. Вообще этот вопрос несколько лет тому назад на форуме обсуждался, поэтому я просто дам небольшую сводку тезисов, которые имеют фактологическое подкрепление. Во-первых, Пушкин дал слово Императору Николаю I, что не сочинял Гаврилиаду. Во-вторых, что бы ни писали "исследователи", задолго до кончины Пушкин стал убежденным православным поэтом-державником. Масоном Пушкин был очень недолго, в период его одесской ссылки. Он быстро разобрался с антироссийской направленностью масонства и перестал участвовать в их сборищах. Неприязнь была взаимной. Известно письмо Пущина, в которм он своих "братьев" предостерегает от посвящения Пушкина в тайну масонского заговора декабристов, так как Пушкин мог бы возмутиться такими планами (цареубийство) и разоблачить масонский заговор. Это советская традиция изучения декабризма поддерживала лживую масонскую сказку, что декабристы "жалели" Пушкина и не посвящали его в тайну заговора. Масоны просто сознавали преступность своего заговора и боялись разоблачения. Они надеялись использовать Пушкина в нужное время, но когда патриотическая деятельность и общественный авторитет Пушкина стали для масонов невыносимы, они не пожалели усилий на его убийство - вы, жадною толпой стоящие у трона, свободы, гения и славы палачи... Мне странно, когда люди, объявляющие себя ненавистниками всего советского, именно скверну из советского и берут для себя. Простите, если что-то не так.
Владимир К.  

Молитва св. Ефрема Сирина в переложении А. С. Пушкина

Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлететь во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольных бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв.
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! Дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.

1836 г.      

[Марина Бак]

Мне кажется, при оценке Пушкина нужно вспомнить его прозу, хотя бы. Неужели русский человек останется глух к теплоте, добру и душевности "повестей Белкина"? Ведь не зря писал Достоевский, что надо смотреть не на падения человека, а на его восстания.

[Anna]

В любом известном человеке можно найти что-то отрицательное. Было бы желание. Так можно всех выставить в неприглядном свете. Все люди грешны. Не нам судить. Лучше смотреть на творчество и его роль в нашей культуре, а не на человеческие слабости,которые у всех хватает.

[Олег Борисович]

Тарас Шевченко предсказал Украинский Конец Света?

Андрей В. Ставицкий

Одним из самых известных  творений Т.Г. Шевченко  является его поэма «Гайдамаки». И это не удивительно. Ведь в ней подняты такие темы и поставлены такие вопросы, без изучения которых трудно понять не только его творчество, его «авторский миф», но и судьбу его родины, отраженной в «Шевченковим  міфі України».

В этой поэме Т.Г. Шевченко рисует страшную картину крупнейшего восстания XVIII века в Речи Посполитой под названием «Колиивщина», охватившего всё украинское Правобережье, ставшего мифом «украинского национального пекла» [3, с. 114]. Тогда, бежавшие из разных мест поляки и евреи укрылись в Умани. Но когда повстанцы подошли к городу, находившийся в нём сотник Гонта открыл ворота и присоединился к восставшим. В результате в Умани произошла чудовищная даже по масштабам того времени «нечувана різанина», закончившаяся гибелью от 20 до 60 тысяч человек. И Гонта принял в ней самое активное участие. Рисуя образ сотника, видя в нём воплощение казацкой удали и бесшабашности, Шевченко, вместе с тем, не скупится на мрачные краски. Более того, вопреки реальному историческому  персонажу, он «заставляет» своего героя быть беспощадным в кровавом исступлении не только к  врагам, но и к своим детям, безжалостно их убивая. Возможно, потому данный образ в украинской литературе давно стал предметом особого внимания. Но выводы на основании его исследователи делают кардинально разные: от  переноса кровожадности Гонты на самого автора, на его чувства, характер и подсознательные желания [См.: 5] - до проецирования образа Гонты, уничтожающего в лице своих детей своё будущее, на всю Украину [См.: 3].   


По мнению многих украинских мыслителей, Шевченко – пророк. Был ли пророческий дар у него на самом деле – вопрос спорный, но не отрицаемый. Уточним, что творчество в высоких своих проявлениях вполне позволяет создать нечто такое, что впоследствии будет названо и признано пророческим. Не случайно поэзия нередко приравнивалась к пророчеству. Хотя сам поэт этого может и не знать. Слово, образ, метафора обладают суггестивным воздействием и при активной внутренней работе читателя вполне могут привести его к подобным пророческим ассоциациям, даже если поэт их не предполагал. Возможно, именно поэтому П. Кулиш назвал Тараса Шевченко первым украинским историком. Историком-пророком. Если Т.Г. Шевченко - пророк, то что он пророчит этим образом и от чего предостерегает? Мистики утверждают, что будущее – сфера Бога. И если оно кому-то открывается, значит, тем, кому оно открылось, даётся шанс его изменить. Что открылось Тарасу Шевченко в этом образе? Что он открывает этим образом нам? Трагическая и крайне неоднозначная фигура сотника Ивана Гонты действительно отражает нечто такое, что заведомо выходит за рамки обычного образа, индивидуального портрета: уровень символизации и обобщения в нём таков, что позволяет многим увидеть в нём себя во времени. Но спроецировать его на целую страну? Насколько это оправдано? Насколько совпадает?

Впрочем, чтобы разобраться в этом вопросе, возможно, надо поставить его глубже и шире, привлекая и другой исторический и художественный материал. И здесь бросается в глаза, как работал Т.Г. Шевченко с реальностью, что делал с ней, как трансформировал в своих произведениях и какой смысл вкладывал.

Примером того, как Т.Г. Шевченко работал с фактами является история любви его детства Оксаны Коваленко, объявленной отдельными  исследователями «шевченковой Лаурой» и рассказанная Т.Г. Шевченко в «Ми вкупочці колись росли…», где «помандрувала / ота Оксаночка в поход / За москалями та й пропала. / Вернулась, правда через год. / …З байстрям вернулась. Острижена».

Известно, что эта печальная история довольно долго воспринималась исследователями жизни и творчества Кобзаря как реальный факт его биографии. На неё, как пишет О. Забужко, даже «купились» такие серьёзные исследователи как П. Зайцев. Но позже выяснилось, что на самом деле реальная Оксана Коваленко, выйдя замуж за хлопца из соседнего села по фамилии Сорока, спокойно растила двух дочек, не подозревая, «як її буде безневинно «острижено» перед історією» [3, с. 99-100]  по принципу «если факт не соответствует теории, тем хуже для факта».Таким образом, в одном этом небольшом сюжете задана не только установка изменения реальной, пусть и частной истории, её смысловое целеполагание, но и предложен метод, позже легший в основу всей украинской «метаистории». Что же стоит за этой метаисторией? «Правда» украинской жизни. «Правда Украины». Та «правда», которая, по мнению ряда исследователей, может и не иметь никакого отношения к реальным событиям, но отражать те глубинные пласты украинского мироощущения, которые и составляют основу национально-исторического мифа Украины [См.: 1].

Какое же место занимает в нём история с Гонтой? И здесь в первую очередь обратим внимание, что в образе сотника Гонты действительно видна не только его «вампирическая» энергия, но и показан механизм саморазрушения не только отдельной личности, но и породившей её страны. Колиивщина стала тогда для Речи Посполитой началом их Апокалипсиса, а Гонта – одним их тех «ангелов Апокалипсиса», которые исполнили вынесенный стране историей приговор. И тогда поневоле спрашиваешь: действительно ли Украина – «родина дремлющих ангелов» [См.: 5]? И что будет с ней, когда они проснутся? Могла ли породить Гонту и ему подобных, по мнению поляков, Украина-рай? Нет. Он – порождение ада. Польского ада, выращенного на Украине и обрушившегося на слабеющую и не желающую меняться страну. Страну, элита которой не имела ни ума, чтобы уравнять в правах православных с католиками, ни сил, чтобы их переделать в католиков или морально сломать и физически задавить. И тогда Украина породила И. Гонту и М. Железняка. 

Их «нечувана різанина», их кровавые «гайдамацкие банкеты»  вызвали такой ужас, что потрясли даже украинцев, заставив их сравнивать гайдамаков с упырями и задуматься: а к чему это ведёт? Не то ли мы сейчас наблюдаем на Украине? И невольно создаётся впечатление, что бесплодность устроенных тогда казаками массовых убийств, бессмысленных и беспощадных, теперь оборачивается обратной стороной, когда на месте той польской элиты, теперь оказывается «элита» украинская, также не имеющая  ни воли, ни ума.«Примечательно, однако, - замечает по этому поводу О. Забужко, - что языком мифологического архетипа эта бесчеловечность выражается не через «оскотинивание»,… (по линии «из человечества – вниз»), а через демонизацию – упыризацию… («Крови мені, крови! / Шляхетської крови, бо хочеться піть, / Хочеться дивитись, як вона чорніє, / Хочеться напитись…”)» [3, с. 113]. И создаётся впечатление, что этим приёмом апологеты казачества снимают с них ответственность, считая, что виноваты в бесчинствах кто угодно, но только не они. Даже Гонта, убивая своих детей, у Шевченко приговаривает: «не я вбиваю, а присяга». Но в этом контексте экстаз массового убийства, воспринимаемого как Страшный суд, в котором казаки выступают как «невинни злочинці», устроившие «різанину „абичиїх” дочок.» [3, с. 113] (“Отак чини, як я чиню. / Люби дочку абичию”) и пляшущие вприсядку «среди горы женских трупов» [3, с. 115], напоминает бесовский шабаш. Они пытаются победить зло путём ещё большего зла, снять обиды, нанося ещё большие, не замечая, что убийство подменяет собой цель, делая упыризацию казачества адовым проклятьем всего народа, заложенным в его «космо-психо-логос» (Г. Гачев). Впрочем, одно не исключает другого. И литературный образ-метафора на разных уровнях осмысления может активизировать оба среза. Более того, добавит к ним и другие: «убийство атаманом своих детей становится не чем иным, как символом безбудущности («безмайбутности») „проклятого народа”», - пишет об образе Гонты О. Забужко; – «важно не то, „резал” или „не резал”, - важно максимально полно выраженная мифом идея надломленности («звихнености») народной судьбы, метафизической безвыходности, в которой оказывается народ, что попадает в зависимость от совершенного им „страшного суда”» [3, с. 115].Миф так устроен, что породить его можно, но полностью управлять им, когда он создан,  уже нельзя. Его трансформация создателям мифа не подвластна. И так, развиваясь, миф множит и транслирует смыслы, нередко, совершенно разного звучания. И тогда получается, что для украинской метаистории Шевченко - своеобразный аналог Вия: он указал Путь ангелам ада, бросив их в прорыв на то, что для других свято? Или - Орфея, выводящего песнями из тёмного ада-России свою Эвридику-Украину? Но является ли Украина раем? Не несёт ли она в себе свой ад? Тот ад, который Т.Г. Шевченко невольно открыл в Украине и, возможно, в себе носил? Не превращается ли при этом украинский Орфей в создателя украинского ада, который он своими образами вызвал и породил? Не происходит ли так, что двери в будущее для разбуженной его песнями Украины уже закрываются, но снова открываются совсем другие – двери, что позволяют прийти в мир, почему-то названный раем, ангелам Апокалипсиса?   

Так осмысление бытия Украины на экзистенциальном уровне заставляет мыслить на языке Апокалипсиса. И  не только в смысле общепринятого Конца света, но и как исключающего любые двусмысленности Откровения. Перед собой хотя бы надо быть честным. Но не получается. Почему? Почему Украина не в состоянии открыто взглянуть в «лицо» своему будущему? Не потому ли, что украинский «эдипов комплекс» перед Россией и борьба за обладание матерью-прошлым венчается полной «слепотой» украинской «элиты» [См.: 1]? Но можно ли так жить дальше? Рано или поздно придётся ответить на стоящие перед страной вопросы. Или ответить за то, что не отвечали. Что не сумели найти силы посмотреть правде в глаза и сформулировать достойный будущего ответ. Так ли это или нет, сказать пока трудно, но создаётся впечатление, что развал Украины уже идёт. Известный русский писатель-футуролог Максим Калашников написал статью об Украине под названием «Страна без ног» [См.: 2]. Впрочем, возможно, и судя по политике «элиты» - без головы.

Тогда Украина, заявленная как горящий Феникс, оборачивается безголовой курицей, танцующей пляску смерти и не понимающей, что с ней произошло.Каков же ответ? Не знаем. Настоящая литература не спешит давать ответы, демонстрируя склонность к игре смыслов и импровизации, плодит метафоры и множит ассоциации, ставя в конце лишь вопросы и многоточия. А история, как и великая книга - Текст без начала и конца. И в нём всегда есть возможность для иного прочтения. Его неоднозначность на первый взгляд может быть скрыта. Но если читатель включён в процесс, выбор останется за ним, хотя и нет гарантий, что он будет правильным. Бывает и так, что книга берёт на себя то, что может произойти на самом деле. И эта зависимость судьбы Украины от пророческого текста в данном случае вполне очевидна. Но в чём она проявляется? Что стоит за ним: предостережение, которое можно избежать или фатальная неизбежность? Возможно, ужасный конец предпочтительней ужаса без конца. И что бы ни произошло, с нами будет то, что мы есть.

 // http://rusprostranstvo.com/?p=52

[Олег Борисович]

Тарас Шевченко - русский писатель.
То, что Кобзарь - украинский поэт, никто не станет оспаривать. Кроме Шевченко - украинского поэта, существует еще и Шевченко - русский прозаик

По последним социологическим опросам, 56% граждан Украины высказываются за предоставление русскому языку статуса государственного. Доживи Тарас Григорьевич до наших дней, он тоже был бы среди них. Ведь Шевченко - 'известнейший русский писатель'. Это не моя выдумка! Так называли его даже в полицейских документах, о чем нынешние националисты предпочитают не вспоминать.

То, что Кобзарь - украинский поэт, никто не станет оспаривать. Это вбивают уже в детских садах. Как дважды два - четыре. Но есть еще одна правда. Кроме Шевченко - украинского поэта, существует еще и Шевченко - русский прозаик. Вот этого - другого, неугодного нашим узколобым политикам и идеологам творца - стараются не замечать и всеми силами замалчивать. О русских повестях Тараса Григорьевича не говорят. Их не экранизируют и, тем более, не изучают в школах, в отличие от всем известных украинских поэм 'Гайдамаки' или 'Сон'.

'ПО-МОСКАЛЬСКИ' БЕЗ АКЦЕНТА. Единственным исключением в советские времена была повесть 'Художник', которую включали в обязательную школьную программу. Но сейчас и она в загоне. Только за то, что написана по-русски. Сложно поверить, но это факт - три четверти творческого наследия человека, которому ежегодно возлагают венки первые лица государства как 'батьку нации', ныне подвергаются дискриминации! А это аж девять повестей, интереснейший дневник и огромное количество писем!

На каком языке чаще всего разговаривал Шевченко? Ответ прост - естественно, по-русски! И, кстати, без украинского акцента! Вот характеристика Кобзаря из воспоминаний известнейшего писателя Ивана Тургенева: 'Шевченко являл весь облик козака, с заметными следами солдатской выправки и ломки'. И тут же, говоря о 'несколько хриплом' голосе Тараса Григорьевича, заметил, что выговор его был 'чисто русским'.

Это не удивительно. Большую часть из сорока семи лет своей жизни автор Кобзаря провел за пределами Украины. На родине предков он жил только до 15 лет и еще несколько раз наведывался сюда во время своих путешествий уже зрелым человеком. По большому счету, Украина для него - это детские впечатления и веселое житье-бытье в усадьбах знакомых малороссийских помещиков в 1845 и 1846 годах. Эти воспоминания и легли в основу русскоязычного творчества писателя.

В АРМЕЙСКОМ РАЮ. Свободное время для этого, как ни странно, предоставила солдатская служба. Молодой Шевченко до ареста писал совсем немного. 'Кобзарь' 1840-го года, который принес ему известность, - это тоненькая книжечка всего из семи стихотворений и одной коротенькой поэмы 'Катерына'. До армейского периода он опубликовал еще поэму 'Гайдамаки' и оттиском в несколько страниц - 'Гамалию'. Вот и все! Зато десять лет под ружьем принесли ему настоящий творческий расцвет.

Этому есть объяснение. Шевченко был определен в солдаты 'с правом выслуги'. Он мог стать офицером. По неписанным традициям русской армии, командиры отдельного Оренбургского корпуса, где он служил, смотрели на него как на своего будущего коллегу. 'Поэт-страдалец' ежедневно обедал у коменданта Новопетровского укрепления подполковника Ускова, ездил с офицерами на пикники, спал на отдельной кровати, а не на солдатских нарах, нанимал вместо себя в караул других рядовых. 'Офицеры, - делился Тарас в одном из писем княжне Репниной, - меня, спасибо им, все принимают, как товарища'. Конечно, иногда его пытались подтянуть муштрой. Но за всю службу, как признавался в дневнике Шевченко, он так толком и не выучил 'ни одного ружейного приема'.

Зато пребывание в этом 'заповеднике' на берегу экологически чистого Каспийского моря, где не было отвлекавших Тараса от общества муз публичных домов, располагало к творчеству. В 1858 году в Петербург помудревший Кобзарь вернулся с портфелем, в котором лежало около двадцати замечательных русскоязычных повестей. До наших дней из них уцелело девять. Но при жизни не было опубликовано ни одной - помешали завистливые украинские друзья, видевшие в Тарасе конкурента - Пантелеймон Кулиш и историк Максимович.

УКРАИНСКИЕ ЗАВИСТНИКИ. Писать на двух языках было нормальным для наших литераторов XIX века. Значительную часть петербургских и московских журналов контролировало украинское лобби. Например, журнал 'Русская беседа', редактором которого был Максимович. Шевченко предложил ему свою лучшую повесть 'Прогулка с удовольствие и не без морали', описывающую то, как элегантно разлагалось в окружении крепостных гаремов наше панство. Однако Максимович повесть отклонил. А Пантелеймон Кулиш вообще набросился на Тараса с нотациями: 'Не хапайся, братику, друкувати московських повiстей. Нi грошей, нi слави за них не добудеш... Лучче нiчого не роби, так собi сиди да читай, а ми тебе хлiбом прогодуэмо, аби твоэ здоров'э'.

Иными словами, Кулиш предлагал отступного. Ешь, пей на наши подачки - только не пиши по-русски. Разгадка внезапного меценатства состояла в том, что Кулиш просто боялся конкуренции. В той же 'Русской беседе' он только что выпустил роман 'Черная рада' (естественно, по-русски!) и не хотел, чтобы место среди авторов рядом с ним занял плодовитый Тарас.

Шевченко был очень впечатлительным человеком. Не получивший в детстве нормального образования, всю жизнь писавший с грамматическими ошибками, он очень зависел от мнения людей, которым доверял. Отповедь Кулиша подорвала его амбиции. 'Теперь думаю отложить всякое писание в сторону и заняться исключительно гравюрой', - пожаловался он в одном из писем.

А жандармам понравилось. Как ни странно, масштаб прозаика оценили русские жандармы. В 1862 году, почти сразу после смерти Тараса, по Петербургу распространился слух, что его барельеф планируется установить на Памятнике тысячелетию России в Новгороде рядом с фигурами Пушкина и Гоголя. Молва эта была так настойчива, что вызвала даже служебную переписку между начальником штаба корпуса жандармов генералом Потаповым и еще одним генералом - Евреиновым. Потапов запросил, каков 'повод подобного слуха'? И получил ответ: 'Имею честь уведомить, что в первоначальном утверждении Его Величеством списка лиц для помещения на барельефе Памятника тысячелетию Российского государства, литератор Шевченко, бывший еще в живых, поэтому уже не мог быть включен. После же смерти его возбужден был вопрос об изображении его в ряду известнейших русских писателей; но... Его Величество не угодно было изъявить на то свое согласие... Изображение Шевченко на барельефе помещено не будет'.

Тем не менее, в отличие от наших нынешних 'литературоведов', жандармский генерал Евреинов хорошо понимал, что Шевченко - именно русский писатель. Причем, 'известнейший'.

СВАРИЛ ГУСЯ В САМОВАРЕ, КАК ТАМБОВСКИЙ МУЖИК. У Тараса Григорьевича было немало привычек типично русского человека. Он любил гонять чаи у самовара, а иногда как настоящий русак показывал молодецкую удаль и широкий душевный размах. Однажды в Санкт-Петербурге в молодые годы товарищу Шевченко художнику Петровскому понадобилась модель для крыльев ангела на картине 'Агарь в пустыне'. Тарас Григорьевич со свойственной ему гениальностью пророчески указал, что лучше всего крылья ангела срисовать с гуся. Мол, разница между техническим устройством этой части ангелов и гусей - незначительна.

Живого гуся нашли у помощника полицмейстера Академии художеств - Соколова. Птицу завернули в шинель, предварительно зажав ей клюв, и воровским образом унесли в мастерскую. После того, как ангел был срисован с гуся, несчастную модель сварили в самоваре и съели. Согласитесь, настоящий украинец никогда не смог бы так поступить. Только русский! Любой националист со мной согласится.

НИКОГДА НЕ НАЗЫВАЛ СЕБЯ УКРАИНЦЕМ. Широко известны хрестоматийные стихи Шевченко: 'Я так ii, я так люблю мою Украiну убогу'... Однако о национальном самосознании выдающегося поэта они ничего не говорят. Признаться в любви Украине или Италии - еще не означает быть украинцем или итальянцем. Точно так же, как на основании строчки из популярной песни 'Як тебе не любити, Киэве мiй?' нельзя сделать вывод, что ее автор 'по национальности' киевлянин.

Факты гласят: ни разу ни в одном произведении Шевченко не назвал себя украинцем и даже не употребил такого слова в отношении других людей. Зато у него есть другие признания, которые сейчас упорно замалчивают. Например, в повести 'Прогулка с удовольствием' он пишет о русской армии: 'Наши войска блокировали Силистрию'. Следовательно, войска эти для него - свои, родные!

А еще Тарас призывал учиться 'у москаля'. Так и писал: 'Не мешало бы позычить у москаля кропила (кнута) для своих непослушных жен'. Свою хандру Шевченко называл 'нашей русской тоскою'. А тем, кто делает из него 'батька нации', будет любопытно узнать, что подразумевал Кобзарь под Украиной. Даже Волынь и Подолию, не говоря уже о Галичине, он Украиной не считал! И вот вам доказательства из той же 'Прогулки' - собственные шевченковские слова, против которых не попрешь: 'Бедная, малосильная Волынь и Подолия, она охраняла своих распинателей в неприступных замках и роскошных палатах. А моя прекрасная, могучая, вольнолюбивая Украина туго начиняла своим вольным и вражьим трупом неисчислимые огромные курганы'.

Украина для Шевченко - это бывшие казачьи земли, пограничная полоса Руси с землями Крымского ханства. Его родное село находилось как раз в этих местах. Другого значения слова 'Украина' он не знает.

Не был Тарас Григорьевич и националистом. Ему было свойственно чувство местного патриотизма. Но по убеждениям он являлся панславистом. Все славяне были для него братьями. Подобно другим членам Кирило-Мефодиевского общества, Шевченко мечтал о единой всеславянской федерации, а в послесловии к поэме 'Гайдамаки' писал: 'Нехай житом-пшеницею, як золотом покрита, не розмежованою останеться навiки од моря i до моря слов'янська земля'.

Тот же Тургенев вспоминал, что 'во время своего пребывания в Петербурге', Шевченко решил написать поэму 'на таком языке, который был бы одинаково понятен русскому и малороссу; он даже принялся за эту поэму и читал мне ее начало'. А вот об отделении от Российской империи Украины у Тараса нет ни слова!

Он всегда оставался гражданином этого государства и раскаивался за свои оскорбительные стихи в адрес императрицы. 'Уже девять лет, как казнюся я за грешное увлечение моей бестолковой молодости, - писал он жене вице-президента Академии художеств графине Толстой в 1856-м году. - Преступление мое велико, я это сознаю в душе'. 'Караюсь, мучусь, але не каюсь', - было только позой. Каялся! Еще и как!

"КАТЕРЫНА" НАОБОРОТ. 'Прогулка с удовольствием и не без морали' написана на тот же сюжет, что и поэма 'Катерына' из школьной программы. Только история соблазнения крестьянки бравым кавалеристом заканчивается в ней хеппи-эндом. Добрый пан ротмистр Курнатовский, владелец обширного гарема, не только влюбляется в свою крепостную, но и женится на ней. 'Прелесть мужик', - пишет о нем Шевченко. Поместье Курнатовского автор описывает как образцово-показательный 'колхоз' эпохи крепостничества. Селянам живется тут, как в раю: 'Село хоть куда. Хаты большие... Чистые, белые, нередко со светлицами и почти все окруженные темными фруктовыми садами, клунями и стогами разного хлеба. И скотины разной так же немало выгоняют из дворов на выгон свежие, здоровые девки, в новеньких белых свитках, в красных и желтых сапогах на вершковых подковах. Везде все чисто и опрятно, так что, хоть бы и в казенном имении, так впору'.

Тарас пересмотрел 'грешные увлечения' своей молодости и даже Колиивщину назвал в 'Прогулке с удовольствием' не так, как в 'Гайдамаках', а событием 'недостойным памяти человека'.

СОВРЕМЕННЫЙ 'КОБЗАРЬ' - ПОДДЕЛКА ГОРЕ-УКРАИНИЗАТОРОВ XX СТОЛЕТИЯ

Нынешние издания текстов Шевченко сильно отличаются от того, как он сам их писал. Тарас Григорьевич пользовался не современным украинским правописанием, а общерусским с твердыми знаками и ятями. Уже в начале XX века его мифологизаторам казалось, что он недостаточно украинец и его тоже нужно посмертно 'украинизировать', выдавив из него малороссийский дух. Выдавливать начали прямо с названия самой знаменитой книги Шевченко. Как бы кому-то не хотелось, а у Тараса нет книжки 'Кобзар'!

Он всегда писал 'Кобзарь' - с мягким знаком в конце. Так же эти сборники и выходили - достаточно посмотреть на прижизненные издания 1840-го и 1860-го годов. Но 'нацiональ-свiдомим' редакторам после смерти великого поэта это показалось 'русизмом', и мягкий знак из названия книги убрали! А заодно подправили почти все стихотворения, начиная со знаменитого 'Думи моi'. В современных изданиях читаем: 'Нащо стали на паперi сумними рядами?..' А вот как было в прижизненном 'Кобзаре': 'На що сталы на папири сумнымы рядами?...' 'Свитъ, бацьця, шырокый, -- та нема де прыхылытця', -- писал Шевченко. Теперь эти слова из 'Катерыны' переправлены: 'Свiт, бачся, широкий, та нема де прихилитись'. И таких примеров сотни! Шевченко писал: 'бровынята'. А нам подсовывают 'бровенята'. У него везде 'царь'. А в современных изданиях почему-то 'цар'. По сути, до сегодняшнего дня у нас издеваются над авторской волей Шевченко и основополагающими принципами текстологии, принятыми во всем мире.

http://www.inosmi.ru/translation/245656.html

[Андрей]

Настоящие слова Т.Шевченко:

...'На що сталы на папири сумнымы рядами?...' 'Свитъ, бацьця, шырокый, -- та нема де прыхылытця'...

А ведь это почти по белорусски написано то!

[Александр Васильевич]

Сергей  Сокуров

Шевченкиана без лжи и прикрас

Триптих …


I.

            ОБ ОДНОЙ СОЛДАТСКОЙ ШИНЕЛИ

            Авторский вопрос-загадка

            Бытует просвещённое мнение, что из гоголевской «Шинели» вышла вся русская литература... А что вышло из шинели Тараса Шевченко?

            Технология мифотворчества

            Известность и слухи неразделимы. Последние сопровождают первую, будто свита при жизни объекта общественного внимания; не оставляют его и за гробом. И чем заметней становится фигура, тем громче, противоречивее толки о ней. Одни из них вольно или невольно порождает сама попавшая под перекрёстное обозрение личность своими поступками, изречениями, творчеством (именно в мире творчества молва искажает реальный образ с наибольшим старанием). Другие создаёт и распространяет окружение. Третьи организуются с определёнными целями заинтересованной стороной. Слухи (толки) при сужении вариаций, объединении в некое окостеневшее мнение могут обретать форму мифов. А если мифы с какой-либо целью поддерживаются влиятельным лицом (или властвующей группой), способной убеждать, навязывать своё мнение тем или иным способом, в том числе принуждением, мифы могут превратиться в официальную доктрину, в верование, нарушать которое и неприлично, и непатриотично, и даже опасно в установившейся системе ценностей...

            От гения до «дутого» гения один шаг

            Разумеется, разноречивые толки не могли обойти стороной на недлинном жизненном пути самородка из села Кирилловка, Тараса Шевченко. Быль и вымыслы, серьёзное мнение и легкомысленные умозаключения, глубокие и поверхностные суждения о нём стали оформляться в подобие мифов ещё при живом Кобзаре. Мифотворчество продолжилось и после его кончины. Как сказал Павло Тычина по поводу другого всесвiтнього генiя, «i ось вiн вмер, i кажуть рiзно то те, то се...». Общество, способное читать, понимать его твори, оценивать их, разделилось, по крупному, на восторженных почитателей генiя и тех, кто уверенно называл Великого Кобзаря величиной «дутой», поэтический его талант сильно преувеличенным. Причём, апологетов отличал малороссийский национализм, «нравственная всеядность», а критиками оказались, как правило, известные литераторы и учёные, ценители художественного слова, поэзии, люди высокого искусства, патриоты единой Руси. Более полувека держалась «ничейная» на вялых ристалищах шевченковского поля. Положение в пользу апологетов стало меняться, когда Кремль занял безродный интернационал.

            Мудрая политика партии

            Спрятавшись за высокой великокняжеской стеной, большевистские вожди не избавились от страха перед народом, который они привлекли к себе помещичьей землёй, а теперь собирались всю землю, в том числе исконно крестьянскую, отнять в колхозы. Новая «Антоновщина» могла охватить повсеместно красную империю. Центральная нерусская власть в СССР, помня недавнюю смертельную для себя опасность со стороны главного народа-бунтовщика, поднявшего против большевиков «белые» армии, казаков, крестьян Тамбовщины, рабочих Ижевска, матросов Кронштадта, решила внести в русскую (в историческом понятии) общность вирус раскола. Русские уменьшались сразу на одну треть, эта треть превращалась в «братские народы», в относительно смирных, покладистых украинцев и белорусов, якобы вековых сидельцев «тюрьмы народов», которых теперь бывшие «тюремщики» (ими ретроспективно назначались собственно русские, славяне РСФСР!) должны опекать и лелеять во имя искупления грехов и «нерушимой вечной дружбы народов». Руками вождей прочертились границы внутри «союза нерушимого». Большевистский административный передел расчленял «бунташные» русские области (в первую очередь казацкие) с передачей их частей в ведение создаваемых инородческих автономий и республик, тогда послушных и, предполагалось, навек благодарных кремлевским благодетелям.

Роль особого противовеса «великодержавному шовинизму» отводилась новообразованной в фантастических границах Украинской ССР, чему способствовали размеры территории, численность населения, хозяйственная значимость и сравнительно высокий общеобразовательный уровень. Пришлось, правда, пойти на некоторые послабления националистам - дозировано, с оговорками. Но предстояло при этом унифицировать союзную республику, то есть, украинизировать Украину, ведь около половины её советской площади никогда не было этнической территорией малороссов, заселялась, в основном, выходцами из центральных губерний после побед Екатерининских орлов; повсюду звучала русская речь, города были преимущественно русскоязычными. Одно время в головах вождей крутилась идея украинизировать Кубань и прочие «клины», вплоть до Дальнего Востока. Основным же средством «новой национальной политики» в Северном Причерноморье кремлёвские украинизаторы и их туземные батьки-отамани вiд нацiонально Ï культури верно избрали для насильственного внедрения в массы мову. Её особенность в том, что усваивающим её строго предписывается забывать русскую речь - коров’ячий язик, по определению неистовых «просветителей», ибо при свободном выборе мова, как правило, проигрывает.

Только этого недостаточно для торжества идеи. Для мовы нужны мовознавцi, а для укоренения их в народную почву необходимо вывесить в зените своеобразный светоч - эдакое Сонце укра Ïнско Ï поезi Ï.

Контрмарка на Олимп через Парнас

Среди имевшихся в наличии кандидатов первого ряда находился и Шевченко. Кремль перстом Вождя уверенно указал на него. Пролетарское государство отдавало предпочтение пролетариям. Большего сiромаху, чем Тараса, невозможно было найти в украинском пантеоне служителей лиры, то есть кобзы. Таких горемык, абсолютно неимущих поэтов в посрамлённой Великороссии не водилось. Там всё помещики, разночинцы, да сыновья купцов, в лучшем случае - прасолы. Выходцев из крестьянкой бедноты (со «звонкой свирелью» за пазухой) не наблюдалось. А тут тебе не просто бедняк. Знедолений крiпак! Да ещё униженный Николай-палкинской солдатчиной! И не сломленный: царицу, которая вынула из кармана 1000 рублей на выкуп одарённого парубка из неволи, печатно обозвал сукой; призывал простой народ добре вигострiть сокиру и окропить волю вражою злою кров’ю. Напророчил верно. Воистину, Пророк, революционер! Не хуже того, что к топору звал Русь из Лондона.

Указано свыше - выполнено! С тех пор (соглашусь с наблюдением одного насмешника, из украинцев) Украина залита именем Тараса Шевченко, как асфальтом. С обретением же Украиной «незалежности» восхваление Национального Гения, Мыслителя и Пророка становится религиозным. «Призывы "жить по Тарасу", сверять с ним каждый свой шаг (как раньше с Ильичем), торжественные, с участием первых лиц государства, заседания, посвященные очередной годовщине со дня рождения "Великого Кобзаря", портреты Шевченко в кабинетах больших начальников (где раньше висели портреты "вождя мирового пролетариата") - все это характерные приметы нашего времени» (А.Каревин).

Выбор темы

Дореволюционными апологетами Кобзаря, официальным советским шевченковедением, нынешней пандемической шевченкоманией, возведённый в ранг государственной политики Украины (и не только политики культурной), земное существование автора «Библии украинского народа» выдавалось и выдаётся непрерывной чередой страданий физических и душевных и их преодолений волевыми усилиями страдальца с помощью верных землякiв. Живучесть этого сверхмифа поддерживают в искусно сложенной кладке отдельные кирпичики-мифы о тяжёлой доле крiпака пана Энгельгардта, о голодных годах учения в Академии, о революционной борьбе украинского Пророка, о новой неволе - в казарме, о романтичской неразделённой любви, о тоске по рiдному краю, о том, как тяжко житии серед ворогiв, о... Этот ряд бесконечен. Больше всего мне полюбился миф о солдатской шинели Тараса. Прочту его вслух.

Особенности шинели рядового Шевченко

В обильной Шевченкиане одна из самых канонических иллюстраций - певец народной скорби в серой солдатской шинели. А ведь этот предмет верхней одежды, разоблачающий жестокость самодержавия, совсем не часто употреблялся вольнолюбивым Тарасом в десятилетней службе. Обратимся к очевидцам. Ф. Лазоревский, офицер Оренбургской пограничной комиссии, свидетельствует: «С Тарасом у нас одежда была общая, так как в это время он почти никогда не носил солдатской шинели. Летом он ходил в парусиновой паре, а зимой - в черном сюртуке и драповом пальто» («Киевская старина», 1899, № 2). Другие сослуживцы подтверждали, что, бывало, Шевченко, рядовой Отдельного Оренбургского корпуса, разгуливал в белых замшевых перчатках, отдавал честь старшим, небрежно приподнимая бескозырку, как цилиндр.

          Поколениям, прожившим под грохот гигантской пропагандистской машины в советское «цареборческое» время, в такое трудно поверить. Не верится и труженику трагического пера Б. Пасечному, с гневом и болью живописующему ссыльный ад в Орских степях, где Шевченко «запретили писать и рисовать, что для поэта было равноценно смерти». Упомянуты «изнуряющая муштра, издевательства солдафонов, изоляция от родной Украины» («За вiльну Укра Ïну», 30.05.1995). О самоизоляции, когда Тарас Григорьевич со вкусом годами проживал в столицах, Б.Пасечный тактически умалчивает.

Да, запреты были. Но кто и когда исполнял «буквы» приказов в России? Гарнизонный писарь А. Груновский оставил запись: «Хотя сначала, года полтора, ему и запрещали многое, а потом все разрешили: и писать, и рисовать, и ездить на охоту». Писарю вторит капитан Косарев: «Он со многих офицеров снимал портреты». Вот откуда у ссыльного достаточно царских рубликов, чтобы нанимать солдатиков в караул вместо себя! Кстати, о запрете рисовать. Запреты случались неоднократно. Первый - до солдатчины - за «неблагопристойные картинки» ( из официальной справке о поэте, подготовленной III Отделением). Другие... по той же причине, ибо в политической карикатуре наш «пламенный революционер» (см. ниже) замечен не был. Впрочем, не будем строги к поэту. Фривольность присуща служителям муз как юности в целом. Они вечные любознательные мальчики.

Послабления не свалились на «злоумышленника» с неба. Молодой Тарас умел вызывать у окружающих сочувствие и жалость. Он был щедро одарен природой: литератор, художник, актер, песенник, душа любой компании, «выпить не дурак», при этом шалун и проказник во мнении тех, кто его любил. Они и защищали «самородка» от других, не столь влюбленных. Родная Украина, вопреки вздохам Пасечного, обступала со всех сторон малороссийскими лицами - от солдат до офицеров. Болтай на своей мове сколько душе угодно! Мечтай о казацкой мести тем, кто тебя выкупил из неволи и в Художественную академию определил! Строй планы, как «вражьей злою кровью волю окропить»! В промежутках между такими мечтами и планами, свидетельствует тот же Лазоревский, «Тарас Григорьевич с благодарностью вспоминал о своих начальниках в Орской крепости, что ни о каких палках и фухтелях не было там и помину, что никогда цензоров для его писем и рисунков не существовало. Он только числился солдатом, не неся никаких обязанностей службы. Его, что называется, носили на руках, он бывал в доме генерал-губернатора, рисовал портрет его жены и других высокопоставленных лиц». В воспоминаниях ротного командира Е. Косарева «с 1852 г. Шевченко стал вхож в наше маленькое общество... без него не устраивалось ничего, - были то обед или ужин, любительский спектакль, поездка на охоту, простое сборище холостяков или певчий хор» («Киевская старина», 1889, №3). Добавим, что в это «маленькое общество» входил также комендант, подполковник Маевский, устраивавший для подчиненных, в том числе и для поднадзорного штрафника-солдата, семейные ужины, танцы до рассвета. После таких трапез с возлияниями Кобзарь позволял себе хмельные истерики, обзывая прилюдно старших офицеров «палачами», что удивительно сходило ему с рук. Излив таким образом душу, народный заступник удалялся в сад комендантского дома, где одна из беседок служила опальному поэту для ночлега, вторая - для дневного отдыха, к которому тот был охоч, пишет свидетельница пяти последних лет «служебной каторги» гения в Новопетровском укреплении Н. Ускова («Киевская старина», 1889, № 2). Она же: «Комендант не требовал от него несения солдатской службы со всей строгостью... допустив появление его в строю лишь в самых необходимых случаях». Конечно, полностью избежать казармы за десять лет солдатской службы было невозможно, но по протекции новопетровского доктора, например, Шевченко спал не на нарах, а на отдельной кровати. При построении стоял в задней шеренге (видимо, по причине своего отнюдь «не рядового» вида). На тяжелые работы его не посылали. Разумеется, «привилегированному солдату» завидовали. У него даже было хобби - фотография, новейшая забава «избранных». Вторым «избранным» был сам комендант. Хобби их сближало. Аппараты и все прочее приобретал офицер. Что взять с нижнего чина! Ведь гонорары за портреты офицеров-сослуживцев и их жен (а литературные не платили) уходили на поднаем смены, когда приходила очередь стоять в карауле. Не осуждайте гения! Этим он не «барство дикое» демонстрировал, подсмотренное в развратном Петербурге, а заботился о безопасности Отечества на киргизских рубежах. Какой из него караульщик?! «Я даже поверхностно не выучил ни одного ружейного приема!» - признавался Тарас Григорьевич в дневнике.

Нет, не хочу быть генералом

«Где же ужасы николаевской службы, о которых мы так начитаны? - вправе воскликнуть читатель. - Разве это наказание государственному преступнику? Разве так «гноили» цари своих врагов?»

Никакого наказа «гноить» в казарме, даже гонять по учебному плацу неблагодарного молодого человека из царского кабинета не поступало. Император Николай, понимавший малороссийскую речь, по свидетельству Белинского, хохотал, читая пасквиль на себя - поэму Шевченко «Сон». Смех сменился гневом, когда дошел до отнюдь не поэтического оскорбления императрицы. Это было слишком. Венценосная супруга, добрая, отзывчивая душа, в 1839 г. выделила (скажем по-современному) из семейного бюджета 1000 рублей, почти половину суммы выкупной за Энгельгардтова казачка, Тараса. И вот благодарность! Раз не выучился самородок из села Кирилловки правилам хорошего тона в Академии художеств, пусть пройдет науку под ружьем.

У Николая I был свой метод перевоспитания молодых наглецов, безобразников, будь то дворянин или разночинец: служба в отдаленном гарнизоне. Но с «правом выслуги». Многие из таких «оступившихся», «хулиганов» через год получали первый офицерский чин.

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

«Упрямый малоросс», как называл Тарас сам себя, таким правом не воспользовался. Было бы ради чего лямку тянуть! Он и так все десять лет в более чем офицерском чине шагал между гостиной генерал-губернатора и комендантской беседкой в тихом саду - вольным художником, одетым в «пару» и пальто, накормленным и напоенным, общим любимцем. Это Пушкину в ссылке необходимо было голову ломать, как из разоренного имения какую-нибудь прибыль получить. Для вялого антикрепостника Тараса одним щедрым «имением» стала вся интеллигентная, отзывчивая на реальную и виртуальную беду Россия. Такая служба его устраивала.

Ведал ли император, что его власть ограничивалась порогом того летнего сооружения, где почивал подданный, хулитель его супруги? Наверное, просто об этом не думал. Как не думал о том, что рядовой Шевченко дослуживает третий год, не приняв присяги. А что за солдатская служба без присяги? Фикция. Фикция же в конкретном случае с псевдорядовым Шевченко - курорт, как говорят в наше время. Пусть окрестности Оренбурга - места не столь комфортные, как парки Санкт-Петербурга, зато не столь голодные, как съемные комнаты в суровой столице.

Не обновить ли гардероб?

       Тарас Григорьевич десять лет... в солдатах не служил. Это служба служила ему (и сколько еще будет служить!) мифом о жестокой солдатчине, не греющей шинели, о тюрьме-казарме. Без этого мифа одними только виршами петербургский живописец не стал бы ярчайшим на Украине певцом «народной доли». Атрибуты солдатчины пригодились при политическом заказе на образ защитника угнетенных.

Но шинель нельзя носить круглые сутки во все времена года. За изящной беседкой в кустах сирени плохо просматривается казарма. Место Тараса в карауле сегодня в общественном сознании все чаще занимает наемный солдат (за «рупь целковый»!), не отмеченный печатью гениальности, возможно, парень из москалей, по новейшей терминологии - «оккупант Украины». Образ страдальца меркнет, уступая место малоприятному коллективному образу заказчика.

Может быть, истинный Тарас Шевченко при этом обаяние свое в некоторой мере и теряет, но... Платон мне друг, но истина дороже, говаривал мудрый Аристотель.

II.

ЛИКИ БОЖЕСТВА

Доверительно - читателю

Вначале была солдатская шинель. Особая. Она и вдохновила меня на личную Шевченкиану. Удачен ли первый опыт? Пусть судит читатель. Отсылаю его к опубликованному. Потянул за ниточку из той шинели - появились иные темы. Короче, по порядку...

Избранный ряд божественных ликов

Пламенный революционер. Первый историк Украины. Национальный Пророк. Основатель революционно-демократического направления в истории украинской общественной мысли. Великий сын украинского народа... Далеко не полная печатная и устная аттестация Кобзаря, Тараса Шевченко, - на закате империи, в советское время, в современной Украине. Она сидит в нашем сознании, как гвоздь с зазубринами, со школьной парты. Что до «Кобзаря» - поэтического сборника, то это, нам внушают, - «Библия украинского народа».

Сам Пророк - в бронзе, в граните, густо рассеянный свiтовым украÏнсьтвом по планете, подобно фараону из загробного мира, властвует над миллионами живых, бодая их вислыми усами, напоминающими моржовые клыки. Он то суровый отец, когда гололоб, то добрый дедушка - в смушковой шапке, то (в крылатке) молодой разночинец - словом, многолик, как божество.

Один из пока что здравствующих украинских литераторов рискованно насчитал на малом пространстве родного города пять(!) объектов, названных в честь Шевченко, вспомнил, с усмешкой, и Оперный театр его имени. В последнем случае я на стороне самородка из Кирилловки: поэты все-таки ближе к опере, чем политики. В Ленинграде, например, любимый соратник Сталина Киров завладел из Тартар прославленной «Мариинкой» (некоторые считают, что здесь замешан Кир, царь персидский, вроде бы персонаж какой-то оперы).

Самобытный певец «Украйны милой»

Не буду возбуждать на бурные протесты своих оппонентов. Тарас Шевченко - действительно природный поэт. Без сомнения, самобытный. Именно в самобытности и в новизне явления его поэтическая сила. Другой на его месте был бы уничтожен огнем критики, лишен самого звания «поэт». Так легкомысленно и вместе с тем блестяще, простодушно-небрежно обращаться с рифмой, игнорировать ритм стиха, ради красочности ломать внутреннюю логику темы, противоречить самому себе, выдавать за реальность самую невероятную фантазию позволительно только Шевченко. Он был первым! Звуки его кобзы существуют сами по себе - без слов, без смысла, заложенного в них и в их сочетании.

        «Садком вышнэвым», рисуемым звуками шевченковских струн, был очарован Иван Тургенев, опытный читатель и знаток людей. Он определил, как поэтическую, струю, «бившую в нем» (в Шевченко), приметил страстность натуры, необузданность, без которой такая струя не рождается. Признанный в Европе мэтр художественного слова по незначительному числу прочитанной им шевченковской лирики увидел народного поэта, талантливую личность, но усомнился в его «громадном», чуть ли не «мировом» значении, в чем была уверена малороссийская колония в Петербурге. Но ведь Тургенев читал с печатного листа. До того, как шевченковские строки набирались в типографии, его искренние друзья (среди них и редакторы) доводили до ладу «священные манускрипты». Они не только исправляли грамматические ошибки, но и дописывали, бывало, иногда целые строки, заменяли слова, наделяли высказанное внятным смыслом, чтобы придать творам хоть приблизительную литературную форму.

Дегтярный мёд или медовый дёготь?

Однако как раз со стороны малороссов и украинофилов мы слышим нелицеприятные суждения о поэзии земляка.

Николая Гоголя, всегда страдавшего при необходимости говорить горькую правду, как-то на встрече литераторов буквально вынудили (по свидетельству Г.Данилевского) дать характеристику творчеству своего младшего собрата: «Дёгтю много... дёгтю больше, чем самой поэзии... Его погубили наши умники, натолкнув на произведения, чуждые истинному таланту». Крупнейшая величина украинской литературы, глубокий знаток истории и философии Иван Франко в одном из писем не столь сдержан: "Вы, сударь, глупости делаете - носитесь с этим Шевченко, как неведомо с кем, а тем временем это просто средний поэт, которого незаслуженно пытаются посадить на пьедестал мирового гения". А вот мнение А. Стороженко: «Поэзия его действует на души его поклонников не возвышающим, а понижающим образом. Она не смягчает их, не облагораживает, не вызывает в них нужных, добрых чувств, а, напротив, огрубляет, развращает, озверивает».

Известный историк М. Драгоманов считал Шевченко величиной «дутой» в литературном смысле. Другой патриот всего украинского, П. Кулиш, писал: «Лишь небольшое количество стихов Шевченко - скромный, но душистый букет, который имеет шансы не увянуть, остальное «не лучше сору». Перечитав «Кобзарь», «не нашёл никакого позитивного идеала, разве что «Садок вишневий коло хати...» однофамилец автора П.Шевченко, сам стихотворец. В свое время даже близкий друг Кобзаря, выдающийся украинский ученый Михаил Максимович, категорически возражал против его возвеличивания, считал, что поэт такого уровня таланта и нравственных качеств не заслуживает жизнеописания. «Этот, возможно, неплохой поэт, этот иконописный "батько Тарас" задержал культурное развитие нашей нации", - рискуя головой, удручённо умозаключил Мыкола Хвылевый уже при советской власти, когда был взят официальный курс на организацию ударными темпами Нацiонального Пророка (разумеется, пророка большевистской революции) з крiпакiв.

С такой трактовкой самих украинофилов (подчеркну) согласен критик украинского сепаратизма Н. Ульянов: «Поэтом он был не гениальным и не крупным; три четверти стихов и поэм подражательны, безвкусны, провинциальны; все их значение в том, что это дань малороссийскому языку». Отсутствие «простоты вымысла и рассказа» и «наполненность вычурами» увидел в виршах и поэмах Кобзаря Виссарион Белинский.

В заключение этой главки скажу похвальное слово в пользу Кобзаря. Есть у него произведение, которое (по моему не профессиональному, очень любительскому мнению) достойно золотого пера. Это повесть «Прогулка с удовольствием и не без морали». Увы, написана она на русском языке. Поэтому вряд ли поддержат моё мнение (к слову, не одинокое) неистовые украиноманы.

Поэт и толпа

Что касается народа, того народа, к которому адресовался Кобзарь, его современников, людей малограмотных, чаще вообще темных, тот же Драгоманов свидетельствует о равнодушии народа к «проповеди новой правды» вчерашним мужиком, что теперь вхож в панские гостиные.

Удивительное свидетельство! Объяснение находим у Н. Ульянова: Шевченко при жизни и в первые годы за гробом был не национальным поэтом, а националистическим, певцом сепаратистов, тогда еще малочисленных.

Сегодня ситуация иная. Просвещенный народ суверенной Украины просвещен целенаправленно. Не имеет значения, какой поэт Тарас Шевченко (в смысле поэтического мастерства). Главное, какую национальную ценность он воспевал. В этом он действительно Пророк. Вернее, тень Пророка. А тени можно приписать многие качества: Мыслитель, Историк (первый!), Основатель (общественной мысли), Революционер-Демократ. Но обладал ли он ими при жизни? Отвечал ли столь высокой аттестации?

В революционности «революционного демократа» (равно, как и в демократизме) сильно сомневались проницательные современники, в том числе Драгоманов. Да и мы, простые читатели, видим: в своём творчестве Шевченко - бунтарь пугачевского толка, жестокий мститель-теоретик, призывающий «добре острить секиру»; его антицаризм проявлялся в нотах типа: «Царей, кровавых корчмарей, в железо-кандалы закуй, в глубоком склепе заточи», в ругани в адрес императрицы: «Сука!» (да, той самой, что выделила из личных средств на его освобождение 1000 рублей).

Революционные преобразования он представлял «окроплением злой вражьей кровью» будущей воли, когда «потечет ста реками кровь в море». Да он и не был знаком ни с одним революционным демократом, если не считать петрашевца Момбели - шапочное знакомство. Проникнуться их идеями через чтение тоже не мог. По общему мнению, подтверждаемому И. Тургеневым («даже Гоголь был ему поверхностно известен»), Кобзарь не шибко жаловал книгу, более прислушивался к разговору других; «Книг не собирал, никогда не читал при мне» (скульптор Микешин). Слабо знал античную мифологию, российскую общую историю, чем, по Микешину, «оберегалась его исключительность и непосредственность отношений ко всему малорусскому».

Драгоманов отказывался подписаться под сочетанием слов «революционер и мыслитель», характеризуя модного земляка. Он полагал, что с мыслью как раз и обстояло хуже всего у Тараса Григорьевича. «Не верил Драгоманов, - пишет Н. Ульянов, - и в его хождение в народ, в пропаганду на Подоле, в Кирилловке и под Каневом. Кроме кабацких речей о Божьей Матери, никаких образцов его пропаганды не знаем». Он никак не отозвался на отмену крепостного права. Неудивительно: крепостной крестьянин никогда не был героем его произведений, бывший панский казачок его попросту не знал. Специфические условия жизни ученика сельского дьячка и дворового человека не были школой крепостничества. Пролив много слёз (до которых был охоч) и чернил по поводу неволи близких родственников, Гуманист (один из титулов) преступно лишил их реальной возможности выкупа, к чему я, возможно, ещё вернусь.

Помыслы Тараса были далеки от кормилицы земли - он был погружен в нирвану несуществующей с 1775 г. легендарной Сечи. В нем сидел гайдамак, и хотя он называл декабристов «святыми мучениками», воспринял их якобизм не в идейном, а в эмоциональном плане, подметил Н. Ульянов. В цареубийственных стихах Рылеева видел он свой декабризм, виртуальной «цареубийственностью» превзошел русского поэта - в кровавой мечтательности проявив политическое настроение. Если уж под нажимом шевченкоманов согласиться, что он революционер, то по темпераменту, не иначе.

Гений без оговорок

Но есть одна сфера духа, в которой яркой кометой вознесся Тарас Шевченко и всё сияет в зените, никак не заходит за горизонт. Здесь он безусловно гений и прочая, и прочая.

Это русофобия.

Вопреки очевидным фактам, Костомаров и немало других современников мечтателя-сечевика обеляли земляка, утверждая, будто шевченковские «чувства не были никогда осквернены неприязнью к великорусской нации» («Основа», 1861, IV, с. 53). Хм, «чувства», возможно, осквернены не были, но рука, выводящая рифмованные и прозаические строки чернилами на бумаге, осквернялась не единожды.

Всех русских Шевченко называет, как правило, москалями - прозвищем, изобретенным ляхами. Пройдитесь по «Кобзарю», письмам, дневникам Тараса. Не просто отыскать в них доброе слово в адрес великороссов, их быта, деревень, городов, истории, культурных и образовательных учреждений. Всё вызывает в нём отвращение - и грязные, чёрные, с дырами вместо окон, курные избы бедняков и белые, «будто вылизанные» дома состоятельных горожан. Даже Эрмитаж подвергается уничижительной критике, ибо находится в императорской столице, хотя Петербург сделал из сельского парубка всё, что можно было получить из заметно одарённой, но ленивой и безвольной натуры. Вот только столичные «весёлые дома», их отзывчивые труженицы вспоминаются с сыновьей привязанностью к отчему дому...

Кобзарь, будем справедливы, часто не щадит и своё родное. Только здесь спешит назвать виновников неустройства и бед: «жидов», немцев, ляхов но чаще всех вместе названных - москалей (и ему полюбилось это польское слово).

... Москалі чужі люди,/ Тяжко з ними жити / Немає з ким поплакати, / Ні поговорити./ Москалики, що заздріли, / То все очухрали. / Могили вже розривають/ Та грошей шукають.

А вот какие мысли возникают в рапсоде из Кирилловки при разглядывании памятника Петру I:... на коні сидить охляп,/ у свиті - не свиті, / І без шапки./Якимсь листом/ Голова повита. / Кінь басує, от-от річку, / От... от... перескочить. / А він руку простягає, / Мов світ увесь хоче / Загарбати. Хто ж це такий? От собі й читаю, / Що на скелі наковано: Первому - Вторая / Таке диво наставила. / Тепер же я знаю: / Це той Первый, що розпинав / Нашу Україну, А Вторая доконала/ Вдову сиротину. / Кати! Кати! людоїди! / Наїлись обоє, Накралися

            Хотите прозы? «Кругом мене, де не гляну - не люди, а змії».

Прав Ульянов: «Несть числа неприязненным и злобным выпадам против москалей... все они, весь русский народ ему ненавистны. Даже в любовных сюжетах, где страдает украинка, обманщиком всегда выступает москаль».

Классический пример - Катерина из одноименной поэмы (правда, из сочинения не совсем понятно, то ли москаль её обесчестил, то ли она «обесчестилась» с помощью москаля). Моралист, который, есть свидетельства, «перепробовал, сколько смог, крепостных девок княжны Репниной», к тому же не обделённый писательским талантом, мог бы поведать нам об этом редком случае более внятно. Тем более, что писалось-то по собственным горячим следам: пылкий художник, в бытность свою в Петербурге, соблазнил юную девицу - с последствиями... Только об этом и подобном особый разговор. А сейчас важен один вопрос: каких кровей была та девица? Если москалька, то случай вопиёт к отдельной поэме, скажем, «Маша», которую рекомендую печатать в паре с бессмертной «Катериной», под эпиграфом: «Кохайтеся, русокосi, тiльки не з хохлами».

...Простите, отвлёкся

Во дни, казалось бы, наивысшего счастья и душевного подъема, признательности всему русскому Петербургу, давшему художнику свободу, образование, дружбу и поддержку влиятельных благожелателей, включая императрицу, он пишет Основьяненко: «Тяжко жити з ворогами». Что тогда говорить о годах солдатчины! Драгоманов заметил: «Живучи среди солдатиков, таких же невольников, как он сам, - не дал нам ни одной картины доброго сердца этого «москаля»... Москаль для него и в 1860 г. - только «пройдисвит» (проходимец), как в 1840 г. был только «чужой человек» («Громада», № 4, 1879).

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

...Посетите Львов, откуда продолжается поход на всю Малороссию врагов общерусского единства. Станьте на проспекте Свободы лицом к бронзовому Тарасу, за спиной которого воздымается поднятая им «хвыля» - волна, предполагаю, из «вражьей злой крови». Бронза плохонькая, аргентинская (зато «iмпортна, мериканьська»), через многие дырочки просвечивает, как решето на солнце. И начинает казаться, будто недобрый дух поднимается над землей, заражая испарениями окисленной меди тех, кто еще чувствует свою причастность к единому восточнославянскому племени, к общей истории, общим культурным ценностям.

III.

ДОБРАЯ ДУША

Загадка группового портрета

Смотрю на групповой портрет кисти Шевченко: два малыша, полуголые киргизы, смиренно просят подаяние. На втором плане, из-за двери, позирует сам Тарас - в добротном мундире, без головного убора (как всегда, не по форме). Нацмены, угнетенные царизмом, и их защитник. То ли уже подал, то ли в кармане пусто, то ли последний медный пятак на поднаём москаля, в караул, отложен. А если (вдруг осенило!) автор группового портрета - один из намалёванной троицы? Тоже христарадничает? С ним такое бывало. Не стоял с протянутой рукой, правда, но от подаяния догадливых добродетелей не отказывался. Незалежная историография не устаёт повторять о превентивной нужде Гения. Поверим. Гением такое состояние свойственно. Тогда становится понятным неистовое радение Гуманиста (ещё один официальный титул) об униженных, задавленных социальным и национальным гнётом, об оскорблённой чести... На бумаге.

А как в личной жизни?

Жить по Тарасу!

«Жить по Тарасу!» - всё чаще услышишь нынче на молитвенных (верное определение) собраниях поклонников в память о Великом Кобзаре. Каждый может выбрать пример для подражания. Вот из ряда самого святого: отношение к женщине, к родным, к друзьям. К нашей удаче шевченкоманы не поддались предостережению чистейшего и честнейшего М.Максимовича. Тот считал лишним составление жизнеописания поэта, указывая, что в жизни Тараса Григорьевича было «столько грязного и безнравственного, что изображение этой стороны затмит все хорошее». Не преувеличил ли старик? Это певец Катерины, которую спокусив москаль, безнравственен!? Разберёмся. Отмечен в биографии «раннего Кобзаря» похожий случай.

Известно, судьбоносной для Тараса стала встреча в Летнем саду с художником Иваном Сошенко, обратившим внимание на усердного и умелого рисовальщика мраморных изваяний. Земляк оказался для дворового человека Энгельгардта поистине Белым Ангелом. В первую очередь ему обязан был молодой невольник свободой. Затем Иван приютил Тараса в своей комнате, делился с ним последним куском хлеба, «натаскивал» в живописи, более того, позволил своей невесте Маше позировать нищему служителю Апеллеса. Кончилась крепкая мужская дружба двух малороссов тем, что квартирант соблазнил под носом своего доверчивого покровителя семнадцатилетнюю натурщицу. Оскорблённый Сошенко указал неблагодарному и коварному приживальщику на дверь. Искренне влюбившаяся в изгнанника девушка продолжала посещать его на новой квартире, пока не забеременела. Тогда соблазнитель счёл, что роман исчерпал себя. Маша, круглая сирота, жила у тетки; та выгнала грешницу из дома. Дальнейшая судьба «покрытки» (по Кобзарю) неизвестна. В своё время появится душераздирающая поэма «Катерина» - о соблазнённой и покинутой. И загремит по Украине поэтическая строка-агитка «кохайтеся, чорнобривi, та не з москалями».

На склоне лет в автобиографической повести «Художник» усталый «дед Тарас» сделает попытку оправдаться, обвинив Машу в распутной связи с неким мичманом. «Месть» Маши будет ужасной: никогда больше ни одна невинная душа не полюбит поэта, ни одна женщина не захочет пойти с ним под венец. Беспорядочная молодость, связи с продажными женщинами быстро состарят питомца Академии художеств. Грубый, неопрятный Кобзарь, пропахший водочным перегаром и любимым луком, станет малопривлекателен для женщин. Да, некоторые представительницы слабого пола, вроде княжны Репниной, жалеть его будут, как «дитя неразумное», отмеченное музами - художника, стихотворца, способного актёра домашних постановок, обладавшего приятным голосом, подчёркнуто скромного, знающего своё место в те часы, когда Бахус оставлял его в покое. Но дальше этой чисто русской «любви-жалости» на тропе Амура рапсод днепровских круч не продвинется.

Ну, чувственное кохання приходит и уходит. А как с любовью к братьям и сёстрам? Ещё до солдатчины у вольного Шевченко появилась возможность выкупить своих из неволи. Средства на благородное дело добыла его покровительница, княжна Репнина, тряхнув кошельки местной аристократии. И неосмотрительно передала деньги своему любимчику. А тот их растратил. Говорили, прокутил, поторопившись обнадёжить родичей скорой свободой. Видимо, очень неприятно было читать высокой поэтической натуре письмо оскорблённой княжны: «Жаль очень, что Вы так легкомысленно отказались от доброго дела для родных ваших; жаль их и совестно перед всеми, которых я завлекла в это дело». Пришлось надолго спрятать глаза и от братьев, сестёр. Он попросту забыл о них на целых двенадцать лет - ни писем домой, ни воспоминаний в дневнике, в то время как его тонко устроенную душу несказанно волновали «i мертвi i живi i ненардженнi земляки». Родные узрели великого уроженца Кирилловки только через два года после расставания императорской армии с бессменным часовым у беседки в комендантском саду. Раньше не мог. Украина, конечно, манила своего тоскующего сына на лани широкополi, но столица ворогiв, с которыми жити тяжко, обещала ему стол и кров и покровительство сильных, которых он гневно клеймил в вiршах и от которых с рассеянностью признанного пиита принимал благодеяния. (М. Хвылевый: «Разве не Шевченко... научил нас ругать пана, как говорится, за глаза и пить с ним водку и холуйствовать перед ним?» А.Каревин: «Гневные антикрепостнические тирады в своих произведениях поэт сочетал с весьма приятным времяпрепровождением в помещичьем обществе, развлекая крепостников пением, стихами и анекдотами». Биограф Чалый: «Как в душе Шевченко могли в одно и то же время ужиться высокие идеалы поэзии с пошлостью окружавшей его среды»).

Панегирик убийцам

В разгар перестройки во Львове, на одной из писательских тусовок, прозаик Лизен, по совместительству глава Общества еврейской культуры в городе, подогретый пьянящей гласностью, выступил с требованием снять с репертуара местного драмтеатра пьесу «Гайдамаки» - по одноименной поэме Тараса Шевченко. Мол, назойливые мотивы поэмы, раскрывающие «жидiвську» тему, оскорбительны для тех, кто пережил холокост. Требование было дружно отвергнуто местными митцями, «инженерами человеческих душ». Интересно, если бы среди литературной братии были в том интеллектуальном круге поляки, чья диаспора во Львове немалочисленна и которые объединились в Польское общество, раздался бы протест на языке Мицкевича? Ведь антипольские мотивы в поэме куда более насыщены бранью и живописанием кровавых сцен. Вряд ли. Поляки - народ «гоноровый». Гайдамацкую литературу они не читают, а если заглянут ради любопытства, то презрительно промолчат. Заинтригованный гражданским порывом Лизена, я перечитал поэму. С интересом (в школе нас заставляли. Какое там чтение? Какой интерес?). Действительно, поэма - панегирик убийству и убийцам, причем, извращенцам в самых крайних проявлениях кровавого хобби. Сцены насилия выписаны ярко и выпукло. Настолько мастерски, будто рукой водил не «лирик вдохновенный», а заплечных дел мастер из пыточных подземелий иезуитов или Грозного Иоанна. Русскому читателю, не знакомому с нюансами мовы, как уверяют, «соловьиной», к сожалению, глубина подлинника недоступна. Я решительно отвергаю избранный отрывок в переводе А. Твардовского. Интеллигентнейший наш поэт явно был смущен откровенным натурализмом Кобзаря. Он как бы смягчил его, выгородил, прикрыл своим словом от гуманитариев-критиков. Но и отлучил от подлинных слов самого автора. Поэтому беру на себя смелость и труд представить вам этот отрывок в своем переводе (слабонервных прошу заткнуть уши, детям на ночь не читать!):

Пробудились паны-ляхи,

да уже не поднялись:

Встало солнце - паны-ляхи

Покотом лежали.

Альта красною змеею

Весть несет повсюду,

Чтобы вороны слетались

К праздничному блюду...

«Кар-р-р»- выклевывает мертвым

черный ворон очи;

Казачки запели песню

Дружно этой ночью.

Но дело не в самом натурализме. Писатель на то и художник, чтобы создавать правдивые картины события. Видимо, так и было на самом деле. Однако душа художника неотделима от кисти, от пера. Как бы ни старался художник принять позу нейтрального наблюдателя, быть беспристрастным ради истины, его собственная душа, его боль, его личное отношение к изображаемому непременно проявятся под слоем краски, между строк рукописи. И чем тоньше, чем более мастерски владеет автор орудием труда, тем четче проступает он на заднем плане изображаемого. Прочтите еще один раз страшную картину Бородинского побоища. Куда бы не заводила вас нить повествования, вы видите Толстого, слышите его глухой, наполненный болью голос, однозначный протест его души.

В поэме «Гайдамаки» протест тоже выражен. В строках. За строками его нет. Боли не ощущается. Но есть упоение разворачиваемой Кобзарем панорамы резни. Он весь там, в гуще событий. И если в его руке не нож, то перо, которое бывает опаснее ножа. «Крови мне, крови! Крови шляхетской, ведь мучает жажда, хочу я смотреть, как чернеет она, кровью хочу я упиться». Герой, который произносит эту тираду (но, к счастью, не его прототип), режет в поэме своих подростков-сыновей («бо дал присягу»?!) за то, что мать отдала их в католическую школу. В понятии литературного персонажа (значит, автора-литератора) школьники заслуживают высшей меры наказание за... измену Украине (!!!) Принимая во внимание духовное влияние Шевченко на нынешних сепаратистов, пришедших к власти на Украине, боязно становится за тех школьников из украинских семей, родители которых выбрали русскую школу. Гуманизм гуманизмом, а Украина превыше всего!

Витязи велике и «прескурвины сыны»

Ради справедливости необходимо сказать, что литературный гуманизм Тараса распространялся и за пределы милой Малороссии. Заглянем на Кавказ и в «Кавказ» - поэму, которая дала историческое и нравственное право львовским последователям Защитника угнетенных народов переименовать улицу Лермонтова, одного из рядовых усмирителей черкесов под суверенной крышей сакли, в улицу нового «Прометея» (один из образов поэмы) - Джохара Дудаева. Уверяем, чтение «Кавказа» не пройдет для вас бесследно. В какой-то мере, пусть на вершок, вы невольно переместитесь смущенной душой в сторону симпатий к «витязям великим, Богом не забытым». Разумеется, Шевченко не мог знать Шамиля Басаева, он пел славу эмиру Шамилю и его горцам: «Вы боритесь - поборете, Бог вам помогает! С вами правда, с вами слава и воля святая!» Привожу подлинные строки из «Кобзаря» в переводе П. Антокольского. Строки из поэмы «Кавказ». Но есть еще один документ на эту тему. Интимный. Письмо Тараса Григорьевича наказному атаману Я. Кухаренко. Тот был кубанцем, следовательно, потомком запорожцев, добровольно, кстати, переселившихся с Днепра на Кубань. Здесь их сабли, лишенные крымско-татарских голов, нашли применение на головах «черкесских», тех самых шевченковских «витязей великих» из поэмы. Только в письме поэта к атаману онипревратились в... «прескурвиных сынов, вражьих черкесов», простите за лексику. В эпистолярном мнении обличителя несправедливой войны чиновный земляк Кухаренко, по сути колонизатор, угнетатель горцев, выступает «истинно благородным человеком», чьими подвигами поэт восхищается, «мнением которого дорожит». Как же «все императоры», «великие князья» и их «люди муштрование», то есть «москали», которых, по поэме, всех должно в горской крови утопить? Где Кобзарь искренен? - В поэме? В письмах? Ай-ай-ай, настоящие гуманисты так не поступают!

Озабоченный эпилог

Несомненно, со стороны читателей моей «личной шевченкианы» раздастся голос, укоряющий меня за попытку внести коррективы в устоявшийся за почти столетие образ Кобзаря. Стоило ли тратить чернила? Что это меняет? Шевченкоманы, не смотря ни на какие доводы, останутся при своём мнении, а поскольку недруги русского единства на Украине - сплошь шевченкоманы, камень в огород вчорашнiх братiв лишь ещё больше озлобит их против москалей. Мало нам «голодомора»? Имперской и советской «оккупации Украины»? Донельзя раздражающей «нацiонально свiдомих» победы русских над «лучшим другом Украини» Карлом XII и его лукавым союзником Мазепой?

Резнёй крымчаками арьергарда царского войска при Конотопе, записанной незалежными историками, как торжество козакiв над дворянской конницей, вожделённого реванша за все «украинские обиды» не взять, понимают самые отпетые противники Единой Руси.

Но в их идеологическом арсенале есть средство, ускоряющее зомбирование по меньшей мере двадцать миллионов некорiнних, мiгрантiв, пока что сохраняющих в себе и вокруг себя русское языковое пространство. Это средство - мрачная шевченковская стихия (назову так), в которой его «канонический образ» и разлагающий единую русскую душу яд его избранных апологетами творiв, и их новейшие комментарии, и всё, что порождается теми, кто призывает жити по Шевченко, то есть мерять «меркой Тараса» историю, искусство, литературу, родовую память, веру в Бога, нравственность.

...Лет пять тому назад, посетив Львов, я заглянул в одну из пяти оставшихся школ с русским языком обучения (а было их 24 накануне распада СССР). Шли уроки. В коридорах ни души. Поддался элегическому настроению. Эта школа была активной участницей в начале девяностых регионального Русского общества имени Пушкина. В ожидании звонка на перемену стал бродить по обширному зданию в поисках русских примет и главного из них - изображения Пушкина, которого каждая русская школа в городе считала недавно ещё своим духовным покровителем. Увы, никаких признаков русскости не заметил ни на одном из трёх этажей, кроме нескольких надписей на родном языке, вперемежку с надписями на мове. Наконец на лестнице, ведущей к чердачному люку, под самым потолком, обнаружил карандашное, сделанное ученической рукой, изображение в профиль нашего поэта. Альбомный лист держался на трёх кнопках. Вернулся на этаж, где раньше заприметил дверь с надписью «Кабинет русского языка и литературы». Открытая уже дверь пригласила войти. Ступил за порог и... напоролся на тяжёлый взгляд из-под кустистых бровей. Суровый дед Тарас в смушковой шапке, вислоусый, смотрел на меня с простенка между окон. Большой портрет по раме обрамлял вышитый рушник. На столике, под портретом, устланным белой скатертью с красным шитьём по краям, лежала священная бандура (нет, наверное, кобза, раз при Кобзаре).

Задушевного разговора с хозяйкой кабинета не получилось. Учительница-русачка держалась отчуждённо, всем своим видом торопя мой уход. Ученицы, оказавшиеся тут же, только переглянулись, когда я сбивчиво заговорил о русской литературе, о Пушкине, выразил удивление, что кабинет украшает всего один портрет - автора нескольких произведений на русском языке, ничем не примечательных (кроме «Прогулки...»). А вот директор школы, переведённый из украинского учебного заведения для нацоiнального догляду нацменшини, с понятием отнёсся к моей озабоченности, даже, показалось мне, пытался оправдаться: «Це вони самi, я не при чому». - «Кто они, пан директор?» - «Вчителi. Як почули, що призначено нового директора, так вiдразу Шевченка повiшали. Я що! Заборонити не можу».

А может, учителя здесь ни при чём? Вездесущий Тарас, обмотанный вышитым рушником, сам оказался на стене школьного кабинета русского языка и литературы в ненастье, когда куранты пробили полночь. Теперь ему всё дозволено в незалежнiй державi.

Сергей Анатольевич Сокуров-Величко, член Союза писателей России

http://www.rusk.ru/analitika/2010/03/13/shevchenkiana_bez_lzhi_i_prikras/