Либералы и фашисты - птенцы одного гнезда как инструмент для демонтажа России

[Андрей]

...Стирание индивидуальных границ между людьми скоро превратит западное общество в массу гермафродитов. А оголтелая погоня за правом на неразглашение информации доведет до того, что за безобидный вопрос «как тебя зовут?» человека можно будет упечь за решетку....

...«Либеральный мир рискует достичь полной потери национальной, конфессиональной, гендерной и прочей самоидентификации. В либеральной концепции отсутствуют какие-либо механизмы самоограничения...

Вот обратишься к какой-нибудь фифе, типа:"Мисс феминоамериканка ...", а она на тебя в суд - и за мисс, и за фемино, и за американку. И как теперь к ним обращаться, окриком "ЭЙ!" или прикосновением - так опять или "эй" кому-то слух травмирует громкостью, или прикосновение нарушит ихнее приваси. И куды им, бедолагам бечь?

[Владимир В.]

«Новые Известия» 29.11.2007

Представители индейского племени лакота запретили ставить в местной школе популярную пьесу Агаты Кристи «10 негритят», заручившись согласием Национальной ассоциации в поддержку цветного населения (NAACP).
...
В свою очередь глава местного отделения NAACP Гэри Хайнс посчитал, что пьеса не подходит для постановки в школе. Хайнс, в частности, указал, что первоначальное название книги и использовавшиеся в ней иллюстрации, были расистским выпадом, направленным против темнокожего населения в Великобритании.
После 1939 года название книги постоянно менялось, чтобы избежать использования слова «негритята». Хайнс считает, что выбор учителей и учеников школы Лакоты стал плодом невежества. По его мнению, они просто не знали о расистской истории книги.
...
«Узнав об истории пьесы и той боли, которую она принесла, мы решили использовать ее для обсуждения вопросов расового притеснения. Однако среди студентов и учителей стало нарастать возмущение. Очевидно, негативное отношения к пьесе получило слишком широкое распространение. Поэтому мы приняли решение переключиться на другую постановку», — добавил он(представитель властей).

[Андрей]

И получится у них в конце концов нечто типа бильярдного стола - все такие крепенькие и твёрденькие и все друг от друга отскакивают.

[Дмитрий Васильев]

Я думаю они скоро дойдут до того, что анекдот станет реальностью. "Что такое верх эмансипации? - Это когда эмансипированная женщина вначале меняет пол а потом становится голубым".

[Степан]

Это саморазрушение и это страшно, если это дейсвительно произойдет повсеместно. Остается надеяться, что там есть пока что здравомыслящие люди. А не только шварценегеры. Кстати фамилия "главного культуриста" планеты, ну очень уж не политкоректная. Надо бы поменять, а то ведь по судам затаскают. Ну подумайте сами - Арнольд Чернонигер.

[Михаил Филиппов]

Я думаю они скоро дойдут до того, что анекдот станет реальностью. "Что такое верх эмансипации? - Это когда эмансипированная женщина вначале меняет пол а потом становится голубым".

Мне отец рассказывал, что у них на работе в колледже один "мужик" примерно это и сделал. Сменил пол, "стал" женщиной, а потом на своем персональном интернет сайте объявил, что тяготеет все-таки к женщинам.

[Майор Сергей]

Маразм, конечно, со временем крепчает (по крайней мере так принято считать в армии), но меня постоянно мучает вопрос: НЕУЖЕЛИ АМЕРИКАНЦЫ НАСТОЛЬКО СЛЕПЫ, ЧТО НЕ ВИДЯТ, КУДА КАТИТСЯ ИХ СТРАНА? Они настолько возвысили демократию со всеми ее ответвлениями (эмансипация, сексуальные меньшинства и куча других свобод), что не хотят думать о таких "мелочах", как самосовершенствование, вера, человечность. Политика США основана на поддержании экономики на высшем уровне. "Нужна нефть!" - воюют в Кувейте, Ираке. "Нужна военная база рядом с Россией!" - пожалуйста - Грузия, Польша, Прибалтика. Почему Россия? Да потому, что такое количество полезных ископаемых, расположенных на терриории нашей страны, "должно принадлежать ВСЕМУ человечеству" (читай: США). И весь мир молча смотрит, как НАТО во главе с США оккупирует полмира. Вот он, маразм. К чему он приведет?

[Anna]

. И весь мир молча смотрит, как НАТО во главе с США оккупирует полмира. Вот он, маразм. К чему он приведет?

Весь мир так же думает. Им тоже нужны наши ресурсы.

[Константин О.]

Недавно главный врач США (что-то типа министра здравохранения) сказал, что
Санта Клаус очень толстый и это негативно сказывается на психике детей.
Короче реклама нездорового образа жизни.

[Александр Васильевич]

Александр Елисеев

Искушение национал-демократией

Кругом ведутся разговоры о том, что России необходима «национально-демократическая» революция, которая только и сможет построить полноценное национальное государство.Еще более популярно требование национальной демократии, о которой сегодня рассуждают очень многие националисты. При этом вестернизация «патриотиотов» совпала по времени с национализацией либерального режима

Национал-либеральная эволюция

Сегодня стало очень модным связывать нации и национальные государства с либерализмом и демократией. Считается, что нации возникают только в эпоху т. н. «буржуазных революций». Тогда же, по мнению сторонников этой точки зрения, возникает и национальное государство. При этом часто ставится знак равенства между нацией и гражданским коллективом, нацией и гражданским обществом.

Более того, во всю уже ведутся разговоры о том, что России необходима новая, «национально-демократическая», «буржуазная» революция, которая только и сможет построить у нас полноценное, национальное государство. Вот, например, достаточно яркий образчик подобных упований: «Какой политпроект должна выдвинуть партия, желающая получить массовую поддержку среднего класса? В условиях феодально-социалистического общественного строя даже особо думать не надо — это давно известные задачи антифеодальных революций… В феодальной системе ценностей нет места патриотизму — ценится лишь верность сюзерену. У пролетариата вообще нет Отечества. Для нормального буржуя естественная идеология — национализм».

Еще более популярно требование национальной демократии, о которой сегодня рассуждают очень многие националисты. «Необходимо изменить систему самопрезентации русского национализма, — утверждает В. Соловей, — и вот в каком направлении. Русский национализм – либерален, ибо он выступает за свободу национальной жизни и свободу личности; он – демократичен, ибо выступает от имени большого народа и требует демократизации политической и экономической жизни; русский национализм – правозащитное движение, ибо защищает права русского народа; русский национализм – это настоящее гражданское общество». А далее опять следует «выкликание» революции: «Никогда и никоим образом правящий класс не подпустит русских националистов к власти даже на пушечный выстрел. Поэтому любой приход националистов к власти будет по своей сути революцией». (Материалы круглого стола «Национализм и демократия». Сайт «Товарищ»)

Некоторая популярность пресловутой «национал-демократии» есть, вне всякого сомнения, побочный эффект нашего западничества, которое охватило российское общество лет 20 назад. Точнее даже сказать, охватило оно его очень давно, просто во второй половине 80-х годов прошлого века западничество вышло на новый виток, окончившийся распадом СССР и попыткой скопировать у нас западное общественно-государственное устройство. В кругах, именующих себя «патриотами», «националистами», «державниками» и «консерваторами», сначала было принято резко критиковать демократию и европейские ценности, ориентируясь либо на «старую» Россию, либо на Советский Союз. И так продолжалось весь период правления Ельцина и первые несколько лет президентства Путина. Однако затем, где-то с 2004 года произошло некоторое переформатирование части русского национализма, в котором выделилась «демократическая» составляющая. (Мощным катализатором этого процесса стала «оранжевая революция» на Украине.) Теперь уже возникла мода на «европейство» и «буржуазный» (часто «гражданский» и «политический») национализм. Все чаще стал подниматься вопрос о том, что национально-освободительная борьба есть борьба демократическая и направлена она против «неофеодальной тирании».

Любопытно, что эта вестернизация «патриотической оппозиции» совпала по времени с национализацией либерального режима, утвердившегося у нас в 1991-1993 годах. Точнее – почти совпала, ибо последний процесс начался даже раньше – где-то с 1999-2000 годов. Власть и оппозиция («национальная») как бы пошли друг другу навстречу – пусть и в режиме «конфронтации» (хотя это еще очень большой вопрос – насколько сильная эта самая конфронтация). А, в общем-то, и те, и другие стали все больше проникаться идеями национал-либерализма, столь хорошо известного и распространенного на Западе. Просто верхи берут эту идеологию в ее консервативном варианте, а «низы» — в революционном. И если для «постельцинской» элиты такая эволюция, в целом, есть шаг вперед, то для «патриотической оппозиции» — это, конечно, шаг назад. Но в любом случае, мы видим, что западническая мифология продолжает активно распространяться и захватывать русское общественное сознание. Вот почему сегодня очень важно дать критический разбор всем этим национально-либеральным мифам.

Нация и самодержавие

Прежде всего, отметим тот факт, что нации и национальные государства возникли задолго до всяких разных буржуазных революций. Почти все ведущие государства мира сформировались именно при монархии: Англия, Франция, Германия, Россия, Китай, Япония. (Несколько особняком стоят США, которые возникли на базе противостояния монархии (английской). Вот почему они сумели обыграть все европейские демократии. Для последних демократия — надстройка, для Америки она — базис.) Кстати говоря, таким образом, монархия выполнила главную национальную задачу — она создала базис существования великих наций. И это лучшее свидетельство в пользу того, что монархия есть наиболее эффективная государственно-политическая организация, создающая базис для национального строительства.

До монархии нации еще нет, есть этнос с волей к политическому объединению (протонация). И обычно этот этнос пребывает в раздробленном состоянии, управляясь, по большей части демократически (народным собранием).

Такой порядок дел, если только здесь можно говорить о порядке, существовал на Руси в XI-XIII веках. Постоянно дробящиеся русские княжества представляли собой вечевые республики, в которых князья имели всего лишь исполнительную власть. (В Новгороде князь был наемным чиновником, который ведал вопросами обороны.)

В этом плане следует обратить особое внимание на монографию А. Ю. Дворниченко и И. Я. Фроянова «Города-государства Древней Руси» (М., 1989), в которой были приведены и систематизированы многочисленные факты назначения и смещения князей именно по решению вечевого собрания («киян», «полочан» и т. д.). При этом отметим, что авторы совершенно неубедительны, когда пытаются доказать вечевой характер русской государственности IX-X вв. Фактически единственным их аргументом являются летописные замечания о некоем особом значении городов, выступающих как субъекты правовых отношений. Данные замечания свидетельствуют лишь о том, что древнерусский город пользовался высокоэффективным самоуправлением.

Во времена первых Рюриковичей Киевская Русь была централизованным монархическим государством. Те же самые летописи ничего не говорят о господстве в то время вечевого начала, напротив, приводимые ими данные свидетельствуют в пользу практически самодержавного характера правления киевских князей. Характерны изображения на монетах той эпохи. На них Владимир Святой представлен с Константиновым, т. е. императорским Крестом в правой руке. Понятно, что представления о русском князе как об императоре не могли возникнуть сразу же после Крещения Руси, они должны были сложиться в предшествующий период.

Вывод напрашивается только один — где-то в середине XI в. силы вечевой демократии осуществили политический переворот, в ходе которого законодательная власть перешла к народному собранию, а князья стали выполнять функции власти исполнительной. Весьма вероятно, что такому развитию событий способствовало нарастание противоречий внутри династии Рюриковичей — дом киевских князей утратил сплочённость перед лицом сторонников всевластия вечевого собрания. Тогда наступили времена «феодальной раздробленности» и Русь вернулась в донациональное состояние. А ведь еще в первой половине X века посланники киевского князя при дворе византийского базилевса вполне однозначно говорили о себе – «мы от рода русского». То есть налицо была демонстрация общенационального сознания, которое сложилась в период объединения восточнославянских «племенных союзов» (субэтносов) – полян, древлян, северян и т. д.

После раскола XI-XIII вв. русское национальное государство было восстановлено «на базе» Московского княжества. Речь идет о Московской Руси, иначе называемой еще «Московией». Процесс образования этого единого русского государства совпал с восстановлением самодержавия. Именно самодержцы сплачивали разные русские земли, объединяя русский народ в эффективную, централизованную политическую организацию.

Сегодня (кстати, при активном участии многих «национал-демократов») принято всячески шельмовать Московскую Русь, представляя ее «антирусской», «азиатской» деспотией. Между тем, это было сплоченное, передовое государство с твердым правопорядком и развитым самоуправлением. Местные общины-волости имели огромные полномочия – так, администрация (воеводы и волостели) не могли судить кого-либо или предпринимать решения без воли выборных лиц, которыми являлись деревенский староста и земский пристав. Выборные от общинников составляли особый орган – земскую избу, которая функционировала при земском старосте – выборном руководителе уезда. А выбирался он крестьянами и населением городских общин.

Земский староста и земская изба заведовали городским хозяйством, разверсткой земли. Они могли обсуждать дела крестьян и посадских людей, доводя свое мнение до воеводы или же до самой Москвы. Воевода не имел права вмешиваться в компетенцию органов земского (общинного) самоуправления.

Выборные от посадской общины принимали участие в деятельности Земских соборов, являвшихся съездами представителей от русских сословий и регионов. Так, Земской собор 1649 года, по требованию представителей от посадских общин, включил в принятое им Уложение особую главу «О посадских людях».

Таким образом, мы видим, что Московская Русь была государством с высоким уровнем национальной солидарности. Все сословия там были подчинены общенациональному главе – Царю, который не позволял одной части угнетать другую (хотя, и сохранял саму иерархию, бывшую, прежде всего, иерархией служения). Характерно наблюдение, сделанное в XVII веке просвещенным европейцем, хорватом Ю. Крижаничем: «Люди даже низшего сословия подбивают соболями целые шапки и целые шубы, а что можно выдумать нелепее того, что даже простолюдины и крестьянки носят рубахи, шитые золотом и жемчугом? Шапки, однорядки и воротники украшают нашивками, шариками, завязками, шнурами из жемчуга, золота и шелка» .

Это было в «варварской» Московии, а вот, что происходило уже и в XVIII веке в «просвещенной», европейской Франции: «Всматриваясь в наши поля, мы видим, что они усеяны множеством каких-то диких животных. Когда кто-либо из них поднимается на ноги, у них оказывается человеческое лицо. На ночь они прячутся в свои логовища, где живут черным хлебом, водой и кореньями». (Жан Лабрюйер).

Как видим, русские стали нацией без всякой «буржуазной» революции – под руководством самодержавного государства.

Псевдонационализм

Да и в Европе национальное государство сложилось именно при королевском абсолютизме. Там, конечно, не было такой сплоченности, как в России (и централизация прошла не везде), но, тем не менее, нации существовали. Особенно в данном плане выделяется Франция, ставшая в XVII веке сильным централизованным образованием.

Сегодня очень распространено представление о том, что до либеральных революций все определялось верностью монарху, а не принадлежностью к нации. Между тем, сами монархи отчетливо понимали свою принадлежность к своей стране. Да, для большинства народа национальная идентичность была чем-то эфемерным – в виду небольшой грамотности, а часто и благодаря отсутствию сильных представительных учреждений – в центре и на местах. Но они, безусловно, осознавали себя поданными национального короля и жителями определенной страной, у которой был единой язык. (Нация персонализировалась в лице монарха, что выгодно отличается от демократического, абстрактного «национализма множества».)

Не было осознания себя гражданином – в том понимании, которое придавали этому термину западная буржуазия. Но все-таки, что ни говори, а именно королевская власть создала единые государства с единым языком.

К слову сказать, некоторые европейские традиционалисты (например, Ю. Эвола) довольно-таки жестко критиковали ее за это. Они считали, что европейские государи эпохи абсолютизма создали все предпосылки для триумфа антитрадиционной демократии и плутократии. По их мнению, именно националистическая и централизаторская политика эпохи позднего феодализма привела к ликвидации средневекового многообразия, ослабив аристократию и усилив буржуазию. Действительно, в борьбе со своеволием знати европейские короли попытались сделать из городов некоторый противовес высшей аристократии. Они предоставили им огромные полномочия, в результате чего город стал некоей самоуправляемой коммуной, этаким «государством в государстве». Между тем, если бы европейские монархии были последовательны в своем централизме и национализме, то они не дали бы торгово-финансовой верхушке городов такие привилегии. Они бы не позволили чрезмерно возвыситься как аристократии, так и «буржуазии» — жителям города, «бурга». (Так, собственно и поступали московские государи.) Но европейские правители непомерно усилили один из элементов средневекового многообразия и тем самым создали амбициозную прослойку торгово-денежной «знати», претендующей на политическую власть.

В борьбе за эту власть, нарождающаяся новая «знать» активно использовала национализм и патриотизм – как некое прикрытие. Но под нацией они понимали, прежде всего, «третье сословие», а точнее верхушку буржуа. Более того, после прихода к власти новые хозяева жизни попытались и всю нацию превратить в сообщество «эффективных собственников», связанных друг с другом преимущественно юридически, на основании формальной принадлежности к одному государству. (Формализация прежних, почвенных, традиционных связей нужна была для того, что легализовать самую беззастенчивую эксплуатацию, присущую западному обществу вплоть до недавнего времени). В результате на Западе возникло социально и культурно однородное, буржуазное общество, которому упомянутый выше Эвола дал весьма яркую характеристику: «…Буржуй-священник и буржуй-крестьянин, буржуй-рабочий, буржуй-«хозяин», буржуй-интеллектуал – все слилось в расплывчатую массу, где нет больше ни «верха», ни «низа».

Западная цивилизация впала в другую крайность и тамошнее общество стало однообразным, лишенным внутреннего социальное разделения. (Разделение теперь было не качественным, но количественным – материально-имущественным.) И это дало множество побочных эффектов, среди которых – потеря чувства дистанции. Европеец, отвыкший различать социокультурные типы внутри своей нации, перестал видеть различия и вовне. Его мышление становится все более глобальным, открытым для самых разных мировых влияний. Ярчайший пример – интенсивная миграции из стран «третьего мира», которая все больше размывает национальную идентичность. Но эта миграция – всего лишь часть грандиозного процесса глобализации, которая постепенно ликвидирует национальные государства и ведет дело к диктату транснациональных корпораций (ТНК). И все это стало возможным благодаря уничтожению (довольно-таки жестокому – вспомним хотя бы якобинский террор) сословных барьеров, которые прежде, при самодержавной власти королей, делали общество самобытным, многообразным и адекватным всему многообразию мира. (Нация в традиционном обществе понималась как надсословное единство: «Король это глава, и народ трех сословий – это члены, а все вместе – это политическое и мистическое тело». Ги Кокиль, XVI в.)

Процесс унификации западного общества какое-то время еще компенсировался активной колониальной политикой. Она как бы выделяла западные нации в привилегированную элиту, которая властвовала в колониях. (К. Леонтьев в свое время высказал любопытную мысль о том, что Наполеон ставил одной из целей своей экспансионистской политики компенсировать социальную однородность буржуазной Франции, превратив французов в некое единое правящее сословие.) Но в середине прошлого века Запад свернул свой колониальный проект, что вызвало обратную реакцию. Теперь уже выходцы из Азии и Африки ринулись в свои бывшие метрополии, которые обуяны политкорректностью.

Очевидно, что буржуазный национализм, утвердившийся в ходе либеральных революций, есть псевдонационализм, который, в конечном итоге только ослабляет нацию и демонтирует национальное государство. Он был нужен плутократической верхушке лишь на время, чтобы извлечь из него максимальную прибыль. А когда она была извлечена, то проект свернули и стали реализовывать новый проект – глобализации мира, превращения его в колонию ТНК.

Вот этот самый псевдонационализм нам сегодня и предлагают – под соусом «национал-демократии». Но двигаться надо совсем в другую сторону – обратно от демократии – к монархии. Только сильная, самодержавная власть сумеет сплотить русских и дать им эффективную государственно-политическую и сословно-корпоративную организацию. И вот тут уже можно будет поговорить об «антифеодальной» борьбе – естественно, в консервативном, а не в прогрессистском смысле. Только самодержавие способно успешно преодолеть самоволие новых феодалов, опирающихся на разные местнические, коррупционные кланы. И опять-таки, только оно сумеет полностью обеспечить суверенитет страны (слово «самодержавие» синонимично слову «суверенитет»), оградив его от поползновений ТНК – этих неофеодальных уделов, существующих на международном уровне.

http://www.pravaya.ru/look/15025

[Александр Васильевич]

Либеральная холера загнана в подполье. Надолго ли?
Или о «гражданском контроле», как главном таране либералов

Великая либеральная мечта

Осенью 2000 года, когда все еще мощное бандподполье в Чеченской Республике перешло к широкомасштабной террористической войне, вскоре после трагедии с подводной лодкой «Курск», с открытым обращением к российской общественности и парламентариям выступило Общероссийское движение «За права человека». Обращение с «говорящим» заголовком «Сейчас нет дела важней, чем отстоять правовые гарантии демократических свобод и добиться гражданского контроля над силовиками!», начиналось словами: «В эти тревожные дни мы считаем необходимым обратиться к нашим согражданам, к обеим палатам парламента с призывом срочно обратить внимание на две важнейшие проблемы. Это, во-первых, явно обозначившийся планомерный демонтаж всей системы правовых гарантий демократических свобод. На смену изнурительной осаде демократических завоеваний пришла пора таранных ударов. После сокрушительной атаки на федерализм, травли «Медиа-Моста» и вбрасывания в Госдуму целого пакета законодательных инициатив, резко ограничивающих гражданские, политические и социальные права, настал черед целого вала антидемократических ведомственных актов».

Далее следовал перечень как «преступлений» центральной власти, так и ее еще более злодейских, но пока не реализованных намерений, после чего авторы обращения подводили аудиторию к следующим выводам: «Уже очевидно, что война в Чечне стала лабораторией всероссийской диктатуры. Если общество не хочет очень скоро оказаться в условиях военно-полицейского режима, война должна быть срочно остановлена путем политического диалога с президентом Масхадовым.

…Наша армия, наш генералитет стали слишком опасны для нашей страны. Отсутствие в течение последних лет взыскательной критики положения в вооруженных силах привели к самым чудовищным последствиям. Общество просто для самосохранения обязано взять армию под контроль.

…Мы полагаем преступным взвинчивать военный бюджет, пользуясь трагедией "Курска" для милитаризации страны - ведь каждый миллиард, выдранный для ВПК - это голодные дети, обесточенные операционные, холодные школы… Очевидно, что и 100% бюджета, закаченные в наши коррумпированные, разложившиеся, имперские по своей сути, вооруженные силы, не возродят российской армии. Как не возродила ее "победоносная" война в Чечне. При любых преобразованиях вооруженных сил необходимо трезво оценивать, что и в ближайшее десятилетие у России не будет противника, который нуждался бы в глобальном стратегическом сдерживании…».

Эта цитата, хоть и достаточно длинная, тем не менее, хорошо демонстрирует аргументы сторонников гражданского контроля. Надо сказать, что они мало изменились с того момента, когда в конце ХIХ века впервые прозвучали требования такого контроля. Сразу оговоримся, что она была рождена в стенах либерального лагеря, и в ее основе лежит несколько видоизмененная идея демократии о контроле общества за деятельностью исполнительной власти через избранных народом представителей.

Отличие заключается в том, что нынешние либералы уже не довольствуются общим контролем над исполнительной властью, в том числе и в сфере обороны и государственной безопасности. Они считают необходимым существование еще и дополнительного, непосредственного контроля над этими органами.

Необходимость этого мотивируется тем, что армия имеет тенденцию превращаться в замкнутую касту, в государство в государстве. Примечательно, что те же самые либералы выступают против народной армии, предпочитая ее профессионализацию в то время как это способствует развитию ее корпоративной замкнутости. Либералы считают, что генералы больше озабочены личной выгодой, чем вопросом повышения обороноспособности, что без действенного гражданского контроля силовые структуры впадают в коррупцию, застой, и начинается стагнация.

«В средние века во время чумных эпидемий и в менее давние эпохи «холерных бунтов» чернь избивала лекарей и докторов, видя в истреблении врачей, якобы разводящих заразу, средство избавиться от беды. «Интеллектуальная чернь» XX века, так называемые пацифисты, а также руководящая и в то же время руководимая этой чернью ярмарочная дипломатия, видят в роспуске армий средство избавиться от войн. По их мнению, наличность вооруженной силы является причиной зла: кровожадные генералы, чающие отличий, «пушечные короли», жаждущие барышей, вовлекают страну в военную авантюру.

Таков убогий трафарет «демократическо-пацифистского» мышления. Эта точка зрения оратора, митингующего с бочки перед толпой невежественной черни, сделалась официальной доктриной «передовых демократий», эпохи демократического маразма. Бесспорно, с той же точки зрения следует избить врачей и закрыть аптеки, чтобы избежать болезней, упразднить семафоры и стрелочников, чтобы избежать железнодорожных крушений». – Так верно характеризовал образ мышления либеральных «контролеров» выдающийся русский публицист Антон Керсновский.

Антивоенная составляющая идеи «гражданского контроля», даже если не оглашается, то обязательно присутствует. Ведь, собственно говоря, и сам изначальный ее посыл предполагает недоверие к военным, которые самим своим существованием, по мнению либералов, несут угрозу свободе и «гражданскому обществу».

Любопытно, что в Нидерландах, имеющих репутацию ультра-либерального государства, военнослужащим и даже полицейским запрещено входить в форме в учебные заведения, дабы не оскорблять учащихся ее видом! Это кажется диким абсолютному большинству наших сограждан, но вполне понятно и созвучно российским либералам, которые в силу своей политической активности уже успели навязать обществу ряд своих идей, в том числе и необходимости контроля над армией и другими силовиками. Как известно, кроме силовых структур существует масса других институтов, роль которых не менее значима в жизни государства и нации. Но требование контроля обращена только к силовикам, в чем же причина?

«Достаточно самого беглого взгляда на историю развития человечества, чтобы установить, что между армией и народом существует строго выраженная, почти математическая зависимость. Действительно, во все времена вооруженная сила являлась показателем не только племенных, но духовных и культурных особенностей народов. И в зависимости от того, допускалась ли эта вооруженная сила только как неизбежная терпимая необходимость или, наоборот, составляла ли она предмет высшего внимания и забот, - народы или влачили культурную нищету и, наконец, сходили со сцены, уступая место другим, или развертывали во всю мощь свою жизнеспособность и воздвигли Империи. «Каждый народ достоин своей истории», каждый в самом себе носит залог рабства и бесславия или свободы и величия». – пояснял военный писатель, участник Первой мировой и гражданской войн, полковник Генштаба Русской императорской армии Алексей Мариюшкин.

Действительно, силовые структуры являются основой и оплотом, становым хребтом и главным залогом суверенитета и общественной безопасности любого национального государства. И, как показывает, опыт последних лет, даже контроль над СМИ и финансами, еще не обеспечивает 100-% контроль над государством, если не охвачены армия и другие силовые структуры.

Созидание или разрушение

Иными словами, и в наши дни значение силовых структур в жизни государства трудно переоценить. Собственно, в этом никто и не сомневается, как и в необходимости контроля над ними. История человечества знает примеры, когда оказавшись бесконтрольными Вооруженные силы, из главного стабилизирующего фактора в жизни государства в источник угрозы государственному суверенитету и общественному спокойствию. Достаточно вспомнить римских преторианцев эпохи упадка Империи, турецких янычар на закате их существования, армии многочисленных «банановых республик» Латинской Америки и Африки. Именно поэтому, имея перед глазами эти примеры, любое уважающее себя государство закладывает при строительстве Вооруженных сил несколько уровней контроля над ними. Это и обычная армейская «властная вертикаль», непосредственно подотчетная верховному главнокомандующему – обычно президенту или монарху. Она же находится под контролем главы правительства (премьер-министра) через министра обороны, входящего в состав кабинета. То же самое в равной степени относится и к другим силовым структурам. Кроме того, во многих странах существует Совет безопасности, также контролирующий деятельность силовиков. К этому следует прибавить военную контрразведку и военную прокуратуру. В том случае если все эти структуры, или хотя бы их часть работают, как положено, ни о какой бесконтрольности речи быть не может.

Но для либералов этого не достаточно. Дело в том, что существующие органы контролируют лояльность ВС данному государственному строю, их обороноспособность и эффективность, соблюдение командованием и военнослужащими уставов и законов государства и так далее. Но никто не контролирует силовиков на предмет их преданности либеральным идеалам и «общечеловеческим ценностям «гражданского общества». Собственно, никакие другие аспекты либеральные правозащитники контролировать не в состоянии, по причине своей некомпетенции в вопросах военного строительства.

Можно назвать эти стремления и по-другому: под видом «гражданского контроля» они намереваются внедрить в среду силовиков иную мораль и иные принципы функционирования всей системы. Собственно говоря, мы это уже проходили. Требование «гражданского контроля» настойчиво начали звучать в годы русско-японской войны, которая, по утверждению генерала Бориса Штейнфона, «оказала значительное и сложное влияние на дальнейшие судьбы Российского государства. В политическом отношении она умалила престиж нашей Родины и вызвала революцию 1905 года. В свою очередь, эта последняя была использована левыми партиями и либеральной русской интеллигенцией как фактор, питавший дальнейшие революционные настроения. …В тот период национальные импульсы крайне ослабели, а инстинкт государственности переживал полосу тяжелого кризиса».

Требования либеральных и революционных организаций того времени вполне ложились в контекст обращения движения «За права человека», прозвучавшего через сотню лет и приведенного выше. Следующий шаг удалось реализовать в годы Первой мировой войны, когда заработали различные думские комитеты и комиссии по вопросам обороны. Их реальное влияние на боеспособность сражающейся русской армии оценивается в историографии по-разному. Так, если сами думцы в своих мемуарах придают этим структурам решающее значение в налаживании воинских поставок и стабилизации фронта, то генералы высказывают по этому вопросу серьезный скепсис. Но по-настоящему реализовать свои планы либералам и революционерам удалось только после свержения монархии.

Комиссары в пыльных шлемах

Одним из первых шагов пришедшего к власти после февральской революции стало установление «гражданского контроля» над воюющей армией. В части и соединения были направлены комиссары временного правительства, главной задачей которых было выявление «контрреволюции» в войсках и борьба с ней. Под видом «гражданского контроля» в войска проникли эмиссары либерально-демократического движения, многие из которых к тому же были членами масонских лож, или работали на иностранные разведки, в том числе на германскую и австро-венгерскую. Одновременно с этим практически неограниченный доступ к солдатским массам получили агитаторы и представители революционных партий. Повсеместно в воинских частях и подразделениях по их наущению стали создаваться «органы самоуправления» - солдатские советы. Очевидец тех событий генерал-лейтенант Александр Геруа писал: «Возникновение гражданской войны с расчетом на ее успех может начаться в условиях настоящего времени только с попутным разложением регулярной армии. Иначе, как революция 1905 года в России, восстание будет неизбежно подавлено огромною вооруженною массою нынешних полчищ, находящихся в руках правительств. Вот почему все усилия политических партий, сторонниц прямого действия, на первом месте их программ стоит разложение существующих армий. То, что не удавалось им в течение долгого мирного времени перед последнею войной (1914 года – прим. С. С.), то помогло сделать всеевропейское побоище, первой жертвой которого сделались профессиональные кадры. Теперь легче, чем перед войной, пропаганде внедриться в толщу войск. Описывая такую работу в рядах русских войск, один из участников этих операций говорит: «Разложение наших частей велось по строго разработанной системе».

Результатом военной политики, в том числе и «гражданского контроля» в рядах русской армии стало то, что она менее чем за год полностью прекратила свое существование: толпы деморализованных бывших солдат бросили фронт и хлынули в тыл.

Пришедшие к власти большевики первоначально пытались создавать новую армию на добровольной основе, с опорой на революционный энтузиазм. Но очень скоро стало ясно, что без регулярной армии не обойтись. И при ее создании была использована сохранившаяся база Императорской армии, как материальная, так и кадровая. Но при этом была также заимствована идея Временного правительства – военные комиссары. Военный историк и теоретик Арсений Зайцов так описывал этот процесс: «Для того же, чтобы примирить необходимость привлечения в новую армию старых офицеров с недоверием к ним, с 1918 года в армии был введен политический контроль над командным составом в лице военных комиссаров при каждом командире. Приказ Троцкого в 1918 году окончательно узаконил это двоевластие в командовании, поставив во главе каждой войсковой части дуумвират: командир-комиссар, а для высших командных инстанций, начиная от армий, политический контроль был выражен еще резче созданием при командующих армиями особых «Революционных военных Советов».

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

Либеральная холера загнана в подполье. Надолго ли?
Или о «гражданском контроле», как главном таране либералов

(Окончание)

Создание политического контроля над командным составом, являясь несомненным организационным абсурдом, политически, однако, позволило советской власти широко использовать для своей новой армии специалистов в лице офицеров старой русской армии».

Большевистские комиссары, также как и их предшественники осуществляли политический контроль над военным контингентом, руководствуясь, правда, не либерально-демократическими, а иными ценностями. То, что Красная армия не только не развалилась, но и сумела победить в Гражданской войне, говорит о том, что перед красными комиссарами стояли диаметрально противоположные задачи, чем перед их демократическими коллегами. Те стремились разрушить «самый страшный бастион царизма», а эти, используя его обломки, создать новую армию.

Но то, что было применимо для войны гражданской, полупартизанской, где красноречие агитатора значило подчас больше, чем академическое военное образование, явно не годилось для современной войны против регулярной армии. Военная несостоятельность института комиссаров, наличия фактического двоевластия, осознавался, конечно же, и самими большевиками. Однако отказаться от нее они решили только после того, как большая часть старых офицеров, была заменена командирами, подготовленными на советских курсах. Решение о постепенном переходе к обычному принципу единоначалию было принято уже в 1925 году.

Любопытно, что нечто подобное происходило и в Иране после свержения шахского режима. Тамошние революционеры вскоре после начала войны с Ираком опытным путем убедились, что комиссары и агитаторы не заменят кадровых командиров, а «стражи исламской революции» - регулярную армию.

Вьетнамские уроки

Как показывает практика, требования «гражданского контроля» звучат особенно настойчиво, когда армия ведет войны, не слишком популярные в обществе. Красноречивым примером можно считать события, развернувшиеся вокруг войны США во Вьетнаме. Америка вступила в войну с Северным Вьетнамом при Линдоне Джонсоне. Надо сказать, что будучи вице-президентом, он выступал против наземной войны, но, заняв президентский пост, изменил свое мнение. Во время своей президентской кампании 1964 года Джонсон обещал не посылать американских солдат воевать во Вьетнам, однако уже строил планы по ведению войны. Впрочем, можно предположить, что Джонсон был искренен в своих обещаниях, однако вынужден был что-то предпринять, так как к 1964 году прокоммунистические силы побеждали во Вьетнаме. В июле того же года Джонсон направил во Вьетнам 5 тыс. солдат. К концу его президентского срока численность американцев, сражавшихся с Вьетконгом, составляла 537 тыс. человек.

Следует отметить, что никакой серьезной работы по подготовке американского общественного мнения к принятию войны не велось. Напротив, в это время практически не было сделано ни одного существенного заявления, в котором призывали бы американскую общественность к войне. Джонсон не хотел обременять население военными тяготами, он считал, что можно иметь «пушки и масло», то есть увеличивать затраты на оборону, вести войну без нанесения ущерба развитию мирной жизни и экономики. После инцидента в Тонкинском заливе, когда северовьетнамцы обстреляли американские эсминцы, Конгресс США принял резолюцию, обеспечивавшую президенту свободу действий во Вьетнаме.

В период с 1964 по 1967 гг. у Джонсона появилось множество критиков и оппонентов. Недовольство его политикой росло также среди студентов. Особенно острой критике президент подвергался в подпольной прессе. По всей стране студенты протестовали. Одним из самых ярких протестов стал октябрьский марш 1967 года на Пентагон. Протестанты выступали, прежде всего, против военной политики Джонсона во Вьетнаме. Лейтмотивом всех этих выступлений являлся так называемый кризис доверия, вызванный тем, что на выборах Джонсон позиционировал себя как «мирный кандидат», а также кризис непонимания между сторонниками и противниками войны. Между тем, участие американцев в боевых действиях во Вьетнаме, и, соответственно, потери росли.

И только тогда Линдон Джонсон развернул широкую PR-кампанию, которая призвана была убедить Конгресс, прессу и общество в том, что в войне наблюдается прогресс. Но было уже поздно: Джонсону посоветовали «указать на свет в конце туннеля вместо сражений, смертей и опасности». Джонсон вызвал в Вашингтон командующего американскими войсками во Вьетнаме генерала Уильяма Уэстморленда, который должен был отстоять американскую политику в войне. Назвав своих оппонентов «непатриотичными», Уэстморленд вызвал бурную реакцию со стороны конгрессменов, занимавших антивоенные позиции. В том же 1967 году генерал предстал перед совместным заседанием Конгресса, где ему пришлось защищаться. Тем не менее, везде цитировались слова Уэстморленда: «Мы достигли важной точки, когда уже виден конец». То же генерал сказал и на пресс-конференции, показанной по телевидению. Все заявления сводилось к тому, что положение дел во Вьетнаме улучшается. Очень вероятно, что PR-кампания Джонсона возымела бы успех среди значительной части общества, не случись катастрофа, разрушившая все планы Джонсона и заставившаяся его отказаться от выдвижения на второй срок. В 1968 году произошло Новогоднее наступление, когда северовьетнамские войска атаковали более 100 городов в Южном Вьетнаме, включая 35 из 44 столиц провинций, включая Сайгон, в котором партизаны проникли на территорию американского посольства. Эта операция, стоившая северовьетнамцам огромных потерь, не принесшая им никаких военных успехов, тем не менее, имела колоссальное пропагандистское значение. После нее уже практически никто в США не верил не только в «улучшение» ситуации, но и в способность американской армии победить.

В результате положение, в котором оказались вооруженные силы США в своей собственной стране, можно было назвать по-настоящему катастрофическим. Их окружала сплошная стена абсолютного недоверия и враждебности. Реальные и вымышленные военные преступления, без которых, к сожалению, не обходится ни одна война, совершенные американцами в Индокитае раздувались СМИ и переносились на всех, кто носил военную форму США. «Джи-ай-эй, джи-ай-эй, скольких ты убил детей?», - такой речевкой встречали в США любых военных, в том числе и тех, кто никогда не был во Вьетнаме. В действующей армии появились признаки деморализации – отмечались факты дезертирства, наркомания стала обычным явлением. СМИ, политики, общественное мнение видело в военном командовании некомпетентных, коррумпированных и кровожадных чудовищ. «Контролировать» армию рвались все кому не лень, начиная от конгрессменов, кончая правозащитниками и активистами политических организаций. Антивоенные, а вернее антиармейские и антигосударственные митинги собирали сотни тысяч участников. В воздухе отчетливо пахло революцией. Противники либеральных и революционных идей были в страхе и растерянности. Но сменивший Джонсона на посту президента Никсон сумел использовать сложившуюся ситуацию, в том числе и тревогу законопослушной части общества. Американский историк Шлезингер писал по этому поводу: «Вера в постоянный и всеобщий кризис, страх перед коммунизмом, вера в долг и право США вмешиваться в любой части мира породили невиданную централизацию решений по вопросам войны и мира в руках президента. Вместе с тем, произошло беспрецедентное отстранение других правительственных ведомств, конгресса, прессы, общественного мнения от принятия этих решений. Длительная война во Вьетнаме усилила тенденцию, как к централизации, так и отстранения. Таким образом, имперское президентство выросло за счет конституционного порядка... И по мере того, как оно поглощало традиционное разделение властей в сфере внешней политики, оно начало стремиться к эквивалентной централизации власти и во внутренней политике».

Шлезингер вполне обоснованно определил президентство Никсона как «имперское». При Никсоне процесс усиления президентской власти за счет прерогатив законодательной пошел ускоренными темпами. После переизбрания в 1972г. под видом реорганизации федерального аппарата исполнительной власти Никсон и его окружение попытались сделать шаг к единоличному режиму правления, а именно ввести ключевые посты в состав президентского аппарата, то есть сделать надведомственными и вынести их из-под контроля Конгресса, заметно ограничить конституционную «власть кошелька» Конгресса. Были развернуты чистка в администрации и противозаконные гонения на неугодных карьерных чиновников, попытались жестоко подчинить себе ФБР и ЦРУ. Сам Никсон поплатился за свои действия по централизации власти, но взятый им политический курс был продолжен.

Таким образом, из политического кризиса, вызванного Вьетнамской войной, американская государственность вышла укрепившейся. Что касается армии, то американцы не стали вводить институт комиссаров, или пускать в казармы «солдатских матерей». Добившись от Конгресса повышения военного бюджета, они перешли к комплектованию армии на профессиональной основе, что практически 100-% гарантировало их от повторения «вьетнамского синдрома». Ведь даже в случае больших потерь государство всегда имеет возможность сказать: «Они за это получали деньги и шли в армию добровольно». Таким образом, и интересы государства соблюдены, и либералы довольны. Хотя, строго говоря, профессиональная армия, спаянная традицией и корпоративной солидарностью, куда опасней для любых «улучшителей» жизни, будь то либералы, будь то революционеры.

Хранительница национального духа

Опыт ХХ века и начала нынешнего свидетельствует, что либерализм имеет своей целями отнюдь не повышение благосостояния граждан, их защищенности, или создание условий для их полной самореализации.

Все, без исключения, европейские (и не только) «революции» последних лет вели не к установлению «демократии», а к фактическому разрушению национальных государств путем постепенного и максимально безболезненного (незаметного для большинства народа) отъема рычагов правления у национальных элит. Затем рычаги передавались вскормленным европейскими идеологами «демократии» «общечеловекам», иванам-не-помнящим-родства, людям с безнадежно атрофировавшимся национальным чувством. Делалось это не ради установления «демократии», «свободы» и примата «прав человека». Это была простая ликвидация системы власти, мешающей продвижению интересов кукловодов - транснациональных корпораций и подвластных им институтов США и ЕС. Не благополучие той или иной нации, которое немедля последует за свержением «антидемократического режима», «попирающего права и свободы», а неизбежное разрушение национального государства с последующей заменой его государством либеральным – вот главная и единственная цель подлинных вдохновителей разного рода цветных революций!
По мнению большинства мыслителей прошлого и современности, либеральная идея – это полная и безусловная антитеза идее национальной. Либерализм не признает права человека на принадлежность к определенной нации, права осознавать себя частью какого-либо народа, права иметь Родину. Он отрицает само понятие «государственный суверенитет», навязывая государствам, подпавшим под его влияние, доктрину «ограниченного национального суверенитета». Либерализм видит в человеке лишь «экономическое животное», а в человеческом обществе – орду «новых кочевников», людей без флага и Отечества, следующих исключительно своим инстинктам. Не удивительно, что одним из главных противников либералов является армия, защитница суверенитета, хранительница боевого национального духа, народной героической традиции. То есть, не только как физическая сила, но и духовная. Отсюда и настойчивые стремления «взять под контроль», «реформировать», «гуманизировать» армию.

Ведь как показала история: если гибнет армия, неизбежно рушится государство. Поэтому контролировать Вооруженные силы, полицию и государственную безопасность, а равно их модернизацию, должны люди компетентные, облеченные ответственностью и самое главное, политически не ангажированные.

Сергей Спиридонов

http://www.segodnia.ru/index.php?pgid=2&partid=13&newsid=5569

[Александр Васильевич]

Протоиерей Димитрий Смирнов: "То, что полезно русскому народу, либералам вредно"
По мнению известного священника, протесты либералов против профилактики наркомании не заслуживают никакого внимания…



"Любые меры, направленные на сохранения жизни и здоровья наших граждан, особенно молодежи, можно только приветствовать. На критику наших либералов вообще не стоит обращать внимания. Проплаченный либерализм, а наши либералы представляют именно эту разновидность либерального движения, не заслуживает такого внимания. Потому что если бы они были настоящими либералами, они также реагировали бы и на введение, например, биометрических данных. А так у них какой-то точечный либерализм получается", – заявил в интервью "Русской линии" руководитель Синодального отдела Русской Православной Церкви по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями протоиерей Димитрий Смирнов, комментируя выступления оппозиционных молодежных движений против обязательного тестирования студентов на наркотическую зависимость.

Как заявил заместитель директора Федеральной службы России по контролю за оборотом наркотиков (ФСКН) генерал-полковник Владимир Зубрин, обязательное тестирование студентов на употребление наркотиков может быть введено в 2008 году в Москве, передает РИА Новости. "С инициативой о введении такого тестирования совместно выступили столичное управление ФСКН и правительство Москвы. Думаю, в следующем году законопроект будет принят", – сказал он. Зубрин напомнил, что такой законопроект разработан в рамках закона Москвы "О профилактике наркомании". По его словам, пока тестирование на наркотики планируется проводить только среди студентов, школьники его проходить не будут.

В настоящее время в МГТУ имени Баумана уже несколько лет проходит эксперимент по тестированию студентов. Ежегодно тест сдают более 2 тысяч человек, сообщил начальник отдела межведомственного взаимодействия в сфере профилактики УФСКН Москвы Петр Ленков. "Мы уже рекомендовали столичным вузам включать в договора на обучение пункт об обязательной проверке на наркотики в рамках всеобщей диспансеризации студентов", – сказал он.



Между тем, лидер оппозиционного движения "Оборона" Олег Козловский выразил уверенность в том, что реальной пользы от таких тестирований не будет, передают Грани.Ru. По его мнению, обязательное тестирование станет "унизительной процедурой". "Это мера, если она будет принята, ярко покажет, что у нас в стране отношение к молодежи как к второсортным людям, не имеющим прав. Трудно представить себе, что будут в обязательном порядке проверять чиновников на употребление наркотиков", – сказал Козловский.

Лидер молодежного "Яблока" Илья Яшин также скептически относится к подобной инициативе и считает, что бороться с наркоманией нужно более "деликатно". "Мне кажется, что тестирование станет некоторым репрессивным механизмом, пусть даже против людей, которые страдают наркотической зависимостью. Всеобщее тестирование напоминает советские времена в худшем смысле этого слова, проблему это не решит", – сказал лидер молодежного "Яблока". По мнению Яшина, введение подобной меры будет стимулировать коррупцию.

Комментируя эти выпады либеральной молодежи, протоиерей Дмитрий Смирнов заявил, что "либералы в нашей стране никого не представляют". "За них никто не голосует, они никому в нашей стране не нужны. Если в их сентенциях будет содержаться конструктивный элемент, то мы будет готовы их выслушать. Однако сейчас получается так, что то, что полезно нашему народа, либералу вредно. Вот интересно, когда США и Великобритания в обязательном порядке собирают биометрические сведения и заставляют каждого гражданина, въезжающего в эти страны, сдавать отпечатки пальцев, то это не угроза тоталитаризма? А когда мы хотим проверить, кто из студентов уже стал наркоманом для его же пользы, то это возврат тоталитаризма. Как это объяснить? Как говорил известный персонаж отечественной истории, "это нонсенс", – заключил отец Димитрий.

Русская линия

http://www.rusk.ru/newsdata.php?idar=176136

[Андрей]

Антропологический расизм «либеральных ценностей»

Сегодня в правящих кругах Российской Федерации вновь звучат слова «либеральные ценности» и даже «рыночные ценности», сильно подзабытые за время правления Владимира Путина. В связи с этим вновь и вновь возникает вопрос: а что, собственно, такое «либеральные ценности» и какова их природа?

Сегодня в правящих кругах Российской Федерации вновь звучат слова «либеральные ценности» и даже «рыночные ценности», сильно подзабытые за время правления Владимира Путина, который, по крайней мере, публично, хотя в целом его правительство было правительством «министров-капиталистов», заявлял о приоритетах государственности и патриотизма, что привело к невиданному взлету популярности уходящего Президента. Тем более непонятен, на первый взгляд, вираж российского руководства, сопровождаемый к тому же откровенным возвратом к монетаристскому экономическому курсу 90-х годов. В связи с этим вновь и вновь возникает вопрос: а что, собственно, такое «либеральные ценности» и какова их природа?


Профессор С. Г. Кара-Мурза пишет в журнале «Русский Дом»: «На западе либеральные ценности возникли в ходе катастрофической религиозной революции, получившей название Реформации. Какого масштаба это была катастрофа, видно из того, что Германия в ее ходе потеряла 2/3 населения. Основанное на либеральных ценностях социально-философское учение, излагавшее принципы «правильного» общественного строя и получившее название «либерализм», в наиболее полном виде сложилось в Англии, а в самом чистом виде воплотилось в США, где меньше было влияние традиций. Там либеральные ценности можно было утверждать на чистой площадке, расчищенной от местного населения. Россия со времен Ивана Грозного (на самом деле – значительно раньше, более того – никогда – В.К.), когда на Западе как раз заполыхала Реформация и до наших дней не была либеральным государством. Россия – многонациональная цивилизация, ядро которой составляет русский народ с очень ясными и высокоразвитыми представлениями о мире и человеке, о добре и зле <…> Таким образом, вот главное основание для раскола и кризиса в России: правящий слой пытается перестроить все бытие России в соответствии с либеральными ценностями, а подавляющее большинство населения этих ценностей не принимает и продолжает следовать своим ценностям, которые сложились за много веков <…> Но для нашей судьбы в принципе неважно, ломают устои России под знаменем либерализма искренне или ради воровства. Главное, что никаких шансов успешно завершить эту «реформу» нет. Не было в истории случая, чтобы успешно прошла реформа, противоречащая главным ценностям народа и изменяющая само ядро ее культуры».


На самом деле либеральные реформы затеяны были не «искренне» и не «ради воровства», хотя у кого-то были, естественно, и такие намерения. Главная их цель – уничтожить русский народ как таковой, оставив от него смешанную с другими этносами часть как более «воспитуемую». Речь идет о сознательном антропологическом расизме, в котором разговоры о «цивилизации белой расы» – лишь прикрытие для древнейших исторических целей совершенно иных сообществ.
Сам англосаксонский либерализм возник во многом вследствие того, что, начиная с XI века Британские острова постепенно заселялись выходцами из разбитого Киевской Русью Хазарского каганата, которые составили значительную часть британской аристократии. Именно эти группы под видом т.н. «огораживаний» сгоняли с земель и физически уничтожали значительную часть англосаксов, а затем уже англосаксы аналогичным образом уничтожали местное население Северной Америки.


Если «гайдаровские реформы» были первым актом невоенной операции по «расчистке русского пространства», то сегодня мы стоим перед новым этапом: выселение русских из городов под предлогом «неплатежеспособности» – спустя несколько веков английские «огораживания» продолжаются. После восьмилетнего «путинского перерыва», в который как в начало выздоровления поверили многие, в том числе и автор этих строк, «заседание продолжается».


С. Г. Кара-Мурза: «Свою приверженность ценностям иной культуры и цивилизации наши реформаторы оправдывают тем, что якобы либерализм – высшее достижение мировой культуры, что он основан на общечеловеческих ценностях и отвечает «естественным» потребностям человека. А Россия, мол, уклонилась от столбовой дороги цивилизации, и теперь ей приходится расплачиваться за свою ошибку и наверстывать упущенное через болезненные реформы».


Новая «либеральная война» принесет еще более страшные последствия: Россия будет разделена на множество зон-резерваций (через сепаратизм и «регионализм»), причем крупные города освободят от русского населения и заселят новыми «хозяевами» – и отнюдь не только и не столько с Кавказа и из Центральной Азии, начнется массовое вымирание, беспредел и «война всех против всех»…


Но чтобы увидеть все это, надо прежде всего понять, что из себя представляют сами по себе «либеральные ценности», каков их генезис?


Один из создателей современного либерализма Фридрих фон Хайек писал: «Либерализм интересуется функционированием правительства и прежде всего ограничением его власти. Демократию интересует вопрос, кто направляет правительство. Либерализм требует ограничения всякой власти, в том числе и власти большинства». Парадоксально, но это полностью совпадает с идеей «отмирания» государства, высказанной В. И. Лениным в 1917 г. («Государство и революция»), от которой затем решительно отказался И. В. Сталин в 1938, на XVIII съезде ВКП(б), что по существу было «контрреволюционным белым переворотом», пусть и под красным флагом.


Почему, собственно, умаление государства провозглашается «ценностью»? Само понятие «ценностей», не будем забывать, появляется по мере перехода от традиционного общества к «обществу модерна». Традиционный мир этого понятия не знает и знать не может. В нем все, собственно, одновременно (точнее – одноименно, ибо и линейно-дискретного времени оно не знает), безценно и не имеет цены вообще. И прежде всего это касается самой человеческой жизни. Традиционный человек знает, что она не начинается с физического рождения и, быть может, даже зачатия (по крайней мере, в замысле Божием) и не заканчивается физической смертью, каковая не является для человека фатальностью и абсолютным злом. Жизнь безконечна и абсолютна. В русских деревнях, да и не только в деревнях, а в любой православной семье до начала ХХ века говорили «Бог дал – Бог взял». Дать и взять можно нечто, не появляющееся из ничто, а только то, что есть. Абсолютно есть. Поэтому никакого вопроса о «праве на жизнь» – фундаменте всех остальных либеральных свобод – не возникает, а соответственно, не возникает вопроса ни о каких иных. «Либеральные ценности» возникают по мере умаления веры в Бога-Жизнодавца. «Право на жизнь» от зачатия до смерти – у католиков, затем – от рождения до смерти – в уже секуляризованном после французской и американской революций обществе. И далее – «неотъемлемые права человека», получающие на Западе дополнительное обоснование в «христианском персонализме», связанном с пониманием человека как образа и подобия Божиего, но невозможном по определению: «персона» по-гречески есть маска актера (лицедея) и заведомо не имеет никакого отношения к образу и подобию. Все же остальные т.н. «неотъемлемые права человека и гражданина» вытекают из принципа конечности человеческой жизни (если она конечна, то «бери от жизни всё» – формула «бытоустроительной партии», по выражению преп. Серафима Саровского). В перспективе же безконечности жизни вопроса о нарушении прав человека не может возникать вообще – они рассматриваются как «искупление» совершенных грехов и даже полезны sub speciae aeternitatis. В этом свете, кстати, рассматривается сотериологический смысл царского гнева и наказания в письмах Царя Иоанна Васильевича Грозного к князю Андрею Курбскому.


Россия сохранялась как традиционное общество едва ли не до конца 80-х годов ХХ века: отклонения «петербургского» и «советского» периодов практически не затронули «народной толщи» и касались только аристократии и буржуазии – в первом случае, интеллигенции – во втором. Но перевод православного сознания в безсознательное у большинства русского народа сделал его в принципе беззащитным перед наступлением инородной и иноприродной стихии и породил отсутствие сопротивления внедрению «либеральных ценностей»: нас «взяли голыми руками». При этом промыслительно не было и католико-протестантской почвы для компромисса. Как «введение христианства» было массовым и почти мгновенным, так же и «введение либерализма». При том, что последнее, в отличие от первого, привело к массовой и мгновенной духовной смерти народа и началу его физического вымирания – столь же массового. А отсутствие протестантских традиций, необходимых для возникновения капитализма, сразу же бросило абсолютно дезориентированный русский народ в объятия не действительного либерализма, а пародии на него, т.е. уже пародии на пародию.


Привыкший к «отеческой стесненности» (К.Н.Леонтьев) сначала царской, а затем советской властью, русский народ начал или спиваться и «бомжевать», или легко предавался власти абсолютно нового уже всемирного явления – неототалитаризма транснациональных компаний, корпораций и банков. Вот что пишет один из блоггеров в «черновике» под названием «Неототалитаризм», главную угрозу которого он видит не в государстве, а в деятельности корпораций: «21 век дает корпорациям, желающим взять тотальный контроль над обществом, новые возможности: системы слежки за каждым членом общества, возможность моделировать информационный поток, окружающий каждого человека. Но существует и другой эффект, определяющий вид НТ. При мощной массовой иллюзии, которая будет создаваться неототалитарными корпорациями, их члены сами будут погружены в эту иллюзию. Поэтому такого недостатка «ретрототалитаризма», как несоответствие декларируемых ценностей образу жизни элиты, не будет. Основной ценностью неототалитаризма общества будет соответствие шаблону «идеального гражданина». Следовательно, и рекрутинг элиты будет осуществляться из «идеальных граждан» и основной задачей правящих кругов будет поддержание «правильности общества». Если рассматривать экономику НТ, то основные продукты производства — это средства контроля и товары престижа. Со средствами контроля понятно. А товары престижа могут быть разные: от предметов религиозного культа до космических кораблей».


О «предметах религиозного культа» следует сказать особо. Речь идет о «гламурном христианстве» и «гламурном православии» и даже, порой, «гламурном старообрядчестве». О том, что Виктор Пелевин назвал «солидный Господь для солидных господ». Об определенном стандарте религиозного поведения, из коего исключаются не только мистические области, но даже и «неудобные» для современного общества элементы чистой христианской традиции, такие, например, как запрет на зрелища или банковский процент. При этом декларируется верность «чистоте идеи» и «борьба с ересями» (реальными или вымышленными), под которой понимается противодействие живой философской, политической или художественной мысли. Не исключено, что на очереди «гламурный ислам», «гламурное язычество» и даже «гламурный сатанизм». При этом «в наши дни признаком эволюции общества к НТ-типу является “запрет на идею”. Многие государства уже сейчас декларируют запрет на дискуссию по определенным темам». В Европе и США это, в основном, темы Второй мировой войны, национал-социализма, «холокост» и «еврейский вопрос». У нас – «сталинские репрессии» и особенно смысл событий 1937 года. А также, как ни странно, внимание к докаролингской истории в Европе (тоже сознательно идиотизируемой в духе Дэна Брауна) и к «докиевскому периоду» истории Руси – у нас. Этого не сказано в «черновике», это мы уточняем и дополняем.


Интересно при этом, что автор выделяет «государства, имеющие вектор развития к НТ-типу: США, Россию, ФРГ, Великобританию». Мы полагаем, однако, что «неототалитаризм», как и классический тоталитаризм, прежде всего коммунистического толка, невозможен «в отдельно взятой стране» (СССР был русско-национальной коррекцией коммунизма) и приведет к объединению этих стран, подготовку которого осуществляют уже сейчас «эффективные менеджеры» на постах президентов или премьер-министров этих стран (включая Россию).


Речь при этом идет уже не о модерне, а о постмодерне, причем для России это даже не постмодерн, а, по определению А.Г.Дугина, «археомодерн», соединение пародии на традицию с пародией на модерн (в первом приближении, «совка» в дурном смысле этого слова и донельзя измененного «православия» с полукапитализмом и дурного вкуса гламуром). Такое соединение представляет из себя своеобразный «наркоз» для умерщвления остатков национального и державного сознания, наркоз, под действием которого будет произведено расчленение. Как и в свое время «выбор модерна» вовсе не был порожден «объективным ходом общественных отношений», так и нынешняя «построссийская постсудьба» есть результат свободного экзистенциального выбора до предела разложившихся элит и тех, кто стоит за ними.


О том, что современное общество, именуемое им «обществом спектакля», не есть результат неких объективных процессов, а есть результат некоего совершенного некими силами выбора, писал еще Ги Дебор: «Во всей своей полноте спектакль есть одновременно и результат, и содержание существующего способа производства. Он не является каким бы то ни было дополнением к реальному миру, надстройкой к нему или декорацией. Это краеугольный камень нереальности реального общества. Во всех своих проявлениях, будь то информация или пропаганда, реклама или непосредственное потребление развлечений, спектакль являет собой модель преобладающего в обществе образа жизни. Спектакль – это повсеместное утверждение выбора, который уже был сделан в производстве, не говоря уже о последующем потреблении» (пер. Болеслава Немана).


Мы бы пошли еще дальше Ги Дебора и говорили бы – по крайней мере, применительно к России – об «обществе наркоза».


Таким образом, возникает даже «несуществующая религия» или «несуществующее правление», причем, на самом деле тем и другим управляет сокрытое криминально-религиозное сообщество, не подлежащее именованию. «Неподлежащее несказуемое».

Есть ли какая-либо альтернатива такому положению вещей? Нам видится она в переходе от «правового общества» к «обществу обязанностей», религиозно соответствующему безсмертию человека, но также и в «советном» (пусть даже кто-то скажет и «советском») государстве, только без марксизма, и, по русской традиции, с тем, чтобы «отдельный человек был выше всего, даже выше закона». Поэтому наиболее приемлемой архетипической формулой государства у нас является возникший в годы гражданской войны лозунг некоторых отколовшихся как от «белых», так и от «красных» военных частей: «Царь и Советы, а правительство рабочее (в смысле без «министров-капиталистов»)», сочетающий монархическое и демократическое начала и восстанавливающий архетип «советной», «земско-соборной» монархии Московской Руси XVI-первой половины ХVII в., когда было все заложено, но ничто не осуществлено.
Кто – «индивидуумы» или «класс» – может проложить путь такой перспективе государственности, мы здесь рассуждать не будем. Также и «уничтожению» подлежат не классы, а криминальные сообщества, управляющие отчужденной историей. Если это произойдет, то именно Россия сможет положить начало преодолению «неототалитаризма».

http://www.pravaya.ru/look/15876

[Александр Васильевич]

Демократия и криптократия

Демократия - слово древнегреческое и обычно переводится как «власть народа». Можно перевести и как «власть общины». Всегда ли народ уверен в том, что властвует? При всех заклинаниях о «прозрачности» власти, не скрывается ли за ней криптократия? «Криптос» - по-гречески «тайный».

Дореволюционные критики демократии не могли увидеть её поздних плодов. Только те, кто пережил революцию 1917 года, смогли всё сравнить и о многом догадаться. Среди них был Иван Ильин. В апреле 1952 года он написал: «Мы увидели истинное лицо Запада: сначала в советском коммунизме, потом в европейском социализме и, наконец, в том, что называется «свободным строем», в действительности руководимым из-за кулисы. Верить в свободу этого строя могут только люди политически близорукие или наивно-доверчивые. Ибо свобода совсем не сводится к голосованию всех по всем вопросам; корни её лежат гораздо глубже, и выражается она в гораздо более существенных проявлениях, духовных, творческих и житейских.

Итак, мы не можем верить, что возрождение и обновление России придет от водворения в ней какой-нибудь другой, не коммунистической, может быть, прямо антикоммунистической формы правления (курсив Ильина. - Н.С.), как таковой» (И.А.Ильин. Собрание сочинений. Т. 2, кн. 2. М., 1993, с. 40).

Насколько Ильин оказался прав, показал 1991 год. Нам навязали самый образцовый антикоммунизм, превративший Россию в проходной двор, покровительственно унижаемый странами НАТО.

Ильин издевался над формальной демократией: «Важен бюллетень в урне, а не правосознание голосующего... И вот эти-то бреши в живом правосознании и были подмечены и употреблены во зло тоталитарными партиями: если правосознание голосующего безразлично - то почему же не построить выборы на сплошной глупости, лжи, трусости, продажности и порочной демагогии?».

При формальной демократии право голоса имеет «... всё то нравственное гнилье, все те общественные подонки, которые все вместе образуют политическую чернь (курсив Ильина. - Н.С.)». Кто же это? «...Все непойманные воры, пройдохи-спекулянты, заведомые интернационалисты, дезертиры, продажные изменники родины, внезапно исчезающие дипломаты, детопокупатели, растлители, пьяницы, курители опиума, рабы кокаина, содержатели и содержательницы публичных домов, профессиональные контрабандисты, гангстеры, ... сутенеры, шулера, сводники и сводни, ... ростовщики...» (Т.2, кн.2, с. 8 ).

Ильин недоумевал: «...разве большинство ... критерий государственной доброкачественности?». В январе 1950 года он писал: «Мы спросим себя, как русские: не меньшинство ли в стране дало России реформу Петра Великого, освобождение крестьян, земское самоуправление и земельную реформу Столыпина? И не большинством ли голосов было избрано в 1917 году погибельной памяти «учредительное собрание»?» (Т.2, кн.1, с. 258-259).

Вывод Ильина: «... современные демократии гибнут и разлагаются именно от партийного строения и от доктринерского либерализма» (с.256). Партийный принцип сводит политику «...к количеству и условным формальностям». «Мало того, он подготовляет крушение для взлелеявшей его формальной демократии (курсив Ильина. - Н.С.)» (с. 259).

Мы видим правоту Ильина. Как раз парламенты Италии и Германии узаконили Муссолини и Гитлера. Наиболее лицемерные диктатуры Южной Америки - парагвайская Стресснера (1954-1989) и бразильская с её пятью сменявшимися военными «президентами» (1964-1985) - были обрамлены ожерельем многопартийности, а итог любых выборов утверждался заранее (см. мою статью «Закон каудильо» // «Советская Россия», 16.10.1999).

Колумбия, известная своими наркокартелями, нищим крестьянством, левыми повстанцами в джунглях и ультаправыми «эскадронами смерти», - образцовая демократия. Местный Конгресс - обиталище «элит». Обе партии, либеральная и консервативная, существуют там более полутора веков! Гражданские президенты всегда - от одной из них. За заслуги перед мировой мудростью три отставных президента Колумбии избраны в почётные члены «Римского клуба», охватившего все континенты (см.: «Римский клуб». М., 1997, приложение 6).

Ильин иронизировал над лекалом демократии - Англией: «В Англии долгое время существовало два таких трафарета - виги (либералы) и тори (консерваторы); потом, с выступлением социалистов (лэбэристы) их стало три... Но ведь там и трёх живых партий нет, ибо либералы исчезают в безгласии... Значит: ты или социалист, или консерватор - или нуль. Иными словами: политические партии имеют своеобразную монополию государственной власти (курсив Ильина. - Н.С.) (Т.2, кн.2, с.30-31)..

С тех пор минуло полвека, а воз и ныне там. В Англии ты или социалист-лейборист, или тори-консерватор, или - нуль. Мелкие партии усиливают проигравшего лёгким оппозиционным шумом или напоминают победителю, что и им он должен дать места в каком-нибудь совете графства (по-нашему, облсовете) или в лондонском горсовете. Кто сейчас партийная мелочь? Либеральные демократы - объединение старой крошечной партии либералов (остатков некогда мощных вигов) с четырьмя бывшими министрами-лейбористами, назвавшимися себя в 1981 году «социал-демократами». Партия независимости недавно основана теми банкирами Сити, которые не уверены в консерватизме консерваторов и поэтому решили сами отстаивать фунт стерлингов. Вот и вся её «независимость».

Всё отдано парламенту. Даже решение нравственных и медицинских вопросов - разрешать ли опыты с эмбрионами человека и животных? Ни нравственность, ни медицина в парламенте даже не обсуждаются. Сразу выносится на голосование законопроект социалистов (лейбористов) - разрешить опыты. Консерваторы, не по зову совести, а по служебной обязанности протестовать, как партия оппозиции, предложили поправку - запретить опыты с эмбрионами людей. Лейбористским большинством поправка отклонена.

Если спросить в частном порядке каждого из депутатов-лейбористов, нравится ли им роль нацистов и каннибалов, то они, разумеется, ужаснутся самой попытке смутить их спокойную жизнь членов Палаты Общин. Их «святая» обязанность поддержать всякий вздор, исходящий от правительства. До сих пор в Палате Общин существуют «кнуты» (whips) в обеих партиях. Они следят за тем, как голосуют рядовые депутаты, указывая им заранее - когда и за какой законопроект нужно проголосовать. Приказывают, не разъясняя.

В 1880-х годах знаменитый премьер-министр У.Гладстон, иронизируя над обилием дел, сваливающихся ежегодно на Палату Общин, сказал: «Парламент слишком обременён. Парламент почти изнемогает под непосильной ношей».

Спустя четверть века, в июле 1904 года, адвокат Г.Асквит, министр в разных правительствах, в 1908-1916 годах премьер-министр Англии, признал, «... что на Палату Общин смотрят только, как на механический автомат для регистрации предписаний временного большинства».

За три года до этих слов Асквита, в 1901 году, К.П.Победоносцев, наш выдающийся правовед и обер-прокурор Св. Синода, писал в статье «Великая ложь нашего времени»: «Итак, все существенные действия парламентаризма отправляются вождями партий: они ставят решения, они ведут борьбу и празднуют победу. Публичные заседания суть не что иное, как представление для публики... Каково должно быть большинство, это решается обыкновенно вне заседания» (К.П.Победоносцев. Сочинения. СПб., 1996, с. 290).

«Механический автомат для регистрации предписаний» (термин Асквита) идеален для криптократии. Он создаёт видимость демократии. Этот «автомат» всегда строго партийный. И чем жёстче круговая порука, тем меньше любых неожиданностей для тайных сил.

Ильин говорил, к чему приводит засилье партий - к царству серых ничтожеств: «Пусть попробует непартийный человек, будь он хоть десяти пядей во лбу, пройти в парламент в любом архидемократическом государстве. Нет, он сначала должен поклониться какому-нибудь партийному идолу, выдуманной политиканами схеме... Он должен сначала поглупеть от вороха чужих политических выдумок, стать членом партийного стада, согласиться быть загнанным на партийное пастбище; а до тех пор он не имеет никаких видов на избрание» (Т.2, кн.2, с.31,32).

Председатель конвента по написанию конституции Объединённой Европы (в начале 2000-х гг.), ранее - президент Франции В.Жискар д'Эстен, на завтраке с канцлером ФРГ Шмидтом 4 февраля 1980 года сказал: «Мне кажется, что республиканцы изберут Рейгана. У Буша на этот раз шансов мало. Так предполагает Джордж Шульц (финансист. - Н.С.)» («Власть и жизнь». М., 1990, с.45).

Итак, предвыборные баталии в США только начинались, а их итог уже был известен в «сферах» и тайно сообщён другим «сферам». Рейган - пример человека, «поглупевшего от вороха чужих политических выдумок». Оставшись на минуту без помощи референтов, он путал названия стран и фамилии политиков. Кончил болезнью Альцгеймера. А начинал с ролей в забытых боевиках. Вовремя перебежал от демократов к республиканцам.

Американское радио «Свобода» уверяет - все беды России из-за её царского, имперского прошлого, из-за победы в Великой Отечественной войне, из-за освоения космоса и развития советских вооружений. Панацея одна - демократия. Она всегда вне подозрений, как жена Цезаря.

Однако сама идея, принесённая из США, - гибельна. США, с их двухвековым опытом, незаменимы везде, где нужно разложить национальное государство, превратив коренную нацию в нищих.

В США совсем другое, противоположное русскому, отношение к народу. На тысячедолларовой, ныне редкой, купюре изображён президент США (1885-1889; 1893-1897) Гровер Кливленд, введший в 1895 году золотой стандарт доллара благодаря сделке с Морганом и Ротшильдами и таинственной афере с Витте, тогдашним министром финансов царской России. Витте ненавидел Россию, которой служил формально. (Сейчас доллар не обеспечен уже ничем, кроме «честной» подписи американского министра финансов на каждой купюре!)

Международная спекуляция с золотом, где президент Кливленд был лишь ретивым исполнителем, ныне замалчивается. Нам говорят о «великой депрессии» 1930-х годов, как о единственном тяжёлом испытании для могучей американской экономики. На деле экономика, построенная на смеси ловкачества с эгоцентризмом, не могла не спотыкаться много раз задолго до «великой депрессии».

Так, в 1890 году наступил крах в Аргентине, тогда тесно связанной с Англией. Лондонский банк братьев Барингов задрожал. Лопнули многие австралийские колониальные банки. Облигации США продавались в Лондоне, и их владельцы потребовали в обмен золото. Торговые расчёты основывались тоже на золоте. Запасы золота в США таяли. Займы, которые срочно брало американское правительство, не спасали положения. Нью-йоркские банкиры, думая только о себе, отказали в помощи банкам юга и запада США. «Великая Америка» погружалась в хаос нищеты и неопределённости. В 1894 году, когда железнодорожники компании Пульмана забастовали, Кливленд бросил против них войска. Но и «кулачное право» не спасало.

Тогда банкир Морган приехал вечером 7 февраля 1895 года в Белый Дом к президенту Кливленду. С Морганом был лишь его секретарь. С Кливлендом - два его министра. Хитрость Моргана стала известна позже. Его юридический советник держал адвокатское бюро, где в перерыве между двумя президентскими сроками работал Кливленд - как юрист. На деловом свидании было решено закупить золото и привязать его к доллару по твёрдой цене. Облигации американской казны будут переданы банкирам под нужный им процент.

Конгресс не спросили. Ему предложили лишь утвердить уже заключённую сделку. Конгресс отказался. Тогда Кливленд, минуя Конгресс, на следующий день, 8 февраля, ввёл в действие план Моргана и английских Ротшильдов. Правительственные облигации США, обеспеченные золотом по твёрдому курсу, в Нью-Йорке перепродавались в 7 раз дороже номинала. В Лондоне - в 16 раз дороже! Морганы, Белмонты, Ротшильды получили громадные прибыли.

Американские экономисты уклончиво писали, что для золотого стандарта доллара «половина золота была закуплена заграницей». Где закуплена? Русские правые, не касаясь приведённых подробностей, справедливо обвиняли в 1912 году министра финансов Витте.

В дневниках видного русского дипломата В.Н.Ламздорфа, в 1900-1906 годах - министра иностранных дел России, есть секретные телеграммы Сомова, русского поверенного в делах в Вашингтоне, за декабрь 1895 года. Одна из них, за 15 (27) декабря 1895 года была возвращена Николаем II Ламздорфу с пометой: «Не понимаю смысла этой депеши». Государственный секретарь США Олни был удивлен «нашим предложением» (против этих слов на полях депеши поставлен красными чернилами восклицательный знак) ... помочь Америке своим золотом. «Олни упомянул о старой дружбе, о предложенной Россией ссуде в 1893 г.». Американская печать вдруг стала помещать «сочувственные России статьи» (В.Н.Ламздорф. Дневник 1894-1896 гг. М., 1991, с. 350, 352, 354-355).

Упоминание имени Олни в странной депеше из Вашингтона не случайно. Он один из двух министров Кливленда, которые присутствовали на его секретной встрече с Морганом 7 февраля 1895 года.

В этих тайных делах, создавших «величие Америки», показательно полное презрение к парламенту (Конгрессу), к вице-президенту и к большей части правительства.

Вступая вторично на пост президента 4 марта 1893 года, в разгар голодных бунтов и массового закрытия предприятий, Кливленд сказал: «... лучше запомнить ту истину, что хотя народ должен всегда с готовностью и патриотизмом поддерживать своё правительство, в функции последнего не входит поддержка народа»! Вот исходная аксиома и «новых российских» экономистов, чьи фамилии не имеют никакого значения.

П.А.Столыпин держался совершенно противоположного убеждения: «...надо дать толчок организму, создать прилив питательных соков к больному месту, и тогда организм осилит болезнь; в этом должно, несомненно, участвовать всё государство, все части государства должны придти на помощь той его части, которая в настоящее время является слабейшей. В этом смысл государственности, в этом оправдание государства, как одного социального целого» (речь в Государственной Думе 10 мая 1907 года).

Корень расхождения между русскими и «новыми россиянами» в том, что считать государством. У «новых россиян» всё по-американски. Они додумались до полного сумбура - «нацией» объявлена совокупность налогоплательщиков, занесённых в бесчисленные реестры.

С таким пониманием «нации», «народа» был согласен и Кливленд. В его время, в 1890 году, 15 % граждан США родились не в Америке, а приехали туда в разные годы. В 1870-х - 1890-х годах иммиграция даёт 30-40% ежегодного естественного прироста населения в США. Сам Кливленд, возводимый его биографами к нормандской знати XII века (?!), знал только свои американские корни, начиная с Мойсеса Кливленда, прибывшего в Америку из Англии в 1640 году.

Напротив, Столыпин, видя опасность подмены понятий, предупреждал в речи 4 марта 1911 года в Государственном Совете: «Можно понимать государство как совокупность отдельных лиц, племён, народностей, соединённых одним общим законодательством, общей администрацией. Такое государство, как амальгама, блюдет и охраняет существующее соотношение сил. Но можно понимать государство и иначе, можно мыслить государство как силу, как союз, проводящий народные, исторические начала. Такое государство, осуществляя народные заветы, обладает волей, имеет силу и власть принуждения, такое государство преклоняет права отдельных лиц, отдельных групп к правам целого. Таким целым я считаю Россию».

Различие царской России и США проявлялось во всём. От образа мышления до хозяйственного уклада, от искусства до политической жизни. И было бы заведомым упрощением сводить эту историческую несовместимость к «отсталости царской России».

Во всех крупных городах «прогрессивных» США издавна были гнёзда «политиков в законе» - демократических или республиканских. Американские politicians (политиканы), заимствовав у англичан правовое крючкотворство и подкуп на выборах, превратили голосование в смесь карнавала с холодным расчётом сицилийской мафии. В те годы слово politician было синонимом слова corrupt. Кабатчики спаивали избирателей, агитируя за кандидатов. Нанятые профессиональные актеры, смешившие публику анекдотами, высмеивали заодно и соперничающую партию. Факельные шествия, ажиотаж, раздача буклетов - всё это было сто раз опробовано в США ещё в те времена, когда царская Россия жила «недемократической» жизнью.

Свободная продажа голосов в США неразрывно сплеталась со строительными подрядами, выручкой от железнодорожных перевозок. Всем ведали одни и те же тайные организации, известные под условными прозвищами. В Нью-Йорке это был «Таммани-холл», основанный в 1789 году. Он всегда поддерживал демократическую партию и радостно принимал любых иммигрантов - итальянцев, поляков, австрийцев. Им немедленно давали право голоса и говорили, за кого голосовать. Сын одного из них - Марцишевского - стал сенатором-демократом от штата Мэн и государственным секретарём США (1980-1981) уже под фамилией Маски.

Советская американистика и её дочь - политология «новых россиян» - упоминали «Таммани-холл». Но в мягких, осторожных выражениях, не поясняя, что такие же «Таммани-холлы» были в каждом штате, пусть и под другими названиями. Советские американисты и политологи-»россияне» всегда твердили одно - «Таммани-холл» был побеждён сильной американской демократией и прекратил своё существование. Ан-нет! Главари менялись, а закулиса выдвигала новых. Последний случай влияния «Таммани-холла» на выборы мэра Нью-Йорка, даже по официальным американским данным, - это 1953 год.

В 1952 и 1956 годах кандидатом от демократов в президенты был Эдлай Стивенсон, в 1961-1965 - постоянный представитель США в ООН в ранге члена правительства. Он - внук другого Эдлая Стивенсона, вице-президента при Кливленде в 1893-1897 годах и напарника Брайана в 1900 году. Стивенсоны - формально не члены «Таммани», но как можно подтвердить или опровергнуть членство в подобной организации? И вряд ли сейчас это невидимое братство не сговаривается и не интригует. В Нью-Йорке вообще мало что меняется. Например, журнал «Тайм» (04.11.2002, с.67) сообщил: нынешний издатель газеты «Нью-Йорк таймс» - отпрыск семьи, руководящей газетой с 1896 года!

Напрасно президенту Кливленду приписывали борьбу с «Таммани-холлом» и даже торжество над этой тайной организацией. Кливленд, друг Моргана и Белмонта (банкирская семья - представители Ротшильдов в США), не мог на деле воевать с теневыми заправилами Нью-Йорка. Когда Кливленд был губернатором Нью-Йорка в 1882-1884 годах, его заместителем был Дэвид Беннет Хилл, член «Таммани-холла». Эта тайная ложа всегда имела 13 «опекунов», или «вождей». Секретарь носил титул scribe(игра слов: «скрайб» - «писец» - и «книжник» в английских переводах Библии). И что любопытно - Дэвид Беннет Хилл, подписываясь, рисовал свой инициал имени Беннет (B) как небрежную цифру 13.

Именно Хилл сменил Кливленда в кресле нью-йоркского губернатора (1884-1891), пересев затем в сенат США от Нью-Йорка. Законотворчество он сочетал с доходным адвокатским ремеслом, разоряя противников своих клиентов. И при этом Хилл не путал роли: сегодня он бескорыстный народный трибун, завтра - судебная акула.

В 1891 году другой ставленник «Таммани-холла» - Чарльз Крисп - прошёл в спикеры Палаты представителей Конгресса США. Сейчас о нём американские историки не вспоминают. И вот почему: Крисп - сын профессиональных актёров, и родился он в Англии. Потом актёрская семья осела в США, в южном штате Джорджия. Крисп успел стать лейтенантом в конце американской гражданской войны. Нырнул в адвокаты. Чем глубже вникал, тем выше его поднимали. Когда его сделали спикером Палаты представителей, он был мало известен за пределами Джорджии. Но «Таммани-холл» постарался. На взлёте карьеры, в 1896 году, Крисп внезапно умер, так и не успев сыграть намеченную роль сенатора.

(Окончание следует)