Великое Русское возрождение. Русская партия в СССР (1960-1980-е годы)

[Александр Васильевич]

Александр Жучковский  

Великое Русское возрождение

Русская партия в СССР (1960-1980-е годы)

Россия все еще находится на перепутье своего исторического пути. Куда мы идем и куда хотим прийти? Ответа на этот вопрос пока нет. Чтобы его найти, нам нужно не только "с надеждой в будущее" смотреть, – нам необходимо, прежде всего, воскресив свою историческую память, взглянуть в прошлое и правильно его осмыслить. Только оттуда мы получим ответ на наш вопрос, потому что больше неоткуда, потому что там весь опыт поколений, который мы забыли и только теперь начинаем вспоминать мало-помалу. Известно: кто не знает своего прошлого – не имеет и будущего. Вопрос выживания русского народа, России в сегодняшних и завтрашних условиях диктует необходимость всмотреться в день вчерашний, пристально изучая обстоятельства и судьбы русской жизни и российской истории.

В середине XX века великий русский философ Иван Ильин пророчески предрек: "…После падения большевиков мировая пропаганда бросит во всероссийский хаос лозунг "Народы бывшей России, расчленяйтесь!"…. откроются две возможности: или внутри России встанет русская национальная диктатура, которая возьмет в свои руки крепкие "бразды правления", погасит этот… лозунг и поведет Россию к единству, пресекая все и всякие сепаратистские движения в стране; или же такая диктатура не сложится, и в стране начнется непредставимый хаос передвижений, возвращений, отмщений, погромов, развала транспорта, безработицы, голода, холода и безвластия. Тогда Россия будет охвачена анархией и выдаст себя с головой своим национальным, военным, политическим и вероисповедным врагам".

Крепкая национальная диктатура на заре "перестройки" могла сложиться из тех национально-патриотических сил в советском обществе, которые получили условное название "Русской партии". Но победа над собственной страной была одержана нашими "демократическим силами", и мы все стали свидетелями того, о чем предупреждал Ильин еще за четыре десятилетия до этого.

Переход от советско-социалистического строя к либерально-демократическому ознаменовал собой крушение, казалось, могучего и несокрушимого государства, что вызвало и радикальный перелом в сознании миллионов людей. Русский народ оказался деморализован, расколот, расчленен и парализован. Последнее десятилетие XX века, известное, как время "демократических реформ", войдет в нашу историю, как один из самых трагичных периодов русской жизни и истории. Четверть русского населения оказалась за рубежом, часть из которого существует на положении "неграждан" и по сию пору. Часть даже на территории образованной Российской Федерации подверглась гонениям и этническим чисткам со стороны представителей местных этнократий в бывших "союзных" республиках. Сепаратизм внутри страны, обилие межнациональных столкновений, демографическая катастрофа, повальная коррупция, массовое обнищание, чудовищный рост преступности, абортов, наркомании, алкоголизма, всеобщая духовно-нравственная пустота… – последствия великой "демократической революции" мы будем изживать еще очень долго.

"Перестройка" в истории нашей страны явилась точкой отсчета, откуда берет начало та система политического и социально-экономического устройства, которая существует сегодня в России. Впоследствии эта система прошла некоторую эволюцию и трансформировалась в новые формы общественно-государственных отношений. Но события рубежа 80-90-х гг. прошлого столетия, которые можно охарактеризовать как "либерально-демократическую революцию", все еще принято считать последней переломной точкой нашей истории, последним словом, сказанным и утвержденным окончательно и бесповоротно в отношение будущего нашей страны. Так ли это? Попробуем ответить на этот вопрос…

Еще раз о переломных точках истории

Нередко, в основном с подачи средств массовой информации, мы характеризуем масштабность значимых внешнеполитических событий, например, как – "мир после Мюнхена", или "мир после Цхинвала". Кажется, речь идет о микроскопических с точки зрения учебника истории, событиях, как речь Владимира Путина на мюнхенской конференции по безопасности в 2007 году и расстрел грузинскими боевиками южноосетинской автономии с последующим вовлечением в этот конфликт нашей страны. Но, таким образом, антиамериканская риторика главы российского государства, в первом случае, и операция российских войск по "принуждению грузинского агрессора к миру" во втором, многим дала основание утверждать, что "однополярный мир перестал существовать". Люди вдруг стали чувствовать и понимать, что мир действительно изменился. И такие события в сознании людей становятся, что называется, эпохальными и являются, в определенном смысле, переломными точками истории – как в отдельно взятой стране, так и во всем мире. В то же время такое отдельное событие значимо в истории не само по себе, – оно является следствием невидимых для большинства различных глубинных процессов как внутри страны, так и за ее пределами.

Можно порассуждать о том, что подобной переломной точкой в мировой и российской истории прошлого стал смертельный выстрел сербского экстремиста в австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда, который спровоцировавший начало Первой мировой войны. На деле же, – специалисты знают, – причины этой войны кроются глубже и не для многих ясны и до сих пор; этот выстрел (который, конечно же, не был случайностью) явился чертой, которая была подведена под долголетними взаимными противоречиями европейских держав того времени. Переломной точкой в истории России начала XX века, по тому же принципу, можно считать и выстрел Багрова в премьера Петра Столыпина, лишивший последнего жизни, а страну – двадцати лет так необходимого Столыпину покоя: ведь его убийство, по мнению ряда историков, явилась устранением последнего препятствия на пути к революции 1917-го года [1].

Таких "переломных точек" можно находить великое множество на любом этапе государственной жизни, отдельное обстоятельство которой, как скажут потом историки, "оказалось роковым", или переломным. Но в конечном счете мы называем переломными такие точки в истории, которые знаменуют собой либо переход к качественно иному этапу исторического процесса (преодоление Смуты 1613 года, смерть Сталина и XX съезд КПСС), либо радикальное переустройство существующего порядка – смену политической власти, социально-экономической системы, государственного строя и идеологии (события 1917 года или "перестройка" 1991-го).

Что следует понимать конкретно под переломными точками истории? Некую совокупность обстоятельств на определенном этапе жизни страны, которая влияет на последующий ход ее истории и задает определенное направление ее дальнейшему пути. Вообще же обнаружить и правильно объяснить причинно-следственные связи в истории довольно сложно. Для того чтобы изучить взаимосвязь самых разнообразных факторов, влияющих на жизнь любого государства и подводящих его к переломной точке его исторического пути, необходим синтез многих гуманитарных наук. Для тщательного изучения исторического процесса в силу своей специализации историки, социологи, политологи, экономисты по отдельности рассматривают социальные, экономические, идеологические, внутри- и внешнеполитические аспекты того или иного значимого обстоятельства в истории отдельной страны. Выделить же какой-то один аспект в качестве первостепенной и самодовлеющей причины такого обстоятельства не представляется возможным; по крайне мере это будет антинаучным методом исследования.

Современный этап истории нашей страны, нынешней России, берет свое начало именно от начала 90-х годов, от "перестройки". Мы не будем говорить непосредственно о событиях этого времени, нас интересует то, что обусловило этот "системный сбой" нашей истории. Почему стала возможной восемнадцать лет назад перестройка системы государственной власти и смена ее идеологии? Какие процессы внутри страны тому предшествовали? Чтобы ответить на эти вопросы необходимо учитывать взаимосвязь всех вышеперечисленных аспектов, и некоторые ответы историческая наука уже дала. Нас же сейчас интересует сугубо идеологический аспект. В этой статье мы поговорим об идеологическом противоборстве в СССР в 60-80-е годы и попытаемся понять, почему исход этого противоборства стал, в частности, одной из причин крушения советского государства.

Представители национально-патриотического движения в послевоенном СССР сами называли себя "Русской партией". [2] Русской – потому что строилась эта партия главным образом на отрицании чуждой русскому историческому пути ультралиберальной идеологии (в известном понимании этого слова). "Либеральная партия" в СССР уже тогда начала исповедовать идеи антинациональные, ориентируясь на западные "общечеловеческие ценности".

Для понимания сути той катастрофы, которая постигла наше государство восемнадцать лет назад, необходимо внимательно изучить такое явление нашей еще недавней истории, как патриотическое движение в СССР в 60-е – 80-е годы. Содержание этого явления – идейное противоречие и идеологическое противоборство национально-патриотического и либерально-демократического течений в партийно-государственном аппарате и образованной части советского общества. По нашему мнению, исход этого противоборства и привел, в частности, к тому, что стало возможным осуществление "перестройки", с которой наша страна была ввергнута в эпоху новой государственной смуты. Как отмечает историк А. Чеботарев, "Традиционная для России актуальность "русской темы" в настоящее время дополняется поистине общегосударственной задачей поиска приемлемых альтернатив национального развития страны в условиях заметной стабилизации общественно-политической и экономической системы в первые годы нового XXI века" (Движение русской националистической оппозиции в СССР в 1960-1970-е гг. Вестник РУДН, Серия "История России". 2006. № 3(7)).

Русская партия в литературе

На сегодняшний день в отечественной исторической науке присутствует единственная научная монография, посвященная истории русского национального движения в СССР второй половины XX века. Это выпущенная в 2003 году работа историка Николая Митрохина, которая называется "Русская партия. Движение русских националистов 1953-1985 годы". Хотя Митрохин и претендует на "объективность", однако свой текст и описание предмета исследования сопровождает определенного рода комментариями, демонстративно свидетельствуя о своих "либерально-демократических убеждениях", что окрашивает работу в соответствующие идеологические тона. Автором привлечен огромный фактологический и библиографический материал, однако попытки анализа, предпринятые автором, носят весьма поверхостный и предвзятый характер. На тему национально-патриотического движения в СССР написана также кандидатская диссертация Алексея Кожевникова "Национально-патриотические течения в русской интеллигенции 1950-х – первой половины 80-х гг.", но работа автором не опубликована.

Помимо отдельных публикаций в малоизвестных научных журналах и вузовских вестниках, все остальные материалы по данной теме носят сугубо публицистический характер, и, хотя представляют собой немалую ценность, также не являются полноценными исследованиями темы русского патриотизма и национального движения в СССР. В своем большинстве это систематические справочные материалы, мемуары участников Русской партии, сборники острополитических статей. В той или иной степени описание РП и попытки анализа этого явления можно встретить на страницах книг и в отдельных статьях Александра Самоварова, Валерия Соловья и др. Интересные подробности о деятельности движения можно проследить и в самостоятельных исторических трудах, как, например, книги профессионального историка Сергея Семанова "Андропов" и "Брежнев".

Наиболее полные сведения о русских патриотах и их деятельности в СССР можно почерпнуть из исследований "Института русской цивилизации" писателя и экономиста Олега Платонова. В частности, в рамках масштабного проекта "Большая энциклопедия русского народа", Платоновым совместно с известным историком, главным редактором "Русской линии" Анатолием Степановым составлена и выпущена в 2003 году энциклопедия "Русский патриотизм", где представлены подробные биографические сведения о деятелях "Русской партии" и их организационных структурах.

Представляет интерес крупная работа петербуржского ученого, доктора философских наук профессора Сергея Лебедева "Русские идеи и Русское дело", где истории "русофильства" второй половины XX века уделено достаточно большое внимание. Большую историческую ценность имеют мемуары Александра Байгушева, одного из активнейших (но почти неизвестных в патриотической среде) участников Русской партии, близко стоящего к Л. Брежневу. Одна из его книг – "Русская партия внутри КПСС" – хотя и содержит, на наш взгляд, некоторые неоднозначные оценки различных явлений современной автору эпохи и русской истории, но представляет довольно ценные для историка подробности и читается с большим интересом.

По истории РП было выпущено несколько сборников статей, среди которых стоит выделить – "За алтари и очаги", (1989, сост. М. Любомудров) и "К не нашим. Из истории патриотического движения" (2006. сост. С. Семанов и А. Лотарева). В остальном историю Русской партии можно проследить в таких периодических изданиях, как "Наш современник", "Молодая гвардия". "Русский дом", "Литературная газета" и др., а также в материалах, опубликованных на различных интернет-ресурсах патриотического толка.

По истории Русской партии существуют и исследования зарубежных авторов, но об этих работах в этой статье мы говорить не будем: каких-то замечательных фактов и интересных сведений, которых нельзя почерпнуть в указанных выше отечественных источниках, они не несут; мировоззренчески же западные авторы, за некоторыми исключениями, довольно чужды России и той идеологии, которую исповедовала Русская партия, а потому также носят заведомо предвзятый характер.

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

"История русофильского движения еще не написана. Этому мешает как политическая ангажированность многих зарубежных и отечественных исследователей, так и многие причины субъективного характера самих представителей этого довольно разнородного идейного движения", – отмечает С. Лебедев (Русские идеи и русское дело. М.: Алетейя, 2007. С. 272). Таким образом, можно констатировать, что, несмотря на определенное количество как российских, так и зарубежных работ по истории патриотического движения в СССР, полноценного исследования, которое всесторонне охватывало бы совокупность идеологических, политических, экономических и прочих аспектов возникновения и развития этого движения, равно содержащего и глубокий анализ этого явления в контексте советской эпохи и утверждающего его историческую перспективу, в российской исторической науке пока не появилось. Такое явление, как русское национальное возрождение в тоталитарном интернациональном Советском Союзе и идеологическое противоборство в КПСС, структурах власти и советской литературе, остается до сих пор одним из "белых пятен" в нашей истории. Люди просто не знают о том, что в Советском Союзе, оказывается, жили и действовали русские (не советские [3]) патриоты. Которыми являлись отнюдь не только политзаключенные и подпольщики, как принято думать, но и высокопоставленные чиновники, и члены ЦК партии. Как констатирует Николай Митрохин, часть значительных публикаций по проблеме русского национализма [4] попросту обходит этот советский исторический период. Авторы подобных работ рассматривают русский национализм как явление глубокой истории периода царской России, либо как проблему современного российского общества, порожденную периодом "перестройки". В 90-х годах выпустили свои мемуары многие советские ученые, писатели, диссиденты. И "вольно или невольно, – пишет Митрохин, – авторы воспоминаний находились в плену мощного и устойчивого мифа – о том, что либералы… в советском истэблишменте были единственной оппозицией существующему режиму" (Русская партия. Движение русских националистов 1953-1985 годы. М.: Новое литературное обозрение, 2003. С. 6). Очевидно, противостояние между либеральными и национально-патриотическими силами было подспудным и проявлялось только в идеологических дискуссиях (нередко весьма острых) на страницах ведущих советских журналов.

Исследование деятельности Русской партии Николай Митрохин, ввиду недостаточности исторического материала, проводит с помощью устного общения с ее представителями. Значительная часть доживших до наших дней активных участников движения русских националистов была проинтервьюирована автором, поскольку, как пишет историк, "изучение общественного движения, изначально настроенного на конспирацию, оказалось невозможно вести методами, традиционно применяемыми в отечественной исторической науке" (указ. соч., с. 9).

Здесь, надо сказать, либеральный историк выступил в несколько сомнительной роли. Сам Митрохин пишет, что "авторский подход к проблеме (мотивация для интервьюируемого) был представлен источнику информации как "передача своего уникального опыта жизни и ценностей, кристаллизированных в этом опыте, новому поколению"" (с. 34). Отдавая должное гибкости талантливого историка, следует заметить, что прибегающий к подобным методам человек характеризуется как "провокатор". Заявившись собеседникам транслятором идей и ценностей русского патриотизма, Митрохин представил новому поколению образ людей циничных, прикрывающихся патриотическими идеями для удовлетворения своих меркантильных интересов и властных амбиций, с одной стороны, и закоренелых ксенофобов и шовинистов, с другой.

Русскую партию Митрохин характеризует следующим образом: "Это литературно-политическая группировка, ставящая задачи: во-первых, добиться увеличения влияния и улучшения благостояния своих членов, во-вторых – подавить конкурентов, в-третьих – изменить общественный климат в стране (возвратить идеализируемые традиционные ценности, опозорить западную культуру и либерализм)" (с. 560, курсив мой). [5] И еще: "По их мнению, если тайному и всемогущему врагу можно делать все для увеличения своего влияния, то "русским людям" ничего не остается, как последовать за ним: врать, шантажировать, устраивать заговоры, проталкивать "наверх" своих, подкупать чиновников" (там же).

Традиционные ценности, которые исповедовала РП, для историка не иначе как "идеализируемые". Он пишет, что деятели РП были склонны к шантажу, подкупам, а также к стремлению "опозорить западную культуру". На основании чего? Ничем не обоснованные утверждения историка ставят под сомнение его компетентность и профессионализм, если под этими качествами ученого иметь в виду объективность и непредвзятость в оценке предмета своего исследования.

"Такие "чужие" исследования, как "Русская партия. Движение русских националистов" Николая Митрохина ясно доказывают, что пришла пора и нам все вспомнить, осмыслить и сделать выводы, – говорит в своих мемуарах Александр Байгушев. – Иначе, пока мы… молчим, наши оппоненты будут не только сугубо полемические, "передергивающие" и "нагнетающие"… передачи и книги выпускать, но попытаются застолбить за собой "объективные" позиции", с которых выбить противника будет много труднее" (Русская партия внутри КПСС. М.: Алгоритм, 2005. С. 48). "Как ни странно, патриотическое сообщество не представило пока что серьезной научной работы с анализом этого столь важного для нас явления. Здесь первенство принадлежит нашим оппонентам", – замечает К. Титов в критической статье на книгу Митрохина. В то же время он отмечает, что "сам факт появления книги, где эта история изложена систематически, а не как совокупность разрозненных фактов, имеет огромное просветительское значение", хотя "концепция, которую он строит на основе подлинных фактов, более чем уязвима для критики" (Новый либеральный конструктивизм. Наш современник, 2004, № 8 ).

Великое Русское возрождение

"Имперско-бюрократический период советской истории являет нам зрелище удивительное и противоречивое. Он сочетает в себе расцвет экономической, военной и политической мощи СССР с полной идеологической деградацией коммунистической доктрины, ее редкостным мировоззренческим бессилием, породившем в обществе почти что открытое презрение к лживому коммунистическому официозу и глухое брожение, инстинктивный поиск утраченных святынь", – характеризует брежневскую эпоху "застоя" митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Самодержавие духа. СПб: Царское дело, 1996. С. 327).

Атмосферу "духовной оттепели" в застойный период советской общественной жизни красочно описал историк А. Янов: "…история словно бы оживала перед нашими глазами. Из-под глыб замшелой идеологии вдруг стали пробиваться свежие удивительные голоса, толковавшие о необходимости национального возрождения, о возвращении к национальным корням и спасении России. Новое настроение, как вихрь, закружило Москву. Оно возникло стихийно, снизу… В домах интеллигентов, в клубах и университетах появлялись люди самого разного возраста – и старики, и юноши, – призывавшие вернуться "домой", к "святыням национального духа", торжественно декламировавшие о "земле" и "почве", – словно ожили славянофилы 1830-х гг. Один из самых популярных журналов "Молодая гвардия" присоединился к этому хору, опубликовав серию громовых статей. Модной темой дискуссии стало вдруг вымирание русской деревни, ужасающее запустение колыбели нации – северо-восточной Руси… Интеллигенция вдруг устремилась проводить отпуска в деревнях, у могил далеких предков – вместо модных еще недавно Крыма, Кавказа и Прибалтики. Молодежь бродила по вымирающим деревням, собирая иконы, и очень скоро не осталось почти ни одного интеллигентного дома в Москве, не украшенного символами православия. Писатель Владимир Солоухин появился в Доме литераторов с перстнем, на котором был изображен расстрелянный император Николай Второй. На черном рынке возник бешеный спрос на книги "контрреволюционеров" и "белогвардейцев", умерших в эмиграции" (цит. по: Лебедев С., указ. соч. с. 268).

В таком же духе о возрождении русского самосознания пишет Сергей Семанов: "Через полвека после Февраля из-под руин Государства Российского, залитых марксистским асфальтом и троцкистским цементом, чудесно взросли вдруг молодые побеги того явления, которое современные историки назвали "Русской партией" (Русская партия в чужом зеркале: http://www.contr-tv.ru/common/285/). "Буквально за несколько лет историческая Россия стараниями бойцов из этой партии подвсплыла, как утонувшая, но воскресшая Атлантида", – вторит ему А. Самоваров (Останутся ли в России русские? М.: Самотека, 2007. С. 320).

Профессор Сергей Лебедев в упомянутом выше труде объясняет причины пробуждения русского духа, во-первых, тем, что изменилось бывшее доселе в некотором смысле трепетным отношение общества к коммунистической власти. "Теряющая свою сакральность власть не может не привести к тому, что положительный идеал молодые творческие люди стали искать в прошлом, не связывая его с существующей системой", – отмечает он (с. 269). Во-вторых, объясняет Лебедев, хрущовская "оттепель" принесла некоторые послабления и свободы; но при этом она сопровождалась безумным культурным и экономическим волюнтаризмом самого "кукурузника", возобновившего, к тому же, жестокие гонения на Церковь, что не могло не вызвать массового неудовольствия. Третья причина выражалась в том, считает Лебедев, что за жизнь одного поколения русские из традиционно крестьянской нации превратились в нацию горожан: "Урбанизация нации привела к определенной урбанизации ее сознания. Учитывая всеобщую грамотность и то, что работники умственного труда составляли четверть всех занятых у русских, нетрудно догадаться, что русское возрождение носило своеобразный характер". Это была, по его словам, естественная реакция на "стандартизацию культуры, вкусов и условий жизни большого города, что привело к повышенному вниманию к своим родовым корням и вызвало глубокий интерес к традиционному искусству, фольклору, реальной истории (а не ее пропагандистской трактовке)…" (с. 272).

Среди ряда причин, обусловивших процесс подъема русского национального самосознания, историк Чеботарев выделяет также и то, что жизненный уровень русского народа по многим показателям оказался ниже, чем у большинства народов СССР. Россия отдавала в общесоюзную кооперацию 87, 2 % своего производства, ее доля в экспорте страны составляла 81 %, тогда как по импорту всего 70 %. В результате она недополучала 12 млрд. руб., которые распределялись среди других республик. "В сформировавшейся политической системе РСФСР отсутствовала Компартия Федерации, республиканский совет профсоюзов, комсомол, не было российского канала телевидения, русской радиопрограммы, перестала существовать Российская академия наук. Достаточно показательно название одной из работ исследователя русского вопроса В.И. Козлова: "Имперская нация" или ущемленная национальность"… Экономическая политика власти по отношению к каждому народу СССР обуславливалась государственными, а не национальными интересами… Далеко не случайно крупнейший этнос страны – русские – не получил своей Русской республики… Сложившаяся ситуация не могла оказаться вне поля внимания русской патриотической интеллигенции. Рост русского национального самосознания отразился в письмах советских граждан в редакции газет и официальные структуры государства" (Чеботарев А. Движение русской националистической оппозиции в СССР в 1960-1970-е гг…).

Конечно же, помимо указанного, важнейшей, даже в чем-то определяющей причиной возрождения русского национального самосознания в Советском Союзе, явилась Победа в Великой Отечественной войне [6]. "Мы – дети Победы, – говорит один из лидеров русского движения в те годы Валерий Ганичев. – Наше послевоенное поколение восхищалось и восторгалось подвигами отцов. Мы чувствовали себя центральной мировой державой. Но, к счастью для нас, в период нашего взросления русское не было запрещено. Все мы помнили знаменитый тост Иосифа Сталина за русский народ. Может быть, этот тост и стал впоследствии причиной возникновения русского национального движения?!" (Русский орден в ЦК партии: мифы или реальность. Завтра, 2002. № 23).

В условиях оттепели, само собой, мгновенно распоясались либералы. Их активность стала вызывать у власти настороженность. "Единственно верное учение", указующее путь построения абстрактного "социализма с человеческим лицом" [7] грозило отступить перед набирающим обороты историческим спором новых западников и славянофилов, в котором начинала публично рождаться истина Русской партии. Заметим, тем, кто стоял у власти, в большинстве своем было плевать на марксизм-ленинизм и "классовый подход", точнее мало кто понимал, что это все означает. Власть боролась не за коммунистические догмы, а за свои кресла, которые были устойчивы только благодаря скрепляющей пока общество и власть идеологии "строительства". Но "призрак коммунизма" всегда был и оставался лишь призраком; власть предержащие почувствовали, что кресла их вдруг покачнулись. Продолжая декларировать, что "дело Ленина живет и побеждает", уже стихийно, изнутри партия стала расползаться, условно говоря, на два крыла. Консервативное, державно-патриотическое крыло, представляющее, как правило, государственников "сталинского разлива", особых опасений у государства (до прихода Андропова на пост генсека) не вызывало. Куда большую опасность внушало крыло либеральное, которое пользовались весомой моральной и финансовой поддержкой Запада. В тоже время мягкий, неконфликтный Брежнев не решался на применение репрессивного аппарата (после XX съезда и "разоблачения" Сталина в полной мере это сделать вряд ли представлялось возможным).

Хорошо приближенный к генсеку Александр Байгушев свидетельствует: "Уже при Брежневе "наверху" горько осознали, что политического единства в КПСС нет, и его уже никакой даже самой лучшей "контпропагандой" не добиться" (указ. соч., с 202). И в силу личного характера генсека, и в силу сложившейся атмосферы, говорит Байгушев, государство решило не давить на либеральное диссидентство, а просто попытаться его на государственных весах как-то уравновесить: "Уравновесить хоть даже "черносотенством", – верным идее Великой Державы, "имперским" русским патриотическим крылом в партии – из последовательных, но сдержанных и подконтрольных "великодержавников". Немного не по Ленину, но гибко, вполне соответствующе историческому моменту. Идею эту образно сформулировали так: а что если полететь на двух крыльях и с двумя головами, как самодержавный орел на старом российском гербе? Свою модель тайно, только среди самых-самых своих, Второй Ильич так и называл – "политикой двуглавого орла". Немного самодержавно, намекая на русские имперские традиции…" (там же, с. 213). В другом месте Байгушев заявляет: "Divide et impera! ("Разделяй и властвуй!") – было политическим принципом ещё древнеримской империи… Хрущёва скинули, и что дальше? Власть-то надо удерживать. После хоть и кривой, но "оттепели" на дух не хотелось репрессий. Вот тогда-то и вспомнили о золотом имперском правиле, в узком кругу была выработана советская тайная доктрина: создать два якобы противостоящих крыла внутри КПСС, патриотов и либералов… Время от времени брежневское Политбюро давало по шапке то тем, то другим, чтобы не зарывались" (Кривые зеркала. Литературная газета, 2006, №2-3).

Спецслужбы плотно контролировали этот процесс. "КГБ фактически создал "вторую реальность" в СССР, – пишет публицист А. Самоваров. – Всякий кто приходил в "подпольную политику" вливался в ряды, которые уже очень хорошо контролировались, а иногда и направлялись…был вот такой "черный" или теневой политический мир. Где гремели войны, где читали самиздат, где были не коммунистические убеждения. В СССР можно было быть монархистом, националистом, сторонником Запада и т.д. Но этот "черный" не фасадный мир плотно контролировался и управлялся КГБ, поэтому и обходились в огромном большинстве случаев без репрессий… Как с гордостью мне сказал в свое время Владимир Алексеевич Солодин, главный политический цензор СССР и генерал 5 управления КГБ: "Мы научились управлять, не уничтожая людей" (Крах самоидентификации, или Почему распался СССР. Агентство политический новостей: http://www.apn.ru/publications/print19573.htm, курсив А.С.).

Безусловно, Русской партии (равно и Либеральной), как единой организационной политической структуры с устойчивыми связями и четкой координацией, не существовало, и не могло существовать в тогдашних условиях. Русская партия – чисто условное обозначение широкого и чрезвычайно неоднородного сообщества людей в партийном аппарате и литературной среде, которые были привержены, условно говоря, державно-патриотической идеологии. Но охарактеризовать Русскую партию по конкретно идеологическому признаку довольно трудно (об этом ниже) [8]. Байгушев, говоря о Русской партии, как о стихийном движении, подчеркивает, что "понятия эти весьма и весьма конспирологические, то есть сугубо закулисные и кадрово размытие" (указ. соч., с. 215).

Тем не менее, отдельные группы представителей этого разнородного патриотического движения, в лице отдельных партийных чиновников, ученых, художников, писателей, литераторов, редакторов различных изданий, все-таки имели какие-то организационные структуры и публичные площадки для трансляции своих идей в общество и более эффективного достижения своих целей.

Организационные формы Русской партии

Еще в 1962 г. возник клуб любителей памятников истории и культуры "Родина". Инициаторами его создания стал художник Илья Глазунов и архитектор-реставратор Петр Барановский. "Одной из важнейших задач клуба, – писал впоследствии Глазунов, – была пропаганда отечественного культурного и исторического достояния, привлечение как можно большего числа людей к его защите от окончательного большевистского разгрома" (Большая энциклопедия русской цивилизации. Русский патриотизм. М.: Институт русской цивилизации, 2003. С. 317).

С этой целью совершались экскурсии по историческим местам и древним русским городам. Кроме лекционной и экскурсионной работы члены клуба участвовали в реставрации различных памятников, храмов и монастырей. Клуб "Родина" просуществовал до ноября 1968 г. и был закрыт советскими властями. Однако к тому времени его эстафету перехватили другие, еще более мощные патриотические организации, и прежде всего знаменитый ВООПиК и "Русский клуб".

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

ВООПиК – Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры – является наиболее известной организацией, связанной с именем Русской партии. 24 июля 1965 г. последовало официальное постановление Совмина о создании ВООПиКа. Духовными возглавителями этого движения были русские ученые, художники, писатели, музыкальные работники – академики Б. Рыбаков и И. Петрянов-Соколов, И. Глазунов, Л. Леонов, В. Солоухин, П. Барановский и мн. др. "Забота о памятниках и святынях Отечества, чтение лекций по русской культуре и искусству стали главным смыслом жизни тысяч русских людей. К чтению лекций привлекаются лучшие отечественные силы. Тесные залы общества не вмещали всех желающих" (там же).

При ВООПИКе образуется секция по комплексному изучению русской истории и культуры, получившая среди ее членов негласное название "Русский клуб". В этом клубе впервые за многие годы начинают обсуждать животрепещущие вопросы формирования и развития русской культуры и духовности. Здесь впервые зазвучали упоминания имен выдающихся русских деятелей и мыслителей прошлого: Данилевского, Каткова, Розанова, Леонтьева, Победоносцева, Иоанна Кронштадтского и Серафима Саровского. "Русский клуб" возглавляли писатель Д. А. Жуков (председатель), историк С. Н. Семанов и П. В. Палиевский (заместители). Клуб собирался в Высокопетровском монастыре в Москве.

Определенная трудность в исследовании и оценке деятельности Русской партии обусловлена, по словам Лебедева, принципиально неполитическим характером самого русофильства, которое если и поднимало политические вопросы, то исключительно постольку, поскольку политика касалась некоторых сторон их деятельности. Действительно, русских патриотов в существующих условиях больше заботило духовное наследие русской истории, культуры, искусства, литературы. Если же они и преследовали какие-то политические цели, то постольку, поскольку это было необходимо для "русификации" советского интернационального режима, что и являлось основной задачей Русской партии.

Николай Митрохин же, признавая, что движение ВООПиК избегало выступать с какими бы то ни было политическими заявлениями, тем не менее, пишет, что Общество "с самого начала своего существования в значительной мере находилось под контролем русских националистов". "При этом, – утверждает историк, – для некоторых из них (например И.Глазунова) политический пафос этой деятельности был очевидно более важен, чем ежедневная работа по защите и сохранению памятников архитектуры" (указ. соч., с. 305). "Очевидно, что участники движения русских националистов изначально доминировали в ВООПиКе" (с. 317), "даже основатель движения Барановский был вытеснен из организации, на создание которой он потратил столько сил" (с. 318).

Странно, что Митрохин, который исходит, очевидно, из собственных симпатий к участникам ВООПиК (если Барановский для него – подвижник культуры, то Глазунов – политический конъюнктурщик и проходимец) противопоставляет борьбу за культурное наследие и политические цели и претензии, которые деятели РП и ВООПиКа открыто не декларировали, но, безусловно, все же имели. И здесь, как уже упоминалось, следует подмена понятий и спекуляция на прошедшем основательную дискредитацию значении термина "национализм".

Следующее явление, о котором необходимо сказать, – деятельность т.н. "русских клубов". Такое название получили регулярные собрания руководителей ВООПиКа (30-50 человек) в 1967-1972 гг. "Именно здесь формировался духовный центр, откуда пошла-полетела по всей стране, возрожденная из пепла, как птица-Феникс, Русская идея", – пишет один из участников собраний А. Байгушев (указ. соч., с 235). Митрохин, опять же, считает "показательным", что "…серьезных ученых, гуманитариев и писателей Русский клуб не интересовал". "Им хватало одного раза, чтобы понять, что они присутствуют не на научном собрании, а на замаскированном политическом митинге", – язвительно пишет он, добавляя, что "…его идейная платформа была крайне туманна" (указ. соч., с 323).

Видимо, цвет русской интеллигенции и носителей традиционной русской культуры для либерального историка – несерьезные ученые и гуманитарии… Что до последнего замечания, то доля правды здесь присутствует. Патриоты и сами этого не отрицают, признавая существенным изъяном своей деятельности отсутствие серьезной идейной платформы и четко обозначенных целей в их движении. "Единство взглядов у них было лишь в области обороны от грозящих опасностей; единой же и верной положительной цели… у большинства участников движения, к сожалению, не выработалось", – справедливо отмечает бывший диссидент историк Михаил Назаров (Вождю Третьего Рима. М.: Русская идея, 2005. С. 349).

В качестве основных средств выражения и трансляции в общество своих идей и ценностей Русская партия имела ряд издательств, крупных журналов и газет. Историк Семанов называет "датой основания" Русской партии – май 1965 года, когда в журнале "Молодая гвардия", была опубликована статья с заголовком "Берегите святыню нашу!". Авторами этой статьи стали известные и уважаемые деятели старшего поколения – скульптор Сергей Коненков, художник Павел Корин и писатель Леонид Леонов. "Все они родились еще в XIX веке и пережили, не изменяя русскому искусству, страшные послереволюционные потрясения, но сохранили ту вековую народную традицию, без которой гибнет всякое человеческое общество. Сохранили и русскую православную традицию. И завещали ее молодежи, восстанавливая разорванную связь времен. Значение этого невозможно переоценить. Так возникло то духовное начало, которое потом станут называть Русским возрождением, а из деятелей его составится Русская партия" (Семанов С. Дорогой Леонид Ильич. М.: Алгоритм, 2007. С. 356).

Первыми выступлениями в "Молодой гвардии" стали заметки И. Глазунова и В. Солоухина, которые имели широкий успех. На исходе 60-х в журнале появился ряд боевых публикаций М. Лобанова, В. Чалмаева и С. Семанова. "Русская партия заявила о себе открыто и громко", – свидетельствует Семанов. -… на исходе 70-го последовал уже осудительный приговор высшего идеологического начальства… Линию "Молодой гвардии" осудили, но очень мягко, всего лишь за увлечение "стариной" (указ. соч, с 357). Но "…оказалось, что осуждающий глас со Старой площади никак не повлиял на лихих молодогвардейцев, они не только продолжили свое наступление, но и расширили его", – повествует он далее. – Появились крепкие публикации в "Нашем современнике", "Москве", "Огоньке", даже в ряде провинциальных журналов, начали выходить боевые книги в издательстве "Молодая гвардия"… Русофобскую часть партийного идеологического аппарата это тревожило и даже раздражало" (с. 358).

Настоящая программа русофилов появилась в 1968 г. в "Молодой гвардии" в статье М. Лобанова "Просвещенное мещанство", – пишет в своей работе профессор С. Лебедев. – Этими словами автор окрестил либеральную интеллигенцию…, совершенно оторванную от национальной почвы, т. е. внутренних врагов России. Михаил Лобанов – и в этом его заслуга, – обратил в числе первых внимание на возникновение в советском обществе численно значительного социального слоя, скорее даже, субэтноса, составлявшего немалую часть населения столиц и крупных мегаполисов. Духовно этот субэтнос был ближе к Нью-Йорку, Парижу или Лондону, чем к той стране, что начиналась за пределами Московской Кольцевой дороги. Позднее А. И. Солженицын назвал эту группу людей "образованщиной", а И. Р. Шафаревич – "малым народом", хотя сами "просвещенные мещане" предпочитали называть себя интеллигенцией, спекулируя на заслугах русской интеллигенции XIX века…" (с. 280).

Лебедев отмечает, что статья Лобанова была воспринята "просвещенным мещанством" очень болезненно и приводит характерное свидетельство уже цитируемого А. Янова: "Сказать, что появление статьи Лобанова в легальной прессе, да еще во влиятельной и популярной "Молодой гвардии", было явлением удивительным, значит сказать очень мало. Оно было явлением потрясающим… объективные выводы, которые следовали из его статьи, были тем не менее настолько откровенно социально-политическими, что ошеломленное общество буквально оцепенело. Выводы эти до такой степени противоречили всем основным установкам режима и интересам значительной части истеблишмента, что практически дискуссия по ним в легальной печати была невозможна. Даже на кухнях говорили об этой статье в основном шепотом" (там же).

В 1969 г. писатель и историк Сергей Семанов возглавил отдел "Жизнь замечательных людей" (ЖЗЛ) в издательстве "Молодая гвардия". "Серия книг им выпущенных стала событием в русской литературно-философской мысли. "При Семанове "ЖЗЛ" заговорила… о коренных устоях русской нации… "ЖЗЛ" стала спасением для изголодавшихся по духовной пище русских людей… открылся русский мир во всем его самобытном блеске и мессианском великолепии" (Байгушев А. Указ. соч., с. 320). Еще одним центром формирования и развития русского национального сознания становится журнал "Наш современник" во главе с русским поэтом С. Викуловым, который впоследствии писал: "Новая команда "Нашего современника" с самого начала была одержима целью пробуждать в народе национальное сознание, угнетенное тяжелым прессом "пролетарского интернационализма" (Большая энциклопедия русской цивилизации. Русский патриотизм… С. 319). В журнал потянулись писатели, имена которых позднее стали знаменитыми по всей России – В. Белов, В. Распутин, Е. Носов, В. Лихоносов, О. Фокина, В. Астафьев, А. Знаменский, В. Шукшин. Национальное патриотическое направление сделало журнал самым популярным русским журналом в стране. Только за первые годы издания журнала под руководством С. Викулова его тираж вырос более чем в 5 раз – с 20 до 103 тыс. экземпляров (там же).

Русская партия, по свидетельству Байгушева, настолько усилилась, что в начале 70-х либеральная партия, по его словам, "перешла в наступление по всему фронту". Это период явился "пиком могущества" РП. Он сопровождался длительным этапом идеологической "журнальной войны", в которой патриоты одержали победу. Этап этот связан с историей отставки и.о. зав. Отделом пропаганды ЦК КПСС А.Яковлева с своего поста в 1973 г.

"Журнальная война" начала 70-х гг. и отставка Яковлева

"Разрушительный шовинизм и национализм под флагом патриотизма пели свои визгливые песни" – так в своих мемуарах характеризует Яковлев развернувшую в то время свою деятельность патриотическое движение. "Хромой бес", как называет Яковлева А. Байгушев, "объявил тотальный поход на "черносотенцев"" и "организовал провокацию" (указ соч., с 280). Заместитель главного редактора либерального журнала "Новый мир" критик А. Деменьев по поручению Яковлева пишет на "черносотенцев" статью-донос, где, в частности говорит о том, что "…Чалмаев говорит о России и Западе языком словянофильского мессианства", откуда "один шаг до идеи национальной исключительности и превосходства русской нации над другими" (там же). В ответ Русской партией было оперативно организовано письмо одиннадцати крупнейших русских писателей в защиту "Молодой гвардии". Даже член ЦК КПСС писатель М. Шолохов, поддержал письмо и сказал, что поднимет этот вопрос на ближайшем съезде партии.

Тут же патриоты "дерзко опубликовали свой "Русский манифест"" (с 283). Речь идет о знаменитой статье Сергея Семанова – "О ценностях относительных и вечных", в которой он выступил с критикой писателя Ю. Манна, выступившего до этого в "Новом мире" с антинаучной статьей. "Манифест охватывал всю панораму общественой жизни страны и резко изменил политическую атмосферу в обществе…, – свидетельствует Байгушев. – Сергей Семанов, как князь Святослав иудейским хазарам, гордо и уверенно послал "яковлевцам" бересту "Иду на вы" (с. 285). Как выразился Байгушев, "наши уже огрызались вовсю", "дым стоял коромыслом".

Последовали нападки на "Молодую гвардию" со стороны журнала "Комммунист", в частности за попытку "представить в положительном свете… все реакционное, вплоть до высказываний даже таких архиреакционеров, как Константин Леонтьев, В.В.Розанов…" (с. 298). В адрес статьи Семанова были предъявлены обвинения за "оценки, явно идущие вразрез с марксистско-ленинской методолгией вплоть до попыток найти в политике самодержавия некие прогрессивные моменты…" (там же).

15 ноября 1972 года Яковлев публикует в "Литературной газете" свою знаменитую статью "Против антиисторизма", где "впервые за много лет называет великорусский шовинизм… в качестве главной идеологической опасности" (Митрохин Н. Указ. соч., с. 133). Валерий Ганичев в устной беседе с Н. Митрохиным рассказал, что это письмо положили на стол Генсеку: "Тот скандалов не любил, и на заседании Политбюро произошло следующее… Л. Брежнев спрашивает Суслова: "Тут вот статья Яковлева. Ты читал?" Тот, как опытный царедворец, говорит: "Даже не видел". Тогда Брежнев и говорит: "Убрать этого засранца!" (там же, с 135). А. Байгушев пишет, что Михаил Шолохов "сообщил в ЦК партии письмо, что Яковлев грязно обидел честных патриотов и предупреждал, что поставит об этом вопрос на ближайшем пленуме ЦК. Брежнев вслух ругался: "Этот м-к хочет поссорить меня с интеллигенцией!" Суслов кивал…" (указ. соч., с 307). В результате А. Яковлев был снят со своего высокого поста и сослан послом в Канаду. "Маятник качнулся в русскую сторону. Это поняли все аппаратчики" (с 301)

Подробное описание этапа "журнальной войны" начала 70-х гг. понадобилось для того, чтобы наглядно представить расстановку сил, характер и смысл идеологического противоборства обоих "партий" в среде интеллигенции и внутри коммунистической партии тех лет. Как выразился Байгушев, патриоты все-таки тогда "демократической контрреволюции дали по морде": в своих мемуарах истовый тогдашний "коммунист" Яковлев в последствии жаловался, что "их буквально оттеснила на обочину охранительная тенденция", а "ситуация с "Новым миром" и "Молодой Гвардией" ясно показала, что либерально-демократические надежды к началу 70-х годов явно потускнели" (цит. по: Байгушев А. Указ. соч., с. 299).

Тенденция, которую развивала Русская партия, была именно что охранительная. Охранялись устои русской жизни и русской традиции от поползновений яковлевых и их идейных единомышленников. Точнее сообщников. Через двадцать лет они "возьмут реванш" за поражение в той далекой, незаметной для большинства, но имеющей огромное практическое и духовное значение идеологической войне…

Русская партия и власть

После событий начала 70-х гг. Русская партия заметно усилилась. В 1976 г. последовало решение секретариата ЦК КПСС о назначении Семанова на пост главного редактора журнала "Человек и закон". "Ему удалось из скромного ведомственного издания создать очаг публицистики с многомиллионным тиражом" (Большая энциклопедия русской цивилизации. Русский патриотизм… С. 708). Александр Байгушев одновременно получил высокое назначение на поставленную под непосредственное руководство ЦК партии газету "Голос Родины", где он получил возможность подписывать выход газеты без цензуры. "На фоне общего патриотического подъема стало совершенно естественным назначение русского собирателя – вождя Валерия Николаевича Ганичева на самую массовую газету – многомиллионную "Комсомольскую правду" (Байгушев А. Указ. соч., с. 299).

Основной задачей патриотического движения в советский период, как уже говорилось, являлась попытка оказать влияние на советское общество и власть с целью их последовательной и неуклонной "русификации". "Молодая гвардия" свою главную ставку делала на просвещение верхов (точнее – "подверхов")… громадное большинство правящего сословия, оказались чрезвычайно восприимчивы к идеям народности, порядка, традиционности, неприятия всякого рода разрушительного модернизма – все это соответствовало настроениям основной части послесталинского поколения Власти. Большинство русской интеллигенции в 70 е годы осталось так или иначе в русле космополитического либерализма. Однако адресат наш в ту пору был политически правилен: минуя основные круги интеллигенции, мы обращались к средним слоям Партии, а также Армии и Народу, – утверждает Семанов (Андропов. 7 тайн генсека с Лубянки. М: Вече, 2001. С. 174). При этом он подчеркивает, что "никакой особенной стратегии и тактики у мологвардейских деятелей не имелось. "Все оказалось очень просто: руководители страны находятся в плену у омертвелой марксистской догмы русофобской революционой традиции…. надо объяснить руководителям, что и как, разоблачить подлинное лицо "новомировцев" и всяких иных либералов… Постепенно СССР превратится в Великую Россию и начнет излечивать старые болезни" (с. 230, курсив мой).

Здесь мы подходим к одному очень интересному моменту. Речь идет о степени поддержки деятелей Русской партии в "верхах". Николай Митрохин в своей книге к "движению русских националистов" причисляет чуть ли не половину партаппарата и руководства ВЛКСМ, объясняя это самими разнообразными причинами – от "повальной ксенофобии", до мастерских интриг самих деятелей РП. Так, Митрохин утверждает, что Русскую партию активно поддерживала "группа Шелепина", бывшего председателем КГБ, затем секретарем ЦК КПСС и членом Политбюро до середины 70-х гг. На самом деле речь идет о сложившейся в верхах довольно широкой группе "сталинистов" или, как их часто называют, "красных патриотов", которые придерживались, условно говоря, державно-патриотических взглядов, пришедших с войной и великой Победой. Говорить о степени их поддержки Русской партии довольно трудно, равно как и проследить таковую тенденцию в работе Митрохина, если не брать во внимание отдельные "притянутые за уши" факты и неосновательные субъективные суждения отдельных фигурантов его исследования.

Без сомнений, определенная поддержка РП во властном аппарате имела место, но это объяснялось, в меньшей степени, присутствием здесь ряда лиц "сочувствующих", и, в большей, как уже упоминалось, опасениями партаппаратчиков за свои кресла и портфели. А. Байгушев рассказывает, что когда Андропов в 1967 г. пришел на Лубянку, "Русские клубы" уже развернули свою деятельность; первой реакцией Андропова было – "закрыть "рассадник". Но "Ответная реакция Хозяина была для него совершенно неожиданной – он посоветовал КГБ не вмешиваться в "сугубо русское дело" и передал "русские клубы" по покровительство и опеку близких ему людей" (указ. соч, с 237). При этом писатель замечает, что "Брежнев и Суслов, конечно, не принадлежали к "русской партии" в КПСС. Они просто очень хорошо понимали, что без этой силы либералы их очень быстро "вынесли" бы из Кремля" (Кривые зеркала. Литературная газета, 2006, №2-3, курсив мой).

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

Митрохин упоминает среди участников патриотического движения помощника М. Суслова В. Воронцова и пишет, что интересы Русской партии лоббировал помощник секретаря ЦК КПСС по идеологии, а с 1974 г. – министра культуры СССР Г. Стрельников. "Доходило до того, что И. Глазунов при угрозе обыска прятал на квартире у Г. Стрельникова самиздат и другие запрещенные материалы" (указ. соч., с. 131).

Еще одно явление, которому в работе историка отведено много места – это т.н. "группа Павлова", которая сложилась в ЦК ВЛКСМ вокруг его первого секретаря около 1962-1964 гг. Целью и смыслом деятельности этой неформальной группы, как пишет Митрохин, стала "выработка и пропаганда новой идеологии, призванной внедрить в умы молодежи традиционные ценности в противовес либеральным" (с. 239). Историк указывает на тесную связь с Павловым главного редактора журнала "Молодая гвардия" А. Никонова, который превратил издание в "центральный орган антизападнических сил". Художника И. Глазунова историк называет вторым по важности идеологом "группы Павлова", характеризуя его, в своей манере, как "радикального антикоммуниста", который "вместе с тем был ловким карьеристом, использующим тягу советских людей (в том числе и занимавших высокие посты) к полузапретному плоду" (с. 345). "Во вт. пол. 60-х "в рез-те влияния (или просветительской деятельности Никонова и Глазунова на аппарат ЦК ВЛКСМ и особенно на членов "группы Павлова" в ЦК установились более чем либеральное отношение к монархизму и православию", - пишет он (с 350, курсив мой).

По мысли Михаила Назарова, который описывает, как патриотизм развивался в СССР еще с начала Великой Отечественной войны, "…большая часть руководства КПСС (сам Брежнев тоже выступал в роли "фронтовика": он ведь "воевал" политруком в высоких чинах) была заинтересована в поощрении военного патриотизма, ибо… в войне интересы партии и народа впервые совпали в деле обороны. Это, как и патриотические потребности Холодной войны, было главной причиной покровительства русским патриотам сверху" (указ. соч., с. 351).

Сергей Семанов, участник патриотического движения в те годы, свидетельствует, что А. Шелепин никаким покровителем Русской партии не был и называет его партийным карьеристом, "чуждым русской идее". Зато Павлов, по словам историка, "проводил русскую линию" и был выдающимся русским политическим деятелем (Дорогой Леонид Ильич. С. 359). Тем не менее, признает историк, поддержка "сверху" Русской партии была весьма незначительна. Все лица, упоминающиеся в связи с поддержкой РП, по его мнению "…были не политическими деятелями, а серыми аппаратчиками… имели весьма слабое представление о международной политической обстановке и месте ней СССР-России. Они не могли не проиграть своим замаскированным противникам, и проиграли, что закономерно" (с. 360).

Идеология Русской партии

Русская партия – и организационно, и идеологически – не была монолитна. Внутри национально-патриотического движения в рассматриваемый период существовали самые различные идеологические течения – от ортодоксально-православного до языческого, от монархического до национал-большевистского. Сам Николай Митрохин в своей работе не анализирует это явление, представляя его в целом как "движение русских националистов", отмечая преимущественно идеологический радикализм и мировоззренческий негативизм деятелей Русской партии. Михаил Назаров верно замечает, что "…автор-демократ в целом примитивизирует истоки и идеи русского патриотизма, сводя его к "ксенофобии" и "этнонационалистической мифологии"; он не имеет понятия о Православии и соответственно допускает поверхностные обобщения, объединяя в одно целое всех разношерстных патриотов без духовного анализа их совершенно разных позиций" (указ. соч., с. 346).

Действительно, отдельные, а порой и действующие совместно, представители РП придерживались самых различных идеологических воззрений и имели совершенно разные представления о том, каким на деле должен быть будущий государственный строй и какой конкретно должна быть его идеология.

Смысл и направление деятельности Русской партии Александр Байгушев описывает следующим образом: "Мы хотели, если говорить об идеале, восстановления монархии… Среди тактических установок было противодействие разлагающему влиянию западного мира, сохранение и восстановление Церкви, освобождение России от ненужных – случайных регионов – стран Балтии, некоторых среднеазиатских республик. Мы тогда считали, что Империю должны составить коренные народы – русские, украинцы, белорусы, а также молдаване, армяне, грузины, казахи. С некоторыми оговорками речь могли идти и о латышах. Смысл таких преобразований – воссоздание православной Империи (именно так, а не по узко этническому принципу – русская Империя)" (Мы хотели восстановления монархии. Интервью с бывшим сотрудником личного аппарата Л.И. Брежнева…: http://www.pravaya.ru/expertopinion/393/14526).

А вот что говорит Валерий Ганичев: "У нас было представление о модели социализма для народа, для русского народа. Мы сочетали русскую идею с идеей социализма и не видели в этом противоречий. Противоречия были с реальной жизнью. С реальной властью. Были у нас и теоретики, были идеологи. И мы боролись с заскорузлыми понятиями о социализме, с одной стороны, и с прозападными космополитическими тенденциями, с другой" (Русский орден в ЦК партии: мифы или реальность. Завтра, 2002. № 23).

Несмотря на серьезные идеологические расхождения, "общим местом" для всех патриотов РП являлось решительное неприятие западной либерально-демократической модели устройства общества и государства, основанной на т.н. "общечеловеческих ценностях". Которые означали ничто иное, как отказ от своих национальных и религиозных традиций в пользу всеобщих "прав и свобод" (что на самом деле в итоге всегда означало, по выражению Достоевского, "право на бесчестие").

"Сталинистами" являлась довольно крупная часть официальной РП и в первую очередь бывшие фронтовики, связанные с нараставшим при Брежневе культом Великой Отечественной войны. Было и еще одно радикальное обособленное направление патриотизма – языческо-фашистское. "Для них понятие "русской крови" было важнее русского духа; Православия эти критики сионизма не знали и считали христианство "еврейской провокацией", ослабившей русский дух. Политически они были ближе к сталинистам, чем к монархистам" (Назаров М. Указ. соч., с. 346). Но к "официальной" Русской партии они имели меньше отношения. Последние, как и последователи множества других самых разнообразных, порой весьма эклектичных идеологических направлений, были среди патриотического движения того времени, по выражению героя романа "Мастер и Маргарита", "лица неофициальные, а пожалуй что и праздные".

Следует подчеркнуть, что здесь мы рассматриваем сферу деятельности преимущественно "официальной" Русской партии, то есть той части патриотического движения, которая действовала в рамках советского строя, не будучи, строго говоря, оппозицией. Деятельность некоторых подпольных организации и отдельных образований и групп, которых принято относить к патриотическому движению (и которых Митрохин ошибочно относит к Русской партии [9]), в этой статье не затронута по причине чрезвычайной их разнонаправленности и разбросанности по "патриотическому полю". К тому же ее описание потребовало бы много дополнительного места, что данной статьей не предусмотрено.

М. Назаров также выделяет в РП группу т. н. "православных диссидентов", которые не сочли возможным, в силу своих религиозных убеждений, принимать "соучастие в преступлении" (т.е. взаимодействовать с советским режимом). "В это время, именно потому, что надежды на поддержку сверху исчезли, часть православных патриотов, не надеявшихся сделать карьеру, решает использовать те же методы, что и открытое диссидентское движение, – но, разумеется, с иным идейным содержанием", – свидетельствует Назаров. – Эти патриоты объединились вокруг журналов "Вече" (1971-1974) и "Земля" (1974-1975). Их издавал В.Н. Осипов (ранее отсидевший 7 лет, 1961-1968, за участие в молодежных собраниях у памятника Маяковскому); за издание этих журналов Осипов был в 1974 году вновь арестован и осужден на 7 лет лагерей и 5 лет ссылки" (указ. соч., с. 346).

Нельзя не отметить и некоторые крайности в идеологических воззрениях некоторых патриотов, которые причудливо пытались соединить несоединимое. Так, некто М. Антонов (бывший, конечно, не в одиночестве) считал, что "лишь соединение Православия и ленинизма может дать то адекватное мировоззрение русского народа, которое синтезирует весь многовековый жизненный опыт народа" (Митрохин Н. Указ. соч., 519).

"Бренд" Ленина, впрочем, нередко использовался Русской партией для достижения своих целей, например, в области сохранения памятников культуры, когда "для пущей убедительности" они принимались апеллировать к "сугубо советским" ценностям. Так, в упомянутом письме "Берегите святыню нашу!", говорится: "Никто не дал нам права забывать слова В.И. Ленина: "Совершенно необходимо приложить все усилия, чтобы не упали столпы нашей культуры, ибо нам пролетариат этого не простит". "Ленинское наследие" тогда было, как "отче наш" перед едой, – пишет в своей книге А. Байгушев. – Когда нужно было что-то сказать, о чем говорить вслух запрещалось, пользовались, как отмычкой, "ленинским наследием"… только листай и подбирай нужные цитаты для оправдания русского направления" (с 351).

Вопрос о лояльности советской власти расколол патриотическое движение. Собственно, диссидентство не было представлено исключительно либералами и теми, кто метил и в коммунизм, и в Россию. Как упоминалось выше, некоторую его часть составляли и православные христиане, и в частности, такие крупные и широко известные фигуры, как математик И. Шафаревич, писатель А. Солженицын и др. "Интеллигентская среда раскололась на два лагеря: патриотов и диссидентов, – описывает ситуацию много лет спустя В. Ганичев. – Были ли мы, те, кто стремился к изменениям, к улучшению жизни, к справедливости для отдельных людей и всего народа, оппозиционерами, диссидентами, врагами страны? Нет, мы так не считали. Мы считали себя работниками, преобразователями, подвижниками. Мы были уверены, что преобразования надо провести в рамках системы, изменив ее, насытив народной нравственностью, справедливостью, порядком. Мы хотели отмести интернациональное лицемерие и ханжество, когда на каждое проявление национального русского начала следовал агитпроповский или КГБ-шный окрик: "Прекратить шовинизм!" Мы всё больше понимали, что Православие должно быть главной, основной частью русского мировоззрения… К этому пониманию нас подводила сама жизнь, борьба, встречи, история Отечества, русская классическая культура. Хотя одни уже были людьми православными, воцерковленными, другие постепенно приходили к этому. Россию еще ожидала православная революция, а если вернее, Православное Возрождение (Гагарин называл меня идеологом, "Наш современник", 2003, №11, курсив мой).

Так как некоторая часть русских патриотов была настроена к советской власти и ее идеологии весьма отрицательно (преимущественно скрыто), для более полного отображения политической позиции Русской партии процитируем Георгия Шиманова, одного из членов тогдашнего патриотического движения. Православный публицист, размышляя о взаимодействии патриотического движения с государственным строем, предлагал задуматься, "правильно ли мы, русские патриоты, себя ведем, выступая, по существу, единым фронтом вместе с так называемыми "демократами" против советской власти?.. Рухни завтра советская власть, – и кто же станет хозяином России? При том подавляющем превосходстве антирусских сил даже в самой России, не говоря уже о всей мощи Запада, которая будет брошена на помощь его ставленникам и союзникам в нашей стране, на что же надеяться русским патриотам? Только на чудо. Потому что придут к власти силы, неизмеримо худшие по сравнению с теперешним режимом… Значит, нам надо твердо и недвусмысленно встать на сторону этого режима, как бы он ни был плох, и поддерживать его против западников. Тем самым мы будем не только помогать сохранению этого меньшего для нас зла, но и окажемся в более выгодном по сравнению с западниками положении. И сможем, пока сохраняется этот режим, наращивать свои силы гораздо быстрее их. Кроме того, этот дряхлеющий режим окажется в конце концов перед выбором: либо опираться на русско-православные силы и оказываться во все большей зависимости от них, либо попросту рухнуть, так как Запад не заинтересован в сильной структуре власти в России" (цит. по: Митрохин Н. Указ. соч., с. 523, курсив мой).

Запад никогда не был заинтересован в сильной власти в России. Потускневшие к началу 70-х годов либерально-демократические надежды Яковлева и компании через двадцать лет вновь загорелись ярким пламенем. Дряхлеющий в прямом и переносном смысле режим вскоре рухнул, так и не захотев опереться на русско-православные силы…

Грядущую опасность тогда понимали даже в русской эмиграции, которая отличалась наиболее резким неприятием коммунизма и советского строя: "Патриотическая часть антикоммунистической эмиграции понимала всю опасность сокрушения режима КПСС в условиях разложения правящего слоя и активности антирусских сил, о чем предупреждал еще И.А. Ильин в "Наших задачах", сразу после войны", – пишет в указанном труде М. Назаров. – Западническое движение было одним из факторов Холодной войны и стало "пятой колонной" мировой закулисы. Русское же патриотическое инакомыслие стремилось избавиться от марксизма не любой ценой, а исключительно путем возрождения России" (с. 358, курсив мой). Очевидно, что, в отличии от либералов-западников, русские патриоты, от национал-большевиков до православных монархистов, не могли желать разрушения советского строя ради разрушения…

Одним из тех, кто радикально расходился с деятелями РП во мнении относительно характера взаимоотношений общественности с властью, был А. Солженицын. В своей книге "Россия в обвале" он пишет, что в "…направлении русских националистов, которые всё больше льнули к коммунистическому стержню, рассчитывая на его прочность, и создался свой миф о национальном благоперерождении брежневского режима. Нынешние вздохи заблудившихся патриотов, что "не надо было сокрушать коммунизм", так-де хорошо "скреплявший" Россию… это постыдный упадок духа перед убийцами" (Россия в обвале. М.: Русский путь, 1998. С. 142).

Вряд ли справедливо суждение писателя. По крайней мере, его опровергает сама практика Русской партии и плоды ее деятельности. Все было как раз наоборот. Патриоты не верили ни в какой миф: "благопереродиться" режим могла только с их помощью: деятели Русской партии видели, что государственная власть поражена болезнью атеизма и интернационализма, и поэтому старались вылечить ее (те самые "подверхи", о которых писал Семанов), и их лечение не прошло для многих бесследно. А вздыхали потом как раз те, кто осознал, что "метил в коммунизм, а попал в Россию"…

В то же время, учитывая известную лояльность РП к советской власти, вовсе не означает, что деятели ее были настроены прокоммунистически. Сергей Семанов не зря говорит о том, что одной из основных черт, присущих деятелям Русской партии, это антикоммунизм. Он поясняет: "Понятие "антикоммунизм" имело в брежневские времена как бы двойной смысл. Буквально, это отрицание или несогласие с официальной тогда в стране марксистско-ленинской идеологией, хотя уже в 60-е годы ничего там не осталось от подлинных Маркса и Ленина… В более широком смысле "антикоммунизм" понимался как отрицание существовавшего тогда социалистического уклада и советской государственности. Тут необходимо разобраться. В первом смысле "антикоммунистами" стали в конце правления Брежнева едва ли не все телезрители многонационального Советского Союза, настолько бездарно и пошло выглядело преподношение того самого "коммунизма" в официальной пропаганде. Это вне сомнений. Совсем другое дело – отношение к социалистическим ценностям и особенно к советской государственности. Тут преобладающее большинство Русской партии безусловно стояли "за", там защищали Советскую власть от прозападных сотрудников ЦК КПСС и вплоть до русских "диссидентов" вполне твердо и сознательно" (Русская партия в чужом зеркале: http://www.contr-tv.ru/common/285/). Добавим, что часть РП, которая принадлежала к т.н. "сталинистам", превозносила Сталина отнюдь не как коммуниста, а именно как государственника, что очевидно.

Высшей ценностью для Русской партии являлся русский народ, его тысячелетняя история и традиции, его великая культура и православная религия; а также – ставший "правопреемником" Российской империи Советский Союз, превратившийся после Войны и Победы в геополитическую сверхдержаву с передовой промышленностью, наукой и культурой. "В общем и целом деятельность относительно широкой группы людей, объединяемых нечетким определением Русская партия, придерживалась традиционной для правого лагеря России еще с конца XIX века православно-государственной традиции (или государственно-православной, что, может быть, точнее)" (Семанов С. Там же).

Патриоты Русской партии обладали некоторым "административным ресурсом", и имели хотя бы минимальные возможности для достижения своих целей. Теоретически их внешне лояльное отношение к власти можно объяснить привилегированным положением некоторой их части, по крайней мере, в 60-70-е годы (что и пытается доказать г-н Митрохин). Но какова была позиция тех, кто находился в эмиграции, без шанса на возвращение на Родину, или, по крайней мере, без гарантии на свободную жизнь в СССР?

Известный историк-международник Наталья Нарочницкая неоднократно приводит в своих публикациях яркий пример: "Когда к генералу А.И. Деникину… обратились с предложением благословить власовскую армию своим авторитетом борца с большевизмом, он воскликнул: "Я воевал с большевиками, но никогда – с русским народом. Если бы я мог стать генералом Красной армии, я бы показал немцам!" Великий русский композитор XX века С. Рахманинов до изнеможения давал концерты по всем Соединенным Штатам и пересылал деньги Сталину, после чего его произведения, ранее запрещенные, стали исполняться в СССР. Отчего эти люди, никогда не принимавшие революцию, люди верующие, у которых большевики отняли родину, сочувствовали Красной Армии, сознавая при этом, что власть в России чужда им абсолютно? Оттого, что они не отождествляли Россию с "большевистской властью". Сохранение любимого Отечества для будущих поколений для них было выше желания увидеть при жизни крах ненавистного "режима" (Великие войны ХХ столетия. М.: Айрис-пресс, 2007. С. 8 ).

Вряд ли позиция русских эмигрантов была обусловлена лишь обстоятельствами тяжелой войны, на полях которой за русскую землю проливали кровь их соотечественники. Не стоит забывать, что Русская партия действовала и боролась в условиях Холодной войны – менее кровавой по содержанию, но более драматичной по последствиям. Не оккупацией, не историческим недоразумением, а тяжелым, противоречивым, но – достойным продолжением тысячелетней русской истории являлся для Русской партии Советский Союз, как великая сверхдержава, которой не доставало только перерождения в русском православном духе…

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

Несколько слов непосредственно о "национализме" Русской партии и самом "русском вопросе", который являлся одной из центральных причин возникновения самой РП и деятельности ее идеологов. Говорить о самом термине "национализм" и его значении здесь будет излишне. Учитывая неоднозначное восприятие этого термина в российском обществе, следовало бы описать его словарное обозначение (порой совершенно различное), а также его культурный и политический смысл (который трактуется тоже весьма по-разному). Однако это не входит в нашу задачу. Достаточно сказать, что русские патриоты в советский период вкладывали в понятие национализма положительный и созидательный смысл, (как это делал идеолог русского национального возрождения в эмиграции Иван Ильин) [10], а противоположная сторона, либералы-западники (как Митрохин), – сугубо отрицательный, подразумевая под эти понятием шовинизм, ксенофобию, неприязнь и даже ненависть к другим нациям и народностям.

Чтобы не уходить вглубь этой непростой и длительной дискуссии (природа которой, конечно, отнюдь не только в термине), дадим слово человеку, которого трудно обвинить во всем вышеперечисленном. Известный разведчик, генерал-лейтенант бывшего аналитического отдела КГБ, впоследствии известный политик, писатель и журналист Николай Сергеевич Леонов в одной из своих книг рассказывает, как в 1997 году его пригласили на одну телепередачу, где задали такой вопрос: "Скажите, а Вам не кажется странным, что Вы, вчерашний яростный защитник интернационализма, превратились сейчас в столь же яростного националиста?". "Я, не смутившись, ответил, – пишет Леонов, – что наши взгляды – это не окостеневшие "идеи-фикс" душевнобольных людей, а категории, меняющиеся в соответствии с изменениями в мире и в стране. Я был интернационалистом, когда мой народ – русские, – признанный и уважаемый в качестве старшего брата другими народами, составляющими СССР, вел борьбу за торжество своих идей в мире. Вы были великой державой, мы не замыкались в своем национальном ограниченном пространстве и были готовы взять ответственность за устройство всего мира. Тога, при тех целях и задачах, было естественно быть интернационалистом. Теперь же, когда русский народ отчаянно борется за выживание, когда по безумию своих руководителей он оказался расчлененным, разоренным, деморализованным, когда он подвергается нашествию иноплеменных мигрантов со всех сторон, я не могу не быть русским националистом. Но русский национализм тем и характерен, что он не построен на ущемлении прав и свобод других народов. Он терпим и дружелюбен к другим этносам и верованиям. Наш национализм оборонителен и неагрессивен. Мы всегда готовы жить в добром соседстве, дружбе и согласии со всеми, кто принимает эти условия общежития, тем более, когда речь идет о наших собственных землях, о нашей России" (Крестный путь России. М.: Русский дом, 2003. с. 239). [11]

Интересную аналогию в своей книге проводит Александр Самоваров: "Национализм Достоевского и многих русских писателей, литераторов и философов в конце 19 и в начале 20 века выражался в защите православия и монархии… А националисты Русской партии были сторонниками социализма… Достоевский, защищая православие и самодержавие, защищал русский мир от распада и разрушения. И Русская партия, защищая социализм, защищала русскую нацию. Ибо ясно было уже тогда, что для их противников из либерального лагеря – западников – Россия ценностью сама по себе не обладала" (Останутся ли в России русские? М.: Самотека, 2007. С. 314).

Глупо объяснять обостренное переживание деятелями Русской партии проблемы ущемленности русского этноса в СССР как будто бы беспочвенным этнонационализмом и "бытовой ксенофобией", как это отчасти делает в своей работе Н. Митрохин. В первой части статьи уже приводился довод А. Чеботарева о том, "русский вопрос", стал одним факторов возникновения самого национально-патриотического движения в 60-е годы. Приведем высказывание Валерия Ганичева по этому вопросу: "Особо меня беспокоило состояние русского народа. Им пренебрегали, его спаивали, бессовестно урезали его возможности, приращивали за счет России Казахстан, Киргизию, Латвию, "впрыскивали" русские мозги в национальные Академии, отбирая для всех, кто кричал позднее русским "оккупанты", места в московских и всех российских вузах. У России не было своей Академии наук, которая работала бы над ее проблемами, не было и Российской коммунистической партии, которая бы занималась экономикой "своей республики". В стране была хорошо организована донорская система откачки умов, капитала, ресурсов в другие республики и за рубеж (интернациональная помощь) (Гагарин называл меня идеологом, "Наш современник", 2003, №11).

Упоминает об этом и А. Байгушев: "Русские единственно, что хотели – уравнения в правах, потому что собственный ЦК и своя компартия, и своя столица были во всех союзных республиках, у всех националов, которые таким образом защищали свои интересы". "Компартия РФ была создана, но уже во время агонии партии. А появись она хотя бы на два года раньше, судьба страны не была бы так трагична", – считает А. Самоваров (указ. соч., с. 319).

Судить однозначно о том, как сложилась бы судьба России, получи русские свою юридически оформленную республику и компартию с соответствующими органами и структурами управления, достаточно сложно. Есть и другая точка зрения, согласно которой создание отдельной русской республики и партии уже тогда могло привести к сепаратизму в СССР самих русских, что, в свою очередь, немедленно спровоцировало бы и окраинные сепаратизмы. [12] Русские, с этой точки зрения, должны были довольствоваться негласным статусом "государствообразующего народа", "титульной нации", неся на себе ответственность за прочие народы, населяющие империю. В любом случае, это тема для отдельного разговора.

Разгром Русской партии

Последний рывок перед окончательным разгромом Русская партия делает в конце 70-х. Русские патриоты "…действовали как истые партизаны, сами, без приказа выходили "на железку" и подрывали по мере сил и возможностей, вражеские составы. Именно в таком наступательном порыве проходил третий этап Русского возрождения – последние годы семидесятых. Крупные победы перед грядущим разгромом, – пишет Сергей Семанов. – Оглядываясь назад, нельзя не поразиться удивительным успехам наших публицистов и литераторов тех лет, а также их размаху и расширению по стране. Успехи эти следует признать тем более впечатляющими, что они сопровождались непрерывными поношениями в печати. И не только от литераторов-интернационалистов, нет, русских патриотов бранили в "Правде", "Коммунисте", иных партийных изданиях. Никакого значения это все не имело. Как будто и не было никогда в СССР "диктатуры пролетариата" и не стояла у власти партия твердокаменных марксистов-ленинцев, воспитанных в духе "воинствующего атеизма"!… Русская партия наступала, завоевывая все новые рубежи" (Дорогой Леонид Ильич. С. 360).

В 1978 году большой резонанс имели выставки картин Глазунова. Продолжало развиваться многомиллионное движение охраны памятников, в защиту Байкала и против поворота северных рек на юг. Важной вехой стало празднование 600-летия Куликовской битвы, что было использовано как повод отметить значение преподобного Сергия Радонежского и Православной Церкви в русской истории. Шла борьба верующих за открытие храмов в самых разных областях страны; причем даже советская печать оценила число верующих в 25-30 % и признала: "Возросла тяга к посещению памятников старины, носящих культовый характер… Мы действительно сталкиваемся с ростом интереса к религии и церкви". Стали популярны белогвардейские песни (Назаров М. Вождю Третьего Рима. С. 362).

В конце 70-х гг. глава КГБ Ю. Андропов оперативно возрождает СПО – Секретный политический отдел, который занимается политической оппозицией, и создает "Пятку" – Пятое управление по борьбе с идеологической диверсией. 28 марта 1981 года он направляет в Политбюро свою знаменитую записку, в которой, в частности, говорится: "В последнее время в Москве и ряде других городов страны появилась новая тенденция в настроениях некоторой части научной и творческой интеллигенции, именующей себя "русистами". Под лозунгом защиты русских национальных традиций они, по существу, занимаются активной антисоветской деятельностью… Изучение обстановки среди "русистов" показывает, что круг их сторонников расширяется и, несмотря на неоднородность, обретает организационную форму. Опасность, прежде всего, состоит в том, что "русизмом", т. е. демагогией о необходимости борьбы за сохранение культуры, памятников старины, за "спасение русской нации", прикрывают свою подрывную деятельность откровенные враги советского строя" (Семанов С. Андропов… С. 373).

Далее, вспоминает Байгушев, происходит "два настораживающих синхронных события", в результате которых Брежнев остался без своей главной опоры в КГБ: 19 января 1982 года покончил с собой куратор военной контрразведки и пятого управления КГБ С.Цвигун. 25 января умер от инсульта "серый кардинал" при Брежневе М. Суслов (указ. соч., с. 374). В мае 1982 года Андропов становится вторым секретарем ЦК КПСС по идеологии. 10 ноября умирает Л.И. Брежнев и Ю. Андропов занимает его пост.

Еще в 1979 г. усиливается организованное преследование русского издательства "Современник". В декабре 1980 г. без всяких объяснений с поста гл. редактора "Комсомольской правды" снимается писатель В. Ганичев. В марте 1982 к Сергею Семанову, по его воспоминаниям, на дом "приехали два приятных молодых человека и предъявили ордер на допрос", после чего отвезли в Лефортово, где два дня допрашивали на предмет антисоветской деятельности и связи с подпольем. В апреле Семанова "освобождают" с поста главного редактора журнала "Человек и закон". Снимаются со своих должностей директор и главный редактор издательства "Современник" Ю. Прокушев и В. Сорокин. Дважды произошло избиение писателя Валентина Распутина. В 1982 году журнал "Коммунист" начинает кампанию против главного тогда печатного органа "Русской партии" журнала "Наш современник", обвиняя его в пропаганде "мистически-религиозных взглядов члена КПСС Солоухина". Умножились увольнения, аресты, осуждения русских патриотов и чистка от них силовых и всех государственных и общественных структур, в том числе по критерию отношения к религии (Назаров М. Указ. соч. С. 364-366)

Нет нужды перечислять далее. Приход Андропова на второй, а затем на первый пост в государстве сопровождался усиленным преследованием и окончательным разгромом к 1983 году Русской партии. Усилились гонения и на Церковь, проводились масштабные пропагандистские компании по "атеистическому воспитанию трудящихся". Близилось время "перестройки". Либеральная партия успела перегруппироваться и встретила конец 80-х во всеоружии, приветствуя Горбачева и подготавливая великую "демократическую революцию", противостоять которой не мог уже никто…

Поражение или победа?

Итак, "перестройка" была обусловлена, в частности, исходом идеологического противоборства между русским национально-патриотическим движением и прозападными либерально-демократическими силами в СССР. Было бы неумно и примитивно объяснять причины поражения Русской партии исключительно происками "мировой закулисы", к чему склонны профессиональные "конспирологи" и теоретики "мирового заговора". Нельзя также считать исход этого противоборства объективным и закономерным. До сих пор наши западники пытаются трактовать итоги этой борьбы как закономерность, потому как "мы идем в фарватере мировой истории", а потому "объективно" должны были, рано или поздно, приобщиться к "общечеловеческим ценностям". Эту ложную схему, которая присутствует в сочинении господина Митрохина, описывает автор упомянутой критической статьи Кирилл Титов: "В общем-то эта схема такова. Большая часть (!) советского партийно-государственного аппарата, состоящая из людей, пришедших во власть в последний период правления И. В. Сталина – в период борьбы с космополитизмом, – осознает падение собственного влияния на общественно-политические процессы в стране. А осознав, объединяется с националистически настроенной гуманитарной интеллигенцией для того, чтобы противодействовать этому. Это и есть "Русская партия". В обществе же на деле идет "объективный процесс вестернизации менталитета советских людей". Он был вызван реальными потребностями общества, пережившего ускоренную модернизацию и урбанизацию "и нуждавшегося в мощном слое высокообразованных людей для нового качественного рывка". "Естественно, что интеллектуальные и бытовые потребности у этого слоя были неизмеримо выше… и удовлетвориться они могли… только(!) за счет продуктов западной культуры". "Русская партия" пыталась противостоять этому процессу, не понимая его объективного характера. И была сметена широким волеизъявлением масс, "выбравших свободу", так как все попытки навязать им маргинальные традиционные ценности провалились" (Новый либеральный конструктивизм. Наш современник, 2004, № 8 ).

Комментировать позицию Митрохина и партнеров не имеет даже смысла, поскольку отчетливо видно стремление либерально настроенного историка представить "идеализируемые традиционные ценности" Русской партии, как архаический пережиток прошлого, а следование "общечеловеческим ценностям" "просвещенного Запада" выдать за безальтернативный и единственно возможный путь приобщения к "цивилизованному миру".

Проблема Русской партии была в том, что ее представители, надеясь лишь переродить власть в русском духе, не стремились завладеть непосредственно политическими рычагами влияния на общество. Как пишет Сергей Лебедев "русофилы вполне оставляли силу власти КПСС, а сами пытались довольствоваться силой мнения, не претендуя на возможность "порулить" страной" (указ. соч., с. 273). Вина же власти состояла в том, что она не пожелала опереться на патриотические силы: "Нежелание КПСС сотрудничать с русофильской общественностью привело эту партию, так и не ставшую до конца национальной, к потере власти в августе 1991 г. при равнодушном молчании русского народа" (там же).

Либерально-демократические силы (как и силы их предшественников- большевиков) были разрушительными, и действовали они при мощной моральной и финансовой поддержке Запада. Разрушать всегда легче, чем строить. Поражение РП можно объяснить и за счет того, что ее деятели больше стремились "возрождать ценности", нежели созидать крепкую государственность на этих ценностях, которые все-таки присутствовали подспудно в народном сознании. Если Русская партия смогла бы завладеть государственными рычагами влияния, она получила бы шанс произвести духовные сдвиги в сознании масс в нужном направлении. При всей мощи советского государства в случае возрождения подлинно русского национального духа иные враждебные нам идеи вряд ли нашли бы в обществе отклик, а при попытке их внедрения получили бы неодобрение и неприятие на широком низовом уровне. По крайней мере, предшественники либералов в начале XX века получали мощный отпор со стороны многочисленных общественных организаций и Союзов русского народа, зачастую самостоятельно боровшихся с революционерами. И царская власть, в отличии от советской, опиралась на свой народ и поддерживала эти начинания. Так, по крайней мере, было в период первой русской революции. [13] Так и сегодня единственным решением задачи власти по преодолению надвигающегося экономического кризиса и всяческих внешних и внутренних угроз может стать лишь опора на подлинные национально-патриотические силы и русский народ.

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Русская партия потерпела поражение, в частности, и потому, что ее идеология и практика строилась не столько на утверждении своих ценностей, сколько на отрицании чужых. Александр Самоваров, говоря о выпущенном недавно ветеранами Русской партии сборнике "К не нашим", в статье "Как боролись с "русской партией"" комментирует: "Здесь не столько ошибка тех, кто давал книге такое название, сколько глубокая логика патриотического движения конца 1960-х и 1970-х годов. Они утверждали русские национальные ценности, отталкиваясь от критики "не наших", и вместо того, чтобы расставлять свои вехи, подрубали вехи, расставленные либералами".

Нельзя быть только "против" чего-то. Чтобы что-то построить, нужно быть прежде всего "за". Не зря гласит мудрость, что разрушение есть всего лишь отсутствие созидания. Созидая, мы уже препятствуем разрушительным силам. Этого РП не могла понять до конца, концентрируя почти все свои силы на борьбе с либералами. ""Русская партия" боролась за "место под солнцем", но не имела ясных представлений о том, как строить государство. То же самое трагическое – трагикомическое! – "непредрешенчество" белых – в отличие от четкого и ясного плана красных", – четко характеризует ситуацию В. Карпец (Уроки, взлеты и провалы Русской партии). На этот раз в роли "красных" выступила партия либеральных демократов. Результаты реализации их "четкого и ясного плана" мы все испытали на себе в "бурные девяностые"…

Говоря о той огромной пользе, которую Русская партия принесла обществу, следует признать, что ее достижения в советское время до сих пор не оценены современниками. "В результате деятельности русского национально-патриотического движения общенародным достоянием стал целый комплекс религиозных, философских, исторических и художественных ценностей, составляющих бесценное наследие тысячелетней российской цивилизации. А ведь еще в начале 1960-х гг. он был уделом немногих интеллектуалов. К тому же сами участники движения внесли в эту сокровищницу весьма заметный личный вклад", указывает в упомянутой статье К. Титов.

Актуальность поднятой нами темы в том, что мы должны непременно учесть положительный опыт Русской партии, осознать и допущенные ею ошибки. Наши усилия должны быть направлены не только на сохранение великой русской культуры и традиционных ценностей, но и на построение здорового национального государства. Следует учитывать то, что и сегодня "русский вопрос" не получил своего разрешения и требует разумного ответа в виде продуманной и грамотной национальной политики российского руководства. "На современном этапе недостаточное внимание к русскому национальному вопросу в среде исследователей, как правило, обуславливается представлениями о "русском великодержавном шовинизме", – пропагандистском стереотипе, сохранившемся до наших дней. По этой причине русский вопрос стал предметом политического, а не научного интереса, что едва ли может иметь благоприятные последствия", – замечает А. Чеботарев в цитируемой выше публикации вестника РУДН. Политический интерес, к сожалению, ограничивается пока только преимущественно спекуляциями различных политических сил на "русском вопросе". Но необходимость его решения должна быть продиктована как научными данными, так и политической волей власти, если она желает иметь достойную поддержку и опору в народе.

Выбор пути

Часть консервативно настроенных историков считают наиболее значительным переломным этапом русской истории с точки зрения ее дальнейшего развития – начало XVIII века, точнее – "начало славных дней Петра", прорубившего, как известно, окно в Европу. Переломным в самом прямом смысле, ибо Петр, по мнению этих историков, к несчастью переломал ту спасительную перегородку, которая ограждала нас от "тлетворного Запада", и с тех пор наша страна неуклонно пошла в фарватере общеевропейской истории по пути секуляризации и духовного регресса.

Другая часть историков, настроенных не менее консервативно, не склонна так сильно драматизировать обстоятельства петровского правления, считая, что настоящий перелом произошел в начале XX столетия. Трагические события начала века, когда увенчанная терновым венцом Россия взошла вслед за Царем и его Семьей на "русскую голгофу", трактуются как последняя точка, поставленная в истории России как "Святой Руси" и "Третьего Рима".

Третья группа историков-консерваторов выяснила, что попытка большевиков уничтожить "старый мир до основанья" не получила успеха, ибо основание русского мира уничтожить никак невозможно, что и показали обстоятельства многострадальной истории русского народа в течение всего XX века. Безусловно осуждая большевистский погром, эта группа историков, однако, не склонна считать, что русская история завершилась 1917 годом, а далее началась история какой-то другой страны. Да, начало "славных дел Сталина" мрачили мятежи и казни, но зато "взял с сохой, а оставил с бомбой", и вообще – "лес рубят – щепки летят". Главное, что он залатал проломанную Петром спасительную перегородку, "железным занавесом" укрывшую нас от космополитичного Запада. Диалог с Русской Православной Церковью, Победа 45-го и тост за русский народ делают власть в лице Сталина легитимной, а после его смерти дают понимание необходимости окончательно русифицировать и "оправославить" внешне интернациональный и атеистический Советский Союз. Да, "ленинское наследие" продолжало быть мерилом всего, но советское общество и власть, с подачи Русской партии, постепенно становились на путь возврата к русским национальным началам…

Эти три точки зрения, обозначенные, конечно, с некоторой долей условности, отображают темы множества публицистических работ и непрекращающихся дискуссий о прошлом, настоящем и будущем России. Эти воззрения отражают разные подходы к изучению истории России, а каждая условно обозначенная нами группа историков вносит свой вклад в осмысление ее исторического пути. Так или иначе, здесь встает вопрос о том, какое место имеет русская цивилизация в мировой истории и где та "точка отсчета", когда наша страна окончательно встала на "западные рельсы".

На самом деле стоит признать, что это неверная постановка вопроса о судьбе России и направлении ее исторического пути. То, что у нас был и должен быть свой путь и своя историческая судьба, отличная как от Востока, так и от Запада, в среде историков не вызывает сомнений. [14] Только одни считают, что мы сошли с этого пути, с наших "русских рельс", в эпоху Петра, другие – со свержением самодержавия, третьи – с "демократической революцией" конца XX века. Но рассуждать о нашем историческом пути в таком ключе не имеет никакого практического смысла. Мы сами направляем ход своей истории, и от нас зависит, когда и с каких рельс мы сойдем и на какие встанем. История творится людьми, и рассуждения о том, что мы уже, к сожалению или к счастью, необратимо "скатились" в лоно западной цивилизации, или "объективно" двигаемся в русле общеевропейской и общемировой истории, означают то, что люди хотят исключить из истории человеческую волю и возможность собственными руками творить свое историческое будущее.

А что касается спора о пресловутых "переломных точках", якобы "роковых" и "бесповоротных", то следует добавить, что упомянутые обстоятельства нашей истории (петровские реформы, 1917-й год, "перестройка") – этапы одного тяжелого и сложного пути, по которому мы идем уже тысячу лет. Очевидно одно, что идти "в ногу со временем" нужно очень осторожно, нащупывая тонкую грань между Традицией и Модернизацией. По этому пути шла и великая Римская империя, и Византийская, но – не удержались, соскользнули с нужных рельс, – не по "объективности" и "закономерности", но по недостаточности духовных усилий и несоблюдению той самой грани. Итоги их гибели должны быть учтены нами в полной мере. [15]

Россия встала на путь имперской православной государственности, взяв на себя миссию Третьего Рима, продолжая при этом оставаться и Русью Святой. Русская партия в СССР была той частью советского общества, которая не стала преждевременно хоронить надежду на продолжение этой миссии и возрождение этой святости в настоящем и будущем. Не будем терять этой надежды и мы…

+ + +

Во вступительной части говорилось, что события рубежа 80-90-х гг. прошлого столетия ("либерально-демократическая революция") многие склонны считать "последней переломной точкой" нашей истории, или той точкой отсчета, когда мы встали "наконец" (или на гибель свою) на "европейский" путь развития ("как на западе"). Так ли это? Очевидно, что подобное утверждение является необоснованным. Его опровергает сама история возникновения и развития в СССР такого явления, как "Русская партия", преодоление последствий "проклятых 90-х" и несомненный факт роста национального самосознания в современной России.

Те, кто восемнадцать лет назад вновь намеревался начать все "с чистого листа", обнаружил густо исписанные исторической хроникой книгу жизни вечной России. "Новое политическое мышление" сменилось "хорошо забытым старым". Либерально-демократическая модель мироустройства, навязываемая нам из-за Океана и проталкиваемая изнутри нашими горе-реформаторами, не прижилась на русской почве. Как бы не раздражались и не плевались наши западники, у нас действительно "свой путь". Сегодня слово "либерализм" уже поменялось местами со словом "патриотизмом", ибо последнее еще 10 лет назад было не иначе, как ругательным, а носителями его принято было считать исключительно негодяев. [16] Власть уже заговорила на языке Русской партии.

Но неверным будет утверждение, что мы уже сегодня твердо встали на наши "русские рельсы". Все еще не умеем мыслить стратегически и живем одним днем, не заглядывая в прошлое и не думая о будущем. Все еще стремимся стать частью "мирового сообщества" в погоне за "благами" западной цивилизации. Но будем помнить, что эти блага ("всеобщие права и свободы") ведут к саморазрушению личности, общества и государства. Мы должны отказаться от "права на бесчестье", осмыслить трагедию, постигшую нас еще совсем недавно, разработать стратегию строительства сильного, независимого и национального государства и окончательно встать на путь Великого Русского возрождения.

Примечания:

1 – Справедливости ради отметим, что есть точки зрения и ровно противоположные: именно деятельность Столыпина и привела к революции. Но речь сейчас не об этом.

2 – Далее будем употреблять это обозначение без кавычек.

3 – "Новая историческая общность" ("советский народ"), провозглашенная Брежневым, так и не сложилась, и не могла сложиться в силу объективных причин. Русские хотели быть русскими, а не "советскими", как, впрочем, и "малые" национальности империи. Патриотическое движение в СССР во вт. пол. XX века в своем большинстве официально не боролось с коммунистическими догмами, однако противопоставляло им традиционные культурные и религиозные ценности, – "русскую идею".

4 – Всех представителей оппозиции (как системной, так и внесистемной), кто не входил в либеральный оппозиционный лагерь, Митрохин именует националистами, хотя это далеко не так. Здесь, как это часто случается, стоит проблема терминологии и подмена понятий, нередко сознательная.

5 – Как бы "в подтверждение" своей правоты, Митрохин тут же добавляет что "вряд ли кто из членов "Русской партии" сможет признать, что им двигали в первую очередь довольно грубые расчеты и меркантильные интересы. Более того, постановка любой конкретной задачи членами группировки формулировалась в нравственных категориях".

6 – Стоит оговориться. Патриотизм как массовое явление в СССР пришел с началом войны и был инициирован Сталиным всем известными мерами и с очевидными целями. Но это был патриотизм, так сказать, советский. Русская же партия возрождала и утверждала русский патриотизм, любовь к России русской, национальной.

7 – Но эта абстракция, как ни странно, являлась все-таки стержнем государственной системы. Даже деятели Русской партии понимали, что преждевременно его вынимать опасно. На деле же ни в какой социализм уже давно никто не верил. Интересный пример приводит в своей статье Валерий Ганичев ("Гагарин называл меня идеологом", "Наш современник", 2003, №11), бывший в ту пору главным редактором "Комсомольской правды. В одной одесской газете была напечатана статья, "…и в ней рассказывалось о том, как в Одесской области колхоз весной дает в каждую семью 500 гусят и корм, а осенью просит сдать 400 выкормленных гусей, а остальных, сколько останется, семья забирает себе… Документ, одобряющий инициативу одесситов и газеты, был подготовлен и лежал у секретарей ЦК. Когда Брежнев предложил принять его, Суслов патетически воскликнул: "Но это же не социализм!" Брежнев был взбешен: "Социализм – не социализм! Мне народ накормить надо!".

8 – Как это пытается сделать Митрохин, причисляя к "движению русских националистов" всех – от лагерных зеков с непонятными и размытыми идеологическими принципами до деятелей ЦК КПСС и ВЛКСМ, в той или иной степени патриотично настроенных.

9 – Такие, например, как ставший впоследствии широко известный ВСХСОН – Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа, "группа Краснопевцева", группа Фетисова и др.

10 – Которого, стоит заметить, нередко цитируют современные российские руководители. Нельзя обойти вниманием и тот факт, что в конце прошлого года Владимир Путин назвал себя и своего преемника Дмитрия Медведева "националистами в хорошем смысле слова".

11 – Стоит заметить, что "русский вопрос" получил развитие уже тогда в силу весьма специфической "ленинской" национальной политики в СССР. Но большинство тогдашних патриотов, по крайней мере, удовлетворял статус России как сверхдержавы и роль русского народа, как "передового в социалистическом строительстве". Об искажениях в национальной политике, плоды которой в полной мере проявили себя после "перестройки", задумывались тогда немногие. Скорее они и называли себя русскими националистами.

12 – Этот вопрос, в частности, затрагивает известный аналитик Владимир Карпец в специальной статье на исследуемую тему (Уроки, взлеты и провалы Русской партии).

13 – Накануне 1917 года это понимал лишь преданный даже своим ближайшим окружением Государь Император Николай II. Почти все остальные представители власти были одинаково оторваны как от народа, так и от Царя.

14 – Имеются ввиду, конечно же, "консервативные" историки. Такое обозначение понадобилось потому, что Николай Митрохин и партнеры – тоже историки.

15 – Слава Богу, сегодня предпринимаются такие попытки. Так, в прошлом году архимандритом Тихоном (Шевкуновым) был снят замечательный документальный фильм "Гибель империи. Византийский урок". Судя по бешенной критике "либеральной общественности", фильм достиг своей цели.

16 – Имеется ввиду популярное словосочетание "патриотизм есть последнее прибежище негодяев". Однако, как известно, смысл здесь совершенно обратный и означает то, что последним прибежищем, то есть последним оправданием своего негодного существования, для негодяя остается только патриотизм. Здесь, кстати, кроется одна из причин поворота власть предержащих к державно-патриотической риторике.

http://www.rusk.ru/st.php?idar=114164

[Игорь Шаукатович]

16 – Имеется ввиду популярное словосочетание "патриотизм есть последнее прибежище негодяев". Однако, как известно, смысл здесь совершенно обратный и означает то, что последним прибежищем, то есть последним оправданием своего негодного существования, для негодяя остается только патриотизм. Здесь, кстати, кроется одна из причин поворота власть предержащих к державно-патриотической риторике.

Да "демократы" изменили смысл выражения, а был он именно "даже негодяй может найти прибежище в патриотизме". И ведь Сталин обратился к патриотизму, когда уже надеяться было не на что, ведь не идея Мировой революции, а понятие о Родине спасло нас.
  А в 85г. был момент когда вместо Горбачева мог прийти Романов, не болтун, а технарь, но к сожалению не сложилось.