День памяти святого праведного Иоанна Кронштадтского

[Александр Васильевич]

Слово за Божественной литургией в Неделю перед Рождеством Христовым, в день памяти св. прав. Иоанна Кронштадтского


_{Христос Пантократор. Икона VI в.
Синайский монастырь святой Екатерины}

 Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

В воскресенье перед Рождеством Христовым за Божественной литургией мы слышим книгу родства Иисуса Христа (Мф. 1, 1-25). Это память богоизбранного народа, память человечества.

Каждый народ и каждый человек имеет свою родословную, которую мы не храним. Память богоизбранного народа хранится вечной памятью — Духом Святым. Вся родословная Господа Иисуса Христа делится в Евангелии от Матфея на три части по четырнадцать родов в каждой. Первая часть рассказывает об истории народа до Давида, величайшего царя Израиля. Давид был тот, кто превратил Израиль в славный народ, так что иудеи стали могущественной силой в мире. Вторая часть — до вавилонского пленения, которое было позором нации и ее крушением, а третья — до Иисуса Христа, Который спасает народ Свой от рабства и гибели.

Эти люди, которых избрал Господь, — праведные и грешные, но в них была святость любви к Богу, потому что они так отдавали Богу свою жизнь, свою плоть и кровь, что в течение веков из рода в род ткалось из их плоти и крови пречистое Тело Спасителя, «Воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и Вочеловечшася».

Книга родства Иисуса Христа — это родословная всего человечества в лице избранных его и каждого из нас. Накануне Рождества Христова каждый из нас призывается с новой силой осознать свое человеческое достоинство. Бог сотворил человека по образу Своему и подобию и человек создан для общения с Богом. Мы имеем родство с Самим Богом, мы — Его род, и каждый из нас рождается, чтобы быть царем, чтобы принадлежать царскому Христову роду.

Каж­дый из нас, прежде чем наступил светлый праздник Рождества Христова, должен глубоко осознать свою греховность, свое отпадение от Бога, потому что Господь приходит спасти не праведников, но грешников. Оттого, что Бог становится человеком, в Нем крепость и любовь неодолимая, и нет ничего для Него невозможного в том, чтобы восстановить попавших в диавольский плен в достоинство, которое дает благодать.


_{Святой праведный Иоанн Кронштадтский}

Сегодня самое время поразмыслить о судьбах человечества и нашего русского народа, который тоже, на другом историческом этапе, явился богоизбранным народом, как говорит святой праведный Иоанн Кронштадтский. Ибо народу нашему вручен был для хранения и умножения драгоценный талант единственно спасительной Православной веры.

Что стало с богоизбранным народом, от которого произошла родословная Иисуса Христа? Всех ли спас Господь, или «не те чада Авраамовы, которые по плоти», как говорит Апостол? Услышим голос нашего великого пророка, святого праведного Иоанна Кронштадтского, память которого сегодня торжественно празднует Православная Церковь: «Людям первого допотопного мира, — говорит святой Иоанн, — дано было времени на покаяние сто двадцать лет, и они были предупреждены, что за грехи будет наказание от Бога, потоп. Время шло, а люди развращались и не думали о покаянии и не верили проповеднику покаяния, праведному Ною. И слово Божие исполнилось в точности. Евреи не верили пророкам, что они будут пленены вавилонским царем, и продолжали идолопоклонствовать, и пошли в плен; Иерусалим был разорен, и все богатство перешло в Вавилон. Современные Иисусу Христу иудеи не уверовали во Христа, как в Мессию, и умертвили Его крестною смертью, и пророчество Христа о Иерусалиме вскоре исполнилось: иудеев истребили римляне без пощады».

Это рассуждение святого праведного Иоанна — не «богословие вообще», а боль горячо любящего сердца в связи с тем, что происходит в России. Каждое слово великого пастыря как будто сказано сегодня, вернее, звучит сегодня еще сильнее, настолько сильнее; насколько глубже открылось разрушение жизни в течение последних лет. Раскройте наугад любую страницу его проповедей, и вы услышите этот плач об Отечестве нашем: «Россия мятется, страдает, мучается от кровавой внутренней борьбы, от безбожия, крайнего упадка нравов. Злые времена! Люди обратились в зверей, даже в злых духов. Жизнь обыденная воссмердела всякими грехами. Вероотступничество, неведение Бога, богохульство, особенно в ученом сословии, сделались как бы повальными, общими. Разврат вошел в ежедневный обычай, печать и литература пропитаны соблазном. Тем именно и страдает ныне русское общество, что оно помешано на всяких свободах, превратно понятых, творит всякие несуразности, нелепости и гоняется за новомодным образом правления, к которому оно совершенно неспособно».

«Браки поруганы, — говорит он в другой проповеди, — семейная жизнь разлагается, твердой политики не стало, всякий политиканствует, все желают автономии. Не стало у интеллигенции любви к Родине, и они готовы продать ее инородцам, как Иуда предал Христа злым книжникам и фарисеям. Настал, в полную противоположность Евангелию, культ страстей плотских, полное, неудержимое распутство с пьянством, расхищение, воровство казенных и частных банков, и почтовых учреждений и посылок, и враги России готовят разложение государства».

И всякий раз, читая святого Иоанна Кронштадтского, не знаешь, чему более поражаться: исполнившимся ли уже в точности страшным пророчествам или тому, что раскрывают эти пророчества в сегодняшнем дне. «В последнее время, — говорит он, — Русское царство сделалось царством неслыханных и нечаянных ужасов, мятеж крамольников опустошает русскую землю, и злодеи угрожают превратить престолы сильных и на место их хотят воссесть сами».

Говоря о надвигающейся на Россию гибели за беззакония русских людей, святой праведный Иоанн всегда соединяет ее с близостью Второго Пришествия Христова. «По-видимому, скоро наступит день Второго Пришествия Христова, ибо наступило пред­ска­занное в Писании отступление от веры, апостасия, хотя еще не открылся «человек греха», сын погибели, антихрист, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом, или святынею. «Тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь»(2 Фес. 2, 7) Самодержец, удаления которого домогается известная публика . И тогда откроется беззаконник, антихрист, которого Господь Иисус убиет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего. Того, которого пришествие по действию сатаны будет со всякою силою и знамениями, и чудесами ложными, и со всяким неправедным обольщением погибающих за то, что они не приняли любви истины. Слышите, за что? За то, что они не приняли любви истины для своего спасения. И за сие, слышите, пошлет Бог действие заблуждения, так что они будут верить лжи, да будут осуждены все, не веровавшие истине, но возлюбившие неправду. А теперь исчезла правда, и повсюду неправда, и в печати, и жизни».

Как бы нам научиться у святых отцов и святого праведного Иоанна Кронштадтского давать духовную оценку не тем только событиям, о которых мы читаем даже в Писании, не тем, которые были вчера, а тем, которые происходят сегодня! Разумеем не мимоходящую пеструю суету, а самую суть, промысел Божий, раскрывающийся всегда в очень конкретных, порою решающих судьбы мира событиях. Хорошо заниматься изучением того или иного богословского вопроса и истории церковной. Но все это, в конце концов, имеет значение только тогда, когда прилагается к реальной жизни. Это настолько важно, так связано со всем церковным опытом, что хотелось бы остановиться на этом подробнее. Епископ Леонид Кавелин передает следующий важный эпизод из жизни митрополита Филарета Московского, к прославлению которого готовится наша Церковь. Рассказ об этом был написан в 1871 году, через четыре года после смерти Святителя, и напечатан в «Русском архиве» в 1901 году.

«Однажды, — пишет он, — я заметил владыке, что было бы желательно закрепить письменно его мысли по поводу разногласия с раскольниками. Митрополит Филарет ответил: «Какой смысл?» «Для будущего», — возразил я. Тогда с волнением и подъемом митрополит начал говорить о том, что он чувствует, что будущее покрыто темной тучей, и, когда гроза разразится, люди, глубоко потрясенные ударами этой грозы, потеряют память обо всем, что было перед этой бурей. Месяца за два перед смертью он сказал настоятелю Сергиевой Лавры, что начинает видеть свое прошлое яснее, чем раньше. Настоятель спросил его: «А будущее?»

— Будущее тоже, — ответил митрополит.

— Что видите вы в будущем?

— Ужасную грозу, которая идет к нам с Запада».

Такому же видению учит нас святитель Феофан Затворник, давая духовную оценку происходящим на его глазах событиям. Еще в 60—70 годах прошлого столетия он говорил: «Завязли в грязи западной по уши и думают, все хорошо. Через поколение, много — через два, иссякнет наше Православие. Зачем это приходили к нам французы в двенадцатом году? Бог послал их истребить то зло, которое мы же у них и переняли. Таков закон правды Божией: тем врачевать от греха, чем кто увлекается к нему».

В 1907 году святой праведный Иоанн Кронштадтский во время полного затишья на Руси, видя общую нечувственность и нераскаянность, грозно пророчествовал: «Кайтесь, приближается ужасное время, столь опасное, что вы и представить себе не можете». Впечатление было потрясающее: ужас овладевал присутствующими, и в храме раздавались плач и рыдание. «Мы с женой, — говорит Сурский, — недоумевали, что же это будет: война, землетрясение, наводнение? Однако, по силе слов пророка мы понимали, что будет что-то многоужасное, и высказывали предположение, что ось земная перевернется».

Как известно, отец Иоанн открыто выступил против революции в защиту веры и престола. Он торжественно благословил хоругви, знамена «Союза русского народа» и стал почетным его членом. В книге об отце Иоанне, выпущенной издательством имени Чехова, приводятся слова одного известного богослова, где он, говоря об этих «винах» отца Иоанна, замечает: «Однако все эти вины отца Иоанна нисколько не омрачают чистого и привлекательного его духовного облика». И затем снисходительно прощает эти вины: «В оценке отца Иоанна, — говорит он, — надо стать выше всех этих внешних и случайных сторон его жизни».

Ось земная перевернулась, моря человеческой крови пролились, а для людей отвлеченного богословия это было всего лишь внешнее и случайное, политика! Точно так же и сегодня, когда западная и собственная наша грязь, в которой мы завязли больше, чем по уши, выражаясь словами святителя Феофана, обернулась страшной кровью И это — всего лишь внешнее и случайное для людей, на самом деле растворившихся в политике. Для них «ничего особенного не случилось».

Прежде, чем совершается победа зла, происходит торжество лжи. Вот чему учит нас сегодняшний праздник: слово Божие никогда не должно быть для нас отвлеченным. То, что мы услышали в Евангелии: о величии и позоре, и новой славе каждого человека и каждого народа, — будем прилагать в полной мере к себе, храня, как самое драгоценное сокровище, тайну нашего родства со Христом и со всеми теми, кто на протяжении тысячелетий вступил в это непостижимое, страшное, бессмертное родство. В этом — тайна нашего спасения и участие в спасении нашего народа. Как сказал другой великий пророк крестного пути России, преподобный Серафим Саровский, благодать истинного причащения столь велика, что запечатлевается на всем роде причащающегося. Такую благодать принял святой праведный Иоанн, и сегодня вместе со святыми отцами он призывает нас к истинному причащению, когда жизнью всей, телом и кровью своей соединяемся мы со Христом, и это значит: вместе с Ним находимся там, где сегодня Его крестные страдания.

Слово Божие обладает такою силою проникновения, что при­сут­ствует во всех исторических событиях. Апокалипсис — это не только книга, завершающая Библию. Мы должны научиться читать эту книгу в том, что открывается сегодняшней жизнью. Как говорил преподобный Антоний Великий, есть две Библии: одна — Священное Писание, другая — книга природы, и обе написаны одним автором. Мы живем в такое время, когда книга природы, можно сказать, исчезает. Остается, кроме Священного Писания, грозная книга событий. Накануне Рождества Христова, праздника Воплощения Слова Божия, не забудем о празднике, когда слово Божие, читаемое в Евангелии, как свидетельствуют святые отцы, воплощается в человеческой жизни. Аминь.

Протоиерей Александр Шаргунов

http://www.pravoslavie.ru/smi/43872.htm

[Александр Васильевич]

Пастырь истины

Пастырь истины – так называли праведного Иоанна Кронштадтского современники. Простой приходской священник взял на себя крестный подвиг исповедника Христова в предгрозовые для Русской земли годы. Этот подвиг состоял в полном самоотречении во имя спасения людей. «Я не свой я – Божий», – говорил отец Иоанн. Он спасал всех, шел навстречу людям, терпя непонимание и близких, и духовенства. Не боясь выглядеть самоуверенным, навязчивым, даже смешным, он спасал от духа злобы, лжи и ненависти. Он знал, что кто-то должен отдать всего себя людям – и отдал себя.


_{о. Иоанн Кронштадтский портрет работы М. Брянского}

Протоиерей Андреевского кронштадтского собора отец Иоанн Сергиев не избегнул ни прижизненной славы, ни поношений. Он был обласкан правителями и признательностью тысячных толп, осыпан миллионными пожертвованиями, которые через его руки растекались по множеству рук больных, убогих и немощных… Но ни грех гордости, ни грех мшелоимства не проникли в него. Осознавая свое высокое предназначение, он знал: и хула, и хвала столь щедро расточались не ему, но Тому, Кого он представлял как священник на этой многогрешной земле.

Это был человек, прощание с которым превратилось в самые грандиозные похороны первой половины XX века. От Кронштадта до Ораниенбаума и от Балтийского вокзала в Петербурге до Иоанновского монастыря, где он был погребен, траурный кортеж сопровождали многотысячные толпы народа. И, что удивительно, при такой давке не было зафиксировано ни одного несчастного случая. Впрочем, вскоре могила отца Иоанна была осквернена, а сам он – почивший! – объявлен одним из главных врагов новой власти, память о котором искоренялась самым категорическим образом. Неудивительно поэтому, что для большинства наших сограждан в канун прославления отец Иоанн оказался фигурой совершенно неизвестной, покрытой мрачной пеленой наветов или замалчивания. И тем отраднее, что и среди духовенства, и среди мирян, и даже среди не числящих себя христианами обнаружилось достаточное число людей, спокойно и недемонстративно почитавших батюшку Иоанна.

Не предали памяти своего пастыря и потомки коренных петербуржцев. Даже в самые трудные времена не отступились, не изменили своим официально не признанным ходатаям и покровителям – праведному Иоанну и блаженной Ксении. Помнили о них, молились им. И те, в свою очередь, продолжали и продолжают свой неотступный молитвенный подвиг, ходатайствуя перед Творцом, а порой и перед земными властями за своих сограждан и почитателей. Так ходили верующие и на Смоленское кладбище к закрытой часовенке Ксеньюшки, так ходили и к стенам Иоанновского монастыря на речке Карповке помолиться у окон крипты, превращенной в штаб гражданской обороны. И чья-то благоговейная рука вырубила на гранитной облицовке восьмиконечный крест над тем подвальным окошком, через которое православные пытались хоть взором проникнуть к дорогой их сердцу могиле.

14 июня 1990 года новый Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, избранный на том же Поместном Соборе, который канонизировал и отца Иоанна Кронштадтского, совершил прославление праведника. За восемь месяцев до этого Иоанновский монастырь был возвращен Русской Православной Церкви и силами сестер Пюхтицкой женской обители начал восстанавливаться. Ко дню канонизации уже действовал маленький храм во имя преподобного Иоанна Рыльского – небесного покровителя праведного Иоанна Кронштадтского – и отчасти был восстановлена крипта. Большой же верхний храм Двенадцати апостолов не действовал. Поэтому торжества прославления проходили под отрытым небом. Возле той стены, куда прежде тайком приходили верующие, был устроен помост, с которого и Патриарх, и сослужившие ему архиереи, и хор духовенства, а за ними и все собравшиеся христиане впервые соборно, открыто и на всю страну исповедали праведника праведником.

***


_{Святой праведный Иоанн Кронштадтский}

Священник, иерей… С ветхозаветных времен и до наших дней дан нам этот образ, воплощенный в лице Мелхиседека «царя Салимского и священника Бога Всевышнего» (Быт. 14: 18). И в службе праведному Иоанну, и в уставном апостольском чтении есть слова: «Ты иерей вовек по чину Мелхиседекову» (Евр. 5: 6) – так оценивает святая Церковь служение действительно богоносных и истинных своих пастырей, причтенных к лику святых.

Почти каждый священник, поставляемый в этот сан, знакомится с заветами одного из известнейших отцов Церкви святителя Иоанна Златоуста о священстве: «Священник должен иметь душу чище самых лучей солнечных, чтобы никогда не оставлял его без Себя Дух Святой и чтобы он мог сказать: “И уже не я живу, но живет во мне Христос” (Гал. 2: 20)».

Иерей посвящается во образ Самого Христа, принимает на себя часть Его славы, Его свет и обязан светить, сиять и просвещать. Все эти качества «священника Бога Всевышнего» и воплотились в отце Иоанне Сергиеве, кронштадтском пастыре. «Какое величие христианина и наипаче христианского священника: он – едино со Христом и Спасителем-Богом чрез святые тайны!» – восклицал праведный Иоанн. И будучи невысоким, хрупким и даже болезненным по сложению, не обладая ни физической силой, ни силой голоса, но только (!) силой духа, совершал чудесные деяния, подвластные лишь верным ученикам Христовым.

Свой дневник, оставленный в назидание потомкам, отец Иоанн назвал «Моя жизнь во Христе». И действительно, его невозможно представить вне молитвенного предстояния пред Богом: ни на минуту не прерывался подвиг молитвы – келейной, общественной, над болящим или сокрушенным, дома, в храме, в коляске, в апартаментах, на пароходе… Образ, не поддающийся художественному описанию: вера, чистота и свет, стоящие вне словесной красивости и надуманности.

Я просил одного нашего архипастыря, на протяжении всей своей жизни глубоко почитающего отца Иоанна и по поручению священноначалия написавшего ему церковную службу, рассказать о значении праведника для нас, для наших дней. «Хорошо! – обрадовался владыка. – Конечно же, надо обязательно поведать об этом людям, ведь это так важно!» Мы договорились встретиться после окончания Поместного Собора. Встретились. И – ни одного слова. «Молиться надо святому Иоанну, книги его читать. Учиться на его примере следовать Христу». – «А значение?» – «Так об этом обо всем в Евангелии написано!» И действительно, ничего нового не принес праведный Иоанн Кронштадтский на нашу землю. Просто следовал заповедям Христовым и дал прекрасный пример того, как эти простые и чистые евангельские истины могут воплощаться в живом человеке, чуть ли не нашем современнике: «Цель нашей жизни – соединение с Богом: в этой жизни – в вере, надежде и любви, а в будущей – в любви всесовершенной».

***



Внешняя канва жизни батюшки Иоанна проста и незатейлива. Родился 19 октября 1829 года в семье бедного сельского дьячка. Место рождения – с. Сура Пинежского уезда Архангельской губернии. Слаб здоровьем, слаб в учении. И то и другое победил молитвою, к которой навык с детства. Среди сильнейших детских впечатлений – восхищение благоговение перед природой как видимым свидетельством воли и силы Творца. Учеба, обычная для его среды: Архангельское духовное училище, блестяще оконченная духовная семинария и, как следствие, зачисление на казенный счет в Санкт-Петербургскую духовную академию, которую и окончил в 1855 году. Помощь и заботы о рано овдовевшей матери. Мечты о миссионерской деятельности среди язычников Сибири и Северной Америки. Но по окончании академии Иоанн получил предложение вступить в брак с дочерью протоиерея Андреевского кронштадтского собора и, как это было принято, заступил на его место. Вот и первое чудо: прибыв в собор, он узнал в нем именно тот храм, священником которого видел себя во сне, будучи еще семинаристом. И до конца своих дней праведный Иоанн оставался клириком этого собора.

С первых же дней своего служения стал на прямой и светлый путь, которому никогда не изменял. Каждодневное служение Божественной литургии, взятое им за правило, требовало неукоснительного соблюдения чистоты, как душевной, так и телесной, абсолютной внимательности к своим поступкам и помыслам, длительной ежедневной подготовки. Никаких пустых дружеских бесед и визитов, никаких развлечений, ни отдыха, ни супружеских радостей (с женою они жили, по взаимной договоренности, как брат и сестра) – на все это не было ни желания, ни времени. Молитва и пост. Пост и молитва. По сути это была монашеская жизнь, но более тяжелая, не защищенная монастырскими стенами, с тщательно скрываемыми от окружающих аскетическими подвигами. И все во имя Христа, вослед за Ним. Иоанн был поставлен пастырем и должен был уподобиться Спасителю хоть в чем-то малом, стать истинным отцом, наставником, защитником своего города, своего народа. А защиты и помощи требовали все – от царя до последнего нищего.

Не переворот семнадцатого года разрушил устоявшуюся жизнь, а вместе с тем и Святую Русь. Разрушения, произошедшие в обществе, – потеря веры, чести, славы, чувства долга, любви, милосердия – вызвали октябрьскую грозу. При всем благополучии жизни язвы эти скрытно разъедали нашу страну уже во времена отца Иоанна, но только духовно отверстыми очами можно было предвидеть всю необратимость катастрофических последствий. Кронштадт тех лет представлял собой один из очагов этой заразы расположенный в непосредственной близости от столицы. Место административной высылки порочных элементов, трущобная жизнь, попрошайничество, пьянство, грабежи; безверие, иноверие, сектантство, полный религиозный индифферентизм… Что там мечтаемое миссионерство в отдаленных краях! Здесь, под боком, приютилось самое дремучее язычество, самая разнузданная дикость. И пастырь принялся за работу – возвращать людям утраченный ими человеческий облик, то есть образ и подобие Божие.

Как это всегда и бывает, самоотверженность, бескорыстие, целеустремленность и дерзновенное служение молодого священника вызвали непонимание, зависть и глумление со стороны «просвещенного» общества, собратьев, выговоры священноначалия.

Вскоре открылся в отце Иоанне дар чудотворений. Неверующая интеллигенция и ее печать намеренно замалчивали эти явления силы Божией. Но много чудес записано и сохранено в памяти благодарных людей. Так происходит и по сей день: о чудесах христианских подвижников писать не принято – все это расценивается как религиозная пропаганда и мракобесие, зато вовсю описываются чудеса современных колдунов и экстрасенсов.

Говоря о даре чудотворений, невозможно не упомянуть об одном из часто встречаемых в воспоминаниях о праведном Иоанне Кронштадтском определений – дерзновении: дерзновенно молился, дерзновенно надеялся, даже вел себя дерзновенно. Это вовсе не мирская дерзость, но крайняя степень веры, надежды, уверенности и в силе молитвы, и в том, что ни одна просьба не останется неуслышанной Богом. Пожалуй, он часто бывал единственным и среди своих пасомых, и среди толпы наблюдателей, кто верил абсолютно и непреложно, что переупрямит и самого упрямого врага – диавола. Хоть ведро святой воды придется вылить, выкропить, но вытолкнет, изгонит, победит беса. И побеждал!

Вспоминает жена бывшего псаломщика Андреевского собора: «Раз привели к отцу Иоанну здоровенного бесноватого мужика из Тверской губернии. Отец Иоанн стал кропить его святой водой и повелел бесу именем Христовым выйти. На это последовал крик: “Не выйду!” Отец Иоанн говорит: “Нет, выйдешь!” – и продолжал кропить. Бесноватый успокоился и неожиданно бросился к отцу Иоанну. Все испугались. Но оказалось, что исцеленный от радости обнял своего утешителя». И это далеко не единственный случай «насилия» батюшки над своими пациентами, что дало впоследствии недоброжелателям повод обвинять отца Иоанна в грубом обращении с людьми.

А вот настойчивость и упование другого рода, о чем он сам рассказывает. «Младенцы Павел и Ольга по беспредельному милосердию Владыки и по молитве моего непотребства исцелились от одержавшего их духа немощи… Девять раз ходил я молиться с дерзновенным упованием, надеясь, что упование не посрамит, что толкущему отверзется, что хоть за неотступность мою даст мне Владыка просимое, что… удовлетворит мою грешную молитву о невинных детях, что Он призрит на труд мой, на ходьбу мою, на молитвенные слова и коленопреклонения мои… Так и сделал Владыка: не посрамил меня, грешника. Прихожу в десятый раз – младенцы здоровы. Поблагодарил Владыку и пребыструю Заступницу».

Не «чудесные исцеления» знахарей и экстрасенсов, творящих своевольные, то есть не благословленные Богом, чудеса над людьми, а побуждение к сознательному участию страждущего в процессе исцеления, прощения, очищения видим мы в деятельности отца Иоанна. «Хочешь быть чист?» – «Хочу!» – «Кайся!» Метод, завещанный Самим Христом и Его апостолами. Здесь сливаются воедино вера, надежда и любовь: священник верою своею низводит на надежду страждущего всеисцеляющую любовь Господню.

Первые пятнадцать лет пастырского служения прошли у отца Иоанна среди непонимания, недоверия, а подчас и открытой неприязни. Но еще более трудным оказался для него второй период его жизни – период славы. Прежде он шел к народу в своем городе, теперь же народ устремился к нему со всех концов России. Спал он три-четыре часа в сутки. При выходе из дома, из собора, на улицах городов, в приемных дворцов и особняков – везде встречали и провожали его толпы народа. Тысячи приезжающих в Кронштадт, особое почтовое отделение, открытое для его переписки, огромные суммы денег на благотворительные цели, которые он тут же раздавал, ежедневное окормление тысяч нищих, открытие дома трудолюбия, чтобы обеспечить и обучение молодежи, и занятость взрослого неимущего населения, создание приюта для бедных, основание женского монастыря у себя на родине, в Суре, открытие его филиала в столице на Карповке, монастыря в Ярославской губернии, церкви в Архангельске, постоянные поездки в Петербург, а потом и по России к взывающим о помощи, четверть века преподавания, с которым все-таки пришлось расстаться, проповедничество, писательский труд и вновь посещение трущоб и притонов… Сама слава его была величайшим подвигом, тяжелым трудом.

Последние годы батюшки были отягощены болезнью. Но, отвергая врачебные предписания и оживотворяя себя святым причастием, он не оставлял своих трудов почти до смертного часа. За десять дней до смерти он служил Божественную литургию, а 20 декабря 1908 года (по старому стилю; 2 января 1909 года – по новому) мирно отошел ко Господу, заранее предсказав день своей кончины.

***


_{Прижизненный портрет святого праведного Иоанна Кронштадтского}

Какой забытый путь и непривычный для сегодняшнего дня образ дает нам пример праведного Иоанна! Актуальность какой казалось бы, непригодной для нашего современника истины – в со-стоянии, пред-стоянии, со-отношении человека и Христа – высвечивает вся жизнь праведника!

Сумятица быта, неустроенность и социальные передряги, пестрота реформ, передвижки и перемены, включая развал государства, – все это происходит от одного-единственного неправильно сделанного выбора.

Где Христос – там мир, там благодать. Все живут и действуют во благо, говорят на одном языке, о есть равно понимают и различают, где зло и где добро.

Где нет Христа – там борьба, шум, сумятица, волнения, беспорядки и двое спорящих не слышат и не понимают друг друга…

Две заповеди дал нам Спаситель. Две – это немного. Исполни их – и мир преобразится. «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумение твоим, и всею крепостию твоею – вот первая заповедь! Вторая, подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Иной, большей сих, заповеди нет» (Мк. 12: 30–31), – так говорит Христос. А вот как осмысливает эти строки отец Иоанн: «Чем чище сердце, тем оно просторнее, тем больше вмещает в себя любимых; чем грешнее, тем оно теснее, тем менее оно способно вмещать в себя любимых – до того, что оно ограничивается любовью только к себе, и то ложною; любим себя в предметах, недостойных бессмертной души: в серебре и злате, в любодеянии, в пьянстве и прочем подобном… Избегай подобного образа жизни, чтобы жить только животными побуждениями и желаниями, чтобы спать да есть, да одеваться, прогуливаться, потом опять пить. есть и гулять. Такой образ жизни убивает наконец совершенно духовную жизнь человека, делая его земным и земляным существом, между тем как христианин и на земле должен быть небесен».

У каждого даже с детства воспитанного надлежащим образом христианина все равно, рано или поздно, происходит своя – личная – встреча с Христом. И человек либо принимает Его в свое сердце, либо бежит, отрекается, кощунствует и оскверняет. А после того. как Евангелие было проповедано по всему миру, эта встреча происходит везде и повсюду: и христианин, и атеист, и язычник, и любой другой – каждый вынужден самоопределиться: где он, с кем он – с Христом или с кем-то или чем-то помимо Него. У батюшки Иоанна также произошла своя личная встреча, и он «облекся во Христа» на веки вечные.

Как только не клеймили отца Иоанна: и монархистом, и черносотенцем, и гордецом, и грубияном, и мздоимцем… Ну о последних трех эпитетах мы уже упоминали, а что касается первых двух… Да, его принимали при дворе, да, у него на руках почил в Бозе император Александр III, да, он предостерегал против низвержения существующего порядка, предрекая все те беды, которые в скором времени и обрушились… И этот черносотенец за всех молился, всем помогал и всех исцелял именем Христовым и молитвою. Всех: правых и неправых, православных и инославных, верующих и язычников, мусульман и иудеев, он был просто христианином, всем свидетельствовавшим о Христе, всё и всех примиряющим. Считается, что на трех праведниках «держится» город. На праведном Иоанне, как показала история, держалась вся Россия.

Святой чудотворец, «второй Никола» почитаемый православными по всей Земле, долгое время принципиально не признавался только в нашей стране, в своем отечестве. Десятилетиями замалчивалось наследие кронштадтского пастыря, ибо «дальновидным» политикам казалось, что все, написанное им, носит политическую окраску. А между тем труды отца Иоанна были просто глубоко духовными, именно духовными. И не отрекись общество от его наследия, от самого святого (как. впрочем, отреклись мы от всех Божиих даров и, в первую очередь, от святой Православной Церкви), не было бы у нас сейчас духовного кризиса, той пропасти безнравственности и разгула вседозволенности, в которой мы оказались. Ведь чудовищные преступления перед землей Русской и народом нашим суть следствие отхода от веры православной и от пророческих слов батюшки Иоанна, еще на рубеже веков писавшего: «Нам необходимо всеобщее нравственное очищение, всенародное глубокое покаяние, перемена нравов языческих на христианские. очистимся омоемся слезами покаяния, примиримся с Богом – и Он примирится с нами».

Александр Парменов

http://www.pravoslavie.ru/put/2771.htm

[Александр Васильевич]

Кронштадтский светоч и газетные гиены

Слово, произнесенное 6 декабря 1907 г. в Кронштадтском Андреевском соборе




Повествуется в одном древнем житийном сказании, что к некоему благочестивому старцу-подвижнику приходили со всех сторон слушатели и почитатели, прося молитв, совета, благословения. Многие и о многом спрашивали его, и всем и каждому он отвечал в меру Духа, ему данного. Только один юноша, всегда посещая старца, сидел у ног его молча и ни о чем не спрашивал. Однажды старец, заметив это, наконец, обратился к юноше с вопросом: почему он молчит и ни о чем его не спрашивает? Юноша ответил: «Отец мой! Для меня довольно только слушать и смотреть на тебя!»

Старец Кронштадтский — вы знаете, о ком я говорю — разве не напоминает нам и не повторяет ли на наших глазах в течение десятков лет этого древнего старца? Неистребимо живет в душе человека потребность найти и облобызать святыню, поклониться ей, побыть в ее освящающем и поднимающем дух общении. У русского православного народа потребность эта является особенно повышенной, она заполняет и потрясает всю душу народную, господствуя над всеми другими ее интересами и запросами. И вот сюда, к чудному старцу, столько лет обращает свои взоры святая и святолюбивая Русь. Одни к нему являлись лично, с ним молились и молятся, получали совет и благословение, получали нередко и дар чудодейственной помощи. Как их ни много, они, сравнительно со всей Русью, — едва приметная часть народа. Все прочие, как юноша пред древним старцем, только созерцали это дивное видение нашего времени и радовались Божьей благодати, в нем почивающей, и возгревали веру и упование, и насыщались его обильной духовной трапезой слова, молитвы, непрестанного поучения, — поучения его жизни, подвига, любви, щедродательности, горящей веры и горящего слова, исходящего из уст его. От страны глубокой полунощи, где в борьбе с суровой природой, спасаясь от врагов, нашел себе русский человек пристанище свободы и училище крепости духа и характера, воссиял наш светильник. Там некогда возросли великие духом преподобные Трифон и Феодорит, Зосима и Савватий, Герман и Кирилл и многие другие. Их духом напоенный стоит здесь более полувека великий в простоте веры и смирении пастырь-молитвенник, — на грани русского царства, у полунощной столицы, на конце земли русской, у самого моря, светя, как маяк, разбиваемым житейским кораблям среди мирских бурь и тревог житейских.

Здесь, в этом святом храме, полвека трепетал самый воздух его от гласа молитв и воздыханий всероссийского пастыря и молитвенника; здесь пролились его первые слезы священнической молитвы; здесь возносились к Богу его пастырские скорби и радости; здесь около него было столько духовных восторгов веры, упований, столько событий и случаев возрождения, покаяния, спасения, отрад и утешения, столько чудес Божественной благодати, — что поистине должно сказать словами Господа к Моисею у купины неопалимой: «сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исх. 3, 5). Столько лет неизменно и непрестанно днем и глубокой ночью, и утру глубоку, еще сущей тьме, он стоял здесь и учил, и молился, — и дал ему Бог радость видеть, как город, известный в прежнее время только блудом и пороком, обратился во всероссийское чтимое место, в место паломничества, как действие его служения сказывалось все шире и шире.

Долго и постепенно разгорался его светильник, пока не засиял на всю Россию и далеко за ее пределами правилом веры, образом кротости и воздержания учителем, пока не стяжал наш пастырь всероссийский смирением высокая и нищетою — богатая. Вздымались гордо волны неверия в 60-х годах, были жестокие бури в Церкви; поднимались ереси; возрос и пал Толстой… Отец Иоанн бестрепетно и непрестанно увещевал, наставлял, бичевал, обличал порок и гордыню неверия и ереси; он стоял несокрушимым столпом православной церковности, на себе самом, в живом примере показывая и доказывая силу, живость и действенность Святой Церкви, которая способна возрастить в своих недрах такого благодатного пастыря. Он зажег священный огонь в тысячах душ; он спас от отчаяния тысячи опустошенных сердец; он возвратил Богу и в ограду Церкви тысячи гибнущих чад; он увлек на служение пастырское столько выдающихся людей, которые именно в личности о. Иоанна успели увидеть, оценить и полюбить до самозабвения красоту священства… Теперь они, нередко уже стоящие на высоких степенях иерархии, приезжают к старцу Божию и пред ним смиренным склоняются до праха земного. Вчера и сегодня мы были тому свидетелями.

И вот в последние годы, когда назревала и прорвалась гноем и смрадом наша пьяная, гнилая и безбожная, безнародная, самоубийственная революция, мы увидели страшное зрелище. Ничего не пощадили ожесточенные разбойники, не пощадили ни веры, ни святынь народных. И старец великий, светило нашей Церкви, «отец — отцов славная красота», честь нашего пастырства, человек, которым гордились бы каждая страна и каждый народ, — этот старец на глазах у всех возносится на крест страданий, предается поруганию и поношениям; его честь, его славу, его влияние расклевывают черные вороны. Поползла гнусная сплетня; газетные гады, разбойники печати, словесные гиены и шакалы, могильщики чужой чести вылезли из грязных нор. Еврействующая печать обрушилась грязью на о. Иоанна. Нужно им разрушить народную веру; нужно опустошить совесть народа; нужно толкать народ на путь преступления; нужно отомстить человеку, который так долго и успешно укреплял веру, воспитывал любовь к Царю и родине, бичевал всех предателей, наших иуд и разрушителей родины, начиная от Толстого и кончая исчадиями революции… Его первого стала травить и бесславить разнузданная печать. Помню я, два года назад, возвращаясь из Сибири к северной столице, по всей линии железной дороги эти листки, рисунки, стихи и издательства над Иоанном Кронштадтским… Потом на краткое время травля ослабела, но теперь вся эта грязь опять соединяется в один общий поток. Черные вороны тучами собираются над Россией, и первое, что они силятся расклевать хищными клювами, это — святыни и святых, подорвать авторитет уважаемых лиц, подорвать благоговение религиозное, на котором построен всякий долг, всякий порядок, всякая жизнь, истинно-достойная и истинно-человеческая. Нам нет дела до того, что собственно хотел выразить автор бездарной сценической стряпни (Речь идет о кощунственной пьесе «Черные вороны», где высмеивались о. Иоанн Кронштадский и его последователи. — Прим. ред.), рассчитанной на обирание простодушных людей, — обирание, которое он бичует, однако, не в себе и себе подобных, как бы следовало, а в других. Может быть, он, как уверяет, и в самом деле хотел изобразить в отталкивающем виде изуверное сектантство и религиозное шарлатанство, хотя бы прикрывающее себя именем о. Иоанна: ведь зло может прикрыться не только именем чтимого пастыря, но даже именем Иеговы (иеговисты) или Иисуса (иезуиты); ведь и в других областях мысли и жизни вообще сатана нередко преобразуется в образ ангела, и разве мы не видели, как разбойники, насильники и предатели народные, служащие за еврейские деньги разрушению России, выступают под знаменем братства, равенства и особенно «народной свободы» или блага общества (социализм). Итак, мы не говорим здесь о пьесе и ее содержании: мы говорит о том, что сделали из нее на сцене гнусные служители сцены, лакеи, продажные и пресмыкающиеся прислужники низменных инстинктов толпы и диавольской революции. На сцене вместо бичевания сектантского зверства или обмана, к ужасу православных, изображается быт и обстановка наших православных обителей и храмов и недвусмысленно выводится в шутовском виде наш доблестный пастырь, всенародно чтимый, о котором народная вера давно сказала свой приговор, что житие его славно и успение будет со святыми. И это в то время, когда он, на склоне дней обессиленный мучительным недугом, ослабевший телесными силами, едва двигаясь, совершает среди верующих по-прежнему свои, может быть, последние на земле подвиги молитв и благочестия, когда он не в силах защитить себя, когда мы трепещем за каждый день и час его жизни, когда еле теплится и вот-вот погаснет эта святая лампада, догорит эта чистая Божья свеча! Неужели нет ему защиты? Неужели мы оставим его одиноким посреди нашего многолюдства? Неужели он отдан на растерзание духовных псов, на пытки и издевательства этих разбойников?

«Но зачем ты говоришь об этом нам?» — может быть, спросите вы в тоске и горести и в недоумении. «Зачем?» Но тогда спросите, зачем плачет любящий сын около растерзанного отца или матери? Зачем в большом горе, остановив плач и, по-видимому, успокоившись, мы, увидя близких, любимых, нам сочувствующих, молчаливые среди чужих, здесь, среди своих, не можем сдержать горести, и слез и воплей? Так и ныне, в этом храме, при виде этого множества молящихся, детей и почитателей о. Иоанна, дайте нам излить свое горе, выплакать свои слезы!

А затем, в этот день церковно-гражданского праздника, хочется чрез вас, через все это великое множество народа, из этого храма на всю Россию сказать: О, храните святыню и святых! Берегите ваши духовные сокровища! Защищайте, отстаивайте их от всех тех свиней, что топчут их ногами! Или не знаете, что уста праведных каплют премудрость, язык же нечестивых погибнет? Или не верите, что идеже внидет досаждение, тамо и бесчестие — и это мы видели на всех этих усилиях свободы и «освободительного движения», полного одной злобы и досаждения? Или забываете, что в благословении правых возвысится град, а устами нечестивых раскопается? Или перестало быть непреложной истиной, что праведниками держаться царства человеческие, что семя свято — стояние их, что правда возвышает народ, а умаляют племена грехи?

Или думаете, что если вы избиваете пророков, подобно богоубийственным евреям, то не оставится дом ваш пуст? Или каждый год у вас будет новый Иоанн Кронштадтский, что вы не дорожите им?

Не унизите вы Бога и святыни, не заплюете неба, — плевки возвратятся на головы плевавших; но сами вы, сами вы — какой ответ дадите? Что скажут о нас потомки? Как справедливо они осудят нас за то, что мы не умели и не хотели уберечь святого, не защитили, не оградили его оградой и стеной любви и это в то время, когда живы и среди нас тысячи им исцеленных чудесно, тысячи им возрожденных? Тогда как ответим мы и Богу, и не свершится ли над нами Его правый и страшный приговор, что если мы Моисея и пророков не слушаем, то если кто из мертвых воскреснет, не поверим? Тогда не дошли мы до хулы на Духа, за которую одну, по суду даже самой воплощенной Любви, объявившей прощения всякой хуле и всякому греху, нет прощения ни в сей жизни, ни в будущей?

Тогда и на земле не устоять нашему царству, и не жить нашему народу. Любовью к нашему старцу, молитвой за него, проявлением всенародного и общественного негодования к исчадьям «черных воронов» и всякой театральной нечисти мы должны ополчиться в защиту наших попираемых святынь.

А вам, гнусные хулители, готово пророческое слово того самого праведника, которого вы теперь обливаете грязью. Как бы в предзрении скорби, всего три года назад, о. Иоанн писал в своем дневнике: «Благодарю Тебя, Господи, Боже мой, что Ты призвал меня в общение Божественной трапезы Твоей, сделал меня сотрапезником и собеседником Твоим, чтобы возлежать как бы на персях Твоих, или, точнее, иметь Тебя внутрь в персях и в сердце моем. Какой Ты сподобил меня чести, какого достоинства, какой любви, какого общения! Что я Тебе за это принесу и что воздам, великодаровитый, бессмертный Царь?! Но какое прискорбие, что служители Твои и сотрапезники Твоей Божественной трапезы ныне в пренебрежении и поношении у людей века сего; как они поносят священников Твоих, и Церковь Твою, и святое слово Твое, которое изрек Дух Святый! И доколе Ты терпишь их, доколе не уничтожишь их, уничиживших Тебя, Бога нашего, и не изгладишь имени их из числа живых! Да погибнет память их с шумом. Буди!» Аминь.

Священномученик Иоанн Восторгов

http://www.pravoslavie.ru/put/1561.htm

[Александр Васильевич]

Доступ к отцу Иоанну Кронштадтскому



Многим людям благодатную помощь оказал святой праведный Иоанн. О помощи рассказывают и те, кто далек от Церкви. Свидетельства об отце Иоанне побудили меня обратиться к его писаниям. Когда в начале 1990-х переиздали «Христианскую философию» отца Иоанна, я спешно приобрел книгу и возвращался домой с нетерпением – скорее погрузиться в мысли такого желанного автора. Читая Платона, Боэция, Владимира Соловьева, полюбил философию. Теперь же хотелось узнать, как строит философскую мысль подлинный христианин. И вот разочарование. Вместо философских рассуждений нашел что-то похожее на упражнения в риторике и вынужденно отложил книгу в сторону. Вынужденно, поскольку ощущал, что за риторически выстроенными рядами образов стоят глубокие личные переживания, а не краснобайство.

Похожие истории случались и при жизни отца Иоанна. Один ученый протоиерей (не буду называть имя) наслушался отзывов об отце Иоанне. Принялся его читать, ничего достойного внимания не нашел. И чтобы сделать окончательные выводы, поехал на службу в Кронштадт. Здесь он испытал неожиданную радость от вдохновенного служения и от живого слова отца Иоанна. Только все это случилось когда-то давно. А как же быть здесь и теперь?

Обнаружив, что читать отца Иоанна не могу, я по-прежнему чтил его как доброго пастыря и с удовольствием листал воспоминания о нем. В один прекрасный день я услышал по радио дневник отца Иоанна. Чтение неторопливое, вдумчивое, бережное по отношению к автору и пронизанное благоговением перед Богом. Озвучивал дневники заслуженный артист Владимир Заманский.

Я знал его по киноролям. Владимир Петрович работал у замечательных режиссеров, достаточно назвать Андрея Тарковского и Алексея Германа[1]. Актерские работы Владимира Петровича сочетали неподдельную человечность с интеллектуальной утонченностью. Все это характерно для лучших представителей русской интеллигенции. Что еще сказать? Известного актера не испортила «звездная болезнь», напротив, скромнее, чем он и вести себя нельзя. Еще в юности Заманский добровольцем ушел на фронт, пережил тяжкий опыт ГУЛАГа. Главное, Владимир Петрович – воцерковленный православный человек. Вот он прикасается к дневникам праведного Иоанна. И что же мы услышали по радио?

Как читал Заманский! Еще одной удачной актерской работой это назвать нельзя. Это не было художественным чтением текста. Произошло чудо в религиозном и, если угодно, в светском смысле слова. Дневниковые записи отца Иоанна зазвучали, будто сам батюшка в полный голос поведал свои сокровенные переживания. Святые Божии угодники открываются как совершенно особые люди. Святость даже гениальному актеру сыграть нельзя. Заманский и не играл, тут было что-то иное.

Не могу точными словами назвать духовное делание Владимира Петровича, когда он взял в руки дневник, и началась студийная запись. Но от его чтения все во мне ликовало – мысли отца Иоанна стали проникновенными, входили в самую душу, в сердце. Невидимая преграда рухнула. Я вновь раскрыл напечатанные записи отца Иоанна и уже смог из них впитывать назидания дивного наставника. Прочел и книгу митрополита Вениамина (Федченкова) «Небо на земле», буквально испещренную цитатами из отца Иоанна. Еще будучи священником, Вениамин сослужил батюшке Иоанну, полюбил его. Учился у него стоять перед живым Богом и ходить перед Богом, священнодействовать. Я штудировал «Небо на земле» и понимал, что теперь к писаниям всероссийского старца допущен беспреткновенно, благодаря чуду.

После этих радостных событий произошло еще одно. В больничном коридоре вдруг лицом к лицу встретил Владимира Заманского. Не смог удержаться, подошел к нему поблагодарить за неоценимый труд. Он сделал отца Иоанна таким близким, и не только для меня. Владимир Петрович внимательно слушал рассказ о трудностях с чтением отца Иоанна, о том, как эти трудности остались позади. По глазам Заманского было видно, что интересуют его не комплименты публики и прочие приятности актерской профессии. Заметно было, с какой самоотдачей этот человек относится к своей работе, обязанностям, служению. Его живое отношение вдохновляло. Признаюсь, осмелился сказать своему почтенному собеседнику: «Вы великолепно прочли «Писания старца Силуана», но книгу преподобного Силуана мне было не трудно осваивать[2]. А вот с писаниями отца Иоанна другое дело – Вы просто дверь открыли к батюшке, непосильную для меня дверь, и я смог подойти к нему. Он стал теперь родным. Благодарю».

Что соединило Владимира Петровича с отцом Иоанном? Опыт церковной жизни. Необъяснимым образом их духовная связь словно протянулась до меня, как церковная традиция. В какой-то мере и я приобщился тому, чем жил, о чем размышлял батюшка Иоанн. Твердо верю, что святой Иоанн Кронштадский и сейчас сам станет ближе, пойдет навстречу человеку, который жаждет с ним познакомиться, от него получить наставление и помощь.

Диакон Павел Сержантов

[1] В «Солярисе» Заманский озвучивал главную роль – психолога Кельвина. Автор «Соляриса» упрекал режиссера в том, что кинопостановка сворачивает на темы «Преступления и наказания». Действительно, играть в этом фильме, практически то же, что играть Достоевского. Снимался Владимир Петрович и в ранней ленте Тарковского, называлась она: «Каток и скрипка». Заманский исполнял главную роль в фильме «Проверка на дорогах». Роль солдата Великой Отечественной, который попадает в плен, одевает немецкую форму и бежит к партизанам бить фашистов. В партизанском отряде солдат выдерживает проверку. Ценой своей жизни показывает, что он – человек и ему можно верить. Фильм долго лежал на полке с клеймом «антисоветский». Потом за роль в этом фильме Заманскому присудили Государственную премию СССР. Владимир Петрович гениально исполнил труднейшую роль, и само его участие в картине – поступок.

[2] Думаю, что немудреные богомудрые слова преподобного Силуана помог мне усвоить его ученик – архимандрит Софроний (Сахаров).

http://www.pravoslavie.ru/put/50740.htm

[Александр Васильевич]

Праведный Иоанн Кронштадтский



Когда мы знакомимся с житием святого праведного Иоанна Кронштадтскаго, мы видим поначалу, что он свой жизненный путь начал так, как многие и многие из пастырей Церкви его начинают. Родился в бедной семье скромного псаломщика, испытал бедность и нужду и наконец принял на себя священный сан пресвитера, священника, и началась его работа на Божией ниве. В чем же разгадка? Каким образом он, начавший свою жизнь, как обычно начинает пастырь Церкви, из себя сделал такого гиганта духовного, колосса духовной жизни, каких мало было не только у нас на Руси, но и вообще во всей Вселенской Церкви?

Нужно помнить, как труден был его подвиг! Великие наши праведники: преподобный Сергий, преподобный Серафим и другие, – они от мирского шума и суеты уходили, а вся жизнь, все пастырство отца Иоанна прошло на людях, среди народных масс.

Но сам он указал, в чем тут разгадка, каков был его путь. Начавши его скромным служением, рядовым священником в Кронштадтском соборе, он все свое внимание и силы устремил на то, что именуется у нас «внутренним человеком». Он сам говорил впоследствии, что он решил твердо, с первого дня своего пастырства, все время наблюдать за самим собой, все время углубляться в самого себя, все время самого себя контролировать. Так проверяя, он старался пресекать всякие грешные желания, всякие побуждения к греху, как только он заметит их в своей душе.

Тут мы сразу видим, насколько он не похож на нас, многогрешных. Какие только грехи, какие только соблазны не хозяйничают в нашей грешной душе!.. Насколько бессильны и слабы мы оказываемся, когда нужно одолеть грех, потому что вовремя за борьбу с ним не взялись, и когда он уже овладел душой, тогда слишком трудно его переломить и изгнать из души... А вот отец Иоанн как только замечал в себе греховные движения, – ибо они и у него были, он был человек, как и мы, – сейчас же останавливал их и вступал в жестокую борьбу с врагом-искусителем. А враг сразу заметил, что перед ним совсем необычный служитель Престола и стал на него нападать так, что это другие видели. Один из тех служителей Церкви, который часто и много с отцом Иоанном служил вместе в начале его служения, говорил: «Сколько раз я видел, как отца Иоанна враг связывал во время служения: во время молитвы потемнеет его лицо, остановится он, недвижимо стоит, видно, что в нем страшная борьба происходит. Но призовет Имя Господне, – весь просветлеет, стряхнет с себя вражий туман и бодро и радостно идет, в благодати Божией, совершать свое служение». И вот, ведя такую борьбу и со своими греховными побуждениями, и с врагом нашего спасения, отец Иоанн стал быстро вырастать духовно.

И был момент, с которого он превратился в Чудотворца, сначала Кронштадтскаго, а потом и Всероссийского. Знаем мы, как его известность перешагнула за пределы России, потому что буквально со всех концов земного шара неслись к нему просьбы о том, чтобы он помолился своей могучей дерзновенной молитвой у страшного Престола Господа Славы. Много было у нас на Земле Русской великих праведников, которые творили много чудес. Но такое море чудес, неисчислимое, не поддающееся учету, какое окружало отца Иоанна во вторую половину его пастырской жизни, – это было единственное явление! Недаром говорили его почитатели и чада духовные, что им это напоминает Евангельские времена. Как вокруг Спасителя творились чудеса, так и вокруг Его верного служителя был непрестанный поток чудес!

Вот такого молитвенника и чудотворца послал Господь русскому народу перед самой годиной лихолетия. Предупреждал отец Иоанн, бил в набат. В своих проповедях последних лет он все время об этом говорил. Говорил: «Русский народ, береги своего благочестивого и доброго царя. Убережешь – Россия долго будет еще сильна и славна на страх врагам и на радость друзьям. А если не убережешь, то и царя твоего убьют, и Россию, и тебя обесславят, и самое имя твое отнимут у тебя!»

Как же страшно сбылось его предсказание... Не послушал русский народ великого пророка и прозорливца, которого Господь послал нашей Родине и нашему народу, и обрушилось на Россию то страшное горе, которое и по сию пору продолжается... Но верим мы в молитвенное заступничество нашего великого молитвенника! Никогда не отказывал никому отец Иоанн в своей пастырской молитве, когда он жил на земле. Теперь, когда он у страшного Престола Господа Славы, во славе предстоит с великими угодниками Божьими, конечно, он нас не забыл и не забыл нашу несчастную Родину, и молится там своей пламенной молитвой. По его святой молитве да пошлет Господь, наконец, нашему измучившемуся народу желанное избавление от всей этой беды, от этого лихолетия, от этого ига безбожников. Аминь.

Митрополит Филарет (Вознесенский)

http://www.pravoslavie.ru/put/50703.htm

[Александр Васильевич]

Протоиерей Геннадий Беловолов : «Мы мало знаем о батюшке Иоанне»



Известный петербургский священник, создатель и директор Мемориального музея-квартиры святого праведного Иоанна Кронштадтского протоиерей Геннадий Беловолов по праву считается главным хранителем памяти Всероссийского Батюшки. Духовник Сестричества памяти игумении Таисии на Леушинском подворье. Автор научных статей по наследию св. Иоанна Кронштадтского, творчеству Ф.М. Достоевского, а также книг и статей по церковной истории и о современных подвижниках. Ведущий радиопрограммы на «Православном радио Санкт-Петербурга», автор и комментатор информационного агентства «Русская линия». Лауреат премии Клуба Православных журналистов в Москве «За работы по изучению наследия святого Иоанна Кронштадтского». И это далеко не все чины и регалии протоиерея Геннадия Беловолова… В год юбилея – столетия со дня преставления Иоанна Кронштадтского и сто восьмидесятилетия со дня его рождения – мы встретились с отцом Геннадием на Леушинском подворье в Иоанно-Богословском храме, настоятелем которого он является.

«Мы мало знаем о батюшке Иоанне»

– Все мы любим пастыря, который так возлюбил Россию, народ наш, но как ни странно, мы очень мало знаем об отце Иоанне Кронштадтском, – начал разговор протоиерей Геннадий Беловолов. – До сих пор мы только переиздаем то, что было написано до революции, либо – в середине XX века – Митрополитом Вениамином (Федченковым), а современных серьезных трудов, посвященных ему, увы, слишком мало. С того времени, когда впервые после революции у нас в стране публично было произнесено имя отца Иоанна Кронштадтского, в этом году минуло 20 лет. До сих пор помню, как одна знакомая в 1988 году пришла со службы в Духовной Академии и сказала: «Представляете – сегодня проповедь была об Иоанне Кронштадтском!..» Произнес эту проповедь Архимандрит Кирилл (Начис), духовник епархии, первый наместник Александро-Невской Лавры после ее возрождения, он много лет был в гонениях, в заключениях. Батюшка Кирилл преставился в этом году, в первый день Великого поста, после Прощеного воскресенья… Царство Небесное и вечный покой отцу Кириллу! Это был подлинный старец, и я думаю, не случайно именно ему выпала такая миссия после восьмидесяти лет молчания вновь открыто произнести имя отца Иоанна Кронштадтского. Проповедь его была записана и даже опубликована.

За эти двадцать лет, конечно, было сказано много слов добрых, высоких, но серьезных трудов посвящено Всероссийскому батюшке еще слишком мало.



– Но были же опубликованы его дневники!

– И это действительно стало большим событием! Публикацию дневников отца Иоанна Кронштадтского начали два издательства сразу, «Отчий дом» и «Булат». Работа в начальной стадии, опубликовано четыре или пять томов, а всего сохранилось двадцать шесть тетрадей.

Такое трепетное чувство, когда берешь в руки тетради Иоанна Кронштадтского, словно заглядываешь в его духовный мир. Можно взять любую из них и открыть любой день – и перед тобой вся жизнь Иоанна Кронштадтского, записанная им в дневнике… За исключением нескольких утраченных тетрадей.

И вот когда впервые мы с Тамарой Ивановной Орнатской, внучатой племянницей отца Иоанна Кронштадтского и потомком священномучеников Иоанна и Философа Орнатских, держали в руках эти тетради, я предложил ей:

– Давайте посмотрим, что записано в день смерти матери батюшки Иоанна.

Мать его, Феодора Власьевна Сергиева, преставилась 6 июня по старому стилю 1870 года. Причем во всех биографиях пишут, что она преставилась 8 июня. Но мы открываем лист с этой датой, а там написано: «Сегодня похоронил маменьку». Листаем назад, 7 июня: «Ездили на кладбище, выбирали место для могилы». 6 июня. «Сегодня умерла моя маменька, моя святыня…» И целый абзац о матери. Отец Иоанн находит такие слова, которые учат, что значит – любить родную мать.

У отца Иоанна Кронштадтского мы должны поучиться не только любви к Богу, но и любви к России, родине (тому месту, где ты родился в России), к матери, к Царю. Как можно любить Бога и не любить свою Отчизну, не любить Царя земного? Любовь к Царю земному есть проверка нашей любви к Царю Небесному.

Так вот этот абзац, посвященный матери в дневнике отца Иоанна, звучал как акафист. Батюшка умел писать так, что и вроде бы обыденные вещи озарялись высокой духовностью. Он и акафисты составлял. Известно, что отец Иоанн Кронштадтский сложил акафист праведному отроку Артемию Веркольскому. И когда знаешь об этом, совершенно с другим чувством – словно бы вместе с самим отцом Иоанном – читаешь этот образный и такой яркий акафист Артемию Веркольскому: «Радуйся, просиявший яко северное сияние!..»

Нам, повторюсь, очень и очень нужно серьезное, глубокое изучение духовного наследия отца Иоанна, потому что в нем раскрывается тайна России, русской святости, русской души.

Начать с того, что отец Иоанн один из последних русских святых, но это и первый русский канонизированный священник. Не преподобный, то есть монах, не священномученик, но священник. Можно назвать в древности, скажем, священника Исидора Юрьевского, но и он умучен от врагов Православия. Среди новомучеников и исповедников Российских целый сонм священнослужителей, но все они причислены к лику святых за то, что пострадали от безбожников. А батюшка Иоанн причислен к лику святых именно за священническое служение.

«Иоанн Кронштадтский стал путеводителем всей моей жизни…»


_{Тамара Ивановна Орнатская}

Гораздо больше и глубже могла бы рассказать о дневниках отца Иоанна Кронштадтского Тамара Ивановна Орнатская. Я-то работал с ними вплотную только на первой стадии, а потом расшифровкой их и подготовкой к печати занялась Тамара Ивановна. И я теперь пользуюсь плодами ее трудов.

Это самый ближайший родственник отца Иоанна Кронштадтского не только по плоти, но и по духу. А как она похожа на отца Иоанна, просто одно лицо – только бороды не хватает. Прищур глаз, улыбка, этот же румянец, и темперамент, и порывистость… При взгляде на нее словно батюшка оживает. Даже иногда страшно становится… И эта удивительная скромность, застенчивость – она же человек с именем, доктор исторических наук, но такое смирение! В ней запечатлено генетическое наследие отца Иоанна Кронштадтского. И даже в том, что она одновременно может говорить на три темы… После знакомства с ней для меня батюшка Иоанн даже как-то ожил.

– Известно много портретов отца Иоанна, живописных и фотографий, а кинопленка донесла до нас его образ?

– К сожалению, нет! Не сохранилось ни одного метра кинопленки, ни одного кинокадра, запечатлевшего отца Иоанна Кронштадтского. Хотя он застал эпоху синематографа. Того же Льва Толстого, с которым так много сражался отец Иоанн! – успели наснимать достаточно много, а вот живой облик отца Иоанна Кронштадтского на кинопленке нам неизвестен. Сколько уже в наши дни снималось документальных фильмов о нем, мы и консультировали, и помогали в работе, – и, естественно, все режиссеры мечтали найти хотя бы несколько кинокадров отца Иоанна. Все вспоминают о его необычайной подвижности, стремительности. Он, даже будучи семидесятилетним старцем, буквально возносился по лестницам петербургских домов, так что его даже не могли догнать молодые. И вот увидеть батюшку в движении, в динамике – это же значит во многом представить его образ, поэтому на вес золота были бы любые кинокадры. Все начинали с этих поисков, но ничего не удалось найти, кроме единственных кадров погребения Батюшки. Но это же совсем не то…

– Почему же так получилось?

– Может быть, кинематографисты того времени не смогли заснять батюшку, потому что не было у него времени на съемки. А может быть, эти кадры просто не сохранились. Дошли же до нас кадры кинохроники, запечатлевшие Государя и Его Семью, многих известных людей. И мы можем увидеть Патриарха Тихона, его взгляд. Величественную осанку Великой Княгини Елисаветы Феодоровны… А вот отца Иоанна Кронштадтского не запечатлели – ни одной секунды.

Есть сведения, что в Россию приезжал ученик Эдисона и записывал голоса известных людей на фонограф. В его планах значилась запись голоса и отца Иоанна Кронштадтского. Мы делали попытки найти эту запись. В архивах России пока не удалось найти. Из библиотеки Конгресса США подтвердили, что действительно была такая инициатива, но реальная запись не найдена. Она то ли была уничтожена, то ли еще ждет своего открытия. Но вы только представьте: услышать голос отца Иоанна Кронштадтского! Вселюбимого батюшки…

– А ведь у отца Иоанна Кронштадтского при жизни были и недоброжелатели…

– Они были скорее из числа тех, кто лично его не знал. Были идейные противники, которые не принимали его проповедь, слово его, идеи. Но даже те, кто наслышался о нем каких-то наветов, стоило им встретиться с отцом Иоанном, как вся эта отрицательная информация рассыпалась. Несколько студентов надумали: «Что – давайте съездим, что ли, к этому проповеднику, поболтаем…» Приезжают, а батюшка попросил вынести им по чашке чая с ложечками: «Вы хотели поболтать, так пожалуйста, поболтайте…» И так вот смирил юных насмешников.

Но были и те, кто видел в отце Иоанне угрозу для своих амбиций, враги Православия и Самодержавия его ненавидели. В последние годы либеральная пресса обрушивалась с такими нападками на батюшку, что становится понятно: если бы он не скончался в 1908 году, ему была уготована полной чашей та же недобрая слава, что постигла Распутина. Впрочем, это тема отдельного разговора.

– А что лично для вас, в вашей жизни значит святой Иоанн Кронштадтский?

– Отец Иоанн Кронштадтский стал путеводителем всей моей жизни, моего пути к Церкви, к Православию. Мое духовное формирование пришлось на конец семидесятых годов, когда увлекались чем угодно, учились «чему-нибудь и как-нибудь», но только не Православию. Однажды мне попался ксерокс книги Иоанна Сурского «Отец Иоанн Кронштадтский». Я когда прочел, был поражен тем, что в России был такой подвижник и что в нем-то есть ответы на все мои искания. Возникло желание служить Церкви в священническом сане. Тогда, в конце семидесятых, это не удалось, пришлось окончить университет и аспирантуру, стать музейным сотрудником, и только в 1992 году Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн рукоположил меня в священство – с обязательством окончить семинарию.

Во многом я обязан своим воцерковлением книге Сурского, и теперь мечтаю переиздать ее в Православном издательстве «Леушинское подворье», где я главный редактор. Для меня издание этой книги – долг благодарности. И какая же была радость узнать о том, что Иоанн Сурский жил неподалеку от Леушинского подворья и был прихожанином нашего храма. А в Югославии, нынешней Македонии, живет его внучка. Мы с ней завязали переписку.

– А сам Иоанн Сурский знал лично кронштадтского батюшку?

– Знал лично и очень любил его, и даже псевдоним избрал в его честь: имя Иоанн, а фамилия Сурский – поскольку отец Иоанн Кронштадтский родился в Суре, на Архангельской земле. Его книга одна из лучших о батюшке, написанная уже в эмиграции, выстраданная, с кровью и слезами. Это любовь к батюшке Иоанну, проверенная страданием.

Путь в Кронштадт

– От одной мысли, что скоро войду в квартиру батюшки Иоанна, мурашки по коже… А ведь вы отыскали ее, сумели восстановить такой, какой она была при жизни батюшки!..

– Это великое чудо, что сохранилась его квартира. В войну в дом, где он жил, попала бомба, но не взорвалась. И выяснилось это только спустя двадцать лет после войны. Детишки похвастались своим папам и мамам: «У нас на крыше самолет сидит!» Они, оказывается, залезли играть на чердак и увидели там наверху что-то вроде самолета. И когда туда поднялись родители, то они пришли в ужас: это была настоящая авиабомба, застрявшая в крыше дома и не взорвавшаяся. В годы войны по Кронштадту практически проходила линия фронта, на другом берегу Финского залива, под Ораниенбаумом уже были немцы. Жилые дома в Кронштадте были почти полностью расселены, и некому было отслеживать, где там упал неразорвавшийся снаряд. И двадцать лет никто не видел нависшей над домом бомбы!

Мы вообще избегаем слова музей. Это живая святыня – квартира батюшки, и более точный термин по отношению к ней был бы – квартира-часовня. Там совершается молитва, там происходит встреча с отцом Иоанном. Это, безусловно, всероссийская святыня. И я предпочитаю называть себя не директором мемориальной квартиры – ведь директор значит хозяин, а хозяин там сам батюшка Иоанн! – а лишь ее хранителем. Наши прихожане и сестры (а на Леушинском подворье создано сестричество памяти игумении Таисии) ездят в Кронштадт и вычитывают ежедневно как минимум три акафиста святому праведному Иоанну Кронштадтскому: синодальный, афонский и пюхтицкий. Недавно мы узнали, что еще один акафист батюшке Иоанну составлен в Зарубежной Русской Церкви. Мы хотим и его тоже издать и, конечно, читать.

Я сам не петербуржец, родился на Кавказе, в Пятигорске. Моей заветной мечтой было побывать в городе с таким таинственным названием – Кронштадт. Но попасть туда оказалось не так-то просто – еще совсем недавно это был закрытый город! Приехать туда можно было только по трем причинам: либо как житель Кронштадта, либо в командировку, либо по родственной связи. Из этих трех причин мне ни одна не светила. Но не мог же я не побывать в Кронштадте! И вот одна знакомая предложила: у нее в свою очередь есть знакомая в Кронштадте, которая может написать мне приглашение как своему троюродному племяннику. Конечно, есть определенный риск, компетентные товарищи могут проверить и выяснить, что к чему. Ну и моральный аспект: соглашусь ли я попасть в Кронштадт таким вот путем? А я ответил: «Да ведь мы все братья и сестры во Христе…» И так я, получив приглашение, осенью 1989 года впервые попал в Кронштадт. Для меня это была святая земля! Поэтому первое, что я сделал, сойдя с парома, поклонился до земли и поцеловал эту землю. И подобное я совершал потом уже когда посетил Святую Землю в Палестине.

Квартира-часовня

И вот я в Кронштадте. Главная моя цель была – найти дом батюшки Иоанна. Но на вопрос к первому же кронштадтцу: «Где жил отец Иоанн Кронштадтский?» – пришлось услышать неожиданный ответ: «А кто это такой?» В любом другом уголке России, может быть, не так удивили бы эти слова, но здесь…

Мы примерно знали место, где он жил, у рабы Божией Наталии была с собой фотография этого дома, и мы по ней стали искать. И вот подошли к дому, а он непохож! Дом-то был двухэтажный, а тут – четыре этажа. Неподалеку мы увидели двухэтажный дом, похожий на дом отца Иоанна, но без балкона. И мы остались в недоумении: который же из двух домов – тот самый…

Опросы жителей тоже ничего не дали. С начала тридцатых годов в Кронштадте не было действующего Православного храма, и город забыл отца Иоанна Кронштадтского. А виза была выдана только на один день, и надо было уезжать, так и не узнав толком ответа на главный вопрос. Уезжал я с мыслью, что надо обязательно вернуться и отыскать дом батюшки Иоанна.

Но во второй раз я побывал в Кронштадте уже спустя шесть лет. За это время успел стать батюшкой. В 1995 году меня пригласили выступить с лекцией перед моряками Кронштадта, и я с радостью согласился. После той встречи ко мне подошел офицер, спросил, как можно окреститься. Мы разговорились с Сергеем, и оказалось, что он знает не только о том, что в этом городе подвизался известный праведник, но и где находится дом, в котором жил отец Иоанн Кронштадтский. Тот самый четырехэтажный дом, который мы нашли в первой поездке. В квартире отца Иоанна теперь жила одна девушка, Светлана. Сергей передал ей мою просьбу пустить меня помолиться в квартире отца Иоанна Кронштадтского, и девушка согласилась. Этот офицер выписал мне уже третий пропуск в Кронштадт (я все их храню!).

Когда я первый раз вошел в эту квартиру, то спросил у Светланы, знает ли она, что это за квартира.

– Да, я чуть не каждый день вижу из окон, как люди подходят сюда и молятся, и целуют стены, припадают к ним, – ответила она. – Все жильцы нашего дома знают, что в этой квартире жил Иоанн Кронштадтский.

Мы ей подарили икону Иоанна Кронштадтского, и я послужил молебен. Это была, может быть, первая молитва здесь, в самой квартире, за многие годы. И во время молебна я пережил необыкновенное чувство такой радости, окрыленной молитвы. Казалось, будто батюшка Иоанн стоит рядом и молится вместе с тобой, и тебя приподнимает своей молитвой.

После молебна я стал расспрашивать Светлану, как ей живется здесь.

– Я живу тут уже год, – сказала Светлана, – но у меня такое чувство, что это не мое жилье, что я здесь в гостях. Ночами не сплю – слышу, как в комнате за стеной кто-то ходит. Я здоровый человек, спортом занимаюсь и не верю в привидения, не страдаю галлюцинациями, но эти шаги так реальны…

В таком святом месте надо бы чувствовать себя как у Христа за пазухой – а тут девушка измучилась, ночами не спит. И выяснилось, что девушка-то некрещеная! Я окрестил ее, Светлана приезжала ко мне в сельский дальний приход. Потом она еще и брата привезла, брат тоже окрестился. После этого у нас возникла такая доверительность, и я уже прямо спросил у Светланы, не согласится ли она переехать в другую квартиру, если мы подыщем ей жилье взамен. Она с радостью согласилась, и началась большая серьезная работа.

Что пришлось выдержать – об этом можно бы написать целую книгу, причем в жанре трагического детектива. Над квартирой нависла угроза «прихватизации» со стороны коммерческих структур, к тому же иностранного происхождения, и пришлось предпринимать самые активные действия, чтобы спасти квартиру. Были такие дни, когда казалось, что с человеческой точки зрения это невозможно. И были такие чудеса, которые показывали, что батюшка Иоанн молится о своем земном жилище, что он ходатайствует за него, и без помощи отца Иоанна отстоять это жилище и создать здесь мемориальную квартиру было бы невозможно. Моя заветная мечта когда-то перестать суетиться и наконец написать обо всем, что связано с этой квартирой. Потому что все это имеет особый духовный смысл.

http://www.pravoslavie.ru/smi/36797.htm

[Александр Васильевич]

Святой праведный Иоанн Кронштадтский и Японская Православная Церковь


_{Икона св. прав. Иоанна Кронштадтского, освященная на Леушинском подворье}

Жизнь святого праведного Иоанна Кронштадтского, одного из наиболее почитаемых святых России, тесно связана и с Японской Православной Церковью. Во время паломничества в Россию осенью 2006 года мне не довелось войти внутрь закрытого Андреевского собора Кронштадта. Однако я смогла познакомиться с жизнью духовного детища святого – Леушинского подворья Санкт-Петербурга.

Святой Иоанн Кронштадтский родился в 1829 году в бедном селе Сура близ Архангельска. Благодаря трудолюбию и усидчивости он поступил в Архангельскую духовную семинарию, а по ее окончании – в Санкт-Петербургскую духовную академию. В возрасте 26 лет иерей Иоанн был назначен священником в Андреевский храм Кронштадта – портового города близ Петербурга. Каждый день он совершал Божественную литургию и вскоре прославился исцелением больных и другими чудесами.

О деятельности кронштадтского пастыря регулярно сообщалось в журнале Японской Православной Церкви «Сэйкё симпо» («Православный вестник»). В номере от 5 ноября 17 года Мэйдзи (1884 г.) рассказывается о чудесном исцелении больного по молитвам иерея Иоанна. Журнал от 10 февраля 27 года Мэйдзи (1894 г.) пишет о «благодеянии отца Иоанна», организовавшего дом для рабочих, швейную мастерскую, приют для бездомных и школу. Святой Иоанн Кронштадтский переписывался с равноапостольным Николаем Японским, который был лишь семью годами младше, и присылал пожертвования для юной Японской Церкви.

В дневнике 8 июля 1900 года святитель Николай отмечает: «Получен ящик с церковными вещами от отца Иоанна Кронштадтского: святое Евангелие, три напрестольных креста, дароносица, лампадка, два священнических полных облачения, шесть приборов воздухов, два прибора литургийных сосудов и прочее. Все вещи серебряные, шелковые, новые, изящные. Да благословит Бог отца Иоанна еще большею благодатию за его широкую любовь! Пожертвование выставлено в крещальной, чтобы показать христианам, которые все знают имя раба Божия отца Иоанна Кронштадтского».

В мае 36 года Мэйдзи (1903 г.) в память освящения собора в честь Благовещения Пресвятой Богородицы в Киото праведный Иоанн подарил храму святое Евангелие. В конце книги сохранилась собственноручная надпись святителя Николая о том, что Евангелие это – подарок отца Иоанна Кронштадтского. О Евангелии от кронштадтского батюшки упомянул и Святейший Патриарх Алексий II во время проповеди при посещении Киото в 2000 году.

Святой Иоанн Кронштадтский обычно изображается на иконах с потиром в руках. Пастырь всегда подчеркивал важность участия в Божественной литургии и церковных таинствах. В Андреевском соборе, вмещавшем почти 7000 человек, каждый день совершалась Божественная литургия и, по русской пословице, «яблоку было негде упасть». Пастырь физически не мог уделить время каждому во время таинства исповеди, поэтому он стал прибегать к общей исповеди.

Во время русско-японской войны 1904–1905 годов в Японии оказалось несколько десятков тысяч русских военнопленных. Из них в лагере для военнопленных в Мацуяма находилось 3000 человек. Для совершения богослужений и треб в лагеря военнопленных святитель Николай направил православных священников-японцев.

«Отец Сергий Судзуки из Мацуяма пишет: просит разрешить ему совершение общей исповеди, какую разрешено совершать отцу Иоанну Кронштадтскому, по причине слишком большого числа желающих исповедаться и причаститься у него. Отцу Сергию, очевидно, исповедовавшиеся у отца Иоанна офицеры рассказали об этой исповеди и настроили его просить о разрешении оной и ему. Действительно, в Мацуяма 3069 больных и здоровых пленных. Где же управиться одному с таким числом? Поэтому я не колеблясь разрешил ему и послал книжицу, где “генеральное исповедание грехов” с наставлением, чтобы после исповедных молитв один из исповедников громко и раздельно прочитал ее, после чего священник прочитает следующие за исповедью молитву и разрешение. Предпричастные канон и правило должны быть исполнены как обычно. Кто имеет что-либо особенное сказать на духу, тот должен исповедаться отдельно», – читаем в дневнике святителя Николая от 5 марта 1905 года. Из этой записи следует, что равноапостольный Николай Японский был хорошо знаком со служением праведного Иоанна Кронштадтского.

Труды протоиерея Иоанна начали публиковаться на японском языке с конца XIX века, практически сразу же после выхода в свет на русском языке. В сентябре 1895 года святой Иоанн Кронштадтский собственноручно передал Иоанну Сэнума Какусабуро, направленному святителем Николаем Японским в Санкт-Петербургскую духовную академию для продолжения обучения после Токийской семинарии, сборник своих проповедей «Беседы о Боге-Творце и Промыслителе мира». Об этом сообщается в предисловии к японскому переводу книги.

Иоанн Сэнума мечтал о встрече с известным кронштадтским священником и, чтобы увидеться с отцом Иоанном, специально долго ждал пастыря в основанном им работном доме. Вдруг святой Иоанн Кронштадтским вышел из подъехавшей черной кибитки и в сопровождении диакона и чтецов буквально вбежал в дом. Когда Сэнума представился и объяснил, что приехал из Японии, пастырь чрезвычайно обрадовался, приблизился, обнял и благословил студента-академиста. В ответ на просьбу Сэнума: «Помолитесь о языческой Японии» – отец Иоанн ответил: «Я каждый день молюсь не только о всех верных, но и о неверных в Японии».

Священник передал японскому академисту шесть своих книг (три тома проповедей, два тома дневника и размышления о богослужении) и напутствовал со словами: «Вернувшись в Японию, приложи все силы для служения Пресвятой Троице».

Подаренное святителю Николаю Японскому русское издание книги «Моя жизнь во Христе» было переведено в 33 году Мэйдзи (1900 г.) Матфеем Уэда. Еще до выхода в свет полностью переведенной на японский язык книги отдельные отрывки из нее регулярно помещались в журнале «Сэйкё симпо».

Если открыть первый том дневника «Моя жизнь во Христе», то сразу же обращаешь внимание на фотопортрет отца Иоанна. Под этой фотографией читаем слова: «Вся ко благоугождению Твоему и мудрствующе и деюще» – и подпись: «протоиерей Иоанн Сергиев». Эта молитва, произносимая во время литургии перед чтением Евангелия, стала подзаголовком книги.

«Моя жизнь во Христе, или Минуты духовного трезвления и созерцания, благоговейного чувства, душевного исправления и покоя в Боге» – труд, в наибольшей степени отражающий личность праведного Иоанна Кронштадтского. Здесь пастырь собрал и свои дневниковые записи, и слова молитв. Полный текст этой полюбившейся всем книги доступен в интернете и на русском, и на английском языке. Пастырь не просто цитирует Священное Писание, в книге слова Библии и Евангелия воспринимаются как дополнение собственных размышлений священника. И в наши дни научно-технической революции и громадного объема знаний святой праведный Иоанн Кронштадтский не отрицает роль и место науки, а призывает освятить свою жизнь Божественной правдой и премудростью. Если в связанное путами знаний и мудростью мира сердце вдохнуть немного Святого Духа, то и мир предстанет совсем другим.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский основал много церквей и монастырей. Среди них особенно выделяется расположенный в 300 км от Петербурга Леушинский монастырь, в котором так же почитают праведного Иоанна Кронштадтского, как в Дивееве – преподобного Серафима Саровского. Леушинский монастырь был воздвигнут трудами кронштадтского пастыря и настоятельницы матушки Таисии. Протоиерей Иоанн был духовником сестер. В 1894 году в Петербурге было открыто подворье монастыря. Святой Иоанн Кронштадтский очень любил бывать здесь и в течение последних 14 лет своей жизни 150 раз служил на подворье Божественную литургию. С амвона церкви подворья пастырь пророчески говорил о приближающемся страшном времени революции.

Протоиерей Иоанн Сергиев преставился 20 декабря 1908 года. В 1920 году Леушинский монастырь был закрыт, а позднее затоплен водами Рыбинского водохранилища, образованного во время одной из коммунистических строек – Рыбинской ГЭС. В здании подворья разместили психиатрическую больницу, а трехъярусный храм был перестроен. Однако чудесным образом до наших дней сохранилась икона Святой Троицы, написанная по образу фрески под куполом Андреевского собора.

В храме Леушинского подворья. В центре, рядом с протоиереем Геннадием Беловоловым, автор статьи
В храме Леушинского подворья. В центре, рядом с протоиереем Геннадием Беловоловым, автор статьи
Нынешний настоятель церкви Леушинского подворья протоиерей Геннадий Беловолов очень чтит святого праведного Иоанна Кронштадтского и трепетно относится к вверенному ему храму. Хотя в сентябре минувшего года здесь был пока еще только временный иконостас и совсем отсутствовали царские врата, все было украшено цветами и около 100 человек причащались во время Божественной литургии. Исповедников было так много, что отец Геннадий продолжал начавшуюся задолго до литургии исповедь до времени пения третьего антифона.

В храме регулярно проводятся спевки хора, занятия для чтецов, есть и вечерние курсы по катехизису. Во время традиционного занятия хора в среду вечером я услышала старинный русский знаменный распев. Вслед за регентом Натальей, выпускницей Санкт-Петербургской консерватории, хор по нотам-«крюкам» многократно повторял стихиру пятого гласа (подобную Пасхальной стихире). Так распев запоминался и на слух, и на глаз.

Недавно оконные рамы в храме были заменены, но старые рамы не выбросили, а из сохранившихся деревянных частей было решено сделать большой крест. «Ведь эти рамы слышали голос батюшки Иоанна», – объяснил отец Геннадий. В этот момент я особенно сильно почувствовала, что Православие возрождается во всех русских храмах.

В воскресенье после окончания Божественной литургии я представилась всем прихожанам как супруга священника Японской Православной Церкви, настоятеля храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Нагоя. Тогда каждый стал протягивать мне одну или несколько икон со словами: «Для верующих в Японии», и через несколько минут я уже не могла удержать в руках все подарки.

Подобно тому как раньше святой праведный Иоанн Кронштадтский возносил молитвы о находящейся в «стране неверных» Японской Православной Церкви и о всех японцах, в этот момент все люди, собравшиеся в Петербурге в храме-детище пастыря, вновь молились об укреплении Православия в Японии. Так сквозь время и пространство ощущается непрестанная молитвенная помощь кронштадтского пастыря.

Мария Мацусима Дзюнко

Перевела c японского Галина Бесстремянная


http://www.pravoslavie.ru/orthodoxchurches/41388.htm

[Александр Васильевич]

Святой Праведный Иоанн Кронштадтский

Царства земные колеблются и падают от безверия и беззакония.

Мы, приемля царство непоколебимое (Церковь),
да храним благодать,
которою будем служить благоугодно Богу,
с благоговением и страхом.
Потому что Бог наш есть огнь поядающий (Евр. 12:28).



Россия и церковь торжественно празднуют рождение венчанного Богом Царя на царство всероссийское и молят царя царей о благополучной державе, победе, то есть долгоденствии, мире, здравии, спасении Его, земного Царя нашего, и о том, чтобы Господь благопоспешил и пособил Ему во всем и покорил под ноги Его всякого врага и супостата.

Не в мирное, а беспокойное и крамольное время мы живем, время безначалия и безбожия, время дерзкого попрания законов Божеских и человеческих; во время бессмысленного шатания умов, вкусивших несколько земной мудрости и возмечтавших о себе чрез меру: ибо знание кичит, по слову Божию, а любовь назидает. Для всех очевидно, что царство русское колеблется, шатается, близко к падению.

Отчего же столь великое, бывшее столь твердым, могущественным и славным прежде, царство русское ныне так расслабело, обессилело, уничтожилось, всколебалось? Оттого, что оно сошло с твердой и непоколебимой основы истинной веры, и в большинстве интеллигенции отпало от Бога, Который один есть непоколебимая во веки вечная держава, Коим твердо держатся в дивной гармонии небо и земля - столько веков. Вот отчего царство наше колеблется; и одно ли русское царство, занимающее шестую часть земли, колеблется от безбожия и анархии? Нет, колеблются и трясутся все царства земные, оставившие веру истинную; а некоторые царства и города, бывшие до Христа и после Христа, сошли совсем с позорища мира за неверие и беззаконие. И чем дольше существует мир прелюбодейный и грешный и преуспевает в беззакониях, тем он больше и больше слабеет, дряхлеет и колеблется, так что к концу мира он совсем сделается трупом и дымящеюся головнею, которая совсем истлеет от последнего страшного, всеобщего огня: ибо земля и все дела на ней сгорят, по Апостолу, и мы чаем нового неба и новой земли, по обетованию Божию, на которых живет правда (2 Петр. 3:10, 13).

Мы, русские, православно верующие, как чада Церкви Христианской, по принятии таинства Крещения, приступили к горе Сиону и ко граду Бога живого, к небесному Иерусалиму и тьмам ангелов, к торжествующему собору и церкви первенцев, написанных на небесах, и к Судии всех Богу, и к духам праведников, достигших совершенства, и к Ходатаю нового завета Иисусу, и к Крови кропления (Христовой крови), говорящей лучше, нежели Авелева. - Смотрите,- говорит Апостол в послании к Евреям,- не отвратитесь и вы от Говорящего. Если (древние евреи, бывшие при Моисее) не послушавшие глаголавшего на земле не избегли наказания, то тем более не избежим мы, если отвратимся от Бога, глаголющего с небес, Которого глас тогда поколебал землю и Который ныне дал такое обещание: еще раз поколеблю не только землю, но и небо. Слова: еще раз - означают изменение колеблемого, как сотворенного, чтобы пребыло непоколебимое. Итак мы, приемля царство небесное, будем хранить благодать, которою будем служить благоугодно Богу с благоговением и страхом. Потому что Бог наш есть огнь поядающий (Евр. 12:22-29).

Я привел указанные слова Павла из послания к Евреям потому, что они относятся и к нам, русским людям, отступившим от Бога и от Нового Сиона, церкви Христовой, основанной на несокрушимом Камне-Христе, на Который кто упадет, разобьется, а на кого Он упадет, тот раздавит (Мф. 21:44). Несомненно, что все отпадшие от веры и Церкви русские разобьются, как глиняные горшки (сосуды скудельные, Пс. 2), если не обратятся и не покаются, а Церковь останется непоколебимою и до скончания века, и Монарх России, если пребудет верен Церкви православной, утвердится на престоле России до скончания века.

Держись же, Россия, твердо веры своей и Церкви, и Царя православного, если хочешь быть непоколебимою людьми неверия и безначалия, и не хочешь лишиться царства и Царя православного. А если отпадешь от своей веры, как уже отпали от нея многие интеллигенты - то не будешь уже Россией или Русью святою, а сбродом всяких иноверцев, стремящихся истребить друг друга. Помните слова Христа неверным иудеям: отымется от вас царство Божие и дастся языку (народу), творящему плоды его (Мф. 21:42-43). Аминь.

http://3rm.info/19278-carstva-zemnye-koleblyutsya-i-padayut-ot.html

[Александр Васильевич]

Первый памятник святому праведному Иоанну Кронштадтскому появится в Москве

Москва, 6 июня 2015 г.



В Москве появится первый памятник святому праведному Иоанну Кронштадтскому. Предположительно, бронзовый монумент откроют в день памяти святого, 14 июня 2015 года в столичном районе Жулебино, сообщает сайт Патриархия.ru. Памятник освятит первый заместитель управляющего делами Московской Патриархии, наместник Новоспасского ставропигиального монастыря епископ Воскресенский Савва.

«Это будет первый памятник Иоанну Кронштадтскому в Москве и третий в России. Инициатором проекта выступил приход храма Иоанна Кронштадтского в Жулебино, который существует с 2006 года. Сейчас рядом с этой деревянной церковью возводится большой каменный Сретенский храм в рамках программы строительства новых православных храмов Москвы. В прошлом году прихожане собрали 50 миллионов рублей, которые уже потрачены на текущие строительные нужды», — сообщили в пресс-службе Новоспасского монастыря.

http://www.pravoslavie.ru/news/79810.htm

[Александр Васильевич]

Патриарх Кирилл: Почитание о.Иоанна Кронштадтского началось еще при его жизни





Вчера, в Неделю 2-ю по Пятидесятнице, Всех святых, в земле Русской просиявших, Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл возглавил торжества по случаю 25-летия канонизации святого праведного Иоанна Кронштадтского на малой родине святого — в селе Сура Пинежского района Архангельской области, сообщает Патриархия.ru.

Предстоятель Русской Православной Церкви возглавил служение Божественной литургии в Успенском храме Иоанно-Богословского женского монастыря, основанного в 1899 году по инициативе святого Иоанна Кронштадтского.

На торжества в Суру собрались представители 138 епархий России, ближнего и дальнего зарубежья, в том числе из Австралии, Бразилии, Германии, Италии, Ирана, Канады, Норвегии, Пакистана, США и Чили, иерархи и священнослужители, члены «Иоанновской семьи» из 22-х стран мира.

«Иоанновская семья» — содружество храмов, приходов и социальных учреждений, особо почитающих память святого праведного Иоанна Кронштадтского, связанных общей молитвой, желанием помогать друг другу и совместно трудиться. Сообщество образовалось в 2009 году, когда торжественно отмечалось 100-летие со дня кончины святого.

По окончании Литургии было совершено славление святому праведному Иоанну Кронштадтскому.

Предстоятель Русской Церкви обратился к верующим с Первосвятительским словом:

«Сердечно поздравляю всех вас с замечательным событием — 25-летием со дня прославления в лике святых праведного Иоанна Кронштадтского, великого чудотворца, пламенного проповедника, мудрого богослова, доброго пастыря.

Хорошо помню события, связанные с канонизацией святого праведного Иоанна Кронштадтского, особенно первое богослужение в Иоанновском монастыре на Карповке, за которым я имел радость сослужить покойному Святейшему Патриарху Алексию II. Наш благочестивый народ воспринял канонизацию праведного Иоанна Кронштадтского особенно горячо. В то время прославлялись и иные угодники Божии, но, наверное, ни одна другая канонизация, за исключением, быть может, блаженной Ксении Петербургской, не сопровождалась таким духовным подъемом, такой радостью в сердцах православных людей, как канонизация отца Иоанна Кронштадтского.

Возникает вопрос: а почему? Ответ прост: святой праведный Иоанн Кронштадтский жил и преставился в то время, когда на свет появилось поколение людей, доживших до его канонизации. Но причина не только в том, что он был практически современником для многих из тех, кто жил 25 лет назад, но и в том, что почитание святого праведного Иоанна Кронштадтского началось еще при его жизни, задолго до формальной канонизации.

В замечательной книге, написанной очевидцем путешествия отца Иоанна из Кронштадта в Суру, повествуется о том, с какой горячей любовью народ встречал кронштадтского пастыря на протяжении всего пути. Там, где водный путь был узок, народ бежал вдоль каналов на протяжении многих километров — только чтобы быть вместе со своим пастырем. Всякий приезд святого праведного Иоанна Кронштадтского в Суру вызывал всенародную радость. Более того, радость от одного упоминания имени отца Иоанна никогда не покидала сердца тех, кто знал о его житии и был свидетелем его чудес. А чудеса совершались постоянно, как совершаются они и сегодня и перед его гробницей, и везде, где с верой обращаются к нему в молитвах.

Наверное, причина особого отношения нашего народа к святому праведному Иоанну — в силе его слова, в силе его веры, в тех добрых делах, которые он совершал, и в том мужестве, с которым он боролся за Святую Русь. Он чувствовал сердцем и прозревал духовным взором страшные опасности, которые уже при его жизни угрожали нашему Отечеству. Он видел упадок нравов, разложение элит, отход от веры тех, кто должен был стоять на ее защите, в том числе в окружении самодержца. Его пастырское сердце надрывалось от созерцания пороков, которые захлестнули наше общество, и он грозно обличал эти пороки, предупреждая об опасностях. Он обличал и тех, кто под предлогом искоренения социальных противоречий хотел круто изменить жизнь народа и страны, и мы знаем, что предчувствия праведного Иоанна Кронштадтского в полной мере осуществились.

И молитва наша к великому ходатаю и заступнику о земле Русской должна быть особенно горячей. Праведный Иоанн Кронштадтский, который отождествил себя со скорбями православного народа, со скорбями погибавшей России, и сегодня, пребывая у престола Божия, особо внимает воздыханиям о будущем нашего Отечества. Мы должны просить святого праведного Иоанна Кронштадтского, чтобы нас миновали опасности, которые, может быть, и не в тех масштабах, что в его время, но тем не менее грозят Отечеству нашему. Сегодня Церковь, вслед за отцом Иоанном Кронштадтским, умоляет народ хранить веру православную, без которой нам погибель. Потому что там, где вера, там подлинная любовь к Отечеству, которая проистекает из глубины сердца, которая соединена органически с нашими святынями, храмами, монастырями, с духовным подвигом нашего народа, с глубокими прозрениями, которые посещали мужей и жен, в земле Русской просиявших.

Сегодня мы возносим молитвы святому праведному Иоанну Кронштадтскому и об умиротворении междоусобной брани в народе нашем на Украине. Наверное, даже ему, прозорливцу, невозможно было представить, что на просторах Святой Руси случится то, что происходит сегодня. И мы должны просить святого праведного отца Иоанна Кронштадтского о том, чтобы грозные бури обошли стороной наше Отечество.

То, что произошло сегодня здесь, в Суре, воочию являет нам некий образ нашей надежды. Перед самой службой на это место обрушился страшный ливень с градом. Наверное, кое у кого дрогнули сердца: а как же мы отслужим Божественную службу? а прилетит ли сюда Патриарх? Но все прошло благополучно, и с радостью, в сиянии солнечного света, мы совершили сегодня торжественное богослужение в память о великом чудотворце и молитвеннике за землю нашу — святом праведном отце Иоанне Кронштадтском.

Мы молились сегодня и об архангельской земле, откуда он родом. Эта земля всегда была ему близка, и он ее нередко посещал, отправляясь в долгое плавание по озерам и рекам севера Руси. Поэтому земля сия, исполненная многих богатств, удивительная по красоте, несомненно, должна возродиться, как, верим мы, возродится и все Отечество наше. И пусть молитвы святого праведного отца Иоанна Кронштадтского пребывают с архангельской землей, с Сурой — его малой родиной, с Петербургом, Кронштадтом и со всем Отечеством нашим».

Святейший Патриарх Кирилл поблагодарил митрополита Даниила за труды по окормлению Архангельской митрополии и вручил крест и панагию, изготовленные в честь 1000-летия преставления святого равноапостольного князя Владимира.

Также Святейший Владыка выразил благодарность протоиерею Николаю Беляеву, старшему священнику ставропигиального Иоанновского монастыря на Карповке в Петербурге, за возглавление «большой Иоанновской общины, которая была главным двигателем восстановления сей святой обители и подготовки к торжествам», и вручил ему крест с украшениями.

В дар обители Предстоятель Русской Церкви передал старинный образ Христа Спасителя.

http://ruskline.ru/news_rl/2015/06/15/patriarh_kirill_pochitanie_oioanna_nachalos_ewe_pri_ego_zhizni/

[EVG]

Об отце Иоанне Кронштадтском

Воспоминания

Господь судил мне принять монашество по молитве и заочному благословению отца Иоанна Кронштадтского. Поступив в Духовную Академию, я стал искать случая повидаться с ним в Москве, куда он нередко приезжал для служения Божественной литургии и посещения больных. Вскоре Господь исполнил мое желание. Мой товарищ Илия Аббуррусс, впоследствии настоятель Антиохийского подворья архимандрит Игнатий, отправляясь однажды к своему покровителю Преосвященному Трифону, епископу Дмитровскому, у которого отец Иоанн вознамерился служить в крестовой церкви, захватил с собой и меня. В названном храме состоялось первое мое молитвенное общение с великим пастырем. Это было мне так дорого, что до сих пор я питаю чувство признательности к отцу Игнатию и всем тем, кто способствовал потом моему сближению с отцом Иоанном. Таковыми, между прочим, были Александр Семенович и Елена Михайловна Мироновы и особенно Вера Ивановна Перцова.

По переходе из Академии в Москву я уже довольно часто виделся и служил с батюшкой. О каждом его приезде мне сообщали благожелатели. Так, я имел утешение совершать с ним Божественную литургию в общинах "Утоли моя печали" (Община сестер милосердия "Утоли моя печали ", основанная в 1868 году княгиней Н.Б. Шаховской, находилась в Лефортове напротив храма святых апостолов Петра и Павла. — Прим. ред.), Иверской (Иверская община была учреждена в 1894 году, находилась на Большой Полянке. — Прим. ред.), в Боевской богадельне (Боевская богадельня, построенная в 18V4 году на пожертвования московского купца Н.И.Боева, находилась на Стромынке. — Прим. ред.) и на Антиохийском подворье.

Припоминаю порядок и особенности служения отца Иоанна. Он приезжал прямо в храм, боковыми дверями входил в алтарь, опускался на колени перед престолом и, возложив на него руки, находился в таком положении иногда довольно долго. Батюшка каялся в это время во всех грехах, содеянных им за прошедшие сутки, и вставал, когда чувствовал, что Господь прощает его. Обновленный и бодрый духом, он затем приветливо здоровался со всеми присутствующими, надевал епитрахиль, благословлял начало утрени и выходил на солею читать канон и дневные стихиры но книгам, которые приготовлял обыкновенно протоиерей храма Нечаянной Радости в Кремле Николай Лебедев — друг и постоянный спутник отца Иоанна в Москве. Читал батюшка порывисто, делая на некоторых местах ударения, часто повторяя слона, а то и целые выражения. Видимо, он употреблял старание, чтобы все самому уразуметь и для присутствующих быть понятным. По той же причине он интересовался впечатлением, полученным от его чтения. После краткой утрени и входных молитв отец Иоанн начинал проскомидию, а иногда предоставлял совершать ее одному из иереев. Служил батюшка сосредоточенно, на глазах у него, особенно в важнейшие моменты, показывались слезы. Тогда ощущалась сила его молитвы и близость к Господу. После литургии батюшка обыкновенно заходил к настоятелю храма или к начальствующим учреждений, где священнодействовал; здесь он выпивал чашку чая и подкреплялся трапезой.

При каждом свидании с ним приходилось убеждаться, что настроение отца Иоанна всегда и везде оставалось ровным, возвышенным, духовным, производившим на присутствующих нравственно-отрезвляющее действие. Там, где только появлялся он, атмосфера сейчас же становилась святой. Недопустимы были при нем веселые разговоры, шутки, курение табака и тому подобное. Может быть, вам случалось встречать чудотворный образ, когда собравшиеся благоговейно ведут себя; то же наблюдалось и в присутствии батюшки: низменные, мелкие интересы отходили на задний план, а душу наполняло одно только высокое, небесное; все объединялись в этом светлом настроении духа, и получалась могучая волна религиозного . чувства.

В 1906 году 24 июля отец Иоанн неожиданно посетил Чудов монастырь и прежде всего зашел в мое наместническое помещение. Сидя в кабинете на кресле у письменного стола, батюшка беседовал со мной, причем я давал ему читать его письмо от 1899 года, в котором он советовал мне принять монашество. Выразив удовольствие качанием головы, великий пастырь поднялся и стал уходить. Я просил благословить меня. Проходя по покоям, он рекомендовал мне чаще пользоваться свежим воздухом и не бояться открывать форточки.

Осматривая монастырь, батюшка заинтересовался ризницей, где обратил внимание на Евангелие, писанное митрополитом Алексием. Долго держа его в руках, он прикладывал святыню к голове, лобызал ее и восторженно говорил: "Какое мне сегодня счастье — вижу и целую собственную рукопись великого святителя ".Затем, приложившись к честным мощам угодника, ласково простился со всеми и уехал. Это посещение было для нас, как чудный сон.

На другой день, 25 июля, я служил с отцом Иоанном в церкви при общине "Утоли моя печали". После литургии меня в числе других пригласили в квартиру начальницы, где за столом батюшка много уделял мне еды со своей тарелки и был весьма приветлив. Отсюда он направился к Мироновым, туда поспешили и мы с отцом Игнатием. Все близкие почитатели Кронштадтского пастыря обыкновенно всюду сопровождали его в Москве. У Мироновых мне пришлось быть свидетелем необыкновенной сосредоточенности батюшки в домашней обстановке. Попив со всеми чаю, во время которого к нему подводили детей, показывали больных и спрашивали советов, он во всеуслышание объявил: "А теперь я почитаю святое Евангелие и немного отдохну". С этой целью батюшка перешел в другую комнату, сел на диван и углубился в чтение, несмотря на то, что взоры присутствующих были устремлены на него. Тут же положив под голову подушку, он задремал. При прощании отец Иоанн подарил мне свой дневник "Горе сердца!" с собственноручной подписью и теплый подрясник на гагачьем пуху, покрытый шелковой розовой материей с цветами, а я, в свою очередь, поднес ему иконку святителя Алексия. Батюшка поцеловал ее и положил в боковой карман со словами: "Глубоко тронут".

Вспоминаю далее мое пребывание у отца Иоанна в Ауловском скиту Ярославской губернии. Здесь мне отвели место в гостинице, но я в ней только ночевал, а остальное время проводил в домике батюшки. Молитвенно благодарю настоятельницу Петроградского Ивановского монастыря и вышеуказанного скита игумению Ангелину, оказавшую мне большое гостеприимство и содействие в сближении с отцом Иоанном.

В Аулове батюшка ежедневно служил, говорил поучения и причащал народ, во множестве наполнявший храм. Накануне очередными иереями отправлялась для богомольцев всенощная и предлагалась исповедь. По милости Божией в совершении литургии с великим пастырем каждый раз принимал участие и я. Помню, отец Иоанн сам подбирал мне митру, а однажды, запивая вместе со мной теплоту у жертвенника, спросил: "У вас в Чудове хорошее вино подают для служения? "Я ответил: "Среднее". "Я же, — сказал отец Иоанн, — стараюсь для такого великого Таинства покупать самое лучшее". Когда батюшка выходил с Чашей, в храме происходило большое смятение: все стремились к солее; он, однако, строго относился к присутствующим. Часто слышался его голос: "Ты вчера причащалась, сегодня не допущу, так как ленишься, мало работаешь" — или: "Ты исповедовалась ? Нужно перед Таинством всегда очищать свою совесть". Бывало и так: видя натиск, а может быть и недостойных, он уходил в алтарь, объявляя, что больше не будет причащать. Стоявшие по сторонам две монахини дерзали иногда опровергать замечания батюшки; охотно соглашаясь с ними, отец Иоанн говорил: "Ну, тогда другое дело" — и с любовью преподавал Святые Тайны желающим.

На одной из литургий здесь же, в Аулове, у запертых входных дверей поднялся страшный шум и вопль. Кричали: "Батюшка, вели пустить — причасти ты нас!" Это ломились так называемые "иоанниты", которых пришедшая из Ярославля охрана решила не допускать в храм.

Нужно сказать, отец Иоанн от своих неразумных почитателей принял много огорчений и нравственных страданий; последние приобретали особую остроту и силу оттого, что непризванные радетели его чести и якобы заступники Церкви Христовой (Здесь: прибывшая из Ярославля охрана от иоаннитов. — Прим. ред.) нередко в сгущенных красках передавали о злоупотреблениях его именем.

При мне был такой случай. Мы находились на террасе домика. Батюшка, сидя в кресле, отдыхал. Вдруг доложили о прибытии из Ярославля представителей православного русского народа, пожелавших видеть отца Иоанна. Последний разрешил им войти. Пришедшие стали говорить о злонамеренных действиях иоаннитов, указывая, что те собирают для батюшки деньги, отбирают дома, а главное, проповедуют, что в нем воплотилась Святая Троица, Сам Бог. С великим прискорбием выслушал отец Иоанн это заявление. "А кто особенно распускает такую ересь?" — допрашивал он. "М.П., находящийся сейчас в Аулове". — " Позовите его ко мне ". Скоро на террасу вошел М.П. С поникшей головой он стал на колени перед батюшкой. Отец Иоанн, помню, говорил ему так: "Скажи, пожалуйста, когда ты приносил мне даяния, не спрашивал ли я всегда тебя, доброхотные ли они, не вымогаете ли их у кого? Ты мне отвечал: "Нет, батюшка, для Вас все рады жертвовать". "Да, правда", — подтвердил М.П.— "А теперь посмотри, какие идут разговоры: вы моим именем обираете людей, целые дома заставляете отписывать, да еще ужасную ересь проповедуете, будто я — Бог. Только безумцы могут так говорить: ведь это богохульство. Покайтесь, в противном случае проклятие Божие падет на вас". Здесь же составлен был акт обличения, его подписали присутствующие и сам отец Иоанн. Видно было, как во все время разговора он нравственно страдал.

Проходя по двору Ауловского скита, я был однажды задержан несколькими людьми, задавшими мне вопрос: "Разве Вы не верите, что в отца Иоанна вселилась Святая Троица?" На мое недоумение, как понимать подобное вселение, одна из женщин в исступлении сказала: "А это значит — в нем воплотился Сам Бог".

Вскоре после смерти батюшки мною было получено такое письмо. "Ты, — писала мне какая-то особа, — почитаешь отца Иоанна Кронштадтского, говоришь: "Дорогой наш батюшка", служишь по нем панихиды, но я видела сон, явился мне сам отец Иоанн и сказал: "Пойди в Чудов монастырь к отцу Арсению и скажи ему: зачем он называет меня только "дорогой батюшка", — во мне ведь воплотился Сам Бог Отец; если он не станет так меня признавать, то ему будет плохо". Тут я убедился, что некоторые люди, не давая себе отчета, благодатное состояние отца Иоанна действительно смешивали с каким-то физическим воплощением в нем Божества, но таких встречалось мало.

Иоаннитство появилось вследствие чрезмерного почитания отца Иоанна, а так как он был истинный пастырь, молитвенник и верный сын Святой Православной Церкви, а его поклонники отличались глубоким религиозным чувством, Господь не допустил развиться подобной ужасной ереси. Прошло немного времени после кончины батюшки, и по его молитвам так называемое "иоаннитство" почти рассеялось.

Странным было, однако, поведение ярославских защитников чести отца Иоанна. Нам передавали, что они, приехав с оружием, намеревались разогнать стрельбой неспокойных почитателей батюшки.

Время, проведенное мной у отца Иоанна в Аулове, считаю дорогим, счастливым и исключительным в своей жизни. Здесь пришлось видеть великого пастыря в домашнем быту, изучать его характер и настроение. Прежде всего, он отличался гостеприимством: за его обеденным столом располагались все приезжие гости. Меня отец Иоанн усаживал около себя и усердно угощал. Однажды я сказал ему: "Батюшка, Ваш прием и ласка напомнили мне родной дом и родителей, недавно умерших. Бывало, приедешь к ним на каникулы после трудных экзаменов, и начнут они подкреплять тебя всякими яствами". Батюшка приятно улыбнулся на это. Тут же мной было замечено его незлобие: по-видимому, он гневался иногда, но очень мимолетно, и скорей от горячности сердца и пламенной души, чем от злобного чувства. Между прочим, я пожаловался ему на болезнь желудка. Отец Иоанн посоветовал пить чай с лимоном, причем сам клал его мне в стакан и размешивал. Как-то раз, желая сделать мне удовольствие, батюшка попросил передать стоявший на противоположном конце стола лимон, порезанный на кусочки, со снятой кожицей. Ему не понравилось такое приготовление, и он резко спросил: "Кто же так неумело подает? Позовите виновницу". Подошла смиренная послушница. "Это ты нарезала? Кто тебя учил снимать кожицу?" — "Простите, батюшка, я не знала". — "А, не знала? Ну, это другое дело, вперед же знай, что вся суть в кожице". Слова: '!Ну, это другое дело" — были сказаны батюшкой так робко и ласково, что, думается, провинившаяся рада была получить такой дорогой выговор.

За столом отец Иоанн но слабости сил оставался недолго. Закусит немного и, извинясь, уйдет в свой кабинет. "Вы сидите, — скажет, — и кушайте, а я устал, пойду к себе, отдохну".

В течение дня он, помимо Нового Завета, прочитывал житие святого, службу ему по Минее, а в конце жизни особенно утешался Писаниями пророков.

По поводу последнего батюшка в беседе сообщил мне следующее: "Я теперь занят чтением пророков и немало удивляюсь богопросвещенности их. Многое относится к нашим временам, да и вообще хорошо развиваться словом Божиим. Когда я читаю, ясно ощущаю, как в нем все написано священными писателями под озарением Духа Святого, но нужно навыкнуть такому осмысленному чтению. Вспомнишь себя лет тридцать назад — нелегко мне это давалось. Берешь, бывало, святое Евангелие, а на сердце холодно, и многое ускользало от внимания. Теперь духовный восторг охватывает мое сердце — так очевидно для меня в слове Божием присутствие благодати; мне кажется, что я при чтении впитываю ее в себя".

"А что помогает пастырю сосредоточиться на литургии?" — спросил я отца Иоанна на той же беседе. "Необходимо, — сказал он, — с самого начала службы входить в дух Божественной Евхаристии. Посему-то я и стараюсь почти всегда сам совершать проскомидию, ибо она есть преддверие литургии, и этого никак нельзя выпускать из виду. Подходя к жертвеннику и произнося молитву: "Искупил ны еси от клятвы законныя..." — я вспоминаю великое дело Искупления Христом Спасителем от греха, проклятия и смерти падшего человека, в частности, меня, недостойного. Вынимая же частицы из просфор и полагая их на дискос, представляю себе на престоле Агнца, Единородного Сына Божия, с правой стороны — Пречистую Его Матерь, а с левой — Предтечу Господня, пророков, апостолов, святителей, мучеников, преподобных, бессребреников, праведных и всех святых. Окружая Престол Агнца, они наслаждаются лицезрением Божественной Славы Его и принимают участие в блаженстве. Это Церковь Небесная, торжествующая. Затем я опускаюсь мыслию на землю и, вынимая частицы за всех православных христиан, воображаю Церковь воинствующую, членом которой еще надлежит пройти свой путь, чтобы достигнуть Будущего Царства. И вот я призван быть пастырем, посредником между Небом и землей, призван приводить людей ко спасению. Какая неизреченная милость и доверие Господа ко мне, а вместе как велик и ответственен мой долг, мое звание! Стоят в храме овцы словесного стада, я должен за них предстательствовать, молиться, поучать, наставлять их... Что же, буду ли я холоден к своему делу? О нет! Помоги же мне, Господи, с усердием., страхом и трепетом совершать сию мироспасительную литургию за себя и ближних моих! С таким чувством приступаю к служению и стараюсь уже не терять смысла и значения Евхаристии, не развлекаться посторонними мыслями, а переживать сердцем все, воспоминаемое на ней".

И батюшка отец Иоанн, добавлю я, действительно, глубоко все переживал, что так заметно было по его молитвенному виду и тем слезам, которыми увлажнялись его светлые очи.

"Далее, для сосредоточенности при Божественной литургии, — говорил он мне, — имеет значение самая подготовка к ней, в частности, воздержание во всем с вечера, предварительное покаяние и вычитка положенного правила: чем внимательнее и воодушевленнее мы его выполняем, тем проникновеннее совершаем обедню. Не следует пропускать дневной канон; я его почти всегда сам читаю и через это как бы вхожу в дух воспоминаемых событий, а когда оставляю, чувствую всякий раз неподготовленность".

"Как предохранить себя от самомнения и превозношения?" — продолжал я спрашивать батюшку. В ответ он взял с письменного стола Библию и прочитал раскрытую страницу из четырнадцатой главы Книги пророка Исайи, где говорится о низвержении с неба за гордость первого ангела. Возвращая затем книгу на место, отец Иоанн сказал: "Часто я прибегаю к чтению сей Боговдохновенной речи и дивлюсь ужасному падению Денницы. Как легко чрез высокоумие ниспасть до ада преисподнего! Воспоминание о гибели предводителя бесплотных чинов весьма предохраняет меня от тщеславия и смиряет гордый мой ум и сердце". Тогда же заметил я изношенность листка читаемой главы. Мне показалось даже, будто батюшка всегда держит на столе Библию раскрытой на указанном повествовании пророка, что произвело на меня неизгладимое впечатление.

"А как спасаться от дурных помыслов и чувств?" — осмелился я далее предложить вопрос великому пастырю. "Это наша общая человеческая немощь", — сказал он. "Крепкая любовь к Спасителю и постоянное духовное трезвление предохраняют от нечистоты. Предохраняют, говорю, но не спасают; спасает же единственно благодать Божия. Вот и я, старый человек, а не свободен от скверны. Правда, днем, совершая Божественную литургию и следя за собой, почти не испытываю ничего дурного, но за сон не ручаюсь. Иногда враг представляет такие отвратительные картины, что, проснувшись, прихожу в ужас, и стыдно мне делается".

Так батюшка укорял себя, да и вообще, когда я ему исповедовался, считал мои немощи как бы своими собственными. Укажу грех, а он скажет: "И я тем же страдаю", затем уже предложит совет.

Во время нашей беседы отец Иоанн пожаловался, между прочим, на свою мучительную болезнь: "Трудно здоровому представить, как невыносима боль при моем недуге, — нужно большое терпение".

На прощание я просил батюшку благословить меня, что светильник Божий с любовью исполнил, истово оградив тем крестом, который был на моих персях, а затем подарил мне много своих вещей: подушку, одеяло, верхнюю рясу, смену белья, портрет с собственноручной подписью и последний выпуск дневника.

[EVG]

(продолжение)

В свою очередь я предложил ему на молитвенную память привезенные мною из книжной лавки нашей обители некоторые предметы. Между ними были деревянные ложки с надписью "На память из Чудова монастыря". Отец Иоанн стал выбирать; заметив на одной из них в слове "Чудова" неудачно написанную букву "ч", отстранил ее, сказав: "Не хочу брать, на ней надпись неясна — можно прочитать "Иудова" вместо "Чудова", а это неприятно". Здесь опять обнаружилось святое настроение батюшки. По возвращении домой из Аулова мне вспомнилось, как отец Иоанн благоговейно рассматривал Евангелие святителя Алексия и какой интересовался иметь хотя строчку, писанную его рукой. В благодарность за прием, оказанный мне, я заказал фототипию с названного памятника и послал ему. В ответ на это был осчастливлен получением от него следующего письма.

Ваше Высокопреподобие, достопочтеннейший отец Архимандрит Наместник!

Сердечно благодарю Вас за великий и священный дар — Евангелие от Иоанна, Св. Алексием, митрополитом Московским, списанное и воспроизведенное способом фототипии. Дивный памятник трудов великого Святителя, который нашел время заняться этим трудом (переписки) среди многих других святительских занятий. Да воздаст он Вам за этот дар неоцененный! Теперь обращаюсь к Вам с просьбой: примите в стены Чудовской обители иеродиакона Мелетия, моего знакомого, человека скромного и трезвого, который, надеюсь, не причинит Вам никакого беспокойства и будет полезным членом братства. Желаю Вам сугубой благодати, обильного дара живого слова и доброго успеха во всех делах с добрым здоровием. Да хранит Вас Господь Иисус Христос и Святитель Божий Алексий.

22 сент. 1908г.

Ваш почитатель Протоиерей Иоанн Сергиев.

Это письмо, полученное за три месяца до кончины батюшки, явилось для меня как бы последним завещанием. Пожелание "обильного дара живого слова" дало мне смелость чаще говорить в церкви поучения и воодушевило писать по его примеру духовный дневник. Что касается иеродиакона Мелетия, принятого мною в Чудов монастырь, то он действительно не причинил для обители никакого беспокойства, так как через несколько месяцев, отправившись на родину, умер.

Благодарю Господа, сподобившего видеть и знать отца Иоанна Кронштадтского в то время, когда я был еще молод и нуждался в духовной поддержке, живом примере. На примере отца Иоанна я убедился воочию, как служитель алтаря близок Богу и как неотразимо может быть его влияние на народ. Откровенно скажу, батюшка своим молитвенным вдохновением сильно действовал на меня, думаю, также и на многих, особенно при совершении Божественной литургии.

Спроси себя каждый пастырь: всегда ли ты бываешь исполнен благоговейных чувств, всегда ли созерцаешь Небесное? Отец же Иоанн непременно проникался всем этим, что заметно было даже со стороны.

Служить с батюшкой являлось великим утешением. Причаститься из его рук значило получить наивысшую радость. И нужно было спешить, чтобы не потерять случая вкусить вместе с великим пастырем Небесной Трапезы. И если обычно требуется продолжительное говение, большое воздержание, то при его служении весь центр тяжести заключался в духовном воодушевлении, в духовной свободе. Таково уж свойство благодати Божией — изливаться не на внешнюю праведность, а на смиренное верующее сердце, кающееся и любящее Господа.

Да, счастлив тот, кто знал отца Иоанна и имел возможность входить в молитвенное общение с ним. Впечатление он производил неотразимое. Это поистине был жених евангельский (Мф. 9, 15; Лк. 5, 34-35): так легко и отрадно дышалось при нем! Повидаешься с батюшкой, послужишь совместно литургию и запасешься на более или менее продолжительное время огнем пастырской ревности; начнет он угасать — опять поспешишь к нему и духовно воспрянешь.

Влияние отца Иоанна на пастырей было так велико, что порождало у некоторых желание ему подражать. Однако в вопросах духа недостаточно одной только копировки. Здесь нужна еще искренность и личный подвиг, чего во многих недоставало, а потому и деятельность таковых сводилась к нулю.

В чем же заключалась сила Кронштадтского пастыря? Одни объясняют ее добрым характером, приветливостью и общительностью батюшки — но мало ли на свете подобного рода людей, однако слава о них не распространяется. Другие видят причину того же в его щедрой благотворительности, поощряемой в наше время, когда ищут христианства деятельного, а не созерцательного. Нет недостатка у нас и в благодетелях, жертвующих миллионы, но кому они особенно известны? Наконец, третьи усматривают в отце Иоанне присутствие жизненного магнетизма, неотразимо действовавшего на всех, с кем он встречался. Но почему бесславны все гипнотизеры? Таковы объяснения мудрецов века сего.

Лица же духовные говорят, что причину влияния отца Иоанна нужно искать в его глубокой вере, любви, преданности Православию, в искреннем отношении к пастырству и личной святости. Да, но перечисленное только привлекает благодать Божию, которая собственно и делает человека великим, — вот в чем нужно искать разгадку его обаятельности. Благодать прославила Кронштадтского пастыря и привлекла к нему сердца многих. С этой стороны он являлся не обычным человеком, а чудом Божиим, духовным сосудом, исполненным многих дарований, имевшим право говорить: "Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе" (Флп. 4,13). Сам же батюшка, когда спрашивали его, каким образом он достиг такой известности, обыкновенно говорил: "Ничего другого я не имею, кроме благодати священства, которая получается всяким иереем при рукоположении; возгревай ее и будешь совершать еще большее и славнейшее".

Итак, приосененный благодатию Божией, отец Иоанн, прежде всего, обладал исключительной верой. Мы к ней только приближаемся, только желаем иметь ее, но она не согревает сердца, не занимает всецело ума и, как говорится, "скользит" в нас. Отец же Иоанн вне всяких сомнений и колебаний верил в Спасителя и в святое Евангелие: вера была его родной и вечной стихией, истинным ведением, а не простым холодным знанием. Он думал и говорил обо всем, относящемся к Божественному, не как о чем-либо стороннем, вне сознания, его находящемся, но как о лично испытанном и виденном, говорил, как очевидец. Верой во Христа отец Иоанн был пропитан, как губка прописывается водой, а потому мог смело говорить с апостолом: "...уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня" (Гал. 2, 20). Вот излияния его души, записанные во множестве в дневнике, свидетельствующие о глубокой вере: "Троица Святая, Отец, Сын и Дух Святый для меня и для всех — дыхание и свет, жизнь, сила, оправдание, премудрость, святость, всякое богатство, помощь, исцеление от всяких болезней, молитвенный огонь, источник умиления, хранение, безопасность, всякое благо... Бьется ли радостию и трепетом твое сердце при воспоминании и произнесении святейшего Имени несозданной и все создавшей, Всеблагой и Всеблаженной Троицы, Отца и Сына и Св. Духа? О пречудное Имя! О пресладкое и всежизненное Имя! О прекрасная существенная и вечная Троице, давшая неизреченную красоту всему созданному духовному и вещественному миру!.. Единственный и Единородный Сын есть только Сын Божий, и единственный животворящий Дух есть Дух Божий, Которым всяка душа живится и чистотою возвышается, светлеется Троическим единством священнотайне (Антифон). Слава же Тебе, Господи, открывшему нам тайну Св.Троицы, елика подобаше. Аминь" (Живой колос с духовной нивы, с. 2-3).

Второе, чем привлек отец Иоанн к себе благодать, это самоотверженная любовь к Богу и ближним. "Не может надивиться ум, — говорит он, — сколь благ, животворящ и всемогущ Творец и Художник их (людей, человеческого рода, всей твари. – Прим, ред.) Господь Бог! Как возгорается желание любить Ею, лобзать Ею творческую руку, благоговеть пред Ним, поклоняться Ему, славословить Его, подобно трем отрокам в печи Вавилонской! О Творец мой! Все твари, сколько их ни есть, все возводят мой взор к Тебе, как Виновнику жизнерадости" (Там же, с. 9). Особенно можно было наблюдать силу любви к Богу батюшки при совершении им Божественной литургии. После пресуществления Святых Даров, когда на престоле возлежит уже Сам Агнец Божий, вземлющий грехи мира, отец Иоанн не мог оторвать от Него своих глаз, исполненных благодатных слез благодарения. Один сослужитель батюшки по собору говорит, что отец Иоанн близко-близко и любовно склонялся над Агнцем, плакал и духовно ликовал, взирая на Него; он был в то время подобен ребенку, который ласкается к своей матери, поверяя ей детские радости и печали, зная, что родная мать выслушает его, не отгонит прочь от себя. Нельзя передать всей небесной красоты описанного момента, обаятельно действовавшего на сердце всякого верующего человека. Мы со своей стороны были счастливы видеть отца Иоанна именно в таком молитвенном состоянии, когда думалось невольно: "Как батюшка любит Господа, какой он святой, дорогой..."

Третье, что было у отца Иоанна, это непоколебимая преданность Святой Церкви и ее уставам. Мною православных людей, но мало беззаветно любящих мать свою Святую Церковь. Отец же Иоанн ни в чем никогда не упрекнул ее, всецело подчинялся ей духовным богатством, сокрытым в ее богослужении, таинствах, обрядах. "Братия, други! — говорил он. – Любите Церковь: в Церкви — ваша жизнь или ваша живая вада, бьющая непрестанным ключом из приснотекущего источника Духа Святаго, — ваш мир, ваше очищение, освящение, исцеление, просвещение, ваша слава, в ней все высочайшие вечные интересы человека. О, какое благо Церковь! Слава Господу Церкви, изливающему на нее Свои дары в безмерном множестве! О, веруйте, веруйте не словами только, но делами во Святую, Соборную, Апостольскую Церковь..." (Мысли о богослужении Православной Церкви, с.20).

Далее надлежит нам сказать о пастырской ревности отца Иоанна. Кто не знает, как он спускался в подвалы и вертепы, отыскивая несчастных и бедных людей? Кто не читал о его бесчисленных дальних и нелегких поездках по России к больным и ищущим духовного утешения? Кто не поражался его строительству обителей и разных благотворительных учреждений? Трудно пересказать, как многообразно и в каких видах проявлялась деятельность отца Иоанна.

Жить и трудиться для ближних, приводить их к Богу, ко спасению, было целью всей его жизни; в этом отношении он не считался ни со своим покоем, ни с семейными, ни с другими обстоятельствами. На пастырство батюшка смотрел как на дело, врученное ему Самим Господом Богом, от которого не имел права отказываться и уклоняться. Супруга батюшки еще в начале его священства замечала, что он совсем забывает семью и дом, но отец Иоанн отвечал: "Счастливых семей, Лиза, и без нас довольно, а мы с тобой посвятим себя на служение Богу". Когда же домашние выражали опасение, как бы при щедрости батюшки не остаться им в крайней нужде, он приводил такие доводы: "Я священник, чего же тут? Значит и говорить нечего — не себе, а другим принадлежу". Особым видом служения отца Иоанна ближним нужно признать ежедневное совершение им Божественной литургии, на которой он всех звал к покаянию и причащению. Завещание Спасителя о вкушении

Пречистого Тела и Крови Его для Жизни Вечной, к сожалению, ныне пришло в забвение и часто подвергается поруганию. Отец Иоанн оживил и восстановил этот завет Христов. Из Кронштадта раздался голос: "Со страхом Божиим и верою приступите к Чаше", приступите не мысленно только, как было доселе, а для действительного, реального соединения со Спасителем в Святых Тайнах. Весь исполненный любви, отец Иоанн не мог переносить холодного отношения верующих к столь великому Таинству. Он жаждал спасения духовным чадам своим, а потому хотел, чтобы они всегда получали самое дорогое, самое драгоценное, самое необходимое, а именно: Святое Причащение.

Остается сказать еще о личной святости отца Иоанна. Он по настроению и жизни был человек праведный, чего достиг путем глубокого внимания к себе, непрестанным очищением своего сердца от всякой скверны плоти и духа. Свидетелями такой внутренней работы батюшки теперь являются для нас его дневники. Записывая ежедневно все переживания души, как благодатные, так и греховные, он за все доброе благодарил Господа, а со злом усиленно боролся и заботился об изглаждении его через самоукорение, молитву и тайное покаяние. В последнем отец Иоанн приобрел необыкновенную удобоподвижность: всякое недоброе чувство, всякий дурной помысел непременно сопровождался у него сокрушением и взыванием ко Господу о прощении и помиловании. И за такое вольное и постоянное исповедание Спаситель обвеселял сердце великого пастыря, исполнял его миром, утешением, или, как выражался сам батюшка, "пространством", вследствие чего господствующим состоянием отца Иоанна была бодрость духа и постоянная свежесть физических сил. Узнав на опыте, какое великое значение имеет тайное покаяние в деле нравственного созидания, он и другим, ревнующим о благочестии, советовал прибегать к тому же.

Да, удивительная внимательность была у отца Иоанна к своему внутреннему состоянию: всему он придавал значение, все старался осмыслить и оценить с духовной стороны. Читал ли правило, — глубоко вникал в каждое слово, оттого-то и в указаниях его мы встречаем много пометок, вроде следующих: подчеркнуто выражение "окаянную мою душу соблюди", а на полях написано: "Действительно, как я окаянен". Приходилось ли ему бывать среди природы, видеть звездное небо, заход солнца, море, горы, луга, красный цветок, тотчас же взор его переносился к Виновнику мира — Богу, творческую десницу Которого он созерцал во всех делах Его. Снилось ли что-либо, он и это запоминал. Такую внутреннюю жизнь отец Иоанн проводил не год и не два, а более полувека, и достиг высокого духовного устроения — святости, так сильно поражавшей всех, кто имел счастье с ним встречаться и молиться.

Самый внешний вид отца Иоанна был особенный, какой-то обаятельный, невольно располагавший к нему сердца всех: в глазах его отображалось небо, в лице — сострадание к людям, в обращении — желание помочь каждому. Неудивительно, что к нему тянулись все болящие, страждущие душой и телом. Из бесчисленного множества примеров приведем хотя один.

Некто совсем сбившийся с пути, окончательно расстроивший свое здоровье пьянством, проходя по Петербургу мимо вокзала, заметил толпу, устремившуюся к подходящему поезду. Простое любопытство заставило его спросить: "Куда народ так спешит?" Ему сказали: "Сейчас должен приехать отец Иоанн Кронштадтский". "Вот чудаки, — подумал он, — стоит так толкаться, и что тут особенного? А впрочем, пойду и я, посмотрю на этого священника, уж очень много о нем говорят". Идет... Батюшка, несмотря на окружающее кольцо встречающих, обращает внимание на подошедшего, дерзновенно осеняет его крестом и ласково говорит ему: "Да благословит тебя Господь и да поможет Он тебе направиться на добрый путь, друг мой. Видно, много ты страдаешь!" От таких вдохновенных слов великого пастыря благодатная сила, как электрическая искра, проходит по всему существу несчастного. Отошедши в сторону, он почувствовал, что сердце его полно умиления и расположения к отцу Иоанну. "Ив самом деле, — невольно вспыхнула у него мысль, — как мне трудно жить, до какой низости я дошел, сделался хуже скота. Неужели можно подняться? Как было бы хорошо! Отец Иоанн мне этого пожелал, и какой он добрый, пожалел меня, непременно поеду к нему!" И затем едет в Кронштадт, исповедуется, причащается Святых Тайн и с Божией помощью постепенно нравственно восстанавливается.

Повествуя об отце Иоанне, не могу не помянуть добрым словом письмоводительницу его Веру Ивановну Перцову, впоследствии монахиню Иоанну, ныне уже почившую. Она много лет по святой любви самоотверженно служила великому пастырю.

Окончив гимназию, Вера Ивановна стала искать духовного общения с батюшкой, но даже подойти к этому светильнику, всегда окруженному народом, было не так легко; тогда она решилась терпеливо издали следовать за отцом Иоаннов и, как говорится, не спускать с него глаз.

В Кронштадте приходилось ей иногда целыми часами ходить около домика батюшки, чтобы хотя на минутку увидеть в окне его тень, и, если это удавалось, ликованию ее не было предела. Отец Иоанн сам как-то в храме обратил внимание на столь усердную богомолицу, велел ей зайти за книгой, затем он поручил Вере Ивановне переписку дневника и наконец взял к себе в качестве письмоводительницы. Означенное послушание она несла до самой смерти батюшки и была постоянной его спутницей при путешествиях. Дорожа доверием святочтимого пастыря, Вера Ивановна всеми силами служила ему и однажды, оберегая его покой, едва не лишилась руки. Дело было так: на вокзале народ ломился в вагон, куда вошел отправлявшийся в поездку батюшка. Вера Ивановна заграждала вход. Кто-то в порыве негодования захлопнул дверь, прищемив ей пальцы. Но гораздо больше нравственных страданий перенесла она из-за той же преданности. Недовольные почитатели отца Иоанна сильно завидовали близости к нему Веры Ивановны и осыпали ее клеветой и ложными доносами. Отец Иоанн, как прозорливый, зная доброе настроение своей письмоводительницы, не обращал внимания на ее "доброжелателей" и всячески поддерживал верную труженицу.

Когда я гостил в Аулове, батюшка дал понять, между прочим, что после его смерти Вера Ивановна будет нуждаться в моей поддержке. Обращаясь к ней, он сказал: "Позаботьтесь об отце Арсении, он потом пригодится тебе". Так и случилось: по кончине великого пастыря, всеми оставленная, она приехала в Москву. Мне пришлось хлопотать об устройстве ее, но нелегко это было, ввиду той человеческой злобы, которая окружала ее. К тому же я не имел особого веса и не мог чем-либо помочь; даже в женских обителях не встретил сочувствия, несмотря на то, что митрополиты Владимир и Макарий дали Вере Ивановне свои рекомендации. Одна только игумения Московского Новодевичьего монастыря Леонида отозвалась на мою просьбу: определила ее в свою обитель, разрешив принять мантию с именем Иоанны. К сожалению, немного оставалось ей жить, так как от неприятностей и невзгод у нее развилась чахотка. Отправленная на лечение на Кавказ в Команский монастырь святого Иоанна Златоуста в качестве казначеи, она здесь не только не поправилась, но от сырой местности окончательно расстроила свое здоровье. Еле живая, Вера Ивановна вернулась в Новодевичий монастырь, где в скором времени мирно почила о Господе, имея перед собой портрет отца Иоанна, на который молитвенно взирала до последнего вздоха. По распоряжению игумений Леониды похоронили ее с честью. Отпевал я ее в соборе при полном освещении, в присутствии многих сестер и пении всего монастырского хора. Считаю своим долгом всегда помнить Веру Ивановну, облегчавшую мне доступ к отцу Иоанну. Со слов ее и что сам знаю, передаю следующее о великом Кронштадтском пастыре.

[EVG]

(окончание)

В отрочестве с трудом давалось отцу Иоанну учение, но детская слезная молитва ко Господу открыла ему разум, помогла окончить курс Семинарии первым и поступить на казенный счет в Петербургскую Академию.

В молодых годах батюшка видел во сне храм, в который его кто-то вел. Когда он был назначен в Кронштадт священником, то, войдя в первый раз в Андреевский собор, крайне поразился тем, что последний именно и снился ему.

Первоначальная жизнь в Кронштадте не благоприятствовала пастырским трудам отца Иоанна. Многочисленная семья, куда он вошел, тесная квартира должны были, по-видимому, мешать духовно сосредоточиться, но батюшка и в такой обстановке сумел развить в себе богомыслие: когда ему трудно было молиться, он уходил за город, чтобы в уединении среди природы созерцать Господа.

С первых шагов пастырства отец Иоанн поставил задачей ежедневно совершать Божественную литургию, но, так как местный причт состоял из нескольких священников, исполнение его желания затруднялось. Ему приходилось выпрашивать разрешение отслужить, на что не все собратия его соглашались. Только заменяя очередного, батюшка чувствовал себя свободно.

По настроению батюшка всегда склонен был к духовному созерцанию. Будучи еще молодым, он, идя в храм и возвращаясь оттуда, устремлял к небу взор и воздевал руки как бы на молитву. Непривычная к подобным явлениям толпа готова была считать нового священника ненормальным. Такой взгляд на батюшку едва не утвердился даже среди его сослужителей по собору.

Живая деятельность его в начале пастырства казалась настолько необычной и новой, что высшее духовное начальство неоднократно вызывало батюшку для объяснений и готово было наложить на него ограничение, но Господь Сам хранил Своего избранника от несправедливых и ненужных репрессий, доводя постепенно всех нападающих до сознания праведности Кронштадтского светильника.

Иногда одолевала отца Иоанна туга душевная, как он сам объяснял, вследствие отхода благодати Божией, но он тогда не ослабевал духом, а продолжал бодрствовать и молиться так: "Ты, Господи, оставляешь меня за грехи, но я не отойду от Тебя, а всегда буду вопить о помиловании".

Испытал отец Иоанн в продолжение своей жизни немало преследований и надоеданий от своих мнимых почитательниц, наносивших ему много оскорблений в храме, однако как истинный пастырь, имевший о людях всегда ровное, молитвенное святое попечение, он вышел незапятнанным от всех козней дьявольских, возводимых на него через людей.

После совершения Божественной литургии отец Иоанн любил уединяться, чтобы почитать святое Евангелие, предаться богомыслию.

И это понятно: ум и сердце у него всегда был и направлены к горнему, а потому после принятия животворящих Тайн Христовых, когда он входил в реальное единение с Господом, ему особенно не хотелось лишаться духовных плодов Святого Причащения — спокойствия, радости и блаженства, так легко расхищаемых суетой мира. Нередко отец Иоанн читал и объяснял слово Божие и своим близким, что чаще всего случалось в путешествиях на пароходе. "Благословенны те минуты, — говорила мне мать Иоанна, держа в руках Книгу Живота. — Толкования батюшки были просты, проникнуты глубокой верой и любовию ко Господу. Сердце тогда сильно билось от духовного восторга и утешения".

Спал батюшка летом и зимой при открытой форточке, так как любил свежий воздух, а если чувствовал холод, одевался потеплее, даже в шубу. Ложась в постель, не снимал подрясника, как бы держа себя всегда наготове к встрече Небесного Жениха, могущего придти во всякое время; ночью он выходил на прогулку, чтобы насладиться тишиной и полюбоваться звездным небом. Вообще отец Иоанн очень любил природу и особенно растения: остановится, бывало, над каким-нибудь цветочком и долго-долго размышляет, лобызая в нем творческую десницу Божию. Из всего окружающего он постоянно брал себе повод или тему для богомыслия.

К приносимым деньгам и подаркам отец Иоанн относился различно: от одних отказывался, иными не дорожил, скоро передавая другим, а некоторыми интересовался, очевидно, теми, которые доставляли ему утешение и радость, и все это вне зависимости от их ценности.

Во время Великого поста, по всей вероятности, от чрезвычайных трудов батюшка почти всегда чувствовал недомогание, так что приходилось бояться даже за его здоровье и жизнь. Но Господь ему помогал. Святая Четыредесятница проходила, и на Пасхе батюшка поправлялся, расцветал.

Отец Иоанн всех объединял своей любовью; он не страдал узкосословными взглядами. К нему одинаково тянулись священники и монахи, знатные и простые, богатые и бедные. Было приятно служить с ним, так как тогда престол Божий окружали чернецы и прихожане пастыря, давая тем чувствовать, что Христос одинаково принимает всех в Свои отеческие объятия. Сам из белого духовенства, батюшка глубоко ценил монашество и был строителем многих женских обителей, отсюда неудивительно, что он давал советы на вступление в иночество.

Однажды в Великом посту отец Иоанн тяжело заболел: доктора предписали ему скоромную пищу. Тогда он запросил свою мать, благословляет ли она его на это, и получил такой ответ: "Лучше умри, но не нарушай устава Святой Церкви".

Батюшку часто спрашивали [о Толстом] — может ли он покаяться... Он говорил: "Нет, так как повинен в хуле на Духа Святого", причем предсказывал ему <близ>кую (?) смерть, что действительно и случилось.

Отец Иоанн каждую литургию считал за правило говорить поучение, заранее его обдумав, а иногда и написав. Выходя же на амвон, непременно молился: "Господи, помоги мне сказать слово на пользу слушающим".

Батюшка стремился всегда иметь святое, серьезное отношение к Богу и близким. Мы часто поверхностно рассуждаем о предметах веры, а к людям бываем неискренни и недоброжелательны; Кронштадтский же светильник горел духом ко Господу, а в человеке видел образ Его, и потому каждого ценил, уважал и любил.

Отец Иоанн обладал даром слез, которые часто наблюдались у него при совершении Божественной литургии, тайном молитвенном покаянии и духовном созерцании. Слезы эти, как говорил он, не вредили его зрению. "Ты, Господи, устроил то, что я не боюсь проливать пред Тобой слезы покаяния и умиления, ибо они не ослабляют, а очищают и укрепляют мое зрение.

Слезы мира сего — от печали мирской — ослабляют и совсем ослепляют человека много плачущего, а слезы благодатные производят противное действие. За сие и за все благое — слава Богу" (От смерти к жизни, с.36).

Батюшка часто в своих проповедях указывал на близкое Пришествие Спасителя, ожидал Его и чувствовал, как сама природа готовится к сему великому моменту. Главным образом он обращал внимание на огонь, которым будет уничтожен мир подобно тому, как древний истреблен водой. "Всякий раз, — говорил он, — как я смотрю на огонь и особенно на бушующую стихию его при пожарах и других случаях, то думаю: стихия всегда готова и только ожидает повеления Творца вселенной выступить к исполнению своей задачи — уничтожить все, что на земле, вместе с людьми, их беззакониями и делами". А вот еще подобная запись: "Когда воды земного шара потеряют свое равновесие с подземным огнем и огонь пересилит водную стихию, непрестанно убывающую, тогда произойдет огненный потоп, предсказанный в Священном Писании и особенно в послании апостола Петра, и настанет Второе Славное Пришествие Господа и суд всему миру. К тому времени нравы чрезвычайно развратятся. Верьте, что Второе Пришествие Господа Иисуса Христа со славою — при дверях" (Созерцательное подвижничество, с.88).

Отец Иоанн в поучениях, беседах и дневниках часто напоминал, что грех, беззаконие томит человека, вселяет в него тоску, терзание совести, и наоборот, свобода от страстей бодрит сердце и освежает весь организм. Здесь сказался духовный опыт батюшки, неусыпно боровшегося с греховной природой.

Любил отец Иоанн говорить о пространстве сердечном, коего сам постоянно искал и просил у Господа. А определял он это так: это состояние духа, когда не гнетет тебя ни уныние, ни скука, ни страх, ни какие-либо другие страсти. Оно открыто для восприятия духовных благ и переполняется ими. Ему противоположна туга душевная, происходящая от всякого рода скверны и удаления от нас благодати Божией.

Отец Иоанн восхвалял простоту, указывая на то, что Сам Господь есть Простое Существо. Вера, трудолюбие, обходительность, смирение, незлобие, тихость, покорность, послушание — все это, пояснял батюшка, возрастает на почве простой души.

Отец Иоанн во всем добивался совершенства. Так, признавал только сердечную глубокую молитву, а поспешную и рассеянную считал одним лишь воздухобиением. Придавал значение каждому своему слову, потому никогда не говорил ничего лишнего. Человеческая речь, объяснял великий пастырь, есть образ слова Божия, и как таковая она должна быть свята и справедлива. Отсюда не должно быть противоречия между словом и делом: что сказано и обещано, то и следует исполнять.

На все члены организма смотрел как на чистые творения, долженствующие возбуждать только возвышенные чувства.

Все земное отец Иоанн переводил на святое, высокое, всемерно старался, если можно так выразиться, "раствориться небесным". Для него везде и во всем был только Бог; вся жизнь, все силы души его направлялись к этому. Иными словами, в духовном кругозоре батюшки земля сближалась с Небом, и чувства его являлись органом для восприятия не столько внешних, сколько духовных впечатлений.

Отец Иоанн не любил оставаться в долгу у кого бы то ни было, а в особенности у тех, кто ему оказывал услуги. Перед праздниками Рождества Христова и Пасхи им подписывались списки лиц, которым надлежало выдать так называемые "чаевые". Сюда входили телеграфисты, почтальоны, полицейские чины и другие лица. Даже в последний год жизни, уже больной, батюшка не забыл своего обычая и торопился составлением списков, а то, говорил он, "не успею".

Перенесши в начале 1906 года болезнь, отец Иоанн, доселе бодрый, неутомимый и жизнерадостный, сразу осунулся, подряхлел и стал чувствовать упадок сил, однако не прерывал своей жизненной задачи — ежедневного служения Божественной литургии и посещения страждущих.

Последнюю обедню служил отец Иоанн 9 декабря 1908 года. С этого дня болезнь его приняла тяжелую форму, так что он был принужден прекратить прием посторонних лиц и почти все время полулежал в кресле при открытой форточке. Неосторожный выезд на прогулку 17 декабря в пролетке случайного извозчика еще более усилил нездоровье светильника Божия. Он весь ослаб и 19-го утром уже не мог выйти в переднюю для встречи священника со Святыми Дарами, как делал ежедневно. В предсмертные дни батюшка иногда стонал, что свидетельствовало о его тяжких страданиях, от всяких лекарем в отказывался и пил только святую воду из источника преподобною Серафима Саровского.

Последнее распоряжение сделал отец Иоанн игумений Ангелине об освящении храма-усыпальницы в Иоанновском монастыре. Ночь на 20 декабря прошла тревожно; в два часа ночи у нею отнялись ноги, и он видимо стал угасать. Пришлось поспешить с литургией – в четыре часа священник пришел уже со Святыми Дарами. Отец Иоанн мог принять только Святую Кровь. После причастия он сам вытер уста и на некоторое время успокоился; проговорив затем: "Душно мне, душно", впал в забытье. Дыхание становилось все тише... Пришедший иерей начал читать канон на исход души, и когда по окончании подошел к батюшке, последний лежал неподвижно, с руками, сложенными на груди.

Послышалось еще несколько вздохов, и великий пастырь спокойно предал дух свой Богу. Глаза, доселе4 закрытые, чуть-чуть приоткрылись, и из них показались чистые, как хрусталь, слезинки. Это были последние слезы праведника. Умер батюшка в семь часов сорок минут утра 20 декабря 1908 года на восьмидесятом году от рождения. Во время болезни он был молчалив и крайне серьезен: очевидно, молитвенно готовился к переходу в Горний мир.

Отец Иоанн после великих жизненных трудов явился поистине спелым колосом на ниве Христовой, а потому уже не мог пребывать с нами, грешными. Вот почему последние слова его были: "Душно мне, душно", то есть душно в этой юдоли земной.

Похоронили батюшку в усыпальнице устроенною им в Петербурге Иоанновскою монастыря.

Один из священников, присутствовавший при погребении отца Иоанна, ранее довольно критически относившийся к его пастырской деятельности, засвидетельствовал в печати следующее: "Когда я, едва пробираясь через несметную толпу народа, подошел ко гробу батюшки, то моему сердцу передалось сразу чувство, что здесь молятся не об умершем, а у раки уже прославленного угодника Божия, так как храм оглашался воплями и стонами людей, просивших всевозможной помощи у почившего, в чем, очевидно, сказался духовный инстинкт народа. Еще в большей степени пережил я это во время погребения. Полученное впечатление в корне изменило мой взгляд на Кронштадтского пастыря, которого я после этого оценил, полюбил, и молитвою его теперь только и живу".

Епископ Арсений (Жадановский)
http://www.voskres.ru/podvizhniki/arseniy.htm

[Александр Васильевич]

В Петербурге хотят восстановить храм, где более полувека служил Иоанн Кронштадтский

 Санкт-Петербург, 15 июня 2016 г.

 

В Петербургской епархии намерены восстановить разрушенный Андреевский собор Кронштадта, сообщает сайт Седмица ру.

Храм, в котором 53 года служил святой Иоанн Кронштадтский, планируется воссоздать в былом величии. Он был освящен в 1817 году и снесен в 1932 году, сообщает пресс-служба епархии.

Накануне, в день прославления святого Иоанна, на месте этого собора была совершена литургия, на которой присутствовали замглавы Кронштадтского района Андрей Кононов, моряки Учебного центра ВМФ.

«Мы сегодня молимся на этом месте в надежде, что из разрухи, которая прежде всего заключается в наших душах и сердцах, будет восстановлен храм. Когда в нас начнет восставать божественный порядок, вера и единство между собою, мы верим, что Господь благословит и воссоздание этого собора», – сказал в своей проповеди сотрудник военного отдела епархии протоиерей Михаил Погиблов.

Иоанн Кронштадтский был настоятелем Андреевского собора в Кронштадте. С 1880-х годов на проповеди отца Иоанна собиралось ежедневно по 5-6 тыс. верующих.

При жизни он имел славу «молитвенника и заступника» верующих, его приглашали к умиравшему Салтыкову-Щедрину, на его руках скончался Александр III. Основал ряд монастырей, храмов и благотворительных учреждений, первым в России создал в Кронштадте Дом трудолюбия, который принимал больных и нуждающихся. Именно здесь впервые в стране были организованы детские ясли.

http://www.pravoslavie.ru/94321.html

[Александр Васильевич]

Сила молитвы о. Иоанна Кронштадтского

Очерк



Когда я вспоминаю чудесное исцеление, по молитвам высокочтимого от­ца Иоанна Кронштадтского, моей матери от её тяжёлой болезни и полное выздоровление моего младшего брата Василия, тогда двухлетнего мальчика, от рахитизма теменных костей головы то, несмотря на то, что это произошло так давно и что их обоих уже нет в живых (оба умерли в Петербурге в 1937 году), – моё сердце заливает волна глубокой благодарности Вели­кому Молитвеннику за то, что он спас, вырвав из когтей преждевремен­ной смерти, нашу горячо любимую, ласковую, нежную, заботливую, тогда мо­лодую, двадцатичетырёхлетнюю мать – и мы трое её малолетних детей, благодаря Ему не имели печальных дней сиротства, а мой брат обрёл нор­мальное развитие своего организма. На экране памяти пред моим мысленным взором проходят все детали, предшествующие и связанные с этими, никогда не забываемыми, событиями...

Олонецкая губерния... Полого-высокий берег полноводной реки Свири. Село Сермаксы... Непроходимые чащи, дебри дремучих лесов... Золотисто-оранжевые стволы стройных, высоких строевых сосен, увенчанных гу­стыми купами вершин...

Тёмно-зелёные ветви гигантских вековых раскидистых елей, под которыми до поздней осени в изобилии росли разные сорта грибов – от бархатистых тёмно-коричневых боровиков, красноголовиков, мохнатых груздей, сыроежек, опёнок, жёлтых лисичек – до причудливой формы ядовитых мухоморов с белыми, как крупные жемчуга, пятнами на фиолетово-красных головках.

Топи затягивающих болот-трясин... где росла с белыми сильно­пахучими цветами дурман-трава, синели крупные ягоды кустов голубицы, а осенью алела клюква и золотисто-красная морошка... На более сухих местах, между узорно вырезанными листьями папоротника, росла сочная брус­ника... По склонам оврагов – заросли дикой лесной малины, часто поломанные и измятые ещё водившимися в те времена бурыми лакомками-медведями (крестьяне их называли малинниками)... Прохладные лесные прога­лины, просеки и поляны... чашечки серебристо-белых северных, особенно душистых, ландышей, кустики лесной земляники и рубиновой костяники... В их густых листьях часто таились маленькие опасные змейки-медянки, укус которых был смертелен... Мелькнуло воспоминание о чёрной корове, укушенной такой изящной змейкой, – с боками раздутыми, как огромный баллон, парализованная ядом укуса, недвижно лежала она в зарослях этих ягод, и лишь её тёмные глаза судорожно выкатывались из орбит.

В памяти вспыхивают картины суровой северной зимы... Захватывающие и леденящие дыхание трескучие морозы... белые вихри метелей и буранов... И эти леса и поляны, покрытые пушистой пеленой глубокого девственного снега, сверкающего разноцветными искрами, то от отблесков розовых зорь на бледном утреннем небе, то от зарева пылающих закатов, то, в морозную тихую ночь, от голубых волшебных лучей луны.

Особенно ярко встают – словно времени не существует для них!, – воспоминания о столь памятном для меня переезде моих родителей, в суровую, холодную зиму, из весёлой Невской столицы от её полной комфорта жизни – по плохо наезженным и часто занесённым глубоким снегом просёлочным и лесным дорогам – в самую глушь Олонецкой губернии, в село Сермаксы, куда мой отец, В.П. Хижинский, ротмистр Пограничной стражи, получил назначение как Командир воинской части Пограничного Кордона.

Караван из трёх больших саней-кибиток, запряжённых каждая по две лошади цугом, медленно, черепашьим шагом, тащится по глубоким колеям длинной лесной дороги, по обеим сторонам которой свешиваются отягощённые снегом ветви высоких вековых елей. Его эскортируют несколько вооружённых винтовками солдат-объездчиков, посланных младшим офицером на станцию железной дороги, находящуюся много десятков вёрст от Кордона, встретить начальника и его семью.

Сзади к сёдлам лошадей у солдат привязаны обмотанные засмоленой паклей большие палки, зажигаемые как факелы, в случае, если караван, до ночлега на постоялом дворе, будет застигнуть ночной темнотой, а также для защиты от стай голодных волков, наполнявших, особенно зимой, дебри этих лесов.

В закрытой тяжёлым ковровым пологом кибитке тепло и душно… На руках у моей матери крепко спит мой брат Вася. Старшая сестра и я, тогда шестилетняя белокурая девочка с длинными косами, сидим между отцом и матерью... Иногда наши любопытные взоры скользят по щёлочке просвета между двух половин полога, стараясь угадать, скоро ли наступит темнота, и солдаты зажгут свои факелы «чтобы нас волки не съели»...

Сменялись харчевни и постоялые дворы небольших придорожных, занесённых снегом по крыши, домов, деревень и сёл, где мы останавливались, чтобы пообедать, чем Бог послал, а главное – обогреться горячим чаем и накормить утомлённых тяжёлой дорогой лошадей.

Сквозь заиндевевшие и заледенелые оконца тускло едва мерцает свет подвешенной к потолку на медных цепочках керосиновой лампы. Через узкие сени, в пару морозного воздуха, входим в чистую половину избы, и нас охватывает особый, возбуждающий аппетит, запах только что испечённого ржаного хлеба и топлёного молока...

В большой русской печи с лежанкой едва горит голубовато-жёлтое пламя потухающих углей, по которым пробегают молнии искр… На золе стоит котёл жирных кислых щей и горшок с пшённой кашей, а рядом – небольшой ухват. У стены между потускневшими литографиями Царя и Царицы длинный деревянный стол, выкрашенный охрой, – на нём огромный медный дымящийся, с запахом угара, самовар, миска с чёрной патокой, большие расписные чайные чашки, корзинка с баранками и крынка с тёмно-коричневой пенкой топлёного молока. Всё это возбуждало моё детское внимание, но главное, это – радость освобождения от шерстяных гамаш, высоких ботиков, косынки, капора, бархатной шубки на заячьем меху, – возможность размять затекшие от долгого сидения ноги, подвигаться и попры­гать...

Вот, деревянная широкая и высокая, скрипучая, на шатких ножках кровать с высоко взбитой периной, на которую мы, трое детей, положены рядом и прикрыты кумачовым красным ватным, каким-то особенно тяжёлым, одеялом.

Наказ заботливой няни Марфуши: «Не шалить и лежать смирно, а то провалитесь ни весть куды!». Это «ни весть куды» производит на нас магическое действие. Наши детские глаза, сначала широко-раскрытые в страхе от возможности такого провала, скоро смежает крепкий и спокойный сон...

К концу третьего дня наш караван, с трудом одолев сугробы большой дороги дремучего векового леса, медленно выехал на равнину, на которой не было видно и признаков человеческого жилья. Наш путь лежал теперь через неё, по едва заметной колее, накатанной крестьянскими санями. Дул сильный ветер... С серого полога тяжёлого нависшего неба летели мелкие крупинки снега...

Мелькают жуткие воспоминания о бурной, ненастной ночи бурана, ночи без сна, проведённой нашим караваном на этой безотрадной снежной рав­нине... Кибитки, поставленные за ветром, плотно одна к другой... К ним привязаны отпряженные, покрытые рогожами, лошади ямщиков и объездчиков с торбами от овса на головах... В нашей кибитке теперь, кроме нас, сидит няня Марфуша, держа на коленях рыжего кота, своего любимца, с которым она не хотела ни за что расстаться, у её ног ирландский сеттер – охотничья собака моего отца. Время от времени, пронзительно мяукая, кот старается выскочить из мешка... А кругом всепоглощающая темь, вой и свист ветра-бурана и крутящиеся хлопья снега, заметающего наши кибит­ки... И так – всю ночь, до хмурого рассвета, когда сила бурана стала за­тихать и солдаты широкими деревянными лопатами, взятыми на дорогу «на всякий случай» предусмотрительными ямщиками кибиток, – стали отгребать сугробы наметённого на кибитки снега и освобождать их от его холодных белых объятий.

Переживания этой ночи запечатлелись, очевидно, очень глубоко в моих нервных центрах, потому что часто, будучи уже взрослой, ночью я просыпалась, вся дрожа от ужасного кошмара:

Бесконечная, беспредельная белая равнина... Кибитка... вой и свист ветра... дикое мяуканье кошки и тяжесть навалившегося на меня снега... Волки, у которых вместо ног лопаты, отгребают этот снег... и, раскры­вая пасти, скалят острые, страшные зубы...

Лишь с наступлением сумерек доплёлся, наконец, наш караван до большого серого двухэтажного дома Кордона села Сермаксы, которое находилось, как потом выяснилось, всего лишь в 5-ти верстах от злополучного ночлега на снежной равнине...

Фильм воспоминаний, всё больше и больше развертываясь, будит во мне тяжёлые минуты, пережитые из-за болезни, угрожавшей жизни горячо любимой матери. Её организм не выдержал пятидневного путешествия в кибитке по сильному морозу и ветру, и, несмотря на то, что она была закутана в бархатную ротонду на лисьем меху и большой Оренбургский платок, – она сильно простудилась. Простуда осложнилась крупозным воспалением обоих лёгких.

Земский врач, носивший странную для русского фамилию Америко, в своей сельской аптеке необходимых лекарств, могущих побороть не перестававшую мучить больную высокую температуру. К тому же, живя в 6-ти верстах от села Сермаксы, не имел он возможности часто навещать её из-за больших снежных заносов и следить за ходом болезни, которая являла с каждым днём всё более и более опасные симптомы… Разбуженные воспоминания, поднявшись из глубин прошлого, восстанавливают в памяти, ярко, как живые, печальные минуты, пережитые тогда в детстве. Они переносят меня в большую, тёплую уютную, с белой высокой изразцовой печью, комнату – спальню моих родителей… Вот на широкой старинной, красного дерева кровати лежит тяжело больная мать. Она тихо стонет. Иногда её запекшиеся от жара губы шепчут что-то... Она в бреду... Её похудевшее, измученное бессонными ночами лицо горит пурпуром от приступов охватившей её непрекращающейся лихорадки...

Около неё мы трое, маленьких, притихших и присмиревших детей, сидим на скамейке. Рядом на кресле отец. Он держит в своих руках белую, тонкую, без кровинки руку матери. Он очень взволнован, нервно кусает губы... Вдруг большие крупные слёзы покатились из его глаз... Быстро смахнув их, он улыбнулся, стараясь, вероятно, не показать нам, детям, свои слёзы... Неслышными шагами ходит няня, что-то убирая. Время от времени она останавливается, поправляет фитиль лампады, крестится перед образом Спасителя...

А я, глядя на маму, думаю: почему она так долго не встает с постели и всё молчит? Ведь ещё так недавно, перед нашим переездом в Сермаксы, она бегала с нами вокруг ёлки, одетая в длинное белое платье, распустив по плечам свои чёрные волнистые волосы, как снежная фея из сказки Андерсена, а теперь?

– Мама, мама, – тихо шепчу я, но отец подносит палец к губам: «Тише, мама заснула, – ей лучше». Голос его дрожит. Но я чувствую, знаю, что мама не спит, что она в забытье...

Отчаяние и горе терзало тогда всё существо моего отца. Накануне врач предупредил его, что он не уверен больше в благоприятном исходе болезни его пациентки, и что, если жар не прекратится, отец должен быть готовым ко всему... Но мой отец всё ещё не терял надежды…

Печально тянулись безрадостные дни и ночи, – ночи без сна, полные беспокойства за едва уже теплившуюся искру жизни дорогой больной: состоя­ние её здоровья продолжало ухудшаться, и она несколько раз теряла сознание…

В одну из таких тяжёлых мучительных минут отец получил телеграмму от своей сестры Наталии... Узнав от брата о тяжёлой болезни его дорогой Сони, она умоляла его немедленно послать экстренную телеграмму великому молитвеннику о всех страждущих, отцу Иоанну Кронштадтскому, с просьбой помолиться за болящую рабу Божию Софию. Едва уже мерцавший луч надежды ярко вспыхнул и засиял в измученной душе отца. Он, не колеблясь, не сомневаясь, тотчас же послал телеграмму отцу Иоанну Кронштадтскому, прося его молитв за свою любимую жену, мать троих детей.

Можно себе представить нервное напряжение, которое переживал мой отец в те минуты! Но он глубоко и искренно верил и – ждал!..

Ответ от высокочтимого отца Иоанна Кронштадтского пришёл на другой день.

Я ярко помню этот момент...

Мы, дети, сидели на ковре, печальные, не дотрагиваясь до лежащих перед нами игрушек... Отец стоял у изголовья больной, молча, с тревогой глядя на заострённые, похудевшие черты её лица... Вдруг дверь бесшумно отворилась, и вошла няня. Она протянула отцу небольшой серый конверт. Отец нервно распечатал его, прочёл и, чтобы скрыть охватившее его волнение, а, может быть, и рыдания, быстро прошёл в свой кабинет.

Через некоторое время няня позвала нас в детскую, так как увиде­ла, что мама стала ровно дышать и заснула. Когда я, взяв свою куклу, тихо, на цыпочках выходила из спальни, я мельком взглянула на мать. – Да, она спала, и с её лица, просветлевшего и спокойного, исчезло болезненнее на­пряжение, какое было у неё, когда она впадала в беспамятство.

Теперь она, действительно, спала!

Вскоре в детскую пришёл отец. Его лицо сияло от радости и счастья.

            – Няня, дети, отец Иоанн Кронштадтский ответил на мою просьбу. Он молится за нашу дорогую больную… И я верю в чудо и в силу его молитв. По его молитвам свершится чудо.

И чудо свершилось.

На другой день наша дорогая мама уже полулежала на высоко приподнятых подушках. Её прекрасное лицо было свежим и розовым, – пурпурное пламя лихорадки исчезло с её щёк, как и следы утомления от тяжёлой болезни, мучившей её почти шесть недель. Она ласково улыбалась, и няня по очереди приподнимала нас к ней для поцелуя.

Когда пришёл врач, он был очень удивлён услышать вместо тиши­ны, царившей последнее время в доме, наш весёлый детский смех и бегот­ню. Ещё больше его поразил неожиданный поворот к выздоровлению той, чьи часы жизни уже были сочтены.

– Не получили ли Вы какого-либо чудодейственного лекарства, которое за

одни сутки так воскресило здоровье Вашей жены? – спросил он у моего отца

Я и моя сестра занимались тем, что бросали яичные скорлупки завтрака, и смотрели, как они плывут, танцуя по волнам, словно большие белые кувшинки. Ехали долго, останавливаясь лишь иногда у плотов прибрежных деревень, чтобы взять кипятку для чая, который мы пили на катере под плеск тихо покачивающих нас волн. Эта лёгкая и приятная качка нас, детей, укачала, что мы крепко заснули на коврике, постланном на дне катера. Последнее, что сохранилось в памяти, это – яркий закат солнца и поднимавшиеся с болотистых, низменных берегов реки белые облака холодных туманов, да стая каких-то птиц, летевших вереницей по бледному

Когда на дребезжащих дрожках старого извозчика мы подъехали к большой деревянной пристани, то, несмотря на очень ранний ещё час, она была вся уже полна народом, – как городскими, так и крестьянами в праздничных одеждах, приехавшими из окрестных, а многие даже и из дальних сёл и деревень, чтобы встреть любимого батюшку, отца Иоанна Кронштадтского.

Не было ни шума, ни громких разговоров. Bсe люди, при полной тишине, сосредоточенно, терпеливо, благоговейно дожидались возможности уви­дать великого молитвенника о грехах людских и болезнях, заступника за них перед Престолом Всевышнего... Некоторые, по-видимому, больные сидели у своих лукошек и берёзовых корзинок с малиной, яблоками и гру­шами.

К нам подошёл, узнав моего отца, с которым он был знаком, начальник пристани и предложил провести нас вперёд к месту, где спускают сходни. Но отец, поблагодарив, отказался, сказав, что не хочет нарушать порядка очереди, тем более, что среди ожидавших есть и больные и слабые приехавшие издалека ещё накануне и проведшие ночь под открытым небом. Чтобы мы, дети, лучше могли видеть батюшку, няня посадила нас на складах каких-то ящиков.

Протяжный гудок... Bсe насторожились. Те, кто сидели, поднялись с мест... Вскоре большой чёрный, с красными бортами, пароход «Царица», делавший рейсы по бурным волнам Ладожского озера, медленно подошёл к пристани. Загремели спускающиеся сходни – глаза всего народа устреми­лись на них... Вот, с высоких, деревянных сходень, не держась за пе­рила, стал спускаться худощавый, стройный, средних, по виду, лет священник. Он шёл неторопливой походкой, словно скользя, и ветер колыхал складки его светло-синего одеяния. На его груди сиял на золотой цепи боль­шой наперсный крест. За ним шли два монаха. Два раза он останавливался, устремляя свой взгляд на толпы людей, ожидавших его, и благословлял их, поднимая вверх руки. Вся толпа при его благословении, крестясь, молча, на­клоняла головы, – но не ринулась, не двинулась вперёд. Не было никакой давки.

После, мой отец удивлялся дисциплине этих людей. Только вера, любовь и глубокое уважение к личности отца Иоанна Кронштадтского могли произвести на них такое действие.

Сойдя на пристань, отец Иоанн Кронштадтский стал обходить всех людей, внимательно беседуя с каждым, расспрашивая о его духовных и телесных нуждах, благословляя и давая целовать свой наперсный крест. Матери поднимали к нему своих детей и подносили грудных младенцев. Крестьяне и крестьянки протягивали ему свои корзины с фруктами. Он благословлял их, лишь иногда беря из корзины одно или два яблока или груши и передавая их сопровождавшему его монаху, который клал их в мешок – для трапезы монастырской братии.

Когда отец Иоанн Кронштадтский подошёл к нам, мы все опусти­лись на колени. Он благословил каждого из нас, дал поцеловать крест, а нас, детей, погладил по голове. Крупные слёзы текли по щекам матери; когда она шептала слова благодарности и поцеловала благословляющую её руку.

Отец показал отцу Иоанну Кронштадтскому голову моего брата Васи, рассказывая, что с ним, и прося его молитв.

Отец Иоанн Кронштадтский внимательно и долго смотрел на Васю. Потом поднял к небу свои вдохновенные, полные тихого света, лучезарные глаза и снова погладил его по голове, сказав отцу, что будет молиться о здравии его сына Василия. Приветливо кивнув головой, он пошёл к другим,  ожидающим его благословения.

Обойдя всех, он подошёл с монахами к ожидающему его тарантасу, стоящему на мостовой рядом с пристанью.

Толпа, следя за уходившим от неё отцом Иоанном Кронштадтским, стояла, как зачарованная, не двигаясь. Никто не бросился его провожать к тарантасу. И только тогда, когда большое облако пыли немощёной дороги скрыло его от неё, то благоговейно, как после посещения церкви в большой праздник, не торопясь, молча, словно боясь потерять в ненужных словах только что полученную от любимого и чтимого батюшки благодать благословения, стали все тихо разъезжаться и расходиться по своим домам и деревням.

Болезнь брата прошла быстро, а главное – незаметно для нас! Теменные кости срослись, и голова приняла нормальную форму. Он стал принимать участие во всех детских играх, что раньше ему не разрешалось из-за бо­язни, что он упадёт и ушибёт себе голову.

Сколько пронеслось с тех пор событий мирового масштаба! Сколько было разных личных переживаний, счастья, горя! Потери тех, кто был дорог, потеря любимой Родины!

Казалось бы, волны бушующего человеческого моря могли смыть эту дет­скую радость и счастье видеть чудом выздоровевших любимых брата и мать, могли погасить луч света, полученный ещё маленькой тогда девоч­кой от встречи с отцом Иоанном Кронштадтским на пристани Ладожского озера. Но нет! Этот луч не погас, не стёрлись эти воспоминания событиями,  не канули в провал жизненных бурь, – а живут неизгладимо в тайниках души: при первой мысли о них возникает пережитое во всех деталях на экране памяти.

Лидия Кобеляцкая

http://www.voskres.ru/podvizhniki/kobelyatskaya.htm