Г. А. — Кстати, вернёмся к началу нашей беседы, мы говорили о разрушении культурного потенциала нации. А вот что пишет г. Е. : «Надо сознательно идти на кастрацию русского элемента. Народ падок на дешёвую демагогию. Не надо ничего выдумывать особенного. Надо обманывать наглыми средствами. <…> Русским не надо давать слишком много образования. Достаточно церковно-приходских школ. Не надо выпускать за границу. Сволочь должна сидеть дома» (75). Экая фашистская психология! Ну, что тут сказать? Кажется, автор пишет из «желтого дома», налицо душевная болезнь.
Н. В. — Нельзя с Вами не согласиться. Да и сам он в этом признаётся: «Я люблю глумиться, изводить людей. Но я помогу, если что. Я хочу, чтобы уважали моё состояние. У меня, может быть, тоска на душе. Тоска — это заговор “всего” против меня» (62-63). Вот, оказывается, какая беда с г. Е., да, именно с автором, а не с его «героями». И никто ему, бедному, не польёт на голову холодную воду, и не узнает он, касатик, что «у алжирского бея под самым носом шишка» [4] . «Тьма египетская» плотно накрыла рассудок литератора — весь текст г. Е. тому свидетельство. К примеру, в клочке «Диалектика» находим любопытное определение русского языка. «Сначала я не догадывался о существовании Серого. <…> Серого я стал впервые чувствовать через язык. Русский язык — царство Серого» (76). Трудно не согласиться с г. Е., ибо тот язык, на котором он изъясняется и ошибочно, по неведению, не от злого умысла, мнит русским, точно «… какого-то светлосерого цвета, какой бывает только на старых мундирах гарнизонных солдат, этого, впрочем, мирного войска, но отчасти нетрезвого по воскресным дням» [5] .
Г. А. — Вы вспомнили сейчас поэму Гоголя «Мёртвые души», очень кстати. Сам-то г. Е. весьма удачно вписывается в галерею персонажей оного романа. Пожалуй, пострашнее Плюшкина с «деревянным лицом» будет — этой, по выражению писателя, «прорехи на человечестве». Но куда тому «странному явлению» до модного литератора. Прав, тысячу раз был прав Розанов, когда говорил: «Писателишки ведут:
— К разрушению России.
— К разрушению Церкви (не к исправлению недостатков, коих больше, чем песка в пустыне, о нет: а к её небытию).
— К разрушению вообще идеализма, идеалов» [6] .
Н В. — Уж насчёт разрушения идеалов г. Е. постарался. Поглумился всласть и над великим народом русским, русской культурой, и над литературой, и над нашим языком, и над историей Государства Российского. Думаю, здесь уместно вспомнить слова Пушкина: «Безнравственное сочинение есть то, коего целию или действием бывает потрясение правил, на коих основано счастие общественное или человеческое достоинство» (выд. — Н. В.) [7] . Увы, но для убогого литератора остается лишь одна возможность привлечь к себе внимание — это эпатаж. А вот некто в интернете (
www.biograph.ru|bank|erofeew_w htm) намаракал такую благостную «творческую» биографию писаки, не преминув упомянуть и о мелочных почестях модного литератора (премии, награды, лекции в американских и европейских университетах и, о, ужас! он заведует кафедрой русского языка и литературы в новоиспеченном Международном университете [sic!] в Москве); так вот этот некто рекомендует нам отнестись к клочкам «Энциклопедии» г. Е. следующим образом: «Многими читателями эти тексты воспринимаются как проявление нелюбви (выд. — Н. В.) к России. Между тем, в них автор с иронией, переходящей в самоиронию, предлагает читателям разобраться в самих себе (?! — Н. В.), изжить собственные комплексы, найти новые возможности (чего? — не уточняется. — Н. В.)».
Г. А. — Наугад сейчас раскроем книжонку, и вот, «разбираясь в себе» и «изживая комплексы», читаем — «Радость чужому горю»: «Во все времена люди радовались чужому горю. Но многие народы научились это скрывать. Только не русские. Русских не остановит смерть. Они (очень характерно для ”русского” г. Е это “они”, такое размежевание автора с русскими; в его тексте это сплошь и рядом; всё же проговаривается, что нерусский — Г. А.) не считают смерть достаточным поводом, чтобы закончить сведение счётов. Они и о покойнике скажут страшные гадости»(151).
Н. В. — Заметим, что в последнее 20-летие как раз «дети Арбата» без устали публично поносят что Сталина, что Николая II, что Иоанна Васильевича Грозного… Только русских-то как раз среди них и не слыхать! Путается всё время г. Е., что-то постоянно нам приписывает чужие подвиги! Кстати, сам вовсю пинает покойников, да ещё и знаменитых.
Г. А. — Пожалуй. Но продолжим чтение: «Отличительной чертой русского является его способность делать гадости. Вообще — гадить. У русского кругом все виноваты. Он человек хмурной» (152). Или, вот например, вещает «лирический герой» г. Е.: «Я рассказал ему [Серому], что Россия — азиатская ж… [8] . <…> Я с детства знаю, что Россия — азиатская ж… » (165). Или ещё перл: «… с Россией никогда не договоришься. Слишком много г… в неё слито» (63). Ну, просто какое-то помрачение рассудка у автора. А уж какое впечатление все эти «достижения мысли» г. Е. вызовут у иностранного читателя, особенно настороженно относящегося к России и русским, можно представить — он станет закоренелым русофобом! Так, тихой сапой, возбуждая межнациональную рознь, ненависть к русскому народу, и бредут пешеходы «пятой колонны», прячась, например, за титулом «русский писатель», «пытаясь помочь нам изжить всё нехорошее», а лучше просто взять да и вымести поганой метлой всю Россию, пропадай пропадом всё русское.
Конечно, в этой смурной писанине ничего нет от русского, от традиций русской литературы. Они просто нагло и кощунственно попираются. Пожалуйста, красноречивый пример: «У русских всё сырое, непрожаренное, непроперчённое. И лица, и душа, и мать-Земля (верно, это г. Е. кажется невероятно оригинальным — Г. А.). Еду в метро и чувствую, что мне противна эта потная сволочь. Инертная, покорная, прыщавая шваль» (31). Увы, но претендующий на «русского», да ещё «писателя» г. Е., видно, никогда не слыхал о заветах великой русской культуры. Кто только из русских писателей не изображал «униженных и оскорбленных» — и Достоевский, и Лесков, и Шеллер-Михайлов, и Тургенев, и Некрасов… Но как рисовали!
Н. В. — Вспоминается мне в связи с этим известный диалог Обломова с Пенкиным — это ещё один горе-литератор из романа Гончарова «Обломов». Этакий «очень худощавый, чёрненький господин, заросший весь бакенбардами, усами и эспаньолкой. …одет с умышленной небрежностью» [9] . Пошлая трескотня его о бумагомарателях (именно к ним принадлежит и герой Гончарова, и сам г. Е.) вызывает у Обломова простой вопрос: «Зачем это они пишут: только себя тешат… <…>
— Из чего же они бьются: из потехи, что ли, что вот кого-де ни возьмём, а верно и выйдет? А жизни-то и нет ни в чём: нет понимания её и сочувствия, нет того, что там у вас называется гуманитетом. Одно самолюбие только. Изображают-то они воров, падших женщин… В их рассказе слышны не “невидимые слёзы”, а один только видимый грубый смех, злость (выд. — Н. В.)…
— Чего же ещё нужно? [— вопрошает Пенкин]. И прекрасно, вы сами высказались: это кипучая злость — желчное гонение на порок, смех презрения над падшим человеком… Тут всё!
— Нет не всё! <…> Изобрази вора, падшую женщину, надутого глупца, да и человека тут же не забудь. Где же человечность-то? <…> — Вы думаете, что для мысли не надо сердца? Нет, она оплодотворяется любовью. Протяните руку падшему человеку, чтоб поднять его, или горько плачьте над ним, если он гибнет, а не глумитесь. <…> Любите его…
— Любить ростовщика, ханжу, ворующего… чиновника… Что вы это?.. — горячился Пенкин. Нет их надо карать, извергнуть из гражданской среды, из общества… (через 150 лет г. Е. распорядится ещё проще: “Русских надо убивать”. В изображении г. Е. все мы с вами — недочеловеки! Как тут опять не вспомнить гитлеровского untermensch’а — Н. В.)…
— Извергнуть из гражданской среды! — вдруг заговорил вдохновенно Обломов… — Это значит, забыть, что в этом негодном сосуде присутствовало высшее начало; что он испорченный человек, но всё человек же… Извергнуть! А как вы извергнете из круга человечества, из лона природы, из милосердия Божия?» [10] .
Вот они заветы русского писателя, вот умоначертание русское!!! учись, г. Е. – «филолух».
Г. А. — Похоже, вообще русская литература автору поперёк горла стоит. Ей Богу, и «с Пушкиным он на дружеской ноге», и умерщвленный убийцами всего русского, мученик-поэт Есенин у литератора — исключительно в кабацком контексте; знает бумагомарака, но нужно вымазать, что С. А. Есенин — единственный русский поэт, гроб которого был трижды обнесён вокруг памятника Пушкину на пути в Ваганьково, ибо достоин он был пушкинской славы, как записал в своём дневнике поэт Юрий Лебединский.
Н. В. — Эх! «припряжем подлеца», как говаривал Н. В. Гоголь. Есть в этой лоскутной галиматье — «ерофедии» клочок под названием «Впереди — Иисус Христос». Цитируем «— Верно, — похвалил Серый. Сзади пёс. Впереди Христос. Кто придумал?
—Блок.
— Накормите отрубями…
— Чаадаев! — вскричал Серый. — Щенок!
Чаадаев закрутился, превратился в морскую свинку. Серый захохотал:
— Ладно ошибся! Кто следующий? Победоносцев? Александр Третий? Владимир Ульянов? Пошли вон — в песочницу!
Те стали играть в куличики.
— Так-то лучше, — сказал Серый. — А где Константин Леонтьев?
— Я тута! — сказал Константин Леонтьев.
— Дай прикурить.
Константин Леонтьев бросился с зажигалкой.
— А где твой кореш? —… сказал Серый…
— Кореш?
— Ну, эта противная рожа! Розанов! (Ох и не любят эти “русские писатели” В. В., видно, за “Сахарну” или ещё за что… — Н. В.).
— <…> Веховцы! — заорал Серый. На выход с вещами!
Профессора высыпали на плац
— Ну, что х…сосы [11] ? — сказал им Серый. <…> Всех расстрелять…» (134).
Что это? Какой-то страшный сон, косноязычный бред умирающего, шизофрения, наконец? И причём тут русская литература, к которой так жмётся нелепый писака? Его нужно срочно изолировать от нашего наследия, пусть чем-нибудь своим занимается. Понятно, что, кроме развращения нравов, такого рода измышления ничего не несут. Сквернит имена писателей, поэтов, общественных деятелей, русских мыслителей, Государя-Помазанника Божия. Прямо-таки святотатство. Святотатство во всём! Начиная с языка «ерофедии» и заканчивая «художественным» оформлением книжонки. На обложке изумлённый гражданин видит знакомый образ — златоглавого ангела, центральной фигуры Св. Троицы преп. Андрея (Рублёва), но вместо лика Господня из-под шапки волос выглядывает дурная рожа — «ба, знакомые всё лица!» Это же сам г. Е.! — безжизненное. «деревянное» нечто. Нет, не боится оно Бога, но как-то гаденько, нагадивши, выглядывает. Вот такой «многозначительный», по мнению литератора и художника (некто А. Бондаренко), коллаж. Любят они этакое современное прочтение классики, немощные «постмодернисты», а попросту кощунники. Омерзительное нутро своё они уже обнаружили на выставке «Осторожно религия», одним из устроителей которой был брат писаки, Андрей Ерофеев, по неведомым прихотям судьбы заведующий отделом новых направлений живописи в Третьяковке.
Но вернёмся к тексту г. Е. Вы правильно заметили, Г. А., что русская литература ужасно сердит, раздражает «знатока» русской души. Как только ни кощунствует обремененный тяжкими комплексами автор «романа»: раз, и пародия на Пушкина, два, и пародия на Гоголя — ни больше, ни меньше.
« — У нас очень много всяких деятелей, — [вещает наперсник автора-героя Серый]
Ахматову выволокли на порог дома без всякой одежды.
— Народ мудрее власти! — завопила голая храбрая женщина.
Я жадно к ней пригляделся.
— Какое тяжелое заблуждение, — содрогнулся Серый.
— Губители! — возвестила Анна Андреевна.
— Перебить ей нос! — приказал Серый охране. — И одеть потеплее» (135).
Видно, автор прямо-таки любуется своим «виртуозным остроумием», глумится-то он над святыми страницами «Капитанской дочки». Напомню Вам этот отрывок. Уже после казни защитников Белогорской крепости разбойники «вытащили на крыльцо Василису Егоровну, растрепанную и раздетую донага. <…> “Батюшки мои! — кричала бедная старушка. — Отпустите душу на покаяние… Вдруг она взглянула на виселицу и узнала своего мужа. “Злодеи! — закричала она в исступлении. — Что это вы с ним сделали? Свет ты мой, удалая солдатская головушка! не тронули тебя ни штыки прусские, ни пули турецкие;.. а сгинул от беглого каторжника!” — “Унять старую ведьму!” — сказал Пугачёв. Тут молодой казак ударил её саблею по голове, и она упала мертвая на ступени крыльца» [12] .
Г. А. — Да! Глумится и над мученицей Ахматовой, чеканное слово которой сегодня, как и в 1942-ом, ибо нынче развернулась настоящая война с русским языком, звучит для нас драгоценным заветом:
Мы знаем, чтó ныне лежит на весах
И чтó совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, —
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем.
Навеки [13] !
А уж кощунственный, переполненный пошлостями и сквернословием клочок «Три сестры» (274-278) мы просто не отважимся цитировать. «Дом-2» сильно уступает престарелому литератору. И это пасквиль на благороднейшего Чехова!
Н. В. — Но что ему русские святыни, неуклюже ворочается он среди них, как та свинья под дубом в бессмертной басне Крылова. Подрывая рылом корни, она ещё и вещает, но и Дуб (кстати, священное дерево славян, а о «свинье в ермолке» — подленький доносчик, паразит Земляника, — мы давно от Гоголя слышали) ей отвечает:
«Пусть сохнет, — говорит Свинья, —
Ничуть меня то не тревожит;
В нем проку мало вижу я;
Хоть век его не будь, ничуть не пожалею,
Лишь были б желуди: ведь я от них жирею».—
»Неблагодарная! — промолвил Дуб ей тут:
Когда бы вверх могла поднять ты рыло,
Тебе бы видно было,
Что эти желуди на мне растут» [14] .
Но не тут-то было, не поднимается эта штука у автора-героя; только глуповато он вопрошает: «Что общего у меня с тамбовским мужиком?» (157). Да ничего, сердешный, будь покоен, что может быть у тебя общего с коренным русаком, и вообще с чем-то коренным. Куда тебе до его «бойкого ума» и «меткого слова», о которых так искристо писал Гоголь!
На страницах своей «ерофедии» тщетно (аж два года трудился 1997-1999 гг.) автор бьётся над загадочным этнонимом «русский» (который и по сей день остается тайной для крупнейших филологов мира), беспомощно пытаясь раскрыть его смысл, наполнить его неким содержанием, как бы характеризуя нас: то «русские —союз потомков, битых кнутом и плетями. Русские — дети пытки» (16), то «русские — позорная нация. Тетрадка стереотипов» (46), то «русская свинья» (31), а то и «нация бомжей. <…> Бродяги — попрошайки. Мы (
) — нация попрошаек. Бродяги — воры. Крадут, что плохо лежит. Они — не убийцы по страсти, но могут… Бродяга грязен» (159) — вот так разгадка. Но сильно ошибается г. Е. — конечно, тому свидетельство и вся русская история и культура. К тому же, он ещё и малограмотный — «бродягами», если угодно г. Е. «бомжами», обычно именуют другое племя, и вот как об этом пишет маститый востоковед И. Ш. Шифман, в частности, о социальной группе иври: «так назывались люди, утратившие общественные связи и обреченные на бродяжничество; отсюда современное “еврей”» [15] .
Г. А. — Какие только маркизы де сады не пытались проникнуть в «загадочную русскую душу», а, как будто, и загадки-то нет никакой — просто она бездонная, богобоязненная и человеколюбивая. Чтобы постичь глубинное содержание русского человека надо любить Бога, а значит, и ближнего, не лукавить, не лгать, почитать отца и мать свою — сиречь Отечество. А что же не наш литератор? — глумится да кощунствует надо всем святым, над русской матерью, над русской женщиной. Что уж Некрасова вспоминать с его «женщинами в русских селеньях»: держитесь Ярославна и кн. Ольга, Ефросинья Полоцкая да Анна Кашинская, Авдотья-Рязаночка, Февронья Муромская, Евдокия Суздальская… скрепите сердца свои, святые сестры милосердия! А ведь впервые именно в России вел. кн. Еленой Павловной во время Восточной войны был учрежден сей богоугодный институт помощи страждущим. Помните, какие пронзительно-трогательные строки посвятил Тургенев баронессе Юлии Вревской, умершей от тифа в Болгарии в Русско-турецкую кампанию 1877-78 гг.: «Она была молода, красива… <…> Нежное кроткое сердце… и такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждающимся в помощи… она не ведала другого счастия…» [16] .
Н. В. — Хорошо помню. Это стихотворение врезалось в память ещё в юности, помню, как плакала над ним…
Г. А. — А взгляните, что обо всех нас марает этот ущербный человечишко: «Русская женщина любой разновидности (курсив — Г. А.) атавистична, как каменный пень… Впавшие глаза. Подавленность. Севший голос. <…> Многие бабы открыто хвастаются своей интуицией и подозревают за собой ведьминские способности, которыми порой устрашают мужчин. Другие, напротив, любят в себе бл…. ские черты. Бл…сть русской женщины, изнанка её застенчивости, ярка буфетно-ресторанным колоритом» (49-50). Сейчас много говорят о 65-летии победы в Отечественной войне, и мне вспомнились душераздирающие документальные кадры ленинградской блокады — изможденные матери, погребающие своих детей… И этот мерзавец ещё смеет что-то верещать!
Страшно, что подобного рода писанина издается и тиражируется у нас, в России. Это же просто позор для всех нас, это мерзость запустения. В то время, когда Президент, Патриарх, просвещённая общественность обеспокоены всерьёз состоянием культуры нашего народа, некто г. Е. вещает, что нужно в сортирах повесить «на стене — иконы и портрет президента» (70). Все подобного рода выходки ещё и ещё раз убеждают нас в необходимости цензуры в целях защиты нравственного здоровья нации. Ведь до перестройки Ерофеева не печатали и правильно делали! Это просто похабщина какая-то!
Н. В. — И никак его «творчество» не вписывается в понятие «свобода слова». Для того, чтобы быть свободным в слове, нужно, прежде всего, быть человеком совести и культуры, иметь честь и достоинство. А главное, нет свободы у безбожника, ставшего пленником греха и порока, — настоящая же свобода только в Слове Божием, в заповедях Господних, в сокровенном знании, «что такое хорошо и что такое плохо»! Теперь нас учат, что это (ерофеевы, пелевины, сорокины, т. толстые и проч.) — «другая проза», постмодернизм с его «эстетикой зла»… да полно, словоблуды, — это препростая бездарщина, ущербность и закомплексованность, неспособность к творчеству, так характерная для вас, бродяги «пятой колонны».
Кстати, горе-литератор не прошёл мимо и русской истории, уделив достаточное место её фальсификации. Тут с ног на голову, в первую очередь, перевернуты мощные фигуры Царя Иоанна Васильевича Грозного и. конечно же, Сталина, а с ними и панорамы исторических эпох. Примечательно, что его-то (Сталина) как раз честят изо всех сил потомки делателей «культа личности» вождя, его обслуги. Но ведь «государь-красно солнышко» не просто благочестивая метафора, но и свидетельство умоначертания народного; солнце же, и со множеством пятен и опасных вспышек, не заплевать, не загасить! Ну, чего стоит, например, А. Рыбаков с его «детями Арбата» — лауреат Сталинской премии, между прочим, но стал демократом. Но куда демократичнее своего предшественника г. Е. — тут «глубокомысленные» историософемы.
Окончание в следующем сообщении