День памяти сщмч. Илариона (Троицкого)

[протоиерей Георгий Завгородний]

27 декабря 2009 года, в воскресенье, в Сретенском монастыре г. Москвы будут совершены две службы памяти священномученика Илариона: ранняя в 07:00 и архиерейская служба в 10:00. Накануне, в субботу 26 декабря, состоится всенощное бдение.

[Дмитрий Н]

Жизнеописание священномученика Илариона (Троицкого)

Владимир Хажомия




_{Священномученик Иларион (Троицкий)}


Владимир Алексеевич Троицкий родился 13 сентября 1886 года в селе Липицы Каширского уезда Тульской губернии в семье священнослужителей[1]. Дед Владимира – Петр Троицкий – и отец – Алексий Троицкий – служили в одном храме, освященном в честь праздника Благовещения Пресвятой Богородицы[2]. С детства Володю окружала атмосфера православного благочестия. По причине ранней смерти матери его с самых юных лет воспитывала тетя. Маленького Владимира она брала с собой в церковноприходскую школу, где работала учителем. Неудивительно, что с ранних лет Владимир Троицкий обучился грамоте, а в пять лет уже мог читать в храме часы и шестопсалмие[3]. Еще ребенком будущий архиепископ Иларион стремился к учебе и науке.

Когда Володе было совсем немного лет, с ним произошел показательный случай. Оставив дом и родительскую опеку, он пошел учиться в город, при этом взяв с собой трехлетнего брата. По дороге тот начал плакать и проситься домой, тогда на это Владимир сказал: «Ну и оставайся неученым!»[4].

Исходя из этого, можно представить, как сильно было желание священномученика Илариона, когда он был еще в незрелом возрасте, учиться и как ему было тяжело представить себя вне мира науки. Конечно, вскоре детей нашли и вернули домой. С ранних лет Владимир привыкал к тяжелому жизненному пути, впоследствии он писал о своем детстве: «Буди имя Господне благословенно и за то, что не имел я изнеженного воспитания в детстве своем, вырастая среди лугов, полей и лесов моей Родины в любезной простоте трудового быта, почему если и стыжуся просити, то копати могу (ср.: Лк. 16: 3), и требованию моему могут послужить мне руки мои сии (ср.: Деян. 20: 34). Благодарю Бога, от дней детства отверзшего мой ум, вложившего в него жажду знания и проведшего меня не через иную какую школу, но через школу духовную»[5].

Любовь к Церкви и образованию подвигли юного Владимира Троицкого к поступлению в Тульское духовное училище. После его окончания будущий архипастырь поступает в Тульскую духовную семинарию: «Из класса в класс будущий богослов переходил неизменно первым, в эти годы у него проявляется глубокий интерес к церковной истории и церковной апологетике»[6].

»Время, в которое Владимир Троицкий учился и жил, было проникнуто различными революционными идеями. Наглядным тому примером может послужить переданный им позднее в труде «Христианство и социализм» разговор, случившийся с ним, когда он учился в Московской духовной академии: «Другой студент, когда я хвалил ему духовную академию, перечисляя ее добрые качества, совершенно серьезно прервал меня: “Нет, ты скажи мне, что сделала ваша академия для революции?”»[7].

Итак, отлично закончив семинарию, Владимир подает документы в Московскую духовную академию. Во время сдачи вступительных экзаменов тульских семинаристов отмечали дважды. Первый раз похвалили одного студента на экзамене по всеобщей церковной истории: «Все попытки комиссии извлечь какие-либо независимые от учебника сведения оканчивались неудачей, за исключением, впрочем, одного присланного тульского, отвечавшего вполне самостоятельно»[8]. Можно предположить, что это был Владимир Троицкий, так как у него была особенная любовь к церковной истории. На экзамене по латинскому языку похвалили уже всех тульских студентов – за отличную подготовку[9].

Студентами Московской духовной академии стали 53 человека, Владимир Троицкий набрал наивысший балл из всех поступивших, за что был удостоен частной стипендии имени протоиерея В.Д. Кудрявцева-Платонова размером 220 рублей[10]. Для студента того времени, как, впрочем, и для любого человека, это была очень большая сумма.

Когда пришло время выбирать специальность, Владимир отдал предпочтение исторической группе. Этот выбор был не случайным, его интересовала история, однако он хотел выучить английский язык, который входил именно в предметы исторической группы. К тому времени Владимир знал немецкий, французский, некоторые древние языки, но не владел английским. Во время обучения будущий богослов имел только отличные оценки, но кроме этого его успеваемость была признана лучшей за последние 50 лет существования МДА[11]. И вообще в академии трудно было не заметить Владимира: его ревность и ответственность в учебе сразу бросались в глаза. Он везде был на виду благодаря своему трудолюбию и способности к изучению любой науки. Об этом хорошо свидетельствует то, что он удостоился премий митрополита Макария и митрополита Московского Иосифа за различные достижения в учебе[12].

Помимо всего прочего он успевал издавать свои богословские сочинения, статьи и проповеди в журнале «Христианин», участвовал в опеке приюта для малолетних детей, который обслуживали студенты академии[13], и бесстрашно вступал в полемику с такими выдающимися философами своего времени, как Н. Бердяев, С. Булгаков и Н. Езерский[14].

»За успехи в учебе в 1908 году Владимир Троицкий был награжден стажировкой за границей. Особые, незабываемые моменты от этой поездки у молодого студента академии связаны со Святой Горой Афон. В публицистическом труде «От академии до Афона» он пишет: «Разве не маяк он для церковного православного благочестия? Да, маяк и кормило. И само монашество, давшее славу Афону, – ведь оно тоже столп, утверждение и руководитель всего мира! Сколько бы ни порицали монашество, а это все‑таки именно так, а не иначе. И не почему-либо другому это так, а в силу высоты и чистоты внутреннего идеала монашества, в силу его самоотречения, подвига, смирения, последования за Христом, в силу его наивысшей “христианственности”, в силу его Небесности даже»[15]. В этих размышлениях видна склонность Владимира Алексеевича более к монашеской жизни, нежели к мирской.

В скором времени Владимир Троицкий начинает писать кандидатское сочинение на тему «История догмата о Церкви». Тема достаточно серьезная, фундаментальная, так как она касалась сущности Церкви. Ректор Московской духовной академии епископ Феодор (Поздеевский), являвшийся одним из рецензентов, выявил основную задачу автора такими словами: «Желание выяснить внутреннюю природу Церкви и не столько с догматической ее стороны, а именно со стороны жизни ее и утвердить единство в понимании Церкви в живом христианском сознании на протяжении веков»[16]. Действительно, священномученик Иларион отличался живым умом, для него кроме теории существовала жизненная и практическая сторона. Другой рецензент, заслуженный ординарный профессор по кафедре догматического богословия А.Д. Беляев, с одобрением отметил научную подготовку Владимира, его осведомленность в различных подходах к теме как у отечественных, так и у зарубежных научных деятелей. Система изложения, по мнению того же рецензента, заключена больше в идее, чем в хронологии, так как Владимир не всегда соблюдал временные рамки[17]. Несмотря на некоторые несущественные недочеты, оба рецензента остались довольны показанной эрудицией, живым видением автора в тонких богословских вопросах, а также прекрасной научно-исследовательской подготовкой выпускника академии.

Кроме степени кандидата богословия по прошествии определенного времени Владимир Троицкий удостоился премии митрополита Литовского Иосифа (Симашко) в размере 165 рублей[18]. Талант и потенциал успешно защитившегося студента выдвигал его в число выпускников, которых оставляли при академии для преподавания. Подающий большие надежды молодой богослов интересовался не только вопросами, касавшимися истории, его пытливый ум внедрялся во все другие стороны науки, затрагивающие Церковь и ее жизнь. Отсюда и такой богатый спектр работ на различную тематику: «Религия и политика» (1907), «От академии до Афона» (1909), «Торжественные дни в Ростове Великом в память 200-летия со дня блаженной кончины святителя Димитрия Ростовского, чудотворца» (1909), «Христианство и социализм» (1910), «Ветхозаветные пророческие школы» (1908), «Основные начала ветхозаветного священства и пророчества» (1909) и т.д.

Глубокая церковность священномученика Илариона прослеживается в любом труде, вышедшем из-под его пера. «Все без исключения его произведения отличаются глубокой проникновенностью, адекватно донося до современного читателя то главное, чем жила его душа, – интуицию Церкви. Возвышенная простота личности В.А. Троицкого, сквозящая в его сочинениях, была названа епископом Феодором в речи при пострижении в качестве его основной черты. “Душа твоя, имущая печать высокой мудрости о Христовой истине, с любовью принимала в себя "простоту, яже о Христе"” – эти слова приложимы в полной мере к богословскому творчеству В.А. Троицкого»[19].

С окончанием Московской духовной академии началась подготовка Владимира Алексеевича к преподавательской деятельности. Заслуженный ординарный профессор по кафедре Священного Писания Нового Завета М.Д. Муретов отметил двух способных выпускников – священника Владимира Страхова и Владимира Алексеевича Троицкого, впоследствии оставив их на кафедре в качестве профессорских стипендиатов. Студенты, оставленные после окончания МДА профессорскими стипендиатами, получат 700 рублей, из которых 3% уйдут на счет пенсии[20].

В отличие от священника Владимира Страхова, который защитил кандидатскую диссертацию по Священному Писанию Нового Завета и чье зачисление на вторую кафедру не вызывало ни у кого из круга преподавателей-библеистов никаких сомнений, М.Д. Муретов аргументированно пояснил, почему решил взять на первую кафедру В.А. Троицкого, защищавшегося по теме, связанной с церковной историей: «Могу указать… Владимира Троицкого, профессорского стипендиата текущего академического года, хотя и не работавшего специально по Священному Писанию Нового Завета, но ставшего мне известным по прочитанной мною его кандидатской работе («История догмата о Церкви»), имеющей особый отдел, посвященный изложению учения Нового Завета о Церкви, – и показывающей в авторе серьезную как лингвистическую, так и методологическую подготовку к научному изучению и академическому преподаванию Священного Писания Нового Завета»[21].

И действительно, зачисление Владимира Троицкого именно на кафедру библеистики полностью оправдывается первой главой его кандидатского сочинения. Нельзя не отметить хорошо аргументированное изложение библейского богословия. Этим автор показывает, с одной стороны, хорошее знание Священного Писания, а с другой – его применение для достижения поставленных задач. Актуальность главы под названием «Новозаветное учение о Церкви» состоит в том, что в ней Владимир Алексеевич затрагивает вопросы, которые всегда будут насущны и важны для каждого христианина.

В ней необходимо выделить два основных тематических блока. В первой части автор посредством глубокого разбора текста Священного Писания Нового Завета пытается определить сущность Церкви. Свои рассуждения об онтологии Церкви Владимир Троицкий начинает с того, что Христос пришел не для славы, а для спасения погибшего человечества. Но как это сделать, если после грехопадения уже в самой природе коренятся страсти и грехи? Воплотившись, Господь, прежде всего, восстанавливает падшую человеческую природу, дает ей возможность исправиться и достичь Царства Небесного, утерянного после падения Адама и Евы. Эти непреложные истины, по слову Самого Господа, лежат в основании Церкви: «На сем камне Я создам Церковь Мою» (Мф. 16: 18). В соответствии с этим, Владимир Алексеевич дает определение Церкви как соединенного и возрожденного Господом общества людей. Другими словами, вера людей в то, что Христос есть воплотившийся Бог, Который дал силы бороться с грехом и диаволом, является тем камнем, на котором Господь создает Свою Церковь.

Во второй части первой главы кандидатского сочинения Владимир Троицкий раскрывает учение апостола Павла о Церкви как о Теле Христовом. Автор замечает, что апостол Павел своим учением о Церкви хочет показать, с одной стороны, естество Церкви, ее неразрывность с Господом, а с другой – продемонстрировать новый принцип жизни во Христе, где «нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол. 3: 11). Все члены Тела Христова должны руководствоваться любовью друг ко другу, и эта любовь объединяет и соединяет их в Господе.

Безусловно, для человека, посвящающего себя богословской науке, необходимы древние и новые языки, знание которых Владимир Алексеевич показал в своей работе. Ее уникальность заключалась в тонком понимании Церкви, совмещенном с грамотным употреблением научного эгзегезиса, а также в использовании изречений святых отцов (свт. Иоанна Златоуста, прп. Ефрема Сирина, блж. Феодорита Кирского и др.); он не основывал свои суждения на западной схоластике, что, безусловно, заинтересовало М.Д. Муретова. Помимо этого, Владимир Троицкий при помощи свидетельств из Священного Писания опровергает протестантскую теорию о первоначальной Церкви. Важно, что о фундаментальных основах автор пишет достаточно легким языком, позволяющим расширить круг читателей – от научных деятелей до простого народа.

Совет поддержал мнение заслуженного профессора М.Д. Муретова, составив указ о закреплении Владимира Троицкого на первой кафедре Священного Писания Нового Завета. Также совет предложил в течение года под руководством М.Д. Муретова подготовить юному богослову пробные лекции[22]. Так, 3 мая 1911 года Владимир Алексеевич прочитал две лекции: «Гностицизм и Церковь в отношении к Новому Завету» и «Сын Божий и Церковь» (Толкование на Мф. 16: 13–18). Тему первой лекции Владимир Троицкий выбрал сам, а вторую он получил по назначению совета академии: «Обе лекции, прочитанные профессорским стипендиатом Троицким, совет академии единогласно признал удовлетворительными, а лектора – достойным избрания на должность преподавателя академии по первой кафедре Священного Писания Нового Завета, имеющей освободиться с начала 1911–1912 учебного года»[23].

Параллельно с преподавательской деятельностью Владимир Алексеевич пишет научный труд на соискание степени магистра богословия. Несмотря на то, что кандидатское сочинение хотели опубликовать, Владимир Троицкий считал свою работу не совсем готовой для публикации. Он берется за магистерскую работу, которая, по сути, является сокращенной и доработанной (по убеждению самого В.А. Троицкого) кандидатской работой. Н.А. Кривошеева, биограф священномученика Илариона, так пишет о его научном сочинении: «Хотя ректор и считал кандидатскую работу готовой для напечатания, сам автор предъявлял к себе гораздо более высокие требования… Свою диссертацию он называет скромнее – “Очерки из истории догмата о Церкви”. Он не мог успокоиться, пока не отшлифовал до конца свой труд, который стал самым крупным бриллиантом в венце русской богословской мысли»[24]. Игумен Дамаскин (Орловский) описывает этот период жизни В.А. Троицкого следующими словами: «В свободные от преподавания часы Владимир Алексеевич писал магистерскую диссертацию на тему: “Очерки из истории догмата о Церкви”. Этой теме он придавал огромное значение, видя, что девятый член Символа веры стал камнем преткновения и соблазна для современных людей. Для него было существенно важно живое слово истины, душа его искала этого слова и насыщалась им; для него не существовало формального знания, богословие было для него прямо связано с жизнью, было тем, без чего невозможно обходиться ни одного часа»[25].

Работа строго соответствовала святоотеческому учению о Церкви. Ее содержание и изложение соответствует уровню богословской науке на Западе, различие состоит только в том, что магистерская диссертация (как и его кандидатское сочинение) писалась в строго православном духе. Митрополит Киевский Владимир (Сабодан) так высказывается об этой работе: «Исследование Троицкого выполнено на уровне современной ему западной богословской науки, но оно строго православно, церковно по своему направлению, отличается тщательностью и полнотой разработки исторического материала. Работа может служить энциклопедией по некоторым вопросам ранней церковной истории, каноники и экзегетики»[26]. Эту работу можно назвать запоздалым ответом православной богословской науки многочисленным западным богословским трудам, которые опережали отечественные в вопросах, освещенных Владимиром Троицким. Архимандрит Сильвестр и профессор Д.Ф. Касицин были давними предшественниками Владимира Троицкого, но их труды по причине бурного развития богословия на Западе быстро устарели. Данное же исследование можно именовать даром для Православной Церкви[27].

1 марта 1912 года Владимир Алексеевич просил ученый совет МДА принять его магистерскую работу на рассмотрение. Рецензентами по данной работе были назначены: сверхштатный заслуженный ординарный профессор по кафедре Священного Писания Нового Завета М.Д. Муретов и ординарный профессор по кафедре основного богословия, доктор богословия С.С. Глаголев[28]. Неофициальным рецензентом во время защиты магистерской работы стал лектор английского языка, кандидат богословия, священник Николай Преображенский[29].

С.С. Глаголев в своем отзыве писал об авторе как о человеке, прекрасно изучившем труды святых отцов и церковных писателей, излагавшем различные мнения, проявляющем при этом замечательный такт. Цитаты, применяющиеся автором, не изъяты из источников и литературы без смысла, но согласуются с контекстом, откуда они заимствованы. Притом С.С. Глаголев не видит в изложенном никакого осуждения. Автор лишь показывает свое видение, а читатель уже должен сам решить, соглашаться ли с ним.

Однако в работе всё же есть и недочеты, например, когда автор говорит об учении о Церкви, он утверждает, что для этого требовались еретики. Это «что-то вроде фихтевской философии», то есть для того, чтобы выразить «я», оно нуждается в «не-я»[30]. Одновременно рецензент отмечает: «Такие книги… не часто являются на Руси. Появление их есть праздник богословской науки»[31].

Рецензия М.Д. Муретова поразила своим объемом, составив 35 страниц. Профессор отмечает, что автор при написании работы не опирался на исследования западных богословов, а использовал именно святых отцов и писателей первых веков Церкви. Владимир Троицкий, по его убеждению, писал по «существу предмета», что всегда значительно труднее. Для этого надо определить существо и действенность Церкви во всех ее сферах жизнедеятельности, то есть необходимо быть специалистом по всем церковным дисциплинам[32]. Работы на эту тему, конечно, писались – и ректором КДА, профессором, епископом Сильвестром, и Е. Аквилановым, но труд Владимира Алексеевича превзошел их как содержанием, так и объемом[33]. Свое сочинение Владимир Алексеевич по заграничным примерам снабдил указателем «мест Священного Писания, имен, предметов и подробным, едва не постраничным, оглавлением, что весьма облегчает пользование ею и проверку ее», за что рецензент выразил личную признательность автору[34].

О замечаниях к данной магистерской работе профессор отозвался достаточно необычно: «Едва заметные и сами по себе, эти мелочи совсем теряются на общем фоне следующих, весьма крупных, достоинств книги»[35]. В заключении он добавляет: «И если бы от меня зависело, я без всяких колебаний признал бы диссертацию г. Троицкого вполне достойною степени не только магистерской, но и докторской»[36].


(Окончание следует)

[Дмитрий Н]

(Окончание)



_{Священномученик Иларион, архиепископ Верейский}


Итак, ученый совет Московской духовной академии принял решение ходатайствовать перед Святейшим Синодом о присуждении Владимиру Алексеевичу Троицкому звание магистра богословия, а также об утверждении его на должность доцента (по уставу академии, магистр богословия мог являться ее доцентом), что, конечно, он заслужил. В Святейший Синод было направлено 15 экземпляров магистерской работы[37]. Рецензировал ее известный архиерей того времени епископ Антоний (Храповицкий). Исследование, проделанное молодым научным деятелем, поразило владыку Антония, поэтому, не жалея комплементов, он назвал Владимира Алексеевича «восходящим светилом богословской науки в духе преданий Церкви»[38].

По прошествии многих лет, в то время, когда уже священномученика Илариона не было в живых, владыка Антоний вспоминал о его магистерской работе и о подробностях ее защиты: «Оппоненты хотя и расточали похвалы тогда еще совсем молодому автору, но кончили дело только тем, что заявили о сверхмагистерском, а прямо докторском достоинстве помянутой диссертации. Правда, автору была пока присуждена только магистерская степень, во-первых, потому, что дарование докторской степени помимо магистерской было бы явлением беспримерным, а во-вторых, потому, как чистосердечно признавались оппоненты, что они желали сохранить крепкое побуждение автору приняться за докторскую диссертацию в качестве отдельного труда»[39].

По решению Учебного комитета Святейшего Синода, кроме утверждения Владимира Алексеевича в звании магистра богословия и должности доцента ему присудили премию митрополита Макария в размере 289 рублей[40].

Надо подчеркнуть: работа Владимира Алексеевича всегда будет актуальна, так как она раскрывает самосознание Церкви. Она является выдающимся достижением в русской богословской науке, и по всем показателям, выражаясь словами митрополита Владимира (Сабодана), «занимает почетное место в ряду трудов русских богословов о Церкви. Это один из шедевров русской богословской классики»[41].

Вскоре В.А. Троицкий решает кардинально изменить свою жизнь. 3 марта 1913 года он подает прошение, в котором просит благословение ректора МДА епископа Феодора (Поздеевского) на пострижение его в монашество. Это не было чем-то внезапным или не совсем обдуманным поступком, так как еще с юности в нем проявлялись склонности больше к иноческому житию, нежели к мирскому. Устроение и расположение души молодого ученого к монашеству хорошо показывают слова, которые он говорит в работе «Христианства нет без Церкви»: «Эту церковную атмосферу, это дыхание церковное особенно ощущаешь в монастырях. Вот где убеждаешься в силе и действенности Божией благодати, живущей в Церкви! Дивишься и благодаришь Бога, когда видишь, что церковная жизнь действительно перерождает человека, делает его “новой тварью”. Здесь просвещается ум, создаются высокие, чистые взгляды, сердце умягчается любовью и радость нисходит на душу. Отступившие от Церкви, гордящиеся своим просвещением на самом деле несравненно ниже и грубее живущего церковной жизнью инока-простеца»[42]. Любовь к монастырям, пустынножительству, поездки по святым местам – все эти проявления свидетельствовали о его внутреннем мире. Он не так скоро принял это решение, потому что боялся остаться без науки, так как, став монахом, он уже не смог бы выбирать себе свободно церковное послушание. Игумен Дамаскин (Орловский) так пишет о его желании и одновременно боязни принять монашество: «Останавливало в решении принять иноческий постриг только одно: он знал, что, став монахом, не будет свободен в выборе церковного послушания и может быть определен на любую церковно-административную должность, к чему он не чувствовал в себе ни малейшего призвания. Иночества, молитвы, научных занятий – вот чего он жаждал для своей души. Но в выборе любого жизненного пути есть риск – найдя то, что желаешь, найти и то, чему противится душа»[43].

28 марта 1913 года в скиту Параклит Владимира Алексеевича постригли в монахи с именем Иларион. Ректор академии епископ Феодор, совершавший постриг, зная и видя беспокойство новопостриженного, обратился в день пострига с такими словами утешения и наставления: «Я знаю и не хочу скрывать сейчас, в чем твоя жертва Христу. Ты искушался и, быть может, теперь еще искушаешься любовью к той школе, которой ты служишь, и чувством опасаешься, как бы иночество не лишило тебя этой школы. Но что такое академия без Христа?! Это – пустое место и мертвый дом… Пустынники, отвергшие… мирскую ученость… по послушанию и любви, обогатили Церковь Христову и мир духовной мудростью и бесчисленными писаниями как бесценным сокровищем всякой духовной мудрости и богословской науки. И не мы только с тобой, но и целые поколения… будут полною чашею черпать оттуда богатство мудрости»[44].

Священномученик Иларион так говорил о своем постриге: «Я сам принял пострижение и думаю, что не придется еще в жизни пережить такой радости, какую я пережил 28 марта 1913 года. Эта радость у меня не прошла с окончанием обряда… Так всё ликовало в душе, так радостно было»[45].

11 апреля 1913 года монаха Илариона рукоположили во иеродиакона, а 2 июня того же года – в иеромонаха. В промежутке между этим его назначили на административную должность – инспектором Московской духовной академии[46]. То, чего он не хотел, произошло. Он всегда стремился быть служителем богословской науки, сопряженной с любовью к Церкви и ее богослужению. Троице-Сергиева Лавра, куда поступил Владимир Троицкий, представляла собой духовный центр России, в котором существовала и развивалась богословская наука. И действительно, личность священномученика Илариона состояла именно из этих двух компонентов. Н. Бонецкая, автор вступительной статьи к трехтомнику творений священномученика Илариона, отмечает: «В начале XX века Троице-Сергиева лавра и расположенная в ее стенах Московская духовная академия представляли собой совершенно уникальный феномен: здесь зарождалось невиданное доселе единство гуманитарной науки и религиозной жизни. Именно там расцвела целая плеяда выдающихся богословов, и в лаврской же атмосфере скрыты истоки религиозной философии XX века. Душа Владимира Троицкого была в этом месте воистину у себя дома: церковность в сочетании с наукой с детства виделась ему жизненным идеалом»[47]. Несмотря на тяжесть, возложенную на отца Илариона в связи с административным послушанием, он, как верный послушник Матери Церкви, принял послушание, вверенное ему, с кротостью и смирением, написав своим родственникам после этого события такие строки: «Роптать не ропщу, потому что монах – церковная вещь. Личной жизни у него нет – один. Куда поставят – берись и работай»[48].

5 июля 1913 года митрополитом Московским Макарием (Невским) отец Иларион возводится в сан архимандрита[49]. Советом МДА 5 ноября 1913 года архимандрит Иларион становится экстраординарным профессором[50], а 5 декабря утвержден Святейшим Синодом в качестве профессора МДА. В мае 1915 года архимандрита Илариона награждают орденом святой Анны второй степени[51]. У каждого ордена кроме определенного предназначения есть свой девиз. В данном случае он звучит так: «Любящим правду, благочестие и верность»[52]. И это, безусловно, созвучно с именем священномученика Илариона (Троицкого).

Перемены в стране 1917 года повлияли и на академию, где с ректорского поста был смещен епископ Феодор (Поздеевский). Вместо него временно исполнять обязанности было поручено архимандриту Илариону, в связи с чем он уже не мог выделять много времени науке и преподавательской деятельности. В новом учебном 1917–1918 году ректором избрали А.П. Орлова, а архимандрита Илариона – его помощником[53].

Следует упомянуть о Поместном Соборе, открывшемся 15 августа 1917 года торжественным богослужением в Успенском соборе. Его главным деянием стало избрание патриарха. Данный вопрос продолжительное время дискутировался и имел заметную остроту. Мнения расходились, но речь молодого архимандрита Илариона, произнесенная 23 октября 1917 года, многих убедила в необходимости восстановить патриаршество. Во время крестного хода после избрания патриарха Тихона отец Иларион не смог сдержать слез радости[54].

В скором времени академия переезжает в Москву. Архимандрит Иларион стал больше времени уделять преподаванию, чем раньше. Жил он у протоиерея Владимира Страхова, с которым был знаком еще со студенческой скамьи.

10 марта 1919 года за критику советской власти священномученика Илариона арестовали и посадили в тюрьму, где он пробыл три месяца[55]. Через 11 месяцев после освобождения в мае 1920 года Святейший Патриарх Тихон совершает хиротонию над архимандритом Иларионом, рукополагая его во епископа Верейского, викария Московской епархии. Перед этим нареченный епископ произносит речь, в которой благодарит Бога за все происшедшее в его жизни: «В сей наречения день благодарю Бога, глубиною мудрости человеколюбно вся о мне строившего и всегда полезная мне подававшего»[56]. Став епископом Верейским, священномученик Иларион назначается настоятелем Сретенского монастыря, при этом у него нет возможности жить там, так как представители богоборческой власти выселили оттуда монахов[57]. Вследствие этого владыка Иларион по-прежнему жил у своего коллеги по кафедре Нового Завета в МДА священника Владимира Страхова, чья квартира располагалась на Сретенке[58].

Через некоторое время владыку Илариона опять арестовали. Советские власти объяснили свой демарш так: кликуши подняли шум, связанный с изъятием Владимирской иконы Божией Матери из Третьяковской галереи на престольный праздник в Сретенский монастырь (к тому времени образ был конфискован у Церкви)[59]. Хотя обвинения звучали неубедительно, владыке Илариону пришлось около месяца провести в Бутырской тюрьме, а после суда его оправдали и освободили[60].

Но 22 марта 1922 года его опять арестовали за активную церковную деятельность. Понятно, что в таких условиях он уже не мог ни заниматься наукой, ни преподавать. На один год его отправляют в Архангельск, где он читает много книг, чего он не мог делать ранее по причине занятости. Сам владыка так говорит об этой ссылке: «Я очень доволен и рад тому, что живу здесь, главное – свободное время и книги… Но я не могу не страдать и не говорить горячо, видя и понимая страдания Русской Церкви»[61].

Отбыв срок, священномученик Иларион приехал в Москву 5 июля 1923 года. Так как во время его отсутствия в Сретенском монастыре совершали богослужения обновленцы, храм пришлось переосвятить. Через день за Божественной литургией патриарх Тихон возводит его в сан архиепископа[62].

Дух ревности за Церковь, окруженную со всех сторон врагами, не давал владыке заниматься спокойной деятельностью и находиться в стороне. Раскрывая преступления и замыслы обновленцев по отношению к Церкви, владыка Иларион тем самым подписывал себе приговор. Ночью с 15 на 16 ноября 1923 года его арестовали, а 7 декабря приговорили к трем годам заключения на Соловки за «распространение ложных слухов и агитацию против советской власти под религиозным флагом»[63].

После этого заключения его больше не выпускали на свободу. Правда, был, случай, когда его перевели в Ярославскую тюрьму[64] с целью убедить поддержать обновленцев, что, конечно, было напрасно: кроме своего несогласия присоединиться к раскольническому движению, он убеждал всех других держаться истинной Церкви[65]. Это была не единственная попытка переманить владыку Илариона на свою сторону, но всё было безуспешно. Недаром священномученика Илариона за непоколебимость в вере и ясный ум среди духовенства именовали – Великим[66].

Когда срок высокопреосвященнейшего подходил к концу, ОГПУ решило не отпускать такого ярого защитника Церкви на свободу, но отправить его на три года в Казахстан[67]. По дороге владыка заболел тифом, после чего он оказался в тюремной больнице Петрограда. Пребывая в больнице, он писал: «В субботу, 28 декабря, решается моя участь (кризис болезни), вряд ли переживу»[68]. Иеромонах Никандр, келейник митрополита Серафима (Чичагова), причастил владыку Илариона святых Христовых таин. В 4 часа утра 28 декабря 1929 года ревностный защитник Церкви Христовой скончался[69]. Его последними словами были: «Как хорошо! Теперь мы далеки от…»[70]. Митрополит Серафим забрал тело почившего архиерея. Чин отпевания в Воскресенском соборе Новодевичьего монастыря Петрограда совершал епископ Николай (Ярушевич) с прочим духовенством. Власти Советов не разрешили хоронить владыку торжественно. Поэтому митрополит Серафим (Чичагов), архиепископ Алексий (Симанский), епископы Амвросий (Либин) и Сергий (Зенкевич) молились во время чина отпевания в алтаре[71]. Людей пришло так много, что был заполнен не только храм, но весь двор монастыря и прилегающее кладбище (несколько тысяч человек присутствовало на похоронах). По причине запрета произносить надгробную речь митрополит Николай прочитал заповеди блаженства, но он это сделал так, что в храме плакали все, вспоминая об усопшем, который исполнил их своей святой жизнью, закончив ее мученической кончиной, как множество святых в первые века христианства.

Похоронили архиепископа Илариона на Новодевичьем кладбище недалеко от могилы родственников будущего патриарха, а тогда архиепископа Алексия (Симанского)[72].

В 1999 году мощи священномученика Илариона, кроме десницы, оставшейся в Новодевичьем монастыре, перенесли в Сретенский монастырь Москвы, где он почитался как местночтимый святой. В 2000 году с 13 по 16 августа состоялся Архиерейский Собор, где священномученика Илариона причислили к сонму новомучеников и исповедников Российских уже для общецерковного почитания[73].

Священномученик Иларион был выдающимся иерархом и деятелем Русской Православной Церкви. В XX веке в жизни Церкви он занимал одно из центральных мест, а если выражаться языком церковным, он был одним из столпов, на котором держалась Святая Церковь, прекрасным ученым и богословом, но жил он в то время, когда важнее других интересов было защитить и сохранить Церковь от разрушения и расколов, навязываемых богоборческой властью. Его любовь, жертвенность и послушание Церкви Божией всегда будут примером для верующих: «Величаем тя, святый священномучениче Иларионе, и чтим честная страдания твоя, яже за Христа претерпел еси»[74].


10 мая 2014 года


<sub>[1] Центральный исторический архив Москвы. Ф. 229. Оп. 4. Д. 4399. С. 2.

[2] Жизнеописание священномученика Илариона, архиепископа Верейского. СПб.: Издание Воскресенского Новодевичьего монастыря; Ковчег, 2004. С. 5.

[3] Жития новомучеников и исповедников Российских XX в. Московской епархии. Декабрь. Тверь, 2004. С. 69.

[4] Иоанн (Снычев), митрополит. Стояние в вере. Очерки церковной смуты. СПб., 1997. С. 236.

[5] Жития новомучеников и исповедников Российских XX в. Московской епархии. С. 100–101.

[6] Кривошеева Н.А. Блаженни непорочнии в путь ходящии. Жизнеописание архиепископа Илариона (Троицкого) // Москва. 1998. № 1. С. 211.

[7] Иларион (Троицкий), священномученик. Творения: В 3 т. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2004. Т. 3: Церковно-публицистические труды. С. 160.

[8] Журналы собрания совета Московской духовной академии. 1906. С. 207.

[9] Там же. С. 208.

[10] Там же. С. 214.

[11] Жизнеописание священномученика Илариона, архиепископа Верейского. С. 11.

[12] Там же.

[13] Жизнеописание священномученика и исповедника архиепископа Верейского Илариона (Троицкого) (1886–1929). СПб., 1997. С. 6.

[14] Кривошеева Н.А. Блаженни непорочнии в путь ходящии. С. 212.

[15] Иларион (Троицкий), священномученик. Творения. Т. 3. С. 136.

[16] Журналы собрания совета Московской духовной академии. 1910. С. 236.

[17] Там же. С. 234.

[18] Отчет. 1910–1911. С. 28–29.

[19] Иларион (Троицкий), священномученик. Творения. Т. 1. С. 15.

[20] Журналы собрания совета Московской духовной академии. 1910. С. 264.

[21] Там же. С. 402–403.

[22] Там же. С. 404–405.

[23] Журналы собрания совета Московской духовной академии. 1911. С. 131.

[24] Кривошеева Н.А. Блаженни непорочнии в путь ходящии. С. 214–215.

[25] Жития новомучеников и исповедников Российских XX в. Московской епархии. С. 77.

[26] Владимир (Сабодан), митрополит. Экклезиология в отечественном богословии. Киев: Изд-во УПЦ, 1997. С. 28.

[27] Там же.

[28] Журналы собрания совета Московской духовной академии. 1912. С. 107–108.

[29] Адрианов Г.В. Архиепископ Иларион (Троицкий) и его богословское наследие (опыт систематизации трудов и их оценки): курсовое сочинение СПбДА. СПб, 2000. С. 26.

[30] Журналы собрания совета Московской духовной академии. 1912. С. 581.

[31] Там же. С. 584.

[32] Там же. С. 585.

[33] Там же. С. 610.

[34] Там же. С. 601.

[35] Там же. С. 599.

[36] Там же. С. 602.

[37] Адрианов Г.В. Архиепископ Иларион (Троицкий) и его богословское наследие (опыт систематизации трудов и их оценки). С. 28.

[38] Кривошеева Н.А. Блаженни непорочнии в путь ходящии. С. 215.

[39] Адрианов Г.В. Архиепископ Иларион (Троицкий) и его богословское наследие (опыт систематизации трудов и их оценки). С. 28–29.

[40] Отчет. 1912–1913. С. 30.

[41] Владимир (Сабодан), митрополит. Экклезиология в отечественном богословии. С. 27.

[42] Иларион (Троицкий), священномученик. Творения. Т. 2. С. 233.

[43] Жития новомучеников и исповедников Российских XX в. Московской епархии. C. 81.

[44] Иларион (Троицкий), священномученик. Творения. Т. 1. С. 10.

[45] Жизнеописание священномученика Илариона, архиепископа Верейского. С. 15.

[46] Жития новомучеников и исповедников Российских XX в. Московской епархии. С. 83.

[47] Иларион (Троицкий), священномученик. Творения. Т. 1. С. 23.

[48] Жизнеописание священномученика Илариона, архиепископа Верейского. С. 17.

[49] Там же.

[50] Там же.

[51] Там же. С. 20.

[52] Шепелев Л.Е. Титулы, мундиры и ордена Российской империи. М., 2005. С. 367.

[53] Жизнеописание священномученика Илариона, архиепископа Верейского. С. 21–22.

[54] Волков С.А. Последние у Троицы: Воспоминания о Московской духовной академии (1917–1920). М.; СПб., 1995. С. 194.

[55] Жития новомучеников и исповедников Российских XX в. Московской епархии. С. 99–100.

[56] Там же. С. 100.

[57] Иларион (Троицкий), священномученик. Творения. Т. 1. С. 36–37.

[58] Священномученик Иларион, архиепископ Верейский // Московские епархиальные ведомости. 1999. № 5–6. С. 52.

[59] Там же.

[60] Жизнеописание священномученика Илариона, архиепископа Верейского. С. 29.

[61] Там же. С. 30.

[62] Голубцов С., протодиакон. Стратилаты академические. М., 1999. С. 78.

[63] Жизнеописание священномученика Илариона, архиепископа Верейского. С. 38–39.

[64] Иларион (Троицкий), священномученик. Творения. Т. 1. С. 44.

[65] Адрианов Г.В. Архиепископ Иларион (Троицкий) и его богословское наследие (опыт систематизации трудов и их оценки). С. 80.

[66] Иоанн (Снычев), митрополит. Стояние в вере. Очерки церковной смуты. С. 237.

[67] Жития новомучеников и исповедников Российских XX в. Московской епархии. С. 154.

[68] Там же.

[69] Иларион (Троицкий), священномученик. Творения. Т. 1. С. 46.

[70] Там же.

[71] Жизнеописание священномученика Илариона, архиепископа Верейского. С. 52.

[72] Иоанн (Снычев), митрополит. Стояние в вере. Очерки церковной смуты. С. 246.

[73] Жизнеописание священномученика Илариона, архиепископа Верейского. С. 55.

[74] Там же. С. 57.</sub>


http://www.pravoslavie.ru/sm/70571.htm

[Александр Васильевич]

О предках священномученика Илариона (Троицкого)


_{Священник Алексей Троицкий с детьми (слева направо): Владимиром, Алексием, Димитрием}

«Поминайте наставников ваших, которые проповедывали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их» (Евр. 13:7), — призывает нас Апостол. При более близком знакомстве с личностью того или иного святого у его почитателей рождается естественное желание узнать побольше не только о жизни и смерти угодника Божия, но и о той среде, в которой происходило формирование его характера, а также о предках, от которых он получил свои способности и душевные свойства. В этом смысле не является исключением и личность священномученика Илариона (Троицкого), архиепископа Верейского.

О предках владыки Илариона нам известно, что не позднее чем с конца XVII века они были церковно- и священнослужителями Христорождественской церкви с. Такмаково (позже — Токмаково) Каширского (с 1779 г. — Тульского) уезда. О самом же токмаковском приходе существуют упоминания с XVI века. «Деревянная Христорождественская церковь села, построенная князем Токмаковым Иваном Юрьевичем, описана в писцовой книге 1578-1579 гг. В 1793 г. помещицей Наталией Яснинской[1] был построен каменный храм»[2].

Диомид,
его сын дьячок Алексей Демидов,
внук диакон Григорий Алексеев,
правнук диакон Иван Григорьев

Предка сщмч. Илариона по мужской линии в седьмом поколении звали Диомидом, но, к сожалению, это почти все, что нам известно о нем. Можно лишь с большой степенью вероятности предположить, что он был причетником, поскольку духовное сословие в те времена было закрытым, а сын его Алексей Демидов (предпол. 1700-е[3] -?) согласно документам служил в токмаковской церкви дьячком[4].

Старший из трех сыновей дьячка Алексея Григорий (1731/32[5]-15 августа 1777[6]) стал уже диаконом в том же токмаковском приходе. Эти же сан и место унаследовал старший сын диакона Григория Иван (1752[7]/1755[8]-между 1811[9] и 1822[10]). Сын последнего Иван (1794/95[11] — не ранее 1840[12]), прадед священномученика Илариона, будучи четвертым сыном своих родителей, не удостоился священного сана, но должен был удовольствоваться чином церковнослужителя, причем на других приходах. Иван Иванов в поисках места причетника вынужден был оставить свою малую родину, и поиск этот не сразу увенчался успехом.

Пономарь Иван Иванович Рождественский

Иван Иванович в отличие от своих предков уже носил фамилию, полученную им в семинарии. В документах 1812 года он упоминается как «руской[13] школы ученик Иван Рождественский Тульской округи села Такмакова Диакона Ивана Григорьева сын»[14].

В характеристике, данной 9 июля 1812 года ректором Тульской духовной семинарии архимандритом Киприаном отмечается, что «ученик Иван Рождественский <...> поступил в Семинарию 1808го года, Октября 18го дня, обучался в оной российскому рукописанию, краткому катихизису, краткой священной истории и первой части арифметики; А ныне обучается чтению по гражданским и церковным, простому нотному церковному уставу с нехудым успехом, поведения он порядочнаго, дел донего по Семинарскому Правлению не значится»[15].

Первый из двух перечисленных предметов принадлежал к уровню приходского, а второй — уездного училищ, но оба типа училищ в те времена являлись отделениями семинарии. Поэтому не стоит считать ошибкой данные «Ревизской сказки <...> села Такмакова» за 1811 г., где отмечается, что сын диакона Ивана Григорьева Иван, имея от роду 11 лет, «обучается в Тульской Семинарии»[16].

Учеба в семинарии многим давалась непросто. Обширность программы затруднялась в высших отделениях еще и тем, что богословские, философские и словесные дисциплины преподавались на латинском языке. Финансирование семинарии было как правило скудным, что, естественно, не прибавляло учащимся мотивации к прохождению полного курса. «Поскольку условия жизни в семинарии были очень трудными, ее оканчивали далеко не все. Многие старались, пройдя несколько классов, устроиться на должность причетника»[17]. Среди искателей дьячковского или пономарского места оказался и Иван Рождественский.

Как бы в противоположность более чем вековому пребыванию своих предков в одном месте Иван Иванович в течение шести лет меняет несколько приходов. С 1812 по 1818 гг. он исполнял должности дьячка и пономаря в тульских селах Дураково — «Ушаково тож»[18] Каширского уезда, Архангельское — «Стародубки тож» Тульского уезда и в селе того же уезда Банино[19]. А 27 марта 1818 года он был переведен на должность пономаря к Спасской церкви[20] села Квашнино Тульского уезда[21], где и остался.

Должности пономаря и дьячка различались следующим образом: «Дьячок преимущественно занимался церковным чтением и пением, пономарь прислуживал: зажигал свечи, готовил кадило, звонил на колокольне. Со второй половины XIX века дьячков и пономарей заменили псаломщики»[22].

Священник Петр Иванович Троицкий

Из троих детей Ивана Ивановича, родившихся в Квашнино, дед священномученика Илариона Петр Иванович (пер. пол. января 1820[23] — 8 июня 1892[24]) был старшим.

В те времена с фамилиями зачастую обращались достаточно свободно, и распространенной была ситуация (по крайней мере, в священнической среде), когда родители и дети носили разные фамилии. Обыкновенно, фамилии меняли во время учебы молодого человека в семинарии. В выборе фамилии семинарское начальство могло руководство нравственными качествами семинариста (Смирнов, Тихомиров, Мягков), успехами в учебе (Любомудров, Добромыслов, Простосердов, Славолюбов, Ветринский). Основу фамилии также могли составлять географические термины (Уфимцев, Новгородцев, Шавельский), названия животных (Львов, Лебедев, Соколов), русские слова, переведенные на греческий язык (Ансеров вместо Гусев, Касторский вместо Бобров, Алекторов вместо Петухов). Были и другие принципы выбора фамилий для будущих священно— и церковнослужителей. Но одним из наиболее распространенных был принцип присвоения фамилии по храму, к приходу которого имел отношение семинарист. Отсюда многочисленные Успенские, Введенские, Архангельские, Никольские и т. п.

Нам известно, что в 1840 году в селе Квашнино был построен и освящен[25] новый каменный храм во имя Святой Живоначальной Троицы[26]. Этот храм заменил прежнюю деревянную «церковь Спаса Нерукотвореннаго Образа»[27]. По этой причине Петр Иванович, учившийся в это время в 1 классе высшего отделения Тульской Духовной Семинарии, получил фамилию Троицкий[28]. Если бы не это обстоятельство, то и его прославленный внук мог бы оказаться не Троицким, а по фамилии прадеда — Рождественским или по месту его же служения Спасским, как, к примеру, дьячок квашнинской церкви Анастасий Иванович Спасский.[29]

Петр Иванович Троицкий окончил семинарию в 1842 году по 1 разряду. Выпускники семинарий делились на три разряда. Подавляющее большинство покидали семинарские стены со вторым разрядом. Третьеразрядники встречались редко: это были учащиеся, слабо успевающие в учебе, порой на грани исключения. Перворазрядниками были редкие отличники, несколько человек на курсе, которые имели право преимущественного распределения на лучшие приходы. Несмотря на это, Петр Иванович «по окончании курса вскоре не мог поступить во священника за неимением вакантных мест»[30]. Если быть точнее, то между окончанием семинарии и священнической хиротонией Петра Троицкого прошло более четырех лет. Ситуация эта вполне объяснима, поскольку именно в 1842-46 гг. на фоне значительного увеличения числа выпускников семинарий в России произошло существенное сокращение не только приходов, но и штатных мест[31].

В конце концов место было найдено и Петр Иванович 21 ноября 1846 г.[32] принял посвящение в сан священника к Благовещенской церкви села Липицы Каширского уезда Тульской губернии.

Жена о. Петра Марья Григорьевна (1829-?)[33], бабушка будущего архиепископа Илариона, была дочерью местного священника Григория Александровича Ляпидевского. Вдова его Марья Романовна жила «в доме и на пропитании зятя своего священника 1го штата Петра Троицкого по обязательству»[34]. Это означает, что ко времени рукоположения Петра Ивановича о. Григорий Ляпидевский скончался, не имея сыновей, способных заместить его в священнослужении. Поэтому по устоявшейся практике того времени Петр Троицкий взял супругу, что называется, «с местом», приняв на себя обязательства по обеспечению тещи.

По данным Клировых ведомостей села Липицы за 1880 год видно, что дедушка владыки Илариона был деятельным и добросовестным священником. О. Петр кроме священнического нес и ряд дополнительных служений: духовный депутат, наблюдатель приходских школ, духовник благочиния, помощник благочинного, цензор проповедей и катихизических поучений, законоучитель, председатель церковно-приходского попечительства. Из государственных наград он имел наперсный бронзовый крест в память Крымской войны 1853-1856 годов[35]. В сентябре 1885 г. он по собственному прошению уволен за штат[36], но и будучи за штатом продолжал исполнять должности духовника и цензора[37].

По характеру и разносторонней деятельности о. Петр несколько напоминает свт. Иннокентия (Вениаминова), просветителя Америки. Например, известно, что он обладал довольно обширными знаниями в медицине, сам собирал лекарственные травы, делал из них препараты и лечил не только местный народ, но и тех, кто прибегал к нему за помощью из других районов: «Местные жители постоянно обращались к нему в болезнях своих за помощью; всех принимал, давал совет и многим безмездно давал лекарства. Излечением некоторых болезней особенно славился; почему обращались к нему издалека»[38].

Петр Иванович кроме того, что сам совершал все обычные деревенские работы по сельскому хозяйству, был знающим и успешным садоводом, в чем следовал местной традиции. Как он отмечал при описании Липиц, «садоводство, кажется, издавна здесь было любимым занятием». Кроме сада он имел питомник (рассадник) для разведения деревьев, который назывался «школой», «из которого высадками снабжал и других»[39].

При этом о. Петр не только живо интересовался вопросами философии, богословия и церковной жизни вообще, но и поддерживал этот интерес в окружающих: «Он не довольствовался богатой библиотекой Высокопреосвященнейшего митрополита Исидора, основанной им на родине для окружного духовенства, откуда брал книги <...> непрерывно, а следил и за современною духовною литературою: “Вера и Разум”, “Православное Обозрение”, “Душеполезное Чтение”, “Братское Слово” были любимыми его журналами. Статью журнала, замечательную в каком-либо отношении, или выдающуюся проповедь <...> любил прочесть и посетителю — своему собрату. Мало того, почивший выписывал отдельные издания по богословской литературе, отмеченные духовной критикой. В то же время следил и за современною жизнью по газетам. Убеждал нас, своих соседей, выписать тот или другой журнал, чтобы потом меняться друг с другом»[40].

О. Петр, заботясь о нравственном состоянии вверенных его попечению прихожан, «нередко произносил поучения», что в те времена на селе было явлением нечастым. Поучения свои он облекал во вполне литературную, доступную для понимания слушателей форму: «Хотя по скромности своей и не печатал их, но они отличались плавностию речи, назидательностию и одушевлением»[41].

Для иллюстрации литературного стиля о. Петра Троицкого приведем отрывок из принадлежащего его перу этнографического описания жителей села Липицы, их жизни и нравов: «Здешний народ довольно свеж, росл и силён, особенно ямщики, занимающиеся извозом. Жаль, что в нынешнее время здесь стали день ото дня более заниматься ткачеством: сидячий образ жизни заметно вредит здоровью и портит свежесть лица. Ткачеством занимаются преимущественно женщины и девушки. Земледелие, кажется, потому только составляет занятие здешних жителей, что оно необходимо для сельского быта; но им занимаются без особенной охоты и, кажется, не с большим удовольствием. Крестьянин, возделав одну пашню, редко перейдёт на другую, хотя бы и время и силы ему позволяли, но отправляется домой на отдых. Совсем другое дело, когда он едет на тройке: на это он и ловок, и проворен, и силён, и отважен»[42].

Впрочем, о. Петр заботился о своей пастве не только путем просветительской деятельности, но и прежде всего сам являя собой пример для подражания: «П. И. был образцом для своих пасомых и по жизни. Вел жизнь строго умеренную и воздержную. Находясь всегда в трудах, тщательно исполнял свои служебные обязанности. От всех, кто знал его, пользовался любовию и уважением»[43]. «Прихожане сохранили память о нем как о человеке необыкновенном. Когда он умирал, все жители села пришли проститься с ним и получить от него последнее благословение»[44]. По всей видимости, многие добрые качества о. Петра передались и младшему из его пяти сыновей Алексею.

Священник Алексей Петрович Троицкий


_{Священник Алексей Троицкий с женой и сыновьями Димитрием и Владимиром (справа)}

Алексей Петрович Троицкий (17 февраля 1863[45] — 25 февраля 1917[46]) окончил Тульскую духовную семинарию в июне 1884 года, а 19 января 1886 был рукоположен в священники села Липицы[47]. Он являлся инициатором создания двух церковно-приходских школ и исполнял должности учителя в земском училище, «законоучителя в <…> Одноклассном М.[инистерства] Н.[ародного] П.[росвещения] училище», заведующего и законоучителя нескольких школ[48], уездного наблюдателя церковных школ, следователя по первому и второму Каширским Округам, члена Каширского уездного отделения тульского епархиального училищного совета[49]. В 1896 г. о. Алексий был награжден серебряной медалью «в память Императора Александра III»[50], в последующие годы — бронзовой медалью за народную перепись (1897), серебряной медалью в память 25-летия церковных школ (1909), нагрудным знаком и светлобронзовой медалью в память 300-летия Дома Романовых (1913)[51].

По воспоминаниям современников, «отец Алексий <…> был очень любим и чтим прихожанами и сам был крайне привлекательным человеком. Высокого роста, дородный, с длинными русыми волосами, всегда оживленный и красноречивый...»[52]

Дополнить его портрет мы можем по некоторым косвенным источникам. «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты», — гласит народная мудрость. В дневниках тульского протоиерея Капитона Виноградова мы часто встречаем имена членов семьи о. Алексия Троицкого. О. Капитон с 1887 по 1899 г. служил в селе Спас-Тешилово, располагавшемся в пяти с небольшим километрах от Липиц, и с тех пор их семьи поддерживали дружеские отношения, которые не прервались с переходом о. Капитона в Александро-Невский храм г. Тулы. «Общение наших семей было частое и очень дружественное»[53], — вспоминал сын о. Капитона Виктор. Они ездили друг к другу в гости, переписывались, отмечали праздники и памятные даты, присутствовали на крещении детей. Со временем эта дружба естественным образом переросла в кумовство. Нам известны по крайней мере два таких случая. О. Петр Троицкий в 1888 г. совершил крещение и стал восприемником сына о. Капитона Виктора, а о. Алексий Петрович в 1898 г. также крестил и воспринял от святой купели дочь Виноградовых Марию[54].

Некоторые дневниковые записи прот. Капитона Виноградова по общему настроению и тону напоминают дневники праведного Иоанна Кронштадского: «После исповеди как легко-усладительно совершается служение. В четверг после утрени исповедывался. Иерею надлежит первее всех самому исповедываться, чтобы потом испов-[едыва]ть других. Как разрешить других связанному? Какое обличение и наставление можно преподать от сердца, отягченного греховностию! Опыт показал, что при чистоте совести научение льется благодатною рекою и внушительно для слушающего. А то и от слова Божия говоришь, но недейственно. О, как бы всесильно было слово иерея, его молитва и дела, если бы он сам с благоговейным настроением и сердечным умилением, и горением любви приступал и совершал Бож.[ественную] Литургию. Мы тяготимся тем, в чем наша сила, честь и слава. Быть приближенным архиерея почитаем за счастие, а Архиерея, прошедшего небеса, божественную трапезу, обожествляющую нас, почитать бременем: не крайнее ли лишение себя “возблагодати”, неведомой и ангелами! Не оттого ли безплодно и пастырское наше служение!»[55]

Покаяние, чувство собственного недостоинства и упование на Божественную помощь красной нитью проходят через многолетние записи: «Был после ранней у о. духовного прот. Василия Пав. Боженова. Глубокое сознание совей греховности – да будет началом новой жизни! Доселе все не исправился! Боже, сохрани прочее время жизни для благоугождения Тебе»[56]. Получив на 27 году служения наперсный крест, о. Капитон пишет: «Благодарение Богу и слава! Не по заслугам»[57].

Те же чувства остаются неизменными и с наступлением старости: «День моего ангела. Уже минуло 60 лет. Увы мне! Ничего доброго в жизни своей доселе не укрепил. Остаюсь доселе игралищем страстей. Не положил еще начала благочестию. На Тя, Господи, уповаю, спаси мя!»[58]

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Даже архиерейские благословение и присутствие при участии в некоторых несвоевременных мероприятиях не заглушают укоров его совести: «… был в дворянском собрании на лекции Попечит.[ельского] округа “Жизнь доисторического человека”, при чем были исполнены музыкальные пьесы и хоровые – от всех учебных заведений. Посетили собрание оба архиерея. Но потом осудил себя: быть во время св. Четыредесятницы на веселой музыке и пении нашему брату позорно. Так изменились наши нравы!»[59]

При тесных дружеских отношениях священников Капитона Виноградова и Алексия Троицкого естественно предположить, что подобного рода благочестивые мысли и настроения были близки и о. Алексию. Поэтому не выглядит случайным, что священство для его детей стало осознанным выбором, а не вынужденной мерой, обусловленной сословной принадлежностью. Видимо, исходя из опыта своей семьи, на Поместном соборе 1917-18 г. архим. Иларион говорил о том, «что пастыри Церкви и детей своих готовили к дорогому для них пастырству»[60].

Судьбы Алексея Петровича, его отца Петра Ивановича и его деда Ивана Ивановича объединяло одно печальное жизненное обстоятельство — все они рано овдовели.

Так, Алексей Петрович остался без супруги уже в 35 лет. «Первое горе этой семьи осталось в памяти своей неожиданной великой скорбью — матушка Варвара Васильевна, совсем еще молодая, цветущая, живая женщина — трагически скончалась, утонув, купаясь в Оке, оставив пять сирот»[61]. Произошло это в 1898 году[62]. Варваре Васильевне было 32 года[63]. Володе шел тогда 12 год, а его младшей сестренке Ольге было немногим больше года.

«Отец Алексий мужественно нес свой крест»[64]. С этого времени в заботе об оставшихся без матери детях о. Алексию стала помогать незамужняя сестра покойной Надежда Васильевна, преподавательница церковно-приходской школы.

В истории рода сщмч. Илариона можно заметить постепенный иерархический рост. Диомид и Алексий Диомидович — дьячки, Григорий Алексеевич и Иван Григорьевич — уже дьякона, Иван Иванович Рождественский — дьячок, на что, впрочем, не в малой степени повлиял тот факт, что в семье он был четвертым сыном и не мог наследовать отцовских места и сана, достававшихся по обычаю старшему сыну. Тем не менее, сын и внук Ивана Ивановича Петр Иванович и Алексей Петрович Троцкие — уже священники, а из троих сыновей Алексея Петровича один (Алексей) стал священником, а двое других (Иларион и Даниил, в миру Владимир и Димитрий) — архиереями. Все трое были исповедниками и до конца дней сохранили православную веру и верность Матери-Церкви.

Знакомясь с жизнью предков священномученика Илариона (Троицкого), хочется воскликнуть с царем и пророком Давидом: «Се тако благословится человек бояйся Господа» (Пс. 127:5).

Андрей и Анастасия Горбачевы

_______________________

<sub>[1] Ошибочное прочтение фамилии в документе. Правильно — Яминская (ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 17 Д. 1002. Л. 524 об.)

[2] Зайцев А.Г. Краткая история селений Тульского уезда. - Тула, 2015. - С. 55.

[3]   ГАУ ТО Ф. 1770 Оп. 2 Д. 2131 Л. 12.

[4] ГАУ ТО Ф. 1770 Оп. 2 Д. 2131. Л. 12.

[5]     ГАУ ТО Ф. 1770 Оп. 2 Д. 2131 Л. 13; Ф. 1770 Оп. 2 Д. 2325 Л. 13.

[6]   ГАУ ТО Ф. 1770 Оп. 2 Д. 2325 Л. 18.

[7] ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 18 Д. 611 Л. 24.

[8] ГАУ ТО Ф. 1770 Оп. 2 Д. 2325 Л. 12 об.

[9] ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 18 Д. 550 Л. 8.

[10] ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 3 Д. 1143 Л. 5-5 об.

[11] ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 17 Д. 940. Л. 335 об.; Ф. 3 Оп. 2 Д. 1763 Л. 4.

[12]   ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 17 Д. 940 Л. 335 об.

[13] Здесь и далее в цитатах сохранена орфография документа.

[14] ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 18 Д. 698. Л. 2 об.

[15] Там же.

[16] ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 18 Д. 611. Л. 24.

[17] Дулов А.В., Санников А.П. Православная Церковь в 1805-1860 годах: Духовное образование // Дулов А.В., Санников А.П. Православная Церковь в Восточной Сибири в XVII – нач. ХХ веков. Монография. - Иркутск, 2006. //http://mion.isu.ru/filearchive/mion_publcations/church/ - дата обращения 05.05.2016.

[18] Второе название села.

[19]     Ведомость о Церкви Святыя и Живоначальныя Троицы Тульскаго уезда села Квашнина за 1840-й год// «Клировая ведомость церквей Тульского уезда» [1840]. ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 17 Д. 940. - Л. 335 об.

[20] Тульский синодик (1558-2009)/ Авторы-сост.: Георгиевская Т.В., Петрова М.В. - Тула: АСТРА-ПРИНТ, 2010. - С. 241.

[21] Ведомость о Церкви Святыя и Живоначальныя Троицы Тульскаго уезда села Квашнина за 1840-й год// «Клировая ведомость церквей Тульского уезда» [1840]. ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 17 Д. 940. - Л. 335 об.

[22] Михайлов Борис, свящ. Церковь Рождества Иоанна Предтечи на Пресне. // http://archi.ru/lib/publication.html?id=1850569627&fl=5&sl=1- дата обращения 05.05.2016.

[23] Точной даты рождения свящ. Петра Троицкого установить документально не удалось. Предлагаемая дата выведена из следующих рассуждений. Во всех просмотренных нами Клировых ведомостях указывается лишь возраст Петра Ивановича. Например, в Клировых за 1862 г. - 43 года, за 1876 г. - 57 лет. То есть получается, что о. Петр родился в 1819 г. Однако, в просмотренной нами «Тетради, данной из Тульской Духовной Консистории Тульской округи села Квашнина Спасской священнику Иоанну Вослинскому с диаконом и причетники для записи сего 1819-го Года Генваря с 1го числа до будущаго 1820-го Года Генваря по 1е число тое церкви приходских людей раждаемых, бракосочетаемых и умерших» (ГАУ ТО. Ф. 3 Оп. 15 Д. 1183) его отец, дьячок Иван Иванов (Рождественский), упоминается как член причта, но о рождении самого Петра Ивановича записи нет. Следовательно, о. Петр родился не в 1819 году. Известно, что Клировые ведомости подавались духовенством не позднее первой половины января следующего за отчетным года. Если о. Петр (согласно метрике) родился не в 1819 г., то можно предположить, что он мог родиться только в первой половине января 1820 г. Проверить эту дату документально оказалось не возможным, т. к. метрические книги с. Квашнино Тульского уезда за 1820 г. в ГАУ ТО отсутствуют.

[24] Тульские Епархиальные Ведомости. 1892, № 18, прибавление, с. 163.

[25] Приходы и церкви Тульской епархии: извлечение из церковно-приходских летописей/ Изд. 2-е, испр. и доп. [Автор-составитель П.И. Малицкий]. // Тула: Пересвет, 2010. С. 364.

[26]   ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 17 Д. 940 Л. 333.

[27] ГАУ ТО Ф. 3   Оп. 2 Д. 4533. Л. 1а.

[28] Там же, л. 335 об.

[29]     Там же, лл. 334 об., 42 об.

[30] К.[апитон] В-[иноградо]в, [свящ.] Священник Петр Иванович Троицкий. (Некролог)// Тульские Епархиальные Ведомости. 1892, № 18, прибавление, с. 163.

[31] Смолич И.К. История Русской Церкви: 1700-1917. - М.: Изд-во Спасо-Преображенского Валаамского мон-ря. - Ч. 1, 1996. - С. 325.

[32] ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 17 Д. 587 Л. 75 об.

[33] Там же.

[34] Там же, л. 78 об

[35] ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 17 Д. 603 Л. 42 об.-43.

[36] Тульские Епархиальные Ведомости, 1885, № 19. - С. 336.

[37] ГАУ ТО. Ф 3. Оп. 17. Д. 614. Л. 49.

[38] Священник Петр Иванович Троицкий (Некролог)// Тульские епархиальные ведомости, 1892, № 18 (прибавление). - С. 164-165.

[39] Там же, с. 164.

[40] Там же.

[41] Там же.

[42] Село Липицы и его окрестности, Тульской губернии, Коширскаго уезда. Священника П. Троицкого. (Написано в декабре месяце 1849 года)// Вестник императорского русского географического общества, издаваемый под редакциею Секретаря общества В.А. Милютина год 1853. - Ч. 7: Отд. III: Этнографические материалы. - С. 82.

[43] Священник Петр Иванович Троицкий (Некролог)// Тульские епархиальные ведомости, 1892, № 18 (прибавление). - С. 165.

[44] Дамаскин (Орловский), игумен Иларион (Троицкий), архиепископ Верейский, викарий Московской епархии// Он же. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия: Жизнеописания и материалы к ним. // Тверь: Булат. - Кн. 4, 2005. - С. 379.

[45] ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 17 Д. 623 Л. 172 об.

[46] Тульские епархиальные ведомости, 1917, № 13-14, 1-8 апреля. - С. 84.

[47] ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 17 Д. 623 Л. 172 об.

[48] Там же.

[49]   ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 17 Д. 640 Л. 213.

[50] ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 17 Д. 623 Л. 173 об.

[51] ГАУ ТО Ф. 3 Оп. 17 Д. 640 Л. 213 об.

[52] Воспоминания В. К. [Виноградов, Виктор Капитонович]/ Публикация, вступ. статья и примечания Н. А. Кривошеевой// Вестник ПСТГУ II: История. История Русской Православной Церкви. 2010. Вып. II:1 (34). - С. 122.

[53] Там же.

[54] Виноградов, Капитон, прот. Семейная хроника. - Рукопись. - Архив храма в честь св. блгв. кн. Александра Невского г. Тулы

[55] Виноградов, Капитон, прот. Дневник. 1901 г. 18 февраля. - Рукопись - Архив храма в честь св. блгв. кн. Александра Невского г. Тулы

[56] Там же. 1912 г. 3 августа.

[57] Там же. 1906 г. 14 мая.

[58] Там же. 1913 г. 7 марта.

[59] Там же. 26 марта.

[60] Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг.// Деяния 118-136. – М.: ГАРФ, Новоспасский мон-рь. – Т. 9. – 2000. – С. 119.

[61] Воспоминания В. К. [Виноградов, Виктор Капитонович]/ Публикация, вступ. статья и примечания Н. А. Кривошеевой// Вестник ПСТГУ II: История. История Русской Православной Церкви. 2010. Вып. II:1 (34). - С. 122.

[62] Там же, с. 125, сноска 3.

[63] Никитский В.А. Родные люди и родные места священномученика Илариона// Засечный рубеж, газета, 2004, май, № 18. – С. 7

[64] Воспоминания В. К. [Виноградов, Виктор Капитонович]/ Публикация, вступ. статья и примечания Н. А. Кривошеевой// Вестник ПСТГУ II: История. История Русской Православной Церкви. 2010. Вып. II:1 (34). - С. 122.</sub>

http://www.pravoslavie.ru/93189.html

[Александр Васильевич]

«Служение святителя Илариона – жертвенное»

Беседа со священником Димитрием Сафоновым

 28 декабря – день памяти священномученика Илариона, архиепископа Верейского. О его подвижническом служении в годы советской власти мы беседуем с кандидатом исторических наук, доцентом Сретенской духовной семинарии, священником Димитрием Сафоновым.

См.видео по нижеприведённой ссылке:

https://www.youtube.com/watch?v=mtmiUeBXqfg

– Отец Димитрий, вы занимались изучением церковного служения священномученика Илариона. Расскажите, пожалуйста, об основных этапах жития святителя.

– Здравствуйте, Дмитрий, здравствуйте, уважаемые наши зрители!

Святитель Иларион родился в 1886 году в семье священнослужителя. Его отец был священником. Его братья стали: один – епископом, другой – священником. И с детства будущий святитель имел церковное воспитание.

    Он говорил, что христианство – это религия радости, любви к Богу. И этому учил студентов академии

Поступил в Московскую духовную академию, и все отмечали, что за многие годы существования Московской духовной академии это был наилучший студент при поступлении и лучший выпускник, настолько яркие способности он проявил уже будучи студентом. Причем способности у него были очень разносторонние: он проявил себя и как богослов, написав ряд догматических сочинений, и как историк Церкви, и был экстраординарным профессором по кафедре Нового Завета. Так что свою жизнь до 1913 года – года пострига, принятия священства – священномученик Иларион посвятил науке. При этом он был человеком удивительно радостным, удивительно духовным. Он всегда говорил, что христианство – это религия любви, религия радости, любви к Богу. И этому он учил студентов, будучи инспектором духовной академии, – это многие запомнили.

В 1913 году он стал иеромонахом и сразу же через несколько месяцев был посвящен в высокий сан архимандрита, некоторое время исполнял обязанности ректора академии, был профессором по кафедре Нового Завета и инспектором до момента, когда грянула революция и когда академия начала постепенно угасать. Закрыта она была уже в 1921 году. До последних дней существования академии в Сергиевом Посаде он продолжал служение, и даже кода занятия были перенесены в Москву, он, пока позволяли силы и возможности, вел работу в академии.

– А каким было его служение как наместника Сретенского монастыря?

– Святитель Иларион был настоятелем Сретенского монастыря – тогда монастырь не был ставропигиальным, – и это послушание он получил от патриарха Тихона одновременно с епископской хиротонией в 1920 году. Обитель, находившаяся в центре Москвы, уже тогда была частично закрыта: административные помещения монастыря советская власть изъяла, братия значительно поредела. В этих сложных условиях епископ Иларион возглавил монастырь и стал примером для братии. Как вспоминает один из московских бытописателей Окунев, посетивший летом 1920 года богослужение в Сретенском монастыре, святитель Иларион, в одном подряснике, без епископских облачений, пел на клиросе, читал канон всенощного бдения. Причем всех, кто присутствовал, поражала искренность его молитвы. Он действительно был примером молитвенности и человеком, который хорошо знал и любил богослужение.  

Будучи настоятелем монастыря, он много заботился о братии, ходатайствовал перед властью о сохранении обители. А в 1923 году, сразу после освобождения из ссылки в Архангельскую область, он заново освятил главный собор обители, потому что с 1922 по 1923 год здесь проходили служения обновленцев во главе с епископом Антонином (Грановским), запрещенным в служении. Обновленцы, как известно, исказили богослужение, перенесли алтарь в центр храма, изменили порядок совершения служб, Литургию. Для святителя Илариона всё это было скверной, после которой необходимо заново великим чином освящать храм, что он и сделал 5 июля 1923 года.

 

– Священномученик Иларион был ближайшим помощником патриарха Тихона.

– Действительно, святитель Иларион был правой рукой патриарха Тихона в определенный период его служения, потому что для святителя Тихона было очень важно иметь надежных, проверенных помощников. Таковым был святитель Иларион. Особенно ценным для патриарха Тихона было его служение как фактического возглавителя Московской епархии. Святитель Иларион в 1921–1922 годах, будучи архиепископом Верейским, руководил жизнью московских приходов, принимал священнослужителей, много ездил, как он сам пишет: «бывают концы и по многу верст». Он посещал областные города, особенно в 1922 году, до момента ареста – 22 марта 1922 года он был арестован, некоторое время находился в Москве в заключении, затем отправлен в ссылку в Архангельскую область, где пребывал до конца июня 1923 года.

    Он добился того, что за короткий период – за два летних месяца 1923 года – обновленцы были изгнаны почти из всех храмов, фактически потеряли Москву

Освободившись и сразу направившись сюда, в Сретенский монастырь, – это краткий период, всего четыре месяца, – он стал лидером борьбы против обновленчества в Москве. Причем роль святителя Илариона была непростой. Для власти он должен был быть примером лояльности. То, что он говорил властям, то, что он писал, выражало его лояльность к ним. Они воспринимали его некоторое время как человека, которому можно доверять, с которым можно договариваться. И поэтому, использовав эту возможность, святитель Иларион добился того, что за короткий период – за два летних месяца 1923 года – обновленцы были изгнаны, фактически потеряли Москву. До выхода патриарха Тихона из заключения они обладали большинством храмов в Москве. Они за два месяца буквально лишились всех московских приходов, потому что народ и сами рядовые священники не захотели их видеть. Святитель Иларион ежедневно вел прием, ежедневно совершал объезды храмов, совершал богослужения. Причем он свою роль никогда не выпячивал, всегда был в тени патриарха и выполнял такую, я бы сказал, «черновую» работу. Он был действительно смиренным человеком. Он считал себя человеком, который несет вот такое тяжелое послушание повседневное. И ведя прием духовенства, убеждая духовенство перейти в патриаршую Церковь, беря на себя такую роль, он заведомо знал, что он обречен – за это.



Он был человеком, который взял на себя всю тяжелую работу. И эта работа и привела его собственно к Соловкам, а затем к ранней гибели. Но святитель Иларион сознательно это делал. Он понимал, что он должен это сделать. И власть, опомнившись в ноябре 1923 года, теперь воспринимала его уже как врага, а не как человека, которому можно доверять, но уже ничего сделать не могла: патриаршая Церковь восторжествовала. И тогда вся злоба, вся ненависть властей, и прежде всего ГПУ, обрушилась на святителя Илариона. Когда он был арестован в ноябре 1923 года, с ним уже не церемонились. Ему отомстили за то, что он так активно действовал. А ведь власти никак не могли предположить, что он будет так активен и поведет себя совсем иным образом, чем от него ожидали те, кто тогда следил за церковной жизнью, кто боролся с Церковью. Поэтому для нас очень важно его служение именно как служение жертвенное. Он понимал, что ему отведен очень короткий срок на свободе и использовал каждый день во благо Церкви, защищая патриарха Тихона. Хотя его ревнители – а тогда было и правое крыло – обвиняли его в том, что он просоветский, что он идет на переговоры с властью. Но он таким не был, он брал на себя функцию мостика между патриаршей Церковью и властью, он вел переговоры с Тучковым – он понимал, что это необходимое служение. И благодаря этому он добился очень многого, но и пострадал именно поэтому.

– Отец Димитрий, что бы вы еще хотели сказать в день памяти священномученика Илариона?

– Сегодня своеобразный юбилей – 85 лет со дня мученической кончины, исповеднической кончины святителя.

    В тех суровых условиях он укреплял даже епископов – собратий своих по Соловкам – надеждой, уверенностью, мужеством

Он, находясь с 1923 по 1929 год на Соловках, имел возможность получить свободу, ему такую возможность предложили в 1925 году, когда образовывался григорианский раскол, уже против святителя Петра. Создавали группу архиереев, которая должна была стать руководимой ГПУ и при этом оппозицией святителю Петру. Священномученик Иларион не согласился и опять был отправлен на Соловки. Как тогда он шутил: «Господь всемогущ, Он смог сделать из рыбарей апостолов и богословов, а теперь Он делает из богословов вновь рыбарей», – потому что послушание, которое несли священники на Соловках, заключалось в том числе и в том, что они плели и чинили сети для ловли рыбы. И на Соловках святитель Иларион тоже явил пример удивительного смирения и радости. В тех суровых условиях он укреплял даже епископов – собратий своих – надеждой, своей уверенностью, своим мужеством.

Он предсказал свою смерть. «28 декабря будет решаться моя судьба, и я этот кризис не переживу», – так он писал митрополиту Серафиму (Чичагову) в последнем письме. Слишком слаб был его организм, и он чувствовал приближение кончины. У него была возможность, в отличие от других соловчан, умереть так, как христиане должны умирать: он причастился, он исповедовался, в сознании находился и, призывая имя Божие, умер 15 декабря по старому стилю – 28 декабря по новому стилю – в 1929 году. Причем когда его тело было доставлено в Ленинград и его увидел митрополит Серафим (Чичагов), он его не узнал, потому что при жизни святитель Иларион был человеком очень красивым: высокий, русобородый, статный – а митрополит увидел мощи старца: его обрили, он был очень худой, это был человек, который пострадал, тяжело мучился, но вынес всё.

С радостью о Христе, с любовью к Богу преставился святитель. Это для нас пример – жизни и служения.

C cвященником Димитрием Сафоновым беседовал Дмитрий Дементьев

http://www.pravoslavie.ru/76109.html

[Александр Васильевич]

Опыт систематического изложения богословия священномученика Илариона (Троицкого)

(по различным аспектам экклезиологии)

 Богословие архиепископа Илариона (Троицкого) не осталось без внимания церковных научных исследователей, но рассмотрение его богословской позиции обыкновенно или представляет собой общий очерк его учения о Церкви, или (зачастую) носит отрывочный характер. Наибольший отклик вызывают взгляды священномученика Илариона на вопрос о границах Церкви, его полемика с инославием, а также сотериологические воззрения. Среди недостатков критики богословия владыки Илариона можно назвать такие, как небольшой объем материала, использованного для выводов, отсутствие или поверхностность богословского анализа, рассмотрение некоторых высказываний архиепископа Илариона вне контекста и без учета экклезиологической направленности его богословия, вследствие чего порой делаются выводы о модернизме и даже еретичности его богословских воззрений. Предлагаемая статья является попыткой частично восполнить отмеченные недостатки и показать взаимосвязь различных богословских идей священномученика Илариона, рассмотренных в экклезиологическом ключе.

Место учения о Церкви в богословии священномученика Илариона


_{Сщмч. Иларион (Троицкий), архиепископ Верейский}

Писать о богословии священномученика Илариона (Троицкого) – значит писать о его экклезиологии. Из этого не следует, что архиепископ Иларион не касался в своих работах вопросов, относящихся к другим разделам богословской науки. Это означает лишь то, что учение о Церкви для него являлось своеобразным алгоритмом для раскрытия любой богословской темы. О чем бы он ни писал, он писал, прежде всего, о Церкви – напрямую или косвенно, явно или прикровенно. Церковность была основной идеей и основным фоном его богословия. В полемике с протестантами архимандрит Иларион утверждал, что «говорить нужно только о Церкви. Вместе с Церковью стоит или падает и Священное Писание и Священное Предание»[1]. Похожий образ мышления мы можем заметить и во всем богословии владыки Илариона. Вера в Церковь была для него необходимым условием истинности любого богословского изыскания: «…мы можем всё свести к вере в Церковь»[2], поскольку «в девятом члене Символа веры человек исповедует свою связь с видимым обществом последователей Христовых, и тем самым уже в этих кратких словах исповедания он соглашается со всеми истинами, преподаваемыми Церковью, которая признается хранительницей Христова учения»[3].

Согласно взглядам архиепископа Илариона, догмат о Церкви, который «можно назвать самосознанием Церкви»[4], является средоточием, вместилищем и ограждением всего церковного догматического учения. Все богословские истины христианин воспринимает от Церкви и через Церковь. Священномученик Иларион в своих богословских работах старался показать органическую связь всего церковного вероучения с догматом о Церкви, так как забвение этой связи приводит к печальным отступлениям в богословии. Православное же богословие непосредственным образом связано с нравственной жизнью христианина: «Истины догматические имеют нравственное значение, и христианская мораль основана на догматах»[5].

Поэтому учение о Церкви является не только средоточием догматических истин, но и связью догмата и нравственности: «Но именно идея Церкви и есть тот пункт, в котором вероучение переходит в нравоучение, христианская догматика переходит в этику. Идея Церкви дает жизнь и осуществление христианскому учению»[6]. Ведь и в исповедании веры «во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь» человек соглашается не только с догматическим учением Церкви, но и «однажды навсегда дается согласие на подчинение всем тем законам, которыми Церковь достигает цели своего существования и по которым она, как общество, живущее на земле, управляется». «Поэтому, – делает вывод владыка Иларион, – думается, мы не погрешим, если выскажем ту мысль, что истина Церкви, по преимуществу пред всеми другими, касается самой жизни каждого христианина, определяет не только его верования, но и саму жизнь»[7].

Ход богословского рассуждения священномученика Илариона необычен в сравнении с учебными пособиями по догматике, где материал излагается по нисходящей линии, от темы «О Боге в Самом Себе» к теме «О Боге – Спасителе и особенном отношении Его к человеческому роду», а учение о Церкви занимает предпоследнее место. Богословие архиепископа Илариона имеет, так сказать, жизненный, практический характер или икономическую направленность. В своих исследованиях он восходит от догмата о Церкви к тайнам бытия Святой Троицы и к другим догматам, имея своей целью показать связь разбираемых догматических положений и значение их для жизни христианина. Эту особенность богословия священномученика Илариона необходимо учитывать для правильного понимания его идей. В противном случае искажения становятся почти неизбежными.

В соответствии со сказанным, ниже предлагается изложение богословия архиепископа Илариона как экклезиологии, представленной в различных богословских аспектах.

Различные аспекты экклезиологии священномученика Илариона (Троицкого)

Триадологический аспект

Пресвятая Троица – образ и источник существования святой Церкви. «“Отче Святый! Соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты дал Мне, чтобы они были едино, как и Мы… Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их, да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, так и они да будут в Нас едино” (Ин. 17.: 11, 20–21). На эти слова Христа следует обратить особенное внимание. В них ясно определена сущность всего христианства: христианство не есть какое-либо отвлеченное учение, которое принимается умом и содержится каждым порознь. Нет, христианство есть общая жизнь, в которой отдельные личности настолько объединяются между собой, что их единение можно уподобить единству Лиц Святой Троицы»[8].

В этом уподоблении нужно выделить два момента:

а) восстановление единства человеческого естества;

б) соединение человечества с Богом.

Для согласия с первым пунктом необходимо признание изначального единства человеческого существа, или единосущия человеческого рода. Идея эта имела в Церкви своих сторонников и противников. Но поскольку единство человеческого естества признавали довольно многие святые отцы и среди них Мефодий Патарский, Василий Великий, Григорий Нисский, Кирилл Александрийский, «то, думается, нельзя православному богослову оставить без должного внимания этой мысли святоотеческой при раскрытии догмата о Церкви»[9].

Прародительский грех привел к рассечению первобытного единства человечества на множество разделенных, хоть и не окончательно, существ, но через Боговоплощение человеческое естество вновь обретает утерянное единство. По учению святителя Василия Великого, именно «“это главное в Спасителевом домостроении во плоти – привести человеческое естество в единение с самим собой и со Спасителем и, истребив лукавое сечение, восстановить первобытное единство; подобно тому, как наилучший врач целительными врачествами вновь связывает тело, расторгнутое на многие части”. Таким образом, по мысли святителя Василия Великого, естество человеческое до грехопадения было именно отобразом Божественной триединой Сущности. Цель Церкви в том и полагается, чтобы восстановить это поврежденное грехом единое человеческое естество»[10].

Крайняя степень этого единения осуществляется в Евхаристии: «Единородный определил некоторый, изысканный, подобающий Ему премудростию и советом Отца, способ к тому, чтобы и сами мы сходились и смешивались в единство с Богом и друг с другом, хотя и отделяясь каждый от другого душами и телами в особую личность, – именно (такой способ): в одном теле, очевидно, Своем собственном, благословляя верующих в Него посредством таинственного Причастия (Евхаристии), – делает их сотелесными как Ему Самому, так и друг другу»[11], – так словами святителя Кирилла Александрийского поясняет архиепископ Иларион образ единения в Церкви людей между собой и с Богом.

Люди в таинстве святых Тела и Крови Христовых по человеческой природе объединяются друг с другом и с Богом в Лице Сына Божия. Но соединение здесь внутри человечества природное, а с Божеством – опосредованное через человеческую природу, воспринятую Личностью Бога Сына и соединенную с Божественной природой «неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно»[12]. И хотя по причине «общения свойств» двух природ в Личности Господа Иисуса Христа мы говорим, что соединяемся с Богом, – соединяемся мы с Божественной Личностью в Его освященной и обоженной человеческой природе.

Но «исповедавший истину воплощения апостол Петр говорит, что люди сделались причастниками Божеского естества, в чем и заключаются великие драгоценные обетования (2 Пет. 1: 4). При первом творении Бог вдунул в лице человека дыхание жизни, и стал человек душою живою (Быт. 2: 7). В новом творении Логос не ограничился восприятием в единство ипостаси перстного естества человеческого, но тоже дунул, говоря: примите Духа Святаго (Ин. 20: 22), и при дыхании бурном исполнилось всё Духа Святаго (Деян. 2: 2–4), так что новый Адам есть Дух животворящий (1 Кор. 15: 45)… Дух Божий живет в новой твари (Рим. 8: 9–11; 1 Кор. 3: 16)»[13].

Именно Святой Дух есть Та Божественная Личность, в Которой люди, составляющие Церковь, через благодатные Божественные энергии соединяются уже непосредственно с Божеством, то есть с Божественной природой, без чего и невозможно собственно ни обожение человека, ни само существование Церкви. Об этом, опять словами святителя Кирилла Александрийского, так говорит архиепископ Иларион: «Относительно же единения в Духе скажем опять, что все, одного и того же приняв Духа, разумею Святого, соединяемся некоторым образом и друг с другом и с Богом… Как сила святой Плоти делает сотелесными тех, в ком она будет, таким точно, думаю, образом единый во всех нераздельно живущий Дух Божий приводит всех к единству духовному… Итак, одно все мы в Отце и Сыне и Святом Духе… Видишь, как во Христе и Духе Святом все мы едино как по телу, так и по духу. Как мы, так и Сын един с Отцом»[14].

Таким образом, единение в Церкви людей совершается:

а) по образу единства Пресвятой Троицы восстановлением единства человечества через соединение его с обоженной человеческой природой Иисуса Христа Сына Божия;

б) вхождением в природное единство Святой Троицы через приобщение к Божественному естеству в Ипостаси Святого Духа.

Оба эти пункта можно выразить приводимым владыкой Иларионом кратким, но емким высказыванием Ареопагита: «Обожение же есть уподобление, по мере возможности, Богу и единение с Ним»[15].

Христологический аспект

Одна из наиболее часто приводимых в работах архиепископа Илариона цитат святых отцов – слова священномученика Иринея Лионского: «Другие не придают никакого значения снисшествию Сына Божия и домостроительству Его воплощения, которое апостолы возвестили и пророки предсказали, что чрез это должно осуществиться совершенство нашего человечества. И такие должны быть причислены к маловерам»[16].

Боговоплощение – основание, на котором строится Церковь Христова, а сама Церковь – «как бы непосредственное продолжение воплощения, как и здание может быть названо продолжением фундамента»[17]. Архиепископ Иларион в согласии со святыми отцами толкует исповедание апостола Петра у Кесарии Филипповой и ответ Спасителя (см.: Мф. 6: 16–19) в том смысле, что камень, на котором Господь обещает создать Церковь Свою, – это не только исповедание апостолом веры в Боговоплощение, но и Сам Господь Иисус Христос, воплотившийся Бог. Поэтому, прежде всего, «самый факт воплощения Сына Божия есть тот камень, на котором зиждется Церковь. Церковь – прямое следствие воплощения. Слова Христовы Петру неразрывно связывают христологию с экклисиологией»[18].

Догмат о Боговоплощении священномученик Иларион называл основной истиной христианства[19], «ибо не может человек сделаться бессмертным и нетленным без воплощения бессмертного и нетленного Единородного Сына Божия, Единосущного Богу Отцу»[20]. Именно по этой причине, когда в эпоху Вселенских соборов «Церковь отстаивала истину единосущия Сына Божия с Богом Отцом, она отстаивала Божественное достоинство своего Основателя и Спасителя человечества»[21]. «За эту истину подвизались до крови величайшие отцы Церкви… Здесь они не уступали врагам ни одной пяди, в буквальном смысле ни одной иоты, которой в греческом языке подобосущный (ομοιούσιος) отличается от Единосущного (ομοούσιος)»[22]. Тем самым Церковь «защищала истину нашего действительного спасения, она сохраняла для человечества смысл его жизни, ибо нет смысла жизни без пришествия на землю Единородного Сына Божия, единосущного Богу Отцу»[23].

Архиепископ Иларион неоднократно и настоятельно подчеркивает непосредственную, органическую связь Боговоплощения не только с Церковью, но и со спасением, точнее было бы сказать – со спасением в Церкви: «Понятые в их неразрывной связи исповедание Петрово и ответ Христов образуют целую систему христианского богословия, систему единую, цельную и стройную. В этой системе стройно сочетались и учение о Божестве Христовом (христология), и учение о спасении (сотериология), и учение о Церкви (экклизиология). Воплощением полагается начало спасения, и на основе воплощения создается Церковь, новое естество, при действии благодати исцеляющееся от греховного тления и достигающее в меру полного возраста Христа»[24].

Таким образом, являясь основанием Церкви, Боговоплощение становится и источником нашего спасения: «Премудрость и благость Божия создает домостроительство воплощения. Сын Божий воплощается, и в Единой Ипостаси Богочеловека соединяются два естества – Божеское и человеческое – “неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно”. Это единение естеств само в себе есть источник спасения человека»[25].

Спасение человека, преображение, обновление человеческой природы в Церкви необходимо требуют признания полноты Божественной природы во Христе: «Желание быть “новой тварью”, “обновленным естеством”, иначе сказать – Церковью Бога живого, и требует признать полное Божество Христа. “Бог стал человеком, чтобы человек стал богом”. “Сын Божий сделался сыном человеческим, чтобы сыны человеческие соделались сынами Божьими”. Вот как определяют смысл Боговоплощения святые Ириней Лионский и Афанасий Великий»[26]. Обобщая высказывания святых отцов и учителей Церкви о Боговоплощении, священномученик Иларион выражает ту же мысль в отрицательной форме: «Мы не могли бы сделаться нетленными и бессмертными, если бы Нетленный и Бессмертный не стал прежде тем, что и мы»[27].

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

Эти же причины вынуждают нас принять и восприятие Сыном Божиим в единство Своей Ипостаси человеческого естества без всякого ущерба, так как, по мысли преподобного Ефрема Сирина, «христиане утверждаются на человечестве Христа»[28]. Разница между природой ветхого человечества и человеческим естеством, воспринятым Богом Словом, лишь в том, что Господь Иисус Христос как Новый Адам в Своем сверхъестественном бесстрастном рождении от Пречистой Девы Марии не воспринял той удобосклонности ко греху, которая была присуща всем потомкам Адама ветхого, и Сам был свободен от всякого греха: «Пресвятая Богородица – наша общая Мать, потому что Она родила “нового Адама” и “новое человечество” от Нее произошло. Ведь теперь естество человеческое иное, нежели в Ветхом Завете; теперь в нашем естестве есть “Божественное примешение”… Мария – чистейший плод нашего естества; Она – “избранная от всех родов”, как бы вершина человечества, достигшая Небесного Царя. Чрез Нее род человеческий вступил в родство с Богом. Если в нас живет Христос – в нас живет и Матерь Его. Но эта Матерь должна была пребыть Девой. Утверждая приснодевство Богородицы, богословие наше говорит только о том, что нам необходимо. Порча естества нашего коснулась самого рождения нашего… Воссоздание естества – а в этом воссоздании и состоит спасение – и должно было начаться с преодоления законов естественного рождения… Так для нашего спасения необходимо приснодевство Марии. Божественное достоинство Спасителя необходимо нужно для действительного спасения и обновления твари, а это обновление с того и началось, что Мать пребыла Девой. Божество Христа и приснодевство Марии связаны неразрывно, и без них нет спасения, то есть нет никакого смысла жизни»[29].

В воплощении Сына Божия воссоздается свободная от греха первозданная человеческая природа, которой возвращается утерянное в результате грехопадения единство: «Восстановляется красота изначальная нашего естества (слова святого Кирилла Александрийского). Начинается новое бытие. Восстановляется рассеченное грехом единство рода человеческого»[30]. Именно эта обновленная и обоженная в Боговоплощении природа Нового Адама становится основанием Церкви и источником нашего спасения.

Связь Боговоплощения и создания Церкви неразрывна и столь тесна, что не только отсутствие веры в Боговоплощение ведет к неверию в Церковь, но и неверие в Церковь, хотя может и не сразу, но приводит к отрицанию Боговоплощения. «Именно для создания Церкви необходимо было сошествие на землю Сына Божия и Его крестная смерть. А потому все, отделяющие христианство от Церкви, рано или поздно приходят к богохульству отрицания Христа Богочеловека, и приходят именно потому, что Богочеловечество Христа становится для них ненужным»[31].

Отрицающие Боговоплощение теряют не только Церковь, но даже и само имя христианина, поскольку, к примеру, по мысли святителя Афанасия, «называющие ариан христианами находятся в великом и крайнем заблуждении… Ариане преподают крещение не в Отца и Сына, но в Творца и тварь, в Создателя и произведение»[32].

Пневматологический аспект

Большое место в экклезиологии священномученика Илариона отводится учению о действии в Церкви Святого Духа, Который, как и воплотившийся Сын Божий Господь наш Иисус Христос, называется началом церковной жизни. Но начало это является иным по отношению к Ипостаси Сына Божия. Спасение наше совершается в Богочеловеческом церковном организме, созидаемом на основании воплощения Бога Слова. Приобщение к этому организму и возрастание его членов в совершенстве является также Божественным действием, но действие это совершается уже Личностью Святого Духа – Утешителя, послание Которого было обещано нам Самим Спасителем (см.: Ин. 14: 16–18; 15: 26; 16: 7–15). «Что душа в теле, то Дух Святый в Церкви, Церковь – не только единое тело, но и Единый Дух»[33]. «Об этом-то Духе Святом и говорится постоянно в Священном Писании, что Он оживляет Церковь, которая есть тело Христово. В членах Церкви живет Дух Божий (Рим. 8: 9, 11, 23, 26; 2 Тим. 1: 14; 1 Пет. 4: 14), Который их водит (Рим. 8: 14)»[34].

Соединяясь в Церкви со Христом по человечеству, мы приобщаемся Его обоженной человеческой природе, а соединяясь в Церкви же во Святом Духе, люди приобщаются нетварных Божественных энергий, становятся «причастниками Божественного естества» (1 Пет. 1: 4): «И когда апостол Павел говорит об единении людей в Церкви, он всегда говорит о Духе Святом как об источнике этого единения. Церковь для апостола не только “единое тело”, но и “един Дух” (см.: 1 Кор. 12: 11, 13; Еф. 4: 3–4, 7 и др.); и здесь разумеется не единомыслие или единство религиозных убеждений… но единый Дух Божий, проникающий всё тело Церкви, как и свидетельствуют святые отцы и учители Церкви»[35].

Святой Дух является вдохновителем всех сторон церковной жизни: «По мысли апостола, вся жизнь церковная есть проявление именно Святого Духа Божия»[36]. Этот новый источник жизни в Церкви начинает действовать в крещении: «Дано новое начало, новый источник жизни – Дух Святой. Сам Христос говорил, что, кто не родится водою и Духом, не может войти в Царствие Божие (Ин. 3: 3), – нужно быть рожденным от Духа (Ин. 3: 6, 8 )»[37]. Продолжается это действие Святого Духа не только в церковных таинствах, но и во всей жизни христианина.

Святой Дух – Источник и Хранитель церковного вероучения: «Источник церковного вероучения один – Дух Святый, живущий в Церкви, о Котором обетовано Христом, что Он будет вести (οδηγησει – Ин. 16: 13) Церковь ко всякой истине»[38].

Святой Дух дает членам Церкви новые силы для исполнения заповедей Христовых, и прежде всего заповеди любви: «Христос дал заповедь: “Любите друг друга”, – но одной этой заповеди совершенно недостаточно. Эта заповедь, как и всякое теоретическое положение, ничего создать не может, если нет сил для ее осуществления. И если бы христианство ограничивалось только теоретическим учением о любви, оно было бы бесполезно, потому что в наличной человеческой природе, искаженной грехом, нет сил для осуществления этого учения. Разум признает, что заповедь о любви хороша, но человек постоянно будет встречать в самом себе иной закон, противовоюющий закону ума и пленяющий его закону греховному (Рим. 7: 22–23). Но в том-то сила и значение дела Христова, что оно не ограничивается теоретическими положениями. Человечеству даны новые силы, а потому для него и возможным становится новое церковное единение»[39]. Эти силы и подаются нам действием Святого Духа. «Он-то и соединяет всех в одно тело, и соединяет именно тем, что вливает в сердца любовь, которая в естественном состоянии человека не может быть принципом его жизни и его отношений к другим людям… Таким образом, в Церкви живущий Дух Святой дает каждому члену Церкви силы быть новой тварью, в жизни своей руководиться любовью»[40].

Не только любовь, но и «всякая добродетель есть действие дарования Духа. Все производит один и тот же Дух. Люди, по выражению апостола Петра, лишь строители многоразличной благодати (1 Пет. 4: 10). Дух Божий, проникающий Собою все Тело Церкви, подающий всем членам этого тела различные дарования, и делает возможной для человечества новую жизнь»[41].

Все эти духовные дарования имеют своей целью пользу всего тела Церкви и возрастание его через совершенствование каждого члена: «Тело Христово – Церковь и возрастает в своем духовном совершенстве при действии в свою меру каждого члена всяцем осязанием подаяния – δια πασης αφης της επιχορηγιας, то есть разнообразным восприятием подаяния даров Духа (Еф. 4: 12–13, 16)»[42].

Сотериологический аспект[43]

Цель религии – спасение, и, следовательно, ее главная задача – спасать. Вера, не направленная на спасение, бессмысленна. Поэтому архиепископ Иларион называет идею спасения «основным нервом церковной жизни»[44]. О грехе и спасении священномученик Иларион говорит в природных, а не в правовых терминах: «Грех – не преступление, не оскорбление Бога. Это болезнь и несчастие человека. Созданный в нетление и блаженство, человек мог оставаться таким, лишь осуществляя волю Божию. А нарушение этого основного закона бытия имело непосредственным следствием извращение естества человеческого. Грех был потерей духовного здоровья. Человек подпал тлению, смерти и страданию»[45]. Предложенный текст не стоит рассматривать как противоречащий учению Святого Писания о том, что «грех есть беззаконие» (1 Ин. 3: 4). Ведь здесь же идет речь и о нарушении «основного закона бытия», что по своему ближайшему смыслу является преступлением (беззаконием). Говоря о грехе как о болезни, святитель Иларион лишь подчеркивает основное восприятие сущности греха в Православии в противовес юридическому пониманию. Тем не менее, сам владыка Иларион считал, что «покаяние – сущность христианской жизни. Вся жизнь христианина есть покаяние…»[46]. Кается же человек, когда совершит преступление, а не когда заболеет. Отрицательный аспект спасения есть «искупление от греховного тления»[47], избавление от страдания и смерти.

Будучи последовательным, архиепископ Иларион говорит об искуплении не в юридическом, а в природном смысле: «Спасение есть исцеление. Спасение есть освобождение от тления»[48]. Но он обращал особое внимание на неразрывность связи отрицательного аспекта спасения с положительным. Спасение как преображение и обожение человека – именно эта тема становится главенствующей в сотериологических размышлениях архиепископа Илариона: «Итак, идеал Православия есть преображение, а не прогресс. Не в материальном, хотя бы и самом блестящем, прогрессе усматривает свое спасение православное сознание, но с Ареопагитом исповедует, что “спасение не иначе может быть совершено, как чрез обожение спасаемых”»[49].

Восприятие Сыном Божиим очищенной от греха человеческой природы становится залогом будущей победы над страданием и смертью. Новый Адам в Самом Себе восстанавливает цельность человеческой природы, разрушенной грехом Адама ветхого, и становится краеугольным камнем, основанием Церкви: «Восприняв человечество в единство Своей Ипостаси, Сын Божий, воплотившийся, стал новым Адамом, родоначальником нового человечества… В новом человечестве, которое зиждется на основе воплощения Сына Божия, восстанавливается единство естества человеческого, единство, разрушенное грехом. Это новое человечество Сам Христос наименовал Церковью»[50].

По мысли священномученика Илариона, Боговоплощение не есть лишь какой-то момент или временной период. Боговоплощение – это новый образ существования человеческой природы, сначала – во Христе, а затем и в Церкви. Человеческая природа, воспринятая в единство Божественной Ипостаси, не может погибнуть. Воплощение становится гарантией спасения. Поэтому Боговоплощение занимает столь заметное место в богословии архиепископа Илариона: «Если бы меня, друг, спросил ты: какая основная и самая главная мысль древней Церкви? – я не колеблясь ответил бы: “Для нашего спасения необходимо воплощение Сына Божия”… На воплощении Сына Божия основывала Христова Церковь смысл человеческой жизни, надежду на спасение, упование на грядущее блаженство, чаяние жизни будущего века»[51].

Эту истину подтверждает архиепископ Иларион цитатами из творений святых отцов первых веков и эпохи Вселенских соборов. «“Бог стал Человеком, чтобы человек стал богом”. “Сын Божий сделался Сыном Человеческим, чтобы сыны человеческие содержались сынами Божьими”. Вот как определяют смысл Боговоплощения святые Ириней Лионский и Афанасий Великий»[52]. Особенно большое внимание значению Боговоплощения уделяется в периоды борьбы Церкви с еретиками, отвергавшими божественное достоинство Сына Божия Иисуса Христа. «Такое именно учение о существе нашего спасения видим мы у всех знаменитейших отцов Церкви, которые вели догматическую борьбу с арианством»[53].

Те же идеи находит архиепископ Иларион и в православном богослужении. Вот несколько текстов из службы на праздник Рождества Христова, приводимых им в своих работах. «“Днесь Бог на землю прииде, и человек на небеса взыде”. “По образу и по подобию истлевша преступлением, видев Иисус, приклонив небеса сниде, и вселися во утробу девственную неизменно, да в ней истлевшаго Адама обновит”… “Истлевша преступлением, по Божию образу бывшего, всего тления суща, лучшия отпадша божественныя жизни, паки обновляет мудрый Содетель”»[54].

В Боговоплощении уже заложена будущая победа над адом и смертью, которая получает свою реализацию не только во Христе, но и в Церкви: «С воплощения Сына Божия начался процесс обновления естества человеческого. Этот процесс совершается в Церкви, постепенно, но неуклонно»[55]. Очищенная от греха и обоженная в Боговоплощении человеческая природа Спасителя стала для человечества «прививкой нетления», «противоядием болезни тления»[56].

Итак, начало нашего спасения положено в Боговоплощении, но совершено оно, согласно вероучению Церкви, всем подвигом жизни и смерти Спасителя, а также – Его прославлением в Воскресении и Вознесении. Отношение архиепископа Илариона к Боговоплощению можно было бы проиллюстрировать цитатой из святителя Иоанна Златоуста: «То чудно, что Он, будучи Богом, восхотел соделаться Человеком; все же прочее было уже следствием этого»[57]. Спасение, совершенное Христом, архиепископ Иларион определяет как «начинающееся в Вифлееме и чрез Голгофу приходящее к воскресению и Елеону»[58]. Он отмечает важность и необходимость всех этапов спасения, совершенного Христом: «Непоколебимая вера в то, что Сын Божий, второе Лицо Святой Троицы, сошел на землю, сделался Человеком, открыв людям тайны Царства Божия, основал Свою Церковь на земле, пострадал за грехи рода человеческого и, победив смерть, воскрес из мертвых, открыв людям путь к богоуподоблению и обожествлению не только по душе, но и по телу, – эта именно вера лежала в качестве внутреннего мотива в основе всех догматических движений IV века»[59]. Но при этом священномученик Иларион старается показать связь каждого этапа с Боговоплощением и Церковью.

Надо заметить, что спасительные действия и события, через которые Господь Иисус Христос совершил наше спасение, не были рассмотрены священномучеником Иларионом достаточно подробно. Все дело нашего спасения, совершенного Господом нашим Иисусом Христом, владыка Иларион представляет как бы различными этапами Боговоплощения, продолжающегося в Церкви и непрекращающегося до Второго Пришествия Христова: «Врата ада, сколько бы ни усиливались (κατισχυσουσι), не могут остановить процесса обновления твари, начало которому положено в воплощении и которое на основе воплощения продолжается в Церкви. Обновление твари будет совершаться последовательно и неизменно до тех пор, пока скажет Сидящий на престоле: “се, творю все новое! Совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец!” (Апок. 21: 5–6)»[60]. Тем не менее, архиепископ Иларион посвятил несколько своих работ крестной смерти и воскресению Спасителя, раскрывая свое понимание их смысла и значения для спасения. Раскрытие это совершается, как обычно, в экклезиологической перспективе.

Чтобы лучше понять воззрения архиепископа Илариона на смысл и значение крестной смерти Спасителя, следует обратиться к творениям преподобного Максима Исповедника, богословие которого владыка знал и высоко ценил[61].

Согласно преподобному Максиму, страсти, присущие падшему человеку, делятся на естественные – безгрешные – и неестественные – греховные. Последние связаны с первыми, «сокрыты» в них. Господь по Своему бесстрастному рождению был свободен от порочных, неестественных страстей, но «воспринял одну только страстность, без греха»[62], то есть – страсти естественные. Все роды неестественных страстей Исповедник объединяет в два вида: «страстность в отношении к наслаждению» и «страстность в отношении к боли»[63]. Хотя Господь не имел неестественных страстей, но, тем не менее, Своей победой над диаволом во время искушения в пустыне Он исцелил «страстность всего естества в отношении к наслаждению», а Своей смертью изгнал «из естества страстность в отношении к боли… Поэтому, разумеется, Он Своей силой и через [воспринятую] от нас святую Свою плоть, как через некий “начаток” (Кол. 1: 18), освободил и все естество человеческое от примешавшегося к нему по страстности зла»[64].

Похожим образом о крестной смерти Спасителя рассуждает и священномученик Иларион в своей работе «Вифлеем и Голгофа»: «Голгофа и крест – перелом сознания и воли грешного человечества. С болью и страданием совершается всякий нравственный перелом. Так совершился он и на Кресте, где за нас, ради нас, но и вместе с нами, как братьями нас называющий, пострадал Христос. Воистину до крови за нас подвизался Христос на Голгофе. Но почему спасительна для меня эта страшная Голгофа? Не сама по себе, а потому, что в Вифлееме Сын Божий мое естество воспринял в единство Своей Ипостаси. Чрез единение естеств во Христе и смогло человечество сломить на Голгофе свою греховную волю»[65]. Безгрешный Христос, добровольно восходя на Крест, возводит на него и все человечество, тем самым совершая «перелом сознания и воли грешного человечества» и изгоняя «из естества страстность в отношении к боли» и к смерти. Нетлением, неизменностью Своей человеческой воли Он, воспринявший с человеческой природой естественные страсти, исцелил падшую, удобосклонную ко греху волю человечества и, тем самым, «освободил и все естество человеческое от примешавшегося к нему по страстности зла».

Извращенная воля падшего человечества исправляется на Кресте, восстанавливается в первозданном состоянии, в первоначальной своей направленности к Богу: «Голгофа и крест – поворотный пункт истории. Прежде человек шел от Бога; теперь он обращается к Богу. Не судится Бог с человеком на Голгофе, не самоудовлетворяется казнью Сына, но сретает и радостно лобызает возвращающегося блудного несчастного сына»[66].

Не стоит изымать из предложенного преподобным Максимом хода рассуждения и следующий наиболее пререкаемый отрывок из той же статьи архиепископа Илариона: «На основе воплощения создается Церковь, этот общечеловеческий организм любви. Восприняв человеческое естество, Сын Божий вместе с ним преодолевает греховное самоутверждение твари. На Голгофе совершено было Богочеловеком отречение от воли греховной, человеческой. Эта воля трепетала креста, хотела пройти мимо его, просила, да мимо идет крест, но, объединенная с волей Божественной во Христе, она сказала Отцу: “Не моя воля, но Твоя да будет”. В страданиях Сын навык послушанию, смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. Непослушанием одного сделались многие грешными, так и послушанием Одного сделаются праведными многие»[67]. Здесь греховная воля приписывается отнюдь не Христу, но речь опять идет о греховной воле человечества, приписываемой Господу лишь, что называется, «по относительному усвоению». Прямая речь в этом отрывке не является евангельской цитатой (поэтому и отсутствует ссылка), но есть образное выражение, как бы сказанное от лица персонифицированной общечеловеческой воли, а местоимение «моя» не случайно написано с маленькой буквы, поскольку не относится к божественной Личности Христа Спасителя.

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

Похожие выражения мы можем найти в Священном Писании: «Он грехи наши Сам вознес телом Своим на древо, дабы мы, избавившись от грехов, жили для правды: ранами Его вы исцелились» (1 Пет. 2: 24). Единство природы Христа со всем человеческим родом позволяет апостолу Петру говорить о вознесении наших грехов на древо. При этом безгрешность Спасителя не может подвергаться сомнению.

Кроме того, не надо упускать из вида того экклезиологического аспекта, который свойственен всем работам священномученика Илариона. Разбираемый отрывок из статьи «Вифлеем и Голгофа» начинается словами: «На основе воплощения создается Церковь, этот общечеловеческий организм любви»[68]. Поэтому священномученик Иларион говорит здесь одновременно и о совершении нашего спасения Христом на Голгофе, и о спасении человечества во Христе, совершаемом в Церкви. Все эти рассуждения имеют своей целью показать связь крестной смерти Спасителя со спасением человека в Церкви: «Именно для создания Церкви необходимо было сошествие на землю Сына Божия и Его крестная смерть»[69].

Если же кто-то стал бы толковать «отречение от воли греховной, человеческой» в том смысле, что Христос на Голгофе «преодолевает внутренне присущие Ему по человечеству греховные наклонности»[70], то этот вывод противоречил бы основным богословским идеям священномученика Илариона, согласно которым очищение от греха, избавление от устремленности ко греху было дано человечеству уже в воплощении Сына Божия. Обыкновенно архиепископ Иларион говорит о Боговоплощении как о победе над тлением, о возвращении человеческой природе во Христе нетления, о чем сказано выше. При этом делается ссылка на то, что «Церковь грех называет, прежде всего, тлением, утратой древнего достояния – нетления»[71]. Воскресение Христово архиепископ Иларион, в соответствии с церковной традицией, определяет как победу над смертью и тлением: «Страшна была смерть роду человеческому раньше смерти Христовой, но после Христова воскресения человек стал страшен для смерти, ибо один из нас победил смерть, не остался во гробе и не увидел тления»[72]. Вместе со Христом воскресение празднует весь человеческий род, поскольку «человеческое естество соединилось с естеством Божественным в лице Христа “неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно”»[73].

Кроме того, Воскресение становится свидетельством Воплощения: «Кто это прошедший врата смерти? Он может быть только Богом. Значит, воистину воплощался Бог на земле, воистину принесено целительное врачевство против разъедающего меня и меня мучающего тления. Воплощение и воскресение сочетаются воедино. Воплощение даст смысл воскресению, и воскресение с непререкаемостью уверяет в истине, в действительности, а не призрачности и мечтательности воплощения»[74]. Воплощение дает смысл Воскресению, поскольку воспринятая Богом Словом и воскрешенная Им человеческая природа становится источником спасения человека в Церкви. Воскресение же свидетельствует о Божестве Христа, что придает нашему спасению во Христе характер незыблемости: «Если бы не Бог даровал спасение, то мы не имели бы его прочно» (святитель Киприан Карфагенский)[75].

Таким образом, основной идеей сотериологических рассуждений священномученика Илариона нужно признать следующую мысль. Воспринятая Сыном Божиим в единство Своей Ипостаси человеческая природа, пройдя во Христе все этапы спасения, полагается в основание Церкви, члены которой делаются соучастниками скорбей и славы своего Божественного Спасителя, обретая утерянное Адамом единство по человечеству и становясь богами по благодати.

Аскетический аспект

Спасение человека совершается в Церкви, но совершается оно не автоматически: «Обновление естества должно пройти и чрез личность, спасение должно стать личным»[76]. Каждый христианин призван следовать Подвигоположнику Христу по пути, подобному тому, которым Господь совершил наше спасение, то есть по пути скорбей, смирения и любви: «Спасение, совершенное Христом, влечет за собою содевание своего спасения человеком в аскетической борьбе со грехом и страстями»[77]. То есть нравственная жизнь христианина имеет под собой догматическое основание.

Для священномученика Илариона этим основанием является, прежде всего, учение о Церкви. Вера в Церковь – необходимое условие христианской нравственности и сама по себе уже есть подвиг: «Вера в Церковь – подвиг и подвиг не легкий, а для наших современников порою непосильный. Жить в Церкви – значит вообще любить, жить любовью, а жить любовью – значит бороться с греховным себялюбием, которым люди так сильно болеют. В частности, вера в Церковь есть подвиг и ума, потому что она требует от него покорности. Покорять же разум свой Церкви особенно тяжело потому, что эта покорность непременно отразится и на всей жизни. В отношении к Церкви подвиг ума связан и с подвигом воли»[78]. Эта связь отчетливо просматривается в Священном Писании, особенно у апостола Павла: «Вся христианская мораль у апостола зиждется на догматическом учении о Церкви. Так, в последних главах Послания к римлянам апостол подробно говорит о христианской нравственности. Эта речь начинается с 9-го стиха 12-й главы, а в пяти предыдущих (4–8) стихах апостол кратко изложил учение о Церкви как о теле. В Первом послании к коринфянам за учением о Церкви, изложенным в 12-й главе, непосредственно следует “новозаветная песнь любви” (12: 31 – 13: 13). Нечто подобное можно заметить и в Посланиях к ефесянам и колоссянам»[79].

То же отношение можно заметить в писаниях святых отцов. Так, священномученик Киприан указывает на связь нравственности с экклезиологией и учением о Святой Троице: «Все добродетели христианские поставлены у святого Киприана в связь с догматическим учением о единстве Церкви, в основе этого учения лежит истина триединства Божества. Следовательно, вся христианская мораль в творениях святого Киприана есть нравственное следствие догмата о триединстве Божества, следствие, выведенное чрез посредство учения о Церкви. Истина Церкви как бы стоит между догматом о Пресвятой Троице и христианским нравоучением»[80].

Поскольку христианская аскетика имеет своей целью не только избавление человека от страстей, но и соединение его с Богом, которое совершается через Церковь во Христе, то архиепископ Иларион не забывает напоминать о необходимости для нашего совершенствования Боговоплощения: «Отрицающие воплощение и утверждающие, что Христос был только просто человек, родившийся от Иосифа, устраняют человека от восхода к Богу. Следовательно, всякое совершенствование человека в основе своей имеет именно воплощение Бога на земле»[81].

Но наибольшее место в рассуждениях священномученика Илариона о христианской нравственности уделяется действию в Церкви Святого Духа.

Дело спасения христианина требует от него самоотдачи на пути исполнения заповедей Христовых. Стяжание добродетелей, обновление человека в Церкви «совершается не без труда. Здесь, по апостолу, необходимо сражаться до крови (Евр. 12: 4), сражаться, конечно, с грехом. А люди полюбили как раз своё греховное естество, полюбили грех и не хотят с ним расставаться… Православный идеал Церкви требует от каждого весьма много самоотверженности, смирения, вообще любви»[82]. Тем не менее, смирение, любовь и прочие христианские добродетели не являются просто человеческими чувствами и действиями. В экклезиологии священномученика Илариона они имеют характер Божественных энергий, особых даров Святого Духа, подаваемых Им членам единого тела Христова для служения на пользу всей Церкви. Здесь проявляется синергия, содействие Бога и человека в деле взращивания тела Церкви. Причем, несмотря на несопоставимость человеческих усилий с действием Святого Духа, и те и другие в деле человеческого спасения и приобщения к Богу одинаково необходимы, хотя по существу христианские добродетели остаются действиями Святого Духа: «По мысли апостола, вся жизнь церковная есть проявление именно Святого Духа Божия; всякое проявление любви, всякая добродетель есть действие дарования Духа. Всё производит один и тот же Дух. Люди, по выражению апостола Петра, лишь строители многоразличной благодати (1 Пет. 4: 10). Дух Божий, проникающий Собою всё тело Церкви, подающий всем членам этого тела различные дарования, и делает возможной для человечества новую жизнь»[83].

Не только добродетели, но и всякая способность, всякий талант христианина есть дарование Святого Духа. Такой вывод делает архиепископ Иларион, размышляя над евангельской притчей о талантах и об учении о Церкви апостола Павла в 1 Кор. 12: «То, что в Евангелии называется талантом, апостол Павел именует духовным дарованием. Дарования различны, но они имеют один общий источник – Духа Святого. Каждому дается проявление Духа на пользу: одному дается Духом слово мудрости; другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений, тем же Духом; иному чудотворения, иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование языков. Все же сие, как бы особенно подчеркивает апостол, производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно (1 Кор. 12: 4–11). Таким образом, все способности человека-христианина не что иное, как духовные дарования»[84].

Но все добродетели и способности как дары Святого Духа подаются христианину в Церкви не только и не столько для него одного, для его личного совершенствования, но и для других, для всей совокупности церковного тела. Точнее, возрастание, совершенствование тела Церкви и заключается в личном совершенствовании каждого члена Церкви, которое связано со служением другим, с реализацией подаваемых каждому Духом Святым дарований, данных для служения Церкви: «Уже то, что каждому человеку дано особенное дарование и все дарования имеют один общий источник, уже это указывает на некоторую особую цель бытия всех этих духовных дарований. Не ради этого человека и не для него лично дано ему Духом дарование. Действительно, апостол лишь только сказал о разделении духовных дарований, сейчас же начинает говорить о том теле, которое составляют христиане… Ни один из членов тела не составляет какого-то самостоятельного и самозамкнутого бытия… Ради всего тела и каждый отдельный его член одарен духовным дарованием. Каждый отдельный член только тогда жив и действует согласно со своим назначением, когда он неразрывно связан со всем организмом тела…

Тело Христово – Церковь и возрастает в своем духовном совершенстве при действии в свою меру каждого члена всяцем осязанием подаяния… то есть разнообразным восприятием подаяния даров Духа (Еф. 4: 12–13, 16). Можно припомнить еще и слова апостола Петра: служите друг другу каждый тем даром… какой получил, как добрые домостроители… многоразличной благодати Божией (1 Пет. 4: 10).

Если обобщить все приведенные мною места, то новозаветный взгляд на смысл и сущность всякой человеческой деятельности можно бы формулировать так: всякая деятельность в основе своей имеет дарование Духа, а по своему обнаружению и по целям она должна быть церковным служением. Ради причастия к церковному телу даются человеку дарования, и только тогда и он сам может сказать о себе, и другие подумают о нем, что употребляет он их согласно с их назначением, когда обращает он их на служение Церкви. Всякое дарование полагает на человека долг, оно непременно должно проявляться в церковном служении»[85].

И ни в одном обществе, кроме Церкви, нет и не может быть столь соразмерной взаимосвязи роста совершенства всего общества в целом и каждого из его членов в отдельности: «Христианская жизнь есть жизнь церковная. Только в жизни Церкви может жить и развиваться отдельная личность. В телесном организме отдельные члены никогда не растут и не развиваются отдельно друг от друга, а всегда только в связи со всем организмом. То же и в Церкви. Возрастание Церкви есть в то же время и возрастание ее отдельных членов»[86].

Духовное происхождение христианских талантов и добродетелей является, кроме всего прочего, серьезным поводом к приобретению одной из главных христианских добродетелей – смирения: «Каждому из нас дан Господом талант. Не должны мы зарывать свой талант в землю, как сделал раб лукавый и ленивый. Но не можем мы думать, что талант дан нам в нашу личную пользу, в нашу полную собственность. Нет, придет к нам Господин наш и потребует отчета. Что же такое мы? Не что иное, как приставники к чужому имению. Мы только слуги нашего Господина. Его именье должны умножать. Талант не наш, и нам нет в нем похвалы. Получил кто пять талантов и приобрел на них еще другие пять талантов – одно может он думать и говорить: я – раб неключимый; сделал только то, что должен был сделать…»[87].

Подтверждение этой мысли можно найти в святоотеческой литературе: «Святые отцы и учители Церкви прежде всего находят, что это учение “низлагает великое возношение высокоумия”… “Чтобы смирить превозносящихся”, способности апостол наименовал дарованиями… “Не ради собственного достоинства, – говорит святой Иоанн Златоуст, — один получил больше, а другой меньше, но для других”… “Хотя мы имеем благодать различных дарований, однако все они даются для служении Церкви”, – говорит святой Ефрем Сирин… А блаженный Феофилакт в новозаветном взгляде на смысл и сущность человеческой деятельности усматривает нечто утешительное для получившего меньшее дарование. Услышав имя дара и получив меньше, он мог поскорбеть о том, что обделен в даровании. Но слыша о служении, не так – ибо оно указывает на труд и пот. Что же скорбеть, когда Господь другим повелел трудиться больше, а его пощадил?»[88].

Смирение и любовь – это те добродетели, которым архиепископ Иларион уделяет наибольшее внимание в своих работах. Смирение необходимо для спасения. Оно несет охранительные функции не только в сфере нравственности, но и в вопросах веры: «Всечеловеческий разум кичит все больше и больше. А всякая гордость и кичение с Церковью несовместимы. Еще древнецерковная мысль отметила связь гордости с отступлением и противлением Церкви. “Ереси происходили и происходят часто оттого, – пишет святой Киприан Карфагенский, – что строптивый ум не имеет в себе мира”… “Гордые и непокорные люди отступают от Церкви или восстают против Церкви”»[89].

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

Но если смирение в этом случае является как бы ограждением, своего рода одеянием церковного тела, то любовь – связующий элемент всех составляющих этого тела, содержащий их в органическом единстве: «Дух Божий… соединяет всех в одно тело, и соединяет именно тем, что вливает в сердца любовь, которая в естественном состоянии человека не может быть принципом его жизни и его отношений к другим людям.

Любовь от Бога – это изречение апостола Иоанна (1 Ин. 4: 7) можно назвать как бы общей темой целого ряда апостольских рассуждений. Любовь называется Божией. Любовь Христова объемлет членов Церкви (1 Кор. 5: 14). Господь направляет сердца всех в любовь Божию (2 Сол. 3: 5). Любовь – плод Духа (Гал. 6: 22). Любовь Божия излита в сердца наши Духом Святым, данным нам (Рим. 5: 5). Бог спас нас обновлением Духа Святого, которого излил на нас обильно чрез Иисуса Христа, Спасителя нашего (Тит 3: 5).

Таким образом, в Церкви живущий Дух Святой дает каждому члену Церкви силы быть новой тварью, в жизни своей руководиться любовью. Учение апостола Павла о Церкви неразрывно связано с его учением о любви как начале христианской жизни. Эта связь мало замечается современными учеными толковниками, но ее указывают святые отцы Церкви. Так, блаженный Феодорит об апостольском сравнении Церкви с телом говорит: “Уподобление сие прилично учению о любви”. И святой Иоанн Златоуст, толкуя слова: “едино тело”, – говорит: “Павел требует от нас такой любви, которая бы связывала нас между собою, делая неразлучными друг от друга, и такого совершенного единения, как бы мы были членами одного тела, потому что только такая любовь производит великое добро”»[90].

Идея богодухновенности христианских добродетелей священномученика Илариона тесно связана с его учением о блаженстве. Блаженства и христианские добродетели имеют духовную природу, поскольку имеют своим источником Святой Дух и являются Его действиями, или энергиями. Поэтому архиепископ Иларион указывает на их духовное родство, которое он иногда преподносит как тождественность: «Не как внешняя награда подается это счастье и блаженство – является как внутреннее и непременное следствие самого совершенства, ибо мы утверждаем тождество добродетели и блаженства»[91]. Но тождество это не абсолютно и, если говорить точнее, является не собственно тождеством, но – органической связью, которая подобна связи источника и реки, семени и дерева, из этого семени произрастающего: «Как с грехом неразрывно связано его и следствие – страдание, так с добродетелью соединено блаженство. Сама добродетель есть блаженство. Не как внешняя награда дается христианину блаженство. Да не будет этого наемничества и торгашества в святом деле спасения! Блаженство, как дерево из зерна, вырастает из добродетели, из утверждения человека в воле Божией и в добре»[92]. «Блаженство есть внутреннее следствие добродетели», – так обобщает свои мысли по этому вопросу архиепископ Иларион[93].

По причине этого духовного родства добродетели и блаженства, основной темой своей речи на постриг инока Панкратия архимандрит Иларион (Троицкий) делает приветствие «Радуйся!»[94]. Конечно, монаху предстоит «идти тяжелым путем постоянного бодрствования над собой, путем неустанной борьбы с греховными помыслами и намерениями, путем очищения сердца своего от греховных и страстных навыков»[95]. Монашеский подвиг неизбежно связан со скорбями. Тем не менее, этот подвиг уже в самом себе содержит и награду за понесенные труды и несет в себе постепенно растущее блаженство, достигающее своей полноты в жизни будущего века, но начинающееся уже здесь, когда отрекшийся от мира получает «ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев, и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной» (Мк. 10: 30). Поэтому архимандрит Иларион заключает свою речь выводом, что «путь христианина и особенно монаха есть путь, ведущий к радости», и призывает новопостриженного: «Когда на том пути, на котором ты ныне укрепляешься, ты достаточно постраждешь в борьбе со страстями, тогда радуйся…»[96]. Эти рассуждения заставляют вспомнить высказывание о монашестве преподобного Амвросия Оптинского: «У батюшки отца Амвросия спросили… что такое монашество. “Блаженство”, – отвечал он»[97].

Впрочем, священномученик Иларион не считал подвиг отречения от мира и борьбы со страстями прерогативой монахов. Все христиане отреклись от мира как от совокупности страстей[98], все призваны к совершенству: «Для христианина вообще не существует какой-либо определенной мерки, выше которой ему нет нужды расти духовно. Его мерка – бесконечное совершенство и вместе с ним бесконечное возрастающее блаженство, потому что мы утверждаем тождество добродетели и блаженства. “Мера полного возраста Христова” (Еф. 4: 13) – вот мера христианина. А вот его настроение: “Когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать” (Лк. 17: 10). Что же могут прибавить здесь какие бы то ни было человеческие обеты, прибавить, разумею, в нравственно-идеальном смысле? Какой обет может возвысить “меру полного возраста Христова”?»[99]. Всем христианам – и монахам, и мирянам – для нравственного совершенствования необходимо воздержание разного рода, которое и называется аскетизмом: «Слова “монах” и “аскет” у нас употребляются в качестве синонимов. Но здесь полное недомыслие. Что такое аскетизм? В нашей богословской литературе есть громадное и весьма поучительное сочинение проф. С.М. Зарина “Аскетизм по православно-христианскому учению” (СПб., 1907)… Под “аскетизмом в прямом и собственном смысле следует разуметь вообще планомерное употребление, сознательное применение целесообразных средств для приобретения христианской добродетели, для достижения религиозно-нравственного совершенства” (Введение. С. 11)… Тот же наш ученый специалист по вопросам аскетизма проф. С.М. Зарин хорошо говорит: “Православие, признавая совершенство обшехристианским требованием, считает и аскетизм общехристианской обязанностью, осуществляемой в различных формах”»[100].

Эсхатологический аспект

Эсхатологический аспект Церкви в понимании архиепископа Илариона также органически связан с Боговоплощением: «Мы воспеваем Христово воплощение, потому что, сколько бы мы ни любили свое греховное естество, мы все же жаждем утешиться пакибытием»[101]. Боговоплощение, продолжающееся в теле Христовом, в Церкви становится нашей надеждой на вечную жизнь. А поскольку обетования Господни непоколебимы, то надежда эта обращается уверенностью: «С воплощения Сына Божия начался процесс обновления естества человеческого. Этот процесс совершается в Церкви, постепенно, но неуклонно. Врата ада не одолеют ея – αυτηζ (Мф. 16: 18). Αυτηζ может относиться и к πετρα, и к Εκκλησια. Еще Ориген считал за лучшее относить и к тому, и к другому… Врата ада, сколько бы ни усиливались (κατισχυσουσι), не могут остановить процесса обновления твари, начало которому положено в воплощении и которое на основе воплощения продолжается в Церкви. Обновление твари будет совершаться последовательно и неизменно до тех пор, пока скажет Сидящий на престоле: се, творю все новое! Совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец! (Апок. 21: 5–6)»[102].

Христианская эсхатология есть эсхатология преображения, которая противоположна эсхатологии прогресса: «А какова эсхатология этого прогресса в его отрешенности от Бога и от Церкви? На что можно надеяться? Какова вообще эсхатология самого научного миропонимания? Будет гнить человек в земле, и будет из него “лопух расти”»[103]. Христианской же эсхатологии присуща радость. Даже сами скорби, которые неизбежно связаны со спасением, становятся поводом для радости: «Когда на том пути, на котором ты ныне укрепляешься, ты достаточно постраждешь в борьбе со страстями, тогда радуйся, по слову Господню, потому что награда твоя многа есть на небесех!»[104].

Но блаженство будущего века, по причине неразрывной связи добродетели и блаженства, предвкушается верными уже в этой жизни, а в вечности получает свое завершение и полноту: «А жизнь и совершенствование личности в Церкви несет с собою счастье и блаженство. Не как внешняя награда подается это счастье и блаженство – является как внутреннее и непременное следствие самого совершенства… Поэтому наше христианское упование – есть упование радостное, светлое. Наша эсхатология не мрачная, но светлая, как написано: “Не видел того глаз, не слышало ухо и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его” (Ис. 64: 4; 1 Кор. 2: 9)»[105].

Веру в незыблемость обетований Христовых, в неразрушимость Церкви до Второго Пришествия Спасителя священномученик Иларион пронес неизменной через все гонения и испытания, выпавшие на его долю: «Надо верить, что Церковь устоит, – призывал он в соловецкой неволе. – Без этой веры жить нельзя. Пусть сохранятся хоть крошечные, еле светящиеся огоньки – когда-нибудь от них всё пойдет вновь…»[106].

***

Обобщить богословские идеи священномученика Илариона можно следующим образом. Ключевым понятием его экклезиологии является Боговоплощение. На воплощении Сына Божия основана Церковь, которая и сама есть продолжающееся во времени Боговоплощение. Благодаря Боговоплощению человечество получило в Церкви возможность уподобляться Святой Троице не только через возвращение во Христе единства человеческой природы, но и вхождением в Божественную жизнь через приобщение нетварным Божественным энергиям в Ипостаси Святого Духа. Таким образом, Боговоплощение становится основанием спасения человечества в Церкви, спасения, неотделимого от обожения, поскольку спасение заключается в приобщении через Церковь к обоженному человечеству Христа и к Божественным энергиям, подаваемым нам действием Святого Духа, что получает актуализацию в церковных таинствах и наиболее полно – в Евхаристии, таинстве Тела и Крови Христовых. Спасение в Церкви становится возможным потому, что воспринятая Сыном Божиим в единство Своей Ипостаси человеческая природа, пройдя во Христе все этапы спасения, полагается в основание Церкви, члены которой делаются соучастниками скорбей и славы своего Божественного Спасителя. Это участие в скорбях и славе Спасителя совершается не механически и не безболезненно, но требует волевых усилий от каждого церковного члена. Впрочем, болезненность этих усилий растворена радостью, поскольку через них приобретаются добродетели, духовно связанные с блаженством и представляющие собой Божественные энергии, подаваемые человеку не только для его собственного совершенствования, но и для служения всему церковному телу.

Андрей Горбачев

_______________________________________

<sub>[1] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Священное Писание и Церковь // Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Без Церкви нет спасения. М.; СПб., 2000. С. 20.

[2] Там же. С. 21.

[3] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Христианство или Церковь? // Там же. С. 82.

[4] Иларион (Троицкий), архиепископ. Очерки из истории догмата о Церкви: Предисловие // Иларион (Троицкий), архиепископ. Очерки из истории догмата о Церкви. М., 1997. С. III (2-я пагин.).

[5] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Христианство или Церковь? С. 68.

[6] Там же.

[7] Иларион (Троицкий), архимандрит. Христианства нет без Церкви // Иларион (Троицкий), архимандрит. Христианства нет без Церкви. М., 1992. С. 6.

[8] Там же. С. 14.

[9] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Триединство Божества и единство человечества // Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Без Церкви нет спасения. С. 431.

[10] Там же. С. 415–416.

[11] Там же. С. 424.

[12] Книга правил. СПб., 1996. С. 5.

[13] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Краеугольный камень Церкви // Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Без Церкви нет спасения. С. 445–446.

[14] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Триединство Божества и единство человечества // Там же. С. 424–425.

[15] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Прогресс и преображение // Там же. С. 273.

[16] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Священное Писание и Церковь. С. 4; Иларион (Троицкий), архиепископ. Вифлеем и Голгофа // Иларион (Троицкий), архиепископ. Церковь как союз любви. М., 1998. С. 419; Иларион (Троицкий), архимандрит. Христианства нет без Церкви. С. 40 и др.

[17] Иларион (Троицкий), архиепископ. Воплощение и Церковь // Иларион (Троицкий), архиепископ. Церковь как союз любви. С. 300.

[18] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Краеугольный камень Церкви. С. 444.

[19] Иларион (Троицкий), архимандрит. Профессор Анатолий Алексеевич Спасский [† 8 авг. 1916 г.] // Богословский вестник. 1916. № 9/10/11. С. 15.

[20] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Триединство Божества и единство человечества. С. 412.

[21] Иларион (Троицкий), архимандрит. Профессор Анатолий Алексеевич Спасский. С. 15.</sub>

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

<sub>[22] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Священное Писание и Церковь. С. 2.

[23] Иларион (Троицкий), архимандрит. Профессор Анатолий Алексеевич Спасский. С. 15.

[24] Иларион (Троицкий), архиепископ. Воплощение и Церковь. С. 301.

[25] Иларион (Троицкий), архиепископ. Вифлеем и Голгофа. С. 426.

[26] Иларион (Троицкий), архимандрит. Христианства нет без Церкви. С. 39.

[27] Иларион (Троицкий), священномученик. Воплощение и смирение // Иларион (Троицкий), священномученик. Творения: В 3 т. Т. 3: Церковно-публицистические труды. М., 2004. С. 298.

[28] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Краеугольный камень Церкви. С. 449.

[29] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Письма о Западе // Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Без Церкви нет спасения. С. 551–552.

[30] Иларион (Троицкий), архиепископ. Вифлеем и Голгофа. С. 426.

[31] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Христианство или Церковь? С. 95.

[32] Иларион (Троицкий), архимандрит. Единство Церкви и Всемирная конференция христианства // Иларион (Троицкий), архимандрит. Христианства нет без Церкви. С. 86–87.

[33] Там же. С. 59.

[34] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Священное Писание и Церковь. С. 5.

[35] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Христианство или Церковь? С. 62.

[36] Там же. С. 63.

[37] Там же. С. 62–63.

[38] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Священное Писание и Церковь. С. 19–20.

[39] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Христианство или Церковь? С. 61.

[40] Там же. С. 63.

[41] Там же.

[42] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. О церковности духовной школы и богословской науки // Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Без Церкви нет спасения. С. 362.

[43] Более подробно о сотериологии сщмч. Илариона (Троицкого) см.: Горбачёв А. Сотериология священномученика Илариона (Троицкого), архиепископа Верейского // Альфа и Омега. 2010. № 1 (57). С. 175–189.

[44] Иларион (Троицкий), священномученик. Письмо Д.А. Хомякову // Журнал Московской Патриархии. 2004. № 9. С. 76.

[45] Иларион (Троицкий), архиепископ Вифлеем и Голгофа. С. 426.

[46] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Покаяние в Церкви и покаяние в католичестве // Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Без Церкви нет спасения. С. 142.

[47] Иларион (Троицкий), архиепископ. Пасха нетления // Иларион (Троицкий), архиепископ. Церковь как союз любви. С. 401.

[48] Там же. С. 399.

[49] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Прогресс и преображение. С. 114.

[50] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Священное Писание и Церковь. С. 5.

[51] Иларион (Троицкий), архиепископ. Вифлеем и Голгофа. С. 420, 421.

[52] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Христианство или Церковь? С. 92.

[53] Иларион (Троицкий), священномученик. Воплощение. С. 261.

[54] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Христианство или Церковь? С. 92–93.

[55] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Краеугольный камень Церкви. С. 446.

[56] Иларион (Троицкий), архиепископ. Пасха нетления. С. 399.

[57] Иоанн Златоуст, святитель. Избранные творения: Толкование на святого Матфея Евангелиста. М., 1993. Кн. 1. С. 122.

[58] Иларион (Троицкий), архиепископ. Вифлеем и Голгофа. С. 426.

[59] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Христианство или Церковь?. С. 91.

[60] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Краеугольный камень Церкви. С. 446.

[61] Иларион (Троицкий), архимандрит. Новости богословской литературы: С. Л. Епифанович. «Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие» (Киев, 1915) // Христианин: Журнал церковно-общественной жизни, науки и литературы. Сергиев Посад, 1915. № 5. С. 183–188.

[62] Максим Исповедник, преподобный. Творения. Кн. 2: Вопросоответы к Фалассию: Ч. 1: Вопросы I–LV / Пер. с др.-греч. и комм. С.Л. Епифановича и А.И. Сидорова. М., 1993. С. 60.

[63] Там же. С. 61.

[64] Там же. С. 61–62.

[65] Иларион (Троицкий), архиепископ. Вифлеем и Голгофа. С. 427.

[66] Там же.

[67] Там же.

[68] Там же.

[69] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Христианство или Церковь? С. 95.

[70] Асмус Валентин, протоиерей. Архиепископ Иларион (Троицкий) и православное богословие // Богословский сборник. М., 2001. Вып. VII. С. 60.

[71] Иларион (Троицкий), архиепископ. Пасха нетления. С. 398.

[72] Там же. С. 400.

[73] Там же. С. 399

[74] Там же. С. 400.

[75] Иларион (Троицкий), священномученик. Воплощение. С. 259.

[76] Иларион (Троицкий), архиепископ. Вифлеем и Голгофа. С. 427–428.

[77] Там же. С. 428.

[78] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Священное Писание и Церковь. С. 22.

[79] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Христианство или Церковь? С. 64.

[80] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Триединство Божества и единство человечества. С. 411.

[81] Иларион (Троицкий), священномученик. Воплощение. С. 259.

[82] Иларион (Троицкий), архимандрит. Христианства нет без Церкви. С. 46–47.

[83] Иларион (Троицкий), архиепископ. Церковь как союз любви. С. 309.

[84] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. О церковности духовной школы и богословской науки. С. 360–361.

[85] Там же. С. 361–363.

[86] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Христианство или Церковь? С. 64.

[87] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. О церковности духовной школы и богословской науки. С. 360.

[88] Там же. С. 363.

[89] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Священное Писание и Церковь. С. 23.

[90] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Христианство или Церковь? С. 63–64.

[91] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Наука и жизнь // Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Без Церкви нет спасения. С. 298.

[92] Иларион (Троицкий), архиепископ. Вифлеем и Голгофа. С. 428.

[93] Иларион (Троицкий), архиепископ. Пасха нетления. С. 400.

[94] Иларион (Троицкий), архимандрит. Пострижение в монашество [студента 3-го курса Академии В.В. Гладкова – инока Панкратия] // Богословский вестник. 1916. № 7/8. С. 587 (1-я пагин.).

[95] Там же. С. 590.

[96] Там же.

[97] Дневник послушника Николая Беляева (преподобного Оптинского старца Никона). М., 2004. С. 152.

[98] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Единство идеала Христова // Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Без Церкви нет спасения. С. 225.

[99] Там же. С. 222.

[100] Там же. С. 225–226.

[101] Иларион (Троицкий), архиепископ. Воплощение и Церковь // Иларион (Троицкий), архиепископ. Церковь как союз любви. С. 303.

[102] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Краеугольный камень Церкви. С. 446.

[103] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Наука и жизнь. С. 301.

[104] Иларион (Троицкий), архимандрит. Пострижение в монашество [студента 3-го курса Академии В.В. Гладкова – инока Панкратия]. С. 590 (1-я пагин.).

[105] Иларион, архиепископ Верейский, священномученик. Наука и жизнь. С. 298–299.

[106] Волков Олег. Погружение во тьму // Роман-газета. 1990. № 6. С. 25.</sub>

________________________________________

http://www.pravoslavie.ru/69130.html

[Дмитрий Н]

Актуальность подвига священномученика Илариона (Троицкого) для нашего времени

Андрей Горбачев



_{Священномученик Иларион (Троицкий)}

В наши дни в церковной среде все чаще можно слышать разговоры о том, что подвиг новомучеников остается невостребованным, имена большинства новомучеников и исповедников Российских мало что говорят даже и церковным людям. И это действительно так, и указывает, прежде всего, на то, что для большей части современного российского общества вопросы церковной тематики являются чуждыми. Оттого и подвиг новомучеников остается непонятным.

   В отношении общества к церковным вопросам повторяются настроения вековой давности

Интересно, что в этом отношении общества к церковным вопросам повторяются настроения наших соотечественников более чем вековой давности. То есть ситуация, в которой формировалось мировоззрение будущих мучеников веры, была во многом схожа с современной. Причем формирование это совершалось во многом не благодаря, а вопреки окружающей действительности.

Явное отступление от Церкви русского царя и его окружения в петровскую эпоху к началу XX века достигло низших, наиболее консервативных социальных слоев. Народное одичание нередко подкреплялось отступлением от веры и самого духовного сословия. Поэтому новомученики — это действительно соль русской земли, люди, сумевшие сохранить верность Христу и Церкви в период повсеместной духовной дезориентации.

Казалось бы, факт канонизации великого сонма русских святых в постсоветское время противоречит вышесказанному. Около полутора тысяч новомучеников прославлено, огромное число для Русской Церкви. Но если учесть, что в советский период до 1943 г. было расстреляно 130 000 одних только представителей духовенства, это число теряет свою внушительность. Возникновение на руинах прежней России богоборческого государства является свидетельством почти тотального отступления русского народа от Бога и Христовой Церкви. Господь попустил это, вероятно, не найдя 10 праведников на каждый российский «содом». Конечно, рудименты религиозной жизни еще долго сохраняются в народном быту, но осознанная живая вера становится теперь большой редкостью.

У кого-то вера обернулась неверием, у кого-то — обрядоверием. Некоторые умудрились сочетать и первое и второе. К примеру, Сергей Фудель вспоминает бывшего обер-кондуктора, который еженедельно посещал церковное богослужение и регулярно говел, но на деле оказался законченным атеистом: «Постепенно разговор перешел на серьезное — об умерших близких. И вот, когда я сказал, что придет день, когда мы их снова встретим, я увидел, как в искреннем изумлении поднялись мохнатые «дедкины» брови: “Это вы как? Или всерьез? Ну, это все поповские сказки. Умрем — и шабаш, и все кончено! Ничего там не будет”»[1]

В наши дни нередко можно услышать о возрождении в России православной веры. Если ориентироваться в этом вопросе на количество восстановленных и построенных за последнюю четверть века храмов и монастырей, то возрождение, конечно, что называется, налицо. Но если учесть, что из 70-80 % наших соотечественников, признающих себя православными, подавляющее большинство имеют весьма туманное представление о церковной жизни, а поводом для посещения храма считают, в основном, скорбные события своей жизни, то ситуация будет выглядеть не столь радужно. Если же к этому добавить, что треть от общего количества «статистических православных», по их словам, не верят в Бога, то придется признать, что идейные потомки упомянутого выше обер-кондуктора распространяются и постепенно наполняют русскую землю.

По этой причине мысль о необходимости изучения русской истории столетней давности выглядит вполне естественной. Наиболее ценными для нас являются свидетельства русских святых той эпохи, многократно предупреждавших российское общество о губительности забвения Бога и отступления от Церкви.

В этом смысле значительный интерес может представлять личность сщмч. Илариона (Троицкого) (1886-1929), поскольку отступление русского народа от Церкви было одной из главной тем для владыки Илариона еще со студенческой скамьи.

Ко времени учебы Владимира Троицкого (мирское имя свт. Илариона) в семинарии и академии (1900-1910) революционные идеи захватили значительную часть русского общества. Причем очень часто рассадниками этих идей являлись именно духовные учебные заведения. Революционные настроения не прошли и мимо МДА. «Владимир Алексеевич поступил в академию в 1906 году, когда чад и угар революционный, проникший и за стены академии, только начинал рассеиваться, но не исчез еще окончательно. И Владимиру Алексеевичу пришлось много пережить, видя, как он говорил, “позор академии, променявшей светлые ризы чистой и трезвой науки на яркие, но грязные разноцветные лохмотья уличной политики”, позор той академии, которую он любил, как “свою возлюбленную невесту”... Но гроза не прошла бесследно для Владимира Алексеевича: его всеанализирующий ум не мог успокоиться, пока не отыскал причины, почему пронесшийся шквал захватил столь широкие круги: одним из главнейших условий, определивших такой масштаб движения, была бесцерковность нашего общества, в его массе утратившего связь с Церковью, порвавшего с его исконными традициями... Как только это определилось с достаточной ясностью, ... он посвятил свои обязательные сочинения и свои досуги разработке вопроса о Церкви и церковности»[2].

В 1909 году, учась на четвертом курсе Московской духовной академии, Владимир Троицкий произносит слово на праздновании 95-й годовщины МДА, которое позже было напечатано в журнале «Богословский вестник» под заголовком «Да не будут тебе бози инии».

   Служение истинному Богу возможно только в Церкви, и покидающие ее оставляют и Бога

В Церкви молодой богослов видит смысл, цель и оправдание жизни. Отступление от Церкви не может пройти безнаказанно и само по себе уже есть наказание. Поклонение и служение истинному Богу во Христе возможны только в Церкви, и покидающие ее вместе с ней оставляют и Бога. Но «свято место пусто не бывает», и на место Бога встает уже некое понимание Бога, концепция всегда ложная, которая, собственно говоря, есть идол: «Жизнь полна идолов; на каждом шагу встречаем и идолов, и идолопоклонников. Правда, вы не увидите идолов каменных, золотых и серебряных. Но идолопоклонство тонкое, часто бессознательное, прикрывающееся именем служения истинному Богу, — такое, даже более опасное, идолопоклонство снова грязной волной разлилось по лицу земли»[3].

Идолопоклонство такого рода незаметно входит в жизнь христианина и постепенно овладевает его сердцем: «Спросите нашего современника: чем он живет, ради чего живет? Что самое главное у него в жизни? Вам укажут семью, должность, общественную деятельность, торговлю; немногие — науку, а некоторые назовут удовольствия, личное благополучие. Но скажет ли кто, что для него самое главное в жизни — Бог, Церковь, спасение души, жизнь вечная? Нет, обо всем этом, едином на потребу, почти никто не вспомнит. Христос совершенно удален из человеческой жизни, хотя многие и не решаются гнать Его открыто. Людям как бы жалко бросить Христа совершенно, но они и не любят Его настолько, чтобы ради Него отказаться от всех других богов. И вот приложены все усилия к тому, чтобы сохранить всех идолов мира, чтобы вместе поклоняться Христу и Велиару. Жизнь свою поделили люди между многими богами. Самая большая часть жизни отдается на сердечное служение всевозможным идолам, и только самая ничтожная ее часть уделяется на спешное и торопливое поклонение истинному Богу»[4].

Церковность, освящающая жизнь, придающая ей смысл, заменяется религиозностью, которая становится лишь отдельной частью жизни, весьма незначительной и служащей в основном практическим нуждам: «Теперь можно слышать речь лишь об “удовлетворении религиозных потребностей” или об “отправлении религиозных обязанностей”, причем и потребностей, и обязанностей этих оказывается удивительно мало, сравнительно со всякими другими потребностями и обязанностями»[5].

Теряется понимание соборности церковной жизни. На место Церкви устремляются идолы внецерковных форм «христианства». «Идолы все больше и больше вытесняют Христа из жизни людской... В наши дни христианство проявляется только как личное потаенное благочестие, но совсем оскудела христианская жизнь. Христианская жизнь возможна только в Церкви; только Церковь живет Христовой жизнью»[6].

   Без Церкви нет ни жизни, ни спасения, ни познания Бога

Двадцатитрехлетний молодой человек убедился в истинах, которые становятся неизменной путеводной звездой его жизни: без Церкви нет ни жизни, ни спасения, ни познания Бога, то есть — богословия, которое неотделимо от благочестия, согласно с Преданием Церкви и, прежде всего, с писаниями святых отцов, этих «духоносных богословов»[7]. Под словом же Церковь (с большой буквы) будущий владыка всегда подразумевает Церковь Православную.

Владимиру Троицкому, несмотря на молодость, уже к 1909 году стали понятны не только главная беда России, приведшая в скором времени к катастрофе, но и единственный выход из этой беды: «На нашу русскую равнину налетели со всех сторон безводные облака, носимые ветром, которым блюдется мрак тьмы на век (Иуд. 12, 13). Уста их произносят надутые слова... Врата адовы собрали все свои силы и устремились на св. Церковь... Верим, непоколебимо верим, — никаким ветрам, никаким бурям не потопить корабля Иисусова!..

Вменить в уметы всех пустых и бездушных идолов суетного мира, все сором счесть и только единому Богу и Его св. Церкви служить — выше этого нет и быть ничего не может!»[8]

Но не только обмирщение, светскость сознания соблазняет человека и сбивает его с истинного пути, но и ложные представления о Боге и о путях спасения, искажение и забвение истин веры. И трудно сказать, что хуже. «Побежишь от волка — нападешь на медведя»,[9] — говорил старец Амвросий Оптинский. Ученый диакон Епифаний Катанский на VII Вселенском Соборе обратился к свт. Тарасию, патриарху Константинопольскому, с вопросом о ереси иконоборчества. Он спрашивал: «Вновь появившаяся ныне ересь менее прежде бывших или больше их (пагубна)?» Святейший патриарх Тарасий сказал: «Зло так зло и есть, особенно в делах церковных; что касается догматов, то погрешить ли в малом или в великом, это все равно; потому что в том и другом случае нарушается закон Божий»[10].

Именно так воспринимал о. Иларион (в 1913 г. он принял монашество и с 1913 по 1920 гг. был архимандритом и инспектором МДА) инославные конфессии. Их онтологическая чуждость Православию, на его взгляд, такова, что он не представлял возможным даже именовать их церквами.

«Появилось несколько церквей, — недоумевал он, — православная, католическая, даже протестантская, англиканская и т. д., хотя, казалось бы, должно быть ясно, что у Одного Главы может быть лишь одно тело»[11]. Даже антонимом термина «католический» он ставит не «православный», а «церковный», видимо, чтобы подчеркнуть «существенное отличие католической жизни от жизни церковной»[12], так как для него существует одно богочеловеческое сообщество, собственное имя которого — «Церковь».

Учение о Церкви для сщмч. Илариона есть не столько раздел богословия, сколько первичный принцип, квинтэссенция, необходимейшее условие богословия, поскольку Церковь — это организм богочеловеческий, в котором человек, созданный по образу Божию, восстанавливая природное единство, уподобляется Св. Троице и становится богом по благодати. Церковь, как полнота Наполняющего все во всем (Еф. 1, 23), раскрывается не только как хранительница Откровения, Св. Предания, но и как само Св. Предание, потому что основана и передана нам Сыном Божиим, и — как само Откровение, потому что только в ней и через нее Бог открывается нам в Своих благодатных энергиях.

Понимание этого значения учения о Церкви для владыки Илариона открывает основы его непоколебимой твердости в бушующем море расколов во времена большевистских гонений на Церковь.

Опровержению заблуждений католицизма, протестантизма и гуманизма, этих трех рационалистических направлений внецерковной религиозной жизни, архимандрит Иларион уделял особое внимание, как имевшим наибольшее влияние на взгляды его современников.

Но, несмотря на все старания отца Илариона и подобных ему, призывавших русский народ опомниться, вернуться к своим истокам, к вере отцов, сплотившей разрозненные племена в единый народ, а значит, просто вернуться в Церковь — и в уме, и на деле, — призывы эти были услышаны немногими и уже не могли остановить всеобщего отступления.

И вот в 1914 году начали сбываться тяжелые предчувствия. Пришла война. Архим. Иларион воспринимает ее как вразумление заблудившемуся русскому обществу, как возможность искупления отхода от Церкви грехами и ересями. Проповеди его обретают особую силу и проникновенность: «Православные русские люди!.. Пробил грозный час суда над Русской землей. За последние десять лет мы все немало нагрешили. Мы, русские люди, допустили в нашей родной земле распространиться неверию. У нас небывалое прежде развращение нравов. Мы, русские люди, грешны пред нашей славной историей. Мы грешны перед памятью и заветами наших предков. Мы грешны пред нашими родными святынями. Стали мы терять страх Божий. Разучились любить царя и родину. Мы привыкли поносить и хулить все свое и родное, хвалить и превозносить все чужое. Пришел час искупить пред Богом наши народные вины, наши народные грехи»[13].

   Возвращения интеллигенции из плена западной культуры в церковный Иерусалим не произошло

По мере продолжения войны надежды первого времени на обращение русского народа, а в особенности людей образованных, к Матери-Церкви сменялись разочарованием. Большинство русских людей интересовалось более внешним политическим устройством, чем внутренним духовным устроением, скорее светскими правами, чем христианскими обязанностями, и гораздо охотней выгодой, чем истиной. Духовности предпочитается если не материальность, то душевность, поэтическая мечтательность или революционный бунт (иногда фантастическим образом соединявшиеся, как, например, в творчестве и жизни А. Блока), своя воля — воле Божественной, временные интересы заслоняют вечные. Массового возвращения интеллигенции из вавилонского плена западной культуры в церковный Иерусалим не произошло.

Вступительная академическая лекция будущего священномученика, прочитанная 26 августа 1916 года, звучит последним призывом к русской интеллигенции и одновременно — последним предупреждением. Ее название емко выражает основную мысль: «Грех против Церкви».

Студенческая молодежь из романа Леонида Андреева «Дни нашей жизни», которая восхищается звоном московских колоколов, призывающих православных к воскресной всенощной, но не спешит на богослужение, а продолжает свой пикник с пивом на одном из обрывов Воробьевых гор, — это, по мнению лектора, наиболее яркий образ, выражающий отступление русской интеллигенции от своих церковных, а, следовательно, и народных корней. Ведь «русский» и «православный», «церковный» — это почти синонимы. «Русский народный характер воспитывался в течение целых веков под руководством Церкви, а потому отпадение от Церкви для русского человека и является почти непременно отпадением от России. Россию можно представить без парламента, без университетов, но Россию нельзя представить себе без Церкви»[14].

Забвение этого необходимо приведет Россию к самым плачевным последствиям. Ведь тот, кто отрекся от Церкви, «отрекся от России, оторвался от русской почвы, стал беспочвенным космополитом... Еврей..., от закона Моисеева отрекшийся, есть непременно полный нигилист, вредный и для своего народа и для всякого другого, в котором он живет. Параллельно этому, именно русская интеллигенция поставляла в европейскую жизнь самых радикальных отрицателей, нигилистов и анархистов. Толстой и Бакунин — наши. Русских революционеров гоняют и в Западной Европе. Никакой человек, может быть, так не заглядывал в бездны отрицания, как человек русский»[15].

В 1917 г. две революции потрясли основы государства Российского, после чего российское общество было ввергнуто в бездну революционных перемен, печальные последствия которых не изжиты до сего дня.

Владыка Иларион не потерялся в круговороте революционных потрясений. Его любовь к Церкви и погруженность в церковное предание позволили ему сохранить твердые ориентиры, найти верные пути в отношениях с безбожной властью и множеством возникших расколов и достойно завершить подвиг исповедничества. Он находил в себе силы не унывать в самых, казалось бы, безнадежных условиях жизни — и в ссылке, и в концлагере. При этом святитель не отделял себя от русского народа. Но его взгляд на взаимосвязь отношения русского человека к Церкви и благоденствия нашего государства остался неизменным до самой мученической кончины. «А мы разве говорим, что советская власть не от Бога? — отвечал архиепископ Иларион на искусительный вопрос наркома Луначарского. — Да, конечно, от Бога! В наказание нам за грехи…»

Известная поговорка гласит: «Глупый учится на своих ошибках, а умный — на чужих». Как же охарактеризовать того, кто не учится ни на каких ошибках — ни на своих, ни на чужих? Хочется все же надеяться, что мы сумеем научиться, хотя бы и на собственных ошибках.

___________________


<sub>[1] Фудель С.И. Воспоминания. М.: Св.-Троицкая Сергиева Лавра, Русский путь, 2016. — С. 79.

[2] Цит. по: Дамаскин (Орловский), иером. Жизнеописание архиепископа Илариона (Троицкого)// Иларион (Троицкий), архиеп. Церковь как союз любви. — М.: ПСТБи, 1998. — С. 5-6

[3] Иларион, архиеп. Верейский, сщмч. Без Церкви нет спасения. / Вступ. ст. мон. Софии: Житие сщмч. Илариона (Троицкого). — М.; СПб: Сретенский монастырь, Знамение, 2000. — С. 119.

[4] Там же, с. 120.

[5] Там же, с. 120-121.

[6] Там же, 122-123.

[7] Там же, 134.

[8] Там же, 135, 138.

[9] Агапит (Беловидов), схиархимандрит. Жизнеописание в Бозе почившего оптинского старца иеросхимонаха Амвросия с его портретом и факсимиле. В 2-х частях. — Репринт. — [М.:] Изд. Св.-Троицкой Сергиевой Лавры, 1992. — Ч. 2. — С. 60.

[10] Деяния Вселенских Соборов: в IV т. — Спб.: Воскресение, Паломник, 1996. — т. IV: VI Собор, VII Собор. — С. 358.

[11] Иларион, архиеп. Верейский, сщмч. Без Церкви нет спасения. / Вступ. ст. мон. Софии: Житие сщмч. Илариона (Троицкого). — М.; СПб: Сретенский монастырь, Знамение, 2000. — С. 141.

[12] Там же, с. 140.

[13] Иларион (Троицкий), сщмч. О жизни в Церкви и о жизни церковной// Иларион (Троицкий), сщмч. Творения: В 3-х томах. — М.: Изд. Сретенского мон-ря, 2004. — Т. 3. — С. 318.

[14] Иларион, архиеп. Верейский, сщмч. Грех против Церкви// Он же. Без Церкви нет спасения. — М.; СПб: Сретенский монастырь, Знамение, 2000. — С. 562.

[15] Там же, с. 562.</sub>


27 декабря 2016 г.

http://www.pravoslavie.ru/99779.html

[Дмитрий Н]

«Хочется, чтобы дети поняли: мученический подвиг – это победа!»

Беседа с детским писателем Ириной Судаковой

Анастасия Кузминская


Ирина Судакова пишет для детей серьезные книги – не убаюкивающие, а способные пробудить в ребенке настоящего христианина. В Издательстве Сретенского монастыря вышло три написанных ею жития в изложении для детей: прп. Иоанна Дамаскина, пророка Даниила и сщмч. Илариона.

«Читая житие, дети могут увидеть, что никакие испытания не могут повредить тому, кто уповает на Христа», – говорит Ирина. И это – самый главный урок, который мы можем и должны преподать нашим детям.





– Ваше сотрудничество с Издательством началось с того, что вы прислали житие прп. Иоанна Дамаскина в изложении для детей. Почему вы выбрали житие именно этого, не самого известного в широких кругах святого?

– Преподобный Иоанн Дамаскин – один из самых любимых мною святых. О нем, действительно, мало знают. И это удивительно, ведь важность его трудов для Церкви трудно переоценить: это и богословские сочинения, и огромный вклад в сокровищницу нашего богослужения. Самый радостный, всеми любимый пасхальный канон – тоже плод его творчества.

А житие святого Иоанна не только очень поучительно, но ещё и необычайно интересно как для взрослых, так и для детей: коварные происки иконоборцев, несправедливое осуждение святого, а затем невероятное чудо исцеления. И его удивительный выбор: образованнейший человек, приближенный правителя Дамаска, оставляет все и уходит в монастырь.



Детской книги о преподобном Иоанне Дамаскине долгое время не было ни одной. И я решила изложить для детей его житие.

– Если говорить непосредственно о житии сщмч. Илариона, что в изложении его жития было для вас самым сложным? И что - самым важным, что вы обязательно хотели донести до детей?



– Во-первых, невозможно отделить образ святого от той эпохи, в которую он жил. А рассказывать детям о советском времени очень непросто: жестокие гонения, церковные расколы, ужас лагерей. С одной стороны, нужно подробно говорить о тех вещах, которые взрослым понятны без дополнительных объяснений, а с другой – нельзя перегружать житие историческими сведениями.

То есть о сложных и трагических событиях нужно писать просто, кратко, емко, и, кроме того, щадя детское воображение. Не знаю, насколько мне это удалось.

А вторая трудность заключалась в том, что в большинстве источников о жизни святого рассказывается очень сухим языком, мало живых свидетельств, почти нет интересных воспоминаний о владыке Иларионе его близких друзей или родственников. А дети не могут воспринимать лишь сухие биографические факты.

Большой удачей были найденные в юношеских дневниках святого записи о паломничестве на Афон: юные читатели могут «услышать» живую речь святого.

   Для них важно осознавать, что священномученик не сразу стал святым

Книга начинается с рассказов о детстве и юности священномученика Илариона. Это помогает приблизить образ святого к детям. Для них важно осознавать, что священномученик не сразу стал святым. Когда-то, подобно им, он был обыкновенным мальчиком.

А дальше перед детьми раскрывается путь святого: студент, иеромонах, епископ, сподвижник Патриарха, мученик.

Имя Иларион означает «веселый», и священномученик Иларион очень радостный святой. Не зря его сравнивают с преподобным Серафимом Саровским. Владыка Иларион светился пасхальной радостью.



Внешне священномученик Иларион походил на былинного богатыря. Но, главное, он был воином духовным. Читая житие, дети могут увидеть, что никакие испытания не могут повредить тому, кто уповает на Христа.

И в лагерном аду, и в тяжелой болезни, когда физические силы покинули его, владыка Иларион оставался духовным богатырем – воином Христовым. Хотелось бы, чтобы дети поняли: страдания мучеников, их подвиг – это победа! Победа над злом и над самой смертью!

– Мы знаем, что в прежние времена, а может, и в нынешние тоже, иконописцы на период работы берут особый пост или особо усердно молятся. Изменилась ли ваша духовная жизни в тот период, когда вы писали это житие и чувствовали ли вы помощь святого?

– Всегда больше молюсь тому святому, о жизни которого пишу в данный момент. И чувствую поддержку, помощь. Причем не только в написании книги.

– А вам понравилось оформление книги?

– Да, книга о священномученике Иларионе прекрасно оформлена, а иллюстрации Елизаветы Цымбаревич просто замечательные. Интересное решение в оформлении книги – пояснения, данные на полях, и дополнительные маленькие детали, которые дети могут подолгу рассматривать.



– Мы видим, что сегодня дети с самого юного возраста приучаются пользоваться компьютерами и планшетами. Что можно этому противопоставить, чтобы привлечь их к книге?

   Очень важно, чтобы у детей перед глазами был пример читающих взрослых

– Очень важно, чтобы у детей перед глазами был пример читающих взрослых. А, кроме того, с самого маленького возраста дети должны быть буквально окружены книгами. Обязательно интересными, добрыми и с хорошими иллюстрациями.

И, конечно, нужно как можно дольше не приобщать детей к компьютерам и планшетам, а в школьном возрасте использовать компьютер очень ограниченно – желательно только для учебных целей. Мультики и кинофильмы – по особым дням.



Но нужны не жесткие запреты. Просто в доме все нужно устроить так, чтобы такой порядок был чем-то само собой разумеющимся: дети не должны ощущать себя ущемленными и мечтать о «запретном плоде».

У них должно быть много интересных занятий. А чтение – одно из них.

Большинство детей любят, когда им читают взрослые. Совместное чтение хороших книг – это само по себе замечательное и увлекательное времяпровождение, и, кроме того, оно прививает любовь к книге.



Ещё, по моим наблюдениям, важно научить детей читать задолго до школы. Причем учить больше в игровой форме, чтобы эти занятия были радостными для ребенка.

И тогда современные дети читают. И ещё как! Для моих племянниц чтение – самое любимое занятие. Они готовы читать всегда и везде. Так что, может быть, мы немножко переусердствовали, приучая их к чтению.



– Во все времена у детей были герои – Илья-Муромец, Том Сойер, или мушкетеры, или пионеры-герои – те, в кого хотелось играть и кому хотелось подражать. Кто может стать таким героем сегодня?

– Конечно, хотелось бы, чтобы детей увлекали примеры святых подвижников, чтобы именно им хотели подражать юные христиане. По мере сил, конечно.

Мне кажется, важно рассказывать детям о жизни святых и просто настоящих крепких христиан, знакомить их с подвигом новомучеников.

Священномученик Иларион – яркий пример для подражания: высокообразованный, целеустремленный, и в то же время общительный и веселый, горящий любовью к Богу и ближним.


С Ириной Судаковой
беседовала Анастасия Кузминская

27 декабря 2016 г.

http://www.pravoslavie.ru/99773.html

[Дмитрий Н]

Человек пасхальной радости

Андрей Горбачев



_{Священномученик Иларион (Троицкий) в соловецкой ссылке. Художник: Фотиния Иевлева}

Есть на земле носители торжествующего христианства,
всегда радостные, всегда с пасхальными песнопениями на устах,
и лицо их как лицо Ангела[1].

В церковной среде зачастую Православие преподносится в виде системы запретов. Нельзя сквернословить, пьянствовать, курить, блудить, есть мясное и молочное в постные дни, работать в праздники и еще огромное число всяческих «нельзя». Конечно же, и соблюдение постов, и целомудрие, и благочестие являются необходимой составляющей христианской жизни. Но если ее основой и центром становится исполнение ряда запретов, то можно ли таковую жизнью назвать христианской? Не принадлежит ли в этом случае наша религиозность к формам Ветхого Завета, да и то не к лучшим?

Не правильней ли будет представить христианство со стороны положительной, со стороны того, что можно, с позиций открывающихся перспектив и горизонтов? К примеру, в христианстве можно любить Бога и ближнего, можно творить добро, быть милостивым, милосердным, можно беседовать с Богом как со своим Отцом. Можно позволить себе спокойно терпеть унижения и насмешки без страха быть уничтоженным, потому что Господь дает нам твердую надежду и уверенность, что все униженные будут возвышены. Можно освободиться от рабства страстям и войти в свободу сынов Божиих.

В этом случае все необходимые ограничения христианской жизни будут восприниматься как средства, помогающие человеку войти в божественную радость, как ступени небесной лествицы, открывающей для нас путь к богообщению. Наверное, это и есть то покаяние, к которому призывал и призывает нас Господь, та самая метанойя — изменение ума, изменение мыслей, изменение сознания, когда человек понимает, что главной и по большому счету единственной для него целью, неизменной ценностью и неиссякаемой радостью может быть лишь Сам Господь Бог.

    Радость христианских святых неизменна, поскольку она основана не на песке земных пристрастий и утешений, но на камне божественной любви

Радость христианских святых неизменна, поскольку она основана не на песке земных пристрастий и утешений, но на камне божественной любви. Оттого они и могли сказать вслед за апостолом Павлом: Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим. 8:38-39).

Яркий образец такой духовной радости являет нам жизнь священномученика Илариона (Троицкого).

Еще в детстве воспылав любовью к Матери Церкви, будущий священномученик всю свою жизнь положил на служение ей и на то, чтобы донести до соотечественников простую мысль о главной беде русского народа, приведшей к катастрофе, — о забвении Православия, отступлении от Бога и Его святой Церкви. Причем делал он это, не столько обличая, сколько вдохновляя и увлекая на путь истинного спасения.

Один из студентов так вспоминал тогда еще архимандрита Илариона в бытность его преподавателем и инспектором Московской Духовной Академии: «Иларион благодатно влиял на меня своей личностью — прямотой, властностью в отстаивании убеждений, восторженностью совершаемого им богослужения, энергией и жизнерадостностью... У него самого была поразительная восторженность и любовь ко всему, что было ему дорого и близко — к Церкви, к России, к Академии, и этой бодростью он заражал, ободрял и укреплял окружающих»[2].

Нужно заметить, что отмеченная жизнерадостность отца Илариона не была следствием духовной наивности и малограмотности, но утверждалась на незыблемом святоотеческом основании: «Иларион любил говорить, что насколько христианин должен осознавать свои грехи и скорбь о них, настолько же он должен радоваться бесконечной милости и благодати Божией и никогда не сомневаться и не отчаиваться в своем жизненном подвиге»[3].

    Отец Иларион саму добродетель представлял блаженством, как и преступление — наказанием

Причем отец Иларион не считал доброделание, исполнение заповедей Христовых тяжелой платой за будущее блаженство, но саму добродетель представлял блаженством, как и преступление — наказанием: «Как с грехом неразрывно связано его и следствие — страдание, так с добродетелью соединено блаженство. Сама добродетель есть блаженство. Не как внешняя награда дается христианину блаженство. Да не будет этого наемничества и торгашества в святом деле спасения! Блаженство, как дерево из зерна, вырастает из добродетели, из утверждения человека в воле Божией и в добре»[4].

По причине этого духовного родства добродетели и блаженства даже в речи на иноческий постриг архимандрит Иларион (Троицкий) призывает: «Радуйся!»[5] Монашеский подвиг неизбежно связан со скорбями. Тем не менее он уже в самом себе содержит и награду за понесенные труды и постепенно растущее блаженство, достигающее своей полноты в жизни будущего века, но начинающееся уже здесь, когда отрекшийся от мира получает ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев, и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной (Мк. 10: 30). Поэтому: «Когда на том пути, на котором ты ныне укрепляешься, ты достаточно постраждешь в борьбе со страстями, тогда радуйся...»[6]

Эти рассуждения напоминают высказывание о монашестве преподобного Амвросия Оптинского: «У батюшки отца Амвросия спросили..., что такое монашество? “Блаженство”, — отвечал он»[7].

Выводы молодого архимандрита не были отвлеченными рассуждениями, но осознанием святоотеческих писаний, проверенных на личном опыте. После собственного пострига отец Иларион пережил небывалый прежде духовный подъем: «Что я пережил, не умею рассказать, но после почувствовал себя помолодевшим, совсем мальчиком. В духовной радости пробыл 5 дней в храме... В прошедшие дни моего монашества я переживал преимущественно чувство радости и душевного мира... Да, дела прежние, но чувствуется значительная перемена в себе самом. Хочется верить, что это действие особой благодати, даруемой монаху... А стоит только сознаться: “ведь не одна же форма жизни должна быть для всех”. Я избрал ту, которая мне казалась, а теперь и оказалась наиболее подходящей. Не жалейте, а сорадуйтесь, потому что я теперь радуюсь. А что значит Иларион? Веселый»[8].

    Духовная радость не покидала «воина Христова Илариона» во всех жизненных трудностях до самой его мученической кончины

И эта духовная радость не покидала «воина Христова Илариона» во всех жизненных трудностях до самой его мученической кончины.

Напряженный график академических служений подрывает его физическое здоровье. Он смиряется и благодарит Бога: «Роптать не ропщу, потому что монах — церковная вещь. Личной жизни у него нет — один. Куда поставят — берись и работай… Слава Богу за все!»[9]

Большевики сажают его в тюрьму. Надорвавшийся от беспрерывных трудов архимандрит воспринимает это как форму отдыха, почти как санаторий: «Живу я по-прежнему хорошо; совсем здесь обжился, будто так и нужно. Здесь я даже поправился, потолстел, физически чувствую совсем хорошо. Чтоб усилить циркуляцию крови, начал я ходить на работу, например, выкачивать воду из тюремных подвалов. Хорошо, что несколько проведешь на воздухе и немного мускулы разовьешь. За работу еще 1 фунт хлеба прибавляют. Питаюсь по настоящему времени прекрасно, время идет незаметно; даже досадно, что, например, книги медленно читаются. Жизнь идет размеренная, правильная. Будь все это где-нибудь в хорошей местности, прямо санаторий»[10].

Ссылка в Архангельск в письмах преосвященного Илариона описывается просто как долгосрочный отпуск в комфортных условиях на берегу моря (правда — северного): «Имею маленькую, совсем отдельную комнату (шесть с половиною на три с половиной аршина), с окном на солнечную сторону и на открытый двор. Живу, можно сказать, в центре города... а впереди целые месяцы свободного времени — приятно!»[11] «А я очень доволен и рад тому, что живу здесь, главное — свободное время и книги»[12].

Советская власть отправляет владыку Илариона на шесть лет в Соловецкий лагерь особого назначения. Здесь величие его личности достигают легендарных масштабов. «Он был самою популярною личностью в лагере, среди всех его слоев». Его таланты и добродетели откликаются любовью к нему не только собратьев архиереев и священников, но и рядовых заключенных, и даже уголовников. И уж совсем небывалое: он вызывает невольное уважение у конвойных и лагерного начальства, которые обращаются к архиепископу Илариону не иначе как «владыка».

«Он доступен всем, он такой же, как и все, с ним легко всем быть, встречаться и разговаривать. Самая обыкновенная, простая, несвятая внешность — вот что был сам Владыка. Но за этой заурядной формой веселости и светскости можно было постепенно усмотреть детскую чистоту, великую духовную опытность, доброту и милосердие, это сладостное безразличие к материальным благам, истинную веру, подлинное благочестие, высокое нравственное совершенство, не говоря уже об умственном, сопряженном с силой и ясностью убеждения. Этот вид обыкновенной греховности, юродство, личина светскости скрывали от людей внутреннее делание и спасали его самого от лицемерия и тщеславия»[13].

Несмотря на тягость состояния неопределенности при мыслях о будущем в последний год пребывания священномученика Илариона на Соловках в его речи, как и прежде, слышится не только Амвросиево «жить — не тужить», но и Златоустово «слава Богу за все»: «И так за долгие годы привык и живу, не тужу. На лучшее не надеюсь, от худшего не отрекаюсь. Какова есть о мне воля Божия — так пусть и будет»[14].

В жизни священномученика Илариона можно увидеть реализацию совета уже упомянутого преподобного Амвросия Оптинского: «Мы должны жить на земле так, как колесо вертится: чуть только одной точкой касается земли, а остальными непременно стремиться вверх»[15]. Так и святитель Иларион, несмотря на обстоятельства жизни, которые многих его современников ввергли в отчаяние и гибель, не потерял той пасхальной радости, которую пронес через всю свою недолгую, но насыщенную жизнь, поскольку черпал эту радость не из земных событий, а из неисчерпаемого источника божественной любви воплотившегося, распятого и воскресшего Сына Божия: «Радости духовныя исполнен, Иларионе, шествовал еси путем тесным и прискорбным, всех уча Христу сраспинатися, дабы с Ним воскреснути»[16].

«Моя болезнь греховная исцелима — в этом убеждает меня Христово воскресение. Мне открыто блаженство рая. Никто же да рыдает убожества, явися бо общее Царство! Явилась общая радость, ибо явилась надежда на нетление, на искупление от греховного тления. От смерти к жизни Христос Бог нас преведе. Египет остался позади, фараон погиб, впереди обетованная земля и нетленное Царство, где обителей много, где радость вечная! Пасха нетления! Мира спасение!

Христос воскресе!»[17]


10 мая 2017 г.


<sub>[1] Иларион (Троицкий), архиеп. Вифлеем и Голгофа// Он же. Церковь как союз любви. - М.: ПСТБИ, 1998. - С. 248.

[2] Волков, Сергей. Возле монастырских стен: Мемуары. Дневники. Письма. – М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2000. – С. 119-122.

[3] Волков, Сергей. Возле монастырских стен: Мемуары. Дневники. Письма. – М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2000. – С. 121-122.

[4] Иларион (Троицкий), архиеп. Вифлеем и Голгофа// Иларион (Троицкий), архиеп. Церковь как союз любви. – М.: ПСТБИ, 1998. – С. 428.

[5] Иларион (Троицкий), архим. Пострижение в монашество [студента 3-го курса Академии В.В. Гладкова – инока Панкратия]. Речь архимандрита Илариона. – Богословский вестник. – 1916. - № 7/8. – С. 587 (1-я пагин.)

[6] Там же.

[7] Дневник послушника Николая Беляева (преподобного оптинского старца Никона). – М.: ООО «ПолиграфАтельеПлюс», 2004. – С. 152.

[8] Иларион (Троицкий), иерод. Письмо свящ. Леониду и Лидии Архангельским от апреля 1913 г. – Архив А. В. Никитского.

[9] Иларион (Троицкий), иером. Письмо Л. П. Архангельской от 5 июля 1913 г. – Архив А. В. Никитского.

[10] Иларион (Троицкий), архим. Письмо свящ. Леониду и Лидии Архангельским от 9 мая 1919. – Архив А. В. Никитского.

[11] Иларион (Троицкий), еп. Письмо Алексею и Татьяне Троицким от 14 июля 1922 г.. – Архив А. В. Никитского.

[12] Цит. По: Дамаскин (Орловский), иером. Жизнеописание архиепископа Илариона (Троицкого)// Иларион (Троицкий), архиеп. Церковь как союз любви. – М.: ПСТБи, 1998. – С. 39.

[13] Польский М. протопресв. Новые мученики российские: Первое собрание материалов. – Джорданвиль: Св.-Троицкий мон-рь, 1949. – С. 129-130.

[14] Иларион (Троицкий), архиеп. Письмо Лидии Архангельской от 23 марта 1929 г. – Архив А. В. Никитского.

[15] http://www.pravoslavie.ru/98034.html

[16] Тропарь 5-й песни канона сщмч. Илариона, архиеп. Верейского.

[17] Иларион (Троицкий), архиеп. Пасха нетления// Он же. Церковь как союз любви. - М.: ПСТБИ, 1998. - С. 400-401.</sub>


http://www.pravoslavie.ru/103236.html

[Дмитрий Н]

«Испуганным голосом сердце вскричало»

Об одном стихотворении памяти священномученика Илариона

Андрей и Анастасия Горбачевы



_{Епископ Иларион с иподиаконом Николаем Кирьяновым}

Для многих православных иерархов и мирян, современников архиепископа Илариона (Троицкого), смерть его явилась тяжелым ударом. Архиепископ Курский Онуфрий (Гагалюк), впоследствии также священномученик, свое «Слово на кончину архиепископа Илариона» начинает словами: «Умер один из славнейших святителей нашей Православной Московской Патриархии... В цвете сил и дарований, сорока с небольшим лет, могучий и духом и телом, так рано отошел он к Господу! Весть о кончине архиепископа Илариона отзовется великой скорбью в сердцах православных не только нашей страны, но и всего мира»[1]. Священномученик Онуфрий был особенно опечален тем, что Церковь в лице архиеп. Илариона лишилась активного и успешного борца с церковными расколами.

Находившийся в изгнании митрополит Антоний (Храповицкий), узнав о смерти владыки Илариона, скорбел, что «богословская наука недавно лишилась одного из самых сильных своих представителей»[2], смерть которого – «невознаградимая потеря»[3].

Действительно, 28 декабря 1929 года Русская Православного Церковь потеряла для своей земной деятельности и великого святителя, и талантливого богослова, и успешного борца с расколами. Но, кроме этого, многие, знавшие владыку Илариона, переживали его смерть как невосполнимую личную утрату.

Существует поговорка: «незаменимых людей не бывает». Ее можно признать справедливой в тех случаях, когда имеются в виду определенные человеческие способности, человек как функция, которую он выполнял более или менее успешно. Впрочем, и здесь приведенная поговорка не всегда верна. Есть люди, которые в своем деле оказываются совершенно незаменимыми, и с их уходом или смертью дело, которым они занимались, приходит в полный упадок.

Но если мы станем говорить о человеке как личности, то должны будем признать верным нечто обратное, а именно: «заменимых людей не бывает». Каждый человек является неповторимой, уникальной личностью, заменить которую невозможно, что называется, по определению.

   Смерть святого ощущается окружающими как непоправимая личная утрата

Особенным образом эта личная незаменимость относится к людям святым, преобразившим свои душевные качества Божественной благодатью. По этой причине смерть святого человека ощущается окружающими его как непоправимая личная утрата, как подобие собственной смерти, хотя, конечно, для верующего человека это чувство смягчается надеждой на встречу в вечности.

Подобным ярким свидетельством личной утраты стало стихотворение «Памяти архиепископа Верейского Илариона», написанное в 1929-м году Николаем Борисовичем Кирьяновым (1902‒1988).

Николай Борисович в начале 1920-х годов прислуживал владыке Илариону в чине иподиакона (см. фото). В Соловецком лагере особого назначения (СЛОН) он находился с 1925 по 1928 г. Арестован был за то, что «собирал сведения о репрессиях, применяемых соввластью по отношению к церковникам, причем Кирьянов имел в виду распространение этих сведений среди церковников и мирян в целях дискредитации соввласти». При обыске были изъяты списки духовенства, тетради со стихами и разная переписка, что составляет особую ценность следственного дела. В следственном деле остались списки иерархов РПЦ с автографами св. Патриарха Тихона, стихи против обновленчества»[4].

Здесь же, на Соловках, в 1923‒29-м гг. отбывал свой срок и архиепископ Иларион (Троицкий), о котором в воспоминаниях протопресвитера Михаила Польского сказано следующее: «Он просто отдавал все, что имел, что у него просили. Своими вещами он не интересовался. Поэтому кто-то из милосердия должен был все-таки следить за его чемоданом. И такой послушник находился у него и в Соловках»[5]. Этим «послушником» заключенного архиепископа и был Николай Кирьянов.

Николай Борисович прожил долгую жизнь. В какой-то степени ему удалось реализовать имевшийся у него творческий потенциал. С 1933 года и до самой смерти он проживал в Туле, где и начал публиковать свои литературные опыты в газетах и журналах. Впоследствии Н. Кирьянов выпустил несколько поэтических сборников и стал членом Союза писателей СССР. Сочинял он по большей части в жанре басни. Можно предположить, что притчевая форма этого жанра давала большую свободу творчества в государстве тотального контроля[6].

Но в среде людей церковных в его поэтическом наследии наиболее значимым остается проникновенное стихотворение, написанное им по поводу смерти его наставника, старшего друга и соузника, священномученика Илариона (Троицкого). Стихотворение это распространяла духовная дочь владыки Иллариона Любовь Тимофеевна Чередова.

  Памяти архиепископа Верейского Илариона
  
  Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего…

   Испуганным голосом сердце вскричало,
   Ворвавшись надсадой в метелистый гам:
   Не моя ли любовь лебединым причалом
   Всегда приставала к твоим берегам?

   Не нам ли с тобой улыбались сполохи,
   Посланники верные северных стуж.
   Птенец-недокормыш сиротские вздохи
   Недаром просыпал в сосновую глушь.

   Я, словно отшельник в суровом затворе,
   Слезой неуемной спалил рукава.
   Припомнились мне соловецкие зори,
   Бросавшие в море цветные слова.
  
   Тебе я хвалился стиховой обновой,
   Из песенных ульев ты черпал мой мед.
   О, белые ночи, о, лов окуневый,
   Морошковый праздник – убранство болот.

   Должно быть, ты помнишь, как старец Назарий
   В березовой тоне нас потчевал семгой,
   Как сосны пылали в осеннем пожаре
   И я уходил за плечами с котомкой.

   Олени страшились всегда гидроплана,
   В глубокую чащу стремился их след.
   Не мы ли с тобой так восторженно рано
   Своим славословьем встречали рассвет.

   Чудные тюлени боялись мотора,
   Бензинного запаха, алых огней.
   Не к нам ли с тобой с золотого дозора
   Заря приходила родимой родней.

   И вереск лиловый нам под ноги стлался,
   Он был нам дороже бухарских ковров…
   И я восхищался, и я восторгался,
   Смиряя молитвой мятежную кровь…

   Теперь моя радость причалила к устью,
   Беззвонной обедней скучает село…
   Рыбацкую смелость подернуло грустью,
   Волной беломорской разбило весло.

   Ушел от меня ты на раннем закате,
   До дна не истратил кипучести сил…
   Не нас ли с тобой преподобный Савватий
   За светлой заутреней лаской кропил…

   Два старца, слюбившись, в Зосимовы дали
   Молитвенно плыли на новой ладье…
   В последнюю осень все чайки рыдали,
   Прощаясь с утехой в озерной воде.

   Простились и мы у забытой часовни.
   А грудь подсказала: «прощанье навек»…
   Лечь бы с тобой, как с отцом, по-сыновьи,
   В голубом стихаре под серебряный снег…

   Задумался Анзер, и Муксульма тоже
   В брусничном пространстве теряет свой взор.
   Ушел от меня ты с земных бездорожий,
   От горького подвига – в Божий собор…

   Ну разве ты думал, ну разве мы мнили,
   Что так изомнутся любовь и цветы.
   Нева и граниты тебя приютили;
   Надежная встреча: тот город и ты.

   Узнав про утрату, Ока затужила,
   Зеленые Липицы взвыли тоской,
   И ангел пропел над родимой могилой:
   «За крестным страданьем – блаженный покой».

   Все сердце исходит большими слезами,
   Закуталась в схиму орлиная мысль…
   Прими мою душу на вечную память
   В свою светозарно-безбрежную высь…

   Прими мою душу, как птицу и зорю,
   Под саккос своей необъятной любви.
   И грешного странника в вечном просторе
   Трепещущим словом опять обнови…

   Я в сумрак повергнут и в холод железный,
   Ищу, где кончаются скорби концы.
   Возьми от скитаний, прими от болезней –
   Под ноги твои расстилать орлецы…[7]

   Эти детали воссоздают живой облик владыки Илариона

Но, кроме горячей любви и глубокой боли, в этом стихотворении мы можем найти и немалое количество подробностей соловецкого периода жизни святителя. Эти подмеченные любящим взглядом автора детали воссоздают живой облик владыки Илариона.

   Должно быть, ты помнишь, как старец Назарий
   В березовой тоне нас потчевал семгой


_{Митрополит Назарий (Кириллов)}

Упоминаемый здесь старец Назарий – по всей вероятности, митрополит Курский Назарий (Кириллов), который в 1927-м году, в возрасте 77 лет, находился в заключении на Соловках и по годам действительно был старцем[8].

То́ня (в северных диалектах тоня́) – место на реке или водоёме, на котором производится лов рыбы неводом или другими рыболовными снастями. Березовая тоня – место на Соловках, известное и в наши дни. Вот как описывает это место один из современных любителей путешествий по северным местам: «На Березовую тоню ведет старая монастырская дорога, по которой можно проехать разве только на квадроцикле, но без проблем можно пройти пешком. Дорога живописная: озера, гряды, болотца, моренные отложения. Раньше на тоне ловили монастырские работники рыбу, ходили на бой зверя. Сейчас летом наемные рабочие здесь промышляют водоросли»[9].


_{Березовая тоня, современный вид}
    

   Не мы ли с тобой так восторженно рано
   Своим славословьем встречали рассвет.
   Чудные тюлени боялись мотора,
   Бензинного запаха, алых огней.
   Не к нам ли с тобой с золотого дозора
   Заря приходила родимой родней.
   И вереск лиловый нам под ноги стлался,
   Он был нам дороже бухарских ковров…
   И я восхищался, и я восторгался,
   Смиряя молитвой мятежную кровь…

   Какое-то время архиепископ Иларион проживал в отдельном доме среди леса

Какое-то время архиепископ Иларион исполнял в Соловецком лагере должность сторожа и проживал в отдельном доме среди леса. «Более известным пунктом пребывания владыки на архипелаге… является Иисусова (Филиппова) пустынь... В лагерный период в помещениях пустыни размещались научные лаборатории. Владыка Иларион числился при них сторожем, в течение нескольких месяцев имел возможность вести там уединенную жизнь и даже принимать посетителей»[10]. Олег Волков вспоминал об этом времени: «Иногда Георгий уводил меня к епископу Иллариону, поселенному в Филипповской пустыни, верстах в трех от монастыря»[11].


_{Филиппова пустынь. Келья Филиппа, впоследствии - старая филипповская часовня}

Возможно, к этому периоду относятся приведенные строчки Николая Кирьянова, в которых мы находим свидетельство совместной молитвы архиерея и его келейника, совершаемой под открытым небом, на фоне суровой, но величественной соловецкой природы. Вероятнее всего, здесь говорится о славословии в общем смысле, как о молитве.

Но, не исключено, что речь идет о монашеском молитвенном правиле, совершаемом сщмч. Иларионом, в чинопоследование которого входит славословие. В суточном богослужебном круге славословие совершается на повечерии (повседневное) и на утрене (повседневное или великое). Если здесь имеется в виду славословие как богослужебная молитвенная форма, то логичнее всего думать, что речь идет об утрене, поскольку в тексте говорится о встрече рассвета.

Если же учесть, что во второй половине июня солнце на Соловках восходит чуть позже половины второго ночи, то не исключено, что молитвенники читали в это время повечерие, входящее (в отличие от утрени) в ежедневное монашеское правило.


_{Рассвет на Соловках}

Во время православного богослужения архиерею обыкновенно постилают ковры. Владыка Иларион был лишен пышности архиерейского богослужения за свою верность Церкви. Власти пытались склонить его к признанию обновленческого раскола, к участию в григорианском расколе, но твердый исповедник веры предпочел внешнему богатству богослужения раскольников молитву в заключении на лоне северной природы. Вереск, заменивший исповедникам самые дорогие ковры и прочие принадлежности богослужения, был дороже всего этого не только по эстетическим соображениям, но и (в гораздо большей степени) как свидетель перенесения гонений за Христа и Его святую Церковь.


_{Вереск в период цветения}

   Ушел от меня ты на раннем закате,
   До дна не истратил кипучести сил…

Под «ранним закатом» Николай Борисович, конечно же, прежде всего, имел в виду безвременную кончину своего наставника, в расцвете сил, в возрасте 43 лет, хотя и в этих словах, возможно, есть отсылка к ранним соловецким закатам в ноябре месяце, когда закончился очередной срок заключения священномученика Илариона. Да и день смерти владыки относится к периоду самых коротких дней в году.

   Не нас ли с тобой преподобный Савватий
   За светлой заутреней лаской кропил…

Нам известно о массовом праздновании Пасхи в Соловецком лагере, возглавляемом архиепископом Иларионом, которое совершалось предположительно в 1928-м году, когда в Соловецком лагере «Пасху открыто праздновали в последний раз»[12]. Оно описано в книге Бориса Ширяева «Неугасимая лампада». Если это так, то мы можем сказать, что описанная в книге пасхальная утренняя служба, когда «ликующий хор “сущих во гробех” славил и утверждал свое грядущее неизбежное, непреодолимое силами зла Воскресение…»[13], проходила для большинства ее участников, не вместившихся в храм, под дождиком. Преподобный Савватий упоминается здесь как отец-основатель Соловецкого монастыря, опекающий его невольных насельников.

   Два старца, слюбившись, в Зосимовы дали
   Молитвенно плыли на новой ладье…

В «двух старцах» естественно увидеть преемников преподобного Савватия, преподобных отцов Германа и Зосиму Соловецких. Первым игуменом Соловецкого монастыря был преподобный Зосима, прибывший на остров со святым Германом после смерти преподобного Савватия. Отсюда, видимо, и выражение «Зосимовы дали». Николай Кирьянов словно уподобляет свои отношения с почившим владыкой Иларионом духовной дружбе основателей святой обители.

   В последнюю осень все чайки рыдали,
   Прощаясь с утехой в озерной воде.

Николай Борисович вышел на свободу годом раньше владыки Илариона, в августе 1928 года. Именно в августе озерные чайки обыкновенно улетают в южные края, вынуждаемые к тому замерзанием водоемов. Автор как будто уподобляет себя чайке, лишившейся привычного водоема – необходимого источника питания и утешения.


_{Соловецкие чайки}

   Задумался Анзер, и Муксульма тоже

Среди островов Соловецкого архипелага наиболее крупными являются три острова: Соловецкий (246 км²), Анзер (47 км2) и Большая Муксалма (17 км2). На Большой Муксалме «были сосредоточены заключенные, потерявшие трудоспособность и нуждавшиеся в отдыхе». «Шестое отделение находилось на острове Анзере и, как имевшее более благоприятные по сравнению с Большим Соловецким островом климатические условия, использовалось для содержания инвалидов и не имевших возможности работать (по различным причинам) заключенных»[14]. Среди заключенных, размещенных на этих островах, было значительное число православного духовенства, в среде которого многие близко знали святителя Илариона.


_{Соловецкий архипелаг}

   Ну разве ты думал, ну разве мы мнили,
   Что так изомнутся любовь и цветы.
   Нева и граниты тебя приютили;
   Надежная встреча: тот город и ты.

Последняя строчка этого четверостишия звучит неоднозначно. С одной стороны, можно подумать, что автор сравнивает усопшего святителя с «градом святого Петра», подразумевая при этом основательность архиепископа Илариона, твердость в отстаивании православной веры. К слову сказать, одна из статей владыки носит название «Краеугольный камень Церкви», где исповедание апостола Петра толкуется как основание Церкви на вере в Боговоплощение.

Но в этих же строчках мы можем увидеть и слабо скрытую иронию автора. Ведь Петербург, Петроград, а ко времени смерти владыки Илариона уже Ленинград был основан Петром I по образцу европейского города, что само по себе для такого любителя русской традиционной культуры, как сщмч. Илларион, было уже моментом отрицательным. Но и, кроме того, двухвековой период управления Русской Церкви Святейшим Синодом, заменившим по воле царя Петра Патриарха, долгое время был причиной скорби и объектом критики будущего священномученика: «Святотатственная рука нечестивого Петра свела первосвятителя Российского с его векового места в Успенском соборе»[15].


_{Санкт-Петербург}

   Узнав про утрату, Ока затужила,
   Зеленые Липицы взвыли тоской


_{Село Липицы. Храм Благовещения}

Липицы – село в Тульской губернии, в котором родился и провел свои детские годы будущий священномученик, «село большое, двухштатное, в 5–6 км ниже Серпухова по течению Оки»[16]. В октябре 1923 года Каширский уезд вошел в состав Московской губернии. Отец и дед владыки Илариона были священниками липицкого храма в честь Благовещения Божией Матери. Отсюда же, из Липиц, были родом и родители Николая Борисовича Кирьянова. Владыка очень любил своих земляков и всегда, как мог, их привечал.

   И ангел пропел над родимой могилой:
   «За крестным страданьем – блаженный покой».

Архиепископ Иларион умер в ленинградской тюремной больнице и был погребен в Новодевичьем монастыре. Его отпевание в Воскресенском соборе монастыря совершил епископ Николай (Ярушевич) в сослужении четырех архиереев и в присутствии нескольких тысяч верующих.

Заканчивая краткий и далеко не полный обзор замечательного стихотворения, предлагаем благочестивому читателю самостоятельно завершить неоконченное нами и не забыть помолиться об упокоении души раба Божия Николая, соузника и верного послушника священномученика Илариона, архиепископа Верейского.


28 декабря 2017 г.


(Окончание следует)