Жрецы и жертвы холокоста

[Александр Васильевич]

(Окончание)

А вот методология уроков по Холокосту для российских школьников один­надцатого класса по теме "Бабий Яр"... План нескольких уроков ("Холокост", № 2, 2006) на тему о том, как обманывали киевских евреев, собирали их в колонны, как вели на окраину Киева, как убивали их украинцы из зондерко-манды.

Уроки проходят под декламацию стихотворения Евтушенко "Бабий Яр", под чтение отрывков из повести А. Кузнецова "Бабий Яр", под цитаты из ста­тьи В. Гроссмана и И. Эренбурга "Бабий Яр", под просмотр кинофильмов "Список Шиндлера" Спилберга и "Дети бездны" П. Чухрая (младшего).

Правда, понимая, что психологическая нагрузка на школьников (несмот­ря на то, что они уже в 11-м классе) может оказаться невыносимой, разработ­чики программы на всякий случай советуют: "из-за сильной психологической нагрузки не проводить данный урок первым... Не проводить до или после по­сещения ребятами школьной столовой"... (Видимо, понимают, что их стош­нить может.)

14.12.2008 г. по радиостанции "Свобода" была передача, посвященная Соловкам. Вёл её некий В. Тольц, в своё время при советской власти сбежав­ший, как и автор повести "Бабий Яр" Анатолий Кузнецов, на Запад. Запом­нились его слова о том, как он (или герой его рассказа) в наше время ищет на Соловках место массовых расстрелов. И Тольц красивым драматическим баритоном произносит: "Казалось нам, земля шевелится под ногами". Круто? Но у родоначальника литературы о Холокосте лауреата Нобелевской премии Эли Визеля в книге "Слова иностранца" (изд. ДюСей, 1982 г.) на той страни­це, где он пишет о Бабьем Яре, сказано ещё круче:

"Позже я услышал от свидетеля, что несколько месяцев спустя (после расстрела. — Ст. К.) земля не переставала трястись, и из неё вырывались гейзеры крови".

Да, поистине "эта штука посильнее, чем "Фауст" Гёте!"

 

***

Ночью с 26-го на 27 декабря 2008-го на радиостанции "Свобода" Владимир Кара-Мурза беседовал с Аллой Гербер. Та восхищалась наилучшей методоло­гией изучения Холокоста в Германии: "Я была в Ваннзее. Бесконечные экскур­сии, толпы народа, а какие экскурсоводы! Они показывают посетителям стулья и говорят: на этих стульях сидели нацисты. А это стол, за которым было при­нято решение: всех еврейских детей, вплоть до грудных, надо уничтожить!"

От стенограммы ваннзейской конференции остался один листочек маши­нописи — третий или четвёртый экземпляр, где ни слова нет ни о детях, ни об уничтожении евреев... Многие историки вообще сомневаются в подлинности этого документа.

А тут всё якобы подлинное, как в вашингтонском музее: соучастники пре­ступления — стол, стулья, слышавшие разговоры об уничтожении еврейских грудных младенцев. Но такое психическое самовнушение не остаётся бес­следным для самой гипнотизёрши — Гербер, да и для её собеседников по пе­редаче. Ведь стоило только открыть ящик Пандоры! Все выступающие на "Свободе" заводят друг друга чуть ли не до сладострастного мучительного из­неможения:

А. Гербер:

"Мы живём окружённые ненавистью! В парикмахерской женщина с голу­быми глазами (ну прямо Ева Браун. — Ст. К.) говорит: – Хохлы вооружают грузин. Ненавижу! – Как это страшно!" (но женщина это слышала на TV не от русского националиста или скинхеда, а от украинского парламентария Коно-валюка, который выяснил, сколько танков и артиллерийских орудий продали по дешёвке израильские и украинские спецслужбы для вояк Саакашвили).

"У нас опять поиски врагов, — причитает Алла, – то чеченцы, то грузины, то украинцы".

В разговор вклинивается правозащитник Подрабинек:

— Когда начинаются военные действия, то для ксенофобов — это празд­ник!"'

Горячую тему подхватывает профессиональный антифашист Прошечкин:

— Выросло целое поколение, которое знает: ради любимой матери Рос­сии надо убить человека!"

В разговор вступает ветеранша правозащитного движения Людмила Алек­сеева:

— Очень серьёзную роль росту ксенофобии придало провозглашение не­ зависимости Южной Осетии и Абхазии!

И не стыдно матёрой правозащитнице не знать, сколько своих сыновей положили два малых народа за 20 лет, чтобы добиться этой желанной неза­висимости!

Алла Гербер:

— Это ужасно! Парикмахерша с голубыми глазами! У нас в Общественной палате есть приличные люди, Коля Сванидзе, Александр Брод, Генри Резник. Но что мы можем? Мигранты! Их убивают, а мы не знаем, где их трупы! А не­нависть к чеченцам, взращённая в ельцинское время! А Буданов! А таджикс­кая девочка! А мать троих детей Бахмина! А умирающий Алексанян! И в это
время мы ищем врагов! Мы больны!.. "

Вот тут я согласился с ней: вы больны. Больны беспамятством, потому что не хотите помнить, как под крики "Чемодан! Вокзал! Россия!" русских из­гоняли в 90-е годы почти из всех бывших республик Советского Союза, отби­рали квартиры, имущество, избивали, даже убивали, насиловали. Говорю это не понаслышке. Немало моих знакомых по существу стали беженцами и рады тому, что хоть жизни спасли. И родственники с такой судьбой у меня то­же есть.

А убитые русские учительницы и их дети в Чечне, в Ингушетии, в Туве? Что уж говорить о Душанбе или Кишинёве!.. А сколько головорезов было при нападении на Будённовск и Первомайск? Что — там с оружием в руках были только Басаев и Радуев? И, конечно, многие их подельники попали ради об­щего умиротворения страстей под амнистию. Значит, и Буданова надо было амнистировать, и Ульмана. Если уж амнистировать военных людей — то с обе­их сторон взаимно.

Алла Ефремовна Гербер, как она сама призналась, больна. Но есть у ме­ня старый товарищ в Перми, поэт Анатолий Гребнев, он опытный врач, рабо­тает в психиатрической больнице. Могу попросить его положить в неё всех вас: Асмолова, Симху Перельмутера-Садовского, Подрабинека, Прошечкина — в одну палату № 6. До полного излечения. До окончательного решения вопроса.

Впрочем, Аллу Ефремовну положим в отдельную палату вместе с Ниной Горлановой — во-первых, потому, что я питаю к ней слабость с той поры, когда защитил полвека тому назад её женскую и национальную честь. А во-вторых, за то, что она, будучи председателем фонда "Холокост", издает бюллетень с тем же названием, где порой печатаются необыкновенно уникальные материа­лы. Ну, например, информация о том, каким тотальным образом ущемлялись права человека среди еврейских заключённых во время Холокоста:

"В музее концлагеря Равенсбрюк (Германия) открылась выставка, посвя­щенная принудительной проституции в фашистских концлагерях. "Ни одной другой теме, связанной с историей концентрационных лагерей, не сопутству­ет такое умалчивание, с одной стороны, и такие предрассудки и искажения — с другой", — говорит директор мемориала Инна Эшенбах. Десять публичных домов, открытых СС в 1942 году в концлагерях, были призваны содействовать повышению производительности труда заключённых-мужчин. Их посещения были частью многоступенчатой системы поощрений разных групп заключён­ных, из которых были исключены евреи. Идея исходила от руководителя СС Гиммлера, что подтверждает экспонируемая копия его письма в экономи­ческий отдел СС" (№2, 2007).

Какая несправедливость! Какой садизм! Ну, как тут не согласиться с тем, что слово "геноцид" — слишком слабенькое. Даже к проституткам евреев не допускали! Поистине, это был настоящий Холокост...

(Продолжение следует)

___________________________________________________

1 На последней странице бюллетеня "Холокост" есть надпись:   "Издаётся при под­держке Claims Conference (США)"... Плакали ваши денежки, господа...

2 И до сих пор продолжается этот провокационный шабаш! В американско-еврейской русскоязычной газете "Форум" (№ 233, 2009 г., апрель) рядом с портретом функ­ционера П. Алатмана из герберовского фонда "Холокост" присутствует такой текст: "Нацисты и им сочувствующие намерены устроить всероссийский погром 5 мая. На этот день намечены убийства иностранцев, поджоги зданий МВД, ФСБ, госучрежде­ний, офисов "Единой России". Об этом говорится в заявлениях, распространяемых на их сайтах, пишет "Московский комсомолец".

Опять "сакральная" дата 5 мая, опять вброс в общественную жизнь провокационной информации... Ну, разве это не разжигание межнациональной розни? Ну, когда же их за это судить будут в нашем правовом государстве?

3 Тот самый Подрабинек, который осенью 2009 г. в припадке антисоветской истери­ки восхвалял в интернете "военные действия" прибалтийских "лесных братьев" и бандеровцев, а заодно проклинал ветеранов Великой Отечественной, сражавшихся с этой профашистской нечистью. Ненависть к СССР оказалась сильнее ненависти к украинско-латышским антисемитам.


Станислав Куняев

http://www.voskres.ru/taina/kuniaev1.htm

[Владимир К.]

VI. По заветам Иисуса Навина

И всё дышащее, что находилось в нём,

в тот день предал он заклятию...

Книга Иисуса Навина

Когда жрецы Холокоста утверждают, что он уникален, непознаваем и не­повторим, что он случился в XX веке и ничего такого в прошлом не было и ничего подобного в грядущем уже не будет, они лукавят, обманывая довер­чивых гоев, дабы ошеломить их таинственным величием новой религии, ко­торую умом не понять и в которую можно только верить.

Дело в том, что отцы-основатели государства Израиль не раз заявляли, что "Библия – наш мандат на Палестину" (Хаим Вейцман); "создание госу­дарства Израиль — ответ Бога на Холокост" (один из иерусалимских равви­нов); "если мы считаем себя народом Библии, мы должны владеть всеми библейскими землями" (Моше Даян); "эта земля нам обещана, и мы имеем право на неё" (Менахем Бегин); "я чистосердечно верю в право еврейского народа на всю землю Израиля" (Ольмерт). Из этих формулировок, сказанных с абсолютной уверенностью, явствует, что создатели Израиля назубок знали Библию и знали, конечно, что само понятие "Холокост" ("всесожжение") ро­дилось во времена Моисея и его преемника Иисуса Навина. Из великих и зло­вещих мифов тех времён они черпали фанатическую веру в свою правоту и учились очищать землю обетованную теми же методами, какими очищали её от чуждых племён их легендарные предки.

"В тот же день взял Иисус Макед и поразил его мечом и царя его, и пре­дал заклятию их и всё дышащее, что находилось в нём; никого не оставил, кто бы уцелел. И поступил с царём Македским так же, как поступил с царём Иерихонским.

И пошёл Иисус и все израильтяне с ним из Македа к Ливне и воевал про­тив Ливны. И предал Господь и её в руки Израиля, и царя её, и истребил её Иисус мечом и всё дышащее, что находилось в ней; никого не оставил в ней, кто бы уцелел. И поступил с царём её так же, как поступил с царём Иери­хонским.

Из Ливны пошёл Иисус и все израильтяне с ним к Лахису; и расположил­ся против него станом, и воевал против него. И предал Господь Лахис в руки Израиля, и взял он его на другой день, и поразил его мечом и всё дышащее, что было в нём, так, как поступил с Ливною.

Тогда пришёл на помощь Лахису Горам, царь Газерский; но Иисус пора­зил его и народ его мечом так, что никого у него не оставил, кто бы уцелел.

И пошёл Иисус и все израильтяне с ним из Лахиса к Еглану, и распо­ложились подле него станом, и воевали против него. И поразили его мечом, и всё дышащее, что находилось в нём, в тот день предал он заклятию, как по­ступил с Лахисом. И пошёл Иисус и все израильтяне с ним из Еглана к Хев­рону и никого не оставил, кто уцелел бы" (Книга Иисуса Навина; X; 34-36).

Мало того, что Ягве приказывает своему народу "предать "заклятию", то есть уничтожить поголовно, все соседние народы: "Хеттеев, Гергесеев, Амо-реев, Хананеев, Ферезеев, Евеев и Ивусеев" (Втор.: 7; 1-3), – нет, он тре­бует большего: "Истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим, на высоких горах, и на холмах, и под всяким ветвис­тым деревом; и разрушьте жертвенники их, и сокрушите столбы их, и сожги­те огнём рощу их, и разбейте истуканов богов их, и истребите имя их от ме­ста того" (Втор.: 12; 2-3).

То есть надо стереть с лица земли все признаки истории и жизни этих уже уничтоженных ("заклятых") народов, чтобы не то что их капищ в лесах и на холмах, но даже имени их на этих пространствах не осталось! А еврейские ис­торики до сих пор негодуют, что гитлеровцы сжигали книги Гейне, Карла Маркса, Фейхтвангера, Томаса Манна, Гервега, Лассаля. Да это же – детские шалости по сравнению с картиной, нарисованной во Второзаконии!

Но это ещё не всё. Тексты из Первой книги Царств (15,9) ещё круче. Хо-локост не ограничивается истреблением людей и материальных свидетельств их жизни: "Теперь иди и порази Амалика и истреби всё, что у него; и не да­вай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла" – это приказ Ягве царю Са­улу. Конечно, воспитанники Гиммлера и Эйхмана были хорошими исполните­лями приказов, но думаю, что уничтожать ни в чём не повинную еврейскую живность в белорусских и польских местечках – овец, волов, телят, свиней, кошек и собак ("всё дышащее") — они, лишённые библейской поэтической фантазии, всё-таки не додумались.

Впрочем, оно и понятно: одно дело, когда тебе приказывает провести этническую чистку в Киеве или Риге какой-нибудь штурмбаннфюрер, какой-нибудь пошлый эйхман, отличающийся от тебя только другими погонами на эсэсовском мундире ("банальность зла"!), другое, когда приказы исходят от самих жрецов Ягве, а в исключительных случаях и от Него Самого:

"Истребите все народы, которые Господь Бог твой даст тебе"; "ты идёшь, чтобы овладеть народами, которые больше и сильнее тебя... Господь Бог твой идёт перед тобою, как огонь пылающий..."

Попробуй тут не выполни! Ведь у Ягве — око всевидящее, и его приказ "об окончательном решении вопроса" в разборках с амалекитянами, ханане-янами, гергесеями и прочими народами — это приказ свыше, а не какая-то "филькина грамота", принятая на берегу Ванзейского озера.

Жрецы Холокоста могут возмутиться и возразить мне: мол, всё, что напи­сано в книге Иисуса Навина — это мифы, это легенды, это много раз перепи­санные, сочинённые и не подтверждённые историей и археологией рассказы, поэтому их нельзя считать Холокостом.

Но тогда – и вся Библия никаким "мандатом на Палестину" быть не может...

Однако если говорить серьёзно, то ничего, к сожалению, не изменилось ни в сознании, ни в действиях жрецов, опричников, инквизиторов и воинов Хо­локоста за 25 веков — со времён этнических чисток, производимых Иисусом Навином.

Вот как с подробностями описывает уничтожение мирных арабских дере­вень публицист И. Шамир в книге "Сосна и олива":

"Во время нападения на деревню Саса в Верхней Галилее 14 февраля 1948 г. пальмахники взорвали шестьдесят домов с мужчинами, женщинами и детьми <... > нечто подобное произошло и на юге Нагорья, в селе Дауамие, где десятки крестьян были убиты, а их тела брошены в водосборную яму 28 октября 1948 года <... > Израильской журналистке Юле Харшефи удалось обнаружить в яме скелеты убитых, в том числе и детские скелеты. Убийство в Дауамие было произведено солдатами 89 батальона под командованием Моше Даяна <...> село было стёрто с лица земли динамитом и бульдозера­ми, и на его месте возник еврейский посёлок Амацея.

Массовая резня мирных жителей производилась и в сёлах Ильбун, Сафсаф, Джиш и других. "Евреи совершали нацистские зверства, это не даёт мне спать спокойно. Надо это скрыть от внешнего мира, но расследовать", — за­явил министр сельского хозяйства Аарон Зицлинг на заседании правительст­ва 27 июня 1948 года" (стр. 155).

А вот какой сверхчеловеческой яростью, излучающей поэтическое дыха­ние "Второзакония", и абсолютно той же лексикой наполнено заявление груп­пы раввинов о том, как надо сегодня относиться к палестинцам:

"Наш религиозный долг такой же, как освящение вина в субботу, устро­ить им не джихад, но такой Холокост, какой и Гитлеру не снился, перебить всех, включая женщин и младенцев, и домашний скот, до последней кошки и собаки" (газета Таарец", 21 ноября 2000 года).

Особенно повторяют Ветхий завет слова об уничтожении "домашнего ско­та" и "до последней кошки и собаки"... А ведь эти же раввины искренне ве­рят в то, что Холокост уникален и повторить его невозможно...

Но именно так действовали израильские головорезы в январе 2009 г., устроив побоище палестинцев в Газе, где убили более полутора тысяч чело­век по рецепту, выработанному в эпоху Иисуса Навина: "включая женщин и младенцев, и домашний скот, до последней кошки и собаки". На этот раз да­же европейцы, пославшие своих сыновей в Ирак, в Югославию, в Афганис­тан, содрогнулись от ужаса.

Во время Интифады 1987-1993 годов израильтяне убили 1 176 палестинцев (20 000 – раненых). Израильские потери составили 33 солдата. Соотноше­ние — один к сорока. В январские дни 2009 г. палестинцы потеряли почти полторы тысячи человек (больше половины — дети, женщины, старики). У из­раильтян погибло 10 солдат. Соотношение — один к ста пятидесяти. Искусст­во безнаказанно убивать у потомков Иисуса Навина совершенствуется с каж­дым годом.

***

Что такое "избранный Богом народ?" Если следовать суждению русско­го богослова о. Сергия Булгакова о том, что "народы — суть мысли Божий", то все народы, каждый по-своему, "избранные", потому что в сущность каж­дого из них Создатель вложил свою мысль, одновременно наделив народы, как человеческие личности, свободной волей, дав им возможность разви­вать Божью мысль в своей истории. Если так понимать "избранность" наро­да — как религиозное единение с Богом, как ощущение себя "Божьей мыс­лью", как благодарность Богу за доверие, то можно понять и восхититься верой христианина, верой мусульманина, верой тибетского монаха, наивной верой язычников в Зевса-Юпитера, в Ра-Амона, в Даждьбога и в Перуна с Белесом.

Но если народ начинает толковать факт своей избранности как корыстную и почти материальную силу, если он на пряжках своих солдат-оккупантов гра­вирует слова "Gott mit uns" "c нами Бог"), как это делали немцы, то он есте­ственно впадает в один из смертных грехов — в гордыню, со всеми вытекаю­щими отсюда последствиями.

Арабы по-своему тоже избранный народ, поскольку их пророк Мухаммед получил в аравийской пустыне суры Корана не от кого-нибудь, а от самого Ал­лаха. А этот момент мировой метафизической истории ничуть не слабее того, при котором Моисей записал из уст Ягве скрижали на горе Синай.

А древние египтяне считали себя детьми Солнца, потому что их Верхов­ным Божеством был Бог солнца Ра.

Великая цивилизация Индии не дожила бы до наших дней, если бы Со­здатель Вселенной не продиктовал племенам Индостана мифологию сотворе­ния мира. А буддийский мир, по-своему очеловечивший целый континент, за­селённый многочисленными ветвями древа людского, — что, разве на нём нет печати избранности? А разве в бессмертном афоризме "Москва — Третий Рим" не реализовалась мечта об избранности русского народа? Той избранности, о которой писал в поэме "Ленинградский апокалипсис" гениальный мистик рус­ской поэзии Даниил Андреев, которая помогла нам выстоять в невиданной до­селе в человеческой истории войне с фашистской Европой:

Ночные ветры! Выси чёрные

Над снежным гробом Ленинграда!

Вы — испытанье; в вас — награда;

И зорче ордена храню

Ту ночь, когда шаги упорные

Я слил во тьме Ледовой трассы

С угрюмым шагом русской расы,

До глаз закованной в броню.

Недаром Даниил Андреев называл русских – сверхнародом... 
Продолжение в следующем сообщении

[Владимир К.]

Так что каждый народ может тешить себя надеждой на свою избранность. В этом смысле все народы – как дерзкие дети или как тихие пациенты психи­атрической клиники. В ней ведь никому не возбраняется считать себя Хрис­том, или Магометом, или Буддой, но выпускать на волю, во внешний мир та­ких пациентов можно лишь тогда, когда они излечатся.

Пусть тешатся своей избранностью в стенах лечебницы, в своём родовом гнезде, но выносить её, эту мечту, как оружие в борьбе за место под солн­цем, делать её средством борьбы – это значит впадать в расистские соблаз­ны, о чём писал ещё сто с лишним лет назад наш религиозный философ Вла­димир Соловьёв:

"Как только эти чисто человеческие и натуральные особенности еврейско­го характера получают перевес над религиозным элементом и подчиняют его себе, так неизбежно этот великий и единственный национальный характер яв­ляется с теми искажёнными чертами, которыми объясняется всеобщая анти­патия к еврейству <... > в этом искажённом виде национальное самочувствие превращается в национальный эгоизм, в безграничное самообожание с пре­зрением и враждой к остальному человечеству; а реализм еврейского духа вырождается в тот исключительно деловой, корыстный и ничего не брезгую­щий характер, за которым почти совсем скрываются для постороннего, а тем более для предубеждённого взгляда   лучшие черты истинного иудейства".

И это сказано в статье "Еврейство и христианский вопрос" (1884) мысли­телем с устойчивой мировой репутацией юдофила, задолго до того, как поли­тический сионизм испортил духовную ауру иудаизма.

...У нас в Калуге бок о бок расположены с давних времён два кладбища: одно — христианское, другое — еврейское. На христианском можно склады­вать кого угодно: православных, мусульман, буддистов, адвентистов, ста­роверов, атеистов, русских, евреев, армян, татар, чукчей. У меня там се­мейные могилы, я там часто бываю и отвечаю за свои слова. Для нашего Бога "несть ни эллина, ни иудея". На еврейском, где я тоже бываю, но ре­же, — навещаю своего покойного школьного друга Бориса Горелова — лежат под шестиконечными звёздами только евреи... "Здесь не увидишь ни одного креста", – сказал мне кладбищенский сторож. Почему? Может быть, потому, как пишет об иудеях сионистский историк Кастейн, что в глубокой древности, ещё во времена персидского пленения, "они решили, что им предопределе­но стать особой расой... что их образ жизни должен быть совершенно иным, чем у окружающих их народов. Требуемое различие не допускало даже мыс­ли о слиянии их с соседями. Они хотели быть обособленными, абсолютно от­личными от всех".

При жизни, особенно нынешней, конечно, соблюдать такие условия не­возможно. Но после смерти – легче лёгкого. Никаких других соседей рядом в твоём посмертном гетто... Осуществление мечты левитских жрецов несчаст­ного народа. И даже на гранитном надгробье Бориса Горелова, комсомольца и атеиста, не знавшего ни одного слова из древнееврейского языка, выреза­ны клинописные слова на неведомом ему иврите...

***

Кротких еврейских овец всю их двадцатипятивековую историю пасли жес­токие пастухи, именуемые во времена персидского и вавилонского пленения левитами, в эпоху Иисуса Христа фарисеями, в Средние века талмудистами, в XVIII—XIX веках хасидами и хабадниками, в XX веке раввинами и сионистами.

Сплочённость этой касты поразительна. Она имеет даже физические, зрительные формы. Вспоминаю, как по нашему Центральному Российскому ТВ летом 2007 года показывали свадьбу всего лишь навсего внука нынешне­го, если не ошибаюсь, раввина, возглавляющего секту Хабад ("Евреи превы­ше всего, а Хабад – превыше евреев" – вот девиз этой секты. Э. Ходос. "Вы­бор между Спасителем и Антихристом", Харьков, 2005, стр. 5).

На свадьбу собрались раввины со всего мира. Их было несколько сотен. В честь великого праздника они затеяли на одной из площадей Иерусалима ритуальный танец. Все они были в чёрных шляпах, в чёрных плащах до пят, с чёрными бородами. Образовав гигантскую чёрную цепочку-змею, в которой каждый, кто стоял сзади, впивался пальцами обеих холёных рук в плечи того, кто находился впереди, под звуки ритуальной музыки с одинаковым застыв­шим выражением на бородатых лицах, распевая неведомые мне слова то ли древнего песнопения, то ли молитвы, эта чёрная шеренга начала извиваться, как громадная змея, подчиняющаяся волшебной мелодии. Все раввины -старые и молодые, с одинаковыми улыбками на бородатых лицах, раскачива­ясь и выделывая однообразные и слаженные танцевальные па, стали изги­баться вправо-влево с не меньшим искусством, нежели плывущие по сцене танцовщицы из ансамбля "Берёзка". И так всё слаженно у них получалось -колебания тел, повороты голов в чёрных шляпах, передвижения ног, как буд­то они всю жизнь выступали вместе на мировых подмостках и всю жизнь ис­полняли бок о бок этот мистический танец, похожий на сеанс коллективного самогипноза.

А ведь, наверное, в таком составе и в таком количестве они встретились в Иерусалиме впервые. И столько самозабвенного однообразия было в дви­жении этого живого организма, этой гигантской чёрной гусеницы, что я поду­мал: по красоте и режиссуре, по фантастической синхронности движений с этим ансамблем мирового класса могли бы сравниться только парады элит­ных частей Третьего рейха в чёрных мундирах, со свастиками или с черепами на рукавах в эпоху 1938-1939 годов, с механическим совершенством марши­рующих перед застывшей фигурой фюрера, возвышающегося на трибуне с выброшенной в мировое пространство неподвижной дланью.

А ещё я бы мог сравнить сверхчеловеческое слияние отдельных тел в один организм, в одну громадную особь с бесчисленной стаей океанских рыб, вне­запно, по неведомому нам приказу принимающей форму шара или объёмного овала... Эти чудесные метаморфозы я не раз видел в замечательных телепро­граммах Би-би-си о жизни природы. ...Мистерия, в которой начисто исчезает личная воля каждого исполнителя, но эта потеря возмещается апофеозом выс­шей воли племени, секты, сословия, стаи. Воли Божественной или сатанин­ской, горней или животной – это уж пусть каждый из нас понимает, как хочет...

***

До сих пор таинственные обряды, зародившиеся в иудейской древности, живы и воздействуют на историю Израиля и на жизнь народа, порой самым причудливым образом.

К середине 90-х годов прошлого века премьер-министр Израиля Ицхак Рабин, в молодости профессиональный террорист, один из организаторов убийства шведского графа Бернадотта (защищавшего от имени ООН права па­лестинцев), отдавший приказ во время Интифады ломать руки палестинским детям, бросавшим камни в израильских оккупантов, пришёл к выводу, что ни­каким военным решением палестинцев не сломить: народ победить невоз­можно. И он, подобно американцам во Вьетнаме и французам в Алжире, пошёл на переговоры с Арафатом, чтобы дать палестинцам автономию и от­казаться от дальнейшей оккупации Западного берега Иордана.

Через несколько месяцев израильские фундаменталисты провели против Ицхака Рабина обряд "пульса денура" ("удар огнём"), каббалистическую це­ремонию, "участники которой, – как пишет историк Э. Ходос, – проклинают человека, виновного в преступлении против народа Израиля, и призывают ан­гелов смерти и разрушения покарать его".

Через недолгое время "предателя" убил несколькими выстрелами из пи­столета молодой израильтянин Игал Амир.

Роже Гароди так пишет об убийстве Рабина: "Игал Амир, убийца Ицхака Рабина, не бродяга, не умалишённый, а чистый продукт сионистского воспи­тания. Сын раввина, студент-отличник клерикального университета, воспи­танник талмудических школ, солдат элитных частей на Голанских высотах, имел в своей библиотеке биографию Баруха Гольдштейна (который несколь­ко месяцев назад убил в Хевроне 27 арабов во время молитвы у гробницы Патриархов). Он мог видеть по официальному израильскому телевидению большой репортаж о группе Эйлл ("воины Израиля"), поклявшейся на могиле основателя политического сионизма Теодора Герцля "уничтожить каждого, кто уступит арабам "землю обетованную" <...> Убийство премьер-министра Рабина (как и тех, кого расстрелял Гольдштейн) укладывается в строгую ло­гику мифологии сионистских фундаменталистов: приказ убить, сказал Игал Амир, "исходил от Бога", как во времена Иисуса Навина" ("Ле Монд", 8 ноя­бря 1995 г.)

А ровно через десять лет обряд "пульса денура" был наложен на премьер-министра Израиля (бывшего организатором истребления нескольких тысяч палестинцев в ливанских лагерях Сабра и Шатила) Ариэля Шарона.

"Старый Бульдозер, — пишет Эдуард Ходос, — впал в немилость у своих бесноватых соплеменников с того момента, когда решил отогнать израиль­ские танки и бульдозеры с небольшой части оккупированных палестинских территорий и вывести оттуда несколько тысяч еврейских поселенцев. Мимо­ходом замечу, что, несмотря на громкие рукоплескания "всего прогрессивно­го человечества", мирными инициативами там и не пахло. Всё гораздо про­заичнее: уж очень дорого и хлопотно постоянно держать в круговой обороне несколько малочисленных поселений, с присутствием которых на отнятой у них земле никак не хотели мириться палестинцы" (стр. 50).

Тому, что судьба Шарона, посягнувшего на какие-то сотки "земли обето­ванной", завещанной Иеговой народу Израиля, была решена, я нашёл под­тверждение в еврейской газете "Форум", в размышлениях Е. Сатановского, президента Института изучения Ближнего Востока (Москва).

"Шарон сегодня – это уже не тот Шарон, что 20 лет назад. То же самое можно сказать о большинстве политических деятелей. Они стары, они устали. Они запуганы. На сцену должно выйти поколение новых политических деяте­лей. От этого зависит, останется ли Израиль на карте. В конце концов, стра­ну теряет не армия – страну теряют её лидеры".

От ритуальных каббалистов – знатоков обряда "пульса денура" к просве­щённому российскому востоковеду информация доходит моментально, слов­но по таинственным сообщающимся сосудам истории.

"Пульса денура", шаманские танцы раввинов, юноша Игал Амир, словно бы возникший в современном Израиле из времён Иисуса Навина... Чудеса? Конечно. "Правоверный иудей действительно верит в физическую реальность и эффективность перечисленных во Второзаконии и других книгах проклятий. "Еврейская энциклопедия" подтверждает, что эта вера держится до сих пор. В этом отношении евреи сходны с африканскими дикарями, верящими в то, что заклинания могут привести к смерти, и с американскими неграми, дрожа­щими перед шаманами Буду" (Дуглас Рид. Спор о Сионе, стр. 38).

"Талмудистская литература обнаруживает веру в действенную силу слов, доходящую до явного суеверия... проклятие, произнесённое учёным равви­ном, неотвратимо... Иногда проклинали, не произнося ни слова, а лишь фик­сируя на жертве свой пристальный взгляд. Неизбежным последствием этого взгляда были скоропостижная смерть либо обнищание" (там же, стр. 78).

Вся эта ниточка древнейших обрядов (вплоть до "дела Бейлиса"!) тянется из глубины тёмных времён. Члены вечного синедриона, как высшая жреческая инквизиция, присматривают за рядовыми жрецами, и если те из прагматиче­ских соображений чуть-чуть пошатнутся вправо-влево, чуть засомневаются в законности или целесообразности владычества над землёй обетованной, чуть помыслят пойти на компромисс с арабами, усомнившись в союзе Ягве и его народа, то верховная инквизиция тут же выносит им приговор.

Вот почему от этого диктата Осип Мандельштам бежал в христианство, Троцкий в русскую революцию, Маркс — в теоретический западноевропейский коммунизм, Роже Гароди — в ислам, Иосиф Бродский в американскую космо­политическую жизнь.   Куда угодно, только бы вырваться из-под власти жре цов, из хаоса иудейского , о котором с удивительной точностью писал выда­ющийся русский поэт Николай Заболоцкий в стихотворенье "Бегство в Еги­пет", где идёт речь о спасении младенца Христа от фарисейской инквизиции:

Снилось мне, что я младенцем

В тонкой капсуле пелён

Иудейским поселенцем

В край далёкий привезён.

 

Перед Иродовой бандой

Трепетали мы. Но тут

В белом домике с верандой

Обрели себе приют.

…………………………

Но когда пришла идея

Возвратиться нам домой

И простёрла Иудея

Перед нами образ свой —

 

Нищету свою и злобу,

Нетерпимость, рабский страх,

Где ложилась на трущобу

Тень распятого в горах, —

 

Вскрикнул я и пробудился...

Продолжение в следующем сообщении 

[Владимир К.]

В газете "Форум" (№ 219, 2009) я прочитал статью журналиста Симона Джекобсона, которая повергла меня в изумление: оказывается, в правовом государстве Израиль, считающемся оплотом демократии на Ближнем Восто­ке, не существует Конституции! Вот что пишет об этом юридическом феноме­не автор статьи "Есть ли будущее у современного сионизма":

"Израиль так и не принял Конституции (...) многие религиозные евреи настаивают, что единственная подлинная конституция еврейского государст­ва – это Тора и еврейский закон (Алиха).

Они не только не видят необходимости в светской конституции, но даже усматривают в подобном документе угрозу верховенству Торы и соответству­ющим тысячелетним традициям еврейской жизни на родине и в диаспоре".

А мы ещё возмущаемся, что иные мусульманские народы сегодня пыта­ются жить по законам шариата. Да Тора на две тысячи лет старше любого ша­риата!

Ну это всё равно, как если бы русские жили даже не по "Домострою", а по "Правде Ярослава Мудрого"... Конечно, там, где Тора, где Второзако­ние – там и "пульса денура", и "уши Амана". Поневоле вспомнишь даже про кровь христианских младенцев. Словом, "ветхозаветная демократия"...

***

Евреи — люди лихие,

они солдаты плохие,

Иван воюет в окопе,

Абрам ворует в рабкоопе.

Я всё это слышал с детства

и скоро совсем постарею,

  но мне никуда не деться

от крика: "евреи! евреи!"

Не воровавший ни разу,

 

не торговавший ни разу,

ношу в себе, словно заразу,

эту особую расу.

Пуля меня миновала,

чтоб говорилось не лживо:

евреев — не убивало,

все воротились живы.

Меня, начиная с 1959 года, когда я его впервые прочитал, тревожило это стихотворение Бориса Слуцкого. Но всю сложность, глубину и противоречи­вость его я понял только в нынешней старости.

Борис Слуцкий — честный поэт, находившийся в эпицентре всех социаль­ных и национальных веяний — русских, советских, еврейских, попытался в этом стихотворении внятно выразить всю сложность еврейской судьбы. Он бесстрашно принимает (или, по крайней мере, не отвергает) упрёки ми­ровой и русской истории, когда перечисляет действительные пороки еврейст­ва: "они солдаты плохие", "люди лихие", "Абрам торгует в рабкоопе", "евре­ев не убивало — все воротились живы"... Это — почти набор антисемитских обвинений — анекдотов, наветов, слухов, сплетен... Но честный поэт Слуц­кий не возмущается, не кричит в истерике "антисемитизм!", "черносотенст­во!", он со спокойной усталостью как бы соглашается, что нет дыма без огня, что в этих антисемитских упрёках есть некая страшная и трагичная для евреев и для него правда: "но мне никуда не деться от крика "евреи! евреи!" Он почти соглашается с тем, что есть для этого тотального осуждения причи­на, поскольку очень уж непохожи евреи на все другие ветви человечества. "Ношу в себе, словно заразу, эту особую расу" – с мужеством отчаяния при­знаёт он, что раса – "особая", но одновременно поэт понимает, что мир не­справедлив, обвиняя поголовно в "особом расизме" всех евреев.

Вот он сам. Его душа, распахнутая в стихах. Его судьба, непохожая на судьбу "Абрама", торгующего во время войны в рабкоопе; непохожая на судь­бу евреев, укрывшихся в тылу, на судьбу евреев, которые и "люди лихие", и "солдаты плохие", не похожа на судьбу чуть ли не всей "особой расы". "Не во­ровавший ни разу, не торговавший ни разу" — но почему мир не хочет видеть этой его единоличной искупительной честности, его офицерской мужествен­ности, его, в конце концов, советского патриотизма? А сколько горестной иронии в последних строчках: "пуля меня миновала" – для чего? – для даль­нейшей жизни после войны?! – да нет, всё гораздо сложнее, для того, чтобы "навет" на еврейство был абсолютным, безо всякого исключения:

чтоб говорилось не лживо:

евреев — не убивало,

все воротились живы!

Даже его личная удача — остался жив — ложится на антисемитские весы истории, потому что мир убеждён в порочности "особой расы", "избранного народа". А это уже разговор с судьбой, вымаливание милости у немилосерд­ного, страшного и карающего Бога евреев Ягве. Моление, похожее на моле­ние Авраама о том, чтобы ревнивый Бог Израиля простил утонувшие в грехах и непослушании ветхозаветные города Содом и Гоморру, поскольку в них всё-таки есть среди тысяч, достойных только "заклятия", несколько праведников. "И подошёл Авраам и сказал: может быть, есть в этом городе пятьдесят пра­ведников? Неужели Ты погубишь и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нём? Не может быть, чтобы ты погубил праведного с нечести­вым... Судия всей земли поступит ли неправосудно?" (Бытие, 18).

Поэт возвращает нас к спору, длящемуся сорок веков, начало которому было положено в мошенническом и трогательном молении Авраама, чтобы грозный Ягве помиловал ради горстки праведников целый город грешников.

Свято место пусто не бывает. И недаром Борис Слуцкий, выросший в эпоху воинствующего атеизма, вспомнив отринутого историей ветхозаветного Бога, поставил на его место другой, более понятный образ:

Мы все ходили под Богом.

У Бога под самым боком.

Он жил не в небесной дали,

его иногда видали

живого. На мавзолее.

Он был умнее и злее

Того — иного, другого

по имени Иегова,

которого он низринул.

Извёл, пережёг на уголь,

а после из бездны вынул

и дал ему стол и угол.

Этому земному Богу Слуцкого свойственны и "всевидящее око", и "все-проницающий взгляд" — всё забытое, ветхозаветное и вдруг всплывшее из доисторической вавилонской бездны.

Интересно, что Сталин в стихах русских поэтов той же эпохи (Исаковский, Твардовский и др.) изображён как понятный людям земной человек, как су­ровый, но справедливый отец, как народная надежда, в крайнем случае как полководец и вождь и даже злодей или диктатор. Но никогда — как Бог. Такое случалось лишь с поэтами, вышедшими из "хаоса иудейского", из еврейской среды, сохранившей в своей генетической памяти все ветхозаветные мифы об отношениях их предков с грозным племенным божеством Ягве. 
Продолжение в следующем сообщении

[Владимир К.]

VII. От Розенберга до Валленберга

На деле существуют

только два на­ционализма:

немецкий и еврейский.

Томас Манн

В поистине эпохальном романе Томаса Манна "Доктор Фаустус" есть од­на сцена, всегда привлекавшая моё внимание. В маленьком городке — в сердце Германии — встречаются два человека, а если точнее, то два сим­вола: гениальный и полубезумный немец — композитор Адриан Леверкюн и парижский импресарио, в прошлом бедный польский еврей Саул Фительберг. Действие происходит на рубеже 20-30-х годов. Импресарио уговаривает композитора совершить гастроли по Франции, соблазняет Парижем, но на­талкивается на каменное молчание Леверкюна, в котором угадывается одно его желание – поскорее избавиться от назойливого собеседника и додумать, дочувствовать, довершить нечто медленное, глубокое, тяжёлое, что никак ещё не может вылиться у него на бумагу нотами, в которых, как он подоз­ревает, может быть, будет выражена разгадка тёмной немецкой сущности. Еврей Фительберг — не дурак. Он сразу понял, что ни в какую Францию этот угрюмый немец не поедет, и после нескольких жеманных и остроумных попы­ток разговорить Леверкюна гражданин Франции, уже уходя, почти стоя в две­рях, произносит замечательный монолог:

"Можем ли мы, евреи – народ пророков и первосвященников, не ощу­щать притягательной силы немецкого духа? Как родственны между собой судьбы немецкого и еврейского народов (...) Сейчас любят говорить об эпохе национализма. Но на деле существуют только два национализма: не­мецкий и еврейский; все другие – детская игра. К примеру, исконно фран­цузский дух Анатоля Франса просто светское жеманство по сравнению с не­мецким одиночеством и еврейским высокомерием избранности" (Собр. соч., т. 5, стр. 528. М., 1960 г.). В ответ на возражение о том, что это суждение принадлежит герою повествования, а не автору, я приведу суж­дение о немецком народе из письма Томаса Манна, написанного летом 1934 года Эрнсту Бертраму:

"Несчастный, несчастный народ! Я давно уже прошу мировой дух осво­бодить его от политики, распустить его и рассеять по новому миру, подобно евреям, с которыми этот народ связан таким сходным трагизмом".

Крайне любопытна также мысль Томаса Манна, высказанная в письме Ос­кару Шмитту (январь 1948 г.), то есть уже после разгрома ненавистного ему гитлеровского Третьего рейха.

"В том, что Вы рассказываете мне об "иконоборческом" движении, о по­каянном антиромантизме, есть, однако, своя плачевная сторона.

Низкопоклонством перед неудачей отдаёт это отвращение к ценностям, которые, не проиграй Германия войны, оздоровляли бы мир <... > теперь ополчаются на Лютера, Фридриха, Бисмарка, Ницше, Вагнера, а то и на Гёте. Хотят отречься, что ли, от своей истории, от своей немецкости? Есть много правды и много доброй воли, но есть и что-то жалкое в этом самоби­чевании и отрицании немецкого величия, самого, впрочем, каверзного ве­личия на свете".

В двадцатом веке, к несчастью для человечества, на Европейском мате­рике произошли столкновения двух национализмов, нет, много страшнее — двух расизмов, немецкого и еврейского. Оба были беременны внутренними тёмными революциями "Сумрачный германский гений" жаждал всемирного господства, и не просю посредством грубой силы, но силы, обогащенной культом сверхчеловека, освящённой религией расы. Ему было мало оставать­ся просто "тевтонским Римом", он возжелал стать арийским Иерусалимом, возведённым на фундаменте национальной почвы и чистой крови.

В то же время гений "избранного народа", уставший за два тысячелетия от скитаний по задворкам мировой истории, от тяжести венца "горнего Иеру­салима", устремился к тому, чтобы стать "как все" и обрести своё националь­ное государство с признаками своего еврейского Рима, с родимыми пятнами несправедливости и бесчеловечности, которыми украшена история всех госу­дарств мира. Обе больные гордыни созревали для того, чтобы ради этих бе­зумных целей принести в жертву своих сыновей и дочерей, как приносили их некогда на древнегерманские жертвенники жрецы эпохи Нибелунгов и левиты иудейского племени, требовавшие от имени Иеговы у своего стада первенцев для "всесожжения".

То, что я сейчас пишу, сегодняшние жрецы Холокоста воспримут с понят­ным мне возмущением, но, слава Богу, в мировой истории были и ещё есть честные еврейские мыслители. Одной из них была Ханна Арендт, жившая в Германии, точно и трезво объяснявшая драму еврейского самосознания на рубеже XIX-XX веков:

"Евреи трансформировались в социальную группу с характерными пси­хологическими свойствами и реакциями. Иудаизм выродился в еврейство, мировоззрение – в набор психологических черт. Именно в процессе секуля­ризации родился вполне реальный еврейский шовинизм. Представление об избранности евреев превратилось... в представление, что евреи будто бы соль земли. С этого момента старая религиозная концепция избранности пе­рестаёт быть сущностью иудаизма и становится сущностью еврейства" (Арендт X. Антисемитизм. "Синтаксис", Париж, 1989, №28).

Но что могла сделать в 30-е годы Ханна Арендт и ещё несколько трезвых еврейских умов, когда в правящем слое жрецов будущего Холокоста уже каль­кулировалась жестокая, прагматическая и предельно бесчеловечная цена, ко­торую придётся заплатить овцам стада Израилева за создание сионистского государства!

Бен-Гурион: "Задача сиониста — не спасение "остатка Израиля", который находится в Европе, а спасение земли Израильской для еврейского народа" (Том Сегев. "Седьмой миллион", изд. Дианы Леви, Париж, 1993 г., с. 539).

"Если мы можем спасти 10 000 человек из 50 000, которые могут внести вклад в создание страны и дело национального возрождения, или миллион евреев, которые станут для нас обузой или в лучшем случае мёртвым грузом, мы должны ограничиться спасением 10 000, которые могут быть спасены, не­смотря на проклятия и призывы миллиона, который не в счёт" (из меморан­дума "Комитета спасения". Том Сегев. "Седьмой миллион").

"Сионизм прежде всего... Могут сказать, что я антисемит, что я не хо­чу спасать диаспору... Пусть говорят, что хотят" (И. Грюнбаум. "Дни раз­рушения").

Что ж. Сказано честно. На войне как на войне. Сколько раз великие пол­ководцы разных народов жертвовали частью своих солдат ("остатком Израи­ля"),    отрядами   "пушечного мяса",   лишь бы отвлечь внимание противника и нанести важнейший стратегический удар на главном направлении. В конце концов, и палестинцы многому научились у евреев. "Сухие ветви" у палестин­цев — это их смертники, их шахиды, у которых, в отличие от евреев, за душой не просто библейские мифы и не оккупированная территория, а своя земля.

В 30-е годы XX века между сионистами и нацистами разыгрался, как про­должение разговора Фительберга с Леверкюном, бурный роман. Они рев­новали друг друга в борьбе за мировое господство, объяснялись в любви, душили друг друга в объятиях, торговались за место под солнцем, обменива­лись своими идеологически-расистскими наработками.

Из меморандума "Сионистской федерации Германии", посланного 21 июля 1933 г. руководству нацистской партии:

"С основанием нового государства, которое провозгласило расовый принцип, мы хотим приспособить наше сообщество к этим новым структу­рам. .. <... > Мы не хотим недооценивать эти основные принципы, потому что мы тоже против смешанных браков и за сохранение чистоты еврейства" (Л. Давидович. "Читатель Холокоста", стр. 155).

Словом, сионистская верхушка послала фашистской власти сигнал (не то чтобы "мы с тобою одной крови — ты и я", но чуть-чуть другой): "мы, как и вы, исповедуем чистоту расы и потому предлагаем вам плодотворное сотрудниче­ство". В сущности, это было предложение об идеологическом разделении ми­ра под властью двух избранных народов. Сионистский миф. побратался на время с арийским мифом. Мартин Бубер – философ, сопротивлявшийся пе­рерождению религиозного сионизма в государственно-политический, горевал по поводу такого перерождения:

"Большинство евреев предпочло учиться у Гитлера, а не у нас. Гитлер по­казал, что история идёт не дорогой духа, а дорогой силы, и если народ доста­точно силён, он может безнаказанно убивать" ("Джуит ньюслеттер", 2.6.1958).

Иуда Магнес, президент Еврейского университета в Иерусалиме, называл отказ от традиции пророков, от их духовной праведности и увлечение еврей­ства расистскими соблазнами фашизма — "помешательством" и "языческим иудаизмом". "Если вы хвастаетесь своей избранностью вместо того, чтобы жить по воле Божьей, – говорил Мартин Бубер, обращаясь к евреям, – это преступление, это "превращение народа в идола" (М. Бубер. Израиль и мир. Нью-Йорк, 1948, с. 263).

"Горькая ирония судьбы пожелала, чтобы те же самые биологические и расистские тезисы, которые пропагандировались нацистами и вдохновляли позорные нюрнбергские законы, стали основой для определения принадлеж­ности к иудейству в государстве Израиль" (Хаим Коэн, член Верховного суда Израиля. Источник: Дж. Бади. "Основные законы государства Израиль". Нью-Йорк, 1960, стр. 156).

Во время Нюрнбергского процесса один из главных идеологов арийского расизма Юлиус Штрейхер на допросе относительно подготовки и принятия нюрнбергских законов заявил:

"Я писал статьи такого плана и всегда повторял, что мы должны брать ев­рейскую расу или еврейский народ за образец. Я всегда повторял в своих статьях, что евреев нужно считать образцом для других рас, потому что они дали расовый закон, закон Моисея, который гласит: "Если вы идёте в чужую страну, вы не должны брать себе чужеземных жён". Это, господа, очень важ­но для оценки нюрнбергских законов. За образец были взяты еврейские за­коны. Когда несколько веков спустя еврейский законодатель Ездра устано­вил, что, несмотря на это, многие евреи женились на нееврейках, эти браки были расторгнуты. Это было началом еврейства, которое, благодаря этим ра­совым законам, устояло на протяжении веков, в то время как все другие расы и цивилизации погибли". (Источник: "Процесс главных военных преступников в международном военном трибунале. Нюрнберг, 14 ноября 1945 г. — 1 окт. 1946 г. Официальный текст. Дебаты 26 апреля 1946 г., том XII, с. 321.)

Из документа, озаглавленного "Основные принципы национальной воен­ной организации в Палестине, касающиеся решения еврейского вопроса в Ев­ропе и активного участия НВО в войне на стороне Германии": "При условии, что германским правительством будут признаны национальные чаяния за сво­боду Израиля, национальная военная организация готова принять участие в войне на стороне Германии" (Д. Израэли. "Палестинская проблема в герман­ской Палестине". Ун-т Бар Илон. Рамот Ган, Израиль, 1974).

Более того, как пишет Исраэль Шамир, "сионистское движение легально действовало в Третьем рейхе, и даже была отчеканена медаль, несущая ше­стиконечную звезду Давида с одной стороны и свастику – с другой" ("НС" № 10, 2003 г., стр. 239).

Подумать только: две сакральных эмблемы, два священных символа бы­ли объединены в одно целое, как близнецы!

А Лев Коцин, один из религиозных авторитетов русскоязычной Америки, приблизительно в то же время писал в статье "Евреи в нацистской армии":

"Еврейские офицеры — ветераны Первой мировой войны — обратились с патетическим письмом к Гитлеру, давая клятву верности Германии и прося его только об одном: "Да позволь нам умереть за Германию в бою!" Вот он, ев­рей, с Железным крестом на груди, который предан Германии больше, чем собственному отцу или народу" (газета "Форум", 3-9/8 2007, Нью-Йорк). 
Продолжение в следующем сообщении

[Владимир К.]

Эта статья Льва Коцина помогла мне разгадать одну загадку. Когда я пи­сал свою книгу "Шляхта и мы", то пользовался исследованием австрийского историка Стефана Карнера "Архипелаг Гупви", в котором была любопытная таблица численности военнопленных гитлеровской интернациональной ар­мии, которая содержалась в лагерях Советского Союза. Численность эта от­ражала национальный состав военнопленных рейха. Из таблицы я узнал, сколько у нас было в плену, помимо немецких, венгерских, румынских, авст­рийских и итальянских фашистов – также польских, французских, чешских и прочих. Где-то в конце первого десятка значилось, что в нашем плену было 10 тысяч еврейских фашистов, солдат и офицеров гитлеровского рейха... Прочитав статью в "Форуме", я понял наконец-то, откуда они взялись...

Подтверждением тому ещё одно свидетельство следующего рода:

"По данным израильской прессы, в составе вермахта против СССР вое­вали 150 тыс. евреев, точнее т. н. "мишлинге", т. е. лиц, рождённых в сме­шанных германо-еврейских браках. И, надо признать, вояки они были отменные — среди них было 23 полковника, 5 генерал-майоров вермахта, 8 генерал-лейтенантов, 2 полных генерала, один генерал-фельдмаршал (Э. Мильх). Сотни солдат и офицеров из числа "мишлинге" были задейство­ваны в полной мере — "образцом голубоглазого арийца" долгое время был Вернер Голдберг, отец которого был еврей. Воевали против СССР не только "мишлинге", но и даже чисто верующие иудеи, в частности, в составе осаж­давшей Ленинград финской армии таких насчитывалось свыше 300 чел., у которых была даже походная синагога! Двое из них — майор Лео Скурник и унтер-офицер Соломон Класс — были представлены финским и немецким командованием к Железному кресту I класса. И это в то время, как их же со­племенники умирали от голода в блокадном Ленинграде..." (А. Мартиросян. "Трагедия 22 июня: блицкриг или измена", М., 2007, стр. 565).

Будущий премьер Ицхак Шамир был арестован британскими службами в декабре 1941 года "за терроризм и сотрудничество с нацистским врагом". А вот как характеризовал Бегина один из основателей государства Израиль Бен-Гурион: "Бегин, несомненно, человек гитлеровского типа. Это расист, желающий уничтожить всех арабов во имя мечты об объединении Израиля, готовый использовать все средства для достижения этой святой цели... "; "Его можно обвинять в расизме, но тогда надо было бы устроить процесс над всем сионистским движением" (цит. по: Хабер Э. "Менахем Бегин, человек и ле­генда". Делле Бук, Нью-Йорк, 1979 г., стр. 385).

Вот что рассказано израильским историком и журналистом Исраэлем Шамиром о главном подвиге Бегина, после которого началось паническое бегст­во палестинских крестьян-феллахов со своих земель.

"Почему опустела Лифта? В километре от неё, по другую сторону Яффской дороги, находится причина бегства жителей Лифты: груды серых камней, по­росших кактусами, – руины села Дир-Яссин (в разных источниках это село называется Дир-Яссин или Деир-Ясин. — С. К.).    Их прекрасно видно из окна, где живёт бывший премьер-министр и бывший глава правой организации еврей­ских боевиков "ЭцеЛь" Менахем Бегин. Ночью с 9-го на 10 апреля 1948 года отряды "ЭцеЛь" и "Лехи" (главой "Лехи" был другой израильский премьер-ми­нистр Ицхак Шамир) напали на это палестинское село, которое славилось хо­рошими отношениями с еврейскими соседями. То, что произошло в Дир-Ясси-не, Давид Бен-Гурион, первый премьер-министр Израиля, назвал "кровавой бойней". 254 палестинцев, мужчин, женщин и детей, были убиты в Дир-Яссине.

Я помню, с каким недоверием я читал в Советском Союзе рассказы о Дир-Яссине: "Советская пропаганда", – думал я и отметал описания резни как вымысел. Понадобилось много лет, много книг, много документов, чтобы я понял: нет, Дир-Яссин не был выдуман Политбюро или Арафатом.

Подробнейшие описания того, что произошло в Дир-Яссине, можно най­ти в нескольких вышедших в Израиле и за рубежом книгах, в частности, в произраильской, но довольно объективной книге Доминика Лапьера и Ларри Коллинза "О, Иерусалим!".

В ней приводят слова командира Хаганы Давида Шалтиэля, который на­зывал Дир-Яссин "одним из немногих мест, куда не ступала нога вооружён­ных бандитов извне".

Когда боевикам "ЭцеЛя" и "Лехи" удалось овладеть селом, они приступи­ли к хладнокровному убийству. Коллинз и Лапьер пишут:

"Молодожёны, вместе с 33 соседями, были среди первых жертв. Их вы­строили у аечки и расстреляли... 12-летняя Фехими Зейдан, одна из выжив­ших, рассказьпа: "Евреи поставили всю нашу семью к стенке и стали нас расстреливать, Я была ранена в бок, но большинство нас, детей, спаслись, потому что мы прятались за спинами родителей. Пули попали моей четырёх­летней сестре Капри в голову, моей восьмилетней сестре Сами в щёку, мо­ему брату Мохаммеду, семи лет — в грудь. Но все остальные были убиты". Халим Эл заявила, что видела, как "человек загнал пулю в шею моей сестре Сальхие, которая была на девятом месяце. Затем он распорол ей живот но­жом".... "Нападавшие убивали, грабили, насиловали. Они рвали уши, чтобы легче было снять серьги".

Первым на место резни прибыл представитель Международного Красно­го Креста Жак де Ренье, швейцарец. Он писал в своём дневнике:

"Я увидел людей, врывавшихся в дома, выскакивавших из домов, они были с ружьями, автоматами, длинными арабскими ятаганами. Они казались полоумными. Я видел красивую девушку с окровавленным кинжалом в руках. Я слышал крики. "Мы подчищаем очаги сопротивления", — сказал мне мой приятель, немецкий еврей. Я вспомнил эсэсовцев в Афинах. К своему ужасу, я увидел молодую женщину, всадившую нож в старика и старуху, прибивших­ся к порогу своей хижины... Повсюду лежали трупы. Они "подчищали" ружь­ями и гранатами, а завершили работу ножами, это было видно всем... Я на­шёл труп женщины на восьмом месяце беременности, убитой выстрелом в живот – в упор".

Затем 25 пленных палестинцев были посажены на грузовик, на котором победители триумфально проехали по еврейскому базару Махане Иегуда, за­тем пленные были отвезены в каменоломню Гиват Шауль и расстреляны.

Прибывший на место заместитель командира Хаганы Ешурун Шиф отме­тил: "Террористы "ЭцеЛь" и "Лехи" предпочли убить всё живое". Он видел, как тела жертв были отнесены в каменоломню, облиты бензином и подожже­ны. Элиягу Ариэли, прибывший в Дир-Яссин с отрядом "Гадны", еврейских пионеров, заметил: "Все убитые, за немногими исключениями, были стари­ки, женщины и дети... никто не погиб с оружием в руках". Затем дома села были взорваны. В настоящее время большая часть руин находится за колю­чей проволокой больницы для душевнобольных.

Британская полиция — дело было ещё в дни британского мандата — про­вела расследование резни и установила, кроме прочего: "Нет сомнения, что нападавшие евреи совершали зверства сексуального характера. Многие школьницы были изнасилованы, а затем зарезаны... многие младенцы уби­ты. Мочки ушей у некоторых женщин был порваны — чтобы сорвать серьги". Собственно говоря, и нападавшие отрицали только факт изнасилования и ис­пользования холодного оружия, но не сам факт массового убийства безоруж­ных крестьян.

В изданном по-русски "сокращённом переводе" книги "О, Иерусалим!" вышеприведённых мест нет — вместо этого там содержится отсебятина пе­реводчиков и редакторов официального израильского издательства "Алия", издающего книги для просвещения русских евреев. Символично, что изда­тельская деятельность, как и вся деятельность во благо русского еврейства, координировалась до недавнего времени д-ром Лапидотом из Тель-Авивско­го университета, назначенным Менахемом Бегином на пост главы Русского отдела МИДа.    В 1948 году д-р Лапидот был командиром отряда   "ЭцеЛя", бравшего Дир-Яссин. Он лично брал село и ликвидировал очаги сопротивле­ния — до последнего арабского младенца, до последней серьги в ухе араб­ской женщины. При Бегине он стал зам. премьер-министра и организовывал призывы к Советскому Союзу – во имя человечности отпустить отказников".

Спустя 27 лет после этого побоища, после того, как подобным же обра­зом были стёрты с лица земли сотни палестинских селений и число беженцев, ушедших от смерти в Ливан, в Газу, на Запад, перевалило за полтора милли­она, собралась Генеральная Ассамблея ООН, чтобы осудить Израиль за иде­ологию расизма и за геноцид палестинского народа. И на заседании ООН представитель Израиля г-н Херцог сказал: "Трудно найти другое многонацио­нальное государство в мире, где две нации (евреи и арабы. – Ст. К.) живут вместе в такой гармонии и где достоинство и права человека соблюдаются пе­ред законом, как это имеет место в Израиле". До такого цинизма не мог бы додуматься сам доктор Геббельс.

И здесь надо отдать должное советскому диссиденту еврейского проис­хождения, который признавал "первородный грех" сионистского государства Израиль: "Идеи и мифы сионизма возникли в сознании тех, кто хотел сопро­тивляться погромам. Спасать своих близких от Освенцима и Бабьего яра...

Но все горестные и страшные воспоминания, разумеется, не могут оп­равдать сегодня тех израильских ультра, которые изгоняют и унижают палес­тинских арабов. Ссылки на гибель миллионов европейских евреев, на пресле­дования в Польше, на дискриминацию в СССР, на бессмысленный терроризм арабских фанатиков не оправдывают трагедии палестинских беженцев, мас­совых репрессий в районах, оккупированных израильскими войсками" (Лев Копелев. "О правде и терпимости", Нью-Йорк, 1982, стр. 56).

С такими мыслями Копелеву вполне можно было бы выступать под апло­дисменты на тегеранской "ахмадинежадовской" конференции...

***

Из книги Роже Гароди "Основополагающие мифы израильской политики":

"Вице-президент сионистской организации Рудольф Кастнер договари­вался с Эйхманом о том, чтобы тот помог ему организовать отъезд 1648 ев­реев, по образованию, профессиям, социальному положению, возрасту и т. д. необходимых для строительства в будущем государства Израиль. А за эту услугу Кастнер обещал Эйхману внушить четыремстам тысячам ненужных для будущего Израиля венгерским евреям, что их отправка из Венгрии в эше­лонах на Восток — это простое переселение на другие территории, и отнюдь не в Освенцим. Кроме того, Кастнер спас от сурового приговора своими свиде­тельствами на Нюрнбергском процессе одного из своих нацистских партнёров по венгерским делам штандартенфюрера Курта Бехера. Но когда во время су­да над Эйхманом все эти факты всплыли на поверхность, всё равно Кастнеру не было предъявлено никакого обвинения, потому что, как писала израиль­ская газета "Едиот Ахронот" от 23.6.1955 г.: "Если отдать Кастнера под суд, то всё правительство рискует быть полностью дискредитированным в глазах нации в результате того, что может открыться на этом процессе". "Единствен­ным способом избежать того, что Кастнер заговорит и разразится скандал, — писал Роже Гароди, – было исчезновение Кастнера. И он в самом деле вне­запно умер".

Однако швейцарский историк Юрген Граф пишет о том, что глава еврей­ской общины Будапешта доктор Кастнер "эмигрировал в Израиль и был заст­релен фанатиком-сионистом, который обвинил его в соучастии в Холокосте" (стр. 401).

Как говорит русская пословица, "для кого война, а для кого мать родна"... Судьбы европейского еврейства в эпоху Холокоста разделились: один драгоценный ручей потёк в Швейцарию, другой в Америку, третий в Палести­ну, а самый многоводный и простонародный — в Освенцим, в Дахау, в Треб-линку. Вот что писал украинский историк Эдуард Ходос о "чудесном" спасе­нии в начале Второй мировой войны вождя ультраортодоксальной еврейской секты Хабад любавичского ребе Шнеерсона:

"Вплоть до осени 1939 года шестой любавичский ребе находился на тер­ритории Польши, откуда был тайно переправлен за океан после того, как члены хабадской общины США обратились с просьбой о помощи лично к госсе­кретарю Корделлу Хэллу. В результате договорённости между госдепартамен­том США и главой германской военной разведки (абвера) адмиралом Канарисом Йосеф Ицхак Шнеерсон покинул Варшаву, беспрепятственно пересёк территорию рейха и оказался в нейтральной Голландии, а затем в Соединён­ных Штатах. Операцией по вывозу шестого любавичского ребе из оккупиро­ванной Польши руководил подполковник абвера, еврей по отцу Эрнст Блох" (Э. Ходос. "Между Спасителем и Антихристом", Харьков, 2005, стр. 4).

Похожей была судьба венгерского магната Манфреда Вайса и его семьи, к спасению которых от депортации в Освенцим был причастен сам Эйхман.

Из протоколов допроса Эйхмана:

"Манфред Вайс был самым крупным промышленником Венгрии, в каком-то смысле — "венгерский Крупп". Бехер занял там, кажется, место директора <... > Семью Манфреда Вайса он... наверное, они улетели самолётом в Швейцарию. Сам Гиммлер занимался всем этим делом с компанией... "Ман­фред Вайс".

"По договору, заключённому в середине мая, наследники Вайса уступа­ли хозяйственным предприятиям СС более половины акционерного капитала. За это 48 членов семьи были доставлены двумя немецкими самолётами в Португалию" ("Протоколы Эйхмана". М., "Текст", 2002, стр. 202).

И ещё несколько отрывков из той же книги, в которой речь идёт о спасе­нии влиятельной и богатой верхушки венгерских евреев.

Рассказывает Лесс (следователь, допрашивавший Эйхмана. — Ст. К.): "Вот документ обвинения 11-го Нюрнбергского процесса военных преступни­ков. Он <... > касается отправки 318 венгерских евреев в Швейцарию". Эйх­ман: "Да, речь идёт о нелегальном переходе" (далее упоминается штандартен­фюрер Бехер. - Ст. К.). "Он, собственно, договаривался с д-ром Кастнером, но я эту переброску в Швейцарию не проводил. Я должен был только сказать пограничной службе, чтобы им не чинили препятствий, и позаботиться о при­крытии с венгерской стороны" (стр. 203).

Следователь Лесс напоминает Эйхману, что ему было указано из берлин­ского МИДа спасти "госпожу Глюк, еврейку и сестру нью-йоркского обербур-гомистра Ла Гардиа. Просим позаботиться, чтобы в связи с высоким поло­жением брата госпожи Глюк её не отправили в общем порядке в Восточные области <... > чтобы при необходимости её можно было использовать в поли­тических целях"(стр. 215).

В ответ на это Эйхман вспоминает:

"Так точно, это была весьма высокопоставленная еврейка. Наверное, был приказ не меньше чем от самого Гиммлера, чтобы её придержали. И, воз­можно, её куда-нибудь отправили, точно так же, как Леона Блюма... или бра­та Леона Блюма" (стр. 215).

Леон Блюм впоследствии стал премьер-министром послевоенной Фран­ции. Точно так же сионисты по сговору с нацистами спасали от Освенцима многочисленный клан Ротшильдов, точно так же в результате торга гиммлеровских эмиссаров с организацией Джойнт, базирующейся в Швейцарии, "несколько сот венгерских евреев, отобранных Кастнером <... > прибыли че­рез концентрационный лагерь Берген-Бельзен в Швейцарию, чтобы оттуда уе­хать в Палестину. Однако причитающаяся за это немцам оплата в валюте, о чём была договорённость, не поступила" ("Протоколы Эйхмана", стр. 233).

Но одновременно со "льготами", которые выдавали нацисты с сионистами известным, привилегированным и нужным евреям, они согласованно и чётко формировали и отправляли в концлагеря на тяжкие работы, а порой и сразу в "Бабьи яры" целые потоки беспородных, бессловесных, обманутых "овец из-раилевых", и при этом каждая из преступных сторон преследовала свои цели.

Из стенограммы допроса Эйхмана:

"Кастнера интересовали только молодые евреи из восточных областей Венгрии. Эти группы надо было пропустить нелегально и без ведома венгер­ского правительства через румынскую границу... Однажды д-р Кастнер при­шёл с чемоданом иностранной валюты" (стр. 194).

"Речь шла о миллионе евреев, которых надо было доставить в какой-то пункт и освободить в обмен на десять тысяч грузовиков, пригодных к зимней эксплуатации, с обещанием не использовать их на Западном фронте (на Вос­точном — против наступающих советских войск, спасающих ещё оставшихся в живых польских, венгерских, румынских евреев, использовать было мож­но! – Ст. К.) <...> в это время Гиммлер сказал, что он хотел бы... перего­ворить с Хаимом Вейцманом" (стр. 190).

Из показаний Кастнера: "Эйхман продолжал: "мне нужны 65-70 тысяч венгерских евреев, пока что на германской границе приняты только 38000. Мне нужно ещё не меньше 20 000 евреев-землекопов на Юго-Восточный вал. В рейхе копают рвы уже немецкие дети и старики!" (стр. 232).

Из допроса Эйхмана: "50 тысяч работоспособных евреев мужского пола должны быть доставлены в программе "Егер" <... > для замены русских воен­нопленных, необходимых для других работ"... "Я должен добавить, что это было время, когда людей отправляли в Палестину в обмен на промышленные товары" (стр. 226).

Вот так сионисты поставляли рейху "промышленные товары", нужные для борьбы с наступающей Советской Армией. 
Продолжение в следующем сообщении

[Владимир К.]

Эйхман: "Если меня послали в Венгрию <...> с целью депортации, то я не говорил еврейским функционерам (Кастнеру и другим сионистам. — Ст. К.), что её не будет. Я никогда не врал еврейским функционерам"... Эти­ми словами Эйхман пытается доказать израильскому суду, что еврейские функционеры и он, гестаповский чиновник, делали одно общее дело и что они виноваты не менее его:

"За время многолетнего общения, которое у меня было с еврейскими функционерами, не найдётся ни одного, кто мог бы меня упрекнуть, что я ему лгал... По приказу Гиммлера эшелоны шли все до одного в Освенцим" (стр. 187, 190).

И весьма любопытны страницы из книги протоколов допроса Эйхмана, где всплывает имя Рауля Валленберга.

Израильский следователь Авнер Лесс цитирует страницы из воспомина­ний доктора Кастнера, в которых последний рассказывает о своей торговле с Эйхманом еврейскими жизнями:

"Затем он (Эйхман. – Ст. К.) перешёл к "злоупотреблению" иностран­ными паспортами. Он-де привлечёт к ответственности за это свинство швей­царского консула Лютца и Рауля Валленберга, представителя шведского Красного Креста. Но у него есть предложение: он забудет про обладание таких паспортов, если наша сторона добровольно представит ему 20 000 евреев-землекопов. А иначе ему придётся отправлять всех евреев – без ис­ключения — пешком!" (стр. 232).

Конечно, чтобы получить от Эйхмана разрешение на переброску нужных евреев с паспортами в спасительные нейтральные страны Европы, сионист­ские функционеры отправляли десятки тысяч других "евреев-землекопов" на работы в Освенцим или на Восточные рубежи для возведения укреплений.

Так что прав Вадим Кожинов, проницательно заметивший в статье "Вой­на и евреи" некоторую особенность явления, именуемого Холокостом: "Евреи в отличие от цыган дали миру множество всем известных людей самых раз­ных профессий и занятий, и поэтому еврейская трагедия находится в центре внимания. Но уместно напомнить и другое: кроме педагога и писателя Януша Корчака (Генрика Гольдшмита) затруднительно назвать каких-либо широко известных до войны евреев, погибших в Третьем рейхе, что также противоре­чит представлению о тотальной гибели" (стр. 318).

Да и Януш Корчак стал широко известен лишь после войны.

А сколько было в еврейских гетто и в многочисленных мелких лагерях смерти всяческих маленьких кастнеров, руководителей еврейских советов-юденратов, раввинов, через которых нацисты управляли евреями!

В Вильнюсском гетто главой юденрата был сионист Якоб Гене, который по требованию немцев регулярно формировал партии евреев в Понары, где их расстреливали. В 2005-м или в 2006 г. по Центральному ТВ об этом юденрате шёл фильм. Телевизионный диктор зачитал кредо жреца Холокоста, отправившего на расстрел около 50 тысяч евреев: "Я взял на себя всю ответ­ственность, и мне не страшно... Вы должны знать, что это был мой долг — обагрить руки в крови своего народа". Якоб Гене, пользуясь своей властью, жестоко подавлял у молодых евреев всякие попытки сопротивления. Но, как он ни служил нацистам, последние всё-таки расстреляли его. И поделом. А почему киевские евреи так покорно пошли к Бабьему яру? Потому что немцы арестовали 9 киевских раввинов,   приказали им обратиться к евреям Киева и убедить их, чтобы те собрались с вещами для переезда в безопасное мес­то. Обманутых людей привели к Бабьему яру. Об этом публицисту Ю. Мухину написал диссидент и правозащитник М. Кукобака, чьё письмо напечатано в книге Мухина "Евреям о расизме" (стр. 45—46).

А в Винницком гетто доктор Гершман выдал немцам 250 браиловских евре­ев, которые бежали к нему из зоны немецкой оккупации. (В самой Виннице хо­зяйничали румыны.) Когда советские войска освободили Винницу, Гершман, естественно, был расстрелян, как коллаборационист. В 1943 году варшавские евреи перед восстанием сами истребили свою сионистскую верхушку, сотруд­ничавшую с нацистами. Но это редчайший случай в истории Холокоста.

Как утверждает И. Трунк в книге "Юденрат", "по расчётам Фрейдигера половина евреев (из шести миллионов погибших в Холокосте. — Ст. К.) мог­ла бы спастись, если бы они не следовали инструкциям еврейских советов" (изд. Мак-Миллан, Н.-Й., 1972). И на фоне этой деловой сионистско-нацистской эпопеи, по сравнению с которой пресловутый пакт Молотова—Риббен­тропа выглядит ничтожной тактической сделкой, я ещё раз хочу благодарным словом вспомнить подругу немецкого философа Хайдеггера Ханну Арендт, перед портретом которой я долго стоял в одном из залов древнего Марбургского университета, за её честную книгу "Банальность зла", написанную во время процесса Эйхмана в Иерусалиме:

"Еврейский совет и мудрецы были оповещены Эйхманом и его людьми, сколько евреев необходимо, чтобы заполнить каждый состав, и они делали списки отправляемых... Те, которые пытались скрыться или убежать, лови­лись специальной еврейской полицией. Как Эйхман видел, никто не протес­товал и не отказывался сотрудничать".

"Без еврейской помощи в администрации и полицейской работе получил­ся бы полный хаос и невероятно крайнее истощение немецкой силы <... > ... еврейское самоуправление доходило даже до того, что сам палач был ев­рей" ... "Навряд ли найдётся какая-нибудь еврейская семья, из которой хотя бы один член не состоял в фашистской партии" (Eichman in Jerusalem. A report on banality of evit, by Hanna Arendt. The Vilking Pressing. NY, USA, 1969).

Недаром же Норман Финкелыитейн, вспомнив о Ханне Арендт, написал в примечании к книге "Индустрия Холокоста": "Было ли чистой случайностью, что еврейские организации большинства распинали Ханну Арендт за то, что она рассказала о сотрудничестве еврейских элит с нацистами? Когда Ицхак Цукерман, руководитель восстания в Варшавском гетто, вспомнил о коварной роли полиции Еврейского совета, он заметил: "Не было порядочных полицей­ских, потому что порядочные люди снимали форму и становились просто евреями" (стр. 135).

...Мне вспоминается скандальная выставка известного белорусского ху­дожника Михаила Савицкого, солдата Великой Отечественной, попавшего в плен и чудом выжившего в немецком концлагере. Выставка была открыта в Минске при жизни Машерова в 70-х годах прошлого века. На ней выстав­лялась картина, которую я видел своими глазами. Немецкий концлагерь, несколько трупов, могильная яма. С одной стороны ямы толстомордый эсэ­совец с автоматом наперевес, с другой – еврей средних лет, в полосатой ла­герной робе, со звездой Давида на груди, с лопатой в руках спихивает трупы в яму. Оба улыбаются, глядя друг на друга — и толстомордый немец, и еврей, так называемый капо. Помощник палачей.

Народ на выставку повалил валом. Минские евреи заволновались, засы­пали первого секретаря компартии Белоруссии Машерова телеграммами о кощунственной, оскорбляющей память жертв Холокоста картине. Пришлось Машерову прийти на выставку... Он долго и молча рассматривал картину, встретился с Савицким, попросил его замазать звезду Давида на робе ев­рея, но картина на выставке осталась. И якобы Машеров, один из руководи­телей партизанского движения в Белоруссии, уходя с выставки, сказал:

– Пусть висит. История разберётся...

***

Я бы не стал чересчур старательно разыскивать документы и аргументы для этой главы, если бы не попалось мне на глаза одно место из книги Коха и Поляна "Отрицание отрицания". Возражая всем неугодным ему историкам-исследователям (именно исследователям, а не отрицателям!) Холокоста, Па­вел Полян с несколько глумливой иронией пишет:

"На бытовом уровне элементы отрицания присутствовали в советской "ан­тисионистской" литературе, в годы холодной войны обвинявшей "сионистов" в том, что они "наживались" на страданиях еврейских жертв и преувеличива­ли их численность, а главное – находились в прямом сговоре с немцами"... (кавычки Поляна. – Ст. К.).

Пусть теперь наши читатели сами решат, "находились" или "не находи­лись"...

И ещё, обращаясь к началу — к пророческой страничке из романа "Доктор Фаустус". Иронию истории, или её способность превращать трагедию в фарс, я увидел в одной маленькой заметке из бюллетеня "Холокост" (№ 2, 2006 год).

"Потомок Германа Геринга Маттиас Геринг носит ермолку, а на шее под­веску с звездой Давида. Его растили в презрении к евреям, но он принял их веру"; "Катрин Гиммлер вышла замуж за израильтянина".

Ну вот, через шестьдесят лет после Хрустальной ночи и ванзейской кон­ференции два расизма наконец-то снова заключили друг друга в объятья, свастика и звезда Давида обнялись снова.

VIII. Пастухи и овцы

Я не люблю ни филосемитов, ни ан­тисемитов. Я хотел бы, чтобы люди обращались со мной, как с обычным человеком.

Норман Финкельштейн

Скажу сразу, я не собираюсь оспаривать, пересматривать, уточнять сак­ральное число шесть миллионов. Потому что с первоисточниками я не рабо­тал и демографических серьёзных знаний у меня нет. Потому что, на мой взгляд, уже невозможно подсчитать точно людские потери времён Холокоста. Потому что два враждующих лагеря — жрецы Холокоста и его исследователи — никогда не придут ни к какому соглашению: слишком много фактических, идеологических и политических противоречий имеется в каждом из лагерей. Да и внутри каждого лагеря тоже. У тех и у других в активе есть неопровержи­мые или почти неопровержимые доказательства своей правоты. А это траге­дия. Потому что трагедия рождается только тогда, когда правда в той или иной степени, но есть у каждой из сторон. Я просто буду оперировать числа­ми, фактами, аргументами, мыслями из арсенала обеих сторон и постара­юсь, насколько это возможно, быть беспристрастным. Но при всём при том понимаю, что абсурдных ситуаций не избежать. Вот одна из них.

На Нюрнбергском процессе было заявлено, что в Освенциме уничтожено 4 миллиона заключённых, в большинстве своём евреев. Однако после ряда ревизионистских исследований положение изменилось. Из бельгийской газе­ты "Ле Суар", 19-20 окт. 1991 г., г. Брюссель:

"Освенцимский международный комитет намеревался в ноябре 1990 года заменить мемориальную доску в Освенциме, на которой была указана цифра "4 миллиона мёртвых" другой с упоминанием "более миллиона мёртвых". Д-р Морис Гольдштейн, председатель Комитета, этому воспротивился".

По этому поводу Роже Гароди саркастически замечает: "В действительно­сти д-р Гольдштейн ни в коей мере не оспаривал необходимость замены ста­рой доски, но он хотел, чтобы на новой доске не было цифр, потому что знал, что, вероятно, вскоре станет необходимым новый пересмотр нынешней циф­ры в сторону снижения.

Благодаря содействию Международного комитета при государственном музее в Освенциме <... > текст был изменён в направлении менее удалённом от истины:

"Пусть это место, где нацисты убили полтора миллиона мужчин, женщин и детей, в большинстве своём евреев из разных стран Европы, всегда будет для человечества криком отчаяния и предостережения".

Впрочем, фразу "в большинстве своём евреев" каждый из историков го­разд читать по-своему. Она может означать и один миллион четыреста тысяч, и восемьсот тысяч, на чём настаивает в своей "классической книге" (опреде­ление П. Поляна) английский историк Д. Рейтлингер, отнюдь не принадлежа­щий к лагерю ревизионистов.

Да и сам Полян понимает, что сразу же после войны победители, мягко говоря, "погорячились" с четырьмя миллионами освенцимских жертв:

"Этот сырой и уже тогда недостоверный результат в 4 миллиона человек был санкционирован идеологически и сразу же принят за истину в последней инстанции, а со временем и закреплён везде, где только можно, в экспози­ции музея, в путеводителях по нему и даже в памятных гранитных досках при входе".

Поляну (отдаю ему должное) не хочется прослыть некомпетентным исто­риком, но есть вещи, которые сильнее его желания: всё равно окончательная цифра погибших во время Холокоста евреев для него останется священными шестью миллионами. Пару исчезнувших освенцимских миллионов он из неё ни за что не вычтет.

В книге "Отрицание отрицания, или битва под Аушвицем", составленной А. Кохом и П. Поляном, эти 6 млн. стоят незыблемо. Авторы книги восполнили выпавшие из чудесной цифры 2,5 миллиона новым пересчётом других потерь по всем европейским странам в других концлагерях, привели бесконечное ко­личество таблиц из статей множества европейских историков, "осовремени­ли" многие демографические графики, разобраться в которых очень и очень непросто. Так что резервы для ремонта и постоянной реставрации волшебной колонны в честь шести миллионов у жрецов Холокоста всегда найдутся, и по­тому выиграть у них этот спор невозможно, да и, честно говоря, не нужно. Пусть верят. Шесть миллионов – это не предмет знания, а предмет веры, как вся религия Холокоста.

В 70-е годы образ холокостного сфинкса втемяшивался в мировое созна­ние благодаря телефильмам. Знаменитый "Холокост" вышел на американские телеэкраны в 1978 году. "Его посмотрели 49% телезрителей страны, – востор­гается Полян и добавляет: — Слабой попыткой противостоять этому мощному медиаудару стал выход в середине лета 1978 года (...) отрицательных этюдов Расинье". Полян понимает, что "противостоять мощному медиаудару", "его колоссальному успеху" каким-то брошюркам смешно и бессмысленно. Но за­чем же историку так неумно торжествовать? Разве мы не помним, как у нас в начале перестройки, когда страна рушилась в пропасть, половина населения сходила с ума от "Санты-Барбары" и проливала слёзы над сериалом "Богатые тоже плачут"?

А вот ещё примеры подобного арифметического абсурда, случившегося безо всяких провокаций со стороны ревизионистов.

В книге "Уничтожение европейских евреев" историк Рауль Хилберг (клас­сик! ) определит освенцимские еврейские потери в 1 (один) миллион человек. Но его, казалось бы, единомышленница Люси Давидович в книге "Война про­тив евреев" настаивает на том, что в Освенциме было загублено два миллио­на евреев. С Майданеком вообще получился у этих авторов полный абсурд: Хилберг считает, что там погибло 50 тысяч евреев, а Давидович, что один миллион 380 тысяч – в 28 раз больше! Ну, какая тут может быть объективная истина, кому верить?

А какая невразумительная картина открывается, когда ты пытаешься уз­нать, сколько же евреев нашли свою гибель в знаменитом киевском Бабьем яру. В 1961 году в Израиле на процессе Эйхмана, который готовился с осо­бенной тщательностью, было обнародовано число погибших, казалось бы, с точностью до одного человека: 33 771 еврей. Однако в 1978 году в документе "Проблемы современного сионизма", принятом Всемирной сионистской орга­низацией, было заявлено, что "только в Бабьем яру в один день было расст­реляно 100 тысяч евреев", Видимо, это троекратное увеличение было ответом на изыскания ревизионистов, активно поработавших к 1978 году. Прошло ещё четверть века, и в бюллетене "Холокост" (фонд А. Гербер) чёрным по белому (№ 2, 2006 г.) отпечатано: "по оценкам историков, до осени 1943 года (то есть не в один день. — Ст. К.) в Бабьем яру погибло 50 000 евреев" (может быть, постеснялись повторить 100 тысяч?). Установить же, какая из трёх цифр (33 771, 100 000 или 50 000) вошла в итоговое священное число 6 млн, не представляется никакой возможности. А, между прочим, все три цифры взяты с одной "антиревизионистской" стороны.   Абсурд? А вспомним талантливый фильм Алена Ренэ "Ночь и туман". Именно в нём говорится о восьми (8!) мил­лионах погибших в Освенциме! Ну, почему бы жрецам не воспользоваться этой кинолегендой! Да с ней, как с восьмичасовым сериалом "Холокост", никакие отрицатели со своими книжоночками, изданными в несколько тысяч экземп­ляров, не справились бы ни за что! Ну, как можно справиться с впечатлением, произведённым на несколько десятков, а то и сотен миллионов телезрителей! Нет, не хотят жрецы трогать священное число. Если будет меньше шести – ко­щунство, если больше — профанация. Один из американских отрицателей Холокоста Рассель Граната на московской конференции по Холокосту (январь 2002 г.) заявил, что не понимает, "почему исследования ревизионистов вы­зывают такое неприятие со стороны евреев. Ведь эти исследования являются для них настоящим подарком, ибо теперь выясняется, что миллионы евреев не были убиты, они живы. Но вместо благодарности за свои открытия реви­зионисты слышат проклятия и угрозы" (стр. 97). П. Полян в книге "Отрицание отрицания" назвал эту мысль историка "подлинным свидетельством прожжённости (...) как антисемита".

Словом, сомневаться в шести миллионах нельзя. Здесь, как в зоне: шаг вправо, шаг влево считается побегом, то есть оскорблением Холокоста. Рискну сказать, что любое нарушение пропорций Холокоста для жрецов всё равно, что для нас, православных христиан, изменения в сюжете "Троицы" Рублёва. "Троицу" нельзя уменьшить и поменять на "пару ангелов" или уве­личить до "квартета". И то и другое будет кощунством. Так нельзя разрушать и шестиугольную святыню.

Но если кто-то из поклонников (слово-то дурацкое, может быть – защит­ников, апологетов, апостолов?) Холокоста возьмётся утверждать (или дока­жет), что было стёрто с лица земли в наше страшное время 12 миллионов еврейских душ, ей-Богу, я спорить не буду. Хочется вам 12 – верьте в 12. Кстати, число тоже сакральное. 
Продолжение в следующем сообщении

[Владимир К.]

Но то же самое я могу сказать скептикам, ревизионистам, отрицателям, противникам и т. д. Холокоста: ну, победили вы в споре об Освенциме, опу­стили количество жертв с четырёх до полутора миллионов. Что, вам евреи спасибо сказали? То-то и оно! Удовольствуйтесь скромным результатом -нет, вам всё мало! Вам хочется доказать, что и газовых камер не было, и что мыло из евреев не варили, и что приговор в Нюрнберге гитлеровской верхуш­ке был вынесен в еврейский судный день не случайно... А по-женски прак­тичная ревизионистка Ханна Арендт вообще не допускает мысли о том, чтобы фанатики прагматического порядка (орднунга) немцы могли возводить вави­лонскую башню Холокоста в самых невыгодных для себя обстоятельствах:

"Нацисты делали что-то прямо-таки бесполезное, если не вредное для себя, когда в разгар войны, несмотря на нехватку стройматериалов и прока­та, воздвигали огромные и дорогостоящие фабрики уничтожения и организо­вывали транспортировку миллионов людей. Налицо противоречие между этим образом действий и требованиями войны, что придаёт всему этому предпри­ятию сумасшедший и химерический характер" ("Тоталитарная система". Па­риж, 1972, стр. 182).

Конечно, ревизионистам я сочувствую больше, но лишь по одной причи­не. .. Они сегодня такие же гонимые, как евреи при нюрнбергских законах в Третьем рейхе... А я всегда буду на стороне тех, кто готов к самопожертвова­нию, кто садится в тюрьму за свои убеждения, уходит в изгнание, а не на сто­роне тех, кто зарабатывает деньги на чужой беде, на незаживающей памяти.

Первое поколение "ревизионистов" — бывший узник Бухенвальда француз­ский историк Поль Расинье, английский историк Ричард Харвуд, профессор ан­глийской литературы Остин Эпп и многие другие издавали свои работы в 50-60-е годы, когда угрозы репрессий за свободную мысль ещё не существовало. Но, осознав опасность такой интеллектуальной свободы, жрецы Холокоста до­бились того, что пересматривать историю Холокоста в 80-90-е годы стало небезопасно. Показательна судьба канадского историка Эрнста Зюнделя. Его судили несколько раз: сначала 15 месяцев тюрьмы, потом ещё 9. После отбы­вания этих сроков он покинул Канаду, его объявили в розыск в 1992 году. В 2003 году американцы выдали его в Канаду, канадцы переправили историка в Германию, где его судили сначала в 2005-м, а потом в 2006 году и "за раз­жигание межнациональной розни" приговорили к 5 годам тюрьмы. А заодно по­садили и его защитницу С. Штольц на 3,5 года. После этого – пошло-поехало!

Швейцарца Юргена Графа в 1998 году посадили в тюрьму на 15 месяцев, его издатель Фёрстер получил год тюрьмы.

Немец Гермар Рудольф в 1995 году был посажен в тюрьму на 14 месяцев. После этого он бежал в Англию, потом в США, откуда его выдали в Германию. Судили в 2006 году. Приговор – 30 месяцев тюрьмы. Британец – историк Ир­винг был приговорён в Австрии к трём годам тюрьмы. (Полян раздражённо комментирует:   "Могли дать и десять".)

Француз Робер Форисон получил 3 месяца тюрьмы и заплатил громадный штраф. Всех их судят не за поступки, а за обнародование своих исторических изысканий, за естественный для человека поиск свободной мысли. Ну что тут сказать? Жалко Францию, которая всегда в истории человечества славилась защитой своих суверенных прав на свободу мысли, на самостоятельную политику, особенно при де Голле. А в начале 90-х годов, приняв (первой в Европе) так называемый закон Гессо, предусматривающий судебные пресле­дования за любое сомнение в масштабах Холокоста, за любое уточнение, за любое невыгодное для его жрецов изучение, за отношение к нему, как к ру­котворному историческому событию, а не фундаменталистскому религиозному мифу, она, прекрасная Франция, "Марианна", склонилась перед произраиль-ским и проамериканским лобби.

А поскольку Франция всегда была в Европе законодательницей мод, вслед за ней подобные законы были приняты в Австрии, Бельгии, Италии, Литве, Венгрии, Румынии, Люксембурге, Словакии, Чехии, Швейцарии, Польше... То есть в тех странах, откуда больше всего эшелонов с евреями было отправлено в Освенцим. Комплекс вины? Сроки за подобные интеллек­туальные преступления кое-где предусмотрены до 10 лет. Слава Богу, нашей Думе хватило ума не пойти в хвосте законодательной элиты этих некогда ко­ричневых государств Европы. Она отвергла попытку внести наказание в Рос­сии за свободное обсуждение загадок Холокоста. Но устоит ли на этих трез­вых позициях следующая Дума? Поляки пытаются, как всегда, пойти дальше всех. Журнал "Новая Польша", к сожалению, до сих пор бесплатно распрост­раняющийся в России, устами своего главного редактора Ежи Помяновского (отнюдь не поляка) ратует за то, чтобы российское законодательство сурово наказывало не только тех россиян, кто копается в истории Холокоста, но и тех, кто сомневается и не верит, что польских офицеров в Катыни расстрелял советский НКВД. Так что им только дай палец — откусят руку. Норман Финкельштейн видит нагнетание юридической психопатии в следующей причине: "Как иначе оправдать в обществе, которое уже по уши сыто Холокостом, что создаются всё новые музеи, выходят всё новые книги, учебные планы, филь­мы, программы, как не призраком отрицания Холокоста?" Всё возвращается на круги своя. Только репрессиями можно попытаться остановить врождённое свойство человека мыслить, его "свободу воли", его поиск истины или эле­ментарной правды, только новой 58-й статьёй мирового "холокостного мас­штаба" или абсурдной системой, разработанной "новой инквизицией".

Когда я спросил своего давнего знакомого, автора нашего журнала и гражданина Израиля, верит ли он этой цифре в 6 миллионов и есть ли в Из­раиле серьёзные историки, не согласные с подсчётами идеологов Холокоста, то мой гость помрачнел: — У нас в демократическом Израиле сомневаться или излагать подобные сомнения — опасно. Засудят, затравят... так что прихо­дится помалкивать...

Сажать сейчас за поиски исторической правды – это всё равно, что са­жать по ленинскому указу о борьбе с антисемитизмом 1918 года или по 58-й статье советского Уголовного кодекса 30-х годов, статье, по которой давали срок за намерение, за слова, за высказанное несогласие с официальным взглядом на события, за чувства, в конце концов. Евреи это, казалось бы, должны понимать, как никто.

Российская книга о Холокосте, составленная Поляном и Кохом, заканчи­вается такой фразой последнего, после его утверждения, что евреев сгинуло в Холокосте 5,9 миллиона:

"Можно ли оценить точнее? Боюсь, что на сегодняшний день нельзя. Хо­тя, может быть, я и не прав – ведь исследования продолжаются".

С Кохом согласен его соавтор Полян: "Историю Холокоста, опираясь на новые материалы, можно и нужно бесконечно изучать и уточнять". Но думаю, что это в какой-то степени фарисейские заявления:   как можно "продолжать исследования", "изучать и уточнять", если за это сажают, штрафуют, лишают работы, изгоняют?! Да и какие исследования могут быть "окончательными" без изучения первоисточников, находящихся в архивах. А знаете, что проис­ходит с архивом Холокоста? Прочитайте, пожалуйста, заметку из газеты "Из­вестия" от 24 сентября 2007 года.

"В 1955 году союзники без участия представителя СССР заключили Бонн­ское соглашение по архиву жертв Холокоста, где имеется статья о недопус­тимости нанесения ущерба заинтересованным лицам и их семьям. При со­гласии международной комиссии из представителей 11 стран ФРГ закрыла архив в Бад-Аролсене, оставив доступ только родственникам. Призывы от­крыть архив для историков разбиваются о тезис о "защите частной жизни": могут всплыть данные о сотрудничестве с нацистами, спровоцированных преступлениях самих жертв, фактах сексуального насилия. Но есть мнение, что Германия лишь пытается избежать новой волны исков от жертв Холокос­та. И подтверждается старая истина о том, что на войне первой страдает правда, а политики могут спекулировать на жуткой теме".

Как сказано в книге А. Коха и П. Поляна, "26 января 2007 года Генераль­ная ассамблея ООН по инициативе США одобрила резолюцию, осуждающую отрицание Холокоста или преуменьшение его масштабов".

Что же получается? Тогда надо судить членов международного Освенцим-ского комитета, которые сменили мемориальную доску при входе в Освенцим и "преуменьшили масштабы" освенцимского Холокоста с четырёх до полу­тора миллионов жертв? А как быть с русским историком В. В. Кожиновым, о действиях которого П. Полян высказывается так: "В очерке "Война и евреи" (в составе книги "Россия. Век XX. 1939-1964") Кожинов, как ему кажется, поймал двух еврейских исследователей (Л. Полякова и И. Буля), а также дру­гих еврейских статистиков за руку на передёргивании цифр. Первые, как полагает Кожинов, дважды посчитали два миллиона жертв, вторые завысили естественный прирост своего населения для того, чтобы "скрыть" подлинные масштабы еврейской эмиграции из Европы в Америку и Палестину. Иными словами – типично еврейская приписка в два миллиона душ".

И больше ни одного возражения, ни тени опровержения не находит Полян в ответ на исторически корректные и точные заключения Кожинова. "Как ему кажется" — сквозь зубы произнесено, а в итоге — видит око, да зуб неймёт. Да, действительно, в одной из первых книг о Холокосте "Евреи и Третий рейх", изданной аж в 1955 г. Леоном Поляковым и Иосифом Булем и тщатель­но изученной Кожиновым, утверждалось, что 2 миллиона евреев из 6 погиб­ших были жителями восточноевропейских стран. Но когда Кожинов провёл весьма несложные демографические подсчёты, опираясь только на цифры Буля и Полякова, то выяснилось, что их, живших до 1939-40 годов сначала на территории Польши, Румынии, Литвы и Латвии, а впоследствии ставших гражданами Западной Украины, Западной Белоруссии, советской Прибалти­ки и советской Бессарабии, авторы посчитали погибшими дважды: сначала как граждан четырёх восточноевропейских стран и второй раз как новых граж­дан СССР, не успевших убежать на Восток от стремительно нахлынувших не­мецких войск. Так что Кожинов не "кажется, поймал" соавторов в приписке, а поймал по-настоящему.

Два с половиной миллиона исчезло у жрецов Холокоста с освенцимской доски, ещё два миллиона благодаря кожиновской дотошности, Что в остатке? Слёзы. Бессильные слёзы Павла Поляна.

Кожинов понимал сакральную суть числа 6 миллионов. "Цифра 6 милли­онов, – писал он, – имеет, по существу, "символическое значение", наглядно запёчатлённое, например, в созданном в Париже мемориале, где "возложен камень на символической могиле шести миллионов мучеников. Шесть про­жекторов рассекают тьму над шестью углами шестиугольного камня, то есть звезды Давида" (стр. 316).

Ошибку Полякова и Буля, кроме В. Кожинова, заметил и адепт истории Холокоста (отнюдь не "отрицатель") англичанин Д. Рейтлингер, который в книге "Окончательное решение" (1961 г.) предположил, что цифра 4,7 млн по­гибших ближе к истине, нежели 6 млн. Однако официальная израильская ста­тистика продолжала утверждать, что к 1946 году в Европе уцелело лишь 11 млн (из почти 17) евреев и что к 1967 году (то есть за 20 лет) их стало всего лишь 13,3 млн — то есть прирост составил 2,3 млн. Но если поверить шведской кни ге о Холокосте с предисловием Матвиенко, утверждавшей, что нацисты уби­ли во время своего господства 90% еврейских детей Европы, которым в 1939 году было меньше 15 лет, то и этого прироста не должно было быть! По­слевоенные два-три десятилетия должны были стать чёрной демографической дырой для европейского еврейства: кому было рожать эти 2,3 млн? Старикам и старухам? Но такое было возможно лишь в ветхозаветные времена, если вспомнить, что у благочестивого Авраама благочестивая, но бесплодная Са­ра начала рожать детей лишь после своего 70-летнего юбилея.

А дальше и того пуще: как замечает Кожинов, в следующее двадцати­летие с 1967 года евреи пережили ещё больший демографический взрыв: "К 1987 году их количество, согласно статистике, достигло 17,9 млн, то есть выросло на 34,5%. Примерно такой же прирост имел место тогда, скажем, в Азербайджане, чьё население с 1969 по 1989 год увеличилось на 37,5%. Но этот прирост смог осуществиться в силу азербайджанской многодетности: в 1984 году около 40% семей Азербайджана имело четырёх и более детей! Вряд ли кто-нибудь будет утверждать, что подобная многодетность присуща еврейскому населению <... > воспроизводство еврейского населения близко к европейскому стандарту, а население Европы за эти 20 лет выросло менее чем на 9%, к тому же частично этот прирост шёл за счёт иммигрантов из дру­гих континентов. Итак, прирост евреев за 1967—1986 годы почти на 35% — совершенно неправдоподобное явление; остаётся прийти к выводу, что ко­личество евреев и в 1945 году (11 млн) и в 1967 году (13,3 млн) было очень занижено статистиками, дабы не колебать версию о 6 миллионах погибших. А в 1987 году еврейские статистики сочли уместным (ведь дело уже давнее), да и важным (надо же соплеменникам знать реальное положение) опублико­вать подлинную цифру. Но она ясно показывает, что потери составляли не 6 и даже не 4 миллиона" (В. Кожинов. "Великое творчество. Великая побе­да". М., Воениздат, 1999).

Кстати, этот же неестественный "демографический взрыв" "зафиксиро­вал" главный редактор еврейского журнала "Советише Хаймланд" Арон Вергелис, весьма убедительно клеймивший в 1949 году – в разгар борьбы с космо­политизмом – еврейское засилье в литературной жизни. Через 30 лет в книге "16 стран не считая Монако" ("Советский писатель", 1979 г.) он с удовлетворе­нием писал о своих встречах с евреями Европы и Америки, которые принима­ли его с распростёртыми объятиями:

"Подсчитано, что десять миллионов евреев, уцелевших после второй ми­ровой войны, превратились в четырнадцать миллионов тридцать восемь тысяч на сегодняшний день". Этой статистикой (увеличением за 30 лет численности европейского еврейства более чем на 40%) Вергелис подтвердил более позд­нее предположение Кожинова о том, что невозможный для еврейства послево­енный демографический взрыв был следствием того, что потери европейского еврейства во времена Холокоста были сильно преувеличены для того, чтобы вдолбить в сознание современников сакральное число шесть миллионов.

Но вера не нуждается в научных аргументах и доказательствах, а потому еретиков, сомневающихся в фундаментальных постулатах Холокоста, надо су­дить судом Холокостной инквизиции.

Если бы В. Кожинов был жив, его бы, согласно недавней резолюции ООН, засудили. За что? Он ведь факта истребления евреев не отрицал? Нет! Но его можно было осудить за выяснение того, что 2 миллиона восточноевро­пейских евреев были засчитаны в общий холокостный итог дважды. И тем са­мым он снизил сакральную цифру Холокоста с 6 миллионов до 4-х. А Холокост без шести миллионов – это уже не Холокост, а обычное преступление, каких было много в XX веке и особенно в эпоху Второй мировой войны.

А тут ещё и соавтор Поляна по книге Альфред Кох свинью подложил и по легкомыслию фактически согласился с выводами Вадима Валерьяновича Кожи­нова: "Как уже отмечалось в начале, демографический анализ количества жертв Холокоста затруднён из-за отсутствия сравнимых данных. Поэтому отрицатели часто обращают внимание (и зачастую справедливо) на то, что во многих клас­сических (?! – Ст. К.) работах присутствует двойной счёт, когда одних и тех же людей сначала засчитывают как польские жертвы, а потом как советские.

Причины такого двойственного счёта понятны: переход территорий Запад­ной Белоруссии и Западной Украины от Польши к Советскому Союзу делают его практически неизбежным" (стр. 338).

Не сумев опровергнуть выводы Кожинова относительно "двойной" бухгал­терии жертв Холокоста при подсчёте потерь восточноевропейского еврейства, Полян срывается на глумливую иронию, называя Кожинова "антисемитом-ин­теллектуалом, специалистом по кожным болезням русской литературы", кото­рый якобы в "своё время назвал Эдуарда Багрицкого не то "прыщом", не то "жидовским наростом" <...> на чистом теле русской поэзии, но противопо­ставил ему другого поэта-еврея – Осипа Мандельштама, стихи которого он и впрямь искренне любил".

Но Кожинов никогда не противопоставлял Багрицкого Мандельштаму. Это сделал я в своей речи на дискуссии "Классика и мы" 21 декабря 1977 г. в Цен­тральном доме литераторов. А "жидовским наростом" на теле Тютчева на­зывал Мандельштама (но отнюдь не Багрицкого) не Вадим Кожинов, а Пётр Палиевский, да и то только в несерьёзных разговорах.

Так что чего больше в размышлениях Поляна о Кожинове – невежества, литературных сплетен или глумления, не достойного историка, сказать труд­но. А в ответ на оскорбительную для памяти Кожинова реплику относительно его специализации "по кожным болезням русской литературы" я скажу только то, что научная импотенция Поляна для меня тоже медицинский диагноз. Она явственна даже в темах, которые он, "председатель мандельштамовского общества", обязан знать, как никто другой. Но вот что он пишет об Осипе Мандельштаме: "Гениальный русский поэт Осип Мандельштам, каковы бы ни были мотивы его крещения в 1911 году, ни на секунду не переставал быть ев­реем". Интересно, как бы отнёсся к такому заявлению сам Осип Мандельш­там, который писал в "Шуме времени" о своей местечковой жизни в детстве и юности: "А кругом простирается хаос иудейства, не родина, не дом, не очаг, а именно хаос, незнакомый утробный мир, откуда я вышел, которого боялся, о котором смутно догадывался и бежал, всегда бежал". Вот оно, признание честного дезертира...

*    *    *

В 2000 году в старой доброй филосемитской Англии вышла в свет книга Нормана Дж. Финкельштейна "Индустрия Холокоста". В 2002 году она была переведена на русский язык и переиздана в России.

Норман Финкельштейн — историк, политолог, преподаватель Нью-Йорк­ского городского университета, родился в 1951 году в семье еврейских эмиг­рантов из Германии, бывших узников Освенцима, в котором и отец и мать Нормана чудом, но выжили.

"Мои родители вспоминали о своих страданиях только между собой, они не кричали об этом публично, но разве это не лучше, чем нынешняя наглая спекуляция на страданиях евреев..."

В своей книге Финкельштейн не старается уличить жрецов Холокоста (как другие ревизионисты) в подтасовке цифр, фактов, свидетельств. Его, в отли­чие от участников Тегеранской конференции по Холокосту, не интересуют их доказательства того, что столь фантастическое количество жертв было невоз­можно уничтожить, не оставив следов — без гигантского бюрократически-доку­ментального обеспечения, без немецкого канцелярского "орднунга", без стено­грамм, приказов, без финансовых бумаг и штатных назначений в лагерных администрациях. Он не хочет распутывать противоречивый клубок свидетельств того, как уничтожались несчастные евреи — "горячим паром" или "электрошо­ком", "негашёной известью" или "выхлопными газами". Он не соблазняется ле­жащей на поверхности возможностью объяснить, что технически умертвить та­кое количество людей в лагерных камерах смерти за время, отпущенное на эти операции, по доказательствам ревизионистов, было невозможным делом.

Его интересует лишь одно — идеология, цели и механизм создания ги­гантской индустрии Холокоста, могучий феномен возведения "холокостной империи" всего лишь за тридцать-сорок лет второй половины XX века. 
Окончание в следующем сообщении

[Владимир К.]

Печальный сарказм автора при виде тотального бизнес-мошенничества, которое движет индустрию Холокоста, — основное чувство, пронизывающее всю книгу от начала до конца.

"Пережившие Холокост утверждают, будто в Освенциме на них ставил опыты Иозеф Менгеле" (стр. 57).

"Он считает себя пережившим Холокост, потому что его бабушка погибла в Освенциме" (стр. 58).

"Бюро израильского премьер-министра Нетаньяху насчитывает почти миллион "переживших Холокост", которые живы" (стр. 58).

"Ещё одно заклинание индустрии Холокоста гласит, что при требованиях возмещения ущерба <... > речь идёт о правде и справедливости, а не о день­гах. Швейцарцы острят по этому поводу, что речь идёт не о деньгах, а о том, чтобы получить больше денег" (стр. 71).

"Послевоенное правительство ФРГ изъявило готовность возместить ущерб лишь тем евреям, которые были в гетто или в лагерях. Поэтому мно­гие евреи придумали себе соответствующее прошлое. – Если каждый, кто ут­верждает, что пережил лагеря, говорит правду, – восклицала часто моя мать, — то кого же тогда Гитлер уничтожил?" (стр. 57).

"Если верить индустрии Холокоста, сегодня живёт больше евреев, ис­пользовавшихся на принудительных работах, чем полвека назад" (стр. 89).

"Российские евреи, которые ранее бежали от нацистов или служили в Красной Армии, выдают себя теперь за переживших Холокост, поскольку, если бы они попали в плен, их ждали бы пытки и смерть" (стр. 110).

"Можно в ещё более широком смысле говорить о втором и даже о треть­ем поколении переживших Холокост, потому что они "может быть, страдают психическими заболеваниями" (стр. 111).

Вот так с печалью, а порой с презрением высмеивает честный историк мошенников от Холокоста... Масштабы "холокостной инфекции" в Америке, по свидетельству автора, потрясающи:

"Дни памяти Холокоста — событие национального значения. Все 50 шта­тов проводят такие мероприятия часто в своих парламентах, Объединение ор­ганизаций, занимающихся Холокостом, руководит в США более чем сотней посвященных ему учреждений. Семь больших музеев Холокоста разбросаны по всей Америке, главный из них — в Вашингтоне" (стр. 531 Из газеты "Форум", № 233, апрель 2009 г.: "Бывший президент США Билл Клин­тон откроет в штате Иллинойс новый музей Холокоста и еврейский образовательный центр". Так что процесс продолжается)..

Кстати, чтобы никакие другие народы и думать не смели поставить рядом с Холокостом свои геноциды, трагедии и катастрофы – об этом жрецы Холо­коста заботятся неусыпно, ибо денег на компенсацию всем в мире не хватит: "По требованию Израиля американский Совет по Холокосту позаботился о том, чтобы армяне практически не упоминались в вашингтонском музее па­мяти Холокоста, и еврейские лоббисты в Конгрессе воспрепятствовали уста­новлению дня памяти армянского геноцида" (стр. 52).

Когда в Америке возник вопрос о том, что в связи с организацией музея Холокоста надо бы вспомнить и о тотальном уничтожении гитлеровцами евро­пейских цыган, то один из жрецов рабби Сеймур Зигель заявил: "Нужно, что­бы сначала был каким-то образом признан народ цыган, если такой вообще есть" (стр. 55).

Когда в одном из американских изданий появился памфлет, пародийно озаглавленный: "Майкл Джексон и ещё 60 миллионов человек погибли в ядер­ном Холокосте", главный идеолог Холокоста Эли Визель впал в истерику: "Кто посмел назвать происшедшее вчера Холокостом? Был только один Холокост!" (стр. 37).

"Тезис об уникальности Холокоста отстаивается с помощью настоящего "интеллектуального терроризма", – продолжает Финкельштейн. – Сочувствие сотням тысяч немцев, погибших при бомбардировке Дрездена, приравнивает­ся к "отрицанию Холокоста". Тема геноцида армян считается "табу" — армяне не должны конкурировать с евреями, евреи — единственные мученики в исто­рии. Даже нынешний министр иностранных дел Израиля Ш. Перес подверга­ется порицанию за то, что однажды поставил на один уровень Холокост и Хиросиму: как можно сравнивать каких-то японцев с евреями!" (стр. 127).

Одной из причин "извечного антисемитизма" жрецы Холокоста считают зависть других народов к евреям. Норман Финкельштейн не отказывает себе в удовольствии поиздеваться над этой "логикой":

"Признание геноцида цыган означало бы потерю исключительной еврей­ской лицензии на Холокост, что соответственно повлекло бы за собой потерю еврейского "морального капитала"... Если нацисты преследовали цыган так же, как евреев, рушится догма, согласно которой Холокост был кульминаци­ей тысячелетней ненависти неевреев к евреям. И если зависть неевреев к ев­реям привела к геноциду евреев, то, может быть, к геноциду цыган привела зависть к цыганам?" (стр. 56).

"С помощью сказок о Холокосте одну из самых сильных в военном смыс­ле держав мира с чудовищными нарушениями прав человека, – пишет Фин-кельштейн, имея в виду Израиль, – представляют потенциальной жертвой, а самую преуспевающую в США этническую группу – несчастными беженцами".

Финкельштейн, вся родня которого, кроме отца и матери, погибли от рук нацистов, вскрывает изнанку холокостной индустрии. Его мать, пережившая Варшавское гетто и Освенцим, получила мизерную компенсацию за все свои страдания – всего-навсего 3 500 долларов, в то время как "годовой оклад Са­ула Кагана, бывшего первого секретаря конференции по притязаниям -105 000 долларов", "Иглбергер получает как председатель международной Комиссии по страховым притязаниям времён Холокоста 300 тыс. долларов в год", "то, что моя мать получает за шесть лет страданий при нацистах, Каган получает за 12 дней, Иглбергер за 4 дня, а Д'Амато за 10 часов" (стр. 62).

После Германии, как пишет Финкельштейн, жрецы Холокоста в 90-х го­дах XX века собрали дань со Швейцарии за то, что она не принимала во время войны еврейских беженцев; сейчас начинается давление на Польшу, чтобы вернуть "еврейскому народу" имущество довоенных евреев или его стои­мость. Составлен план ограбления Австрии, а в проекте – предъявление пре­тензий к Белоруссии, которая, по мнению вымогателей от Холокоста, "очень сильно отстаёт с возвратом довоенной еврейской собственности" (стр. 93). Вот из каких поборов образуются фантастические оклады верхушки руководст­ва "Конференции по притязаниям" и остальной жреческой прослойки. Бедные еврейские овцы! Это о вас сын освенцимских узников Норман Финкельштейн с отчаянием пишет в своей книге, что про Холокост в семье "больно было вспоминать, по общему убеждению, евреи шли на смерть, как бараны, и за это было стыдно". А вот фраза, ставшая чуть ли не историческим афоризмом: "еврейская кровь — хорошая смазка для колёс еврейского национального государства".

Это сказал один из высших жрецов современного синедриона и опубли­ковал антисионист, честный американский раввин Шенфильд в своей книге "Жертвы уничтожения обвиняют" (Нью-Йорк, 1970 г.).

Гремучая смесь из крови, слёз, молитв и пепла от несчастных "сухих вет­вей", отданных на уничтожение фарисеями в сговоре с пилатами нацизма, во­шла в фундамент Израиля. Поистине "дело прочно, когда под ним струится кровь". И сегодня эта смесь второй раз стала разменной монетой в руках но­вого поколения жрецов Холокоста. Вырастают офисы, плодятся, как грибы, фонды, "комитеты по имуществу" и "комиссии по притязаниям", утверждают­ся бюджеты, сочиняются школьные программы и учебники по Холокосту для простодушных и мягкосердечных гоев. История пошла по второму кругу. Ма­ло им было создания государства на земле ни сном, ни духом неповинных па­лестинцев, нет, ещё раз решили обобрать европейцев. Деньги не пахнут? Пахнут. Истлевшей кровью, фарисейством, провокациями мирового масшта­ба. И Норман Финкельштейн пишет в эпилоге своей книги: "Холокост ещё имеет шанс прослыть величайшим грабежом в истории человечества". Это вы, овцы израилевы, в убогой пермской квартирке Нины Горлановой тряс­лись, как осенние листья, в ожидании погромов в то время, когда опричники абрамовичей и Ходорковских скупали на российских толкучках ваши жалкие ваучеры, изобретённые Найшулем и Чубайсом. А в это время бедная хозяйка пермской квартиры исходила ненавистью к советской власти за слухи о погро­мах и за страдания несчастных котят, которых пермские сталевары якобы швыряли в геенну огненную.

Но всё равно не получится из Холокоста новой религии. Все великие ре­лигии возникают и утверждаются на сознательном и потому благодатном са­мопожертвовании своих пророков и основателей. Христос знал, на что он идёт во имя спасения человечества, его апостолы и первые христиане-муче­ники знали, что их ждёт, идя на распятие, в темницы, на арену Колизея. Они были людьми истинной веры.

Да, "дело прочно, когда под ним струится кровь", но – своя, а не чужая.

Пастырь, пастух Христос первым принёс в жертву себя, свою кровь и плоть, а не кровь своего стада, которую он отнюдь не рассматривал, как "смазку для христианства".

А вейцманы, бен-гурионы и кастнеры приносили в жертву не свою, а ове­чью кровь бессловесной отары, не понимавшей, за что и куда её гонят.

Видимо, осознав это, нынешнее поколение жрецов внесло совсем недав­но некоторые поправки в "священное писание" Холокоста:

"Если первоначально в формулировке "День катастрофы и героизма" под героизмом понималось участие евреев в воюющих армиях, в подполье и в партизанских отрядах, то сейчас под понятием "героизм" понимается и пас­сивное сопротивление евреев в гетто и само стремление выжить и остаться евреями"*.

Такова новая идеология "овечьего героизма".

***

Но почему всё-таки жрецы Холокоста так судорожно цепляются за "6 мил­лионов"?

Государству Израиль если что-то и грозит, то эти угрозы совершенно не Связаны с тем, сколько евреев было убито в гитлеровской Европе.

Один миллион или одиннадцать – для сегодняшней реальной политичес­кой жизни не имеет решающего значения. Так же, как Америку уже невозмож­но наказать за то, что, пользуясь лживым предлогом о "наличии у Саддама Хуссейна оружия массового уничтожения", она вторглась за десятки тысяч ки­лометров от своих границ в суверенную исламскую страну, уничтожила госу­дарство Ирак, что из-за этого вторжения и предшествующей блокады в Ираке погибли сотни тысяч детей, сотни тысяч граждан, что из-за вторжения амери-косов в Ираке вспыхнула религиозная гражданская самоубийственная война... Шиитской и суннитской кровью залита земля древнейшей мировой цивили­зации. Но всё равно мы никогда не увидим, ни в каком гаагском трибунале, где погиб Милошевич, где ждёт своей смерти патриот Сербии Радован Кара­джич, ни Буша, ни Рамсфельда, ни Кондолизу Райе. Они, эти военные пре­ступники мирового масштаба, защищены до конца жизни всей военной, по­литической и экономической мощью Америки.

Так же, как защищены все израильские государственные террористы — Бегин, Шарон, Шамир... Мы своих военных офицеров — Буданова, Ульмана — за одну или несколько жизней якобы мирных жителей судим без колебаний, а Бегин в мирное время вырезал палестинскую деревню Деир-Ясин под ко­рень. 254 трупа, включая стариков, женщин и детей, – и что же? Стал пре­мьер-министром. Вот разница между чадами Христа и детьми Иеговы. "Без Деир-Ясина не было бы Израиля" – эта фраза стала чуть ли не политической поговоркой в устах отцов-основателей сионистского государства. Но пролитая кровь арабской беззащитной общины есть вечный первородный грех Израи­ля, от которого ему никогда не отмыться. Но не паникуйте. Если даже будет доказана когда-нибудь несостоятельность священного шестимиллионника — государство Израиль не рухнет. Уже не в цифрах дело. Цифра была нужна в 1947 году. А сейчас она – зачем?

(Продолжение следует)

1 Из выступления посла государства Израиль Анны Азари на вечере памяти евреев - жертв нацизма и героев сопротивления. 15.4.2007 в ЦДЛ, г. Москва, бюллетень Холокост № 2, 2007 г.

Станислав Куняев

http://voskres.ru/taina/kuniaev2.htm

[Николай Яременко]

Глубокоуважаемый Станислав Юрьевич! В истории отечественной поэзии, публицистики Вы - ВЕРНЫЙ МАЯК. Спасибо Вам, ратнику Правды, за перо, за гражданское мужество, за талант, служащий Отечеству. Такие люди как Вы, Ганичев, Распутин... Пушкин, Гоголь, Достоевский, Есенин..., несущие гордое звание Русского писателя, своим трудом помогают человеку оставаться Человеком. Спасибо за все...

[Марина Шамсутдинова]

Прочитала статью моего учителя Станислава Куняева, и сразу написала стихотворение, за которое мне грозили уничтожить мою творческую страницу на сайте стихи ру, а стихотворение стёрли, за что только...


Как суша окружённая водой,
Есть оппонент и вечный недруг мой:
Еврей? Американец? Англичанин ?
Есть нация одна – Островитянин…
До острова плыви, не доплывёшь,
Любой в бинокль человечек – вошь,
Змеёй в руках удавочка, петля,
Там в мареве ничейная Земля.

Ничья земля? – Моя, Островитянин!
Ты на моей лишь инопланетянин.
Твой остров – межпланетная тарелка,
Тебе послышалось, мы не кричали «вэлком!»…
Здесь на краю России, в Тёплом стане,
Где и москвич давно островитянин,
Тебя встречали с дыркою в кармане.
                                  – «А где же мани?»
Достал скорее почерней фломастер,
Аборигену сочинил блокбастер,
Чтобы поверил русский папуас,
Что ты опять нас от вторженья спас.
Арендодатель покупной земли,
На срок аренды дни свои продлил.

Что может нация, когда она без крови?
Бензином насосаться, как «лэнд ровер»,
Вампир киношный в кетчупе томатном
Пьёт нашу кровь из ящиков квадратных,
А зомби и живые мертвецы –
То в стельку пьяные и братья, и отцы.
Мысль иностранца очень  материальна:
[-------------]
Солдат российских превратив в зверей,
Кликухи вешают: Толстой, Тургенев, Пушкин,
Макаренко-убийца, гей-Слепушкин,
А Гоголь – злой маньяк боевика.
Не больше туалетного листка  –
Литература, что читать века…
А папуас забыл и рад стараться,
Инопланетным дивом нахлебаться…

Моя земля, песчинка в море лжи,
Стихами, книгами над бездною кружи,
Дай разглядеть народу моему
Среди тумана – лагерную тьму:
Островитяне суррогаты наций
Готовят папуасам резервации.
Индусы, африканцы и индейцы
Для них всего лишь недоевропейцы;
Какой вокруг межзвёздный перекос,
Их истребление совсем не ХОЛОКОСТ?..


Мы русские, в нас совесть через край,
Мы сделали победным месяц май,
В своей стране живём, как в оккупации,
Пора нам выходить из резервации.
Долой инопланетное вторжение!
Я первой выхожу из окружения.

                   ------------


16 марта 2010

Уважаемая Марина! Должен пояснить, что форум Русская Беседа организовался с целью обсуждения событий в сферах духовно-религиозной, политической и экономической жизни России. Интересны для участников Русской Беседы обсуждения произведений творчества российских писателей и поэтов. Но местом для публикации результатов творчества Русская Беседа не является. Прежде всего, это объясняется тем, что никто из модераторов не является профессиональным критиком, который мог бы грамотно и обоснованно разобрать или отредактировать предлагаемое к публикации произведение. А пускать это на самотёк совершенно невозможно из-за известной болезни графомании, свойственной, к сожалению, многим людям, пытающимся заниматься писательством. При таком самотёке Русская Беседа была бы мгновенно похоронена под грудой графоманских текстов. Учитывая, что Вы впервые размещаете своё сообщение на Русской Беседе, я не удаляю полностью Ваши стихи, но несколько строк был вынужден исключить. Это не редакторская правка, а следование сложившимся на Русской Беседе традициям. Мы стараемся поддерживать тот духовный уровень, который свойственен русской классической литературе, он является, как это очевидно, результатом строгой самоцензуры пишущего. Одной из важных сторон такой самоцензуры является отказ от всяких эротических скабрезностей, которые, к тому же, имеют антихристианский характер, как оскорбляющие Богородицу. Одна из причин разнузданной пропаганды порнографии  и состоит в сатанинской ненависти к христианству тех тёмных сил, о которых Вы пишете. Конечно же, недопустимо пользоваться их погаными словечками даже для разоблачения их происков. Простите, если обидел своим замечанием.
Во Христе
Владимир К., модератор Русской Беседы

[Владимир К.]

Жрецы и жертвы холокоста
Фильмы и мифы. (Продолжение)

Воздух полнился слухами.

И. Бродский

Жрецы Холокоста, конечно же, знали девиз Владимира Ильича Ленина о том, что для масс "важнейшим искусством является кино".

Раскрутка мистерии Холокоста и началась в 60-70-е годы XX века имен­но в этом жанре. В талантливом фильме "Ночь и туман" Алена Ренэ, по сло­вам Роже Гароди, "всё искажается и становится неестественным, когда в нём произвольно говорится о 8 миллионах евреев, убитых в одном Освенциме".

Гароди вспоминает и другие сериалы, заполонившие экраны Америки: "Сколько раз нам прокручивали "Исход", "Холокост", "Шоа" и прочие киноро­маны. Каждую неделю слезоточивые картины наводняют наши экраны"; "Фильм "Шоа" Ланцмана на протяжении 9 часов навязывает нам через обра­зы каменных стен и нескончаемых железнодорожных конвоев <...> свиде­тельства вроде рассказа парикмахера из Треблинки, который уместил на пло­щади 16 квадратных метров 60 женщин и 16 парикмахеров"; "Менахем Бегин выделил на фильм "Шоа" 850 000 долларов, как на "проект, имеющий наци­ональное значение"; "Один из фильмов, внёсших наибольший вклад в мани­пуляцию мировым общественным мнением, телефильм "Холокост", является преступлением против исторической истины"...

... После целого половодья подобных фильмов в 90-х годах прошлого ве­ка бестселлером Холокоста стал фильм "Список Шиндлера", о котором соци­олог и публицист С.   Кара-Мурза отозвался так:    "В стремлении вбить клин между русскими и евреями пресса раздула совсем уж неприличную кампанию вокруг посредственного фильма "Список Шиндлера". Смысл был в том, что­бы заместить образом бонвивана Шиндлера в нашей исторической памяти подвиг тысяч и тысяч советских людей, которые в оккупации прятали у себя евреев и шли на виселицу <... > Всемирно-исторической фигурой сделан не белорусский колхозник, а Шиндлер, сколотивший на труде заключённых ев­реев крупный капитал и живший среди женского персонала, как петух в курят­нике.   Напор, с которым подавался этот фильм во всём мире, перешёл все границы, и в западной прессе было сделано уточнение: Шиндлер был аген­том гестапо и всё делал в рамках согласованной акции. Бежать на Запад ему пришлось от советских войск, ввиду неминуемого наказания за его акции в концлагерях" ("НС", № 1, 1997 г., стр. 219).

В 2008 году волна фильмов о еврейской катастрофе по-настоящему на­крыла и российское телевидение.

В первую очередь надо вспомнить супермногосерийный и чрезвычайно скучный фильм "Тяжёлый песок" по роману А. Рыбакова; в Голливуде снима­ется, как сообщает бюллетень "Холокост" (№ 2, 2007 г.) экранизация по ро­ману Анатолия Кузнецова "Бабий яр"; в России по ТВ показан новый фильм Эльдара Рязанова "Андерсен. Жизнь без любви", о котором в том же номере бюллетеня сказано, что "главная идея картины – борьба с антисемитизмом; герой страстно защищает друзей-евреев, а, перенесясь в будущее, спасает датских иудеев от Холокоста ".

В начале 2008 года нам показали по ТВ многосерийный фильм о том, как молодой австриец Адольф Шикльгрубер, разыграв антисемитскую карту, ста­новится Адольфом Гитлером. Далее следовала киноэпопея о Мюнхенском пивном путче, потом о Хрустальной ночи 1938 года. Конечно, мелькнули на экране сюжеты об Анне Франк, а однажды глубокой ночью ТВ запустило фильм о таинственной конференции в пригороде Берлина Ванзее, на которой под руководством Гейдриха был якобы разработан план по "уничтожению ев­ропейского еврейства". О чём на самом деле шла речь в компании высших чиновников рейха в Ванзее, до сих пор неизвестно, на Нюрнбергском процес­се зачитывался какой-то текст машинописной копии, выдаваемой за протокол конференции. Но об этом тексте сами еврейские историки впоследствии от­зывались весьма неуважительно.

Из книги Роже Гароди "Основополагающие мифы израильской политики": "Ванзейский протокол – это отчёт о конференции, которая состоялась 20 ян­варя 1942 года. <... > Речь идёт о тексте, в котором нет ни слова ни о газовых камерах, ни об истреблении, а только о депортации евреев на Восток Европы <... > Этот отчёт имеет, кроме того, все характерные черты апокрифа, если рассмотреть фотокопию, опубликованную в книге Роберта Кемпнера "Эйхман и сообщники": ни печати, ни даты, ни подписи, шрифт обычной пишущей ма­шинки для печати уменьшенного формата. В любом случае, в нём ничего нет о газовых камерах.

Во французском переводе, например, слова "вытеснение евреев из жиз­ненного пространства немецкого народа" переведены как "устранение евре­ев" с комментарием, что слово "устранение" означает "уничтожение"... Тот же фокус был проделан в английском и русском переводах"...

"Ванзейская конференция 20 января 1942 года, на которой, как утвержда­ют уже более 30 лет, якобы принято решение об "уничтожении" европейских евреев, начиная с 1984 года исчезла из писаний даже самых рьяных врагов "ревизионизма"... "В этом пункте даже им пришлось ревизовать свою исто­рию: на конгрессе в Штутгарте в мае 1984 г. эта "интерпретация" была выве­дена из употребления". (Источник: Эберхорд Яккель и Юрген Ровер. Убийство евреев во время Второй мировой войны. DVA , 1985, стр: 67.)

"20 января в Берлине состоялась Ванзейская конференция. Хотя предус­матривалась акция "вытеснения" евреев на Восток с упоминанием о "естест­венном" отборе в процессе труда, никто не говорил о промышленной ликви­дации. В последующие дни и недели не было ни звонка, ни телеграммы, ни письма в строительное управление Освенцима по поводу установок, предназ­наченных для этой цели".

Даже в своей итоговой хронологии Клод Прессак пишет рядом с датой 20 января 1942 г.: "Ванзейская конференция о вытеснении евреев на Восток", стр. 114. Таким образом вместо "уничтожения" речь идёт о "вытеснении".

Из сохранившихся листков протокола Ванзейской конференции: "В ходе окончательного решения евреи будут направлены на Восток для исполь­зования их труда. Женщины будут отделены от мужчин. Евреи, способ­ные работать, будут направлены большими колониями в районы, где производятся крупномасштабные работы, на строительство дорог, и, вследствие этого, несомненно, большое число погибнет в результате ес­тественного отбора.

Те, что, в конце концов, останутся и, несомненно, будут представлять собой самый сильный элемент, заслуживают соответствующего обра­щения, так как они являются результатом естественного отбора, и их ос­вобождение должно рассматриваться, как появление зародыша нового еврейского движения (как показывает исторический опыт)". Роже Гаро ди в своей книге "Основополагающие мифы израильской политики" приводит множество документов, доказывающих, что под "окончательным решением еврейского вопроса" нацисты понимали изгнание, вытеснение, выселение европейских евреев из Европы.

"Поражение Франции открыло перед нацистами новые перспекти­вы. Для окончательного решения еврейского вопроса можно было ис­пользовать французскую колониальную империю. После перемирия, заключённого в июне 1940 года, возникла идея высылки всех евреев на Мадагаскар. В мае 1940 года Гиммлер в докладной записке, озаглавлен­ной "Несколько мыслей об обращении с враждебными лицами на Восто­ке", писал: "Я надеюсь, что все упоминания о евреях будут окончатель­но вычеркнуты после эвакуации всех евреев в Африку или в колонии".

Но "Мадагаскарский проект" был временно отложен, так как "война про­тив Советского Союза позволила нам располагать новыми территориями для окончательного решения. Вследствие этого фюрер решил изгнать евреев не на Мадагаскар, а на Восток" (А. Гитлер. Монологи. 1941-1944. Изд. Альбрехт Краус. Гамбург 1980 г.).

Но история есть история, документ — есть документ, а фильм есть худо­жественное произведение, опирающееся на сценарий, на сочинённые диало­ги, на игру актёров, выполняющих то или иное идеологическое задание.

Актёры телефильма о Ванзейской конференции (почему-то показанного глубокой ночью), играющие Гейдриха, Эйхмана, главного прокурора гитлеров­ского рейха, офицеров СС, нацистских юристов – авторов нюрнбергских расо­вых законов, в своих диалогах убеждают друг друга в необходимости уничтоже­ния европейского еврейства. Но нельзя при этом забывать, что такого рода раз­говоры Гейдриха с Эйхманом имеют историческую основу не большую, нежели разговоры Артаксеркса с Аманом или Эсфири с Мордехаем из книги "Эсфирь".

Однако следующий, тоже якобы документальный фильм, показанный по российскому ТВ в том же 2008 году, — переплюнул по грандиозности замыс­ла ванзейскую "художественную" стряпню и был посвящен уже абсолютно ле­гендарному сюжету — плану сталинской депортации в 1953 году всех евреев Советского Союза в концентрационные лагеря Сибири и Дальнего Востока.

В ночь с 25 на 26 марта 2008 года по программе "Культура" был показан фильм о подготовке этого преступления. Автором и комментатором фильма был известный советский журналист, пребывающий ныне в Англии, Аркадий Ваксберг.

Сначала в фильме зашла речь о таинственном письме в "Правду", осуж­дающем "врачей-отравителей". Письмо это, по словам Ваксберга, согласно воле Сталина должны были подписать известные еврейские писатели и обще­ственные деятели. Голос Ваксберга вещал с экрана о том, как отнеслись со­ветские евреи к письму.

"Маргарита Алигер рассказала мне: "Было очень страшно, я безропотно подписала это письмо".

Понятно, почему именно М. Алигер было предложено поставить свою под­пись под письмом: с 1937 по 1953 годы она внесла огромный вклад в поэтиче­скую Сталиниану. Открываешь любую её книгу тех лет и читаешь: "приезжай, товарищ Сталин, приезжай, отец родной", "гул сталинских животворящих лет", "зашумит словно море кремлёвский дворец — это встретит вождя Девятнадца­тый съезд", "Ленинские горы, Сталинские годы, Коммунизма ранний, ранний час" и т. д. и т. п. без конца. Конечно, тут подпишешь безропотно.

Павел Антокольский: "Подписной лист сначала подписал я, потом Гросс­ман, – я знаю теперь, что чувствует кролик перед удавом". А куда было де­ваться Павлу Григорьевичу, лауреату Сталинской премии, если он в 1937 году сочинил от сердца стихотворную книгу "Ненависть", воспевающую "сталин­ские репрессии"? Сталинские чиновники, конечно же, знали, кому предло­жить этот документ на подпись. И в Гроссмане, тоже официозном писателе 30-х годов, прославившем в книге "За правое дело" и Сталина, и советскую власть, и нашу победу, они, видимо, не сомневались.

А кстати, можно было и отказаться, как отказался подписать письмо Ла­зарь Каганович или Вениамин Каверин: "Я сообщил Хавенсону (журналист, сборщик подписей. — Ст. К.) по телефону, что письмо подписывать не буду". Конечно, это могло вызвать недовольство у функционеров, собиравших под­писи, но за это не арестовывали, не пытали и на Колыму не ссылали. Каве­рин, не самый знаменитый и храбрый среди писателей, почему-то не почувст вовал себя "кроликом перед удавом". Кстати, и Леонид Леонов в 1934 году, когда Генрих Ягода собирал писательскую компанию для поездки на Беломор­канал для создания культовой чекистской книги о строительстве, отказался от этой поездки, и ничего с ним не случилось. А почти все остальные, кто согла­сились, через три года в 1937-м охотно давали согласие подписать любые письма. Главное ведь в том, чтобы публично согрешить один раз, а дальше легче: "ещё раз, ещё раз, ещё много-много раз..."

Однако фильм о депортации продолжался, и А. Ваксберг продолжал ве­щать "закадровым голосом":

"Евгений Долматовский рассказывал: "Мне звонил Давид Заславский, требовал подписать письмо". И Давид Заславский знал, кому звонить, по­скольку всем было известно, что в 1937 году молодой поэт Долматовский пуб­лично отказался от своего отца — "врага народа".

"Марк Рейзен вспоминает так: "Ну было какое-то сборище. Надо испол­нить свой гражданский долг". И знаменитого певца Рейзена тоже можно бы­ло понять: в предвоенные годы он был основным исполнителем знаменитой песни "Широка страна моя родная" со словами: "золотыми буквами мы пи­шем всенародный сталинский закон". А музыку к гимну "Широка страна моя родная" написал Дунаевский, естественно, он не мог не "засветиться" на под­писном листке обращения в редакцию "Правды", на котором, как пишет ис­торик Г. В. Костырченко, "имеются оригинальные автографы С. Я. Маршака, В. С. Гроссмана, М. О. Рейзена, М. И. Ромма, Л. Д. Ландау, И. О. Дунаев­ского и многих других видных деятелей еврейского происхождения" (стр. 681). Одним из последних на листе расписался И. Эренбург. Впрочем, "подписантов", если бы власти того пожелали, могло быть много больше из числа рьяно присягнувших на верность режиму в 1937 году.

Много лет назад, просмотрев подписку "ЛГ" за 1937 год, я сделал пере­чень известных писателей, так или иначе откликнувшихся на политические процессы эпохи.

Из "Литературной газеты" № 33, 1937: "Высшая мораль революции в том, чтобы враги народа, подло предающие его интересы, были начисто уничто­жены"... "Только на днях вся страна с яростью и гневом узнала о преступ­лениях подлейшей банды долго маскировавшихся шпионов, фашистских на­ёмников — Тухачевского, Уборевича, Корка и других мерзавцев". "Другие мерзавцы" – это высшие военные чины еврейского происхождения — Иона Якир и Фельдман. Заклеймил их в "ЛГ" известный литератор той эпохи Яков Эйдельман, отец не менее известного литературоведа горбачёвской эпохи Натана Эйдельмана.

Подшивка "Литературной газеты" за 1937 г., номера 32 и 33. Заголовки от­кликов: "Мы требуем расстрела шпионов", "Не дадим житья врагам Советского Союза" и другие короткие проклятья, подписанные не от имени каких-то завод­ских и фабричных коллективов, и не какими-то безвестными "шариковыми", а Пастернаком, Сельвинским, Кассилем, Габриловичем, Л. Никулиным... Сре­ди проклинаемых имён "врагов народа" В. Киршон. Опять одни евреи топили других евреев. По приказу или по совести? Или от страха иудейска? Не знаю.

В "Литературке" от 1 февраля 1937 г. опубликован приговор по делу "Пя­такова, Сокольникова, Радека", и тут же стихотворный отклик Михаила Голодного-Эпштейна: "Нет, ты его настигнешь, кара". П. Антокольский тоже ставит свою подпись рядом с Михаилом Голодным.

В этих же уникальных январско-февральских номерах 1937 года с прокля­тиями и требованиями "уничтожить" "убийц, шпионов, фашистских выкормы­шей" выступили писатели Р. Фраерман, В. Инбер, Л. Никулин, А. Безыменский (со стихами!). Здесь же Юрий Тынянов, а рядом с ним стихи Переца Маркиша в косноязычном переводе Д. Бродского:

Их судит трибунал с презрением во взоре, И весь народ гремит из края в край; Ни капли милости взбешённой волчьей своре — Пусть сгинут! Никому пощады не давай!

В 1952 году в числе репрессированных членов Еврейского антифашист­ского комитета был и Перец Маркиш. Вспомнил ли он перед тем, как " сгинуть", свои стихи пятнадцатилетней давности? Подпись поставить от страха -дело простое. А вот стихи написать — тут нужно вдохновение.

Евреи-чекисты арестовывали евреев-политиков, еврей-поэт написал о врагах народа стихотворенье, еврей-переводчик перевёл его на русский язык, еврей – ответственный редактор (Л. Субоцкий) опубликовал их в "Литгазете". А сейчас всё это называется иногда государственным, иногда ста­линским и даже русским антисемитизмом и черносотенством.

А чьими фамилиями подписаны ("ЛГ" от 26.1.1937) писательские отклики на процесс антисоветского троцкистского центра? Ю. Олеша – "Перед судом истории", И. Бабель, щегольнувший знанием Достоевского,   – "Ложь, преда­тельство, смердяковщина"', М. Козаков (отец нынешнего актёра М. Козако­ва)[ Автор пьесы "Чекисты", 1939 г.] – "Шакалы", два брата – М. Ильин и С. Маршак – "Путь в гестапо", В. Шкловский – "Эпилог", Д. Алтаузен   – "Пощады нет!" и, конечно же, не­утомимый Безыменский – "Наш вердикт", стихотворенье, начинающееся сло­вами: "стереть их всех с лица земли". А ещё Г. Шторм, Г. Фиш, К. Финн, Л. Славин, А. Гурвич, Л. Войтинская и т. д. и т. п.

Ну, как же нынешним еврейским историкам при воспоминании об этом фе­номенальном позоре не выходить из себя, не впадать в истерику? Как объяс­нить эту эпидемию коллективного помешательства "интеллектуальной элиты"? Слепой верой в Сталина? – но все подписанты, можно сказать, не дураки. По­сле XX съезда они сразу поумнели. Животным страхом перед Гитлером, пе­ред ужасом грядущей войны? Или просто чувством коллективного советского патриотизма, захлестнувшего всё общество в ту эпоху?

А если даже Сталин, как коварный политик, их переиграл и заставил сво­ими руками уничтожать своих же соплеменников, то на кого спустя 70 лет пи­сать жалобу? На антисемитов? А может быть, всё происшедшее есть свойство еврейского менталитета, о котором американский историк Норман Финкель-штейн писал в книге "Индустрия Холокоста":

"Так же, как многие евреи дистанцировались от Израиля, пока он был для них обузой, и снова стали сионистами, когда он обрёл ценность, дистанци­ровались они и от своей этнической принадлежности, пока она была обузой, и снова стали евреями, когда это стало выгодно" (стр. 27).

Поэтому не надо лукавить, что наши писатели той эпохи были не евреями, а просто советскими людьми или всего лишь навсего коммунистами безо вся­кой национальности. Конечно, в списке подписантов есть и русские фамилии, но их значительно меньше, нежели еврейских. А фамилии Симонова, Твардов­ского, Шолохова, Заболоцкого, В. Шишкова, Серафимовича, Гладкова не встречаются ни разу. Может быть, к ним не обращались, сомневались, что они подпишут? Или они себя "кроликами" не чувствовали?.. А может быть, демон­стрируя свою лояльность, подписывали только те, кто хотел подписать?

***

Тем не менее февральское письмо 1953 года "о деле врачей" с подпис­ным листом, изукрашенным автографами нашей культурной элиты, не было нигде напечатано, поскольку, как предполагает Костырченко, "Сталину не по­нравился <...> тон письма – чрезмерно резкий, если не сказать кондовый – ибо не способствовал достижению искомой цели: затушевать скандальную ажитацию вокруг "дела врачей" в стране и в мире". "Составление следующего варианта письма, – пишет Костырченко, – было поручено Шепилову, слывше­му среди интеллигенции либералом". Новый шепиловский вариант письма, продолжает историк, "разительно отличался от того, что было раньше. Это была уже не прежняя вульгарная агитка, а вежливое приглашение "вместе... поразмыслить над некоторыми вопросами, затрагивающими жизненные инте­ресы евреев"; "самое главное, уже не выдвигалось никаких требований рас­правы с "врачами-отравителями"... "; "Можно заключить, что Сталин отказал­ся от намерения провести публичный процесс по "делу врачей" (тем самым автоматически опровергается миф об открытом антисемитском судилище, как сигналу к началу еврейской депортации...)"; "Как известно, обращение к ев­рейской общественности так и не появилось в печати... "; "Думается, сам Сталин успел до приступа смертельной болезни отвергнуть эту идею, исходя из того соображения, что публикация любой, даже выдержанной в самом оп тимистическом тоне коллективной петиции евреев будет свидетельствовать, что в стране продолжает существовать пресловутый "еврейский вопрос". 
Продолжение в следующем сообщении

[Владимир К.]

...А на экране между тем мелькали кадры ваксберговского фильма о депортации. Сквозь какие-то апартаменты, похожие на кремлёвские, стреми­тельно проходили актёры, плохо загримированные под Булганина, под Поно-маренко и ещё под кого-то, и косноязычно на ходу произносили монологи, видимо, сочинённые Ваксбергом, со словами якобы из воспоминаний, при­надлежащих историческим персонажам, которых они изображали. А вещий голос Ваксберга в это время давал дополнительные комментарии, что эти драгоценные воспоминания хранятся где-то в архивах Иерусалима. Все эти тексты перемежались съёмками эшелонов, рельсовых путей, изображением станций, словом, картинами, долженствующими воссоздать правдивую, до­кументальную обстановку депортации евреев неизвестно куда, но в простран­ство ГУЛАГа...

То ли это Дальний Восток, то ли Северный полюс, то ли Сибирь? А может быть, и Казахстан? Голос Ваксберга возвышался до левитановского пафоса: "Тем временем в Москву по запасным путям шли вагоны, сколачивались ба­раки". А дальше он с апокалиптическими интонациями зачитывает слухи, ко­торыми его снабдил Семён Липкин:

"Когда я жил в Киргизии, там жили люди, высланные за свою националь­ность. Они мне говорили, что на границе с Казахстаном строились бараки для евреев. Я туда поехал и кого-то спросил, что там строят, и кто-то сказал мне: "Это для евреев"... И вот так на протяжении всего этого якобы документаль­ного фильма:   "я кого-то спросил и кто-то мне ответил".

В финале фильма шла инсценировка суда над Сталиным, и главный сви­детель Булганин (естественно, скверно загримированный под Булганина ак­тёр) говорит суду, что суд над евреями должен был состояться под открытым небом на Красной площади и что Сталин дал ему указание подготовить "800 вагонов для депортации евреев".

Комментарий Ваксберга, стоящего в кадре на Красной площади на фоне Лобного места:

"Именно здесь вот-вот должно было начаться кровавое действо -суд над врачами-убийцами". "Гроссман видел ад Треблинки, и мысль о таком же новом суде убивала его". (Может быть, поэтому он и подписал черновик письма, осуждающего врачей-евреев?) В последнем кадре Ваксберг появился на экране и скорбно произнёс, что во время этих перевозок эшело­ны должны были подвергнуться крушениям, и добавил фразу, которую я ус­пел записать буквально: "Вот на краю какой пропасти мы когда-то стояли"...

Миф о депортации – болезненная, но, видимо, хорошо оплачиваемая идея-фикс Ваксберга. Ещё в 1998 году в книге, посвященной судьбе Лили Брик, он писал: "13 января 1953 года "Правда" сообщила об аресте "врачей-убийц" и предстоящем суде над "заговорщиками в белых халатах". Это был предпоследний акт задуманной Сталиным кошмарной мистерии. Последним должно было стать линчевание "убийц" и депортация всех евреев в Сибирь, где им предстояло "искупить свою вину перед советским народом".

А вот как кликушествовал в 1990 году о той же мифической депортации известный советский писатель Александр Евсеевич Рекемчук, ещё один из мелких жрецов Холокоста:

"Увы, документами, свидетельствами подтверждено (?! – Ст. К.), что 8 марта 1953 года должна была состояться публичная, при стечении десятков тысяч людей, казнь так называемых "врачей-убийц", в основном еврейской национальности. Вслед за этим планировалась высылка евреев из Москвы, Ленинграда, других центров России в концентрационные лагеря на Дальний Восток. Лагеря были подготовлены, виселицы делались, судилище в москов­ском цирке подготовлено, роли распределены" ("Красноярский комсомолец", 23.6.1990 г.).

Скольких людей он запугал, сколько душ заставил испытать страх погро­ма, сколько евреев после прочтения того бреда побежали в иностранные по­сольства, сколько языков пламени, названного ныне "национальной рознью", вспыхнуло в обывательских душах! И ничего, прошли годы, старый благост­ный Рекемчук ходит по Москве, издаёт книги, радуется успехам демократии.

Я помню, как в конце 80-х – начале 90-х годов на одном из писательских собраний Рекемчук появился в проходе Большого зала ЦДЛ, за руку он тащил полуслепого писателя Валентина Ерашова, только что написавшего роман о сталинской депортации евреев в Сибирь. Рекемчук буквально вытащил несча­стного слепца, ныне совершенно забытого писателя, на трибуну с криком:

– Дайте ему слово! Он сейчас нам расскажет, как готовилось это преступ­ление!

И Валентин Ерашов с чёрной повязкой на глазах забормотал что-то несу­светное, пересказывая содержание своего убогого политического детектива, который вскоре был издан в издательстве "ПИК" неслыханным тиражом в 300 тысяч экземпляров. Вот несколько отрывков из этого эпохального сочи­нения, которое предварено следующим авторским предисловием: "Это пове­ствование построено и на доступных автору документах, и на опубликованных материалах, и на собственных воспоминаниях, и на рассказах очевидцев, и частично на ходивших в ту пору и впоследствии разговорах. Описанное в хронике — было или — могло быть. Домысел автора — в рамках и пределах до­пустимого законами литературы.

События, составляющие ядро и суть произведения, были действительно запланированы и, вероятнее всего, осуществились бы, не помешай тому кон­чина Вождя.

Основные исторические фигуры реальны. Те, кому предстояло быть ис­полнителями, – обозначены условно, по роду занятий. Фамилии жертв – из уважения к их страданиям и памяти – изменены. В хронику введена семья, имеющая реальный прототип. Некоторые статисты кровавого спектакля остав­лены анонимными".

Ну, как после этого не верить автору? "Документы", "собственные воспо­минания", "рассказы очевидцев", "реальные прототипы".

Книга начинается с внутреннего монолога Сталина, коварно размышляю­щего о том, как поставить для народа спектакль о врачах-отравителях...

"Право же, хорошо, трое русских, а евреев шестеро, пропорция соблю­дена, всяк поймёт, что главные – они, однако никто не посмеет сказать, буд­то идёт антисемитская кампания, – выглядит объективно. И к месту помянуто, что указания получали от еврейского буржуазного националиста Михоэлса... Может, с Михоэлсом поторопились тогда, в сорок восьмом, следовало обо­ждать, притянуть к делу живым? Ладно, и так сойдёт!"

Далее следует описание строительства лагерей в тайге для приёма депор­тированных евреев:

"Тайга подвывала, звенела, ухала, лязгала, трещала, гудела, громыхала; над нею витал дым костров, полыхало зарево, должно быть, похожее издали, по ночам, на пожар. Его, наверное, видно было бы с самолётов на многие де­сятки вёрст окрест, но авиация не появлялась тут никогда.

В тайге – и здесь, за двести километров к северу от Биробиджана, и на восток, по территории, равной примерно Швейцарии, – в этой нетронутой тайге круглыми сутками (ночью — под светом прожекторов и костров) визжа­ли пилы, звенели топоры, ухали падающие деревья, трещали сучья в кострах, громыхали толовые шашки – ими выкорчёвывали пни, взрывали стылую зем­лю под котлованы фундаментов. Тайга пахла смолой, хвоей, свежими опил­ками, мёрзлой почвой, трудовым потом, дымом костров, баландой, палёной шерстью застигнутого врасплох малого зверья, мясом освежеванных медве­дей, предназначенных на шашлыки для начальства. Тайга падала ниц безро­потно, хотя и не безмолвно, и на её неохватном пространстве, буро-желто­ватом (прижелть давали частые здесь лиственницы), если глянуть сверху, обнаружились бы громадные проплешины".

Строительство целого города, замаскированное под объект БАМа, "лаг­пункт № 28/6", десятки тысяч заключённых, работники культурно-воспита­тельной части, инженеры, проектировщики, техники, вольнонаёмные специ­алисты, администрация, снабженцы, охрана... Накладные, документы на стройматериалы, сметы на зарплаты, на содержание громадного строитель­ного коллектива, приказы по ГУЛАГу... И куда только все участники и все бу­маги этого эпохального строительства подевались после XX съезда? Почему их не нашли в начале 90-х годов, когда столько развелось охотников, ищущих следы сталинских преступлений?

... А в ерашовской Москве между тем к высылке всех евреев готовились се­рьёзно. Даже по всем вузам был разослан приказ (устный или письменный — непонятно) выдавать еврейским выпускникам свободный диплом, — чтобы по том после депортации их негде было искать: "На выпускном вечере Майка ве­селилась пуще всех – у неё тоже был свободный диплом, и никому поначалу в голову не приходило, что такие документы получили, в основном, евреи". Глас­ный судебный процесс с привлечением общественности должен был – по "до­кументам", "доступным автору", — происходить в московском цирке:

"Далеко за полночь он (Сталин.. — Ст. К.) вызвал дежурного генерала и приказал тотчас узнать, сколько зрительских мест в цирке. Генерал поднял из постели директора цирка, напугал его до полусмерти, когда назвался, и еле добился ответа.

– Две тысячи сто восемь мест, товарищ Сталин, – доложил генерал. В половине четвёртого Берию разбудил телефонный звонок. Даже спро­сонок Берия отличал от прочих звук этого аппарата.   Торопясь, он одной ру­кой взял трубку, а другой одновременно включил ночник...

Итак, завтра должен был начаться процесс. Берия доложил: порядок обеспечен, два дня судоговорения, сотрясения воздусей; задавленные, сломленные пешки станут произносить всё, что им полагается; другие пеш­ки — обвинять, защищать, задавать предусмотренные вопросы; третьи, сидя в обширном помещении цирка, выражать одобрение, даже аплодировать, хотя это и не дозволено по процессуальному кодексу. И, наконец, следующие пеш­ки сдадут в набор заранее подготовленные отчёты, и в субботу страна запыла­ет гневом, запланированным, отрепетированным, будет единодушно осуждать подлых преступников и кричать евреям то, что и полагается кричать искони..." А вот образ И. Эренбурга, который дожил до глубокой старости, но не ос­тавил об этом времени и о "деле врачей" никаких воспоминаний. Даже после смерти Сталина. За Эренбурга пробел в его жизни заполнил В. Ерашов, изо­бразив разговор писателя с женой: "Сталин распорядился, чтобы я выступил общественным обвинителем в процессе, обвинителем, понимаешь? А эти, -он кивнул на дверь в прихожую, как бы вслед генералам, – объяснили: если откажусь, то немедленно сяду на скамью рядом с врачами, тебя же и дочку -в лагерь пожизненно... Да, да, я согласился, понимаешь, согласился... Но как после такого — жить? А — никак...

Они приедут за мной к десяти утра, за два часа до процесса... Приедут, ну и что? Что увидят они?.. Жена сидела каменная"'.

А Сталин всё никак не может успокоиться, всё думает, как организовать депортацию. В подготовку к ней уже втянуты коллективы автопарков, дворни­ки, участковые милиционеры, железнодорожники, кагэбэшники — десятки (если не сотни!) тысяч людей, а ему всё хочется предельно ужесточить эту ги­гантскую акцию:

"... Не сажать, а швырять их в грузовики, затыкать орущие глотки, гнать машины по просёлкам, по ухабам, пусть летят через борта, под колёса иду­щих сзади, пусть корчатся в пыли, в снегу ли, пусть взывают к своему Иего­ве о помощи, о спасении — пусть взывают к Нему, Великому и Любимому товарищу Сталину, земному Богу, справедливому и милосердному, – ничто не поможет им, обречённым Его волей... "

Потом Сталин передумал. Осуждённых врачей-отравителей решили су­дить не в цирке, а в Колонном зале Дома Союзов, чтобы после приговора их было удобнее и ближе привезти к месту казни на Красную площадь, где осуж­дённых уже ждали виселицы:

"Их теперь – без повязок на глазах, но в наручниках – вели знакомыми светлыми коридорами, окна в сборчатых шёлковых шторах, всюду на стенах картины, вдоль стен пуфики, под ногами ковровые дорожки, они шли кори­дорами Дома Союзов, где были не однажды... Наверное, их решили выво­дить именно отсюда, чтобы народ видел: здесь их судили... Они шли, как приказано, гуськом, в чёрных балахонах, и у каждого на груди болталась таб­личка с аккуратными буквами... "

А в это время все русские антисемиты, живущие в коммунальных кварти­рах или на одних лестничных площадках с евреями, приговорёнными к депор­тации, потирают руки! Монолог Гали Бугорковой:

"... ну, Цилечка, достукались, пархатые? Пожили в двух комнатах, а мы в одной бедуем, ну вот, попрут вас отсель, на север этот, мы уж всю квартир­ку займём, ишь, две комнаты у них, да ещё и компот каждый день варите, жиды богатые... Во-во, шифоньерчик переставим к правой стенке, а кровати в той комнате, да ещё пианина ваша, не повезёте же с собой, пархатые... Отойди, жидовка, не воняй чесноком".

Книгу эту в 90-е годы евреи передавали из рук в руки. Эмоциональные натуры вроде Нины Горлановой (книга печаталась в Перми!) и Павла Поляна, наверное, с ума сходили, читая эту "чистую правду" в роковое время, когда на улицах бесчинствовала страшная "местечковая память". Но даже и её "де­яния" казались детским лепетом по сравнению с картинами казни евреев на Красной площади.

А каков в "Коридорах смерти" документальный материал — всё подсчита­но до одного человека, до одного вагона, вся Москва стояла на ушах — все неевреи готовились внести свою лепту в депортацию евреев:

"Данные, старательно уточнённые при активной помощи стукачей -они имелись в каждом подъезде, гласили: в Москве по состоянию на 24.00 10 марта проживает, включая полукровок, 211.492 еврея, что со­ставляет 67.856 семейств. За вычетом особо тяжело больных, не подле­жащих перевозке ввиду близкой смерти, а также другой естественной убыли (например, самоубийств, побегов за пределы столицы, приобре­тения в милиции за крупную взятку фальшивых документов) предельную цифру определили в двести тысяч (в пути также предусматривалась смертность, особенно младенцев).

Во избежание утечки с полуночи 12 марта при посадке в самолёты, поезда дальнего следования, электрички, пригородные автобусы и даже в малочисленном личном транспорте вводилась поголовная проверка па­спортов, предписывалось задерживать всех евреев, а также и подозри­тельных.

Руководство Московской железной дороги получило распоряжение: на запасных путях, прилегающих ко всем вокзалам столицы – Казанско­му, Ленинградскому, Ярославскому, Белорусскому, Киевскому, Паве­лецкому, Савёловскому, Рижскому, — сосредоточить подвижной состав общим числом в пять тысяч товарных вагонов, переоборудованных в теп­лушки армейского образца, из расчёта сорок человек на вагон. После загрузки пассажирами предписывалось вывести поезда на Окружную до­рогу, откуда с интервалом в десять минут отправлять на Казань, где на­чальники эшелонов (из воинской охраны) должны были получить указа­ния о дальнейших маршрутах следования". "Сто десять тысяч — по двое на каждую еврейскую квартиру – сотрудников МГБ и наиболее проверен­ных кадров милиции (частично пришлось вызвать с периферии) прохо­дили инструктаж в районных отделах госбезопасности". Возникает вопрос: неужели из этих сотен тысяч людей никто не дожил до хрущёвской "оттепели", чтобы засвидетельствовать об этой фантастической операции?

... И далее. "Восемь главных осуждённых погрузили на грузовики, где их ждали кагэбешные шофера, которые целых два месяца тренировались, чтобы точно подъехать куда надо, точно погрузить и выгрузить, прямо к эшафоту, ни на йоту не нарушая разработанного Сталиным ритуала казни".

"Мрачным, молчаливым коридором, с невероятно стремительной медли­тельностью двигались грузовики — чёрные фигуры, белые таблички на груди каждого. И чекисты в куртках спортивного образца стояли на Лобном месте, ждали, вытянувшись по стойке "смирно", И такие же, как они, застыли в ку­зовах грузовиков, рядом с одетыми в балахоны.

Грузовики развернулись, водители тренированно поставили машины — задние борта откинуты — впритык к облицовке Лобного места, восьмерым приказали спуститься с подставок и протянули руки, чтобы помочь, никто из восьмёрки не коснулся этих палаческих ладоней.

Они стояли в кузовах, у задних бортов, лицом к автомобильным кабинам, к Мавзолею".

Какой там Достоевский с "Мёртвым домом", какой Виктор Гюго с "93-м годом", какой Александр Дюма, какая там "Капитанская дочка" с казнью Пугачёва, какие там "Протоколы сионских мудрецов"! Вот он, эпос всех вре­мён и народов!

"Чекисты на Лобном месте у столбов с вытянутыми по-гусиному перекла­динами отработанным, одновременным движением взялись за петли, протя­нули таким же курткам в кузовах. И таким же отлаженным, тренированным, синхронным движением те накинули петли на шеи восьмерым.

Барабаны били. Молчала площадь. Молчало радио.

Повинуясь невидимому и неслышному знаку, машины одновременно, плавно, медленно тронулись. Колёса не сделали даже полного оборота, ког­да натянутые верёвки запрокинули восьмерых назад.

И, как только тела закачались, подрыгивая ногами, грузовики рванули, сделали чёткий разворот, перестроились в колонну, помчали — мимо храма Василия Блаженного, к Большому Москворецкому мосту.

С трибуны Мавзолея крикнули: "Ура!"

Площадь молчала.

(ну это – явно плагиат: "народ безмолвствует". – Ст. К.)

Сталин поднялся, разминая затёкшие стариковские ноги, взял телефон­ную трубку.

– Молодец, – сказал он кратко.

– Спасибо, спасибо, Коба. А что, и в самом деле хорошо сработали!

– Не радуйся, – остудил он Берию. – Работа ещё впереди... " 
Продолжение в следующем сообщении

[Владимир К.]

Но тут, как на грех, Сталин помер, и в последнюю секунду его наследни­ки срочно отменили депортацию, хотя паровозы стояли на парах, и лишь один красный экспресс с самыми главными евреями успел отправиться в путь и даже дошёл до Байкала (про него, по версии Ерашова, забыли соратники Сталина, занятые борьбой за власть после смерти вождя), где эшелону на окружной дороге было устроено крушение, подготовленное для всех других, к счастью, не отправившихся в путь, эшелонов такого же рода.

"В 2.00 по московскому времени 14 марта красный экспресс особого назначения, двигаясь строго по установленному для него графику, не сбавляя хода, проследовал через станцию Слюдянка, миновал разъезд Крутой, где машинисту посигналили, что путь свободен, и на прежней скорости промчался дальше.

В 2.02 поезд с налёту выскочил на отрезок пути, разрушенный геби-стами, рухнул под откос и почти мгновенно сгорел, поскольку был для пущей надёжности начинён в багажниках под полом вагонов канистрами с бензином".

Вот настоящий сценарий для Ваксберга, а может быть, для Голливуда или даже для Сокурова! Это вам не "Утомлённые солнцем"!

Адские картинки, неподвластные ни гению Данта, ни перу Солженицы­на. .. Кошмарные события, рядом с которыми все обвинения сталинских прокуроров в адрес троцкистов, бухаринцев и прочей "антисоветской своло­чи", якобы работающей на японскую, германскую и прочие разведки мира, кажутся детскими шалостями, невинным розыгрышем, забавными политиче­скими капустниками. Я не знаю, еврей Валентин Ерашов или русский. Я не знаю, из благополучной он семьи или из репрессированных. Я точно знаю лишь одно: что он или душевнобольной, или мерзавец, сознательно сочи­нивший лживую книгу, от которой многие доверчивые евреи (да не только евреи) могли повредиться умом, заболеть манией преследования или более тяжёлой душевной болезнью. А особо впечатлительные натуры могли и по­кончить с собой.
Вот какую книгу надо было прочитать Нине Горлановой своей младшей доченьке Аглае вместо того, чтобы пугать её какой-то местечковой пермской "Памятью" и рыдать над лужей мочи, оставленной в подъезде бомжами-анти­семитами. Вот какие кадры – приговорённых к повешению, бессильно иду­щих в чёрных одеждах с капюшонами на головах к грузовикам, которые под­везут их под виселицы и по команде, пуская клубы чёрного дыма, рванутся, оставляя бедных евреев в петлях дрыгать ножками, вот какие кадры надо бы­ло снять Ваксбергу, а не ряженого Булганина, косноязычно расказывающего на ходу о сталинском коварном плане.    Бесталанный Вы человек,   товарищ Ваксберг, по сравнению с Валентином Ерашовым... Я думаю, что за эту кни­гу Ерашова (если он жив) надо было бы судить по 282-й статье за разжигание межнациональной розни. А если его нет в живых, то "Коридоры смерти" долж­на быть изъята из всех библиотек и сдана в макулатуру. Или сожжена ветера­нами общества "Память". От такого рода сплетен и слухов впала в неврасте­нию даже семья будущего лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского. Вот как он, живя в Америке, вспоминал о зиме 1953 года: "Воздух полнился слухами о планируемых в Политбюро репрессиях про­тив евреев, о переселении этих исчадий "пятого пункта" на Дальний Восток, в область, именуемую Биробиджаном <... > По рукам ходило даже письмо за подписью наиболее известных обладателей "пятого пункта" – гроссмейсте­ров, композиторов и писателей, содержащее просьбу к ЦК и лично к товари­щу Сталину разрешить им, евреям, искупить суровым трудом в отдалённых местностях большой вред, причинённый русскому народу. Письмо должно было со дня на день появиться в "Правде" и стать предлогом для депорта­ции <... > Мы готовились к путешествию и уже продали пианино, на котором в нашем семействе всё равно никто не играл".

Сюжет о пианино, на которое зарятся русские антисемиты, в повести Ера-шова тоже присутствует... Просто какая-то дешёвая мистика.

***

А тема депортации до сих пор жива. Её не сдали в архив. Восьмого июля 2009 г. о ней, как о детально приготовленной операции, докладывала некая ифлийка Лунгина, главная и единственная героиня скучнейшего и бесконечно­го документального сериала "Подстрочник". Через полгода (в январе-февра­ле 2010 г.) фильм был ещё раз показан по "Культуре", а в конце 2009 г. мо­нологи Лунгиной вышли отдельной книгой. Прошу прощения у читателей за длинную цитату из этой книги, но привести её совершенно необходимо.

"После "убийц в белых халатах" кампания против евреев приняла совсем другие масштабы. Мы не только потеряли право работать, но оказались выбро­шены из жизни, которая до сих пор была нашей. (! – выделено мной – Ст. К.)

Был такой академик Минц, придворный специалист по истории партии. От его дочери я узнала, что он пишет письмо Сталину. В этом тексте, который должны были подписать самые известные евреи, они признавали преступле­ния, совершённые их собратьями против русского народа и социализма, и просили разрешения их искупить. С другой стороны, мне рассказывал при­ятель, журналист Семен Беркин: он готовил репортаж из Сталинграда – рабо­чие тракторного завода единогласно проголосовали за принятие резолюции о всеобщей депортации евреев (! — Ст.К.). А Леня Агранович и Сеня Листов, наши друзья-драматурги, как-то раз придя к нам на ужин, рассказали, что они написали для Театра Советской Армии пьесу, которую с энтузиазмом при­няли, но когда завлит пошёл к директору театра с вопросом, какой гонорар им выплатит (обычно это было от пятнадцати до двадцати пяти тысяч рублей "ста­рыми"), то директор – генерал Паша его звали – ответил: "Выписывай три, им хватит". Завлит изумился, а генерал пояснил: "По полторы тыщи на месяц вполне достаточно,   а потом их посадят по вагонам и отправят в Сибирь".

Тогда же мы получили и другое свидетельство того, что нас ждёт. Служил в Симином театре зав постановочной частью Додик Левит. Он во время войны работал в ансамбле МВД, возил его на фронт, и теперь продолжал иногда ор­ганизовывать выступления актёрских бригад в армии. Он рассказал Симе, что недавно поехал на такую гастроль в Восточную Сибирь, в большую глушь, — к слову сказать, с Юрием Любимовым, который выступал в этих концертах как актёр и чтец. И в какой-то момент лётчик ему сказал: "Подойдите-ка сюда. – Тогда маленькие самолёты летали. – Посмотрите внизу, видите?" И показал такие большие, в виде букв поставленные бараки. Каждые восемь-десять ме­тров гряда бараков, в виде буквы "Т". Он говорит: "А это ведь для вас пост­роено". Додик Левит, как вы понимаете, еврей был. "Что значит "для нас"?" – "А это вас туда вывозить будут. Есть уже постановление правительства".

Евреев выгоняли из ЦК, из Моссовета, из горкома и райкомов, из госбе­зопасности,   министерств,   из газет,   научных институтов,   университетов.

Как-то раз Сима пошёл в домоуправление за какой-то справкой, и сидев­шая там делопроизводительница не без злорадства, но как бы по-дружески сказала: "Вот видите списки? Вот нас заставляют здесь сидеть по вечерам и их дополнять и дополнять. Это списки ваши". Сима говорит: "В каком смысле "наши"?" — А ваши,   вот вас высылать будут. Здесь написано,   кому куда, на какой вокзал".

Уже говорили о том, как именно произойдёт выселение евреев. Сталин выступит и скажет: чтобы спасти еврейский народ от справедливого гнева рус ских, его надо удалить из больших населённых пунктов, где он контактирует с другими, поселить отдельно, изолированно, что это гуманный акт во имя спа­сения евреев. Говорили, что размечены вокзалы, какие подаются составы, когда, в котором часу, какие автобусы (! — Ст. К.), что можно брать (не бо­лее 15 кило), — в общем, эти разговоры всё время вертелись, вертелись, и, конечно, жить с этим было крайне трудно. В этот период, между прочим, на­чались первые отъезды в Израиль. Которые были сопряжены с невероятно скандальными историями, но кто-то всё-таки вырывался, и перед всеми встал вопрос: не единственный ли это путь спасения? Но вместе с тем не дадут уе­хать, растопчут. Это обсуждалось в каждом доме, где были евреи. Это висе­ло, как чёрная туча над городом.

Я ни минуты не сомневаюсь — и это понимали все, кто жил в то вре­мя, – что если бы Сталин не умер, то, несомненно, евреев бы вывезли".

И вот эту лживую ахинею, рождённую слухами, сплетнями, воображени­ем зомбированных людей (или профессиональных провокаторов), давным-давно отвергнутую и высмеянную честными историками и мемуаристами, сегодня с какой-то подлой целью воскрешают и возносят до небес многие известные деятели культуры:

"История жизни Лилианны Лунгиной, рассказанная ею самой, – это, по­жалуй,   самое сильное моё художественное впечатление за все последние годы".

Борис Акунин,    писатель

"Фантастическая жизнь Лунгиной и её изумительный рассказ об этой жиз­ни сокрушительно свидетельствуют: всё, что останется от страшного русско­го двадцатого века,   — это культура".

Леонид Парфёнов,    телеведущий

"Подстрочник" завораживает в первую очередь безмерной талантливос­тью и исключительной честностью своей героини <... > великолепной памятью и благородством гражданских и человеческих позиций, вызывает самое горя­чее чувство благодарности и преклонения".

Эльдар Рязанов,    кинорежиссёр

Миф о "депортации" оживает на глазах. Хотя, как говорится, "рукописи не горят", но в истории есть факты тотального уничтожения всяческого рода сек­ретных документов. Вспомним хотя бы, как в середине 50-х годов в архивах ОГПУ-НКВД были уничтожены почти все документы, подтверждавшие прича­стность Н. С. Хрущёва к репрессиям 30-х годов. С трудом, но можно предпо­ложить, что такая же судьба постигла громадное количество документов, каса­ющихся сталинского плана депортации всех евреев Советского Союза (ведь глупо же было депортировать только московских евреев) в места не столь от­далённые.

Но куда делись сотни тысяч людей, готовивших эту небывалую в истории человечества по масштабам операцию: все энкавэдешники, все домоуправы и дворники, готовившие списки, все железнодорожники, должные подготовить и подать составы ко всем крупнейшим вокзалам страны, все машинистки, печа­тавшие приказы, списки и распоряжения, все экономисты и хозяйственники, от которых зависело финансовое и продовольственное обеспечение операции, все милиционеры, обязанные поддерживать порядок в такого рода гигантском действе, все взрывники, готовившие взрывы поездов на пути следования, все пропагандисты, получившие задание обеспечить "правильное" освещение операции всемирно-исторического размаха, все гражданские и военные лётчи­ки, летавшие над тайгой и, ничего не тая, рассказывавшие своим пассажирам, что за бараки строятся там внизу в тайге, и болтливые стюардессы, которые это всё видели... А если ещё вспомнить, что у всей этой "армии", задействован­ной для депортации, были семьи, которые не могли не знать о ней? Одним сло­вом, чтобы вывезти в места не столь отдалённые несколько миллионов евреев, нужно было привлечь к этому делу столько же или даже много больше исполни­телей и собрать в одну ночь, как чеченцев, эти несколько миллионов, рассеян­ных по всей стране, и загнать в несколько тысяч товарных составов...

Если верить Лунгиной, Ерашову, Ваксбергу и прочим "историкам", то к марту 1953 года всё было готово, отлажено, организовано. Оставалось только ждать команды. Но Господь дал другую команду, и Сталин умер. А через 3 го да состоялся знаменитый по своей авантюрной лживости доклад Хрущёва на XX съезде, где он не постеснялся заявить, что генералиссимус воевал "по гло­бусу", но ума у нашего Никиты хватило не включить в список сталинских пре­ступлений дело о депортации. Видимо, понял, что полным дураком выстав­лять себя негоже.

Но куда за эти 3 года — с 53-го по 56-й — подевались миллионы "раз­работчиков" и "исполнителей" сталинского депортационного плана? Но куда делись документы, касающиеся депортации поголовно всех евреев со всех необъятных просторов советского государства? В европейской юстиции сей­час принято судить историков за "отрицание" Холокоста и даже за "умале­ние" его масштабов, то есть, с точки зрения жрецов Холокоста, "за отрица­ние исторической правды". Но если сделать этот принцип универсальным, то надо судить и за "утверждение исторической лжи" о депортации. Но кого судить? Лунгина с Ерашовым и Булганиным уже подпали под юрисдикцию Божьего Суда. Ваксберг стар, и подобно девяностолетнему Демьянюку, слу­жившему в Освенциме, может быть оправдан по возрасту и состоянию памя­ти. Остаётся предъявить иск за фальсификацию истории создателям теле­фильмов о депортации, руководителям телеканалов, демонстрирующих эти кино– и телефальшивки, директорам издательств, издающим лживые кни­ги... Миф о Ванзейской конференции, об "окончательном решении еврей­ского вопроса" оказался куда слабее нашего дожившего аж до XXI века ми­фа о депортации.

Окончание в следующем сообщении

[Владимир К.]

В 2005 г. в Центрполиграфиздате вышла книга телеведущего Леонида Млечина "КГБ". В ней есть глава, посвященная депортации, написанная так, как будто Млечин сначала посмотрел ваксберговский фильм, а потом пересказал его содержание. Словом, сплошной плагиат. "После приговора планировались публичные казни. Булганин позже рассказывал сыну про­фессора Этингера (а сын профессора Этингера, видимо, "рассказывал" Л. Млечину. — Ст. К.), что осуждённых намеревались казнить прямо на Красной площади.

Булганин рассказывал о том, что евреев предполагалось выслать из круп­ных городов, причём на эти товарные поезда планировалось нападение "не­годующих толп" (стр. 354).

Дальнейшие рассуждения Млечина похожи на вымыслы о соображениях и поступках Сталина из книг Волкогонова, Ерашова, А. Рыбакова: "Сталин из­бегал ставить автографы на сомнительных документах, или писал резолюцию на отдельном листке бумаги, который подкалывал к документу. Он думал (так "думает" "историк" Млечин. - Ст. К.), что листок потом выбросят, а документ будет храниться всегда. И ошибся: при всей своей опытности, знании дело­производства, всей этой аппаратной жизни он не сообразил (а чего тут сооб­ражать? — Ст. К.), что никто, а тем более Маленков, не решится выбросить лист бумаги со словами Сталина. Вот почему некоторые его резолюции всё-таки сохранились"/ (Л. Млечин намекает о неких "резолюциях", касающихся депортации евреев. Но где они? Почему он не цитирует их?)

Голубая мечта жрецов Холокоста заключается в том, чтобы вмонтировать в европейскую катастрофу события из российской и советской истории и тем самым увеличить масштаб мирового "антисемитского пространства", присо­вокупить к нему погромы царского времени, погромы гражданской войны, при умолчании о том, что все они случались в Молдавии, в Белостоке, на Львовщине, в петлюровском Киеве. Всё равно виновата Россия как правопре­емница СССР, а СССР виноват как правопреемник Романовской империи. Кульминация этого растянутого во времени плана – убедить весь мир в том, что Россия, подобно гитлеровской Германии, была готова осуществить гран­диозное преступление, которое явилось бы российско-советским венцом Хо­локоста – депортацией всех евреев в лагеря Сибири и Дальнего Востока на верную гибель.

Два фильма — о Ванзейском заговоре и о Депортации — две части дья­вольского плана. Сначала рассказ о Ванзее, где если и не принималось ре­шение об истреблении европейского еврейства, то решение о депортации на завоёванные советско-сибирские пространства принималось уж точно. Даже "ревизионисты" с этим согласны. Но план, принятый в начале 1942 года, из-за последующих военных поражений вермахта сорвался. Гитлеровская депор­тация не удалась. Однако на смену гитлеровскому плану пришёл сталинский.

На смену фашистской депортации была якобы разработана советская, как её продолжение. И только смерть Сталина помешала продолжить ему политику расистского рейха, что и требовалось доказать в подлые 90-е годы. И почти доказали, если вспомнить, что Швыдкой решился сделать телепередачу под названием "Русский фашизм хуже немецкого".

Меня могут упрекнуть:

– Станислав Юрьевич! Вот Вы, воюя с мифом о де­портации, ссылаетесь на Рекемчука, Ерашова, Ваксберга, Млечина, Швыдко­го... Но ведь это всё сочинители, фантазёры, писатели, творческие натуры, люди воображения. С ними расправиться легко. А что говорят о тех же самых исторических сюжетах серьёзные исследователи, люди науки, достойные до­верия?

Я сам не изучал обстоятельств этой исторической драмы и потому приве­ду несколько отрывков из книги "Тайная политика Сталина. Власть и антисе­митизм" историка Р. В. Костырченко Из главы, которая называется "Миф о депортации".

"Наряду с тем, что в последнее время в международном общественном мнении фактически произошло оправдание супругов Розенберг от инкрими­нированного им в своё время судьёй И. Кауфманом обвинения в участии в "дьявольском заговоре уничтожения богобоязненного народа" США, отжива­ет свой век и другая легенда времён холодной войны:   вошедшие сначала в публицистику, а потом и перекочевавшие в научные издания "неопровержи­мые" данные о планировавшемся якобы в СССР насильственном и повальном выселении евреев в Сибирь. Утверждается, что эта акция, уже детально под­готовленная – по всей стране домоуправлениями и отделами кадров предпри­ятий – были вроде бы составлены миллионы листов списков евреев (ни один из этих списков потом так и не был найден), намечалась Сталиным на март 1953-го, но в последний момент она сорвалась из-за смерти диктатора. Гово­рят также, что депортация будто бы должна была сопровождаться публичным повешением "врачей-вредителей" на Красной площади в Москве и массовы­ми казнями евреев в других крупных городах страны,   а также специально организованными властями крушениями составов с евреями на пути их транс­портировки в концлагеря по Транссибирской магистрали, кстати, единствен­ному и потому стратегическому железнодорожному пути, связывавшему центр с Дальним Востоком. Причём, по версии авторов этих холодящих душу сце­нариев, пригодных разве что для постановки триллеров, устраивать диверсии на железной дороге, а также творить самочинную расправу над депортируе­мыми должны были сформированные властями летучие отряды   "народных мстителей"1.   Единственным "документальным" подтверждением этих фанта­зий служит напечатанный сначала в США ("Еврейский мир", N. Y ., 11.03.99), а потом и в России ("Известия",   9.01.01) и отмеченный всеми признаками примитивно сработанного фальсификата фрагмент письма еврейской общест­венности советскому руководству с просьбой защитить евреев от вызванного "преступлениями врачей-убийц" "справедливого" гнева советского народа, направив их "на освоение... просторов Восточной Сибири, Дальнего Востока и Крайнего Севера". Опубликовал этот материал, снабдив его невразумитель­ным пояснением, Я. Я. Этингер, сильно претерпевший в своё время от ста­линских репрессий" (стр. 671-672).

"Нельзя не учитывать и такой достаточно весомый антидепортационный аргумент, заключающийся в том, что, несмотря на тотальное предание глас­ности после августа 1991 года всех самых секретных политических архивных материалов сталинского режима, не было обнаружено не только официальной директивы, санкционирующей и инициирующей депортацию, но даже какого-либо другого документа, где бы она упоминалась или хотя бы косвенно под­тверждалась её подготовка (в том числе пресловутые сотни тысяч страниц списков евреев на выселение). Если бы нечто похожее существовало в дей­ствительности, то непременно бы обнаружилось, как это произошло со мно­гими другими утаёнными советским режимом секретами".

Не упоминает о подобных планах в своих мемуарах и такой яростный обличитель сталинских преступлений, как Н. С. Хрущёв. Из приближённых Сталина только Н. А. Булганин, выйдя на пенсию, любил после изрядного возлияния поведать своим собеседникам, разумеется, "по большому секрету", о том, как Сталин поручал ему подготовку и осуществление депортации евреев (Г. Костырченко, стр. 680).

"Л. А. Шатуновская – непосредственная участница описываемых собы­тий... приводит распространённые тогда слухи, что в Сибири уже строились бараки, а также готовились товарные вагоны для ссыльных".

"Отсутствие фактов, подтверждающих эту версию, в комментарии ком­пенсируется публицистическим пафосом, полунамёками, противоречивыми туманными рассуждениями".

"По сведениям, сообщённым автору одним из руководителей Еврейского университета в Москве М. С. Куповецким, который специально исследовал этот вопрос по материалам архива Министерства путей сообщения СССР, до­кументами этого архива ничего подобного не подтверждается".

"Легендарный советский чекист П. Судоплатов комментировал в своих мемуарах эту ситуацию так: "Если подобный план действительно существо­вал, то ссылки на него можно было бы легко найти в архивах органов госбе­зопасности... Я считаю, что речь идёт только о слухе..."

Негласный информатор госбезопасности И. В. Нежный, известный теат­ральный деятель тех лет, по словам Костырченко, "в последующие годы вплоть до своей смерти в начале 70-х годов продолжал широко делиться сво­ей версией о планах Сталина в отношении евреев в начале 1953 года. Может быть, поэтому предположение о готовившемся Сталиным переселении евре­ев в Сибирь переросло со временем для многих в реальное и вполне доказан­ное намерение".

"Ни одного документа, ни одного решения, ни одного доказательства о якобы готовившемся и уже подготовленном (на уровне списков, имевшихся у дворников!) переселении всего советского еврейства в сибирские лагеря не найдено ни в одном архиве".

Даже такой защитник постулатов Холокоста, как Альфред Кох, в книге об Освенциме не хочет уподобляться Ваксбергу и выглядеть идиотом или прово­катором и, подобно Костырченко, соглашается с доводами здравого смысла:

"Такую фальсификацию устроить невозможно, невозможно даже теорети­чески. В ней должны были участвовать сотни тысяч людей. Причём среди них априори обязательно попадутся люди (и много), которые никакой симпатии и жалости к евреям не испытывают. Так какие же должны быть аргументы, что­бы убедить их участвовать в этом вселенском обмане?" (стр. 332).

Сказано категорически и даже несколько легкомысленно, что может быть объяснено искренним признанием автора: "Я, Альфред Кох, вопреки обще­принятому мнению, являюсь наполовину немцем, наполовину русским, а не евреем". Может быть, поэтому автор позволил себе такую обидную для жре­цов Холокоста прямоту и даже некоторую вспыльчивость в комментарии к од­ному из основных мифов.

Книга Г. В. Костырченко общепризнанна как объективное исследование "еврейской темы" в сталинскую эпоху. Она была опубликована в 2001 году из­дательством "Международные отношения" (Москва) в рамках проекта "Библи­отека Российского еврейского конгресса". На шмуцтитуле увесистого тома выражена "признательность Еврейскому конгрессу за финансовую поддержку издания этой книги". На это издание имеется немало ссылок в книге аполо­гетов Холокоста А. Коха и П. Поляна. Так что прошу Ваксберга, Млечина, Ре-кемчука поверить книге Костырченко: ведь в неё вложены еврейские деньги. А евреи на бесполезные проекты денег не тратят...

(Продолжение следует)

Станислав Куняев

http://voskres.ru/taina/kuniaev3.htm