Детство в стране советов

[Владимир К.]

Детство в стране советов
или прогулки по Кикерекексинену


Юрий Гагарин с ребенком

Я – ровесник космоса... Нет, пожалуй, неудачное начало вышло... Тут иной кто подумает, что автор, мол, на манер Хлебникова записался в "председатели земного шара" и даже почище того... Но ничего такого я в виду не имею... Просто Космос, для нас, - родившихся под это гагаринское "поехали" – это не просто эпоха, не просто ностальгия по детству, а некий апофеоз всего человечества, а уж как тогда говорили – "одной шестой" - как минимум.

Смутная картинка из самого раннего детства: какая-то, видимо, комиссия на пороге нашей детскосадовской группы. Шум и гвалт общей игры на полу замер – на пороге взрослые. Воспитательница наша – Лидия Андреевна (я первую учительницу свою не так помню, как воспитательницу нашу – золотой человек...) - воспитательница наша поднимает нас... а кто-то из пришедших тёть: "Дети, кем вы будете?" И оглушительно хором в ответ - ведь никто не репетировал и не готовил, а потому и для самих неожиданно – "Космонавтами!" А детский садик находился на проспекте Гагарина. Это для нас то же место знаковое: - Эй, Андрюха, куда гулять – на Гагарина? – На Гагарина!

Проспект этот (вернее не проспект когда-то, а тракт) при царе звался Нарымским... и вот – Гагарин ещё был жив – при жизни его стал: Гагарина. Но о проспекте я напишу попозже... Пожалуй, о детском садике начну, о друзьях, о Лидии Андреевне. Нет... и об этом попозже – не спеша. Я лет до двадцати жил там, где и родился – дворик на углу Алтайской и Ленсовета. В институт уже ходил, а всё, пробегая по улице и, уж видя из далека – вот идёт она из садика, с работы – издалека кричал: "Здравствуйте, Лидия Андреевна!" Уж не знаю – жива ли сейчас? – ведь полвека почти минуло и тридцать лет как по Алтайской не хожу и уж не вижу её... Нет, - вижу: глаза закрою и вижу – идёт она с работы большая такая и добрая...

Ладно... и об этом попозже и не сразу. Я, вообще-то не о детстве хочу рассказать – это само собой... Я о России, которую мы потеряли, о Стране Советов в которой верилось и пелось:

Эх, хорошо в стране советской жить!

Эх, хорошо, страной любимым быть!

Красный галстук с гордостью носить...

                      .................................................................

О Беловодии нашей, о Китеже, о Коммунизме не то что почти построенном, а и построенном во многом всё же. Уж как наша интеллигенция костила Россию до революции, а после – не сразу, да и не все – кто уж там выжил в эмиграции! – запели лебединую песню о "добром старом царском времени". О, там много идеализированно было, приукрашено, но особенно, то, что хаяли в своё время – то и мило стало. Ох, как мило! Нет, лжи тут нету – не от ностальгии, не от детских только грёз "Лета Господня"... Нет, на самом деле был и в той эпохе свет, несмотря на весь гнёт и прижим, но... не понимали Промысла Божья и потому роптали...

Пожалуй, и о так называемом "застое" (вот словечко-то придумали нехристи!) появится ещё не одна такая книга. Да и моя, быть может, уже теперь не единственная... Но ещё не отошли от этих пагубных "реформ", ещё не утряслось, не устоялось... Но уж выросло поколение поверившее в коварный вымысел о "ужасном коммунизме", "империи зла", бездарных вождях, нищете и голоде, о большой стране под названием то ли СССР, то ли Архипелаг Гулаг... Ах, детушки! И это пройдёт... Оглянемся со временем, и выяснится, что вся послевоенная эпоха, вплоть до этой самой "перестройки" (вот уж ещё словечко – нарочно не придумаешь!) – и было истинным расцветом и в экономике, и в культуре, в искусстве, в науке нашей славной державы, которая для народа всегда была, есть и будет – Русью.

Страшно подумать, что было бы с нашими певцами и поэтами, художниками и музыкантами не будь советской эпохи. Николай Рубцов вышел бы из своего детдома в первые поэты России или сгинул бы ещё в детстве, как нынешние беспризорники - от наркоты или чего ещё... Приняли бы ныне во ВГИК Шукшина, приди он вот так, в сапогах, в первозданности своей сермяжной... без копейки в кармане? Ну и так далее, так далее... Ну да... кто-то завопит, что, де, не печатали такого-то и такого-то, а кого-то – ой-ё-ё-ёй! – не показывали даже по телевизору. Но если копнуть, то в девяти случаев из десяти – слава тебе Господи, что не печатали... Видел я как-то тут работы участников пресловутой бульдозерной выставки... Им бы молится на Хрущева, что вывел их в люди – карьеру на Западе сделали! Кто бы заметил всю эту посредственность, не разгони их Никита Сергеевич тогда? И ах, как сейчас не хватает этой самой матушки Цензуры! Сколько всего грешного и подлого выплеснуто на страницы, на экраны, в эфир... Сколько отравы влито в людские души!

Приукрашивать я не буду – "недостатков" и "перегибов" – хватало, ох, хватало! Ведь не в Царствии Небесном живём – оно по определению, на земле не созиждется. Однако, не во имя же исправления этих недостатков стали ломать, корёжить и рушить Державу, а просто именно потому, что пришло время нахапать (и было что хапать!) и отвалить...

А потому потребовались легенды необычайные: как бы так почернее облить собственное прошлое... и облили...   а ведь оно выстрелит. Непременно.

Тут уж началось соревнование: кто больше насолженицит... Ах уж наша шибкокающаяся интеллигенция – особый передовой отряд по подрубанию собственного сука, на котором сидим...

И давай ругать, и давай, - аж сами верят! Чего ради? – Ну, не для бобелевской ли премии! – Нет, это просто зараза какая-то. Эпидемия...

Ну ладно, хорошо...

Но вот уж кто должен был бы Промысел Божий видеть – так то православная братия, но и их многих увлекло – похулить страну советов. А жаль... Если представить только все те исторические варианты, которых Господь не попустил: либеральная демократия а ля Керенский, учредиловка под присмотром, допустим, Колчака или Юденича или полпотовский режим Троцкого, оккупация Гитлера, наконец... – да мало ли чего ещё можно было бы накаркать... Полагаю при всех тех вариантах к концу ХХ века у нас ни православной церкви, ни вообще России не осталось бы.

Недавно появилась ещё одна либеральная фантазия: вот, мол, ни будь и вовсе семнадцатого года, к каким необычайным горизонтам устремилась бы Россия! Какие там замечательные реформы затеял Столыпин и т. д. Но те, кто историю знает не понаслышке (т. е. по телевизору), тот знает, к какому голоду и каким катастрофам привели те реформы, как бездарно затеяна, а затем и проиграна была сперва японская, а затем и мировая...     

Но книжка эта наша будет совсем не о политике. Это уж настолько не интересно – что даже и надоело предсказывать: когда и кто в Кремле наступит на очередные грабли...

Я просто по улицам своим родным пройтись хочу, в любви признаться хочу своему городу, людям, стране... А какая там власть была... могло ли быть лучше?.. Это вопросы людей... – ну, не будем осуждать их... Скажу одно: могло быть много хуже.

Сюжета в моей книге – признаюсь честно – нет... и не будет. Никакой там завязки-развязки... Собственно завязка одна: родился человек. Развязка... – пока впереди.

Итак, Алтайская улица, тихая и зелёная, выстроенная в конце пятидесятых, начале шестидесятых, по которой, и транспорт-то общественный не перемещался, ибо скорее это переулок даже... Затем - Ленсовета, улица славная, по которой я уж просто обязан провести вас (на дореволюционных картах значилась она как Мамонтовская. А что, ведь водились же когда-то здесь и мамонты...). Затем, только что поименованный проспект Гагарина, а далее – проспект Космонавтов... вот улица Типанова. Типанов – это наш питерский Александр Матросов (ходили мы когда-то походом всем пионерским отрядом к тому самому доту, что он закрыл). Потом - Авиационная, там рядом – Гастелло... (Песню-то про капитана Гастелло, надеюсь, не забыли ещё?) Ну, красавец наш Московский, недолгое время Международный, а до этого - Сталина, а до того - Забалканский – и снова Московский проспект. При Петре всё это называлось Московская слобода...

Ну ладно, всё по порядку...
Продолжение следует

[Владимир К.]

Дворик.

Вот сколько лет не надо было и вот – пришло время и потянуло заехать – и не раз! - в родной свой дворик. Паломничество... а как же иначе! Он всё такой же зелёный (если летом) – и что же: неужели деревья не выросли? Выросли, конечно... А где наш «грибок», качели (круглые такие), «ракета»? «Ракета» - это катальная горка такая была. Чуть не в каждом дворе – космос же! Качели другие и горка другая – сколько раз сменились они на веку! Да... а   туда, ближе к Гагарина – футбольное поле. В футбол, конечно, мы играли, но на своей площадке: поле было для взрослых. Мы прибегали туда на гул моторов: авиамоделисты крутили свои самолёты на тонких тросиках и они, с оглушительным рёвом, проносились у нас над головами. Здорово! Но то ещё не чудо – пол чуда. Однажды (мне лет семь было), взяли меня старшие ребята посмотреть в телескоп. Учитель астрономии (а что такой предмет нас ожидает в десятом классе, я ещё не догадывался) жил тремя этажами выше нас. Папа помогал ему делать какое-то оборудование, - ну не важно, главное – взяли меня, не забыли... Осенняя ночь, уже прохладно... Мы вышли на середину поля... он установил треногу... Моя очередь смотреть была последней. Нет, никогда такого восторга я не испытывал в жизни: Луна занимала весь экран, и нужно было поворачивать винт, чтоб наглядеться, ибо она быстро убегала из-под наблюдения (она, оказывается, летит, а не висит в небе!). А Марс... а Сатурн... Какое величие! А я прожил на Земле уже семь лет и ничего этого не знал!

И вот, сколько лет прошло... увидел в магазине китайский телескоп. На коробке было написано: увеличение в 325 раз! Вот это да, сейчас порадую ребятишек... Кое-как дождались ночи, навели на Луну... Увеличение чуть больше бинокля, а резкости никакой... Надувательство, рекламный трюк – китайский космос. Чуда не состоялось...

Наш старый, советский, настоящий космос так и остался там – в шестидесятых, в том дворике навсегда.

Конечно, ещё первая драка и первая дружба... первый раз в первый класс – много чего было первого и не повторится... Но вот космос – он один: первый и последний...

И дом, в котором мы жили - один. Он всё ещё стоит... 

Отступление первое. Об архитектуре.

Если нашим журналистам-русофобам верить, то всё советское население жило в каких-то "хрущобах". Что ж, хрущевки место имели... "Да, не царские палаты!" – как говаривал гайдаевский Иван Васильевич. Но между тем построено было быстро, добротно и те, кто был забесплатно расселён из коммуналок и бараков в эти зелёные и тихие дворики живут до сих пор и не жалуются. Но, главное... - у государства находились средства давать жильё бесплатно. Другой режиссёр в фильме "С лёгким паром" всё наше крупнопанельное строительство (ну, разумеется, и не только строительство) высмеял... А ведь, приглядеться к кадрам (да что там к кадрам - девяносто процентов из нас с вами до сих пор живут в построенном при советах!) – квартирки совсем не плохие. Конечно, кому-то там с Канар покажется: "Фу-фу-фу, хрущобы!" Но, поживите вы хоть денёк бомжами... или в тех же коммуналках, коих за двадцать лет "реформ" только умножилось! (А то вот ещё в вагончиках можно пожить на стройке – сейчас так десять миллионов живут... Быть может вас это не касается? Ну-ну... пока не касается.)

А что хрущевки... Нет, славное по тем временам и возможностям, я вам доложу, было жильё.

Однако не одними хрущевками славно то время: продолжался, сложившийся еще в довоенную эпоху так называемый сталинский стиль в архитектуре. Почти весь Московский и прилегающие дворы, где протекало моё детство и юность, был застроен в таком стиле. Перемежался он со стилем 60-70 – х в просторечии именуемый "стекляшками", где тоже были свои шедевры... Здание ТЮЗа, например.

Нам это на лекциях по архитектуре преподавали, но я-то зодчество питерское ещё в детстве своими ногами выходил и своими глазами высмотрел...

Город наш аналогов в мировой практике не имеет. Тут и петровская готика, и барокко, и русский стиль, и ампир, и классицизм, эклектика самая невероятная... тут и промышленный стиль   XIX века (который без понятия всякого уничтожается страшными темпами), и особый питерский модерн – который в учебниках по архитектуре во всём мире изучают. Однако, вот сталинский стиль это мы уже не по учебникам... Песня хорошая на слуху бернесовская: "... а я жизнь учил не по учебникам" – но о песнях потом!

Итак, на лекциях нам твердили про "машину для жилья" Ле Корбюзье, какого-то там ещё Немеейра, Райта изучали... А строили-то вокруг не "машины для жилья" – вот уж где "хрущобы" те парижские! - а строили дома, в которых при коммунизме жить будут. Где в окнах свет, а не тьма дворов-колодцев загадочного этого дореволюционного Петербурга Достоевского. (Самому пришлось после в коммуналке пожить, - в "колодце" том самом. Загадочно-то оно загадочно, но тоскливо и руки тянутся к топору...) Теперь я живу в доме "демократической" постройки, где всё отваливается и трещит, и в окошке опять воздвиглась стена, вместо неба. Это теперь называется "уплотнительная застройка". Жадные до рубля буржуи толкают всю сельдь в одну бочку. Нет, сталинский дом - это дом для коммунизма: и свет, и зелень во дворе, и высокие потолки... и архитектура имперская, державная, на века... Как-то она у меня с городом Солнца из гениальной трилогии Николая Николаевича Носова ассоциируется.

(Между строк про "коммунизм" – а то иная молодёжь уже с фашизмом путать начинает. "Коммуна" – латинский перевод греческого слова "киновия" – община, - слова столь любезного православному уху. Не верная мысль, что на земле, мол, оно не возможно – очень даже возможно. Царствия Божия на земле не будет (до Второго Пришествия), а – коммуна... Уже две тысячи лет реализуется коммуна-киновия во всех общежительных православных монастырях... А мы-то в те годы и тени сомнения не имели...)

Питер ещё чем уникален – в отличии от Москвы – не мешали, не тасовали стили, а потому и сохранились целые районы   и XVIII века, и   XIX –го, да вот и советской эпохи то же. Пока сохранились... Однако, начинается и у нас... Ох, взропщут потомки, что не спросясь ни у кого, порушили да и понастроили... Но пока власть советская держалась, и существовал генеральный план застройки города, такой беды мы не знали.

И ещё одно отступление:

Про Питер.

Как называется наш город? Вот по порядку: при Петре – Санхт-Питерсбурх (на немецкий манер), потом произношение выправилось – Санкт-Петербург. Был у Петра и запасной вариант – по-гречески: Санкт-Петрополис, но он его забраковал – дружить-то собирался с немцами, а не с греками. Впрочем, в 1914-м году дружба кончилась... недолго (1914 – 1924) Петербург был Петроградом, потом – Ленинградом и снова (1991) Санкт-Петербургом... Но народ его так никогда не звал – мудрёно как-то. Да и стесняются русские люди громких таких, святых приставок...   А был этот город для народа всегда (это, видимо, при Петре уже сложилось) – Питером. Даже поговорка такая для приезжих есть: "Питер – сопли вытер". Это аналог московской поговорки, - помните: "Москва слезам не верит". У нас – про то же, но как-то пожестче и полаконичней... Есть, правда, варианты чуть смягченные: «Питер – бока вытер» и т. д.

Заодно уж скажем и про многонациональность и многоконфессиональность Питера, про которую нам все уши прожужжали. Дескать, тут изначально было нечто космополитическое... По Екатерининской переписи во второй половине XVIII века в Питере жило 93 процента русских и 7 процентов – инородцев (6 из них – немцев и 1 процент – всех остальных). Так что город исключительно русский и православный, а то, что костёлы разрешали на Невском строить – так это от широты души. От прихожан они, заметим, ни тогда, ни сейчас не ломились...

А пока мы вернёмся на улицу Ленсовета...

Центральное здание, которое притягивало наше внимание, у подножия которого мы играли, в проходных которого крутились мальчишками на больших вращающихся дверях, было здание Ленсовета архитектора Н. А. Троцкого, постройки ещё 1936-39 гг. Ленсовет однако в нём никогда не заседал, а находилось несколько институтов и заводов. Уникальный зал заседаний на 3000 мест использовался только для рабочих собраний. Троцкому не повезло: то ли уж из-за однофамильца (но тот-то был Бронштейном, а этот настоящим Троцким), то ли уж его как Барму и Постника – чтоб больше ничего подобного не воздвиг... Но сооружение осталось – грандиозное и удивительное. Многое здесь вообще делалось впервые в строительной практике... В те времена в Питере строились и другие подобные объекты – Фрунзенский универмаг, например, здание Ленкома... Но Ленсовет, по-моему, - самое удачное. Да... – «Большой дом» на Литейном – то же ведь Троцкий (Что он чувствовал, когда привезли его туда?)...

В Москве только после войны появилось нечто подобное – знаменитые сталинские высотки. Впрочем, наш Ленсовет не высотка. Здесь, точно в соответствии с духом питерской традиции, монументализм достигается отнюдь не за счёт высоты. Здесь – другое...

Здесь намечался новый центр Питера, а Смольный должен был стать музеем, но грянула война... дом Ленсовета опоясали доты. Многие из них стоят и теперь. Доты, конечно, притягивали мальчишек необычайно, но эти – были забетонированы, другие – взорваны, полазить вволю нас тянуло туда – за Гагарина, где в доты можно было проникнуть. Перед зданием Ленсовета (Московская площадь) цвела буйная удивительная сирень. К столетию Ильича сирень пропала, а на выровненной площади воздвигся аникушинский памятник Ленину. Самый большой, говорят, из ленинских и один из самых удачных. Гениальный автор Пушкина, что стоит на площади Искусств (и уже кажется, что три века стоит – как Медный всадник – до того точно и уместно поставлено!) и тут не подкачал. Я здесь безотносительно к самому персонажу говорю... как где-нибудь в Риме императору какому-нито. Не в том дело – каков это император был, а важно, что – Микеланджело. На фоне многих и многих Ильичей сделанных всяко разно... аникушинский Ильич – работа достойная.

Этот юбилейный год мне запомнился: всей школой побежали (а школа наша 526-я – тут же за углом на Алтайской) поглядеть на высоких гостей... Никсон в компании с Брежневым проезжали по Московскому из аэропорта, но ничего кроме огромной толпы, по малости роста увидеть не удалось. Потом меня принимали в пионеры у подножия Ильича. Ах, как мы волновались, переживали. Отличников возили принимать в пионеры на Аврору... Мне было завидно – я отличником не был... А вдруг меня вообще не примут, хулигана такого... Нет, приняли. Как сейчас помню: "...Перед лицом своих товарищей торжественно клянусь: жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин (вот он собственной персоной над головой высится!), как учит коммунистическая партия (партию нигде не видно, но это так и должно – "везде сый и вся исполняяй") ..."

А ведь ничему такому плохому не учили: одиннадцать заповедей "морального кодекса строителя коммунизма" были списаны с десяти евангельских заповедей. Я всю жизнь свою старался клятвы этой не нарушать. Впрочем, сейчас вот находятся люди (видно, клятв своих не выполняющие), которым любо над прошлым потешаться.

Ну, братцы, можно, конечно, и пошутить кой над чем – глумиться нельзя...
Продолжение следует

[Владимир К.]

Небольшое отступление про Аврору.

Из года 1970 вернёмся в 67-ой. Был я мал и помню смутно, но картинки яркие и удивительные.   Пятидесятилетие Октября. Весь город наполнен матросами в пулемётных лентах крест-на-крест, солдатами в папахах с красной полосой... Мы с папой ходили на Неву - по праздникам всегда ходили смотреть на боевые корабли... Крейсер "Киров"! Где он сейчас... А тут – не "Киров", что там "Киров" – тут   Аврора! Вот это да! Аврора стояла у исторического моста: говорят, её притащили на буксире – ходовые машины   прославленного крейсера давно уж не работали, но какое это имело значение!

Но это после... Сначала – демонстрация. Мы всегда всей семьёй ходили на демонстрацию: сколько всего интересного несут, везут, показывают... Настоящий народный праздник – ощущается во всём. Вечером на Дворцовой – гуляние: на здании Генерального штаба натянут громаднейших размеров экран и кинопередвижка показывает любимый фильм   - "Чапаев". Я устал, сижу на шее у папы, в руке флажок, шарик, раскидайчик – это кто-то подарил по дороге, но мне уже ничего не надо – я засыпаю... передо мной море голов – народ смотрит "Чапаева"... Ах, Василий Иванович, уж сколько раз смотрел до и сколько после, а каждый раз хочется, чтоб выплыл – хоть на этот раз! ...герои-чапаевцы на экране, матросы-авроровцы на улице – всё сливается в один фантастический сон...

(А ведь мечты сбываются! Как-то в годовщину Великой Отечественной показали по телевизору боевой киносборник сорок первого года. Там знакомые кадры находили долгожданное продолжение: Чапаев-Бабочкин выплывал, выходил на берег и благословлял советских танкистов бить фашистов!)

Праздник Октября был для нас всегда и праздником семейным. После прохождения колонн по Дворцовой, все   мы собирались в тесной комнатушке бабушки Мани, что жила тут же рядом: Гороховая (тогда Дзержинского) дом один. Под окном прямо – фонтан в Александровском саду и Адмиралтейство с золотым корабликом на шпиле, который, как шутят курсанты-дзержинцы, "всегда смотрит в город". А если из окошка наискосок посмотреть то – Дворцовая вот она. Коммуналка у бабушки весёлая – одиннадцать семейств, одиннадцать газовых плит на большой кухне стоят как декабристы на Сенатской – в каре, а я на велосипеде мчусь вокруг пылающих конфорок. Везде готовится праздничный обед, бабушкино извечное печение давно готово. Мы все: Мы – папа, мама, я с сестрёнкой и дядя Игорь со своими (у него трое ребят) собираемся у бабушки на её одиннадцати метрах. Не тесно ни кому... Вся наша детская команда помещена за старую китайскую ширму (у бабушки-то всего: шкаф с книгами, ширма, за ней - машинка Зингер, стол, кровать, стулья   - всё дореволюционное). Сестрёнки, как старшие, выступают первыми, читают стихи... сейчас дойдёт очередь до меня... По малости роста меня ставят на табуретку... А что я читаю – вот этого не помню... А вот сестрёнка читает Маршака: "... а там, где был дороги поворот, заговорил по-русски пулемёт..." и ещё – "человек сказал Днепру: я стеной тебя запру..." Потом чай с печеньем... Дядя Игорь с папой пытаются меня разыграть (они братья-близнецы и за жизнь свою поднаторели в розыгрышах), но это вам не на экзаменах в институте – меня не проведёшь: я безошибочно разбираю, где настоящий папа! Потом – совсем уже темно – мы идём на улицу, смотреть салют, корабли на Неве... Аврору...

Ах, как кричали "Ура" на салютах! Теперь такого "Ура" не услышишь...

И теперь салюты бывают и теперь кричат, но уж как-то по-содомлянски кричат-от...

А Аврора нынче стоит – во избежание всяческих революций – прикованная к гранитному парапету...

Семьями мало кто собирается, а уж стихи-то читать...

Но о стихах – это тоже попозже. Не всё сразу.

Итак...

Второе отступление об архитектуре.

Нет, есть всё-таки какая-то глубинная связь между архитектурой и стихами...

Вот идёшь по городу – родной ли Московский («город солнца»!) или старые дворики и каналы «Коломны», Петербург Пушкина, Достоевского, Блока... и вдруг: то ли ветер какой пахнул из подворотни, то ли свет упал, то ли тень... Откуда такая дрожь по спине... такая благодать нахлынула, - как в детстве - от добрых рук воспитательницы (к маминым-то рукам привыкаешь – тут всё естественно, а вот когда добро от людей посторонних...). А то покажется, что проходил уже этой улочкой когда-то в прошлом беспамятном, может с отцом проходил... И вот так же трамвай дребезжал за поворотом, вот так же голуби вспорхнули, и девушка – та же самая! – вот так же за угол повернула и... навсегда... Всё это было, кажется, и не раз – только давно... и забылось... Но почему-то хорошо очень и радостно...

Я в юношеских стихах так примерно изъяснялся:

Какой травой-отравой приворотной

Опоена душа в плену времен?

В каких пространствах, сферах, подворотнях

Уловленная музыка времён?

А повзрослел, в таких сточках излагать стал:

...Тайну пространств невзначай разглядев

В расположенье домов и дерев...

Или вот так:

Я ищу много лет

Переулок один,

Где сквозь мрак и сквозь свет

Я к тебе проходил...

Только я по молодости думал, что тут девушка какая сокрыта... незнакомка... и писал к «тебе» с маленькой буквы. Это ошибка была.

Годы прошли, прояснилось: то не каналы, парки, дома, - а Божье присутствие являло себя, через музыку города. Благодать. «К Тебе проходил» - вот как правильно.

На исправление этой ошибки и ушла вся жизнь...

Во сне мне часто снился какой-то небывалый город – оттуда, из иных миров... и всё один и тот же... но до чего же похож был он на мой Питер шестидесятых! Но случалось, снился и реальный Питер.

Во сне много раз проходил я по Московкому проспекту и помню, наверно, каждый дом...   Но обо всём – разве расскажешь? Вот два центральных дома на Московской площади (архитектор   С. Б. Сперанский) напротив здания Ленсовета. В левом гастроном, в правом – детский мир. Я даже не знаю где и интереснее.

В гастрономе отдел "живая рыба". В мраморном бассейне, за стеклом – какая только рыба не плавает. Я любил, прислонившись носом к стеклу смотреть, как подплывают рыбины, сомы шевелят своими усами... Продавец в белом переднике и колпаке ловит их большим сачком... Жалко... Но, впрочем, это не часто – покупателей не так уж и много – скорее это бесплатный океанариум.

Однажды я таки уговорил маму купить живого сома. Мы пустили его дома в ванну, где он прожил день или два, но в конце-концов - оказался на сковородке. Было грустно. Больше я рыбы не просил – никакой: ни живой, ни мороженной - и долго вообще не ел её...

Наша пятиэтажка на Алтайской совсем не худо была построена, но дома по Московскому, это уж точно, - думалось тогда, - дома коммунистического будущего. Гранитные колоны первых этажей, где размещались гастрономы, кафе, почта... Шикарные и по нынешним временам квартиры... Я частенько там бывал в гостях у своих товарищей. Это не правда, что в "сталинках" жили только генералы и партактив. Во-первых, у нас в стране столько партийцев не нашлось бы – ведь не отдельные высотки, а целые кварталы и районы были воздвигнуты, а во-вторых, - жили там, в первую очередь семьи рабочих. Потолки три - три с половиной, паркет – и какой! – и... много чего. Домовые кухни на первом этаже, где можно было заказать готовый обед, индивидуальный мусоропровод в каждой квартире и т. д. и т. д. У одних знакомых, куда мы часто ходили в гости, был обширнейший балкон с какими-то фантастическими каменными птицами. Алконосты? Сирины? Я не знал... но интересно необычайно.

Ныне проезжая порой по сталинским районам, задумаешься   поневоле – с каким размахом и широтой это построено! И когда – в послевоенное время! Уж сколько всего страна потеряла! – ан, нашлись силы всё это воздвигнуть и – бесплатно, не забудьте! – вселить миллионы людей в квартиры... Удивляться не приходится, что не всех вселили. Опять же: не вымирала страна, как ныне, а прирастала населением – и как! – по три миллиона в год. Продлись так называемый "застой" ещё лет двадцать – квартирный вопрос, думаю, был бы решен окончательно. А что до булгаковской фразы про москвичей – так то, наверно, про москвичей... Да   и то – не про всех.   Слишком много тогда народу в Москву кинулось...

Но, главное – это сам дух архитектуры. Не к барокко, не к готике он был обращён, а к самой архаике. Вообще в сталинской архитектуре было много античного, но... не совсем. Вот, например, станция метро "Кировский завод" – вроде как греческий храм... или "Площадь восстания". Однако нет, - не греческий, - тут своё найдено. Разумеется, так называемый "Сталинский стиль" не Иосифом Виссарионовичем введён был, а вытекал вполне закономерно из предреволюционной эпохи модерна, вернее начавшего его сменять неоклассицизма. Иные здания в Питере, например, дом Маркова или Воейковой на Каменноостровском можно принять за сталинские, хотя они построены ещё в 1910 году... В Москве сталинский стиль развивался с оглядкой на неорусский московский, а знаменитые сталинские высотки – прямо ассоциируются с кремлёвскими башнями. В Питере были свои традиции... Так или иначе, отход от западных образцов и поиск своего русского пути в архитектуре, да и во всей культуре, наметился ещё в середине XIX века, просто новые общественные условия вдохнули в стиль уверенность и размах...

Для того, что бы сложился определённый стиль, необходимы экономические и общественные условия, но главное – державный дух и воля. Дух сталинского стиля заключался в поиске русского национального через формы классицизма.

Можно, наверно, говорить о сталинском стиле и в скульптуре, и в музыке, и в кино... Но... всё по порядку.

Была после хрущевская архитектура, была и брежневская... Они не к неоклассицизму обращены были, а к конструктивизму. Хороших примеров (того, что достойно называться архитектурой) не так много... Но в целом и в эту эпоху державность (как принцип искусства) главенствовала.

А что за последние годы "реформ"? Строят шустро и пёстро... Кое-что и удачно – но ещё реже... А стиля нет. Не сложился... Всё пирамидки какие-то стеклянные... "Каменщик, каменщик, в фартуке белом, что ты там строишь, кому?.."

А пока - вернёмся в гастроном на Московский проспект – тот, что по левую руку, если стоять у здания Ленсовета (по правую был "Детский мир", но это – особстатья!)

Не любил и не люблю ходить по магазинам (вообще то - дело бабье), но прощальную песню или может быть даже балладу по поводу советского производства я спою... уж вы меня простите. 
Продолжение следует

[Владимир К.]

Мы идём в магазин.

Тут у нас как к выборам, то начинают ребятишек обманывать, да так, что и старики верят: Показывают кинохронику – пустые прилавки, вот мол, советска власть! А кадры-то горбачёвского кризиса, как раз показывают, что случилось, когда советскую систему обрушили. Или вот начинают толковать, что у нас теперь завались всего. Ну, во-первых не везде–то и завались – в глубинке как было шаром кати... А потом... лопнула бы вся наша нонешняя "рыночная демократия" в три дня, окажись страна в тех экономических условиях, какие были тогда – навязанная нам гонка вооружений, экономическая и технологическая изоляция, кормёжка развивающегося, освобождающегося и сражающего "третьего мира" и Бог его знает что ещё, а так же, заметьте, - самая низкая за всю историю, цена на нефть. Отнюдь не нефтью, а собственным продуктом, произведённым порой в самых невыгодных условиях, держалась страна.

Вот две цифири приведу из времён Великой Отечественной. Армии на фронтах у нас с фашистами примерно одинаковые были, а вот в тылу: на Гитлера работала вся Европа – у станков стояло 300 миллионов отнюдь не замерзающих и не голодных рабочих, а у нас в тылу всего 50 миллионов женщин и подростков... Ан, танков и самолётов мы сделали в итоге больше! Да и каких танков, каких самолётов! Кто-то может, поверил сгоряча, что и Берлин взяли американцы. Скажу по секрету: таки нет! Всё-таки социалистический способ производства себя показал. Вот именно он и работал в послевоенную эпоху. И не плохо работал...

Или вот ещё одна цифирь – недавно Минздрав опубликовал: потребление мяса, например, по сравнению с «застоем» сократилось на 20%. Ну, не по карману теперь широким массам питаться мясом. Потому и полки ломятся в супермаркетах...

Ну, ладно...

Как-то я не заметно отвык от многого: так уж жил всегда – что в тарелке ел, не смотрел... но потом хватишься, а где то-то   и то-то, ан уж давно того нет!

  А где топлёное молоко? Топлёное молоко в стеклянных бутылках с металлическими крышечками? С густой и вкусной пенкой! Да и обычное молоко – в бутылках, треугольных пакетиках, и в разлив... В бочках на углах... – не важно как, но где натуральное (не порошковое, прости Господи!) молоко? Ах, эти бочки на углах... и с пивом ещё (ну это я не любитель – хотя хвалили все), и с квасом? О-о, какой квас! Того квасу тоже уж нет... За три копейки кружка, за шесть - большая. И вкусно и сытно... Я в институтскую пору так обедал: добежишь до угла – беляш (мясо-то – настоящая говядина!) за десять копеек и большую кружку кваса. И сыт целый день.

А что теперь? Тут недавно видел рекламу на Невском: "Пепси против империи зла" (читай: против России!) Пей, мол, народ, оскотинивайся дальше! Химота. И не только химота: почему мы должны пить чужие национальные напитки? Это уже идеология. А то ещё "Русский квас" продают. Чего там русского? Да и квас ли это? Вряд ли...

В прошлом году был на трапезе в Псково-Печерском монастыре. Вот где советской властью дохнуло. Можно, оказывается настоящий квас делать! Но не нужно, понимаете...

Но всё-таки я хочу топлёного молока... или ряженки старой, или уж кефира советского, наконец!   А где, кстати, топлёное масло? А сливочное вразвес – крестьянское, солёное, шоколадное... А что "валио"?.. - это, - извините, - маргарин.

Или вот ещё такое заведение было: молочные кухни – мамам выдавали специальный кефир в бутылочках, - подкармливать малышей. И не что бы уж молока у них не было – было в ту пору почему-то у всех, но кефир дополнительно – полезно. Где эти кухни, где кефир малышовский? А и своего-то молока теперь у мамаш нет, а всё кормят каким-то порошком американьским. Хорошо ли это?

А где настоящий "Российский" сыр? Нет, старым я стал, что ли... капризным, - думайте что хотите, а я хочу советского топлёного молока, или хоть простокваши, а не йогурта какого-то! Я и слова-то такого не хочу "йогурт". Зачем оно нам? Оно что, украсило великий и могучий наш русский язык? Вы думаете, он вечно велик и могуч? А кому это надо что бы язык наш... Ведь все эти "йогурты", "пиццы", "хот-доги", нахлынувшие мутной волной на Россию не только по желудкам нашим ударили (а ведь ударили!) но и по национальному сознанию, разбавляя и разбавляя великий язык наш до состояния тюремной баланды. А ведь это ещё удар и по крестьянину: режь, мол, гад, Бурёнку, забудем, как сметану на хлеб намазывать... Но язык это, пожалуй, пострашнее: от всей национальной идеи у нас ведь только что и осталось... – язык. Больше ничто не объединяет.

В шестидесятые научились делать неоновую рекламу и мастера принялись выгибать стеклянные трубки, самым разным шрифтом и подчерком украшая фасады домов. О, как любил я эти ночные огни города! Теперь огней даже, пожалуй, и поболе... да... другие... Теперь предпочитают на американский манер натянуть полотно и подсветить его прожекторами.

Может, неон у нас кончился?

Но опять, братцы, – и не в этом дело... а... в самих словечках. Куда же они исчезли, вместе с самими заведениями? Все эти: пирожковые, пельменные, блинные, закусочные, чайные, рюмочные (да, и рюмочные тоже!), чебуречные, сосисочные... Простые и добрые надписи: кофе, пышки, пирожки или просто - кондитерская... О, сколько всего, где было можно и дёшево и не сердито...

А где моя любимая диетическая столовая? – вот в чём вопрос. А вы говорите: Шекспир, Шекспир... – Диетическая столовая, где такие приветливые и добродушные тётеньки стояли на раздаче, что не столько пообедать (а обед-то комплексный всего за пятьдесят копеек такой, что пальчики оближешь!) – сколько пообщаться так и тянуло.

А как кормили в столовке на Кировском заводе!.. – ой, ой – ну, про это – потом, - отдельно!

А какие названия придумывали для этих вкусных заведений: кафе "Алёнушка", например, или в ногу со временем – "Орбита". Вот сейчас еду, смотрю... переделали кафетерий в пивной бар "Толстый фраер". Вот те нате – "...шнырит урка в ширме у майданщика...". Славно-славно... а главное, - педагогично.

Теперь в кафе я даже не захожу... Во-первых, теперь везде курят... и ты вынужден вдыхать не запах кофе, а чужой мерзкий дым. Ещё мерзее музыка... как из проезжающих лимузинов: "бум-бум-бум" – нечто блудодейственное. Нет, ребятки, "пусть впереди большие перемены", но я это никогда не полюблю..." А ещё мать-перемать! Люди ругаются вслух и... не стесняются уже. Недавно (нет, не в кафе – не хожу, - а в метро) случилось поставить молодых людей на место... Они искренне обиделись – так и не поняли за что... Куда уж там – по телеку так разговаривают, по радио. Просто обиделись до слёз.

А когда-то я любил забегать в кафе. Кофе со сгущенным молоком за пять копеек, три пышки, опять же – по пятачку... или пирог с яблоками за десять... Мне хорошо писалось в кафе... Вот дождь на Садовой...

Дождь по асфальту рекою струится,

Дождь на Фонтанке и дождь на Неве.

Вижу родные и близкие лица,

Голубоглазые в большинстве...

Ты после лекций был в Русском, а до репетиции в театре - ещё час... ты ныряешь от дождя в полуподвальчик на углу Невского и Садовой... Пирожок с яблоком, кофе, записная книжка... На верху в окошке – пробегающие по лужам голубоглазые в большинстве граждане... Что ещё нужно для поэта... да что там – просто для обыкновенного питерца...

Ох, ладно... Зайдём, ну хоть ещё разочек (нет, не любил и не люблю ходить по магазинам! Но не в магазинах же дело...) в гастроном на Московском...

Ах, какой вкусный умели печь хлеб! Ржаной каравай за четырнадцать копеек, нарезной батон за тринадцать или городской – за одиннадцать... Поскольку цены в Стране Советов не менялись, они становились вторым, а то и первым названием предмета: "Мне колбаски за два двадцать..." (не "докторской", а "за два двадцать"), "Мне, пожалуйста, яйца за девяносто!", "Мне мороженое за десять!.. а мне – за двадцать восемь!" О, сахарная трубочка в шоколаде с орехами за двадцать восемь копеек! Да, того мороженного тоже уже нет! А и откуда ему взяться, если нет того молока! А где натуральные соки? Это ж первым делом было: забегаешь в магазин, а там на прилавке треугольные такие стеклянные колбы – на манер гигантских сосулек. В каждой свой сок: - Вам грушевого? Яблочного? – Нет, спасибо, - томатного. – Поворачивается краник и вот в руках свежий натуральный сок в гранёном стакане. Тут же и соль на подставочке... берёшь на кончик чайной ложки, размешиваешь... Какой же томатный сок без соли? А девушки, девушки... в белых колпаках... Где же ваши натуральные соки ныне, да и сами вы где?.. (Ну, где соки – понятно, - там же, где и советская Молдавия... А вот где девушки?..) Выпил соку, подходишь к кондитерскому отделу. Малыши берут шоколадный лом. Нынешний читатель быть может и не поймёт. "Лом" – это колотый такой шоколад прямо с фабрики в развес – бери, сколько хочешь. Тут же лучшие в мире конфеты фабрики им. Крупской. Впрочем, фабрика жива и поныне, пусть не совсем такие, а конфеты всё же делает...   Но вообще-то мало что осталось от отечественной лёгкой и пищевой промышленности... Ау – ку-ку! А что такое пищевая промышленность? – это надводная часть большого айсберга под названием "сельское хозяйство". Это последняя надежда вымирающего как мамонт русского мужика...

- Эй, товарищ министр здравоохранения, положите ручку на сердце (где оно у вас?), вспомните клятву Гиппократа или чего вы там давали... и скажите, почему на всех этих нынешних коробках с надписью «сок» вы не указываете: «Минздрав предупреждает...»? Или не предупреждает уже? Да что там Гиппократ... и не таких объегоривали!..

Но, мы о ценах хотели... Цены наносились на сами товары: на продукты, на книги, штамповались на одежде, отковывались на металлических предметах, железных игрушечных танках, отливались на гантелях. Я и посейчас пользуюсь такими: вот клеймо Кировского завода, вот надпись: "1 р. 50 к.". В этом была какая-то незыблемость государственных устоев, уверенность в будущем... не в завтрашнем дне только, а в Будущем. Западный мир потрясали кризисы и инфляции, а Страна Советов стояла неколебимым материком. Доллар неизменно стоил пятьдесят четыре копейки, колбаса – два двадцать, а три шестьдесят две – сами знаете чего.   На самом деле покупательная способность рубля была значительно выше. На рубль у нас можно было позавтракать, пообедать и поужинать, а на доллар в Нью-Йорке ни тогда, ни сейчас пообедать было нельзя. Рубль был вполне конвертируемой валютой (в пределах соцлагеря – страны СЭВ и союзники – вот когда ещё Евросоюз построен был!), а что касается иного мира – то ведь Страна Советов вполне могла обходиться без него... Несмотря на "холодную войну" – мировую войну, ведущуюся против нашей экономики.   Это там жаждали нашей нефти и газа, угля и древесины... и усердно работали над разными планами Даллесов, Бжезинских и прочих... Но тогда планы эти были нам совершенно не страшны, потому что, как говаривал Пушкин:

...Как государство богатеет,

И чем живёт, и почему

Не нужно золота ему,

Когда простой продукт имеет...

Ну, о простых продуктах – это можно без конца.

Ну, вот ещё один, напоследок – самый простой – проще не бывает. Вода.

Ода воде.

Сколько раз вбегая, запыхавшись со двора, мы просто поворачивали ручку крана на кухне и подставляли стакан... Чистая, студёная, ладожская вода. Помню, к папе частенько заходили его студенты (а многие из них были иностранцы) – и всякий, кто пробовал водицы из-под крана – хвалил неизменно. Один из них – кажется из Ирака, -   пил кружку за кружкой: "О-о, такой вода у нас в Ирак нет!" – Да, где уж там... нет, конечно...

Ну что же, шестидесятые остались за горизонтом, теперь никакой воды из-под крана – ни сырой, ни кипяченой мы не пьём. Не рекомендуется... А уж сома-то в ванну пускать...

Но это уже разговор про тяжелую промышленность.

А мы ведь, кажется, собирались про архитектуру...

Но не терпится, знаете, заглянуть в "Детский мир". Ведь собственно туда я и шел в своём октябрятском возрасте, да только завернул на миг в "Гастроном", посмотреть, как сомы шевелят усами... 
Продолжение следует

[Владимир К.]

Мы идём в "Детский мир".

Игрушек у меня было раз в десять меньше, чем в нынешнее время у моих детей, но зато какие это были игрушки! Вообще обилие игрушек – это уж знали древние греки – не ко благу.

Но как любил я своего плюшевого мишку!   А позже – оловянных солдатиков! Нет, несомненно, тут нужна ещё одна ода - ода оловянным солдатикам!

Оловянные солдатики... Замечательные пехотинцы золотистого цвета по десять бойцов в коробочке – не вы ли самые те и есть, кто брал Рейхстаг? Матросы-авроровцы по четырнадцать бойцов в наборе:

Что тебе сниться, крейсер Аврора

В час, когда утро встаёт над Невой!..

Ах... эту песню попозже сочинили, ну да это не важно, не важно! А вот ещё набор автоматчиков – эти, как и матросы серебристого цвета: трое стреляют с колен, трое с рук, ещё командир и санитарка... санитарка похожа на одну девочку из нашего класса...

А ещё набор такой был – "Ледовое побоище" – что ни богатырь, то чудо.

Помнится, было мне лет семь – повезли нас по путёвке в Москву. Сначала в Троице-Сергиеву лавру, потом в саму Москву, - в Кремль... программа интереснейшая, но после Кремля я не выдержал, сбежал. Ох, и попало же потом, но... мне нужны были московские оловянные за один рубль коробка – а не посещение ВДНХ! Я знал, что есть где-то ГУМ и пошел его искать, спрашивая у прохожих... один в большом незнакомом городе... Страшно было? – спрашиваете! - конечно, страшно... Но нашел, купил, и самое удивительное – вернулся в гостиницу не зная, ни адреса, ни названия её.

Вот уж сколько лет прошло, а оловянное воинство, хоть и с потерями, до сих пор состоит на действительной воинской службе у моих младших... и – Бог даст – дослужится и до внуков!

Вообще металлические игрушки: солдатики, замечательные "тридцать четвёрки", заводные грузовики, конструкторы... были прекрасны тем, что могли пережить поколение (и не одно) и стать наследственным даром.

А главное - это были наши игрушки, которыми мы гордились... "С чего начинается Родина? - С картинки в твоём букваре..." и с "Детского мира" тоже.

А что теперь...

Зайдёшь в игрушечный... - Что мы, провинцией Китая сделались? Где все наши замечательные фабрики игрушек? Вы полагаете – Бог с ними - не тяжелая промышленность, не стратегический продукт? Ещё какой стратегический! Это пострашнее всякого Даллеса удар. Ну, то, что всё пластмассовое и ломается через день после покупки – это-то понятно – бизнес. Это чтоб через день опять прибежали... И игрушка уже не праздник ребёнку, а обыденность – как пища, которую надо покупать каждый день. Но то – пол горя... А почему "абрамсы", а не "тридцать четвёрки" – нас что, оккупировали уже? Может быть замысел такой: детям "абрамсы" нужны, что бы научится правильно подбивать вражескую технику? Это вряд ли.

Вот "человек-паук", вот "монстр", вот ещё какое-то чудище... не дай Бог присниться... а не пригласить ли сюда психиатра? А не устроить ли Нюренбергский процесс над теми, кто это всё организовал и придумал. Или вот в девчоночий отдел зайдём... Советская кукла – это же доченька была, - в дочки-матери играть. Ведь правильная кукла - это целомудрие, это – семья, это – рождаемость... А тут... что за куклы? Мы вообще в детском ли отделе или это секс-шоп уже? Тут уж не психиатр нужен, а...

Ну ладно, хорошо... Всё лучшее – детям. Но, говорят, теперь "рынок" и игрушка должна соответствовать... Ах, гори оно синем пламенем – наркоторговля ведь тоже – "рынок"... Но всё-таки как бы запрещают. Пока. А то ещё такая "игрушка" завелась: компьютер... Вчера соседского мальчика увезли в больницу – кровоизлияние в глазу: доигрался в компьютер... Я не знаю, вернут ли ему зрение – наверно, вернут. Хирурги у нас хорошие, но... кто вернёт душу? 

Но не хочу, не хочу сейчас о скверном!

Бог с ним. Оставим-ка до время "Детский мир" на Московском проспекте и пройдёмся по Ленсовета... Самый мой хоженый-перехоженный маршрут: от Алтайской по Ленсовета к Типанова. Тут на углу попьём кофе с пышками или выпьем соку. Если жарко, то за углом недалече – "Кафе–мороженное": - "Мне, пожалуйста, три шарика с сиропом и шоколадной крошкой!" Может зайти в игрушечный? Мы малышами часто забегали – машинки покатать. Когда ещё и купят! Да собственно и не нужно мне столько машинок навсегда... А вот зайти, покатать по прилавку – это продавщицы разрешали. Их много на прилавке теснилось – красивых, лакированных "Волг", "Побед", "Чаек"... Взрослые гордились настоящими "Волгами" и "Чайками" – и было чем гордиться: в ту пору наши машины получали многочисленные призы на международных автосалонах. А мы гордились нашим автопромом в его игрушечном варианте.

Но нет... брать машинку сегодня всё-таки не будем: лучше перейдём Типанова и двинемся дальше....

На другой стороне "Спортивные товары". О! чего тут только нету... Сколько тут всего в разные годы куплено было: рыболовные крючки и боксёрские перчатки, лыжи и ласты... камеры для мячей – во дворе играли в "минус пять"... Ну, ладно, договорились по Ленсовета пройтись, - так пройдёмся и на Типанова заворачивать не будем. Первый угловой дом за Типанова – "Парикмахерская"... запах простого советского одеколона... Теплые руки парикмахерши, стригущей тебя под полубокс... Руки добрые, как у Лидии Андреевны... А запах – многое в детстве по запахам помнится. Каждая травинка и цветочек в поле пахнут по-своему – это летом у бабушки. Но про лето – я уже книгу написал... 

А в городе – свои запахи. Запах парикмахерской мне памятен из-за добрых рук мастериц наших немудрёных стрижек. Если же пахнет сургучом – значит, мы с мамой на почту зашли. Что-то загадочное в этом запахе сургуча. Сейчас   мама получит посылку от родственников с Украины (Украина это, знаете, - южная часть России... Ну, та, что по дороге к морю...), - а там всё вкусное такое... Самый замечательный запах – это запах булочной. Мама положит свежий каравай в авоську, а я отломлю потихоньку запёкшиеся корочки и буду жевать. И что может быть вкуснее! Особенно если хлеб тёплый, да на морозе!

Ещё помню запах детской поликлиники. Не смотря на все мытарства и мучения: то кишку велят глотать резиновую – "зонд" называется... то электричеством греют... (в шестидесятые много всякого электричества в медицине явилось: надо – не надо всё электричеством лечили)... не смотря на все муки – удивительно приятный, спасительный запах поликлиники... И не то любо, что бесплатно было, - это уж само собой, - а то любо, что врачи добрые... (Что ж о нынешней нашей медицине сказать? То и скажу, что две думки только и осталось: после сорока думаешь – как заработать на зубы, а после пятидесяти – как бы на похороны – ибо по статистике пора уже...)

Ну, ладно-хорошо...

Вот ещё особый запах – "прачечная". Да тут особо надо поразмыслить. Не спеша... Главное, - как потом объясняли нам в институте (и это было истинной правдой!) - достояние социализма – это свободное время, для всестороннего развития личности. И пропаганда освобождения от быта была реализована со всей философской глубиной. Зачем возится дома со стиральной машиной, когда можно в общественную прачечную. У нас во дворе была такая, другая – как раз на Типанова. Хозяйки приносили бельё и тут же стирали. Машины стояли в ряд – выбирай свободную и стирай. Такие же стеклянные дверцы, такие же барабаны как и у современных машин, но раза в три больше, и... – поверите ли? - отечественного производства. Стирали они хорошо и быстро – несколько минут, а не два часа, как нынешняя немчура навыдумывала. Просто космическая техника была: я не успевал и соскучиться, пока мама стирала своё бельё. Но можно было и вовсе не заходить, а сдать бельё в сетке. В сетку клали и стирали в одной большой общей машине. Мама посылала меня получить нашу сетку на следующий день. Постирать кило белья стоило двадцать копеек.

Или вот ещё лозунг был: кончайте, мол, стряпать – ходите семьёй в столовые, а ещё лучше в домовую кухню. По воскресеньям мама так и делала – мы шли всей семьёй в домовую кухню. О, какое объедение каша пшеничка (не пшенка, а – пшеничка!)! А впрочем, когда всей семьёй – то всё объедение. Вот мама берёт гречу – рассыпчатую, хрустящую. Сверху брошен кубик сливочного масла. Масло тает в каше, а я – нос чуть выше стола и ноги не достают до пола, - наблюдаю, как оседает сливочный кубик, как перевивается, поднимаясь, пронизанный солнцем пар над   тарелкой гречи. Ну, мы, конечно, все из "общества чистых тарелок" были. Помните такой рассказ про Ленина?

А то вот ещё что – не только от лишних работ, но и от лишних вещей призвано было освобождаться (вот бы сейчас нашим-то новым... приосвободиться маленько!) И действительно: пооткрывали пункты проката. Зачем покупать пылесос? – взял на месяц за копейки – пользуйся. На прокат брали всё: швейные машинки, резиновые лодки для турпоходов, лыжи, коньки, велосипеды, даже весы – для наблюдения за собственным весом. Ну, в общем, всё как в библиотеке. А библиотеки... - это просто свято! Кто же в них не ходил в те времена. Знаете, сколько библиотек было в Советском Союзе? – Полмиллиона! Ничего не читать – это уж было совсем стыдно. плько от лишних работ, но и от лишних вещей призвано было освобождаться (вот бы сейчас нашим-то новым.однимаясь.производства. 

Самая читающая страна...

Запах книжного магазина... С годами он стал мне дорог, дороже даже хлебного запаха: разгибаешь новенькую хрустящую книгу... Нет слов! Бабушка дарила мне книгу за книгой из золотой серии приключенческой литературы... Конечно же: от корки до корки – и не один раз читалось. "От корки до корки" – тоже, видите, - хлеб насущный!

Боясь за мои глаза, мать запрещала читать по ночам – как понять ей и как объяснить – что дня-то не хватает. Я включу лампу, она – выключит, я опять включу, - думаю, спит уже! Ан нет, не спит – караулит, – пойдёт и вывернет пробки. Я придумал читать с фонариком под одеялом...

Помню, как к одному из дней рождений папа принёс большой холщёвый мешок и аккуратно вывалил на диван десять громадных фолиантов "Детской энциклопедии"! Вот это восторг! Многого я там и вовсе не понимал, но читал и перечитывал всё – до чего интересно было написано... Может там, не совсем та Россия была обрисована, каковая в действительности... Да, что за дело – "Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой..."

Но, пожалуй, самые настоящие энциклопедические знания дали мне журналы. Какие журналы (и представьте, миллионными тиражами!) издавались в шестидесятые-семидесятые! "Знание-сила", "Наука и жизнь", "Техника – молодёжи"... Нет, "Новым миром" я мало интересовался. Как   можно променять?.. ну, там про Ивана Денисовича... - тьфу! Про это мы и так прекрасно знали... - Вон, дядя Лёша с Беломорканала вернулся! – а тут такие интереснейшие статьи в "Вокруг света"! Что до поэзии и прозы, то шестидесятникам я предпочитал классику... Но техника, космос, история, этнография, лингвистика, химия, физика... – чего только в журналах не было – это всё штудировалось и переплеталось в подшивки...

Ничего я ныне не выписываю из того... Кое-что есть из новых журналов, но те... Вот даже если детское сопоставить   и то – о-ё-ё-ёй – нынешнее-то и рядом не стоит. Выписал детям "Весёлые картинки" и "Мурзилку" (жив, оказывается, и Мурзилка-курилка!) сравнил с подшивками шестидесятых!!! Да и что сравнивать – дети-то новых журналов не читают, - старые истрепали до дыр...

И чего это собственно, я на книги да на журналы перескочил? И не собирался, кажется... А-а-а   - по запаху пришел. Верхним чутьём. Вот как!

А что библиотеки? Знаете сколько их осталось? – Из пятисот тысяч сто тыщ только.

Ладно...

Да, а Типанова-то мы давно миновали, пересекли Авиационную... и вот по левую сторону – спортивный комплекс. Никаких денег за тренировки с нас не брали, естественно. Требовался только дневник: двоечников или там за плохое поведение могли отстранить от тренировок... А тренировались мы на совесть, особенно в старших классах – каждый день. Защитниками Родины мечтали стать. Не удивительно, что Страна Советов била все мыслимые и немыслимые рекорды и была первой на олимпиадах и чемпионатах...

Профессионалам

По разным каналам

Кто много, кто мало –

На банковский счёт!

А наши ребята

За ту же зарплату

Уже пятикратно

Уходят вперёд!

Сейчас болеют шумно, можно сказать скандально – до хулиганства... да не так. О, как болела страна у своих телеэкранов, когда наступало время хоккея СССР – Канада. Или вот ещё зрелище было победоносное: матч советской сборной по боксу против сборной американской!.. И побеждали. А почему? - А потому, что дух был. Русский дух – сознание и вера в Отечество... Ну, и потому ещё, что в каждом квартале – бесплатный спорт комплекс, зимой в каждом дворе – каток заливался, а уж на лыжах-то кто только не бегал... Но о лыжах я ещё расскажу. 

Далее по Ленсовета - Чесменский храм (Рождества Иоанна Предтечи - 1777 г .) в честь Чесменской победы. Вот, собственно русская готика. Не знаю, насколько русским может быть барокко, но готика да, и модерн – это да. По науке это называется псевдоготика, но я назвал бы её не псевдо, а - русской, ибо всё тут от узорочья русского стиля XVII века. Этот храм так поражал современников, что был дважды скопирован в провинции. Случай редкий... Церковь и кладбище за ней (здесь погребали героев 1812-го, 1878-го и 1941-1945–го годов) были одними из любимых наших мест... Окна узкие, высоченные... на окнах решетки, но у самого верха худенькому мальчугану пролезть можно... а значит и нужно. Лазили с другом моим Федей. Внутри тёмно (окна заколочены) груды кирпичей, кой-где на осыпавшейся штукатурке   фрагменты фресок. Мы люди октябрятские да пионерские, но что же нас так влекло залезать в храмы? Не было, пожалуй, в городе разбитого, заколоченного храма, в который мы не лазали или не пытались бы пролезть. Мистика какая-то ощущалась. Было совершенно необходимо раз хотя бы в месяц пробраться в храм. Как бы вроде храбрость испытать свою, что ли... но это первый раз, а потом?

Позже храм починили, и был там поначалу военно-морской музей. А ещё позже и храм. Всё как полагается.

Небольшое отступление про церковь...

Действующих храмов в городе было не много – однако, достаточно – всех желающих они вмещали. Папа любил захаживать в храм, при том, оставаясь не верующим человеком, но... любопытствующим. Ему было интересно поговорить с батюшкой... Помню наше посещение крестного пасхального хода в Спасо-Преображенском соборе. Я был мал, может лет шести... Ночь, весь собор в золоте и во свечах... Служба, пение... всё удивительно для ребёнка. А кроме того знаменитая ограда вокруг – её преображенцы составили из трофейных орудийных стволов. Собор известен в истории тем, что здесь начинался Елизаветинский переворот. Из собора вместе с гвардейцами двинулась Елизавета Петровна к Зимнему – арестовывать Анну Леопольдовну... Ну, это я узнал много позже, а в ту ночь запомнилась беседа отца (прямо после службы, на клиросе) со священником. Тот рассказывал о каком-то действительном или может быть легендарном случае: Во время блокады некий иерей обходил наши передовые с иконой в руках... шел по нейтральной полосе – прямо по минному полю – и не взрывался! Не помню папиной реакции, но я – верил. А как не верить... Собственная моя мама рассказывала о блокаде такое! Иначе как трижды чудесным спасением – её блокадную эпопею и не назовёшь...

Но о блокаде... не здесь, не здесь...

Ведь мы, кажется, шли по Ленсовета мимо храма Рождества Иоанна Предтечи...

Напротив, через улицу старый екатерининский Чесменский дворец. Он когда-то был загородным – двадцать вёрст от заставы – первый ночлег императрицы или первый обед по пути в Царское село. На этом месте Бывшего Московского тракта Екатерина по преданию встретила весть о славной победе русского флота.   Дворец, как и церковь, построены Ю. М. Фельтеном в 1774 – 77 гг. Вокруг дворца, сделанного в стиле английского Лонгфорда, имелся ров и вал с подъёмными мостами, как у Кронверка или замка Бип. А местность эта в древности называлась "Кикерекексинен", что значит лягушачье болото. Видимо, оно отчасти и сохранилось на пустыре между Гагарина и Космонавтов. Чесменский дворец звался по этой причине ещё и Кикерекексинским. На каждом фарфоровом приборе – а стол был на шестьсот человек - была изображена лягушка...) Здание не разрушено, даже внутреннее убранство сохранилось (кроме второй церкви, Рождества Христова, что была размещена в центральной части). Николай I устроил во дворце богадельню для инвалидов 1812 года, а в 1919 здесь организовали первый в стране исправительно-трудовой лагерь. Портреты русских князей и царей, что висели в зале, отправили в Оружейную палату в Москву. А после - обитал во дворце институт авиационной промышленности. Промышленность наша авиационная взлетела высоко... и упала... а дворец стоит нерушимо. Вот от парка, правда, почти ничего не осталось: лишь несколько постаментов стоявших некогда античных фигур, да руины фонтана... Здесь на углу Ленсовета и Гастелло было одно из любимых наших мест, куда мы частенько ходили. А куда мы шли?

А шли мы в баню или... в кино – примерно с одинаковой частотой...
Продолжение следует

[Владимир К.]

Мы идём в баню...

Баня... как бы вам рассказать. Сейчас и не поймут, пожалуй... Уж и бань-то в городе, в кои мы хаживали – всё меньше и меньше. Жалко особенно, баню на Марата! (Не зря, видать, его самого в ванной убили!). Когда-то так и говорили вместо: "Пойдём в баню" – "Пойдём на Марата..." или – "на Гастелло" или "на Фонарный". Но вот, "Марата" снесли... Построят вместо бани банк какой-нибудь... отмывать наши денежки...

Да, баня на Гастелло... Начну, для ясности, с 1612 года.   Мошенник Отрепьев после венчания на царство, как известно, под благословение Патриарха не подошел. Народ московский охнул, но стерпел... Ну, в среду, пятницу не постились оне с Маринкой! – Крякнули, русские люди, но опять стерпели... Но когда выяснилось, что   по субботам   "царь" в баню не ходит – вот тогда и понеслось! В баню-то, конечно, народ всегда ходил не только помыться. А в наше время ванны были везде, с горячей водой или с водогреями – просто благодать... (Я в детстве, признаюсь, считал, что наш водогрей на кухне, это и есть настоящий "Мойдодыр" – тот самый!). Да, ванны с тёплой водой в нашем районе были у всех, но отстоять час-другой в очереди, переговорить, услышать всю правду-матку, принять "крещение" в парилке и душевой, отсидеть своё, обернувшись по-древнегречески простынкой, после в раздевалке (кто с чаем, кто с пивом) – это всё святое дело. А потом мы спускались вниз, пили с папой дополнительно газировку из автоматов. Три копейки с сиропом, копейка – без. Господи, Боже Мой!

Современная молодёжь, полагаю, газированных автоматов не видела... Ну, фильм посмотрите "Операция Ы" – где ещё увидишь... А они стояли в фойе, стояли и на улице – никто, поверьте, стаканов не воровал. И подъезды, представьте, не запирались, и – уж молодёжь не поверит наверно! – коляски мамы в открытых подъездах оставляли на ночь, что бы не таскать наверх. Не воровали.   

Ах, что вы, - забегаю вперёд. Давайте по порядку...

Вот мы приходим в баню. Гардеробщик дядя Леша встречает нас с папой, здоровается. Знаменит он тем, что служил в Первой конной у самого Семен Михалыча Будённого. (Кстати и Будённый жив был тогда, и каждый раз седьмого ноября, двадцать третьего февраля... поздравлял нас по телевиденью!) Дядя Лёша протягивает руку отцу, здоровается со мной: о, какая у него хоть и старая, высохшая, но широкая и сильная рука! "Шашкой работали ежедневно" – объясняет он мне. Живая история. Я ходил в баню с папой, вырос – с друзьями, потом... потом перестал как-то...

Ну, что баня! О бане я могу бесконечно... Это, можно сказать, наша национальная идея, форма самосознания... Вот, например, пальмы в кадках... Ну ладно, чего уж...

Я другое хочу спросить: что же делается с нами? Отчего же мы ныне в бани ходить перестали? И кто мы теперь на этих банных развалинах – Лжедмитрии неумытые?!

Нет, бани-то мы, наверно, по прежнему любим – но свои, личные, где-нибудь на даче... А вот так вместе, артельно - ни в баню, ни в кино... уже не желаем...

Напротив бани – кинотеатр "Зенит". Вот пример постсталинской, крупнопанельной архитектуры шестидесятых... И всё же построено хорошо...

Мы идём в кино...

Люди эпохи компьютеров и видиков могут ли понять тот соборный дух, что охватывал человека, погруженного в полумрак кинотеатра... О, воистину, кино в России больше чем кино! А какое это было кино! Вот сколько лет прошло, а достаточно сказать, например, - "товарищ Сухов"   - и от Карпат до Камчатки – тебя поймут и примут с распростёртыми объятиями. Сколько тут было всего: фильмы Гайдая и Шукшина, Данелии и Тарковского... Вот "На войне, как на войне" – не знаю, кто режиссер, не помню... Но ведь без конца смотреть можно. Без конца... Да и старые фильмы тридцатых-сороковых не уходили ни куда. Их смотрели вовсю! "Веселее ребята", "Свинарка и пастух", "Цирк", "Волга-волга" и тут же "Мертвый сезон", "Никто не хотел умирать"... "Суворов" и тут же "Брильянтовая рука"... "Вертикаль" с Высоцким и с ним же позже – "Арап..." Как я не был мал, а запомнил первые просмотры "Айболита-66" и первый раз в журнале перед фильмом гениальный мультик "Вини-Пух и все-все-все". Как сейчас помню, потрясшего меня "Царя Салтана" Птушко: богатыри – великаны настоящие! Я почти уже перестал верить в волшебников и великанов, а тут – бац тебе, – всё-таки настоящие! И много... много еще чего впервые! Впервые в этом самом "Зените" увидели мы мальчишками и иностранное кино. Глупую, но смешную ерунду про Фантомаса. "Спартак", "Триста спартанцев"... Ну, прям, панфиловцы... почти... Конечно, западное кино слабовато и с нашим советским по глубине тягаться никак не может. Но в детстве всё удивительно, всё притягивает...

Часто наши прогулки с друзьями начинались у киноафиши, что всегда висела на углу Алтайской и Ленсовета... Современная молодёжь, пожалуй, и не видала киноафиш, разве театральные кое-где попадаются. Но не зря в своё время Ильич пророчески назвал кино "самым важным для нас видом искусства" – на каждом углу в городе висела сводная афиша всех кинотеатров... Было, что выбрать...

Я вообще считаю (несмотря на всю любовь к кино шестидесятых-семидесятых) что расцвет нашей кинематографии это 1938 – 1956 годы. А шестидесятые - это вторая волна. Во-первых, к 1938 году научились здорово снимать. Во-вторых – в правительстве наметился патриотический и религиозный поворот. Сталин сам курировал кино (как и всё искусство в целом) и не безталанно курировал. Фильмы снятые тогда остались и сейчас непревзойдёнными шедеврами: "Суворов" (Черкасов!), "Александр Невский" (другой уже Черкасов!), "Котовский" (Мордвинов!), "Чапаев" (О, Бабочкин!) "Кутузов", "Нахимов" (В двух последних, как и в "Сталинграде" – Алексей Дикий – матёрый человечище!). Сталин, кстати, подарил Черчиллю в Тегеране плёнку с "Кутузовым". Тот пишет неделю спустя: "Кутузов" – это лучший фильм из всех, какие я когда либо видел..." Когда-то я спросил отца: "А какой твой любимый фильм был до войны?" – "Богдан Хмельницкий"...

Удалось посмотреть со временем мне и "Богдана". Да, это фильм всех времён и народов! Какие съемки, какие актёрищи! Мордвинов, Андреев, Жаров... Сейчас так никто не сработает. Образы Александра Невского, Суворова, Богдана – это уже навсегда... не переплюнешь.   Ну да, камерой водить сейчас научились, монтаж – то, сё... Но люди! Людей таких уже нет и не будет. А главное чему учили, о чём они говорили? – о Родине, о Боге,   о Любви... Позже, - в   кино шестидесятых – редко кто и лоб перекрестит, а что б о Боге чего сказать – того уж не стало... Сталкеры начались всякие... Шизь пошла помаленьку... Хотя, когда-то казалось, что вот оно – самое гениальное и есть.

С каждым годом старых кинотеатров всё меньше и меньше – кино, вслед за банями, просто как жанр, как класс идёт под снос...

Не так давно проезжал по делам Московским проспектом... Не глазом даже, ухом, если не затылком уловил: пустота какая-то неправильная явилась! Успел сбросить скорость, глянуть... Нет "Зенита". Снесли. За что? Обидно... Красавец кинотеатр был, сколько доброго всего и прекрасного подарил он нам когда-то. Не пощадили.

Ну, ладно-хорошо.

Да, шестидесятые... Это время, когда пришел в квартиры телевизор.

Телевизор.

Первый телевизор, который у нас появился, назывался КВН. (Это потом передачу придумали с таким же названием). Перед маленьким экраном, для увеличения изображения, стояла большая стеклянная линза, заполненная водой. Моей мечтой было запустить в эту линзу рыбок, но отверстие для воды было мало и рыбки не пролезали... Как-то, в наше уже время, делал я ремонт и, отдирая старые обои, заметил газету "Вечерний Ленинград" – "Вечёрку"... невольно взгляд зацепился за программу телевидения на завтра. Боже ж мой! Лебединая песня! Да, не шибко много – три программы всего. Да, до одиннадцати вечера только (и слава-то Богу на самом деле!) Но... хоть в монастыре транслируй - ни пошлости, ни рекламы... А почему нынешний телевизор раздражает – раздражает до остервенения! А потому, что достал уже своей рекламой... Потому, что приходится запрещать смотреть детям и на детский вопрос: "Раз показывают, значит можно..." – не знаешь, что и ответить. Не зря просмотр ТВ ныне на исповеди в церкви стоит в одном ряду с прочими смертными грехами... А ведь было когда-то совсем не так. Спокойно, без неврастении, без заикающихся и картавящих телеведущих, без этого безумного темпа и безумной музыки... достойно, а главное и художественно, и познавательно... Кто-то поминает с оскоминой: "Вот, мол, съезды транслировались..." Ну, милые мои, съезды партии бывали раз в четыре года. А то, что транслировались, так ведь это и была подлинная гласность и открытость. Зато, какая интересная программа каждый вечер! Какие передачи! "Вокруг света" с Сенкевичем, "Очевидное-невероятное", с Капицей, "Это вы можете" с Захарченко... "А ну-ка, парни" и "А ну-ка, девушки", "Папа, мама и я – спортивная семья", "В мире животных"... Или вот "Документальный экран" – ведущий - поэт Роберт Рождественский – пожалуй, один из немногих "шестидесятников", кто не разочаровал после...

Новогодний "Голубой огонёк"! В роли ведущего – Юрий Алексеевич Гагарин... Бернес, Зыкина, Крючков, Меркурьев... что ни номер – то история... А ведущий какой... О-о-о, такого больше не будет!

А какие были театральные постановки! Лучшее, что было в театре тех лет – тут же воплощалось на телеэкране... Почти все постановки БДТ, например... Помню замечательные "Мертвые души", "Идиота", "Бориса Годунова" с Луспекаевым... – потрясающе! О, братцы, - телеспектакль – умерший ныне жанр! Ну, это уж когда повзрослей... А первое из детского... Вот, робот несёт наших космонавтов через поток раскалённой лавы – это из "Планеты бурь"... Вот Данила-мастер из удивительной бажовской сказки "Каменный цветок"... Вот, гениальнейший – до слёз – Ихтиандр из "Человека-амфибии"... А вот "Тимур и его команда"... – многое запомнилось не по кино, а первый раз увиденное по телику – именно так и запомнилось, запечатлелось... Конечно, ещё тетя Валя в передаче "Спокойной ночи малыши" (слава Богу, рекламой йогурта, бедный Мишутка тогда не занимался!) До "малышей", кстати, была такая славная передача – "Сказки Мишки-ушастика". Кто теперь это вспомнит? А зёрна доброты, посеянные тогда, взросли и колосятся доселе... Потом пошли первые наши замечательные сериалы: "Щит и меч", "Адъютант его превосходительства", "Тени исчезают в полдень", "Угрюм-река"... – на таком уровне теперь, пожалуй, никто и не снимет... Это всё смотрелось на одном дыхании, всей страной... Был момент единения... Воспринималось наравне   с великими нашими достижениями в космосе, в науке, да... - где угодно...

...Потом мы выпили по триста,

А он мне прямо так и говорит:

"В Российских сёлах не танцуют твиста,

А потому – и неприглядный вид!"

- Зато, - говорю, - мы делаем ракеты

И перекрыли Енисей...

А так же в области балета

Мы впереди планеты всей!

- пел, без всякой иронии, совершенно справедливо пел, ещё один замечательный Юра – Юрий Визбор.

Помнится, когда вышло "Семнадцать мгновений весны" - это было... Ну, по порядку... Я шел с занятий по Алтайской (постоянный мой маршрут: метро "Московская" – дом). Было душное лето, все окна нараспашку и в каждом окне – Штирлиц. Я не только слышал, проходя под окнами первых этажей, но и отчасти видел фильм. Разве что выпал фрагментик, когда пересекал Ленсовета...   и опять. Поднимаюсь по лестнице – слышу (двери то у всех тонкие - двойных да железных тогда не водилось!). Открываю дверь – мои смотрят, подсаживаюсь рядом... переспрашивать – о чем было в этой серии до меня – не нужно.

А "Освобождение"! Нынешние кинокритики-демократы обозвали "Освобождение" "официозом" и т. д. и т. п. Ну уж, любезные, на вас не угодишь... А по мне – так это лучший сериал о войне:

Четвёртый год нам нет житья от этих фрицев,

Четвёртый год солёный пот и кровь рекой...

А мне б в девчоночку хорошую влюбиться,

А мне б до Родины дотронуться рукой!

- Это Ножкин в фильме пел... А сколько там находок, кадров, тем! Ну, без интриги, без "сцен", - так ведь и снимали-то – эпос, а не мелодраму, ни детектив...

Тут как-то пригласили меня прочитать лекцию на философском факультете. Там у них "Русский клуб" – молодёжи собралось много. После доклада речь пошла о кино... Просили сравнить сейчас и тогда. И вот для сравнения были выбраны "Белое солнце пустыни" и "Брат-2". Сюжетные схемы практически одинаковы, но... между ними сорок лет. В чем же разница?

А в том, что в первом осуществляется добрая русская сказка о бессмертном нашем солдате, что и кашу из топора сварить может и от нечестии землю очистить – пожалуйста.... Всё ему по плечу. А почему? А потому, что чист душою и духом высок и никакие искушения – а все они поочерёдно прямо в библейском порядке представлены в фильме – ему не страшны. А что же "Браток" – браток грешит направо и налево не пропуская даже негритоску... В течение часа он убивает полсотни не имеющих никакой вины людей из-за того, что какому-то там хоккеисту недоплатили там где-то какие-то бабки. Хочется сказать, всем этим уехавшим за длинным рублём (то есть долларом...): скатертью дорога! Но убивать... Нет, сказки не получилось, - никакие разговоры про патриотизм и некоторые отдельные удачные эпизоды не спасают героя-грешника. Не надо быть пророком, что бы предположить, что и ещё через сорок лет "Белое солнце" всё так же будут смотреть наши потомки, а космонавты, прилетев на Марс и, глядя в окошечко на местные пески, первым делом прокрутят эту картину...   А вот "Брата" вряд ли кто вспомнит – это кино на сезон-два. Но это, впрочем, - лучшее из того, что сейчас предлагается...

А что философы?.. Тут однажды дети пожаловались, что их приятель не хочет смотреть наши кассеты. Младший мой со слезами поведал: "Папа, а Ванька говорит, что все ваши советские фильмы – отстой! У него, пап, дома – одни американские!" А-а, вот как в действительности хотели бы представить нашу эпоху за океаном – сначала "Застой", а теперь уж и "Отстой"! Я поговорил с мальчиком, - он действительно не видел (десять лет уже!) ни одного советского фильма. Он бегал у нас во дворе в маске "человека-паука" и кричал: "Я – человек-паук! Я – человек-паук!" Содержательно! Да и задержка какая-то по возрасту... Когда мы показали ему "Александра Невского" и "Золушку" – он открыл рот, а, посмотрев ещё несколько фильмов, мнение своё переменил...

Нет, ребяты-демократы, не пройдёт у вас!

Кстати, про ребят. Не могу не сказать слов благодарности нашей мультипликации. 
Продолжение следует

[Владимир К.]

Что это были за мультики!

Что за художники! А что за актёры озвучивали: Грибов, Чирков, Гарин, Бабанова!.. Боже ж мой, - золотая рыбка голосом Бабановой! Святые люди! Сколько добра и тепла посеяли вы в детских наших сердцах! Поклон вам низкий...

Наверное, это недосягаемая высота в мировой мультипликации – а видел я много, и сравнивать есть с чем... Люди с душой нерусской, конечно, могли увлечься и Уолтером Диснеем, например, - Бог с ними, - это не худшее, что есть на свете, друг, Горацио. Но рядом с нашей мультклассикой это и близко не стоит. Мы, смотрели эти мультики по многу раз, мы разговаривали в школе и во дворе словами наших мультгероев. "Золотая рыбка" и "Гуси-лебеди", "Снежная королева" и "Путешествие Нильса с дикими гусями", "Кто нарисовал человечка?" и "Оловянный солдатик"... Мультики соровых-пятидесятых... Впрочем, шестидесятые-семидесятые тоже были не плохи – хотя другие.

Как раз появились кинокамеры и проекторы. Папа купил проектор "Луч-2" и мы с восхищением смотрели на повешенной простынке взятую на прокат плёнку "Шпионские страсти". Но... это отдельная тема...

Про эти мультики надо заметить, что не только замечательные художники и актёры вложили в них душу. (Это ж Васнецовская школа и Билибинская... это ж традиции фольклора, а музыка!..) Тут много сделали режиссеры и сценаристы. Вот Вини-пух – это совсем другой, - наш русский Вини-пух. Или "Маугли"... Там – в оригинале - закон джунглей – это закон джунглей! Сценаристы кардинально поменяли тексты – и из новеллы жестокого индивидуалиста Киплинга сделали мудрую и добрую сказку. А как изменился под пером наших мультипликаторов "Карлсон"! В исходном тексте фигура не приятная, для русского национального духа – просто неприемлемая. Даже труднопереводимый бред про Алису Льюиса Кэрролла, в нашем варианте наполнился благим содержанием. (Ах, как жаль, что не сделали в своё время мульт варианта из мюзикла про Алису Владимира Высоцкого! Его двадцать шесть песен в радиоспектакле – это здорово! Хотя... не поздно ещё...) Потом, постепенно, как говорил Горбачев, "процесс пошел". Вот куда он пошел?.. Началось, пожалуй, с "Ну, погоди!" Ещё пока по-нашему, ещё пока талантливо, но уже... Гоняются друг за другом, как Том и Джерри. Всё время спрашиваешь, а для чего? Ну, клоунада, ну а дальше-то что?.. Это всё ещё Чарли Чаплин делал... а до него (и не хуже!) – Макс Линдер... А я вас спрошу, вы Карандаша на арене видели? – Нет?   – А я видел... Он ещё только вышел чуть, ещё ничего не сделал, а уж зал лежит от смеха... И при том при всём – содержание, а там... Какое там содержание... Не умеем мы своих гениев ценить, а потому   бросаемся в копирование чужого.

Но это ведь всё понятно почему. По слабости собственного таланта...

Правда, не совсем наши мультики выродились... Попадаются и сейчас достойные... Да пойди, отыщи их в море подделок. Тут недавно сняли про наших богатырей трилогию... Вроде как рисовать поднасабачились, ну кое-что и не плохо, но... опять - золото. Всё про золото. Все былинные коллизии вывернуты наизнанку! Никогда русский богатырь не стал бы марать рук из-за золота. У него что в душе? – Вера в Бога и Родина! А тут... что получается – подрывают самое главное в России – её мифологические устои... Фольклорный наш материк взрывают, колют на мелкие острова!

Недавно увидел диск с советской мультклассикой: "Сказка о рыбаке и рыбке", "Аленький цветочек", "Мертвая царевна"...   – взял для детишек... Сел сам вместе с ними посмотреть... Рот раззявил... – переозвучили! Переозвучили... Где Чирков, где Бабанова! Голос! Это же душа человеческая! Подменили... Всё чудо пропало. Зачем?

И не то чтоб не старались нынешние-то актёры... но и близко не получается...

Или вот американьское это кино. "Триста спартанцев" – озвучивали когда-то наши советские актёры шестидесятых – не плохо было. А теперь... на новом диске   услышал я собственные их американские голоса и за кадром диктор роботообразно переводит... Как всё изменилось! Жалкий фильмец! Что ж выходит – вдохнули в него душу... а теперь этого не надобно: выдохнули.

Но Бог с ними, а мультики не просто жалко... Преступление это перед детьми... Змея – вместо рыбы даденная...

Ну, о мультиках я могу бесконечно – с восторгом и благодарностью о том, что было прекрасно. С негодованием по поводу подделок. Ведь мультик... Это как в игрушечном магазине... Что посеешь – то и пожнёшь. То ли сказку, то ли... "отстой".

Не хотелось бы.

Или вот сказки... Под редакцией Корнея Ивановича... Ах, какие сказки! И вдруг   - покупаю нонече для детишек современный перевод "Братьев Гримм" – без Корнея Ивановича уже, подстрочный перевод... Господи, откуда столько жестокости и зверства! И чему, собственно, удивляться, что потом – Дахау и Освенцим! С такими-то сказками! И зачем нам теперь такая "правда", зачем дословные переводы! Корней Иванович не дурак человек был – понимал, что делал...

Мультики, сказки... Братцы, а я ведь однажды в цирке выступал!

Про цирк.

Цирк на Фонтанке, цирк Чинизелли – самый старинный наш цирк. Здесь ещё когда-то Поддубный выступал... Заикин с Бамбулой боролся... Помните из детства считалку:

Силач Бамбула

Поднял четыре стула,

А пятую – кровать,

А спички не поднять!

Но... это было сто лет назад... А в наше время в цирке выступали волшебники! Одна из любимейших книжек была – Александра Мелентьевича Волкова: "Волшебник Изумрудного города". А тут все говорят: "Кио, Кио!" Большими буквами по фасаду светится: "Кио"! – и имя-то – загадочнее не придумаешь! Не из Изумрудного ли города? И вот я сижу в первом ряду – повезло... Тигры, ну, там слоны... - это уж Бог с ними... наконец - Кио! А среди прочих, был такой номер: девушка входила в ящик, высовывала руку – за руку кто-то держал – желающий из публики... ящик открывался – это уже мужчина! А где же девушка? А – вон... смотрите, сбегает по лесенке на арену. И вот Кио подходит ко мне и протягивает руку... Почему к мальчишке – я уж видал этот номер, всегда приглашали из публики взрослых (подсадных, наверно)? Я так заволновался и так рванул через барьер – а вдруг передумает и кого другого позовёт – что зацепился обеими ногами   и грохнулся на арену. Ну, смеху было! А меня по голове как обухом: ну, что же это такое! – они меня за подсадного принимают, а я – настоящий! Настоящий! - Я так поспешно вскочил, что грохнулся снова... Весь цирк просто лежал от смеха! Тут уж Кио взял меня за руку, ибо я ничего не соображал уже, подвел к ящику с девушкой, вложил руку в руку... Ну, какие уж там фокусы – все смеялись, как сумасшедшие...

Я потом несколько лет в цирк не ходил – стыдно было...

Ещё в цирке у нас клоун такой был (или уж – клоунша?) – "Ириска". Чего только не делала! И всё сама – и без страховки... Я в неё просто влюбился... Потом она разбилась... упала из-под купола. Без страховки – это ведь принцип жизни такой у шестидесятых-семидесятых...

Потом я про неё стихи написал...     

Ну да ладно... Каюсь, опять увлёкся! Мы еще не дошли до конца улицы Ленсовета...
Продолжение следует

[Владимир К.]

До конца Ленсовета...

Но, если признаться, ради этих отступлений и затеяна прогулка. Все эти стены, пред Богом, только камни... Но они овеяны музыкой воспоминаний... И она звучит, звучит...

Далее за "Зенитом", если двором выйти к Московскому ещё одно кино – "Дружба" – кино детского фильма. Здесь – всего за десять копеек детский билет – я впервые посмотрел "Неуловимых" и "Снова неуловимых", и "Корону Российской империи" и... много чего. Но тут я расскажу о другом кинотеатре, который остался в стороне от маршрута (на Типанова), о кино "Планета". Здесь теперь казино, кажется... (Уж лучше б снесли что ли!)

Чем памятна "Планета"? Я, конечно, мог бы перечислить каждый кинотеатр своего детства и где в каком, какой фильм увидел впервые... И это дорого и это любо. Но... "Планета" памятна для меня прощанием с детством. 1974-й. Умер Шукшин. Нигде ничего не слышно, но слухи, нет... - это не слухи! - горькие вести летят сами. Как потом о Высоцком... Но это будет потом. За стеклом кинотеатра "Планета" не афиша, - где там... - а просто кто-то из администрации повесил бумажку, на которой ручкой написано два слова: "Калина красная". Больше ничего. Мы стоим в очереди. Очередь буквально от самого Типанова – народу явно раз в десять больше, чем может вместить зал. Но никто не уходит. Билетов не продают. Час или два прошло... Администратор пролез изнутри и там за стеклом бумажку снял (откуда-то может, позвонили... не знаю). Ещё час. Касса по-прежнему закрыта, но никто не уходит:

В каждом городе он лежал

На отвесных российских простынках...

Называлось не кинозал, -

Просто каждый пришел и простился...

Но в тот день и потом долго ещё – кина не было. Но это не важно было – очередь стояла до темна. Прощались молча.

....................................................

Я ещё о театре хотел рассказать... Или попозже?

Нет, пожалуй, здесь.

Мы идём в театр...

Вспоминается фраза классика: "Идите в театр и умрите в нём... если можете..."

Мы ходили всем классом, то есть всей школой – по абонементу. И ходили в ТЮЗ – просто на всё. Мало чего понималось, но нравилось... Тридцать лет спустя, я пришел в ТЮЗ с детьми – шел всё тот же "Маленький принц" – другие исполнители, но та же постановка. Что же – свои глубоко христианские мысли Экзюпери прикрыл от стеснительности парадоксами детской психики... боялся, что ему не поверят... Напрасно боялся. Спасибо ТЮЗовцам – не испортили этой темы. А в фойе – всё так же: та же тётенька – или это только кажется! - продаёт из того же ящика почти такое же эскимо... Чудеса!

А современные постановки не глянулись... Жаль.

А в старших классах был абонемент в филармонию. Особенно я любил органные вечера. Иоганн Себастьяныч – наш человек! Перед концертами выходили тётеньки – рассказывали из истории музыки. Хорошо рассказывали... тем она и запомнилась филармония наша. Бывшее дворянское собрание.

Ходили, конечно, и в другие театры, а ещё подросли -   и в оперу, и в балет... Но этого как-то я не оценил. Не рабоче-крестьянское это искусство...

............................................................................... ...............

От "Дружбы" двором (дворами-то интересней ходить!) и вот конец Ленсовета. Вернее – начало. А там и рукой подать – парк "Победы"!

Парк "Победы!"

Где летом на лодках, а зимой на лыжах? - В парке победы! Да и лыж-то можно не брать – всё в прокате дадут: и финские сани, и коньки, и лыжи, конечно...

Да, уходит наше поколенье,

Рудиментом в нынешних мирах.

Словно полужесткие крепленья

Или радиолы во дворах...

Это попозже Визбор споёт, а тогда были ещё эти самые лыжи и с жёсткими, и с полужёсткими, и просто с хомутами – суй валенки и - поехал! А ещё мы всей семьёй по воскресеньям ходили в лыжные походы по Пулковскому шоссе до Аэропорта... Как я доходил в свои шесть, семь лет – не представляю! Финиш, наверно, уже на буксире... Аэропорт – замечательная цель для похода! Но об этом потом! Сейчас о парке "Победы"! О, да здесь в ясный солнечный денёк (и в зимний и в летний) яблоку некуда упасть! Весь город здесь – и весь – на лыжах. Ну, кто не на лыжах – тот играет в хоккей:

Суровый бой ведёт ледовая дружина,

Мы верим в мужество отчаянных парней...

В общем –

Наши ребята

Уже пятикратно

Уходят вперёд!

А летом... Где мои первые карусели? – В парке "Победы". И почему по правилам в кавычках? – Нет, вот как надо – Парк Победы. Безоговорочной Победы над фашистами. Без кавычек. Здесь прах погибших, здесь аллея героев, здесь позже поставят памятник маршалу Победы Жукову, а когда-нибудь, наверно, и храм...

А сколько всего интересного было! "Колесо", конечно, вышка для прыжков с парашютом... Ах, парашют...

Лишь недавно учились мы в классе десятом

И часы проверяли по школьным звонкам.

А теперь привыкайте, ребята, к десантным,

Продуваемым всеми ветрами войскам...

Ещё - вечные, казалось, шахматисты на скамейках... Второй такой шахматный клуб был, пожалуй, только в Михайловском парке у павильончика Росси. Да...

А ведь, я здесь родился, вот какая штука! Чуть не забыл об этом сказать. Собственно, на Алтайскую меня принесли через несколько дней... А в роддоме (что, кажется, и сейчас стоит в Парке Победы) меня подменили. Принесли на кормёжку другой тёте – На, соси! - Она и не заметила. А маме моей – другого... Она давай возмущаться: "Это не мой!" Ей говорят: "Спокойно, гражданочка! Все так говорят: "Не мой!" Вот, номерочек на ноге – ваш, ваш...   Берите, пока дают! Или вы что – отказаться хотите?!"   Но мама на номерочек не согласная была. – Подавайте моего, говорит! Ну, принесли в конце-концов и меня... А может – и не меня. Я теперь уже и сам не понимаю! Так, что я – ни я и лошадь не моя! И вся жись вот так вот – наоборот.

Вот собственно, пришли к истокам. Дальше по Ленсовета двигаться некуда. Остальное, я написал в "Моей родословной".

Теперь пора пройтись по Алтайской...

На Гагарина.

- Дальше Гагарина не ходить! – так напутствовали нас мамы в детстве. Фраза, звучащая двояко – куда уж дальше – он всю землю облетел! Ну а мы, конечно, на Гагарина, то есть – за Гагарина. Это как у дзержинцев: "Кораблик всегда смотрит в город!" На самом Гагарина, посреди новенького сквера, стояло мрачное здание постройки тридцатых годов – дача адмирала Трибуца – бывшего командующего флотом. Выстроено оно было в форме рубки линкора, и кто не понимал сего, тот дивился необычайности архитектуры. При нас там устроили коммуналки, а в семидесятые – его снесли...

Между Гагарина и Космонавтов простирался огромный квадрат незастроенного первобытного пространства – где лес, где кустарник, где болото. Нас, мальчишек, тянуло туда необычайно. Ещё бы! Почему-то посреди сталинского города солнца – коммунистического нашего Будущего - огромное, не тронутое, таинственное... Фильм про Сталкера тогда ещё не был снят, но своя зона у нас имелась (позже, когда фильм выйдет – а я, кажется, учился уже в институте, - сокурсники присвоят мне прозвище "Сталкер"...) Хотя основное моё прозвище - "Грунт" так и останется с первого класса до конца. Может, от того и тянуло всё время к земле. Кажется, предки мои был Землянские, но польские паны переписали их на латинский манер...

Всё в "Сталкере" было узнаваемо... Здесь за Гагарина тянулись болота, - пожалуй, уже и не «Сталкер», а "Собака Баскервилей", - за ними холмы – вернее, где холмы, а где и противотанковые валы сорок первого года. Ров превращался в болото, вал – в гору. Доты, вот где интересно было! Часть из них, взрывали в шестидесятые годы – это я помню. Какую-то грандиозную стройку там затеяли и бросили... и мы плавали на плотах по котлованам среди торчащих из воды свай. Однажды чуть меня там не утопила команда наших недругов, когда я отправился на плоты один...

Вот этот замечательный район под названием "лягушачье болото" и достался нам в наследие от древних ижорцев, живших здесь во времена Великого Новгорода. Предание рассказывает, что когда Петр вернул Российской державе эти земли, то попросил составить список малых народов, их населявших. Ему и составили: "Чудь, вепсы, ижора... и прочая шушера". Последнее стало нарицательным выражением – Петр просто не понял. В действительности Шушера – это одно из древних племён, населявших нашу местность. И по сей день недалече отсюда стоит посёлок Шушары. Ну, в фино-угорской этнографии я не силён и не скажу, родственники они ижорцам или сами по себе. Бог с ними. А слово "Кикерекексинен" осталось. Были и иные поселения: Ауто (теперь Автово), Купсино (Купчино). Были и русские сёла и городки. На стрелке Охты новгородцы выстроили свой городок Усть-Нева. В 1300-м году его взяли шведы и нарекли Ландскроной... Через год Андрей Александрович (сын Невского) взял его штурмом. Иван Грозный («Кемска волость, Кемска волость...») – потерял эти земли, проиграв Ливонскую войну... (Шведы нарекли город Ниеном) Петр – вернул...   У Питера многовековая предыстория. А уж сколько веков Кикерекесинену? – Бог весть. Ну, Мамонтовская улица, опять же...

Я в детстве часто летал во сне, и почти всегда на Гагарина, и дальше – над этим болотом... То, что посреди города дано было детскому глазу – сельский, по сути, из глубинки, - пейзаж, в этом был Промысел Божий.

Самый необычайный облик придавала пустырю подстанция. Она запечатлена на картине замечательного питерского художника Ярослава Игоревича Крестовского. Какие-то невероятные вышки – просто из "Войны миров" Уэллса. Кстати, у Крестовского запечатлена и Чесменская церковь, и то место в Купчино, где стояла наша школа, в которой позже я учился с Федей. Где-то ходили мы с Ярославом Игоревичем по одним дорожкам... Долго числился он в непризнанных... В начале восьмидесятых случилась его триумфальная выставка в ЛОСХе. Художник ослеп и не мог работать – на выставку его привела за руку жена. Второй раз была у меня возможность пообщаться с ним в конце девяностых... Настроение – хуже некуда: картины все распроданы за рубеж – хлеба насущного ради... Хотя место им – в Русском музее...

А с Федькой мы дружили с детского сада. Федя, Федюня, - в основном в его компании и совершались все наши путешествия. Мы росли и нам требовались новые "зоны" для проникновения. И мы находили их везде по городу, а потом и за городом... Некоторые подсказывал нам папа – то же замаскировавшийся "сталкер": "Туда не ходи, сюда нельзя...", "Утонешь – домой лучше не приходи!" А сам нас этим и заразил...
Продолжение следует

[Владимир К.]

Мы идём в музей.

Как Питером не гордиться... С детства мы знали о том, что сто один остров и сто мостов – больше чем в Венеции. А о том, что в нашем городе больше всего музеев – это уж с первого класса... Конечно, самый большой музей мира – Эрмитаж. Но в детском возрасте – это не главный музей. От обилия полотен и залов устаёшь, ноги еле волочатся. Ты ещё мал, чтоб понимать наравне со взрослыми, но достаточно велик, что бы не проситься на шею или на руки – уже не возьмут. Египетская мумия – это страшно. Афродита – не понятно. Леонардо да Винчи... ну, что Леонардо да Винчи... Разве что рыцарский зал! Так зачем же мы петляем с папой по анфиладам? Надо прямо в рыцарский зал и обратно! Ну, его, Эрмитаж, - в Русском интересней! Там народный отдел по крайней мере есть: Чудо-юдо-рыба-кит из "Конька-горбунка" – это нам понятно. И самое удивительное – живопись, взрослая живопись, - то же понятна. Своя родная, русская. Да и папа хорошо объясняет. Вот шишкинские мишки... или вот поленовские "Христос и грешница" – тут, куда не встанешь, осёл всё время смотрит на тебя! Это я проверял всякий раз... В щелочку занавески за окном, во дворике – монумент Александру Третьему спрятан. Так... запомним. К юношеским годам я знал весь Русский наизусть. Жаль, потом началась эпидемия передвижек и замен экспозиций... И теперь уж я не помню, где что висит. Один из любимых – это и соседний музей – музей этнографии. И тут мне жалко, что... Не надо, наверное, менять экспозиций, постройте новые залы, филиалы – и откройте новые! Как не надо переименовывать улиц!   Тем более - дважды!

Зачем площадь Пушкина переименовали обратно в Биржевую! Кто спросил питерцев? Готовятся выгнать Военно-морской музей, биржу нам обещают опять... Собираются дедушку Русского флота – петровский ботик куда-то перевести и на месте "дедушки" торговать акциями "юкос"! – На баржу всех их надо, на баржу! Как в "Незнайке на Луне", а Военно-морской не трогайте, ироды! Прогорят ваши акции всё равно, - вот увидите.

В музеи мы ходили по множеству раз и изучали всё досконально. Потом вырастаешь и со временем водишь поочерёдно своих детей... Музей это уже часть тебя, а тут какой-нибудь временщик начинает его переделывать и курочить или вовсе закрывать! По какому праву! Вообще, братцы, это мой город, я вам доложу. Мои музеи, мой Невский, Московский, моё Купчино, улицы мои, храмы, кинотеатры, бани, наконец... И когда не спрося меня, начинают ломать...

Ну, ладно, разберёмся.

Соседнее здание с Морским – ещё один из любимейших – Зоологический музей! Дальше по стрелке – Кунст-камера. Кунст-Камеру я не любил. Во-первых, страшные такие стоят при входе, не православные, прямо скажем, образины... Ну да.... интересного много, - вообще – первый музей в России, Петром ещё основанный. Готторпский глобус там, телескоп Ломоносова... Но вот младенцы заспиртованные – это я не понимаю. Ну, у Петра там плохо с головой было! Но теперь-то – надо бы их похоронить. Ведь это люди, за каждой колбочкой – трагедия. Никакого интереса для медицины давно уж они не представляют... а дух трагедии витает в залах! Похоронить с Богом и лучше про Ломоносова побольше – это же его рабочее место было.

Гуляли мы и по "стрелке". Во время наводнений интереснейшее (а для нас-то мальчишек!) там бывает зрелище: гранитные шары на парапете (ну, они метра полтора в диаметре) – плывут по воде. Как-то смотрим, у одного из шаров собралась молодёжь, и пытаются на шар забраться... Конечно, никому не удаётся! Папанька долго ходил вокруг, приглядывался, потом разбежался по парапету и запрыгнул на шар, как на "коня"...

А самый любимый – это был Артиллерийский музей. Часто для нас с папой воскресная поездка начиналась со станции метро "Горьковская". Выходишь и здесь прямо под одной крышей – "Мороженное". Я обязательно скатывался по гранитному парапету станции – прямо к мороженному.

Вот штука, через сорок лет пришел с детьми и попробовал скатиться... не катится... Что ж, выходит, полировка гранита стала уже не та? Дальше шли мы мимо памятника "Стерегущему", мимо грота (здесь и посейчас зимой раздолье катающимся!) к деревянному мосту. Набережной ещё по Кронверскому каналу не было... На песчаном откосе стояли рыбацкие лодки и рядом лодочная станция. Мы иногда приходили сюда ловить нашу фирменную питерскую корюшку. О, жареная в сухарях корюшка! Кто не ел – помочь не могу – не объяснишь... Иногда – брали лодку и катались по Неве. Станцию потом закрыли – опасное это дело – на лодочке по Неве! Правильно закрыли. Но жаль – конечно... Но в тот день ни за корюшкой, ни на Неву и даже не в Петропавловку, а – в Артиллерийский. Странный замок Павла Первого и в нем же начатая им коллекция оружия – самая большая в мире, насколько известно. Пожалуй, в Артиллерийском я... - без хвастовства, - провел бы экскурсию и с закрытыми глазами... Вот двор. Сейчас тут заборчики наставили, а жаль. Раньше, как ритуал, прежде чем идти в залы, мы, конечно должны были облазить все орудия, самоходки, машины. У некоторых пушек ручки крутятся и механизмы работают. Но история...

Я расскажу вам только про один экспонат. Пушка "Единорог", отлитая знаменитым Чоховым при Иване Грозном. Чохов знаменит для многих только тем, что отлил московскую Царь-пушку. Но та пушка, изначально была для вида – из неё никогда не стреляли. Это ведь как сейчас – ядерный щит: приходите, мол, интуристы, посмотрите и подумайте... Царь-пушка для тогдашних интуристов имела такое же значение... Но Чохов отливал и боевые пушки. Одна из них – то же гигантская по своим временам, - под названием "Единорог" стоит слева от входа в музей. Пушка эта сражалась не одно столетие и притом в трех армиях мира... Грозный, проиграв Ливонскую войну, вынужден был оставить её полякам... у тех отобрали шведы. Уже при Петре русский купец увидел её на площади в Стокгольме, прочитал: "Мастер Чохов..." и решил купить. Шведы подумали, подумали... и продали, распилив, всё ещё грозное орудие, на три части. Здесь у нас на Литейном дворе русские мастера сварили ствол, да так, что и швов не видно...

Вообще об Артиллерийском можно было бы говорить и говорить, но я, собственно, хотел рассказать про зону.

Большая часть экспонатов тогда находилась не во дворе на обозрение посетителям, не в залах, а между самим замком и наружным валом Кронверка. Там, конечно, был забор и милиция с собаками. Но ход через забор показал нам папа (Вот ведь, разбойник, и даже заснял один из походов на любительскую камеру!). Это стал для нас как бы второй музей – и гораздо более интересный. После мы стали осваивать его с Федюней   и даже разработали план, как утащить самую маленькую пушечку. Очень уж она нам понравилась... И утащили бы, несмотря на охрану, но в последний момент – совестно стало.

  А сейчас она стоит в зале, в экспозиции. Её, оказывается, Алексей Михайлович подарил когда-то Петруше. Это дедушка (то есть бабушка) русской артиллерии, если хотите.... А мы с Федюней хотели её украсть... Действительно стыдно!

Второе место для наших путешествий – разумеется, Петропавловка. Изучив её многочисленные музеи, мы принялись   проникать в недоступные для нормальных граждан места. Первой задачей из тех, что мы себе поставили,   было обойти Петропавловку по крышам вокруг. Это сейчас, не без наших стараний, быть может, можно приобрести билет и пройтись по одному из бастионов. А тогда выхода на верх не было. Надо было лезть через колючку и сигнализацию... – а там по пути военные предприятия. Да ещё орудия, из которых вот уже триста лет палят в полдень. План наш почти удался... но, в конце концов, нас поймали и отпустили потом лишь благодаря малости возраста.

Совершенно замечательные путешествия были предприняты по крышам Невского и прилегающим домам. Со временем путешествия расширялись, опыт накапливался, - мы уже не попадались. Мы забирались на различные заводы. Мало того, что предприятия эти большей частью древние – что и интересно, - но они все ещё и военные объекты, которые охраняются. Не охранялось, пожалуй, только кладбище кораблей на Турухтанных островах. (Видно, что оно уж настолько было недоступно и отдалённо, что никто и не предполагал посетителей!) Вот это было интереснейшее место!   Нечто подобное было в авиагородке: там за забором было авиационное кладбище. Конечно, пробраться и посидеть пусть в разбитом, но настоящем вертолёте, - это здорово! Но всё же, корабельное кладбище – это сильнее...

Конечно, это было всё мальчишество... Родители наши ни о чем не догадывались... Просто мальчишки – в большом городе... И как потом я понял, многие из наших путешествий были не безопасны... Но всё это как-то помогло полюбить Родину ещё больше, прикоснуться к её истории, подивится её экономической и военной мощи. Мне потом пришлось – и это не случайно, наверно, - поработать инженером на этих заводах. На Ждановском, Кировском, Адмиралтеском, Электросиле... Туда, можно было бы водить экскурсии и это, поверьте, не менее интересно, чем Эрмитаж. Пришлось поработать (и не один год!) на настоящих зонах – не в качестве ЗК, а в качестве инженера – оборонка же...

Ну, что ещё у мальчишек было? Места сражений - поиски оружия. Мне повезло – у меня был "Дегтярёв", правда, без диска. Диска я найти не мог... После очистки от ржавчины и смазки он оказался вполне боеспособным (просто кидать патроны   в костёр – это ж не интересно...). Стрелять приходилось одиночными. Но где спрячешь пулемёт в квартире на тридцати двух квадратных метрах? Папа посоветовал сдать пулемёт в школьный музей и мы – прощай оружие! – отнесли его в школу, где имелся музей блокады. Это вторая моя (двести пятая для города) школа. Замечателен музей был тем, что назывался он: "Девятьсот героических лет". Надо было – "...дней", но кто уж там сделал описку... Мы все – школьники – видели, да помалкивали, ибо неслабое название получалось... А начальство, видимо, не замечало. Не знаю – сохранилось ли оно (название) до сего дня и стоит ли мой "дегтярь" за стеклом на витрине, но в 1978 году, - когда я прощался со школой, - ещё стоял...

...пускай потом ничто не повториться,

Для нас всегда открыта в школе дверь...

Нет, знаете, ни разу не заходил – не просто это на самом-то деле... на пепелище...

Но надо ещё рассказать немного и о легальных наших походах семьёй, я ведь только начал, да сбили меня эти "зоны"... Не обращайте внимания...

Воскресная зимняя электричка в Павловск (или в Пушкин). У каждого второго пассажира лыжи в руках. "Мороз и солнце – день чудесный..." А вот и альма матер автора этих строк... Я не знаю, кто больше раз пробегал по екатерининским аллеям, "где лежала его треуголка и растрёпанный том Парни" – мы или сам Александр Сергеевич. А потому и город Пушкин, и Павловск для нас такая же Родина, как и для самого Пушкина: "Все те же мы – нам целый мир – чужбина. Отечество нам – Царское село!"

Вряд ли только носился он по этим склонам на лыжах...

Мы были свидетелями восстановления из праха порушенных дворцов и парков, порушенных самым образованным воинством в Европе... У каждого танкиста – под сидением Гетте, у каждого бомбометателя "люфтваффе" – за пазухой Гейне. И руины... оставшиеся после них. Здесь в Пушкине, в оккупации умер замечательный фантаст Александр Беляев. Он был брошен один, больной и умер от голода... А сколько таких! Здесь сгорел уникальный архив великого русского этнографа Георгия Семёновича Виноградова... А сколько ещё сгорело! Пушкинский лицей был разбомблён и что же... Рукописи всё-таки не горят, это верно... горят люди их написавшие... Поменял бы Александр Сергеевич своё мнение о Европе, увидев всё это? "Клянусь честью, что ни за что на свете..." Да-да, Александр Сергеевич, и мы клянёмся. Клянёмся перед лицом своих товарищей... и перед вашим тоже...

Конечно, лазали мы в Фёдоровский городок (здесь когда-то Есенин служил санитаром и читал однажды стихи царской семье), забирались на купол разбитого Фёдоровского собора. Сейчас он, слава Богу, восстановлен... Ну, конечно, ещё Ораниенбаум, Гатчина, Орешек...

Особый путь и особые воспоминания – Петергоф. В ту пору одно за другим стали появляться чудеса техники. Ещё в Ярославль к родственникам в 1969 году мы ездили на дымящем паровозе (что может для мальчишки и интересней), и в тот же год летали на самолёте к морю. Весь народ кинулся летать: и дёшево и здорово – ибо всё внове... и я, и папа, - все мы летели впервые. Вот и в Петергоф мы не поехали на электричке, а почти полетели: сто километров в час – на судне на подводных крыльях. И хотя шумно очень и страшно, но здорово – так-то вот мчаться по Финскому заливу из XX века в XVIII – й...

А потом эти фонтаны, где мы свято верили, - как кажется, верят и нынешние ребятишки, - вот наступишь на камешек – и тебя обольёт. Камушки эти искали при любой погоде, и сухим не выходил никто...

Но ещё удивительнее другая картинка из детства – опять-таки проникновение в ... Поздняя осень, солнечно, чуть морозно и мы с папой вдвоём бродим по аллеям и фонтанам. Петергоф закрыт. Фонтаны молчат, бассейны пусты, только летит и летит золотая листва... Кроме нас во всём парке – никого... Я залезаю на дракона на шахматном каскаде – сфотографироваться...

Я повторюсь, как и в Пушкине, Павловске да и везде... вся радость детства, все счастье открытий были связаны и с исторической памятью, которая всегда – через трагедию... Вот один из рассказов экскурсовода... "Когда фашисты ворвались в Петродворец, то стали пытать хранителя – дабы выкопать старинные трубы фонтанов. Трубы были заложены ещё Петром – свинцовые трубы. Свинец был нужен на пули... Но, наш русский Сцевола, претерпев все муки до конца, смолчал и плана трубопровода не выдал".

Сейчас, по сравнению с шестидесятыми... Многое сделано, многое изменилось... Так и не нашли, но восстановили всё-таки "янтарную комнату"... Вы теперь можете видеть пригороды Питера почти такими, какими они и были задуманы... Но всё ведь может повториться, если мы забудем о прошлом. Вот ведь какая штука.

Проезжая лет пять назад мимо одного из памятников Зелёного кольца блокады, с горечью заметил, что бронзовые буквы оторваны от гранита... Украдены... Цветмет, понимаете... А мы ходили когда-то пионерами, возлагали цветы у этих дотов, обелисков, братских могил... И вот совсем недавно еду – уже заранее сердце сжимается, - восстановили надписи или нет? Вот поворот и... где оно? Притормозил, развернулся... проехал снова... Ни обелиска – вообще ничего. Большое полотно рекламы... бензоколонка и... ничего!

Значит, повторится... К сожалению – повторится...
Продолжение следует

[Владимир К.]

Площадь Победы.

В наших прогулках по Кикерекексинену осталось пройти от нашего дома в южном направлении. Это самое молодое направление. Если Московская площадь, начатая в 1936, году завершилась к столетию Ильича в 1970-м постановкой памятника, то так называемая Средняя рогатка (налево – в Москву, а прямоезжая дорожка – в Киев) долго оставалась местом окраинным... вот к тридцатилетию победы работа закипела. По сторонам Московского проспекта поднялись высотные здания... Разумеется, от котлована до последнего двадцать второго этажа все они были нами облазаны, а в центре новой площади, названной площадью Победы, воздвигся музей-памятник, автором которого опять же был М. К. Аникушин...

Это была третья архитектурная доминанта моего детства: Чесменский собор с храмом, Дом советов и – Площадь победы. Впрочем, площадь эта была промыслена ещё во времена египетских пирамид, ибо...

Питер – это третий Третий Рим. Здесь, стоя на Средней Рогатке, в центре гигантского блокадного аникушинского кольца, ощущаешь планетарную соотнесённось Питера. Во-первых – на районном – архитектурном масштабе: Идеальная, неудержимая першпектива главного когда-то имперского Московского тракта, завершающаяся на севере шпилем Петропавловки, расходящиеся на юг и юго-восток Московское и Киевское шоссе. Но есть и планетарный масштаб – знаменитый Пулковский меридиан. Знал ли Петр, что располагает главную ось новой столицы по Пулковскому меридиану? Уходя прямо на юг, взбирается он на величайшую нашу питерскую гору – Пулковскую, проходит через знаменитую Пулковскую обсерваторию... Здесь с 41-го по 43-й шли страшные бои за обладание высотой. Когда смотришь на Москву с Воробьевых гор, припоминая вид с Пулковской на Питер, Москва, да простят мне москвичи, кажется такой маленькой, сказочно-пряничной... Здесь – масштабы иные... Но оборотимся снова на юг, - куда же уходит пулковский меридиан? А он, далеко минуя Москву, приводит нас в Киев – мать городов русских... Первый наш Третий Рим. Ибо "Третий Рим" – это понятие мистическое и метафизическое. Как переходящее красное знамя... сначала Третьим Римом (хоть это и не было озвучено ещё) был Киев, потом – Москва, потом, - с 1709 года по год 1918-й – Питер...

Но закончим про меридиан. Уходя дальше на юг, он проходит возле второго Рима – Константинополя, пересекает море и древнюю Александрию, идёт параллельно Нилу, досягает до знаменитых пирамид... ну и дальше, через Африку к южному полюсу... Не отсюда ли в Питере нечто египетское: "Египетские ворота", сфинксы, мумия, наконец...

Про Первый Рим не говорю. Вот хотя бы знаменитый Воронихинский "Казанский". Тут при всей оригинальности формы – сплошные цитаты из Римской архитектуры... Ну и так далее.

Часто Питер противопоставляют Риму (и всем трем): Рим первый, Константинополь, Москва (и наш протопервый Третий – Киев) стоят на семи холмах... И имеют свою сакральную архитектуру...   А Питер, якобы, город плоскостной, геометрический... невозвышенный...

Однако... Тут дело в правильно выбранной системе отсчёта. Пётр мыслил взгляд на Питер не с мостовой, не с улицы, не из окна машины, а с Невы. Город изначально замышлялся как город водный и с центральной его "площади" – Большой Невы, мы видим громады остовов-холмов и их тоже – семь... Впечатление усилится, если мы мысленно удалим воду, и встанем на дно широкой (в километр) и глубокой (до тридцати метров) Невской долины. Перед нами будет Заячий остров-холм с твердыней Петропавловки, за ним "холм" Петроградки. За нами, напротив - цитадель Зимнего на "холме" левого берега, разделённого Фонтанкой на две половины. Слева – громада Васильевского, справа – Выборгской стороны. Далее, за излучиной, Охта обозначит седьмой большой холм... а всего, если считать по островам – только больших, - их будет тридцать... Взгляните отсюда на историю и архитектуру Питера: на кафедральный Исаакий, идущий под конвоем двух императоров, на противопоставление и союз Дворца и Тюрьмы, причем, Тюрьмы, ставшей усыпальницей-казематом для всех императоров (и только один, последний – так и остался свободным... ибо не захотел лечь в заточении. Да вот, говорят ещё, что и гроб Александра I тоже пуст. Тоже – сбежал. Ушел в старцы...)... И несть числа питерским парадоксам...

Так что истинный взгляд на Питер-Третий Рим – с воды или даже из-под воды. Вот такая подводная топография...

Что, собственно, Пушкин и провидел:

...Евгений вздрогнул... Он узнал

И место, где потоп играл,

Где волны хищные толпились...

............................................ и того,

Кто неподвижно возвышался

Во мраке медною главой,

Того, чьей волей роковой

Под морем город основался....

А вообще, у Питера есть и доримская история ещё. Ведь весь он (вернее то место, где ныне он) ещё восемь, девять столетий назад был дном Литоринового моря. Вот Пулковские горы – южный берег, а Поклонная гора – северный... Там, в районе нынешнего Парголово, на тогдашнем морском берегу, на острове Рус (Карельский перешеек был тогда островом) обитали, по всей видимости, легендарные русы. Которых где только не искали: от Швеции до Антарктиды (или даже – Атлантиды): и не нашли. А они жили здесь – на окраине Питера... Я последние годы и сам тут живу (на Поклонной горе) – вот отсюда «есть пошла Русская земля...».

Потом воды схлынули – обнажая пространство для будущего Третьего Рима...

Но Питер имеет особенную судьбу среди сородичей-Римов. Он единственный средь них носит имя святого, он единственный, на н единственный средь них имеет имя святого, он единственный.ераторов (и только один, последний - так , на противопоставление и   чью землю никогда не ступала нога неприятеля. Город легенд... город, чей местный говор принят в нашей культуре, как общенациональный литературный русский язык. Его и доныне зовут культурной столицей России. Что очевидно.

Здесь, на площади Победы, постигается многое и видно отсюда, несмотря на "плоский" характер Питера далеко… Видно и какую цену заплатили мы за сбереженный город и сбереженное слово:

...Не страшно под пулями мертвыми лечь,

Не горько остаться без крова,

Но мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово...

Свободным и чистым тебя пронесём,

И внукам   дадим, и от плена спасём

Навеки.

Но, быть может, я и так уж слишком много рассказал об архитектуре своего детства?..

Архитектуру называют застывшей музыкой... Это справедливо. Теперь же обратимся к самой музыке, то есть к песне и поэзии.

Песни нашего детства.

Бабушка моя (по маме) Анна Семёновна Груздева была из Ярославской губернии (Петровский р-н, деревня Новолесное), но лишь в зрелом возрасте я обнаружил её песенное наследие, а осознал и вовсе поздно – когда её уже не стало. В своей деревне была она песельницей (по местному – "словутницей") и ни одна свадьба без неё не игралась. Но в городе люди деревенские, по настоящему одарённые, ведут себя скромно. При мне уже она в застольях не пела, уступая место более молодому поколению. А заметил я бабушкины способности (разумеется, я бабушку и без песен любил!), когда она нянчила племянника – о-о, сколь разнообразно и удивительно текла её колыбельная! Но те колыбельные, что пелись когда-то надо мной, я само собой – не помнил. Но где-то в подкорке осталось... прорвалось потом любовью к народной песне.

А вот папин репертуар я помню наизусть до сих пор – наверное, он стал первой моей поэтической школой. Вот уж действительно, настоящая беда, как говаривал Пушкин, Московскому государству приключилась – не поём больше за столом, не собираемся семьями... А каковы эти детские воспоминания, когда вся семья собирается, приходят гости или приезжают родственники и... поют. Вот мы идем к бабушке с дедушкой на Пасху разговляться... На их маленькой кухне, более похожей на ботанический сад, под каждым фикусом, столетником, лимоном – тарелка или миска с застывшим студнем, противни с пирожками, кулич, крашенные яйца... Я приникал носом к огромным жестяным банкам из-под сельди: к Пасхе в них уже поднималась рассада – здесь огурцы, там – помидоры – целый лес маленьких зелёных пальм... В комнате накрывают круглый стол... Ну, это само собой... Вот старшее поколение стучит в домино, - и это само собой... Да, само собой, - водочка в графинчике, но не помню, что б кто-то был пьян. Не помню...   Но я жду песен...

Вот кто-то с горочки спустился, наверно, милый мой идёт...

На нем защитна гимнастёрка, - она с ума меня сведёт....

На девятое мая приходят дедушкины друзья – фронтовики. Никто не выпячивает медалей, всё тихо как-то. Водочка, селёдочка, картошка с подсолнечным маслом... и я пяти или шести летний со всеми за столом: только в рюмке – квас или гриб (это напиток такой делали). Ну и настоящие грибы были – солёные грузди... а как же – у Груздевых-то! Вот кто-то из дедушкиных друзей рванул на груди рубаху, показывая изувеченное осколками тело. Страшно. О чём он там говорил, что доказывал, кому... – не понятно, но снова песня всех объединяет и умиротворяет. Ну, "Катюша", конечно... потом:

Редко друзья, нам встречаться доводится, но уж когда привелось...

Вспомним, что было и выпьем, как водится, как на Руси повелось...

Выпьем за сёла, что нами оставлены...

И дальше не смотря на все разоблачительные двадцатые съезды, в обязательном порядке:

Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальём.

Помню, как папа иной раз схлёстывался с дедушкой, обсуждая роль Сталина в нашей, отдельно взятой стране, но в песне все сходились – именно сталинские песни папа больше всего и любил. Особенно песни братьев Покрас:

По-над Тереком-то тучи залегли,

Под копытами дороженька дрожит, -

Это едут молодые казаки

В Красной Армии Республике служить.

Оседлаю я горячего коня,

Крепко сумы приторочу в перемёт,

Встань казачка молодая у плетня, -

Проводи меня до солнышка в поход.

Газыри лежат рядами на груди,

Алым пламенем пылают башлыки,

Красный маршал Ворошилов погляди,

На казачьи богатырские полки!

Это, кстати, песни-то всё довоенные. Неправда, что Сталин про казаков в войну только и вспомнил. Просто было белое казачество, а было – красное... у них – разные судьбы:

Сабли наши остры, кони наши быстры,

Боевая честь нам дорога!

Кони сытые, бьют копытами,

Встретим мы по-сталински врага!

- Это всё народ сам пел, не по принуждению... А при Хрущёве вовсе вроде как в разрез с официальной линией... Помните, конечно: "Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведёт!" И фильм пересняли, и Крючкову перепеть пришлось: "Когда суровый час войны настанет..."! Ан, народ всё-таки пел не про час, который настанет, а про товарища Сталина. Но я не об этом хочу рассказать. А вот о чём... Советская песня действительно была песня народная, ни телевизор, ни магнитофон – их тогда ещё не было... а сама она проложила себе дорогу к людям. В первую очередь потому, что соответствовала глубоким фольклорным основам, основополагающим принципам русского песенного творчества. Вот, например, тема прощания-смерти, то есть по сути – бессмертия – это архаическая фольклорная тема. Порой советские стихотворцы писали не шибко и талантливо (с литературной точки зрения), но верно угадывали народные идеалы... Тут же и тема верности: и супружеской верности и верности Родине, слитые воедино... В общем – героический эпос.   (Я привожу тексты исключительно по памяти – так как они пелись тогда в нашем семействе, заодно и проверяя для себя – а что запомнилось – через столько-то лет!)

Вот как в фольклоре: "Не для меня придёт весна, не для меня Дон разольётся..." или "Прощай отецкая станица, прощай мой ёмный хуторок, прощай девчонка молодая, прощай лазоревый цветок..." и так далее и так далее... В общем, как в гениальной строчке Николая Гумилева: "Жди меня, - я не вернусь..." А вот, что пелось у нас...

Тучи над городом встали

В воздухе пахнет грозой.

За далёкою Нарвской заставой

Парень идёт молодой.

Далека ты путь-дорога,

Выйди ж милая моя!

Мы простимся с тобой у порога

И быть может, навсегда...

...........................................

И, конечно, эту...

Там вдали за рекой догорали огни,

В небе ясном зоря догорала...

Сотня юных бойцов из будёновских рот

На разведку в поля поскакала....

.......................................................

И без страха отряд поскакал на врага,

Завязалась жестокая битва...

И боец молодой, вдруг поник головой

Комсомольское сердце пробито.

Он упал возле ног вороного коня

И закрыл свои карие очи:

Ты, конёк вороной, передай дорогой,

Что я честно погиб за рабочих!..

Диалог с конём это вообще классика прощальных песен, древний миф...

Дан приказ ему на Запад, ей в другую сторону...

Уходили комсомольцы на гражданскую войну...

Уходили, расставались, покидали отчий край....

Ты мне что-нибудь, родная, на прощанье пожелай.

И что же всей душой желает любимая:

Если смерти, то – мгновенной, если раны – небольшой!

Он пожал подруге руку, глянул в девичье лицо...

А ещё, сказал он тихо, напиши мне письмецо...

И далее (без всякой иронии) просто шекспировский диалог:

Так куда же напишу я, как узнаю адрес твой?

Ничего, сказал он тихо – напиши куда-нибудь...

А вот продолжение "Каховки" – песня про орлёнка:

Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца

И степи с высот огляди:

Навеки умолкли весёлые хлопцы –

В живых ты остался один...

................................................

Не хочется думать о смерти, поверьте,

В семнадцать мальчишеских лет.

Люди нынешние, пустые готовы и подшутить и шутят во всеуслышанье над старыми песнями. Не от большого ума.

Недавно пародисты на ТВ накинулись на:

Смело мы в бой пойдём

За власть Советов!

И как один умрём,

В борьбе за это...

На самом деле песня эта эсхатологическая, глубоко христианская, мученическая... И, кстати, многие песни существовали в двух вариантах – у белых и у красных. Кто у кого перенял и переделал, теперь уже не установить... Вот "белый" вариант:

Слушай товарищ,

Война началася,

Бросай своё дело,

В поход собирайся!

Смело мы в бой пойдём,

За Русь Святую

И как один прольём

Кровь молодую...

Вон показались

Красные цепи,

С ними мы будем

Биться навеки...

И с той и с другой стороны баррикад русский дух оставался русским...
Продолжение следует

[Владимир К.]

Иногда использовались дореволюционные песни (тут, по крайней мере, понятно, кто у кого заимствует). Плагиата я в том не вижу – это преемственность, традиция... Например, в "Прощании славянки":

И снова в поход, труба нас зовёт...

Мы все встанем в строй

И все пойдём в священный бой!

Вот вам: «И как один умрем...!»

И, кстати, с такой же мелодией и почти таким же текстом звучит припев "Марша нахимовцев":

Идём мы в поход, нас море зовёт...

Ну, марш нахимовцев мои не пели, а вот целый пласт песен, сделанный на один распев: "Раскинулось море широко...", "Прощайте скалистые горы...", "Прощай любимый город..." – это у нас любили, это народные песни...

Или вот такая довоенная еще песня была:

На земле, в небесах и на море,

Наш напев и могуч и суров...

- Ведь это тоже «Прощание славянки» и ничто иное...

Есть песни, которые очень любят, но за столом не поют. Песни сакральные... Например "Вставай страна огромная". Это как второй гимн... А может быть и первый...

Лебедев-Кумач не был выдающимся стихотворцем. Но... начальные, совершенно гениальные строки и припев принадлежат не ему, а взяты из солдатской песни 1914 года. Там только вместо "фашистской" нечестии – "тевтонская". Разница в стихотворном уровне, если смотреть на бумаге, совершенно очевидна. Тем не менее (а может именно и потому – ибо не сам измыслил, а обратился к традиции) эта песня остаётся, пожалуй, главной русской песней XX   века. Я попробую восстановить картину, выделив (предположительно) старый текст в кумачевской песне курсивом...

Вставай страна огромная, вставай на смертный бой!

С фашистской силой тёмною, с проклятою ордой!

Припев: Пусть ярость благородная вскипает, как волна, -

               Идёт война народная, священная война!

Дадим отпор душителям всех пламенных идей,

Насильникам, грабителям, мучителям людей!

Припев....

Не смеют крылья чёрные над Родиной летать,

Поля её просторные не смеет враг топтать!

Припев....

Гнилой фашистской нечестии загоним пулю в лоб,

Отродью человечества сколотим крепкий гроб!

Припев...

Впрочем, новодельных куплетов (второй и четвертый?) никто и не слушает, но песню в целом – можно слушать бесконечно. Священная песня... Но, само собой, не одни патриотические песни пели (хотя их-то – обязательно, до слёз, до кома в горле...). Пели и дореволюционные романсы: "Степь да степь кругом, путь далёк лежит..." (тоже прощание и тоже – смерть), "Из-за острова на стрежень" (и тут гибель) и множество других. Пели песни лирические, тюремные... Здесь хочется привести песни из папиного репертуара. Основу его составляли песни, подхваченные в детдоме (с. Словинка, Палкинский район, Костромской области), а так же на питерских улицах... Питерские песни его детства в основном блатные. Приведу одну. Это известная песня "Три гудочка". Вот папин вариант:

Три гудочка прогудело,

Все на фабрику пошли,

А чекисты в энто время

На облаву пошли...

Среди ентой облавы

Наш Ванюшка попал.

Черной цепью окруженный

В уголовку шагал.

Привели и посадили:

Ванька думал шутя.

А на утро объявили:

"Расстреляем тебя!"

Дверь тихонько проскрипела...

Вошло семь палачей

И Ванюшку потащили

К смертной казни своей!

Вот ведут по переулку,

Кто-то крикнул: "Беги!"

Двадцать пуль ему вдогонку...

Семь осталось в груди...

На столе лежит покойник,

Ярко свечи горят...

Это был бандит налётчик, -

За него отомстят.

Был он в кожаной тужурке,

Был он в кожаных штанах,

Был он в кожаной фуражке –

Два нагана в руках...

Три гудочка прогудело –

Все на фабрику пошли...

А на утро в переулке

Двух лягавых нашли...

Сейчас поют какие-то переделанные тесты на весёлый одесский мотив. Папа пел на мотив протяжный, медленный. Жалостливо.

Как ни кажется это парадоксальным – всё это прекрасно уживалось в одном репертуаре со сталинскими песнями. "Я в ту ночь полюбил все тюремные песни..." – пропел в 1963 году Николай Рубцов... И я тоже полюбил.   Приведу еще один из папиных вариантов очень известной песни, которую как раз зафиксировал в своих стихах Н. М. Рубцов, но в папином исполнении так (их детские дома находились примерно в ста км друг от друга):

Вот умру, я умру я,

Похоронют меня

И никто не узнает,

Где могилка моя...

На мою да на могилку

Да никто не придёт...

Только раннею весною

Соловей пропоёт.

Пропоёт и просвищет

И опять улетит.

Я остался сиротою –

Счастья-доли мне нет...

А вот из его любимых – довольно редкая разбойничья песня (я её в фольклорных записях не встречал):

Луна-красавица лениво

Обходит тусклый свод небес,

Кусты руками раздвигая,

Бежал разбойник через лес.

Вдруг колокольчик то бубенчик

Звенит устало вдалеке...

Глаза разбойника блеснули,

Блеснул булатный нож в руке!

И лошадей остановила

Его могутная рука, -

С разбитым черепом на землю

Упало тело ямщика...

Когда ж к часам он прикоснулся,

Отца родного он узнал

И пал разбойник на колени

И долго-долго он рыдал...

Луна-красавица лениво

Сокрылась за лесом вдали...

А на рассвете на дороге

Два трупа хладныя нашли...

Здесь развёрнута классическая тема покаяния перед смертью.

Интересен и вариант "Есть по Чуйскому тракту...":

Есть по Чуйскому тракту дорога,

Много ездит по ней шоферов...

И был самым отважным шофёром

Колька, звали его Снегирев.

Там на "Форде" работала Рая

И частенько над Чуей-рекой

Грозный "Форд" и тяжелая АМО

Друг за дружкой гонялись стрелой...

Дальше, как и в известных вариантах затевается гонка:

- Если АМО "Форда" перегонит,

Значит, Раечка будет твоя!

Однако в папином варианте (в отличие от других, что я слышал) – Колька Снегирев гибнет и финал другой:

На могилу ему положили

Номер АМО и мятый штурвал...
Продолжение следует

[Владимир К.]

Ещё запомнились папины армейские песни. Танкистские. Ну, широко известная - "По полю танки грохотали..." Хотя самая любимая у танкистов была другая, на мотив казачьей песни "Как на черный берег..."(первые слова повторяются каждый раз трижды):

Первая болванка (3 раза) попала танку в лоб,

Механика водителя вогнала сразу в гроб!

Припев: Любо, братцы, любо,

               Любо, братцы, жить!

               С нашим командиром

                Не приходится тужить!

А втора болванка пробила бензобак

Я выскочил из танка, ну, я сам не знаю как!

Припев...

А меня вызывают в особый, брат, отдел:

Отчего ты с танком, ...   с танком не сгорел?

Припев...

А я им отвечаю, я им говорю:

В следущей атаке, обязательно сгорю!

Припев...

  Удивительно, что под настроение папа мог и тюремную песню спеть, а мог какую-нибудь арию из оперы, но больше любил читать Пушкина. Мы отправлялись куда-нибудь в музей или в путешествие, а он – читал. Полтавский бой, куски из "Руслана и Людмилы", "Медного всадника"... я выучил наизусть ещё, кажется, прежде, чем сам научился читать. Но вместе с Пушкиным запомнились (и помнятся до сих пор) песни тюремные.

А вот за рулём, сначала знаменитого папиного мотоцикла, а потом и машины, пелись советские песни:

А дорога серою лентою вьется,

Залито водой лобовое стекло...

Пусть твой грузовик через бурю пробьётся,

Я хочу, шофер, чтоб тебе повезло...

Или:

Оглянется каждый прохожий,

Увидя твой взор озорной.

Ты в ситцевом платье похожа

На яркий цветок полевой.

Глаза твои искрятся смехом,

Но мимо проходит мой путь!

Быть может, я счастье проехал,

И надо назад повернуть!

Дорога, дорога, нас в дальние дали зовёт!

Быть может до счастья осталось немного –

Быть может один поворот!

Ездили мы так: папин форсированный Иж, на котором он выступал на мотокроссе (призёр чемпионата города 1951 года). На нём – он сам, мама, сзади ещё моя старшая сестрёнка и я, как самый маленький, верхом на бензобаке, меж папиных рук. Ездил папа весьма лихо...   Потом он продал мотоцикл, что бы купить бабушке с дедушкой кооперативную квартиру (мы сначала жили вшестером на Алтайской)... Заметим между строк: первый взнос за квартиру стоил как мотоцикл – тысячу рублей и... вселяйтесь, пожалуйста. А всего квартира стоила столько же сколько "Волга" – пять тысяч. Так, что можно было и не ждать бесплатной квартиры по очереди, а при желании – заработать и купить. Теперь это для большинства граждан не возможно...

Но вот и опять увлёкся... А между тем, пора перейти к собственно моим – то есть шестидесятых-семидесятых годов песням...

Магнитофонная эпоха.

Папа купил большую магнитолу, где под крышкой на верху – о, чудо! – был магнитофон... и началось... Конечно, первым делом, (тайком – скрытым микрофоном, разумеется) были записаны все наши детские выступления, семейные застольные песни... ну, и любимые песни советской эстрады – с радио, с пластинок, с телевизора... В конце шестидесятых появились и плёнки с Высоцким – круг замкнулся...

Но сперва, всё по порядку.

Какие всё-таки чистые и добрые голоса той эпохи... Бог с ними, с песнями (песни разные были!), но голоса! Бернес, Утёсов, потом – Хиль, Горовец...

Вдали за Вислой сонной лежат в земле сырой

Серёжка с Малой Бронной и Витька с Моховой...

............................................................................... .....

Ночь коротка, спят облака

И лежит у меня на ладони

Незнакомая ваша рука...

.........................................

Мне часто снятся те ребята,

Друзья моих военных дней

Землянка наша в три наката...

...............................................

А "Журавли"!

Мне кажется порою что солдаты

С кровавых не пришедшие полей...

...........................................................

А какие чистые и нежные женские голоса звучали: Кристалинская, Пьеха, Воронец, Зыкина, Сенчина, Толкунова...   Но женственность и целомудрие женской песни оборвались в творчестве Пугачёвой... и пошло, поехало...

Глянув ныне несколько передач по каналу "Ностальгия" я узнал много "нового" о своём времени. Со слов ведущих получалось, что вся советская молодёжь без ума была от "Битлов", потом увлеклась каким-то "Пинк флоидом", "Ди паплом" и т. д.... Ничего подобного ни я, ни мои друзья не знали и не ведали. Этим увлекалась русскоязычная диссидентсвующая интеллигенция, но никак не русские школьники и студенты. Мы любили Родину и, хотя мало проявляли интереса к советской эстраде, - ни за что на свете не променяли бы её на западную. На немногочисленных поклонников западной культуры мы смотрели, как на врагов Отечества... Кто же слушает "битлов", да только тот, кто помешался на американский жвачке, джинсах и пр... Наша пионерская дружина собирала посылки вьетнамским школьникам, которых бомбили американцы... и как можно слушать "ихнюю" музыку! (Про радио "голос Америки" или Би-би-си говорили тогда: "фашисты"... "фашисты по радио передали...", "фашисты сказали..." Вот, между строк про "Голос Америки". Помню, как жутко возмущались мои ярославские родственники: "По "голосу" фашисты передали, что наш ярославский шинный завод сгорел до тла, а его только-только подожгли. Кто-то по радио услышал – народ прибежал, успели потушить..." Оплошали диверсанты или разницу во времени не учли?)

  Как-то мимо наших ушей промелькнули не плохие в общем-то певцы "Поющих гитар", "Самоцветов", "Песняров"... Это всё неслось из репродукторов на улице, с экранов, по радио:

Синий, синий иней, лёг на провода

В небе тёмно-синем – синяя звезда...

...............................................................

Ты всю ночь не спишь, а в окна к тебе ломится

Ветер северный, умеренный до сильного...

.........................................................................

Но дошла в садах сирень до кипения

И осталась ты во мне – вся весенняя...

(Между прочим, подшефное село, где мы трудились "на картошке", называлось Кипенью и каждый день из "колокольчика" эта песня...)

..................................................................

Пришли девчонки, стоят в сторонке,

Платочки в руках теребят...

...............................................

Где же моя ненаглядная где?

- В Вологде-где-где-где, Вологде, где...

............................................................

Оглядываясь, понимаешь, что и эти песни оставили добрый   след в душе, а вовсе не навязанная извне, до мозга костей нерусская, рок музыка. На рок-концерте я был только раз в жизни - в институтские уже годы (в 1979 г .).   Сокурсники с трудом уговорили пойти – как они тогда говорили – "на Макара" (т. е. на "Машину времени"). Я, ради объективности нашей дискуссии, согласился, но выдержал лишь половину программы: примитивно всё это и пошло... Да и никак русского человека не задевает... Но это всё потом будет, а за десятилетие до этого - в первом классе, при знакомстве, вот как меня встретили в школе: "Высоцкого знаешь?" И тут же, не дожидаясь ответа, вместо обмена именами, мальчишка пропел от начала до конца: "В королевстве, где всё тихо и складно..." Ну, Высоцкого я знал – у папы были уже плёнки... – но тот мальчишка не слушал, он торопился исполнить весь известный ему репертуар, где, как много лет спустя выяснилось, многое вовсе к Высоцкому отношения не имело...

В семидесятые как Штирлица, Высоцкого можно было услышать сразу одновременно из нескольких окон – только разные песни, разумеется... Но это было ещё грандиознее, ибо он был не просто вездесущ (там-то что, – телевизор вещал одно повсюду!), но и многолик в одном лице...

О других бардах узнал я много позднее (где-то в конце или после школы уже). Да, мы записали на магнитофон и сами пели песню Верещагина из "Белого солнца":

Ваше благородие, госпожа Удача,

Для кого ты добрая, а кому – иначе...

Но то, что это Окуджава - узнал позже. Пластинками его мы увлеклись в конце семидесятых, начале восьмидесятых. Впрочем, их раньше и не было, а на плёнках у простого народа он мало распространялся. Певец для узкого круга интеллигенции. Галич своими "запрещёнными" пленками привлёк моё внимание не надолго. И опять же – это после: после его отъезда, после смерти... Любил я очень запись:

А почта, пересадками летит с материка

До самой дальней гавани Союза,

Где я бросаю камешки с крутого бережка

Далёкого пролива Лаперуза...

И ещё более замечательное:

Мама! Я хочу домой!

Но знать не знал ещё, что – Визбор. Тем более что мы записали то, что по радио – а там это пел Хиль.
Продолжение следует

[Владимир К.]

Или вот вышел фильм "Бумбараш" – и повсюду: по всем дворам, стройотрядам и турпоходам магнитофоны разнесли: "Ходют кони над рекою..." и остальные. И знать я не знал, кто такой Ю. Михайлов, тем более, что на самом деле – Ким. Песня воспринималась, как песня не Золотухина даже, а самого Бумбараша.

(Кстати о Киме – между строк... Помнится в начале перестройки уже был вечер "русской поэзии" в Москве, в Политехническом... Подводя итог, я сказал товарищу: "Из всех поэтов русский один Ким и тот – кореец...")

О наших питерских бардах   и вовсе мы ничего не слыхали. Да, пели в пионерском походе: "Когда на сердце тяжесть и холодно в груди..." и другие. Но кто такой Городницкий?..

Так, ещё быть может, не написав своих лучших песен, - авансом народной любви – Высоцкий стал главным бардом эпохи. А народ, в таких вещах, не ошибается... И он – Владимир Семёнович - это понимал и старался не подвести...

Когда в 2008 году на радио проведут глобальный опрос на предмет: кто самая выдающаяся историческая личность, ответ будет неожиданным для вопрошавших... Но не для нас. Помню, как какой-то ведущий возмущался в эфире: почему это Сталин на первом месте, а Высоцкий на втором (Ленин, кстати, на третьем)! Как они все (ведущие-завидущие эти) старались – двадцать лет реформ только и делали, что поливали Сталина - и с ним всё советское – грязью... И на тебе! Для народа он по-прежнему,- личность выдающаяся. Ну, да ладно, а как Высоцкий в эту компанию пролез! Но мне в этом списке всё видится закономерным. Справедливым. Ну не Горбачев же, ни Ельцин... А то, что поэт среди сильных мира сего? И это не удивительно – ибо ему всегда было до всего дело.

Помниться, поехали мы семейством на нашем замечательном "Запорожце" в отпуск к морю. По пути останавливались в кемпингах. Тогда всё было организованно дешево и просто: на огороженном поле палатки, автостоянка, иногда – столовая... на столбе – "колокольчик". Приезжаем на первую ночевку: на полную мощь динамиков – "Вдоль обрыва по-над пропастью, по самому по краю..." Приезжаем на вторую – тот же "колокольчик", та же песня с той же строки... и так далее, так далее... Велика Россия, вот и Украина пошла – и там то же...

Это первая его маленькая пластика вышла. Вот в чем дело.

Но по настоящему, конечно, песни его стали постигаться в юности... А там и Рубцов к нему присоединился...   Потаённый, скрытый до поры поэт. Но... вернёмся в детство. Ещё о пионерских песнях рассказать хочется, ибо и они сердцу милы.

Пионерские песни

Здесь, в детских песнях, тоже всё было сделано в соответствии с фольклорными канонами. Вот тема пути-дороги:

Там, за рекою,

Там за голубою,

За синими оврагами, зелёными лесами...

Ждут нас тревоги,

Ждут пути-дороги...

И там одну найдём,

С которой не свернём.

...................................... (из к/ф "Армия Трясогузки")

И вот то же:

Громыхала Гражданская война – от темна до темна...

Много в поле тропинок, только Правда – одна.

............................................................................... ("Неуловимые мстители")

Помните, мифологический ход мысли: тропинок много – налево, направо – богатым быть, женатым... но выбирать нужно только прямо, там где "убиту быть". И в этом спасение...

А вот вообще шедевр. Не помню, чья это песня, но слышу и по сей день тонкий, чистый голос, выводящий запев:

То берёзка, то рябина,

Куст ракиты над рекой.

Край родной, на век любимый,

Где найдёшь ещё такой!

........................................

Вроде вот так, просто, три дерева поименованы, но все три – в десятку: знаковые в фольклоре величины... А голос-то –

Между небом и землёй

Песня раздаётся...

Вот, ведь, с чего начинается Родина...

В пионерском лагере.

Проезжая, много лет спустя, мимо пионерского лагеря моего детства, решил завернуть, детишкам показать, самому вспомнить... Э-эх!

По несчастью или к счастью,

Истина проста:

Никогда не возвращайся

В прежние места...

Это ещё один славный поэт нашего времени пел – Геннадий Шпаликов. В общем, что: территория, понимаете, частная – всё огорожено. Охранник нас не пустил... Спортивный лагерь теперь какой-то. Смена стоит двадцать одну тысячу – больше средней зарплаты рабочего – вот как! Впрочем, не я спрашивал (мы-то в своё время отдыхали бесплатно...), а это – единственная информация, которую мне предложили...

А как интересно проходили наши смены...

Взвейтесь кострами

Синие ночи,

Мы – пионеры, -

Дети рабочих!

Близится эра

Светлых годов.

Клич пионера:

Всегда будь готов!

Ну, это ладно, а вот - любимое:

Ты, картошечка-картошка – тошка, - тошка,

Пионеров идеал – ал – ал!

Тот не знает наслажденья – денья – денья,

Кто картошки не едал – дал – дал!

И были, правда, костры, и картошка печеная была... И "зарница" была – это славная такая   игра в войну. Тем более, что особо и играть не приходилось – ещё совсем недавно фронт прошелся трижды по этим местам: линия Маннергейма. Нас, естественно, тянуло убежать – полазить по финским бункерам. Говорят, они несколько этажей под землю... Ночью в палате разговоры со страшилками про подземелье. Напугать девчонок в белой простыне со свечой в пустой банке с дырками вместо глаз – это уже проходили, это – не интересно. И вот затеяли поход. За старшего взялся Валерка Гусев. Нас, юных поисковиков, набралось шестеро... Идем лесной дорожкой – а был у нас такой увалень Боря, он говорит: "А если садист встретится?" Слово "маньяк" в то время ещё не практиковалось, говорили – "садист". Естественно, мальчишки рассказывали страшные истории, в которых садисты ловили и мучили детей. (Тут, кстати, всё целомудренно было – другого чего мы не понимали).

Вся группа встала, все посмотрели сначала на Борю, а потом уставились на Валерку. Валерка подумал и авторитетно сказал: "Вы двое за ноги хватайте, вы двое – за руки... А я - по морде, по морде!"   Спокойствие восстановилось, и группа двинулась дальше. Идём в молчании и вдруг Боря: "А если их двое будет, садистов?" Опять все встали и уставились на Валерку. Не моргнув глазом, Валерка отвечал: "Вы двое – на первого, вы двое – на второго – за руки, за ноги, а я обоим – по морде, по морде!" Опять отлегло, и опять двинулись дальше. Через некоторое время – стоп машина: Боря опять вопрошает: "А если их трое будет?"   Валерка уже с раздражением: "Трое не будет!"

Наконец, дошли. Обещанного фонарика у Валерки не оказалось, но были спички. Полезли в подземелье... Сыро, вода капает, спички то и дело гаснут. Страшно... Здорово!

Ну, ладно-хорошо. Это так, картинка всплыла по ходу. Собственно, о песнях... Вот разучивали мы к слёту:

Надо, надо, надо нам, ребята, жизнь красивую прожить...

- пел отряд хором, и как только допел строку – у Гусева сорвалось: "Эх, ма!"

Вожатый сделал замечание и отряд продолжил:

Надо, надо, надо нам, ребята, что-то в жизни совершить!

- Эх, ма! – снова выкрикнул Гусев!

- Так, Гусев, если ты будешь нам песню портить, я тебя за дверь выставлю, понял!

- Понял, Павел Иванович, я нечаянно... оно само как-то...

- Хорошо, повторим снова... Дальше пошло, всё как у Дениски Кораблёва (который, наверно, ещё и не был написан тогда): Едва хор допевал строку, как уже не только Гусев, но и все мы вместе кричали: "Эх, ма!". Вожатый сам смеялся до слёз и махнул на нас рукой: "Только на слёте уж пойте нормально!" – "Конечно, Павел Иванович!" Но на слёте, как-то не сговариваясь, мы врезали это самое "Эх, ма!" и самое удивительное – никто и не заметил...

Вот какой человек был этот Валерка Гусев.

Ну вот...

Ещё одна история была с другой песней. Отрядная наша, любимая:

Заправлены в планшеты космические карты

И штурман проверяет в последний раз маршрут...

Давайте-ка ребята, присядем перед стартом –

У нас ещё в запасе четырнадцать минут!

Я верю, друзья, караваны ракет

Помчатся вперёд от звезды до звезды!

На пыльных тропинках далёких планет

Останутся наши следы!
Продолжение следует

[Владимир К.]

А дело в том, что особо любимые песни делались предметом нашего детского творчества и перекочёвывали в раздел дворового фольклора... Это не от испорченности вовсе, а такова природа творчества. Так самые любимые герои кино – Чапаев, а позже Штирлиц (потом и Чебурашка с Геной) сделаются героями анекдотов. Так, например, песенка из кинофильма "Кавказкая пленница" стала хоккейной (не один Высоцкий откликнулся на успех нашей сборной):

Где-то на белом свете чемпионат идёт...

....................................................................

Мимо бегут канадцы, режут коньками лёд.

А на воротах Зингер семечки жуёт...

Пели мы и старые дворовые песни: "В один английский порт ворвался теплоход!", "Когда я был мальчишкой, носил я брюки клёш..." или там "В нашу гавань заходили корабли, корабли..." Но особой популярностью пользовались песни переделанные из новых:

А нам не страшен, ни вал девятый,

Ни "Волга" с синей полосой!

..................................................

  И вот в тот год любимой стала эта, космическая:

Заправлены в планшеты ножи и пистолеты

И банда намечает в последний раз маршрут...

Давайте-ка, ребята, закурим перед стартом –

У нас ещё в запасе четырнадцать минут.

Я верю, друзья, что милиция спит,

Что сторож давно колотушкой прибит...

На пыльных витринах больших магазинов

Останутся наши следы!

Никто в нашем отряде и курить-то не курил. Однако, это "закурим" вместо "присядем" так привязалось, что перекочевало в официальный текст. Мы так и пели на слёте, но не сами, ни вожатые – никто не обращал внимания. Органично.

Кто всё это сочинял – не знаю, но как здорово получалось! Жажда творчества так и кипела во всех нас...

Разные стишки.

Вдохновляли меня не только двор и пионерский лагерь, но и мои ярославские дяди и тёти... Тут в Питере, в гостях... я вроде и не замечал ничего, а приехал к ним – ух, ты! – стихи так и сыплются. Вот тётя Ася идёт с работы: "Ох, - говорит, - на одной руке – сетка, на другой – Светка, на плече пьяный Иван, а впереди – Госплан!" Дядя Ваня – он вообще как скоморох на сёстриной свадьбе час, наверно, стихами без умолку говорил...

Первую частушку, что я в Ярославле услышал и теперь помню:

Мине милый разлюбил –

Вниз по лестнице спустил:

Ух ты, ах ты! –

Все мы космонавты!

А тут ещё тема "Космоса" вширь пошла – в газетах про инопланетян пишут, про тарелки... я и сочинил на свой манер:

Мине милый разлюбил –

В лоб тарелкой запустил:

Ух ты, ой ты! –

Все мы гуманоиды!

                   ..................................

Моим приятелям пришлось по вкусу... Они распевали хором во дворе:

Ух ты, ой ты! –

Все мы гуманоиды!

- ну и пошло, поехало...

Осенью, придя в школу, я открыл для себя ещё один фольклорный жанр, который видно, ещё только зарождался тогда – "страшилки".

Кажется, первая страшилка была ещё двустрочной, как поговорка: "Маленький мальчик нашел пулемёт. Больше в деревне никто не живёт". Мне так понравилось, что я тут же стал сочинять многочисленные варианты: "Маленький мальчик нашел динамит – наша деревня по небу летит!"... Потом появились страшилки в четыре строки (это ближе к частушке) и я продолжил своё творчество про маленького мальчика:

Маленький мальчик летел в самолёте,

Вдруг террорист объявился в полёте...

Маленький мальчик дернул стоп-кран... -

Пол самолёта попало в Иран.

Масштабы деятельности мальчика всё увеличивались...

Маленький мальчик на физике в классе

Что-то узнал о критической массе…

Он по помойкам надыбал уран...

Вымерло пять окружающих стран.

Я никогда ничего подобного не записывал и, конечно, забыл массу текстов. Это было подлинное фольклорное творчество. Но сочинить вещь, которая уйдёт в народ – как я тогда (классе уже в пятом или шестом) понял – чрезвычайно не просто. Восхитила меня и фраза о старушке в проводах, к которой я приделал ряд продолжений. Лет через тридцать прочёл некоторые свои в сборнике страшилок:

Недолго мучалась старушка

В высоковольтных проводах.

Её обугленную тушку

Нашли тимуровцы в кустах. И т. п.

Вообще-то не ловко во всём этом признаваться... покаюсь уж до конца: я даже несколько "антисоветских" стишков сочинил. Хотя антисоветчиком никогда не был, но... такова уж словесная игра:

Жил на свете Бармалей

Маленького роста.

И попал он в Мавзолей

Чрезвычайно просто...

Да-да и это   творчество, наряду с Пушкиным и Лермонтовым оставило след в наших душах... В качестве реабилитации сейчас припомню и "правильный" стишок. Вот как отмечен был приход к власти Картера:

В учебном процессе наступит затор –

Гляжу на всемирную карту:

Английский не выучу только за то,

Что им разговаривал Картер...

Меня всегда восхищало народное творчество в этой области. Потом, впрочем, много инородного будет приписано народу... Так в перестроечном "Огоньке" печаталась подборка за подборкой якобы народных частушек:

Самолёт через границу

С Солженицыным летит.

Вот-те нате: хрен в томате –

Бёль встречая, говорит.

Полагаю, что подобное "народное" творчество сочинялось где-нибудь на радиостанции "Свобода" за определённую плату. Не только что кто такой Бёль... а и Солженицыным народ наш отнюдь не интересовался.

Действительно народное творчество существовало без поддержки печати и радио. Вот широко известное о 1953-м годе:

Лаврентий Палыч Берия

Не оправдал доверия.

А товарищ Маленков

Надавал ему пинков...

А вот ещё несколько стишков, каковые я сам слышал в толпе. Совершенно виртуозный и глубокий по содержанию стих о войне в Анголе:

Был бы ум бы у Лулумбы –

Был бы Чомбе не при чем бы!

А вот Индо-Пакистанский инцидент:

Жуй ананасы, рябчиков ешь!

День твой последний пришел Бангладеш!

Или вот про фашистский переворот в Чили:

Просыпаюсь утром рано –

Нет Луиса Корвалана...

                                                          - ну, и так далее...

Надо думать, что жанр этот (затрудняюсь, как и назвать его) древний. Во всяком случае, вторая моя бабушка (Мария Владиславовна) рассказывала, что ещё до революции у них в школе ходили политические стишки. Вот один стих-каламбур, видимо, производства 1812 года:

- Что делал слон,

Когда пришел на поле он?

- Ел траву? – гадает ответчик...

- Когда пришел Наполеон,

Поля кипели соловьями.

(т. е. - Поляки пели соловьями)

С годами жанр пришел к упадку: несколько стишков возникло на моих глазах. Так, много позже – во время путча 1991 года:

Забил заряд я в тушку Пуго...

Оригинально, конечно, но не справедливо... убили человека... и плакат (стишок несли на плакате) – не уместен. 
Продолжение следует

[Владимир К.]

Уж сколько воды утекло, а у меня иной раз как-то как в детстве само собой и выскочит. Я, вестимо, нигде не публикую, но скажешь на людях... слово-то не воробей. Вот, например, недавно, после урагана "Катрин" в Америке такое сорвалось:

Полетели яблони да груши,

Понеслись домишки в океан.

Выходила на берег Катюша...

И снесла их Новый Орлеан...

Оно быть может и не этично, но с другой стороны – не кара ли Господня за бомбёжки!

Пробовал я сочинять и анекдоты...

Ну, ладно – кончаю, кончаю и со стишками и с анекдотами... Хватит.

А тем временем,   к середине семидесятых я уже серьёзные стихи писать начал...

Не то что я до этого серьезной поэзии не понимал – любил и знал наизусть пропасть всего, но... В один из дней, собрали нас всех (седьмой класс и выше. Я-то в седьмом тогда учился...) в актовом зале. Пришли двое – лектор и "артист". Лектор прочитал лекцию о русской поэзии: интересно, но ничего особенного... Потом "артист" стал читать. Читал, наверно, час. Многие стихи из тех я уж знал, но... как он читал! Оказывается вот как можно... Вот... Сказать, что у меня мороз по коже пробегал – ничего не сказать... Словом – "Хладный ужас вдохновенья власы подъемлет на челе..."

Как их звали-величали, чтецов этих – не вем... Но поклон им низкий – спаси Бог! Вот, кажется, с тех пор и стал этот упоительный хладный ужас наведываться... И Бога молю, что бы не оставлял до смерти...

Мне вообще-то лет в семь голос был (внутренний такой, неслышный) – мол, будешь ты поэтом... А я к седьмому классу только расписался всерьёз...   Да и оправдал ли после доверие?.. Ну, это уже – ТАМ разберутся...

А последней песней детства, а может быть первой песней юности, стал для меня классический романс...

Но я ещё о радио забыл рассказать. О романсе... подождите, пожалуйста...

О радио... О, радио!

В городе радио не так слышно – оно по квартирам, по кухонкам. Дело другое в сельской местности... "Это лето, это дача, шестьдесяткакой-то год", воспоминания о бабушке и дедушке. Вот идёшь вечерним посёлком. Тихо. Уж люди отпилились, отколотились, отругались... отшумели – садятся пить чай. Собаки и те – притихли и лишь изредка перебрёхиваются. Ветер и тот угомонился: лишь где-нигде качнёт чуть листом... Вот уже и домик наш виднеется... И вот поплыли над вечерней землёй позывные "Маяка": "Бом-бом-бом бом-бом бом-бом-бом бом-бом..." – тихий, родной напев "Подмосковных вечеров". Как эхом отзывается радио в домах той стороны улицы... – и там – за рекой и... по всей, поди, России... Божественные звуки.

Наш сосед – изувеченный герой Отечественной войны, уверял по пьяному делу, что "Подмосковные вечера" он сочинил, - и назывались они тогда "Алтайские вечера", - и за два, мол, пол-литра продал напев Соловьёву-Седому. Нет, на аккордеоне он играл, конечно, виртуозно, но... Выдумки всё это – уж больно нравилась мелодия! Бронька Пупков, короче.

А вот ещё какая завораживающая фраза всплывает: "В Москве три часа дня, в ….   Иркутске - девять, во Владивостоке, - десять, в Магадане - одинадцать, в Петропавловске-Камчатском – полночь."   Обыденным таким голосом говорилось… Но торжество! Планетарная страна, космическая! Что тут ещё скажешь!

Да... радио... а славные были тогда передачи...

Радио-няня, радио-няня,

Есть такая передача.

Радио-няня, радио-няня,

У неё одна задача:

Чтоб все мальчишки, чтоб все девчонки –

Подружились с ней.

Чтоб всем ребятам, всем трулялятам

Стало веселей!

А потом по воскресеньям – "Клуб капитанов", а после "По странам и континентам", ну и "Пионерская зорька", конечно.

А наше питерское радио – по третьей кнопке... Ах, не травите душу, братцы...

Сколько лет радио не слушал (оно как-то непрерывно у всех вещало – вот как включили в войну, так и не выключали до семидесятых...) – и вот решил "Маяк" поймать. Поймал... а там какие-то Трахтенберги и прочие люди с неприличными фамилиями такое несут! По плану Даллеса работают, ребятки... И доколе!

Ну, ладно-хорошо...

То есть плохо.

Кстати, а чего я Маяк-то искать стал? – а вот чего: "Православное радио" лишили эфира. Гласность, однако...

Теперь о классике.

Ведь это, пожалуй, самый главный разговор. Классика понятие обширное... Вот, например: "Идёт бычок, качается, вздыхает на ходу..." – и это тоже классика... детская. Да, разумеется, школьная программа была. Да, читали кое-что и сверх программы, а кое-что невмоготу было прочесть: Достоевский в девятом классе – это рановато... Но не это важно...

И вот, подводя итоги, я думаю: бесплатное образование (то есть совсем бесплатное), обязательное среднее (ведь этого нигде в мире ещё не было!), а главное – замечательная программа литературной классики... Нигде, ни в одной стране мира действительно подлинное, великое искусство не делалось ещё предметом государственной пропаганды.

Вспоминается старый лозунг: "За детство счастливое наше – спасибо, родная страна!" Кому-то в трудную историческую минуту по малодушию показалось, что... Знаю, знаю – многие будут кривить рот! А всё же – спасибо, поклон земной – уберегла, укрыла, как заботливая мать - наша советская Родина от всей мерзости и лжи и собственной нашей и забугорной... И образование наше классическое тоже ведь есть проявление державного неоклассицизма.

Это именно и было главным фундаментом всех наших успехов.

Но... как бы объясниться... Всё то разумное, доброе, вечное, что было посеяно – когда ещё! – от Гомера, от автора "Слова о полку" до наших современников – очень уж оно по-разному взошло в нас в восьмидесятые!

И детство, и юность, да и зрелые годы мои – всё это было в Стране Советов... Но тут - мне придётся забежать вперёд - в теперешнее время: очень уж удивительно широко (по мировоззрению, по деяниям) расплескалось наше поколение. Как-то уж больно неожиданно разрушилась любимая держава, со всей её культурой и даже историей – ибо и историю переписали... Почему так! Почему вот мы, например, были и остались патриотами... Я не знаю... мне просто физически плохо, если я не на Родине... даже если только помыслю, представлю – что вот, - ехать надо. Пусть и не надолго... Ну, как же без России! А другие... – не одним ли молоком мы были вскормлены, не одним ли воздухом дышали! – а другим тут невмоготу. Разбежались... А кто не разбежался – тот тут рвёт и корёжит. Что же, уж мы ли сумасшедшие или они – вот не ощущают, не чуют нутром русского духа ("ошибка географии" как Бродский вякнул)? Ну да, я – Высоцкого слушал, тюремные песни пел, а они от Битлов балдели... ну, ладно... но ведь одного Пушкина читали, одного и того же Лермонтова, Есенина, наконец... Одни сочинения про Павку Корчагина писали, одними словами и вот...   Как же так? Чем же им Русь-матушка не мила стала?

Не от того ль нерушимая такая держава покачнулась? Ведь не внешними происками только (хотя и их хватало, конечно...)? 

Тут недавно опубликовали дневник польского офицера из воинства Стефана Батория, который осаждал Псков. (Долго они осаждали, но так и не взяли). Он пишет: "Какой красивый и чистый город Псков. Он намного красивее и больше Парижа..." А уж Новгород!

Вот как! А мы-то думали до Петра было сонное боярское царство, тьма, невежество и грязь... Или вот гражданская война: то, понимаешь, "комиссары в пыльных шлемах" героями были... А вдруг выходит, что ироды они и душегубцы, а беляки – славные ребята! Ну-ну... Кто кого больше на столбах перевешал, теперь уж не проверишь, но кто победил, за кем народ пошел – это известно. И то, к чему привела эта победа – ну, тут мнения разные... Хотя – умирать буду – уверен, что ко благу. Да, вот ещё новость упала: вторую мировую американцы выиграли! Впрочем, ну её, политику, - меня Пушкин интересует.

Вот вычислила меня через интернет   одна старая знакомая, и давай из-за бугра поучать: мол, вы там такие и сякие, а тут благодать космополитическая... толерантность...   - и Пушкин, мол, ещё говорил: "ч... меня дёрнул родиться в России с умом и талантом..." Ну, и так далее... и про Лермонтова помянула – "Люблю Отчизну я, но странною любовью...", а там и Достоевский и Тургенев в ход пошли... Все они, выходит, Россию не любили. Во как! Надо же! - неужели и сама верит?

А о чём это Пушкин писал: трудно в России – да! Всегда трудно. Вообще, Россия не для слабонервных, но... душеспасительно. Ну, а потом-то, дальше – на ответ всем этим Чаадаевым: «Клянусь честью, что ни за что на свете я не захотел бы переменить отечества, ни иметь другой истории, кроме истории наших предков, такую, какую нам Бог послал…» 

А наш дворовый Пушкин ещё проще пропел: "Не волнуйтесь – я не уехал! И не надейтесь – я не уеду!"

Чего ж ещё!

А Лермонтов? "Странною любовью..." – странною для всех Чаадаевых или Нессельроде, для всех кто вообще не понимает, что такое любовь к Родине. И вот как любовь свою Лермонтов запечатлел:

Люблю Отчизну я, но странную любовью!

Не победит её рассудок мой.

Ни слава, купленная кровью,

Ни полный гордого доверия покой,

Ни тёмной старины заветные преданья

Не шевелят во мне отрадного мечтанья.

Но я люблю – за что, не знаю сам –

Её степей холодное молчанье,

Её лесов безбрежных колыханье,

Разливы рек её, подобные морям;

Просёлочным путём люблю скакать в телеге

И, взором медленным пронзая ночи тень,

Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,

Дрожащие огни печальных деревень.

Люблю дымок спалённой жнивы,

В степи ночующий обоз

И на холме средь желтой нивы

Чету белеющих берёз.

С отрадой, многим не знакомой,

Я вижу полное гумно,

Избу, покрытую соломой,

С резными ставнями окно;

И в праздник, вечером росистым,

Смотреть до полночи готов

На пляску с топаньем и свистом

Под говор пьяных мужиков.

Как не процитировать до конца!.. "До конца, до смертного креста..."   - это Рубцов уже. И предсказал и предостерёг, и молитвенно к нам обратился:

Россия, Русь! Храни себя, храни!

Гляди: опять в леса твои и долы

Со всех сторон нагрянули они –

Иных времён татары и монголы...

Нет, ребята-демократы, разного мы всё-таки Пушкина читали. Вернее, это мы читали, а вы из-под полы почитывали диссидентов да слушали всякие западные рок-группы. Посмеивались над Павлом Корчагиным и Зоинькой Космодемьянской. (Она для меня всегда была и будет Зоинькой – ненаглядной и любимой!) А Пушкин? Что вам Пушкин – могли ли вы и любить его, если не любили Россию! А подул ветер перемен, и полезли швыдко-прытко из всех щелей...

Прости, Господи... и ведали что творили, а что уж тут – прости...
Продолжение следует