Неделя 2-я Великого поста. Неделя святителя Григория Паламы

[Александр Васильевич]

Неделя 2-я Великого поста.
Неделя святителя Григория Паламы

Бог есть свет и нет в Нем никакой тьмы.
1 Ин. 1, 5


_{Святитель Григорий Палама}

Тропарь святителя Григория Паламы

Православия светильниче, Церкви утверждение и учителю, монахов доброто, богословов поборниче непреоборимый, Григорие чудотворче, Фессалонитская похвало, проповедниче благодати, молися всегда спастися душам нашим.

Кондак святителя Григория Паламы

Премудрости Священный и Божественный орган, богословия светлую согласно трубу, воспеваем тя Григорие Богоглагольниче: Но яко ум уму первому предстояй, к нему ум наш отче настави, да зовем: радуйся проповедниче благодати.

Житие святителя Григория Паламы

Святитель Григорий Палама, архиепископ Солунский, родился в 1296 году в Малой Азии. Во время турецкого нашествия семья бежала в Константинополь и нашла приют при дворе Андроника II Палеолога (1282-1328). Отец святого Григория стал крупным сановником при императоре, но вскоре умер, и сам Андроник принял участие в воспитании и образовании осиротевшего мальчика. Обладая прекрасными способностями и большим прилежанием, Григорий без труда освоил все предметы, составлявшие полный курс средневекового высшего образования. Император хотел, чтобы юноша посвятил себя государственной деятельности, но Григорий, едва достигнув 20 лет, удалился на Святую Гору Афон в 1316 году (по другим сведениям, в 1318) и поступил послушником в монастырь Ватопед, где под руководством старца, преподобного Никодима Ватопедского (память II июля), принял постриг и начал путь подвижничества. Через год ему явился в видении святой евангелист Иоанн Богослов и обещал свое духовное покровительство. Мать Григория вместе с его сестрами также приняла монашество.

После преставления старца Никодима инок Григорий проходил 8 лет свой молитвенный подвиг под руководством старца Никифора, а после кончины последнего перешел в Лавру преподобного Афанасия. Здесь он прислуживал за трапезой, а затем стал церковным певцом. Но через три года (1321), стремясь к более высоким ступеням духовного совершенства, он поселился в небольшой отшельнической обители Глоссии. Настоятель этой обители стал учить юношу сосредоточенной духовной молитве — умному деланию, которое постепенно разрабатывалось и усваивалось монахами, начиная с великих пустынников IV века, Евагрия Понтийского и преподобного Макария Египетского (память 19 января). После того, как в XI веке в трудах Симеона Нового Богослова (память12 марта) подробное освещение получили внешние молитвенные приемы умного делания, оно было усвоено афонскими подвижниками.

Опытное применение умного делания, требующее уединения и безмолвия, получило название исихазма (от греч. «покой», «молчание»), а сами практикующие его стали называться исихастами. За время пребывания в Глоссии будущий святитель полностью проникся духом исихазма и принял его для себя как основу жизни. В 1326 году из-за угрозы нападения турок вместе с братией он перебрался в Солунь (Фессалоники), где тогда же был рукоположен в сан священника.

Свои обязанности пресвитера святой Григорий сочетал с жизнью отшельника: пять дней недели проводил в безмолвии и молитве, и только в субботу и воскресенье пастырь выходил к народу — совершал богослужение и произносил проповеди. Его поучения часто вызывали у предстоящих в храме умиление и слезы. Однако полная отрешенность от общественной жизни святителю была несвойственна. Иногда он посещал богословские собрания городской образованной молодежи во главе с будущим Патриархом Исидором. Возвращаясь как-то из Константинополя, он обнаружил близ Солуни местечко Верии, удобное для уединенной жизни. Вскоре он собрал здесь небольшую общину монахов-отшельников и руководил ею в течение 5 лет. В 1331 году святитель удалился на Афон и уединился в скиту святого Саввы, близ Лавры преподобного Афанасия. В 1333 году он был назначен игуменом Есфигменского монастыря в северной части Святой Горы. В 1336 году святитель вернулся в скит святого Саввы, где занялся богословскими трудами, которых не оставлял уже до конца жизни.

А между тем в 30-е годы XIV века в жизни Восточной Церкви назревали события, поставившие святителя Григория в ряд наиболее значительных вселенских апологетов Православия и принесшие ему известность учителя исихазма.

Около 1330 года в Константинополь из Калабрии приехал ученый монах Варлаам. Автор трактатов по логике и астрономии, умелый и остроумный оратор, он получил кафедру в столичном университете и стал толковать сочинения Дионисия Ареопагита (память 3 октября), апофатическое богословие которого было признано в равной мере и Восточной и Западной Церквами. Вскоре Варлаам поехал на Афон, познакомился там с укладом духовной жизни исихастов и, на основании догмата о непостижимости существа Божия, объявил умное делание еретическим заблуждением. Путешествуя с Афона в Солунь, оттуда в Константинополь и затем снова в Солунь, Варлаам вступал в споры с монахами и пытался доказать тварность Фаворского света; при этом он не стеснялся поднимать на смех рассказы иноков о молитвенных приемах и о духовных озарениях.

Святитель Григорий, по просьбе афонских монахов, обратился сначала с устными увещаниями. Но, видя безуспешность подобных попыток, он письменно изложил свои богословские доводы. Так появились «Триады в защиту святых исихастов» (1338). К 1340 году афонские подвижники с участием святителя составили общий ответ на нападки Варлаама — так называемый «Святогорский томос». На Константинопольском Соборе 1341 года в храме Святой Софии произошел спор святителя Григория Паламы с Варлаамом, сосредоточившийся на природе Фаворского света. 27 мая 1341 года Собор принял положения святителя Григория Паламы о том, что Бог, недоступный в Своей Сущности, являет Себя в энергиях, которые обращены к миру и доступны восприятию, как Фаворский свет, но являются не чувственными и не сотворенными. Учение Варлаама было осуждено как ересь, а сам он, преданный анафеме, удалился в Калабрию.

Но споры между паламитами и варлаамитами были далеко не закончены. К числу вторых принадлежали ученик Варлаама, болгарский монах Акиндин и Патриарх Иоанн XIV Калека (1341-1347); к ним склонялся и Андроник III Палеолог (1328-1341). Акиндин выступил с рядом трактатов, в которых объявлял святителя Григория и афонских монахов виновниками церковных смут. Святитель написал подробное опровержение домыслов Акиндина. Тогда Патриарх отлучил святителя от Церкви (1344) и подверг темничному заключению, которое продолжалось три года. В 1347 году, когда Иоанна XIV на патриаршем престоле сменил Исидор (1347-1349), святитель Григорий Палама был освобожден и возведен в сан архиепископа Солунского. В 1351 году Влахернский Собор торжественно засвидетельствовал православность его учения. Но солуняне приняли святителя Григория не сразу, он вынужден был жить в разных местах. В одну из его поездок в Константинополь византийская галера попала в руки турок. Святителя Григория в течение года продавали в различных городах как пленника, но и тогда он неутомимо продолжал проповедь христианской веры.

Лишь за три года до кончины вернулся он в Солунь. Накануне его преставления ему явился в видении святитель Иоанн Златоуст. Со словами «В горняя! В горняя!» святитель Григорий Палама мирно преставился к Богу 14 ноября 1359 года. В 1368 году он был канонизован на Константинопольском Соборе при Патриархе Филофее (1304-1355, 1362-1376), который написал житие и службу святителю.

«Настольная книга священнослужителя», Т. 2

Бог есть свет

Во вторую Неделю Великого Поста мы совершаем память Святителя Григория Паламы, архиепископа Фессалоникийского. Во вторую Неделю Великого Поста Святая Церковь говорит нам о тайне света, к которому мы должны приобщиться, если хотим увидеть Воскресение Христово. Святитель Григорий Фессалоникийский и богословские споры в XIV веке, связанные с его именем, учили о том, что свет Преображения есть свет нетварный, несотворенный. Опровергая ересь западных Богословов, это учение напоминало о слове Писания, что Бог есть свет, и, исповедуя Бога-Отца и Бога-Сына, Света от Света, Бога истина от Бога истина, мы веруем, что Богом-Светом сотворен другой — тварный свет, тот, о котором сказано в книге Бытия: «Сказал Бог, да будет свет».

Эти догматические вопросы не были отвлеченными для жизни Церкви. Не должны они быть отвлеченными и для нас. Беда, если мы воспринимаем их как простые богословские или ученые рассуждения, не имеющие никакого отношения к нашей жизни. Это может означать только одно: что тот свет, о котором нам возвещает Бог — свет, в котором нет никакой тьмы — для нас остается неувиденным, и мы не приносим печали покаяния в том, что пребываем во тьме. Все беды в Церкви связаны, в конце концов, с тем, что какие-то тайны веры становятся отвлеченными, переставая быть живыми насущными вопросами, решающими нашу судьбу, и мы теряем глубину веры, полноту христианского призвания, которое должны осуществить в Церкви.

Протоиерей Александр Шаргунов, «Великий Пост»

http://www.pravoslavie.ru/put/1632.htm

[Александр Васильевич]

Синаксарь в неделю вторую Великого поста. Святителя Григория Паламы, архиепископа Фессалонитского




Стихи:
Ныне великого истинно проповедника света пресветлого
К свету незаходящему приводит Источник света.

Сей сын Божественного и невечернего Света, действительно истинный человек Божий и дивный слуга и служитель Божий, был родом из Царьграда и имел благородных и благочестивых родителей. Он старался украсить добродетелью и учением не только внешнего и чувственного человека, но особенно - внутреннего и невидимого. Когда он был еще очень юн, отец скончался; мать же и его, и всех его братьев и сестер, воспитывала в строгости и учила заповедям и Священному Писанию, а также посылала к учителям, чтобы он хорошенько научился от них и светской премудрости. Благодаря природным дарованиям и прилежанию в учении, он вскоре изучил все философские науки.

Когда Григорию исполнилось 20 лет, сочтя все земное худшим сновидений, желал устремиться к Богу, Источнику и Подателю всякой премудрости, и совершенным житием всего себя посвятить Ему. Тогда он открыл матери свое богоугодное намерение, великую любовь к Богу и пламенное желание и нашел, что она подобно ему долгое время тужила об этом и в равной мере с ним этому рада. Мать, сразу собрав к себе всех детей, радостно сказала: Вот я и дети, которых дал мне Бог Ис. 8, 18; Евр. 2, 13 . Испытывая их добрые мысли, она возвестила им намерение великого Григория. Он, обратившись к ним с поучительными словами, вскоре убедил всех согласиться и усердно последовать бегству из мира, склонив к подобной ему любви. Затем, согласно евангельской заповеди раздав все имение нищим, великодушно презрев царскую милость, славу и дворцовые почести, он последовал за Христом.

Мать и сестер он определил в женский монастырь, братьев же привел с собой на Святую Гору Афон. Там он убедил братьев подвизаться в разных обителях, поскольку не время быть вместе, и проводить богоугодную жизнь. Сам же он предался в послушание одному чудному старцу, по имени Никодим, в безмолвии живущему только для Бога. Со смирением духа научившись от него делом всем заповедям, всем добродетелям, там он ко всему этому, по ходатайству Пречистой Богородицы, получил в тайном видении неодолимую помощь от апостола и евангелиста Иоанна Богослова.

После отшествия к Богу старца своего Григорий пришел в Великую лавру святого Афанасия и прожил там несколько лет, подвизаясь с великим усердием и совершенным рассуждением. По любви к безмолвию он удалился из лавры и вселился в пустыню. Постоянно возрастая в любви и желая всегда пребывать с Богом, он предался самым суровым подвигам, трезвенным вниманием всегда подавляя страсти, ум же возводя к Богу, непрестанно творя молитву и поучаясь в Божественном, он чрезвычайно преуспел. Помощью Божией победив все искушения бесовские и очистив душу потоками слез во время всенощных бдений, он стал избранным сосудом даров Святого Духа и часто созерцал Бога чудесным образом. По причине нападений турков он перешел в Фессалонику, в Верийский скит, и был вынужден беседовать с некоторыми жителями города. Потом, усердно проходя жизненный путь, очистив совершенно и тело, и душу, уже в преклонном возрасте Григорий по Божиему повелению принял сан священства и, как некий бесплотный, будучи как бы в исступлении, совершал Тайны литургию , так что умилялись душою все, кто только видел его. Он был действительно велик, так что и богоугодно живущим открывалось, что он богоносец, и для видящих только внешнее это было явно: имея власть над бесами, он избавлял одержимых от их прелести и козней; бесплодным деревьям возвращал плодоношение; предвидел будущее, а также был украшен другими плодами и дарованиями Божественного Духа.

Однако, поскольку совершение добродетелей - в нашей власти, а впадение в искушения - не от нас зависит, а без них искушений нельзя стать совершенным и доказать веру в Бога ибо, говорит апостол, сопутствующее добродетели страдание делает человека с Божией помощью совершенным в добре Ср.: Сир. 2: 1-5; Иак. 1: 2-4; 1 Пет. 1, 7 , - поэтому было попущено и преподобному впадать в различные и частые искушения, чтобы он стал через это действительно совершенным.

Какой ум познает и какое слово сможет выразить приходящие со всех сторон, большие прежних козни лютого врага, наветы и обвинения против него новоявленных еретиков, и сколько он отстаивал православие в продолжение целых 23 лет, претерпевая от них многочисленные скорби и нападения. Ибо итальянский зверь, инок Варлаам из Калабрии [1], блистая внешней ученостью и думая все познать своим земным умом, начал лютую борьбу против Церкви Христовой и нашей православной веры, и всех строго придерживающихся ее. Он безумно считал сотворенными общую благодать Отца, Сына и Святого Духа, и свет, которым праведные воссияют, как солнце, в будущем веке, что приоткрыл Христос, просветившись на горе Фаворской, - словом, всякую силу и энергию Триипостасного Божества, и все отличное от Божественной сущности, а православно признающих сей Божественный свет и всякую силу и энергию несозданными, ибо нет ничего нового тварного из пребывающего в Боге по естеству, - в своих словах и пространных творениях называл двубожниками и многобожниками, как нас именуют и иудеи, и Савелий с Арием.

По этой причине святой Григорий, как защитник православия и проповедник Фаворского света, и прежде всех за это боровшийся и оклеветанный, был послан от Церкви в Константинополь, куда и прибыл, когда благочестивый царь Андроник, четвертый из Палеологов, для защиты православия созвал Собор, на который явился и Варлаам со своими гнусными учениями и нечестивыми обвинениями православия. Тогда великий Григорий исполнился Духа Божия, облекшись свыше в необоримую силу, заградил уста Варлаама, открытые против Бога, и совершенно посрамил еретика, своими проникнутыми огнем вдохновения словами и писаниями попалив его ересь, как хворост. Противник православия, не терпя позора, бежал к латинянам, откуда и пришел. Вскоре после этих многочисленных бед Григорий на новом Соборе опять обличил и опроверг его сочинения противоположными доводами. А те, кто был причастен к этой погибельной ереси, так и не переставали нападать на Церковь Божию.

Посему Григорий, сильно понуждаемый Собором и самим императором[2], и прежде убежденный Божиим повелением был возведен на архиерейский престол и поставлен пастырем Фессалонитской Церкви. Там он мужественно и терпеливо совершал подвиги в защиту православной веры, большие многих прежних. Ибо явились многие и злые преемники Варлаама и Акиндина, лютые порождения диких зверей, чьи учения и творения Григорий различным образом громил и совершенно побеждал своими речами и Божественным Писанием, причем не однажды, не дважды или трижды, но много раз, и не при одном царе или патриархе, но при трех императорах, сменявших друг друга на престоле, при стольких же патриархах и на бесчисленных Соборах. А некоторые упорствующие, ни во что вменяющие высший суд, так и остались при своем, и остатки всех еретичествующих, еще бесстыдно нападавшие на победивших их святых, не говоря уже о самом дерзком иудейском роде, даже до сих пор ненавидящем Христа.

Таковы вкратце победы великого Григория над нечестивыми.

Бог же чудесным образом послал его как учителя на Восток[3]. Григорий, как начальствующий, был направлен из Фессалоник в Константинополь, чтобы примирить поссорившихся царей. На пути он был схвачен агарянами и целый год находился в плену, мученически переходя с места на место, из города в город, проповедуя безбоязненно Евангелие Христово, одних утверждая в вере, поучая и убеждая держаться ее, богомудро укрепляя сомневающихся и высказывающих некоторые недоуменные вопросы по поводу происходившего тогда и давая по всем предметам разговора исчерпывающие разъяснения. Другим же, иноверцам и перешедшим к ним окаянным христианам, отрекшимся от нашей веры и поносившим ее, часто без страха говорил о воплощенном домостроительстве Господа и Бога нашего, о поклонении Честному Кресту и святым иконам. Они также спорили с ним о Магомете и о многом другом, и одни восхищались им, а другие в ярости подвергли его побоям, и ему пришлось бы пострадать даже до мученического венца, если бы, по Божьему Промыслу, агаряне не пощадили его, надеясь получить за него выкуп. По прошествии времени христиане (болгары) выкупили святого, и бескровный мученик, снова радостно возвратился к своей пастве. Ко многим другим великим дарованиям и преимуществам, которые имел, он украсился и ранами Христовыми, по Павлу, нося на себе язвы Христа ср.: Гал. 6, 17 .

И чтобы составить некоторое представление о нем, перечислим, каковы были его качества: непревзойденная кротость и смирение (но не когда он говорил о Боге и Божественном, - ибо в этом он был очень ревностен); совершенная незлопамятность и доброта, так что он старался по силе воздать добром тем, кто сделал ему какое-либо зло; неприятие наветов на ближних; терпение и великодушие в постоянно случающихся скорбях; возвышение над всяким сластолюбием и тщеславием; постоянная бедность и непритязательность во всех телесных потребностях, так что он за столь длительное время не изнемог в лишениях; безмолвие и тихость в терпении, и благодать всегда давалась ему столь изобильно, что и внешне это было явно всем видящим его; всегдашняя рассудительность, внимательность и сосредоточенность; как следствие этого, глаза его никогда не были без слез, но жаждали источников слез. Так он с начала до самого конца своего мученически подвизался против страстей и бесов, отогнал еретиков далеко от Христовой Церкви, изъяснил православную веру в своих речах и творениях, отпечатлев ими как печатью все Боговдохновенное Писание, ибо его житие и слово было как некий пересказ или отпечаток слов и житий святых.

Кроме того, он по-апостольски и богоугодно пас свое стадо тринадцать лет, исправляя его поучениями и направляя к небесной пажити. И можно сказать, явившись проповедником вместе для всех современных ему и будущих православных, он перешел в мир иной, прожив 63 года. Дух он предал в руки Божии, а тело, к концу жизни особенно просвещенное и прославленное, оставил пастве как некое наследство и драгоценное сокровище, ибо через него Христос каждый день благодетельствует приходящим с верою и подает чудесные исцеления от различных болезней, многие из которых описывает его житие.

Молитвами же его, Боже, помилуй нас. Аминь.

_________________________________________

[1]Калабрия - низменный полуостров в Южной Италии.

[2]Иоанном Кантакузеном.

[3]В Азию.

http://www.pravoslavie.ru/put/1633.htm

[Александр Васильевич]

Игумен Дионисий (Шленов)

Святитель Григорий Палама: житие, творения, учение

Во второе воскресенье Великого Поста Православная Церковь празднует память святителя Григория Паламы. Портал Богослов.Ru публикует статью заведующего Греко-латинским кабинетом и преподавателя Московской духовной академии игумена Дионисия (Шленова), посвященную святителю.



Житие[1]

Родился будущий святитель в 1296 г., образование получил в Константинополе. После ранней смерти отца своего сенатора Константина, происшедшей в 1301 г., Григорию выпало быть под покровительством императора Андроника II. Таким образом, первые 20 лет жизни юноша прожил при царском дворе, а в дальнейшем ему, обладавшему разнообразными дарованиями, предстояла быстрая и успешная карьера. Он изучал светские дисциплины и философию у самого лучшего учителя эпохи Феодора Метохита, который был филологом и богословом, ректором университета и заодно, как принято называть эту должность теперь, премьер-министром. Григорий Палама был лучшим из его учеников; особый интерес он проявлял к философии Аристотеля. В возрасте 17 лет Григорий даже прочел лекцию во дворце о силлогистическом методе Аристотеля перед императором и знатными лицами. Лекция оказалась столь успешной, что в конце ее Метохит воскликнул: «И сам Аристотель, если бы он был здесь, не преминул бы удостоить ее похвалы».

Несмотря на все это Григорий оставался поразительно равнодушным к политике и миру. Около 1316 г. в возрасте 20 лет он покинул дворец и философские занятия и удалился на Святую Гору, где предался подвижнической жизни и занятиям тайнозрительным богословием. Привыкать к великим подвигам он начал еще пребывая во дворце. На Афоне Григорий подвизался в келье неподалеку от Ватопеда под руководством препоподобного Никодима, от которого и принял монашеский постриг. После смерти своего наставника (ок. 1319) он переселился в Лавру святого Афанасия, где провел три года. Затем, начиная с 1323 г., он подвизался в скиту Глоссия, где проводил все свое время в бдениях и молитвах.

В 1325 г. из-за турецких нападений на Святую Гору он, наряду с другими монахами, вынужден был ее покинуть. В Фессалониках Григорий по просьбе своих спутников-монахов принял священнический сан. Оттуда он направился в область Верии, города, в котором некогда проповедовал апостол Павел, где продолжил подвижничество. Пять дней в неделю, затворившись в тесной келье-пещере, находившейся на склоне заросшей густыми зарослями скалы над горным ручьем, он предавался умной молитве. В субботу и воскресенье он выходил из своего уединения для участия в общем богослужении, совершавшегося в монастырском кафоликоне.

Однако славянское нашествие, затронувшее и эту область, побудило Григория в 1331 г. снова вернуться на Святую Гору, где он продолжил отшельническое житие в пустыни святого Саввы на афонском предгорье над Лаврой. Эта пустынь сохранилась до сего дня. «Омываемая», как и во времена святителя Григория, афонскими ветрами, она поражает паломников своим абсолютным уединением и тишиной.

Затем на краткий срок Григория избрали игуменом монастыря Эсфигмен. Но, несмотря на попечения, взятые им на себя, он постоянно стремился вернуться к безмолвию пустыни. И достиг бы этого, если бы ученый монах из Калабрии (Южная Италия) по имени Варлаам (1290-1350) не побудил его к вступлению на полемическую стезю. Спор с Варлаамом продолжался на протяжении 6 лет с 1335 по 1341 г.

Варлаам происходил из православной греческой семьи, хорошо знал греческий язык. Он посетил Византию и, в конце концов, оказался в Салониках. В середине тридцатых годов XIV в. оживились богословские дискуссии между греками и латинянами. В ряде своих антилатинских сочинений, направленных, в частности, против латинского учения об исхождении Святого Духа и от Сына, Варлаам подчеркивал, что Бог непостижим и что суждения о Боге не доказуемы. Тогда Палама написал аподиктические слова против латинского новшества, подвергнув критике богословский «агностицизм» Варлаама и его чрезмерное доверие авторитету языческой философии.

Это было первое богословское столкновение двух мужей. Второе произошло в 1337 г., когда Варлаам был оповещен некими простыми и неграмотными монахами о некоем техническом способе, который применяли исихасты при творении умной молитвы. Изучив также некоторые сочинения исихастских отцов, посвященные молитвенному деланию, он неистово напал на исихастов, называя их мессалианами[2] и «пуподушниками». Тогда на Паламу было возложено опровержение нападок Варлаама. Личная встреча обоих мужей вовсе не привела к положительному результату, но еще более обострила противоречие. На Константинопольском соборе 1341 г. (заседание состоялось 10 июня) Варлаам, обвинявший исихастов в неправильном способе молитвы и опровергавший учение о нетварном Фаворском свете, был осужден. Варлаам, хоть и испросил прощение, в июне того же года уехал в Италию, где принял затем римокатоличество и стал епископом Иеракским.

После собора 1341 г. и удаления Варлаама завершился первый этап паламитских споров.

На втором и третьем этапе споров противниками Паламы выступили Григорий Акиндин и Никифор Григора, которые в отличие от Варлаама не критиковали психосоматического метода молитвы исихастов. Спор принял богословский характер и касался вопроса Божественных энергий, благодати, нетварного света.

Второй этап спора совпадает с гражданской войной между Иоанном Кантакузином и Иоанном Палеологом и происходил между 1341 и 1347 г. 15 июня 1341 г. умер император Андроник III. Его преемник Иоанн V Палеолог был несовершеннолетним, поэтому в государстве произошли большие потрясения в результате ожесточенной борьбы за власть между великим доместиком Иоанном Кантакузином и великим дукой Алексеем Апокавком. Патриарх Иоанн Калека поддерживал Апокавка, в то время как Палама полагал, что государство может быть спасено только благодаря Кантакузину. Вмешательство Паламы в политическое столкновение, хоть он и не был особенно склонен к политике, привело к тому, что большую часть дальнейшей жизни он провел в заточениях и темницах.

Между тем в июле 1341 г. был созван еще одни собор, на котором Акиндин был осужден. В конце 1341-1342 г. Палама затворился сначала в монастыре святого Михаила Сосфенийского, а потом (после 12 мая 1342) в одной из его пустыней. В мае-июне 1342 г. состоялось два собора для осуждения Паламы, которые, однако, не дали никаких последствий. Вскоре Григорий удалился в Ираклию, откуда через 4 месяца был доставлен под конвоем в Константинополь, и заключен там под стражу в монастырь. После двухмесячного пребывания в храме Святой Софии, где святой Григорий вместе со своими учениками по праву убежища пользовался неприкосновенностью, он был заточен в дворцовую тюрьму. В ноябре 1344 г. на соборе святителя Григория Паламу отлучили от Церкви, а Акиндин, его главный противник, в конце того же года был рукоположен во диаконы и священники. Однако в силу изменений политической обстановки на соборе 2 февраля 1347 г. Григорий Палама был оправдан, а осуждены его противники.

После победы Иоанна Кантакузина и провозглашения его императором патриарший престол занял (17 мая 1347 г.) Исидор Вухир, друг исихастов, а Григорий Палама в скором времени был избран архиепископом Фессалоникийским. Тогда начался третий этап паламитских споров. Главным противником Паламы выступил Никифор Григора. Политические волнения в Фессалониках воспрепятствовали Григорию вступить в город для исполнения своих обязанностей. Господами положения здесь оказались зилоты, друзья Палеологов и противники Кантакузина. Они препятствовали приходу Паламы, вплоть до захвата Фессалоник Кантакузиным в 1350 г. До этого времени Палама посетил Афон и Лемнос. Попав же в Фессалоники, он смог умиротворить город. Однако его противники не прекращали яростно полемизировать. В силу этого в мае-июне и в июле 1351 г. были созваны два собора, которые осудили его противника Никифора Григору и провозгласили Паламу «защитником благочестия». На первом из этих соборов было утверждено учение о единстве Божества и различии между сущностью и нетварными энергиями. На втором соборе было принято шесть догматических определений с соответствующими шестью анафемами, которые сразу же после собора были включены с Синодик Православия. Помимо утверждения вышеуказанного различия между сущностью и энергией здесь была провозглашена непричаствуемость Божественной сущности и возможность приобщения Божественным энергиям, которые нетварны.

Отправившись в Константинополь в 1354 г. для того, чтобы выступить посредником между Кантакузиным и Иоанном Палеологом, Палама был пленен турками, которые держали его в плену около года, пока не получили от сербов искомый выкуп за его освобождение. Плен свой он счел уместным случаем для проповеди истины туркам, что и пытался делать, как видно из Послания Фессалоникийской церкви, а также по двум текстам Собеседований с представителями из числа турок. Видя, что уничтожение империи турками почти неотвратимо, он считал, что греки незамедлительно должны приступать к обращению турок в христианство.

После освобождения от турок и возвращения в Фессалоники свт. Григорий продолжил пастырскую деятельность в своей епархии до 1359 г. или, согласно новой датировке, до 1357 г. Сраженный одной из своих давних болезней, которые время от времени беспокоили его, святитель Григорий умер 14 ноября в возрасте 63 лет (или 61 года). Вначале его прославили как местночтимого святого в Фессалониках, но вскоре в 1368 г. соборным решением он был официально вписан в календарь Святой Софии патриархом Филофеем Коккиным, который составил его похвальное житие и службу. Сначало мощи святителя Григория были положены в кафедральном храме Святой Софии в Фессалониках, ныне частица его мощей хранится в митрополичьем соборе в честь Григория Паламы близ городской набережной.

Сочинения

Григорий Палама составил многочисленные сочинения богословского, полемического, аскетического и нравственного содержания, также как и многочисленные гомилии и послания.

«Житие Петра Афонского» – самое первое сочинение свт. Григория Паламы, написанное ок. 1334 г.

В «новых надписаниях» против надписаний Иоанна Векка и в двух аподиктических словах «Против латинян» (написаны в 1334-1335 г. или согласно новейшим датировкам в 1355 г.) рассматривается вопрос об исхождении Святого Духа. Святой Дух как ипостась исходит «только от Отца». «Ипостась Пресвятого Духа не есть и от Сына; Она не дается и не приемлется никем, но Божественная благодать и энергия»[3]. Сходно с учением Николая Мефонского исхождение – это ипостасное свойство, в то время как благодать, которая является энергией, является общей для Трех Лиц Святой Троицы. Только с учетом этой общности можно говорить о том, что Дух Святой исходит от Отца, и от Сына, и от самого Себя. Этот взгляд на исхождение является общим со учением Никифора Влеммида и Григория Кипрского, которые, храня верность святоотеческому преданию, возлагали надежды на богословский диалог между Востоком и Западом.

Сочинение «Триады в защиту священнобезмолвствующих» было написано для того, чтобы отразить нападки Варлаама на исихастов, в нем разрешаются также все богословские вопросы, которые стали предметом спора. Сочинение делится на три триады, каждая из них подразделяется на три трактата. Первая триада, написанная весной 1338 г. в Фессалониках, посвящена вопросу о познании Бога. Выступая против только что сформулированной тогда позиции Варлаама, Палама настаивает на том, что путь познания Бога не является внешней философией, но откровением во Христе. Христос обновил всего человека, поэтому весь человек, душой и телом, может и должен участвовать в молитве. Человек, начиная с настоящей жизни, приобщается благодати Божией и вкушает в качестве залога дар обожения, которого он вкусит в полноте в будущем веке.

Во второй триаде (составлена весной-летом 1339 г.) он подвергает резкой критике утверждение Варлаама, что знание философии может принести человеку спасение. Человек не вступает в общение с Богом при помощи тварных средств, но только по Божественной благодати и через участие в жизни Христа.

В третьей триаде (написана весной-летом 1340 г.) он занимается вопросом об обожении и о Фаворском свете как о нетварной Божественной энергии. Человек не приобщается сущности Божией, иначе мы пришли бы к пантеизму, но приобщается природной энергии и благодати Божией. Здесь свт. Григорий систематически исследует основополагающее для его учения различие между сущностью и энергией. Те же вопросы рассматриваются в пяти посланиях Посланиях: трех к Акиндину и двух к Варлааму, написанных в начале спора.

В вероучительных сочинениях («Святогорском томосе», весна-лето 1340 г.; «Исповедании веры» и пр.), и в сочинениях, непосредственно относящихся к спору («О божественном единении и различении», лето 1341 г.; «О божественной и обоживающей причастности», зима 1341-1342 г.; «Диалог православного Феофана с Феотимом», осень 1342 г. и пр.) – а также в 14 посланиях, адресованных монашествующим, лицам в священном сане и мирянам (последнее письмо направлено императрице Анне Палеологине) продолжают обсуждаться спорные вопросы между Паламой, с одной стороны, и Варлаамом и Акиндином, с другой.

Семь «Антирритиков против Акиндина» (1342-не ранее весны 1345 г.) были написаны с тем, чтобы опровергнуть соответствующие антирритики против Паламы, составленные Григорием Акиндином. В них говорится о последствиях не различения между сущностью и энергией в Боге. Акиндин, не принимая, что благодать является природной энергией сущности Божией, но тварью, впадает в результате в ересь большую, чем у Ария. Благодать Божия, говорит Палама, является святым как нетварный свет, подобный тому, который видели апостолы во время Преображения Христа. Этот нетварный свет и вообще все энергии Божии являются общим выражением единой сущности Отца и Сына и Святого Духа.

(Продолжение следует)

[Александр Васильевич]

(Продолжение)

«Против Григоры» Палама написал 4 опровержительных слова (1 и 2 – в 1355, 1356; 3 и 4 – в 1356-1357). Григора принимал богословские тезисы Варлаама, утверждая, что благодать Божия и особенно свет Преображения был тварным. Палама опровергает аргументы Григоры и утверждает, что свет Преображения не был ни тварью, ни символом, но отблеском божественной сущности и подтверждением действительного общения между Богом и человеком.

Все вышеуказанные сочинения Паламы отличаются отчетливым полемическим характером, направлены на опровержение воззрений противников. Палама выражает свои богословские утверждения с полной ясностью и в своих не столь полемичных богословских и аскетических сочинениях. В «150 богословских, нравственных и практических главах» (1349/1350 г.) он излагает, пользуясь обычным для всех аскетических писателей Востока методом, основные темы своего учения в кратких главах. В некоторых случаях он приводит целые отрывки из своих предшествующих сочинений. Систематизировав свое богословское учение, он излагает его с ясностью и полнотой, наряду со своими философскими воззрениями.

Сочинение «К Ксении о страстях и добродетелях» (1345-1346 г.) адресовано монахине, занимавшейся воспитанием дочерей императора Андроника III. Это обширный аскетический трактат, посвященный борьбе со страстями и стяжанию христианских добродетелей.

Во время архипастырства в Фессалониках с амвона кафедрального храма свт. Григорий Палама произнес большую часть своих 63 гомилий, подтверждающих его глубокую духовность, богословские дарования и преданность Церкви. Хотя гомилии посвящены по преимуществу аскетико-нравственной и социально-патриотической тематике, в них находится место и для умозрений о нетварном Фаворском свете (в гомилиях 34, 35 «На Преображение Господне»). Некоторые из слушателей не могли уследить за мыслями гомилий святителя Григория из-за недостатка образования. Однако он предпочитает говорить высоким стилем с тем, чтобы «лучше возводить распростертых на земле, нежели низводить из-за них пребывающих на высоте». Впрочем, любой внимательный слушатель может достаточно ясно уразуметь сказанное.

Из текстов, относящихся ко времени его пленения у турок, наиболее ценно «Письмо к своей [Фессалоникийской] Церкви», которое помимо различных исторических сведений описывает некоторые из его собеседований и описан ряд эпизодов, где фигурируют турки.

Помимо вышеуказанных сохранилось немало более маленьких сочинений опровержительного, полемического, аскетического и богословского содержания и четыре молитвы.

Учение

Святитель Григорий Палама, пользуясь творчески переработанной богословской терминологией, сообщил новые направления богословской мысли. Его учение не было обусловлено только философскими понятиями, но было сформировано на совершенно иных принципах. Он богословствует на основании личного духовного опыта, который пережил, подвизаясь как монах, и сражаясь как искусный ратоборец против тех, кто искажал веру, и который он обосновал с богословской стороны. Потому и сочинения свои он начал писать в достаточно зрелом возрасте, а не в юные годы.

1. Философия и богословие

Варлаам уподобляет знание здоровью, которое неделимо на здоровье, подаваемое Богом, и на здоровье, приобретаемое благодаря врачу. Также и знания, божественное и человеческое, богословие и философия, согласно калабрийскому мыслителю, едины[4]: «философия и богословие, как дары Божии, равны по ценности пред Богом». Отвечая на первое сравнение св. Григорий писал о том, что врачи не могут целить неисцельные болезни, они не могут воскрешать мертвых[5].

Далее Палама проводит предельно ясное различие между богословием и философией, твердо опираясь на предшествующую святоотеческую традицию. Внешнее знание совершенно отлично от истинного и духовного знания, невозможно «от [внешнего знания] научиться чему-либо верному о Боге»[6]. При этом между внешним и духовным знанием существует не только отличие, но и противоречие: «оно настроено враждебно по отношению к истинному и духовному знанию»[7].

По Паламе есть две мудрости: мудрость мира и мудрость Божественная. Когда мудрость мира служит Божественной мудрости[8], они составляют единое древо, первая мудрость приносит листья, вторая плоды[9]. Также «двойным является вид истины»[10]: одна истина относится к богодухновенному писанию, другая – к внешнему образованию или философии. Перед этими истинами стоят не только разные цели, но и разные первоначальные принципы. Философия, начинаясь с чувственного восприятия, заканчивается познанием. Мудрость Божия начинается с блага за счет чистоты жизни, а также с истинного ведения сущих, которое происходит не от научения, а от чистоты[11]. «Если ты без чистоты, хоть бы и изучил от Адама до кончины мира всю природную философию, ты будешь глупцом, а то и хуже, а не мудрецом»[12]. Конец мудрости – «залог будущего века, неведение превышающее знание, тайное тайному причастие и невыразимое видение, таинственное и неизреченное созерцание и познание вечного света»[13].

Представители внешней мудрости недооценивают силу и дарования Святого Духа, то есть они сражаются против таинственных энергий Духа[14]. Мудрость пророков и апостолов не приобретается научением, но преподается Духом Святым[15]. Апостол Павел, восхищенный до третьего неба, просветился не мыслями и умом, но получил озарение «силы благого Духа по ипостаси в душе»[16]. Озарение, происходящее в чистой душе, не является познанием, поскольку превосходит смысл и познание[17]. «Главное добро» посылается свыше, является даром благодати, а не природным дарованием[18].

2. Богопознание и боговидение

Варлаам исключал всякую возможность познания Бога и изложения аподиктических силлогизмов о Божественном, потому что считал Бога непостижимым. Он допускал только символическое ведение Бога и то не в земной жизни, а только по разлучении тела и души.

Палама согласен в том, что Бог непостижим, однако эту непостижимость он приписывает основному свойству Божественной сущности. В свою очередь он считает возможным некоторое знание, когда человек обладает определенными предпосылками знания Бога, Который становится доступным через Свои энергии. Бог является одновременно постижимым и непостижимым, знаемым и незнаемым, рекомым и неизреченным. Знание Бога приобретается «богословием», которое бывает двойным: катафатическим и апофатическим. У катафатического богословия в свою очередь есть два средства: разум, который через созерцание сущих приходит к некоему познанию[19], и Писание с Отцами.
В Ареопагитском корпусе предпочтение отдается апофатическому богословию, когда подвижник, выйдя за пределы всего чувственного, погружается в глубину Божественного мрака[20]. Согласно святителю Григорию Паламе тем, что выводит человека вне катафатики, оказывается вера, которая составляет доказательство или сверхдоказательство Божественного: «всякого доказательства лучшее и словно некое не требующее доказательств начало священного доказательства есть вера»[21]. П. Христу писал, что согласно Паламе «апофатическое богословие – это сверхъестественные действия веры»[22].

Духовно-опытным подтверждением веры оказывается созерцание, которое увенчивает богословие. В отличие от Варлаама для св. Григория созерцание выше всего, включая апофатическое богословие. Одно дело говорить или молчать о Боге, другое жить, видеть и обладать Богом. Апофатическое богословие не перестает быть «логосом», а «созерцание выше логоса»[23]. Варлаам говорил о видении катафатическом и апофатическом, а Палама – о видении выше видения[24], связанном с вышеестественным, с силой ума как действием Святого Духа.

В видении выше видения участвуют умные очи, а не помысл, между которыми проходит непреодолимая пропасть. Обладание подлинным созерцанием Палама сравнивает с обладанием золотом, одно дело думать о нем, другое иметь в своих руках. «Богословствование столь же уступает этому видению Бога в свете и столь же далеко от общения с Богом, как знание от обладания. Говорить о Боге и встретиться с Богом не одно и то же»[25]. Он подчеркивает особое значение «претерпевания» Божественного по сравнению с «богословствованием» катафатическим или апофатическим[26]. Те, которые удостаиваются неизреченного видения, познают то, что выше зрения не апофатически, «но от видения в Духе этой боготворящей энергии»[27]. «Единение и зрение во мраке» выше «такого богословия»[28].

В целом можно сказать, что Палама защищает православное богословие от «агностицизма», который пытался навязать Варлаам. Христианское богословие, исходя из единства и различия Божественной сущности и энергий, может изложить еще и аподиктические силлогизмы о Боге.

3. Сущность и энергии в Боге

Бог является непостижимым по сущности, но объективная ценность откровения Божия в истории человека познается по Его энергиям. Бытие Бога состоит из Его «самосуществующей» сущности[29], остающейся непостижимой, и Его действий, или энергий, нетварных и вечных. Через различие сущности и энергий стало возможным достижение познания Бога, непознаваемого по сущности, но познаваемого по энергиям теми, кто достиг определенной степени духовного совершенства. Непостижимость и неприобщимость божественной сущности исключает для человека какое-либо непосредственной участие в ней.

Учение о различии между сущностью и энергиями наиболее ярко представлено в творениях Каппадокийских отцов (IV в.), у святителя Иоанна Златоуста (конец IV в – начало V в.), в Ареопагитском корпусе (начало VI в.) и у преподобного Максима Исповедника (VII в.). Для Каппадокийских отцов учение о постижимости Божественной сущности было неприемлемо как один из тезисов Евномия, который, утверждая равные возможности богопознания для людей и Господа нашего Иисуса Христа, тем самым пытался принизить Сына Божия. Для автора Ареопагитик это учение было органичным следствием развивавшегося в корпусе апофатического богословия. Преподобный Максим Исповедник, своим возвышенным учением о логосах опровергая изнутри неизжитые остатки оригенизма, также во многом предвосхитил учение Фессалоникийского святителя.

В течение раннего средневековья велся спор между номиналистами и реалистами о бытии идей, а следовательно и о свойствах Бога. Отголоски этого спора можно усмотреть и в паламитском споре: антипаламиты отрицали действительное бытие свойств, а Палама в течение раннего периода полемики подчеркивал их бытие даже чрезмерно, говоря, что одно – это Божество, а другое царство, святость и пр.[30] Они являются существенным в Боге, как говорится и в использовавшемся Паламой седальне на Преображение:

«Сокровенное блистание под плотию

существенного Твоего, Христе, и божественного благолепия

на Святей Горе явил еси»,

и в его собственных триадах, где он говорил о «свете божественного и существенного благолепия»[31].

Сам Григорий Палама неоднократно подчеркивал единство сущности и энергий. «Хоть и различается от божественной сущности божественная энергия, но в сущности и энергии единое Божество Бога»[32]. Современный греческий специалист по церковной истории и праву Власий Фидас сформулировал учение святитель Григория так: «[различие] непричаствуемой божественной сущности и причаствуемых энергий не отделяет нетварных энергий от божественной сущности, поскольку в каждой энергии является весь Бог, по причине неделимости божественной сущности»[33].

4. Обожение и спасение

Различие между сущностью и энергией в Боге дало Паламе основание для правильного описания обновления человека, которое произошло во Христе. В то время как Бог остается по сущности неприступным, Он дает человеку возможность вступить с Ним в действительное общение Своми энергиями. Человек, приобщаясь божественным энергиям или божественной благодати, получает по благодати то, что Бог имеет по сущности. По благодати и через общение с Богом человек становится бессмертным, нетварным, вечным, бесконечным, одним словом становится Богом. «Всецело мы становимся богами без тождества по сущности»[34]. Все это получает человек от Бога как дар общения с Ним, как благодать, исходящую от самой сущности Божией, которая остается всегда непричастной для человека. «Обожение обоженных ангелов и людей не есть сверхсущностная сущность Бога, но сверхсущностной сущности Бога энергия, сосуществующая в обоженных»[35].

Если человек деятельно не участвует в нетварной боготворящей благодати, он остается тварным результатом творческой энергии Бога, и единственной связью, соединяющей с Богом, остается связь творения с его Творцом. В то время как природная жизнь человека является результатом Божественной энергии, жизнь в Боге – это приобщение Божественной энергии, которое ведет к обожению. Достижение этого обожения определяется двумя важнейшими факторами – сосредоточением и обращением ума к внутреннему человеку и непрестанной молитвой в некоем духовном бодрствованиии, увенчанием чего становится общение с Богом. В этом состоянии человеческие силы сохраняют свою энергию, несмотря на то, что они оказываются выше привычных себе мер. Подобно тому, как Бог снисходит к человеку, так и человек начинает восхождение к Богу, дабы воистину осуществилась эта их встреча. В ней весь человек охватывается нетварным светом Божественной славы, который вечно посылается от Троицы, а ум восхищается Божественным светом и сам становится светом. И тогда таким образом ум, как свет, видит свет. «Боготворящий дар Духа есть неизреченный свет, и он творит божественным светом тех, кто обогатился им»[36].

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

В данный момент мы соприкасаемся с одним из самых важных элементов учения Паламы. Опыт обожения и спасение человека являются возможной реальностью, начиная с настоящей жизни, со славным соединением исторического со сверхисторическим. Душа человека через приобретение вновь Божественного духа предвкушает отныне опыт Божественного света и божественной славы. Свет, который видели ученики на Фаворе, свет, который видят чистые исихасты ныне, и бытие благ будущего века составляют три этапа одного и того же события, слагаясь в единую сверхвременную реальность[37]. Однако для будущей реальности, когда упразднится смерть, настоящая реальность является простым залогом[38].

Отождествление сущности и энергии в Боге, которому учили противники Паламы, разрушает самую возможность осуществления спасения. Если не существует нетварной благодати и энергии Божией, тогда человек или же приобщается Божественной сущности, или не может иметь никакого общения с Богом. В первом случае мы приходим к пантеизму, во втором разрушаются самые основания христианской веры, согласно которой человеку предлагается возможность действительного общения с Богом, которое осуществилось в богочеловеческом лице Иисуса Христа. Нетварная благодать Божия не освобождает душу человека от оков тела, но обновляет всего человека и переносит его туда, куда Христос вознес во время Своего Вознесения человеческую природу.

5. Учение о нетварном свете

Учение Паламы о нетварном свете божественного Преображения является одним из наиболее основополагающих, господствующих в его сочинениях направлений. Он ведет речь на основании своего собственного опыта, бывшего отправной точкой для его богословствования. Свет, который осиял Христа во время Преображения, не был тварью, но выражением Божественного величия, видения коего удостоились ученики, получив возможность видения после соответствующего приуготовления Божественной благодатью. Свет этот не был тварным «символом Божества», как полагал Варлаам[39], но божественным и нетварным. Святитель Григорий писал в ответ Варлааму: «Весь лик божественных богословов боялся назвать символом благодать этого света,… чтобы никто не посчитал тварным и чуждым Божеству этот божественнейший свет…»[40].

Преподобный Максим Исповедник действительно называет этот свет символом, но не в смысле чувственного символа, символизирующего нечто высшее и духовное, а в смысле высшего «аналогически и анагогически», который полностью остается непостижимым для человеческого ума, но содержит в себе знание богословия, и преподает его способному увидеть и воспринять[41]. Преподобный Максим пишет также о фаворском свете как о «природном символе Божества» Христа[42]. Интерпретируя мысль преподобного Максима, святитель Григорий Палама противопоставляет неприродный символ природному[43], чувственное – чувству превыше чувства, когда «око видит Бога не при помощи чуждого символа, но видит Бога как символ»[44]. «Сын, родившись от Отца безначально, обладает безначально природным лучом Божества; слава же Божества становится славой тела…»[45].

Итак, фаворский свет – это нетварная энергия Бога[46], которая созерцается умными очами «очищенного и облагодатствованного» сердца[47]. Бог «как свет видится и светом творит чистых сердцем, почему и называется светом»[48]. Свет Фавора выше не только внешнего знания, но и знания от Писаний. Знание от Писаний подобно светильнику, который может попасть в мрачное место, а свет таинственного созерцания подобен яркой звезде, «каковой является солнце»[49]. Если и сравнивается фаворский свет с солнцем, но это только сравнение. Характер фаворского света выше чувства. Фаворский свет не был ни умопостигаемым, ни чувственным, но превыше чувства и понимания. Потому и просиял «не как солнце… но выше солнца. Хоть о нем и говорится по подобию, но между ними нет никакого равенства…»[50].

Это видение света доподлинно, реально и совершенно, в нем принимает участие душа, вовлекающая в процесс видения весь душевнотелесный состав человека. Видение света приводит к единению с Богом и является признаком этого единения: «Имеющий тот свет неизреченно и видящий не по представлению больше, но видением истинным и находящимся превыше всех тварей, знает и имеет внутри себя Бога, ибо никогда не отделяется от вечной славы»[51]. Видение нетварного света в земной жизни – это драгоценный дар, преддверие вечности: «… нетварный свет ныне дается достойным как залог, а в нескончаемом веке он будет осенять их нескончаемо»[52]. Это тот самый свет, который видят подлинные исихасты, которому приобщился и сам Палама. Вот почему святитель Григорий Палама сам стал великим вестником благодати и света.

__________________________________________
 

[1] Текст публикации составлен на основании материалов современных патрологий на новогреческом языке П. К. Христу (Ἐκκλησιαστικὴ γραμματολογία. Τ. 2. Θεσσαλονίκη, 2003. Σ. 44-49), В. Д. Фанургагиса (Ἡ χριστιανικὴ γραμματεία. Θεσσαλονἰκη, 1985. Σ. 207-214), Х. Г. Сотириопулоса (Νηπτικοὶ καὶ πατέρες τῶν μέσων χρόνων. Ἀθῆναι. S. A. Σ. 66-75), статьи П. К. Христу в «Религиозной и нравственной энциклопедии» (Ἀθῆναι, 1964. Σ. 775-796), а также при учете статьи М. Бернацкого, протоиерея Валентина Асмуса и пр. в 13 томе Православной энциклопедии (М., 2006. С. 8-40), весьма ценной и вполне современной в научном отношении. К этой статье мы и отсылаем читателя за более подробными сведениями. Большая часть сочинений святителя Григория Паламы цитируется по современному критическому изданию, подготовленному П. К. Христу: Γρηγορίου τοῦ Παλαμᾶ Συγγράμματα. T. A΄-Ε΄. Θεσσαλονίκη, 1988-1992 (сокращенно – ΓΠΣ).

[2] Ересь мессалиан, т.е. «молитвенников», появилась в кон. IV в. Наряду с неприятием таинств и других церковных установлений мессалиане учили о чувственном восприятии благодати во время молитвы.

[3] Слово аподиктическое 2, 48. ΓΠΣ. Τ. 1. Σ. 122:14-17. Рус. пер. цит. по: ПЭ 13. С. 33.

[4] Триады. II,1,4-5.

[5] Триады. II,1,4. ΓΠΣ. Τ. 2. Σ. 266.

[6] Триады. I,1,12. ΓΠΣ. Τ. 2. Σ. 86.

[7] Триады. I,1,10. ΓΠΣ. Τ. 2. Σ. 82-84.

[8] Ср.: Триады. II,1,6. ΓΠΣ. Τ. 2. Σ. 270.

[9] Cр. Василий Великий. Юношам 2, PG 31, 568BC.

[10] Триады. II,1,5. ΓΠΣ. Τ. 2. Σ. 270.

[11] См.: Триады. I,3,42. ΓΠΣ. Τ. 2. Σ. 238.

[12] Триады. I,1,3. ΓΠΣ. Τ. 2. Σ. 64.

[13] Триады. I,3,42. ΓΠΣ. Τ. 2. Σ. 238-240.

[14] См.: Триады. I,1,15. ΓΠΣ. Τ. 2. Σ. 96.

[15] См.: Триады. III,1,37. ΓΠΣ. Τ. 2. Σ. 638.

[16] Триады. III,1,38. ΓΠΣ. Τ. 2. Σ. 239.

[17] См.: Триады. I,3,52. ΓΠΣ. Τ. 2. Σ. 258.

[18] См.: Триады. I,1,21. ΓΠΣ. Τ. 2. Σ.112.

[19] Триады. I,1,3.

[20] Мистическое богословие 5.

[21] Против Акиндина 6,1.

[22] «Религиозная и нравственная энциклопедия» (ΘΗΕ). Т. 13. Σ. 791.

[23] Триады. II,3,49. ΓΠΣ. Τ. 2. Σ. 504-505.

[24] Триады. II,3,26. ΓΠΣ. Τ. 2. Σ. 458-460.

[25] Триады. I,3,42. ΓΠΣ T. 1. Σ. 453. Рус. пер. цит. по: ПЭ 13. С. 30.

[26] См. Триады. II,3,26. ΓΠΣ T. 2. Σ. 460-461.

[27] Тамже.

[28] Триады. II,3,54. ΓΠΣ. Τ. 2. Σ. 516-517.

[29] Против Григоры 2.

[30] Апология.

[31] Триады. III,1,23

[32] О единении и различии 22. ΓΠΣ T. 2. Σ. 85. Рус. пер. цит. по: ПЭ 13. С. 30.

[33] Φειδᾶς Β. Ἐκκλησιαστικὴἱστορία. Σ. 211.

[34] Феофан PG 150, 936.

[35] Триады. III,1,33.

[36] Οὕτως ἡ θεοποιὸς δωρεὰ τοῦ Πνεύματος φῶς ἐστιν ἀπόρρητον καὶ φῶς ποιεῖ θεῖον τοὺς πλουτήσαντας αὐτήν. Триады. III,…, 35:19-21.

[37] Триады. I,3,43.

[38] Триады. II,3,66.

[39] Варлаам писал том, что фаворский свет был чувственным «и видимым в воздухе, происшедший тогда на изумление и тотчас исчезающий» и что он «именуется… Божеством как символ Божества». См.: Триады. III,1,11. ΓΠΣ T. 2. Σ. 586.

[40] Триады. III,1,13. ΓΠΣ T. 2. Σ. 592-593.

[41] Триады. III,1,13. ΓΠΣ T. 2. Σ. 590-592. См.: Максим Исповедник. О недоумениях, PG 91, 1125D-1128B, 1160D, 1165BC, 1168AB.

[42] Максим Исповедник. О недоумениях, PG 91, 1160С.

[43] Ценность «природного символа» в том, что «природное… сосуществует всегда с природой, от которой имеет бытие, поскольку является природным». Триады. III,1,14.

[44] Триады. III,1,35.

[45] Триады. III,1,19.

[46] 2 анафематизм собора 351 г. направлен против тех, кто не принимает фаворский свет как нетварную энергию Божию. В 7 возглашении того же собора ублажается память тех, кто исповедует нетварным фаворский свет и природную славу божественной сущности, но однако не тождественную божественной сущности.

[47] Триады. I,3,17,38. ΓΠΣ T. 2. Σ. 188 и Σ. 228-230.

[48] Триады. I,3,40. ΓΠΣ T. 2. Σ. 234.

[49] Триады. II,3,18. ΓΠΣ T. 2. Σ. 448.

[50] Триады. II,3,19. ΓΠΣ T. 2. Σ. 450.

[51] Тамже.

[52] Триады. II,3,78. ΓΠΣ T. 2. Σ. 564-565.

http://www.pravoslavie.ru/smi/227.htm

[Александр Васильевич]

«Победа священнобезмолствующих», или «Остановленный Ренессанс»



В историческом контексте можно усмотреть четыре основных смысла в употреблении слова «исихазм». Наиболее древний смысл этого термина отражает отшельническую форму христианского монашества, возникшую в Египте, Палестине и Малой Азии в конце III века. Слово «исихия» – «безмолвие» – указывает на идеал отшельничества, отличного от общежительного монашества, основанного преподобным Пахомием.

Жизнь монаха-исихаста определялась внутренней молитвой, «умным деланием», стремлением к «обожению». Когда отшельническое монашество привлекло в свою среду образованных греков, воспитанных на идеях неоплатонизма, толкование отшельничества расширилось за счет включения небиблейских элементов, а именно – противопоставления материи и духа.

Наиболее известным выразителем этого этапа в истории исихазма был ученик Оригена Евагрий Понтийский. В основу учения Евагрия была положена идея о первоначальном существовании всех тварей в качестве совершенных «умов», созерцающих Божественную сущность. Целью духовной жизни, по Евагрию, является восстановление первоначального созерцания Божественной сущности. В этой системе догмат христианства – «Слово стало плотию» (Ин. 1: 14) – был уже не нужен, так как человек призывался к развоплощению. Факт осуждения Оригена и Евагрия Церковью на V Вселенском соборе ограничил опасность, грозившую созерцательному монашеству, но не упразднил популярность исихазма. «Умное делание» стало пониматься не в смысле развоплощения, а как приобщение к «воплощенному Слову» путем «молитвы Иисусовой».

Вторым более узким значением термина «исихазм» является особый метод «непрестанной молитвы» в среде византийского монашества в XIII–XIV веках. «Непрестанная молитва», «молитва Иисусова» – есть постоянное обращение ко Христу, Чье имя должно, по словам Иоанна Лествичника, «прилепиться к дыханию».

Это предписание понималось буквально, в смысле использования дыхания как способа сосредоточить внимание и связать молитву с непрерывающейся функцией организма. В отличие от подхода Евагрия этот метод молитвы предполагал положительное отношение к телесному аспекту человеческой жизни.

В исторической литературе встречается мнение, что в широкий обиход афонского монашества он был введен преподобным Григорием Синаитом, хотя, в действительности исихазм, в смысле духовно-телесного метода молитвы был известен на Афоне уже с конца XIII века.

В третьем значении термин «исихазм» часто употреблялся как синоним термина «паламизм», то есть системы богословских понятий, выработанной святителем Григорием Паламой в процессе его полемики с Варлаамом, Акиндином и другими противниками и утверждающей возможность реального богообщения. Поскольку в ней также утверждается полная непознаваемость Божественной сущности, то вводится и различение «сущности» от Божественных «энергий», или «действий», в которых Божественная жизнь передается «тварям» как самооткровение.

Наконец, в науке встречается и четвертый смысл вышеозначенного термина – это «политический исихазм», то есть социальная, культурная и политическая программа, проводимая в XIV веке византийскими деятелями (в первую очередь, императором Иоанном Кантакузином и Константинопольским патриархом Филофеем Коккиным) и широко распространившая свое влияние в славянских странах. Несомненна связь между этим движением и победой святителя Григория Паламы на Соборах 1341, 1347 и 1351 годов.

Описанные четыре значения термина не противоречат друг другу. Между ними есть внутренняя связь, заключающаяся в общем понимании конечного назначения человека. Это понимание допускало разнообразие выражений, начиная с ухода от мира по примеру древнеегипетских пустынников и кончая активным богословско-полемическим писательством с участием в общественных делах.

***

Святитель Григорий Палама родился в 1296 году в знатной семье малоазийцев, переселившихся в Константинополь из-за результате турецкого нашествия. Григорий вырос при дворе императора Андроника II Палеолога, наиболее благочестиво настроенного из всех византийских правителей поздней эпохи.

Приблизительно до 20-летнего возраста Григорий изучал светские науки, но около 1316 года твердо решил следовать монашескому призванию. Напрасно император предлагал ему блестящую карьеру. Вместе с ним приняли постриг мать, сестры и многие из слуг. Сам Григорий с двумя братьями отправился на Афон. Здесь будущий святитель 20 лет жил строгой монашеской жизнью.

В XIV веке Афон был центром всего православного монашества. Годы, проведенные там будущим учителем исихазма, были для него не только годами духовной школы, но и возможностью получить обширные познания в области святоотеческой литературы и приобрести духовный опыт.

Братья прожили три года вблизи Ватопедского монастыря под руководством безмолвника Никодима. Но после преждевременной смерти их младшего брата Феодосия, а затем и Никодима, Григорий и второй его брат Макарий, поселились в Великой лавре святителя Афанасия. Три года спустя Григорий удалился на пустынножительство в скит Глоссию. Но из-за постоянных набегов турецких пиратов он решил идти в Святую Землю.

Однако ему не удалось осуществить свое намерение. Некоторое время он пробыл в Фессалониках, где присоединился к исихастам, возглавляемым Исидором, учеником Григория Синаита и будущим Константинопольским патриархом. Люди этого круга были очень активны и считали, что духовная жизнь не есть исключительная принадлежность монахов. Они пытались распространять практику Иисусовой молитвы за пределами монастырей, усматривая в этом возможность «сделать благодать крещения реальной и действенной».

Около 1326 года Григорий был рукоположен во пресвитера и основал скит недалеко от Верии, где в течение пяти лет вел крайне строгую подвижническую жизнь. Пять дней недели он жил в совершенном одиночестве, по субботам и воскресеньям присоединяясь к братии для совершения литургии. Это пребывание в Верии было нарушено только одной поездкой в Константинополь, когда умерла его мать. Возвращаясь, он привез с собой двух своих сестер и поселил их в верийских монастырях. Около 1331 года Григорий вернулся на Афон и стал жить недалеко от лавры в скиту святого Саввы. В 1335 году он был назначен афонскими властями игуменом большого монастыря Есфигмену. Но реформаторская ревность молодого игумена вызвала столкновение с монахами. И Григорий вернулся в свою келью, где его ждали новые заботы.

Около 1330 года в Константинополь прибыл Варлаам, калабрийский грек, очень скоро получивший известность как ученый и философ. Его сочинения по астрономии и логике распространялись в Византии, и Иоанн Кантакузин, «великий доместик» Андроника III, назначил его на кафедру императорского университета.

Первоначальное образование Варлаам получил в Италии, где уже бродил дух Ренессанса. Те гуманистические круги, к которым он принадлежал, пытались освободиться от интеллектуальной дисциплины средневековья, воплощением которой была богословская школа Фомы Аквинского. К восточному богословию его привлек как раз его «апофатизм» – постоянное утверждение непознаваемости Бога. Не случайно поэтому он с таким усердием стал комментировать Дионисия Ареопагита. В его трудах Варлаам нашел, как ему казалось, метафизическое основание для воссоединения Церквей: поскольку Бог непознаваем, зачем продолжать споры об исхождении Святого Духа?

Этот агностицизм, с позиций которого Варлаам нападал на латинян, вызвал возражения со стороны Григория. Из своего афонского уединения Палама шлет письмо за письмом в Константинополь. Бог действительно непознаваем, но разве Он не открывает Себя? Разве Христос через Свое воплощение не даровал людям сверхъестественное познание, более реальное, чем любое философское познание?

Узнав, что его критик принадлежит к кругу исихастов, Варлаам, попытался поближе узнать это учение. Некоторое время он делил жизнь с безмолвниками в скитах Фессалоник и Константинополя. Это было сильнейшим шоком для его гуманистической психологии, проникнутой платоническим спиритуализмом.

«Они посвятили меня, – писал он, – в чудовищные и абсурдные учения… Они учили меня чудесным разделениям и воссоединениям духа и души, связи демона с последней… соединению Господа с душой, производимому внутри пупа ощутимым образом с полной сердечной уверенностью».

Калабрийский философ отождествил монахов-безмолвников с еретиками-мессалианами, или «богомилами», процветавшими тогда на Балканах и практиковавшими психосоматические методы молитвы. Он направил против исихастов целый ряд полемических трактатов, в которых, развивал свое учение о богопознании, свою концепцию молитвы и мистики.

Против этих посланий Варлаама и написал Григорий Палама свои знаменитые «Триады в защиту священнобезмолвствующих». Таким образом, нападки калабрийца послужили Церкви поводом определить место исихазма в отношении к ее основным догматам. В ответ на обвинение Варлаама, что монахи «видят Божественную сущность телесными глазами», византийские Соборы XIV века признали паламитское различение между Божественной сущностью и энергиями.

Признание Церковью богословия Григория Паламы прошло через несколько стадий. Первым документом, изданным против Варлаама, был «Святогорский томос», составленный самим Паламой и подписанный в 1341 году игуменами и монахами Святой горы. Таким образом, все афонское монашество восстало против учения Варлаама и признало в Григории своего авторитетного выразителя. В томосе, как и в «Триадах» христианская мистика включена Паламой в Божественный замысел спасения. Бог стал действительно видимым, поскольку царство будущего века уже реально предвосхищается в Церкви.

Это торжественное заявление афонских монахов стало решающим для исхода спора. Два Собора, созванные, соответственно, в июне и августе 1341 года в Константинополе, осудили калабрийского философа. Поэтому он предпочел вернуться в Италию. Там он был поставлен в епископы Гераче и в старости преподавал греческий язык Петрарке. Однако даже после того, как Варлаам уехал в Италию, Григорию Паламе пришлось сталкиваться с нападками некоторых противников, как «гуманистов», так и защитников «традиционного богословия повторения».

Монах болгарского происхождения Акиндин, бывший ученик Паламы на Афоне, занял по отношению к участникам спора двусмысленную позицию. Он хотел играть роль арбитра, отказываясь ставить вопрос во всей его полноте. В действительности он принадлежал к группе «формальных» консерваторов, полагавших, что любые проблемы можно разрешить простым повторением старых формул и противившихся богословию «энергий». В августе 1341 года Акиндин был также осужден. Он согласился подписать покаяние, и потому его имя не упоминается в соборных постановлениях. Но борьба двух политических кланов вызвала его возвращение на сцену.

Председательствовавший на июньском Соборе император Андроник III Палеолог умер через четыре дня после его окончания, не успев подписать соборных постановлений. Ввиду малолетства его сына Иоанна V регентство получила вдова почившего – Анна Савойская. Императрица не сумела удержать политическое равновесие между двумя партиями, составлявшими ее окружение, из которых одну возглавляли патриарх Иоанн Калека и великий дука Алексей Апокавк, а другую – великий доместик Иоанн Кантакузин, по существу правивший империей. Кантакузин председательствовал на августовском Соборе, который (не называя) осудил Акиндина и опубликовал «Соборный томос».

В августе 1341 года Кантакузин был отрешен от должности в результате неожиданного переворота под руководством великого дуки. Он восстал против императорского двора, свыше пяти лет вел гражданскую войну против правительства Анны и, в конце концов, занял императорский трон. Святитель Григорий осудил переворот и остался лояльным императрице Анне, но отказался следовать политике патриарха. Весной 1343 года по причинам чисто политическим патриарх велел арестовать Григория, обвиняя его в ереси. По поручению патриарха Акиндин издал опровержение учения Паламы, на которое тот незамедлительно ответил из тюремной камеры.

В 1344 году Иоанн Калека, будучи на вершине власти, отлучил от Церкви Паламу и всех его сторонников, и рукоположил Акиндина во иерея. Императрица Анна не поддерживала богословских обвинений, возводимых против Паламы, почитая его как богослова и служителя Церкви. В начале 1347 года она созвала Собор, который низложил патриарха.

На следующий день Кантакузин вошел в столицу и затем председательствовал на нескольких Соборах, поддержавших богословие Григория Паламы. В мае 1347 года учитель исихазма был хиротонисан во архиепископа Фессалоникийского.

Наиболее значительный Собор состоялся в июле 1351 года. Он осудил последнего противника Паламы – философа Никифора Григору. Томос, опубликованный этим Собором, является официальным актом, которым Православная Церковь утвердила учение Григория Паламы. В течение XIV века эти соборные постановления были подтверждены решениями других Поместных соборов. Их содержание вошло в «Синодик Православия» и богослужебные книги.

В XIV веке в Фессалониках происходила настоящая социальная революция. Город очень дорожил определенной независимостью, добытой благодаря восстанию. Поэтому архиепископ, назначенный центральной константинопольской властью, был принят не сразу. Однако святитель сумел покорить жителей Фессалоник. Последние годы Григория отмечены неожиданным эпизодом. Во время плавания в Константинополь галера, на которой он плыл, была захвачена турками. Почти год ему пришлось прожить в плену. Здесь он встретился с необычайной веротерпимостью. Он дружески спорил с сыном эмира Орхана и даже надеялся, что «вскоре настанет день, когда мы сможем понять друг друга».

Святитель Григорий Палама умер 27 ноября 1359 года в городе, где был епископом. В 1368 году он был канонизирован патриархом Филофеем, своим учеником и другом. И по сей день он, вслед за покровителем города великомучеником Димитрием, самый почитаемый в Фессалониках святой.

***

XIV век обозначил давний скрытый конфликт внутри византийской религиозно-философской мысли, по отношению к которому Д.С. Лихачев применил понятие «Предвозрождение», основным конфликтом которого были споры паламитов и варлаамитов. Однако отец Иоанн Мейендорф считает, что, усматривая «историческую оправданность воззрений тех и других», Лихачев не учитывает того факта, что победа варлаамитов несомненно означала бы решительный переход от Предвозрождения к Возрождению и что именно паламизм остановил этот переход.

Исход этого спора определил дальнейшую историю Восточной Церкви. Останься она пассивной перед наступающим гуманизмом, и он привел бы византийский мир к такому же кризису, какой поразил христианский Запад, то есть к Ренессансу, неоязычеству и церковной реформации. В более узком смысле, применительно к историческим судьбам православной ойкумены, победа «паламизма» на века определила богослужебный и аскетический уклад православных стран и, в частности, Северо-Восточной Руси. Под знаком этой победы стали возможны и подвиги преподобного Сергия Радонежского, и расцвет монашеской жизни, и учение о нестяжательности преподобного Нила Сорского. А без этого, в свою очередь, был бы немыслим и небывалый расцвет иконописного искусства, связанный с именами Феофана Грека, Андрея Рублева и Дионисия.

В дальнейшем, уже в имперский период, философия исихазма вдохнула силы в возрождение «умного делания», связанного с именами преподобных Паисия Величковского, Серафима Саровского, святителей Филарета Московского, Феофана Затворника, Игнатия (Брянчанинова), оптинских старцев и многих других подвижников, придала новый импульс духовной жизни Русской Православной Церкви. Опыт живого богообщения, утверждаемый в богословии святителя Григория Паламы, стал тем духовным знаменем, благодаря которому во многом смог состояться и небывалый в мировой истории массовый подвиг многих тысяч новомучеников и исповедников Российских.

Алексей Князев

http://www.pravoslavie.ru/arhiv/31354.htm

[Александр Васильевич]

Восхождение к Фаворскому свету



Из книги архимандрита Киприана (Керна) «Восхождение к Фаворскому свету»

С одной стороны, человек изначально предназначен к обожению; с другой стороны, своими подвижническими усилиями человек исправляет в себе то, что он, как внук Адама, совершает греховного. Он очищает себя, побеждает в себе свои страсти, искореняет дурные помыслы, просветляет свой ум, упрощает его, «сводит к Единому» и, как высшая мера просвещения ума, делается «зрителем премирных вещей».

«Таким путем человек становится сосудом, способным восприять Божественную благодать, которая, надо это постоянно помнить, не дается за что-то или в какой-то пропорциональной нашим подвигам мере, а ради чего-то, по одной только безмерной любви Божией к нам. Корреляции между подвигами нашими и благодатью Божией нет.

Естество человека способно к обожению, человек от вечности предуставлен к соединению с Богом. Непорочный Агнец предназначен к заколению еще прежде сложения мира. Поэтому можно говорить и о вечном богочеловечестве.

Боговоплощение не только факт, однажды в истории бывший, но и от вечности в Божественном Совете присущая премирная реальность. Бог Своею Божественною благодатью вложил Самого Себя в это существо, сотворив его по Своему образу и подобию, и возвысил на земле человека, сознающего самого себя» (архимандрит Киприан цитирует свт. Григория. — Прим. ред.).

В боговоплощении совершается обожение человеческого естества. При этом Палама подчеркивает двойное значение этого акта. Во-первых, это обожение нашего естества: «Как сошел Он на землю, не изменившись Божеством, но снисходя к нам, так и восходит снова, не изменяясь Божеством, но возводя на горний Престол воспринятое Им наше естество». Во-вторых, это обожение каждого из нас: «Слово Божие... очистило наше естество чудесным и неприступным огнем Своего Божества... И не только то смешение, которое Он за нас принял, но и каждого из удостоенных Его общения Он богосоделал причастием огня, который Господь пришел низвести на землю». «В воскресении и вознесении нашего Спасителя мы все участвуем и будем участвовать, так как Он есть воскресение и вознесение человеческого естества, и не просто человеческого естества, но и каждого верующего во Христа и показывающего свою веру».

Небезынтересно, что здесь подчеркивается не только обожение человечества, но и каждого человека. Имеется в виду не спасение не существующего вне конкретной личности человечества, а каждого из нас. Из этого положения свт. Григорий делает важные прагматические выводы.

В уста Спасителя, говорящего Марии Магдалине: «...не прикасайся Мне, не у бо взыдох ко Отцу Моему» (Ин 20, 17), влагаются слова: «Тело, в которое Я теперь, то есть после воскресения, облечен, удобовозносимее и сильнее огня и не только может взойти на небо, но и к Самому Наднебесному Отцу». «Господь вознес на небо наше смешение и как богопричастное сделал его сопрестольным Отцу». Спаситель Своим вознесением открыл путь на небо для всякого человека. «Как поклоняемое тело Христово, соединенное в том же самом лице с Ипостасным Словом Божиим, хотя и разлучилось от души в трехдневной смерти, нисколько, однако, не отделилось от Божества; точно так же и те тела, которые были уготовлены в жилище Святого Духа, после своей смерти отделяются от вселившегося в них Божественного Духа». Человеку попускается в этой жизни «искуситься от диавола, чтобы человек легко победил отступника от подлинной жизни (диавола) и праведно приял блаженное бессмертие и остался живым и божественным вовеки».

Но не следует думать, что теозис (обожение) есть удел праведников только в будущей жизни. Григорий Палама, как мистик, знает и другое. Подобно св. Макарию, ареопагитикам, св. Максиму, прп. Симеону, он опытно познал, что фаворское чудо есть не только прообраз будущего века, но и достояние чистых сердец в этой жизни. Спаситель берет с Собою на Фавор «лучших» учеников, избранных; это одна из мыслей литургического богословия праздника Преображения. Иными словами, этим подтверждается известный эзотеризм, известная иерархичность познавания Божественного для христиан. Равенства в познании и в Божественной жизни не существует и не может существовать, как его вообще нет в Божественном замысле. Только избранники познают высшее, только Петра, Иакова и Иоанна возводит Господь на «гору высоку», только высшим, посвященным в тайны священной исихии, дано быть участниками фаворского преображения и в этой еще жизни. Путь к этому аскетический. Плоды его несказанны. Вот примеры.

«Безмолвие состоит в обращении и собирании ума в себе. Особенно же в обращении к уму всех душевных сил и действии их по уму и по Богу... Как только душа не будет развлекаться разными образами, тогда человек с трудом найдет мир и достигнет успокоения и, насколько возможно, познает Бога, благодаря Которому oн существует. Это все превосходит его собственную природу и ведет к причастию природе Божественной, постоянно подвигаясь вперед к лучшему». Это богопричастие и осияние небесным несозданным светом является вообще уделом святых. «Апостолы Петр и Павел светят самим наднебесным и надмирным силам (т.е. Ангелам) своим светом, “у которого нет изменения и ни тени перемены” (Иак 1, 17). Они не только выводят сидящих во тьме в этот чудесный свет, но и, распространяя свет, превращают в свет тех, кто приобщается ему, делают из них порождения совершенного света, так что каждый из них просияет как солнце в будущем Пришествии и славном явлении Начальника Света и Божественного Логоса. Будучи такими светилами друг для друга, они приносят сегодня свет и нам и просвещают Церковь».

Ту же мысль Палама высказывает, восхваляя и Крестителя Иоанна, и св. вмч. Димитрия. Св. Петр Афонский «преодолел человеческое естество и достиг божественного изменения для сверхъестественного совершенства».

В обожении, начинающем таким образом осуществляться уже здесь, на земле, но имеющем быть завершенным только в Царстве Славы, исполняется замысел Божий о человеке. «Создавший сердца всех (см.: Пс 32, 15) и явившийся нам во плоти желает теперь воссоздать в нас погибшие сердца такими, какие Он первоначально при создании всадил в наши души. Ибо Он создал начальный образ, соответствующий будущему учению, а потом приносит учение, соответствующее изначальному созданию, ничего другого не производя, как очищение красоты создания, омраченного приятием греха». Христос избрал Своих апостолов из бедных, невежественных и простых людей, но и беднейший, простейший, невежественнейший, если он показывает готовность и надлежащую заботу о красоте, может не только познать Божественное учение, но и сам по благодати стать учителем». В этом Палама видит осуществляющееся наше усыновление Богом, или, иначе, обожение нас.

Важно, что человек при духовном совершенстве может стать выше Ангелов, светить самим Ангелам. Не только Ангелы суть «вторые светы», отражающие первый, Божественный свет людям. И сам человек может подняться выше Ангелов, сам стать непосредственным причастником Божественного светолития. Не только в ипостаси Богочеловека человеческое естество превознесено выше ангельских чиноначалий (литургическое богословие праздника Вознесения), но и самому человеку как таковому возможно превосходить Ангелов благодатным светом.

Вспомним, что для Паламы человек в известных отношениях выше Ангелов, больше, чем они, создан по образу и подобию. Иерархизм от этого не нарушается. Иерархия наблюдается не в степени бесплотности, а в степени соответствия и зрелости к восприятию Бога, к обожению. Ангелам дано быть только отражателями света, а человеку предуставлено стать Богом. Божественный Логос не стал Богоангелом, а Богочеловеком. Человек от вечности во всей своей полноте, то есть во всем своем психофизическом составе, божественен. До такой возвышенности мысли о человеке не доходила ни одна богословская система вне Православия.

Ко всему сказанному об обожении в учении свт. Григория Паламы следует добавить некое замечание характера филологического. Понятие теозиса стало с IV века особенно близко уму православных богословов. Этим словом и производными от него пользуются начиная со св. Афанасия все писатели Восточной Церкви. Но кроме терминов обожение, боготворение, богоподобие и т.д., святые отцы иногда, а Палама чаще всех, употребляют еще и выражение богопричастие. О значении, которое ему придавали отцы и писатели Церкви, считаем полезным сказать несколько слов.

Насколько нам известно, слово это новое. Древний мир его не знает. В обычных школьных лексиконах его поэтому и нет. В русских переводах, поскольку те творения святых отцов, где оно встречается, переведены на русский язык, оно в переводе святителя Григория Богослова означено словом, литературно совершенно неприемлемым: «купно Бог»; а в переводе святого Иоанна Дамаскина проф. А.Бронзова как «причастный такому же Божеству».

Насколько нам известно, это выражение было впервые сказано святителем Григорием Богословом в его слове 45-м «На Святую Пасху»; затем мы его находим в ареопагитиках, у св. Максима Исповедника, у св. Анастасия Синаита, у св. Иоанна Дамаскина, у Феофана Керамевса, у Феофана Никейского и, наконец, у свт. Григория Паламы. Значение, с которым оно употреблялось, неодинаково.

Один смысл ему придается ареопагитиками. В главе I, §5 «Об именах Божественных» сказано: «…когда мы излагаем богословские описания, как-то: Единое, Непознаваемое, Сверхсущее, Самоблагое, что и есть Бог на самом деле, то Троическую Единицу, равнобожественную и равноблагую, мы ни выразить словами, ни понять не можем». Совершенно ясно, что это выражение («равнобожественная») относится ко всей Святой Троице. То же значение ему придано в соответствующей схолии св. Максима Исповедника: «...равнобожественной он (Дионисий) называет Всесвятую Троицу».

Совсем иной смысл, христологический, дается этому слову у всех других упомянутых писателей. У свт. Григория Богослова в 45-м слове «На Святую Пасху» сказано в истолковании текста Исхода (12, 5) о пасхальном агнце: «Агнец совершенен не только по Божеству, в сравнении с Которым ничего нет совершеннее, но и по воспринятому естеству, которое помазано Божеством и стало тем же с Помазавшим и, осмелюсь сказать, богопричастным». Св. Иоанн Дамаскин в первой главе третьей книги «Точного изложения» ссылается на это место: «...должно знать, что о плоти Господа говорится, что она не по причине превращения естества, или перемены, или изменения, или слияния обожествлена и сделалась причастной такому же Божеству и Богом; как говорит Григорий Богослов, “из чего одно обожествило, а другое обожествлено и, отваживаюсь говорить, причастно такому же Божеству”».

Далее Дамаскин развивает мысль о соединении природ в ипoстаси Спасителя, пользуясь обычными в патристике со времен Оригена, Кирилла Александрийского и Феодорита Кирского сравнениями раскаленного железа или угля.

Св. Анастасий Синаит (VII в.) пишет: «...поэтому и всесвятое тело Христа мы называем Божественным, и все телесное Божественным, и пречистую Его душу собожественною, и все, что свойственно душе, — Божественным и богопричастным».

Феофан Керамевс, епископ Россанский в Калабрии (XII в.), в «Беседе 36» говорит: «Воспринятое человеческое естество, непосредственно соединенное с Божеством по Ипостаси, сделалось богопричастным, не переменившись в естество Божества».

Феофан, митрополит Никейский, современник Паламы, в письме III, §4 пишет о том, что «в Своем вочеловечении Логос сделал богопричастным это наше смешение, т.е. Им воспринятое естество».

Итак, во всех пяти последних текстах интересущее нас слово имеет значение христологическое. Совершенно с тем же содержанием находим мы его и у свт. Григория Паламы. Это выражение нам удалось встретить в его творениях, бывших в нашем распоряжении, восемь раз. В сущности это надо свести к семи текстам, так как один раз оно встречается в «Исповедании православной веры» как дублет 8-й беседы, сказанной в первую неделю поста. Вот эти примеры.

В беседе 4-й Палама говорит: «...слава Его Божества при первом Пришествии была скрыта под телом, которое Он от нас и ради нас воспринял, а теперь она скрывается на небе у Отца с богопричастною плотию; тогда же, т.е. при Втором Пришествии, Он откроет Свою славу». В беседе 8-й: «...явившись после воскресения и вознесшись на небеса и воссев одесную Отца, Он сделал наше тело, как богопричастное, равночестным и сопрестольным Отцу». То же и в «Исповедании веры». В беседе 14-й: «Настолько велико, Божественно, несказанно и недомыслимо то, что наше естество становится богопричастным и благодаря этому нам дается возможность восхождения к лучшему; и это оставалось поистине непознаваемой и от вечности скрытой тайной для святых Ангелов и для людей и для самих пророков-духовидцев». В беседе 19-й: «Один Он, воскресив Себя на третий день, не возвратился снова в землю,  но вознес на небо наше смешение и, как богопричастное, сделал его сопрестольным Отцу». В беседе 21-й: «Слово Божие, ипостасно соединив с Собою наше естество... и очистив его чудесным и неприступным огнем Своего Божества от всякого страстного расположения, соделало его богопричастным и как бы раскаленным». И несколько дальше: «Господь... вознесся во славе и вошел в нерукотворенную Святая Святых и сел одесную величества на небесах, соделав тело, как богопричастное, сопрестольным Отцу». В 42-й беседе: «Господь прикоснулся к одру (сына наинской вдовы), чтобы показать, что Его собственное тело, как богопричастное, имеет животворящую силу, и сказал: “Юноша! тебе говорю, встань”».

Из приведенных ссылок явствует, что термин богопричастный употребляется Паламою в его христологическом значении, применительно к человеческой природе Христа. В силу своего обожения это естество возносится Спасителем на Престол горней славы. Палама подчеркивает, что плоть Спасителя стала богопричастною не только после вознесения на небо, но и в течение земной жизни, как им говорится в чуде воскресения наинского юноши.

Из сказанного ясно, что это естество могло стать обоженным только потому, что к этому оно было от вечности предрасположено и предназначено. В плане творения в мире Божественных логосов о мире и человеке нашему естеству дано и предуказано быть плотскою одеждою Спасителя. Богопричастным по своему замыслу наше естество было, следовательно, еще в Предвечном Совете Божием.

Это слово можно переводить на русский только как «богопричастный», но никак не «равнобожественный», по аналогии с «единосущный». «Равнобожественный» можно допустить только в словах св. Дионисия Ареопагита и св. Максима Исповедника, где говорится о «равнобожественной Троице». Если же так же переводить это слово и в его христологическом применении, то мы ему придадим расширительный смысл, на что нас никак не уполномочивает самый смысл рассматриваемых текстов. Если бы это слово в самом деле толковать как «равнобожественный», то естеству человеческому или плоти Спасителя было бы придано единосущное Богу значение.

Отцы, нами цитированные, говорят о богопричастности плоти Христовой. Из этого следует, что наше естество было от вечности к этой богопричастности предназначено, почему и можно говорить о вечном богочеловечестве. Но из этого ни в коем случае нельзя сделать вывода о единосущности человеческой природы природе Божественной, что, однако, имело место в истории догмы. Свт. Афанасий в «Послании к Эпиктету, епископу Коринфскому» обличает именно тех, кто думал, что «тело, рожденное от Марии, единосущно Божеству Слова». Это значило бы, что «Само Божество, Единосущное Отцу, было обрезано и из совершенного стало несовершенным». «Само Слово не изменилось в плоть, — говорит свт. Афанасий, — но явилось во плоти». «Для человеческого тела произошло великое присовокупление от общения и соединения с ним Слова. Ибо из смертного оно стало бессмертным; будучи душевным, стало духовным; быв от земли, прошло небесными вратами». «Тело, будучи храмом Слова, исполнено было Божества».

В заключение напомним еще, что человек не есть только факт этого эмпирического мира, но и имеющая быть осуществленной идея, имеющий раскрыться замысел Божий о лучшем из Его созданий. Словом Божиим творится этот мир. Бог произносит Свое слово «да будет» — и возникают одни за другими части и циклы этой вселенной. Бог, Святая Троица, увенчивая это мироздание, произносит Свое зиждительное слово: «и сотворим человека». И на это повеление быть человек призван привести в исполнение это задание, раскрыть этот замысел, осуществить от вечности предсуществовавшую идею. На зиждительное слово человек должен отозваться. Бог ждет этого ответа человеческого. Человек потому-то и ответствен, что ему, как словесному и разумному существу, надлежит ответить Богу, ответить всем своим бытием, всей полнотою своей человечности. И благодаря вочеловечению Слова, Его добровольному ограничению Самого Себя, благодаря, скажем словами о. Павла Флоренского, идее о смирении Божием, о самоумалении Божием, «эта идея впервые дала почву для признания твари самостоятельною и потому нравственно ответственною за себя перед Богом». Поэтому верно отмечает Эмиль Бруннер в лучшем произведении, какое дала западная мысль по христианской антропологии за последнее время: «Человек есть сущность “богословская”, создание, назначение которого есть “пребывание-в-Слове-Божием”. Человек во всем, что он есть, что он делает, говорит и думает, дает ответ на зиждительное слово. И не только дает ответ, но и сам есть этот ответ. Человеческое бытие поэтому, в отличие от всякого иного бытия, есть бытие ответственное».

Человек ответственен пред Богом в исполнении и раскрытии того замысла, который Богом изволен от вечности. Человек, как «богословесное» существо, призван жить и ответить на это слово о бытии. Свою задачу он призван исполнить творчески, то есть разумно и свободно. Призван творить в области нравственной, духовной, интеллектуальной, эстетической. Призван встать и идти по тому пути, который указан ему Богочеловеком, сказавшим о Себе Самом: «Аз есмь путь, истина и жизнь».

Куда ведет этот путь? Ответить можно одним словом: к обожению. Или скажем предсмертными словами самого святителя Григория Паламы: «В горняя... в горняя... к Свету».

http://www.pravoslavie.ru/put/3082.htm

[Александр Васильевич]

Поучение во вторую неделю Великого поста.
Значение поста для человека

Внемлите себе, да не отягчают сердца ваша объядением и пиянством
(Лук. 21, 34)


_{Святитель Игнатий (Брянчанинов)}

Возлюбленные братия! Душеспасительно нам в дни святой Четыредесятницы не только удручать тела наши постом, но и беседовать о посте; душеспасительно нам в дни святыя Четыредесятницы обратить все должное внимание на предостережение от пресыщения и насыщения, сделанное нам Самим Господом: внемлите себе, сказал Он, да не отягчают сердца ваша объядением и пиянством.

Установление поста — Божие установление. Первая заповедь, данная Богом человечеству, — заповедь о посте. Она была необходимо нужною для нас в раю, до падения нашего, тем нужнее она по падении. Заповедь о посте дана в раю, повторена в Евангелии. Вознесем мысли к божественному установлению поста и созерцанием этого установления оживим, как бы душою, самый подвиг поста.

Подвиг поста не принадлежит исключительно телу; подвиг поста полезен и нужен не единственно для тела; он полезен и нужен преимущественно для ума и сердца. Внемлите себе, да не отягчают сердца ваша объядением и пиянством. Спаситель мира открыл нам в этих словах достойное особенного внимания последствие от излишнего употребления пищи и питья, последствие страшное, последствие душепагубное. От угождения чреву отягощается, грубеет, ожесточается сердце; ум лишается своей легкости и духовности; человек соделывается плотским. Что значит плотской человек? Именем плотского отмечает Священное Писание того несчастного человека, который пригвожден к земле, который неспособен к помышлениям и ощущениям духовным. Не имать Дух Мой пребывати в человецех сих во веки, зане суть плоть (Быт. 6, 3), засвидетельствовал Бог. Плотской человек неспособен к богопочитанию. Даже человек духовный, подвергшись насыщению, теряет свою духовность, теряет как бы самую способность знать Бога и служить Ему. Яде Иаков, говорит Священное Писание, называя Иаковом истинного служителя Божия, и насытися, и отвержеся возлюбленный. Уты, утолсте, разшире: и остави Бога, сотворшаго его, и отступи от Бога Спаса своего (Втор. 32, 15). В такое состояние приходит подвижник, когда исключит из своих подвигов подвиг поста. Дебелость и мгла, сообщаемые телу обилием и неразборчивостью в пище, мало-помалу сообщаются телом сердцу и сердцем уму. Тогда эти душевные очи, сердце и ум, притупляются; вечность скрывается от них; земная жизнь представляется для болезненного зрения бесконечною. Соответственно понятиям и чувствованиям направляется земное странствование, и злосчастный слепотствующий странник, вместе с отверженным змеем, на чреве ходит, и землю снедает вся дни земного живота своего (Быт. 3, 14). Нарушение поста угрожает ученику Христову отпадением от Христа.

Такое влияние неумеренного или даже неосмотрительного и неосторожного употребления пищи на человека объясняет причину, по которой человек, в самом состоянии невинности своей, посреди наслаждений рая, нуждался в заповеди о посте. Ей предоставлено было сохранять новосозданную тварь, совокупленную из двух естеств, телесного и духовного, в духовном состоянии; ей предоставлено было уравновешивать два естества и соблюдать перевес при естестве духовном. С помощью ее человек мог непрестанно предстоять мыслью и сердцем пред Богом, мог быть неприступным для помысла и мечтания суетных.

Тем нужнее заповедь о посте для человека падшего. Пристрастие к земле, к кратковременной земной жизни, к ее сладостному, к ее великому и славному, самая наклонность к греху сделались свойственными падшему естеству, как свойственны недугу производимые им беспорядочные влечения и ощущения. Мы пригвождены к земле, прилеплены к ней всею душою — не только телом; соделались совершенно плотскими, лишены духовного ощущения, неспособны к помышлениям небесным. Заповедь о посте опять является первою, необходимою для нас заповедью. Только при помощи поста мы можем отторгнуться от земли; только при помощи поста мы может противостать увлекательной силе земных наслаждений; только при помощи поста мы можем разорвать союз с грехом; только при помощи поста дух наш может освободиться от тяжких оков плоти; только при помощи поста мысль наша может возникнуть от земли и воззреть к Богу! По мере того как мы возлагаем на себя благое иго поста, дух наш приобретает большую свободу: он устремляется в область духов, ему родственную, начинает часто обращаться к созерцанию Бога, погружаться в это неизмеримое и чудное созерцание, умедлять в нем. Если предметы вещественного мира, освещенные лучами вещественного солнца, непременно заимствуют от него и издают сияние, то как не просветиться нашему духу, когда он, свергнув при посредстве поста грубую и густую завесу плотяности, предстанет непосредственно Солнцу Правды — Богу? Он просвещается; он просвещается и изменяется! Возникают в нем помышления новые, божественные, открываются пред ним доселе неведомые ему таинства. Небеса поведают ему славу Божию (Пс. 18, 2): твердь возвещает всемогущество сотворившей ее руки; все создания, видимые и невидимые, громко проповедуют неизреченную милость Создателя; он вкушает духовно и видит духовно, яко благ Господь (Пс. 33, 9). Благодатная легкость и тонкость духа сообщаются телу; тело, вслед за духом, влечется к ощущениям духовным и предпочитает пищу нетленную, для которой оно создано, пище тленной, к которой оно ниспало. Первоначально оно с трудом подчиняется врачеванию и насилию поста; первоначально оно возмущается против установления поста, восстановляет против него дух наш, вооружается против него различными умствованиями, почерпнутыми из лжеименного разума; но, будучи укрощено и уврачевано постом, оно уже ощущает и мудрствует иначе. Его отношения к пресыщению таковы, каковы ощущения выздоровевшего человека к зловредным яствам, которых он неистово желал во время болезни; его отношения к пресыщению подобны отношениям к обнаруженному и уже явному яду, которым отнимается у духа преобладание над плотью, которым человек от подобия и сродства ангелу низводится к подобию и сродству бессловесных. Духовные воины, одержавшие победу над плотью посредством поста, представшие пред лице Господа для научения величайшим тайнам и возвышеннейшим добродетелям, слышат из уст Его учение о высокой добродетели поста и откровение тайны — того состояния, которое мало-помалу образуется от насыщения и пресыщения: внемлите себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством. Напоминается победителям тщательное хранение при себе оружия, которым добыта победа! И получается победа, и сохраняется добыча, приобретенная победою, одним и тем же оружием — постом.

Подвижник Христов, озаренный Свыше и научаемый своими благочестивыми опытами, обращаясь к рассматриванию собственно постного подвига, находит вполне нужным не только воздержание от пресыщения и постоянного насыщения, но и строгую разборчивость в пище. Эта разборчивость представляется излишнею только при поверхностном, беглом взгляде на себя; но в сущности качество пищи особенно важно. В раю воспрещено было единственно качество. В нашей юдоли плача, на земле, находим, что неразборчивость в качестве производит гораздо более душевных бедствий, нежели излишество в количестве. Не должно думать, что одному гроздью свойственно действовать на наш ум, на нашу душу; каждый род пищи имеет свойственное ему действие на кровь, на мозг, на все тело, а посредством тела — и на дух. Кто внимательно наблюдает за собою, упражняясь в подвиге поста, тот найдет непременно нужным истрезвление тела и души от продолжительного употребления мяс и самых рыб; тот с любовью облобызает уставы святой Церкви о посте и подчинится им. Святые отцы нарекли пост основанием всех добродетелей, потому что постом сохраняется в должной чистоте и трезвенности ум наш, в должной тонкости и духовности наше сердце. Тот, кто колеблет основание добродетелей, колеблет все здание добродетелей.

Братия! Будем протекать поприще святого поста с усердием и тщанием. Лишения, которым, на первый взгляд, подвергается наше тело по уставу поста, ничтожны пред душевною пользою, которую способен принести пост. Отрешим посредством поста наши тела от роскошной и тучной трапезы, а сердца от земли и тления, от той глубокой и пагубной забывчивости, которою мы отделяем себя от предстоящей нам и готовой объять нас вечности. Устремимся и духом и телом к Богу! Убоимся плотского состояния, производимого нарушением поста, убоимся производимой презрением поста совершенной неспособности к богопочитанию и богопознанию. Эта гибельная неспособность — начало вечной смерти. Эта гибельная неспособность является в нас тогда, когда, от пренебрежения Божественною заповедью о посте, мы попустим отягчать сердцам нашим обьядением и пиянством. Аминь.

Святитель Игнатий (Брянчанинов)

http://www.pravoslavie.ru/put/3011.htm

[Александр Васильевич]

Слово о грехе во вторую неделю Поста


_{Святитель Илия Минятий Кефалонитский}

Чадо, отпущаются тебе греси твои...
востани, возми одр твой, и иди в дом твой.
Мк. 2, 5–11.

И расслаблен, и грешен человек, о котором сегодня говорит Евангелие. Вдвойне страждет этот несчастный – расслаблением тела и грехом души. Первым он приблизился к смерти, а вторым – к мучениям. И жизнь его, и спасение находятся в крайней опасности.

Разнесся слух, что Господь Иисус Христос в одном капернаумском доме наставлял словом истины бесчисленное множество народа. И вот, несомый четырьмя, этот несчастный явился туда и получил от небесного Врача двойное исцеление двоякого недуга. Для души – прощение грехов: Чадо, отпущаются тебе греси твои; для тела – исцеление расслабления: Востани, возми одр твой, и иди в дом твой. Я обращаю ваше внимание, слушатели, на два события в нынешнем Евангельском повествовании – на страдание больного и силу Врача. Расслабленный – какое ужасное зрелище представляет такой человек!

Это – живой образ умершего человека, непогребенный труп, живые останки, которые внутри живут, ибо имеют еще дыхание, а извне умерли, ибо нет у них никакого движения, – бедственное сочетание жизни и смерти! Нет у него надежды на врача или лекарства. Исцеления неизлечимой болезни он ждет только от совершенной смерти. Разве это не самое тяжкое страдание? И тем не менее при одном слове нашего Спасителя: востани, возми одр твой, и иди в дом твой, – расслабленный собирается с силами, лежащий восстает, к величайшему удивлению окружавших и видевших его лицо. И воста абие, и взем одр, изыде пред всеми; яко дивитися всем и славити Бога (Мк. 2, 12). Разве это не легчайшее из всех исцеление? Чудо, видимо совершившееся над телом, невидимо совершается над душой. Представьте себе, с одной стороны, несчастную душу, содержимую в расслаблении от застарелого привычного греха, неподвижную в добродетели, нечувствительную к благодати, душу, которой грозит опасность умереть вечной смертью. Представьте, с другой – силу, какую в устах духовного отца имеют эти слова Спасителя: Чадо, отпущаются тебе греси твои, – с ними душа воскресает, освящается и спасается в жизнь вечную. Посмотрите и сюда, на великую легкость спасительного исцеления. Грешнику ежечасно грозит опасность вечных мучений – это величайшее страдание для человеческой души. И одним только словом она может освободиться от этой опасности – вот самое легкое исцеление божественной благодатью. Эти два вопроса, именно: тяжесть болезни – греха и легкость исцеления – прощения, – и составляет содержание сегодняшней проповеди. Слушайте меня со вниманием, чтобы извлечь из этого пользу.
I

Я не знаю, смогу ли разъяснить вам, что такое грех. Ничто не совершается так легко и не понимается так трудно, как грех. Поэтому-то мы легко согрешаем и трудно раскаиваемся. Из того, что сказано о грехе отцами Церкви и учеными богословами, мы можем только заключить, что это – беспредельное зло, почти поношение Бога. Но все это слова, которые или не доступны для человеческого разумения, или не воздействуют на человеческую душу. Что мне сказать, чтобы дать вам понять, какое это безграничное зло?

Начну вот с чего. Предположите, что вода этого беспредельного моря так же сладка, как и вода рек и источников. Но вот упала капля воды и в одно мгновение сделала всю воду моря, рек и источников горькой. Как горька была бы эта капля?! И однако же несравненно большую горечь имеет грех, который в мгновение огорчает неисчерпаемое море милосердия Божия. Грех – это беспредельная горечь. Далее. Из всех видимых чудес, совершенных Иисусом Христом во время Его жизни на земле, только одно из них было ясным доказательством той Божественной силы, которую Он имеет как Сын Божий. Когда он начал чудотворить и преложил воду в вино в Кане Галилейской, когда благословил пять хлебов и насытил пять тысяч мужей в пустыне; когда ходил по морю как дух; когда преобразился на вершине Фавора и воссиял как солнце; когда исцелил раба сотника, тещу Петрову, расслабленного в овчей купели, кровоточивую, скорченную, больного водянкой и сухорукого; когда Он очистил стольких прокаженных, отверз очи стольким слепым, освободил стольких бесноватых; когда Он воскресил (что еще больше) дочь Иаира, сына вдовы и Лазаря, – Он получил славу пророка, чудотворца, святого, но только — человека. Те, кто видели Его чудеса, как говорит Евангелие, прославиша Бога, давшаго власть таковую человеком (Мф. 2, 8 ). И действительно, подобные же чудеса совершали раньше пророки, а затем апостолы, т. е. все же люди. Знаете ли, когда именно Иисус Христос явил Свою Божескую силу, когда Он говорил и действовал как Сын Божий? Когда Он с господственной властью сказал нынешнему расслабленному: Чадо, отпущаются тебе греси твои. Сидевшие тут же книжники считали Его простым человеком; но услышав, что Он говорит как Бог, заключили, что Он богохульствует: Что сей тако глаголет хулы? кто может оставляти грехи, токмо един Бог? (Мк. 2, 7). В своем заблуждении они все же сказали истину, ибо никто, кроме Бога, не может прощать грехи. Аз есмь, говорит Он устами пророка Исаии, Аз есмь заглаждаяй беззакония (43, 25). – Человеческий ум не может представить себе зверя более ядовитого и страшного, чем тот, которого описывает Иоанн в своем божественном откровении: зверь с семью головами и десятью рогами – образ беззакония, которое имеет как бы семь глав, семь смертных грехов, и как бы десятью рогами нападает и борется против десяти заповедей Божиих. Кто может победить его? Се, Агнец Божий, вземляй грехи мира (Ин. 1, 29), только Сын Божий, имеющий силу и власть Божию. Беспредельное зло и уничтожить может только беспредельная сила. Представьте своему умственному взору весы, на одной чашке которых — грех, а на другой — вся святость блаженных духов: серафимов, херувимов, ангелов, архангелов, праведников, пророков, апостолов, учителей, мучеников, подвижников. Я утверждаю, что соединенная святость неба и земли не в силах перевесить и одного греха. Ибо ни ангелы, ни святые не имеют собственной власти и силы простить хоть один грех на земле. Один Бог, Агнец Божий, вземляй грехи мира, может подъять грех. Это – безмерная тяжесть; и если ангельская и человеческая сила недостаточна, нужна сила божественная, ибо она одна беспредельна. Всем этим я хочу вам показать, что грех есть беспредельный яд, бесконечное зло и тяжесть. По словам богословов, это происходит от трех причин. Вследствие хулы на Бога – бесконечного, вследствие лишений – бесконечных и вследствие бесконечности самих мучений. И все-таки, согрешая, мы думаем, что мы или ничего особенного не делаем, или делаем зло, но очень малое. Когда мы совершаем грех, для нас было бы лучше, если бы солнце скрылось с глаз, разверзлась под нами земля и поглотила бы нас. Ибо, совершая грех, мы оскорбляем Бога Творца и Спасителя, оскорбляем правду Его дерзким преступлением Его заповедей, оскорбляем Его благость бесконечной неблагодарностью за Его благодеяния. Мы попираем Его кровь, раздражаем Его правосудие, распаляем Его гнев, лишаемся Его благодати, впадаем в Его немилость. А знаете, что такое немилость Божия? Как говорит Златоуст, «отчуждение и отвращение Бога для падшего тяжелее ожидаемых там (за гробом) мучений». разве это не наихудшее из всех зол, в какие может впасть грешник, ненавидимый Богом и преждевременно наказанный? А от такого зла существует ли какое-нибудь лекарство? Это сила и власть Божия. Но воздайте славу могуществу Божественного милосердия. Бог даровал эту власть в лице апостолов священникам Своей Церкви; дал им неограниченное право разрешать, прощать всякого рода грех, когда сказал: Приимите Дух Свят (Ин. 20, 22); елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небеси (Мф. 18, 18).

Подумайте об этом, святые иереи, отцы духовные; Бог и священник прощают грехи, но различно: Бог прощает господственно, Своей собственной властью, а священник – по участию в той власти, какую получил от Бога. Двери Царства Небесного заключены для грешника и могут быть отверсты двояким путем: непосредственно, без ключа, так открывает Бог собственной силой и могуществом; и опосредствованно, при помощи ключа, который в лице Петра Христос дал всем апостолам,— и дам ти ключи царства небеснаго (Мф. 16, 19). Так открывают священники ключами власти, полученной ими от Христа. Обсудив, какое тяжкое зло есть грех, прошу вас, подумайте и о том, каким легким исцелением оказывается прощение.

Без сомнения, Бог мог установить прощение грехов всяким путем, даже самым трудным, как Ему было бы угодно. Он мог, например, сказать: человек, ты согрешил предо Мною, своим Богом. Если Мне поступить, как праведному Судие, то Я должен наказать тебя в меру грехов твоих. Ты пал, и твое падение для Меня есть бесконечное оскорбление, поэтому тебя должно постигнуть вечное наказание. За один грех Я изгнал денницу с небес, Адама — из рая. За столько грехов, какие ты совершил, Я одождил огонь с неба и попалил пятиградие; Я послал потоп водный и покрыл им всю землю. И ты достоин такого наказания. Но Я хочу поступить, как человеколюбивый Отец, не хочу тебя вечно наказывать. Но, чтобы получить от Меня прощение, ты должен или в подвигах оплакивать всю свою жизнь, или пойти на муки за имя Мое: омыть грехи свои или слезами, или кровью. – Христиане, если бы Бог и определил что-либо в этом роде, мы, грешные, все же должны были бы тысячи раз благодарить Его за это. Правда, труден подвиг, тяжело мученичество, но мы должны были бы сделать это с радостью, дабы получить прощение. Недолгое время мучиться в подвигах все же лучше, чем вечно терзаться в аду. Один раз умереть в мученичестве лучше, чем вечно умирать в муках.

Так Бог поступал в древности с наиболее любимыми Своими угодниками. Давид совершил три великие греха: убил Урию, соблудил с женой его Вирсавией и, вопреки Божественному запрещению, исчислил народ. Он покаялся, но прежде чем получить прощение, испил горькую чашу. Во-первых, Бог смертью поразил ребенка, родившегося от его греха. Во-вторых, послал пророка Гада предложить ему из трех тяжких наказаний выбрать по желанию одно: или трехлетний голод, или трехмесячную междоусобную брань, или же трехдневную моровую язву по всему царству. Добрый Давид был поражен и сказал: Тесна ми суть отвсюду (2 Цар. 24, 14). Что ему оставалось делать? Он выбрал трехдневную моровую язву по всему Царству. И вот, семьдесят тысяч мужей умерло, пораженные ангелом Господним. Таким великим наказанием и мучением он искупил свой грех и получил от Бога прощение. Теперь Бог не поступает так с нами, хотя мы и согрешаем больше Давида. Но Бог, хотя и не принуждает нас к подвижничеству и мученичеству, однако мог бы нам указать путь более умеренный – достигать прощения грехов так же, как совершал исцеление больных в овчей купели в Иерусалиме. Именно: указать одно место во всем мире – Иерусалим; чтобы в определенное время один раз в год сходил туда ангел с небес и выслушивал наши грехи. Велик труд – делать такое далекое путешествие, великое терпение – ждать целый год; великий стыд – исповедоваться ангелу. Тем не менее и так мы должны быть довольны, что получаем прощение, а не подвергаемся вечной муке. Но – о, неизреченная милость Божия! Он даже этого не определил. Для уничтожения бесконечного зла, для снятия бесконечной тяжести Он указал легчайший и кратчайший путь. Какой? Об этом я вам сейчас скажу. Когда Господь наш проходил между Галилеей и Самарией, Его встретили десять прокаженных и громким голосом умоляли Его: Иисусе Наставниче, помилуй ны! (Лк. 17, 13). Пойдите, сказал Он им, покажите свою проказу священникам, и очиститесь — шедше покажитеся священником (Лк. 17, 14). Пошли, показались и очистились. Есть ли недуг, более отвратительный, тяжелый и неисцелимый? Есть ли более легкое исцеление, чем то, которое явил Христос, явил, дабы и мы грешные очистились? Шедше, говорит Он нам, покажитеся священником. Грешные, болезнующие тягчайшим душевным недугом, хотите ли вы прощения и исцеления? Идите не на подвиги и мучения – нет, это слишком много. Идите не в Иерусалим — это слишком далеко, не нужно такого труда. Идите, когда угодно и сколько угодно раз, не к ангелам, а к священникам, людям, подобным вам. Откройте им только страдания ваши, скажите ваши грехи. Они имеют всю власть прощения, всю силу исцеления. Что они разрешат, простят здесь, на земле, то будет разрешено и прощено на небе. Шедше покажитеся священником. Мы идем, христиане, открываем свои язвы, говорим свои грехи, и — о чудо! — в то самое время, когда духовный отец отверзает уста свои и говорит здесь, на земле: Чадо, отпущаются тебе греси твои, — то же самое горе говорит и Небесный Отец. Прощаю тебе, говорит здесь, долу, священник; прощаю тебе, говорит горе Сын и Слово. Здесь священник произносит решение о прощении, а там тотчас утверждает его Святой Дух. Силой всемогущих тех слов беспредельное зло уничтожено, бесконечная тяжесть спала, ужасная ядовитая рана исцелена, грех разрешен; мы, расслабленные, восстали, прокаженные, очистились, мертвые, воскресли, совершенно преобразились. Из ангелов тьмы стали ангелами света. Враги Божии, мы стали Его друзьями. Мы опять возвратились в Его объятия, стяжали Его благодать, снова привлекли к себе Его любовь. Одним словом, грешники, достойные вечной муки, мгновенно стали праведными, достойными Небесного Царства. «О, великое человеколюбие, о, безмерная любовь, — восклицает златословесный учитель, — Бог объявляет совершенно оправданным грешника после того, как он исповедает свои грехи и покажет твердую решимость на будущее время». Есть ли зло более греха? Есть ли исцеление более легкое, чем прощение грехов?

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Грешные души, испытайте сейчас свою совесть, как я, и рассмотрите, какое вы совершили зло перед ближним и перед Богом. Вы позволили себе величайшую несправедливость, самое ужасное беззаконие, самый отвратительный грех, какой только возможен для человека. И что же, вы ужасаетесь, страшитесь, отчаиваетесь? Нисколько! – Мне кажется, как будто я вижу жен-мироносиц, купивших ароматы и с первым рассветом шедших помазать тело погребенного Иисуса. Они шли, но шли медленно и полные недоумения. Мы знаем, говорили они, что на могиле Иисусовой лежит тяжелый камень. Мы – женщины, слабы; кто же нам его отвалит? — кто отвалит нам камень от дверий гроба (Мк. 16, 3). О дерзайте, дерзайте, жены благочестивые, спешите своим путем, делайте свое дело: раньше, чем вы придете туда, камень уже отвален и передвинут. Гроб отверст. И действительно, воззревша видеша, яко отвален бе камень (Мк. 16, 4). Кто же его подвинул, бе бо велий зело? (Там же) Ангел, для этого посланный Богом с небес. Бог послал ангела, и тот отвалил камень от гроба, ибо видел Бог доброе произволение жен. Если у человека доброе произволение, Бог все облегчает. Пусть будут на пути камни и трудности, Бог устранит всякие препятствия. Может быть, то же самое скажет грешная душа, которая хочет пойти к духовнику, но недоумевает и боится? Горе мне, мой грех – тяжелый камень. Яко беззакония моя превзыдоша главу мою, яко бремя тяжкое отяготеша на мне (Пс. 37, 5). Куда мне идти? Кто может простить мне и поднять мою тяжесть? Кто отвалит нам камень? Я столько лет прожил, уже состарился в грехе, растратил свое здоровье, загубил свою жизнь с непотребной блудницей. Долгая привычка стала естественной склонностью, а склонность легла тяжелым камнем на сердце. Кто отвалит мне камень? Я совершил столько несправедливостей, убийств, грабительств. Сребролюбие тяжелым камнем лежит на моей совести. Кто отвалит мне камень? Я не оставил ни одного греха, чтобы не совершить его, и ни разу не покаялся. Упорство в зле, которое я обнаружил, сделало душу мою твердой, как камень. Кто отвалит мне камень? Увы мне! Мои грехи – тяжелый камень; я изнемог в зле, и не осталось у меня сил. Итак, кто же мне отвалит камень?

О, дерзай, грешный, следуй своим путем, шествуй смело и неуклонно. «Только вступи, — убеждает тебя божественный Златоуст, — на этот путь, и быстрей пойдешь вперед». Не теряй времени; пусть ничто не задерживает тебя. Бог, видя твое произволение, снимет с тебя тяжесть. Тебя оставили естественные силы? Есть сила Божественной благодати, которая тебе помогает. И я уверяю тебя во имя распятого Иисуса, что камень грехов твоих пал, сдвинут, снят, — камень отвален. Кто же его снял? Се, Агнец Божий, вземляй грехи мира (Ин. 1, 29) — Сын Божий, подъявший на крест грехи всего мира, подъял и твои грехи. Скажи одно только слово: согреших; и духовник скажет тебе одно только: Чадо, отпущаются тебе греси твои. И ты получил облегчение, прощение. Ты оправдан, ты более не грешник. «Только вступи на этот путь, и быстро пойдешь уже вперед». Но я вижу, ты не можешь идти, ты хромаешь. Послушай же, что скажу тебе. По велению царя Ахаава, все студные пророки собрались на гору Кармиль, и Илия обратился к ним с такими словами: Доколе вы храмлете на обе плесне ваши? (3 Цар. 18, 21) — доколе вы будете хромать на обе ноги: одну преклонять перед Богом, а другую — перед идолом Ваала? Аще есть Господь Бог, идите въслед Его; аще же Ваал есть, то идите за ним (Там же) — если Господь неба и земли есть истинный Бог, кланяйтесь Ему как Богу. Но если идол Ваал есть бог, покланяйтесь ему. Но доколе вы храмлете на обе плесне ваши? Нераскаянные грешники, я вам говорю, вступите на добрый путь, идите скорее, обратитесь к духовнику и просите прощения, а вы продолжаете хромать на обе ноги? – Одну вы преклоняете перед Богом, а другую – перед идолом; одну – перед Богом, другую – перед блудницей? Одну — перед Богом, другую — перед богатством? Одну — перед Богом, а другую — перед миром? Доколе же вы храмлете на обе плесне ваши? Если блудница, богатство, мир могут спасти вас, хорошо – кланяйтесь им как богу. Но если вас никто, кроме Бога, спасти не может, ибо один Бог может простить грехи ваши, и простить, как вы слышали, так легко, – почему же удерживает вас блудница? Почему препятствует богатство? Почему противодействует мир? Почему вы не обратитесь раз и навсегда к Богу?

Боже мой, Избавителю мой! В твоем распятии и смерти за меня, грешного, я вижу величайший знак любви Твоей. Но теперь я сознаю, что помимо этого любовь Твоя оказывает мне еще одну величайшую милость. Я грешу, и мой грех есть для Тебя бесконечное оскорбление, а для меня служит причиной вечных мучений. И от такого тяжкого зла ты даровал мне столь легкое исцеление! Если провинюсь перед земным владыкой, таким же человеком, как я, совсем не получаю прощения или покупаю его ценой своей крови. Но я согрешил перед Тобой, Богом моим, Творцом и Искупителем, и Ты в удовлетворение за это требуешь от меня одного слова согреших, за это и прощаешь меня: Чадо, отпущаются тебе греси твои. Как назвать такую великую любовь? Не знаю этого. Знаю только, что мне не следовало бы никогда больше грешить или, согрешив, следова-ло бы тотчас же каяться.
II

Мне думается, что каждый грешник, слушая сказанное мной доселе о том, как легко исцеление страсти, прощение греха его, возымел дерзновение и крепкую надежду на великое милосердие Божие. А если бы не так, то я дивлюсь, даже более — боюсь, трепещу и ужасаюсь. Прав ли я – послушайте. Вот я болен – и близок к смерти; грешен – и близок к мучениям. Бог же по беспредельной Своей милости показал мне легчайшее исцеление недуга – прощение моих грехов. А я отвергаю. Если бы ради прощения Бог потребовал от меня совершить далекое путешествие, пролить кровь в мученичестве или провести жизнь в подвижничестве (все – вещи трудные), а я бы этого не сделал, у меня была бы отговорка и оправдание.

Но Бог хочет только, чтобы я пошел к духовнику, рассказал ему свои грехи и получил прощение по одному слову духовного отца – и я не делаю этого... Не неблагодарный ли я после этого человек? Не преступник ли я, недостойный защиты? Не заслуживаю ли я двойной муки? Ибо, во-первых, согрешил, а во-вторых, не восхотел получить прощение грехов, а оно было так легко достижимо. И после этого не должен ли я тем больше страшиться гнева Божия, чем большее вижу на себе милосердие Божие? Да, говорит божественный Златоуст, ибо долготерпение Божие наказывает нераскаянных вдвойне. «Как долготерпение служит источником спасения для тех, кто в должной мере им пользуется, точно так же оно служит причиной большего наказания для пренебрегающих им». Вдумайтесь в это получше, прошу вас. Бог восхотел оказать особенное благодеяние неблагодарным иерусалимлянам. В купели, что около Овчих врат, Он ежегодно совершал великое чудо: сходил однажды в год ангел с небес и возмущал воду той купели; и кто в то время окунался в нее, получал исцеление от всякой болезни – здрав бываше, яцем же недугом одержимь бываше (Ин. 5, 4): проказой ли, расслаблением, слепотой или всякой иной тяжелой болезнью. Представим себе, что настал этот блаженный день, сошел ангел и возмутил воду. Вот удобное время – пусть каждый получит исцеление от своих страданий. У края купели стоит больной, готовый испустить дух, могущий с минуты на минуту умереть; он знает, что как только опустится в воду, тотчас получит исцеление, – и тем не менее он стоит, не движется, не бросается в воду, чтобы исцелиться. Его страдания так тяжелы, предлагаемое врачевание так легко, – а он не хочет. Спрашиваю вас, что с ним случится? Иссякнет для него эта спасительная вода, потом он захочет ее, — и не найдет. Умрет неразумный, и никто его не пожалеет. Несравненно большую, чем в купели иерусалимской, Бог явил нам милость в духовной купели покаяния. Там чудо совершалось на одном месте, только в Иерусалиме, в одно время, только однажды в год. Здесь оно совершается во всяком городе и селении, в каждой христианской церкви, ежедневно и ежечасно, достаточно только пожелать. Здесь нет ангела, чистого духа, который бы видел наши страсти, — все нечистые; здесь священники, люди, как и мы, грешные, но имеющие всю власть и силу прощать всякий грех: будет ли это гордость, злословие, ругательство, корыстолюбие, прелюбодеяние, убийство или всякий другой возможный для человека грех. Недужный грешник! Ты одной ногой стоишь в гробу, другой — в муках, и все еще тверд в зле? Еще все не прибегаешь к покаянию, чтобы получить прощение и спасение? Твой недуг так тяжел, а исцеление так легко, — и ты не хочешь? Что же будет с тобой? Исцеление удалится от тебя, ты когда-нибудь захочешь его, но уже не найдешь. Ты справедливо подвергнешься мучениям, и Бог определил, чтобы друзья о тебе не сожалели, чтобы родственники тебя на оплакивали, чтобы Церковь не творила по тебе поминовения. Он возлюбил, говорит Бог, проклятие, пусть получит его; не захотел благословения, пусть не найдет — возлюби клятву, и приидет ему; и не восхоте благословения, и удалится от него (Пс. 108, 17). Неразумный и неблагодарный! Бог так благ, и потому ты презираешь Его благость? Справедливо обличает тебя Павел: Или о богатстве благости Его и кротости и долготерпении нерадиши, не ведый, яко благость Божия на покаяние тя ведет? (Рим. 2, 4). Подумай над этими словами апостола. Благость Божия, говорит он, влечет тебя к покаянию; она есть как бы некая вервь, один конец которой Бог держит в руке Своей, а другим привязано сердце твое. Бог держит ее, ибо желает, насколько возможно, чтобы ты не убежал от Него, не хочет потерять тебя, ждет твоего обращения и спасения, — живу Аз... не хощу смерти грешника, но еже обратитися... и живу быти ему (Иез. 33, 11). Согрешая, ты удаляешься от Бога, Он распускает вервь и предоставляет тебе свободу. Сегодня ты очень удалился, завтра больше, а Бог оставляет тебя на твою волю, долготерпит. Ты удаляешься и блуждаешь, как погибшая овца, на развращенном пути погибели: вдали от Церкви, от пречистых Тайн, вдали от самого себя и еще дальше от Бога. А Бог все еще держит вервь и по временам привлекает тебя к Себе. Не ужасается ли иногда твое сердце, не мучит ли тебя совесть когда-нибудь? Это рука Божия привлекает вервь и ведет тебя к покаянию.

Благость Божия на покаяние тя ведет. Тебя зовут, ты не идешь, влекут, не обращаешься, не раскаиваешься. Ты пригвожден к объятиям блудницы, закован цепями корыстолюбия, укоренился в зле. Знаешь, что может случиться? Бог гневается, оставляет тебя, и ты падаешь, несчастный, в совершенную нераскаянность, а оттуда – в вечную муку. Кто в этом виноват? Ты сам. Кто пожалеет тебя? Никто.

Но именем Бога Живого заклинаю тебя, брат христианин, не дай верви порваться! Когда благость Божия на покаяние тя ведет, ступай и обратись к Богу. Бог имеет отверстыми объятия, чтобы принять тебя со сладчайшими словами: Чадо, отпущаются тебе греси твои.

Святитель Илия (Минятий)

http://www.pravoslavie.ru/put/3009.htm

[Александр Васильевич]

Слово о зависти во вторую неделю Поста

Бяху же нецыи от книжник ту седяще и помышляюще в серцах своих:
что Сей тако глаголет хулы?
Мк. 2: 6-7


_{Каин убивает Авеля.
 Мозаика в Монреале}

Мы, грешные люди, должны быть терпеливы, когда видим, что Сам безгрешный Сын Божий осуждается. Из стран Галилейских Иисус Христос, Божественный Целитель душ и телес, возвратился в Капернаум. В нынешнем Евангелии говорится, что в день Своего прихода Он совершил три великих благодеяния. Первое – Он предложил тамошним жителям проповедь, в которой изложил Свое Божественное учение с такой силой и сладостью, что привлек к Себе почти весь город; тот дом, где Он проповедовал, был изнутри полон и извне окружен густой толпой. Слышано бысть, – говорится в Евангелии, – яко в дому есть. И абие собрашася мнози, якоже ктому не вмещатися ни при дверех; и глаголаше им слово (Мк. 2: 1-2). Второе – Он исцелил одним Своим всесильным словом несчастного расслабленного, которого принесли четыре человека: Востани, возми одр твой и ходи (Ин. 5: 8 ). Третье – вместе со здравием телесным Он даровал ему и здравие душевное, Своей Божественной властью разрешил его от грехов: Чадо, отпущаются ти греси твои (Мф. 9: 2). И чем же за все это благодарят Его жители Капернаума? Простой народ удивляется, хвалит и славит Бога – яко дивитися всем и славити Бога, глаголющим: яко николиже тако видехом (Мк. 2: 12). А книжники, блюстители закона, священный чин синагоги, осуждают Иисуса, как хулителя. Бяху же нецыи от книжник ту седяще и размышляюще в сердцах своих: что Сей тако глаголет хулы? (Мк. 2: 6-7). Наоборот, вы, книжники, лицемеры и клеветники, вы говорите хулы! А Христос, вами порицаемый, имеет, как Бог, власть отпускать грехи, ибо Он имеет силу, как Бог, исцелять расслабленного от болезни. Итак, Он говорит хулы, потому что учит? Говорит хулы, потому что прощает, исцеляет? Вот это вас соблазняет? Это ваши сердца отравляет? Это изощряет ваш язык на осуждение? Прошу вас, братья, рассудите: какая причина побуждает книжников с такой страстью говорить против чудодействующего Владыки? Христос учит, Христос творит чудеса; книжники видят, что собирается бесчисленная толпа внимать поучениям Его; видят они, что весь народ изумлен Его чудесами, что одни веруют в Него, как в великого пророка, другие даже как в истинного Бога, и соблазняются, осуждают и открыто говорят, что Он богохульствует. Что же это такое? Одна зависть. Это зависть, которая борется со всем хорошим, порицает слова и чудеса воплотившегося Бога, как злохуления.

Пользуясь таким поводом, я хочу убедить вас избегать, сколько возможно, этой человеконенавистной и богоненавистной страсти; хочу показать вам, во-первых, что такое зависть, а во-вторых, – к чему она приводит.

I

Зависть есть первоначальное семя всякого зла, первое порождение всякого греха, первая ядовитая скверна, растлившая небо и землю, первый тлетворный пламень, зажегший огонь вечной муки. Первый, согрешивший на небесах гордостью, был денница; первый, согрешивший в раю преслушанием, был Адам; первый, по изгнании согрешивший завистью, был Каин. Но первой причиной всех тех грехов денницы, Адама и Каина была все-таки зависть.

Завистью омрачился первый великий начальник ангелов, началовождь серафимов, «краснейший денница, утром воссиявающий». Когда он впервые увидел неизреченную доброту и славу Трисиятельного Божества, он позавидовал и опечалился; потом дух его превознесся гордостью, и он возомнил себя равным Божеству. Ты… рекл еси во уме твоем: на небо взыду… буду подобен Вышнему (Ис. 14: 13-14). По мнению Григория Богослова, зависть омрачила денницу, павшего по гордости; будучи божественным, он не вынес того, что его не почитают за Бога (Григорий Богослов, слово 27). Прекрасный ангел света стал страшным демоном тьмы; променял высочайшую честь на вечную муку и, лишившись светлой, боготканой одежды дарований, в которую Бог его облек, остался наг, сохранив только основные свойства своего существа – твердого, упрямого, неизменного в зле, как говорит Григорий Богослов. Воспламенив в себе сильнее ненависть и вражду к Богу, богоборный отступник не может отстать от этой борьбы. Когда он убедился в своем полном бессилии перед Богом, он направил свое оружие против человека и стал с ним бороться. Как страшный зверь, леопард, настолько ненавидит человека, что, если не может ему самому причинить вред и случайно увидит его изображение, бежит к нему и утоляет свой гнев, так и враг всего доброго, дьявол, бессильный перед Богом, увидев одушевленный образ Божий, человека, ринулся к нему в образе и с быстротой ядовитого змия. Увидал человека, венчанного славой и честью, в раю сладости, увидал его царем всей видимой твари и, завистливый, был уязвлен ревностью. Стал нашептывать, прельщать, склонять наших праотцев к ослушанию; очень обрадовался, увидав, что они изгнаны из рая, и особенно услышав их осуждение на смерть – смертию умрете (Быт. 2: 17). Он явно оказался богоборцем, враждуя с Богом и совратив человека, ибо перед Богом бессилен. Но когда он увидел, что решение не тот же час приведено в исполнение, что Адам и Ева, приговоренные Богом к смерти, не сразу умерли, он не стал ожидать срока и употребил все усилия, чтобы поскорее внести в жизнь смерть: он напоил ядом зависти сердце Каина и вооружил его руку на убийство брата своего Авеля; так с этого времени земля и начала оскверняться человеческой кровью.

Во второй главе книги Премудрости Соломона говорится: Бог созда человека в неистление и во образ подобия Своего… завистию же диаволею смерть вниде в мир (Прем. 2: 24). Святой Златоуст поясняет это следующим образом: «Услышав, что человек возвратится в землю, дьявол жаждал увидеть, что решение приведено в исполнение, захотел даже большее – видеть кончину сына раньше отца, убийство брата братом, смерть безвременную и насильственную. Дьявол слышал, что человек приговорен к смерти и возвращению в землю, и он не мог дождаться времени, когда совершится этот приговор. Более того. Пусть бы он обождал, чтобы сначала умер отец Адам, а потом и сын. Нет, захотел видеть кончину сына раньше отца. Пусть бы сын умер естественной смертью. Нет – насильственной. Пусть и так, но пусть убьет его кто-либо другой, а не свой родной брат. Нет – именно родной брат. Убийство брата братом!.. Видишь, сколько зла произошло от одного зла? Видишь, что может сделать зависть! Видишь, как дьявол удовольствовал свое ненасытное желание? Видишь, как много помогла ему зависть? Как она удовлетворила неутолимую жажду дьявола? От зависти возгорелись война и отступничество на небесах; смутился блаженный мир и покой ангелов; денница упал в бездну и, как дракон, своим хвостом увлек с собой третью часть мысленных звезд; от зависти загорелся в недрах земли неугасимый огонь вечной муки. От зависти праотцы преступили заповедь, были удалены из рая сладости в терния и волчцы (Быт. 3: 18) – Адам, чтобы в поте лица добывать себе пропитание, а Ева – в болезнях рождать детей. Из бессмертных они стали смертными; а с ними вместе и мы, несчастные их потомки, унаследовали от своих прародителей грех и Божии осуждение и проклятие. От зависти брат неправедно возненавидел брата и бесчеловечно убил его; неповинной кровью осквернилась чистая земля и отверзлась страшная дверь клятвы, через которую вошла в мир смерть. Все это произошло от зависти. Она явилась начальницей богоборства, учительницей преслушания, матерью братоубийства, причиной смерти, в ней – корень всего зла». Зависть есть печаль души, происходящая от благополучия ближнего, как определяет ее, согласно с мнением всех древних моралистов-философов, Василий Великий.

Ядовитая гидра, по описанию поэтов-мифологов, была о семи головах; она из своих семи голов испускала смертоносный яд. Грех также о семи головах: первая голова его – гордость, вторая – сребролюбие, третья – лакомство, четвертая – уныние, обжорство, беззаботность, пятая – блудодеяние, шестая – гнев, седьмая – зависть. И хотя из всех семи голов извергается смертоносный яд, умерщвляющий душу, яд зависти всех губительней. Все прочие смертные грехи имеют целью какую-нибудь собственную выгоду; например, гордый хочет прославиться, сребролюбец ищет богатства, обжора хочет насытиться, беззаботный желает успокоиться, блудник стремится к сладострастию, яростный хочет отомстить. Но зависть ищет не добра для себя, а зла для ближнего. Завистливый хотел бы видеть славного бесчестным, богатого – убогим, счастливого – несчастным. Вот цель зависти – видеть, как завидуемый из счастья впадает в бедствие. С другой стороны, все другие смертные грехи доставляют какое-нибудь наслаждение, какую-нибудь радость тому, кто их творит; например, гордый радуется своей славе, сребролюбец – своему богатству, лакомка радуется при виде вкусных кушаний, ленивый рад праздности, блудник увлекается похотливостью, злобный удовлетворяется мщением врагу. А зависть не только не приносит тому, кого она обуяла, никакого наслаждения, никакой радости, а наоборот – печаль, и печаль неодолимую. Так, зависть есть печаль из-за благополучия ближнего. Из-за того, что Иаков получает благословение от отца своего Исаака и право старшинства, Исав начинает печалиться и ищет случая умертвить Иакова. Из-за того, что Лия, жена Иакова, была многоплодна, печалится другая, бездетная Рахиль, ссорится с мужем своим и от печали хочет умереть – даждь ми чада; аще же ни, умру аз (Быт. 30: 1). Из-за того, что Иосиф, провидя славу свою, предопределенную ему от Бога в Египте, толкует братьям своим таинственные сны, братья его начинают печалиться: сперва они хотят его убить, потом отменяют свое решение и ввергают его в ров; а оттуда извлекши его, продают, чтобы удалить его от своих глаз. Из-за того, что Давид убил Голиафа, победил иноплеменников и возвысил славу израильтян, неблагодарный и завистливый царь Саул начинает тужить и всячески хочет лишить его жизни: то неоднократно бросая в него копье, то, гоняясь за ним и преследуя его.

И, наверное, он убил бы его и потешил бешенство своей зависти, если бы чудесно не сохранил тогда Давида Божий покров.

Из-за того, что Богочеловек Иисус проповедует истину, исцеляет больных, прощает грешных, огорчаются христоненавистники, иудейские книжники, и порицают Его, как хулителя: Что Сей тако глаголет хулы? (Мк. 2: 7) В один субботний день увидел Иисус идущую к Нему женщину, которая жестоко мучилась от недужного духа восемнадцать лет, так что, скорчившись от тяжелой болезни, не могла уже поднять головы и с трудом держала душу в устах. Увидев ее, Иисус сжалился над ней и исцелил ее: Жено, отпущена еси от недуга твоего (Лк. 13: 12). И так как весь народ возрадовался с благодарным чувством чудесам Христовым – радовахуся о всех славных бывающих от Него (Лк. 13: 17), архисинагог начал негодовать, гневаться, запрещать, начал сеять смуту в народе, чтобы уничтожить его благоговение и веру в Спасителя: шесть дний есть, в няже достоит делати; в тыя убо приходяще целитеся, а не в день субботный (Лк. 13: 14). Да разве для дня субботнего была какая-нибудь заповедь, чтобы не быть в этот день чудесам? Разве в этот день возбранял закон лечиться больным? Нет. Архисинагог говорит не из ревности к закону, а из зависти к Христу. Он порицает силу, действие чуда, так как завидует славе Чудотворца. Сатана перешел из женщины в душу архисинагога. Феофилакт говорит: «Сатана, сначала связывающий женщину, потом связывает архисинагога завистью и его устами порицает Божественное чудо».

Разве счастье Иосифа не было общим благополучием для его братьев, как это и доказало время? Слава, достигнутая Давидом, не была ли и славой Саула, царство которого он утверждал, побеждая его врагов? Чудеса Иисуса Христа не были ли благодеянием для всех иудеев? Конечно. Но завистливый не обращает внимания на свое благо: «зависть не умеет предпочитать полезное», а умеет видеть добро ближнего и завистливо печалиться; «зависть есть печаль о благополучии ближнего»; она старается благополучие ближнего обратить в злополучие и в этом находить утешение своей печали. Цель зависти – видеть, как завидуемый из счастья впадает в бедствие.

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Горел в пламени неугасаемого огня немилосердный и человеконенавистный богач, о котором повествует евангелист Лука. И когда он, возведя очи к небесам, увидел в лоне Авраамовом убогого Лазаря, он возопил жалким голосом: Отче Аврааме, помилуй мя и посли Лазаря, да омочит конец перста своего в воде и устудит язык мой (Лк. 16: 24). Братья, эта просьба богача кажется мне странной. Неужели тому, кто горел в такой пламенной печи, был извне окружен и дышал пламенем, кто всецело и телом, и душой был пламя, неужели такому человеку, каким был он, не ясно было, что омоченный в воде перст Лазаря не в силах принести ему какую-либо пользу? Все воды источников, рек и морей были бы недостаточны, чтобы сколько-нибудь прохладить его. В таком сильном пламени – и просит так мало воды! Очевидно, что он желает чего-то другого, и это объясняет святой Златоуст. «Видит богач когда-то убогого, нищего Лазаря в состоянии великого блаженства и славы; он видел его прежде нагим и покрытым ранами, а теперь видит облеченным в боготканое украшение божественного света, в наслаждении вечной жизни. Когда-то алкавшего и желавшего насытится от крох, падавших со стола богача, теперь видит насыщенным блаженной славой – все это видит богач и говорит от зависти более, чем от всего геенского пламени». И вот почему он требует, чтобы пришел Лазарь к нему, хотя бы на время, чтобы и Лазарь пришел разделить с ним муки, чтобы он удалился от лона Авраамова. И если бы удалось ему это, он, вероятно, почувствовал бы некоторую отраду. Чтобы удостовериться в этом, обратите внимание на следующее: когда богач услыхал от Авраама, что Лазарю идти в ад к нему нельзя, ибо между ними установлена великая пропасть, он стал говорить: молю тя убо, отче, да послеши его в дом отца моего (Лк. 16: 27). Этими словами он как бы говорил: если нельзя прислать его сюда, чтобы он стал участником моих мучений, то пошли его хотя бы в мой дом, т. е. в мир, в прежнюю жизнь, в прежние несчастья, только удали его от блаженства в твоем лоне. Да, повторяю, завистью он распаляется более, нежели геенной. Казалось бы, богачу следовало скорее проситься самому на лоно Авраамово, а не Лазаря привлекать на муку. Но завистливый не ищет своего блага, не стремится к блаженству из состояния мучения. «Зависть не умеет предпочитать полезное». Она ищет другому зла, чтобы видеть ближнего в муке. «Цель зависти – видеть, как завидуемый из счастья впадает в несчастье». Богач хочет видеть Лазаря в аду сильнее, чем себя в раю. Почему? Потому что «зависть есть печаль о благополучии ближнего». Богословы доказывают, что наибольшая мука для содержимых в аду будет сознавать, что на веки ими все это по своей вине утрачено, а святые вечно наслаждаются, отсюда произойдет плач и скрежет зубов, здесь-то они и найдут для себя величайшую муку из всех мук.

Вот какова страсть завистника, страсть, которая из всех прочих грехов наиболее печальна и безотрадна, потому что она одновременно и вина, и наказание для того, кто ее имеет. Поэтому справедливо говорит богослов: «Зависть из всех страстей наиболее несправедлива и вместе справедлива. Несправедлива потому, что преследует всех хороших, и справедлива потому, что распаляет имеющих ее. Не так сильно ржа точит железо, на котором она находится, ехидна, когда рождается, так сильно не терзает когтями чрева матери, как сердце завистливого поедается завистью, как мучится и терзается его душа в этой жизни и в будущей». Поэтому я утверждаю, что не нужно желать для завистника ни исправления в сей жизни, ни кары в будущей. Сама зависть для него является достаточным наказанием: здесь он мучится, видя достоинство и счастье ближнего; там он страдает, взирая на блаженство праведных, как богач на славу Лазаря в лоне Авраамовом. Доселе эта страсть справедлива, ибо мучит тех, кем обладает. Но когда зависть начинает вредить ближнему, она причиняет людям великие бедствия. Примеров этому много. Остановлю ваше внимание, слушатели, на одном. В славном городе Афинах жил некий философ по имени Леонтий; рода он был знатного, веры языческой, наукой занимался астрологической и жизни был честнейшей. При своей смерти он все свое имение отказал сыну, а имевшуюся у него дочь оставил без всего. И когда его спросили, почему он так, как бы презрительно, отнесся к слабому существу и не оставил ей ничего в приданое, Леонтий на это ответил: «Довольно будет для нее своего счастья». Быть может, он так ответил, основываясь, как язычник и астролог, на странных современных ему воззрениях на звезду, под которой родилась его дочь. Но ее будущее счастье, как увидите, было следствием ее тщательного воспитания, добродетелей, выдающихся дарований – она действительно достигла блестящего положения, когда тому представились удобные обстоятельства. Но, однако же Афинаида, так называлась дочь философа, не удовольствовалась завещанием отца и после его смерти начала судиться с братом, желая лишить завещание силы и взять себе надлежащую часть родительского имения. Выехав из Афин, она отправилась в Константинополь, чтобы там искать правосудия у царя. Царем был тогда Феодосий Младший. Когда Афинаида представлялась царю, ее увидала сестра царская, славная Пульхерия; она заметила ее прекрасное лицо, чудесный взгляд, разумность в речах; во всем чувствовалось, что это была дочь философа и притом сама философ. Пульхерия ее возлюбила, милостиво приняла и обратила ее в христианство, дав ей вместо языческого имени Афинаида христианское имя Евдокия. Обратив Евдокию в христианство, она выдала ее замуж за своего брата царя Феодосия Младшего. Так исполнились внешне неосновательные слова ее отца: «довольно будет для нее своего счастья». Из простой афинской язычницы она стала христианкой и царицей Константинополя. Она лишилась родительского наследства, а Бог ей дал скипетр и корону.

Не трепещет ли сердце ваше, братья, слыша о таком счастье этой девицы? Но приготовьтесь к слезам, чтобы оплакивать ее великое несчастье. О зависть, зависть, как ты горька и как много несчастий ты приносишь людям!

Позавидовали Евдокии, оклеветали ее неправедно перед царем и ее мужем, будто она имеет к нему малую верность и почтение и испытывает тайную любовь к Павлиниану, который был очень ученый и чудесный человек и с которым она действительно часто беседовала, любя сама науки. Хотя царь этому и не поверил, но возымел сомнение и, ничего не горя Евдокии, искал случая удостовериться. Но послушайте, какая произошла случайность, и случайность печальная. Однажды принесли царю яблоко, которое было необычайной величины; царь отослал его Евдокии. А она, не подозревая против себя никаких клевет, послала это яблоко Павлиниану, который был в то время болен. Царь, придя навестить больного Павлиниана, увидел у него свое яблоко, изменился в лице, возмутился сердцем и вышел от него печален и гневен, а когда пришел к царице, прежде всего спросил, где то яблоко, которое он ей прислал. Она, по действу дьявола, радующегося о зле, или по попущению Божию, не объявила ему истину, а сказала, что она то яблоко съела и утвердила свое слово, поклявшись даже царским здоровьем. Этого было достаточно; царь поверил клятве и тотчас велел отсечь голову лежащему в постели Павлиниану, который не только был совсем не повинен, но даже ничего и не подозревал. С Евдокией царь развелся и отправил ее в ссылку в Иерусалим. И вот дворец, где раньше царили радость и мир, был возмущен печалью и тревогой. Из этого примера вы видите, сколько зла могла наделать зависть, смешанная с клеветой. Из зависти был убит неповинный Павлиниан, разлучена царица с мужем; поругана добродетель верной жены, нарушена радость многих. И никто от этого не получил никакого для себя удовольствия. Может ли после этого завистливый, доставляющий только злобную радость бесам, может ли и имеет ли право называться христианином?

II

Однажды спросили некоего мудреца, какие глаза видят лучше: черные или серые, мужские или женские, человеческие или скотские? И он ответствовал: лучше всего видят глаза завистливых людей. Они видят все: и вблизи самое малое, и то, что находится вдалеке; одного только не видят – доброго, а если и видят, наполняются слезами и стараются не видеть, как бы сами невольно закрываясь. Прячься сколько хочешь, запирайся, удаляйся, безмолвствуй в своем жилище, убегай в уединение, в пустыню – глаза завистливого достигнут тебя и там и увидят, что ты делаешь. Завистливый имеет как бы некие зрительные трубки, через которые он видит очень далеко. Где можно найти такого человека, даже самого добродетельного и святого, который не имел бы какого-нибудь порока? Один только Бог без греха и чист от скверны. «Порицатель касается не только многих, но и лучших, ибо только один Бог совершенно невинен и недоступен страстям», – говорит богослов. Но глаза завистливого видят в людях малейшие пороки, даже такие, которых в них никогда и не было.

В заключение вспомним поучение апостола Павла: не бываим тщеславни, друг друга раздражающе, друг другу завидяще (Гал. 5: 27). Не будем тщеславны; будем знать каждый только свое; не будем осуждать один другого, не будем ревновать один другого. Если вы поедаете один другого, то берегитесь, как бы вам всем не погибнуть, – аще же друг друга угрызаете и снедаете, блюдитеся, да не друг от друга истреблени будете (Гал. 5: 15). Это пророчество, исполнившееся на нас (Проповедник говорит о своем отечестве – Греции.). Вы знаете, как погибло величие нашего народа и слава царства, обратитесь к его истории. Ни силы персов, ни меч агарянский не могли бы нанести зла этому царству, если бы не было взаимной зависти у граждан. Когда в семье, в обществе, в городе или в государстве внедряется зависть и люди друг другу начинают злобно досаждать, тогда не нужно никаких внешних врагов для нанесения поражения. «Когда мы начинаем завиствовать и вооружаться друг против друга, тогда не нужно, – говорит Златоуст, – и диавола для нашей погибели».

Ради Бога, в Которого мы веруем и Который есть Бог мира и Отец щедрот, ради Евангелия, которое есть завет любви, ради Церкви, которая должна быть местом согласия и единения, мы не должны допускать в себе ни малейшего проявления зависти! Не дадим повода радоваться врагам. Филистимляне победили израильтян, в тот же день умер и Саул с детьми. Израильтяне не терпели никогда большего урона. Услышал об этом несчастии своего народа Давид и, обратившись к своей свите, сказал: не возвещайте в Гефе, ниже поведайте на исходищих Аскалоних (2 Цар. 1: 20), чтобы враги не услыхали о нашем бедствии и не возрадовались. Да не возвеселятся дщери иноплеменничи (Там же). Братья и собратья христиане! Несчастья, страдания, вины и грехи других не будем обнаруживать для осуждения, друг друга раздражающе, друг другу завидяще, дабы не радовались иноплеменники, наши видимые и невидимые враги. Молчание, сострадание, дружелюбное чувство! Но зависть порицающая, зависть раздражающая, зависть, ближнего осуждающая, – она должна быть изгнана из среды христиан! Кто имеет такую страсть, тот недостоин даже именоваться человеком, а уж тем более не может называться христианином.

Святитель Илия (Минятий)

http://www.pravoslavie.ru/put/4101.htm

[Александр Васильевич]

Слово в Неделю 2-ю Великого поста


_{Священномученик Фаддей (Успенский), архиепископ Тверской}

Человеку так свойственно начать какое-либо  дело, труд, подвиг с воодушевлением, усердием, но потом ослабеть, забыть, бросить начатое. Так бывает постоянно и с подвигом поста. Человек на краткое время умилится, осудит свои прежние дела, всту­пит на путь жизни, указываемый совестью, Евангелием Христовым; он становится внимательнее к каждому предостережению совести и сравнительно легко на первых порах отбрасывает от себя прежние соблазны. Однако это бывает обыкновенно так недолго. Сначала ос­лабевает прежняя внимательность, и человек уже не слышит многих внушений совести, затем, когда ослабевает внимание, теряется по­степенно и запас духовной силы, который человек накопил чрез ду­ховное упражнение в подвиге поста, человек весь расслабевает ду­ховно и уже не в силах подняться и идти по начатому им пути.

Зная это, святая Церковь как бы нарочито после первой седми­цы Великого поста, когда она вводила чад своих в особенно усилен­ный подвиг поста, напоминает сегодня о том, как легко может осла­беть внимание, а затем и вся душа подвергнуться расслаблению, - она напоминает словами нынешнего апостольского чтения: Мы должны   быть особенно внимательны к слышанному, чтобы не отпасть (Евр. 2, 1), а в евангельском чтении, вспоминая о расслабленном, святая Церковь предостерегает от духовного расслабления.

 Она вспоминает о христианах из евреев, которые уже выдержали вели­кий подвиг страданий за Христа и, однако, перестали быть внима­тельными к слову проповеди, расслабели от временных искушений и указывает на пример расслабленного, чем оканчивается подобная невнимательность, начавшееся расслабление: полным духовным рас­слаблением,  при  котором человек не в силах даже подняться  и  одно движение доброе совершить, даже в вере ослабевает настолько, что разве ходатайство более крепких верою, святых (как расслабленный исцелен по вере принесших его), возвращает его на путь спасения. Даже когда Христос придет, не в силах человек духовно подняться и устремиться на сретение Его, войти в отверстые двери небесного чертога Его.

Но ведь Христос теперь не близ нас видимо, как был около рас­слабленного, - Он снова придет на землю только в кончине века, и встретят Его лишь бдительные люди, подобно мудрым девам, сберег­шим елей в сосудах для светильников своих. Теперь же Христос на небе, и как трудно взойти на небо человеку, живущему на земле, а рас­слабленному и вообще возможно ли? Ведь отечество наше на небе­сах, и восход туда труднее, чем, если бы начал человек восходить по лестнице, простирающейся до самого неба, - труднее во столько раз, во сколько труд с самопонуждением к хождению в добре гораздо зна­чительнее, чем труд восхождения на обычную гору. Возможно ли жи­вущему на земле взойти на небо? Не пустая ли это мечта, над которой так посмеиваются люди мира сего и мудрецы века сего?

Действительно, восхождение на небо могло бы казаться стран­ной, неосуществимой мечтой, если бы туда уже предтечею не взошел Христос и не открыл путь всем святым  Своим. Когда еще ветхозавет­ный псалмопевец восклицал: Небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь... Во всю землю изыде вещание их и в концы вселенныя глаголы их, то о видимых ли небесах только он говорил, о солн­це ли только видимом, которое утром исходит, как жених от чертога своего (Пс. 18, 2, 5-6), - не говорил ли псалмопевец еще более об иных небесах - о святых апостолах, которые распространяли благовестие о Христе до концов земли, как лучи Солнца правды, донесшие свет Его до пределов вселенной? Не они ли сделались первыми звездами на новом небе духовном? И не о них ли открыто тайнозрителю Иоанну, который видел знамение - жену, облеченную в солнце (Откр. 12), то есть Церковь Христову, облекшуюся во Христа со дней крещения чад ее, и на главе жены венец из двенадцати звезд, то есть двенадцати апостолов Христовых. И если потому же видению дра­кон-дьявол увлек с неба третью часть звезд, то есть множество отпадших ангелов, то не засияло ли вместо них множество новых звезд на духовном небе, святых Божиих, которыми Искупитель Христос вос­полнил лики отпадших ангелов?

Итак, небо не пусто: оно уже населе­но множеством духов праведных, откуда они столь часто являются и живущим на земле. Если так, то духовное восхождение возможно. Если оно кажется нам невозможным, то потому, что мы непре­станно обременяем себя тяжестью страстей житейских, которые са­мое сердце, источник жизни нашей, приковывают к земле и восхож­дение на небо делают невозможным. Разве мысль и обычного чело­века не способна облетать небеса? Ведь если бы все мысли наши ле­тели постоянно к небесам, если бы сердце самое неслось туда на кры­льях пламенной любви к «желаемому» Христу, Которого человек с жаждой любви «вперсил», подобно священномученику Игнатию, то что могло бы помешать восхождению человека «на гору Господню», на самые небеса? Как бы ни высоко было небо, как бы ни высока бы­ла гора Господня и путь духовного на нее восхождения, человек мо­жет совершить это восхождение, лишь бы сбрасывал с себя, особен­но с самого сердца своего, бремя и тяжелые оковы греховных страс­тей и привычек. Тем более легко востекают на небо святые, которые так заботились облегчать душу свою от тяжести страстей житейских постом и молитвой. Не в Ветхом ли еще Завете Енох, постившийся от всякого зла и ходивший только пред Богом, живым с телом взят на небо? Не так же ли и Моисей, очистившись сорокадневным по­стом, взошел на гору Господню телом, а духом - в самые небеса и «уз­рел Сущего», «тину бо оттряс очесе умнаго»?    Не так ли великий Илия сделался «небошественником», очистившись, подобно Моисею, сорокадневным постом, и святая Церковь восклицает о нем:  «Сего убо, душе моя, восход помышляй»?

Так восходили на небо святые. А мы, едва восшедши на первую ступень в Великий пост, уже  перестали следить внимательно, куда ведет нас дальнейший путь Гос­подень; едва только вспоминали (в каноне преподобного  Андрея Критского) такое множество святых Ветхого и Нового Завета, прошедших путь сей, чтобы укрепить себя, и снова падаем на одр духовной болезни и расслабления; едва только со скорбию, казалось бы, восклицали, каждый о себе: «Ныне тяжким бременем обложен есмь», и уже сно­ва с усердием начали изо дня в день, из часа в час умножать это бре­мя, с которым не только на небо не подняться, но ни одним членом души свободно нельзя двинуть, чтобы сделать что-либо угодное Гос­поду.

Что может душе воспрепятствовать возлетать туда? Тело? Но пусть оно лежит в могиле до скончания века - разве дух будет прико­ван к праху, скрытому в недрах земли, если, еще живя на земле, чело­век не был привязан ни к чему земному? Для духа, который накопил в себе такое множество святых мыслей, чувств и желаний, разве мо­жет быть препятствием тяжесть тела, подобно тому, как для огром­ного воздушного шара, наполненного легкими газами, нетрудно под­нять к небесам, кроме себя самого, и большую тяжесть. Мало того, если сердце возлюбило Господа любовью всецелою, крепкою, как смерть, то оно уже возлетело  ко Господу - уже при земной жизни че­ловека открывается в самом сердце его небо и рай, человек уже, жи­вя на земле, переселяется на небо, в рай, и не замечает ничего зем­ного, проходит мимо, не связывается ничем, как и человек, охвачен­ный блаженством земной любви, ничего прочего не замечает - ни лишений, ни страданий.

Как же нужно нам возноситься чаще на небо хотя мыслями, хотя пламенными желаниями сердца, томлением его по небу, откуда чело­век ниспал, плачем по потерянному раю! Одна святая мысль ведет за собою другую, и накопляется множество их, и душа, ими наполненная, легко, неудержимо будет стремиться на небесную высоту. Трудно взойти на гору, уходящую в небеса, но шаг за шагом, постепенно и не­заметно, можно взойти без особого труда, тем более, что идущим к Себе Господь подает непрестанную помощь и усладу сердца, показуя им, что «око не видело и ухо не слышало, что уготовал Бог любящим его» (1 Кор. 2, 9).

Господь же силен  укре­пить стопы ваши для дальнейшего духовного восхождения, дать воз­расти духовным побегам, начавшим подниматься в душах ваших.  Да исполнится на вас моление святой Церкви, которое часто возносится устами архиерея: «Призри с небесе, Боже, и виждь, и по­сети виноград сей, и утверди и, его же насади десница Твоя».

Да ис­полняются на вас слова, сказанные об Израиле, Осии пророка, о котором я часто воспоминал здесь: Уврачую отпадение их, возлюблю их по благоволению... Я буду росою для Израиля; он расцветёт, как лилия, и пус­тит корни свои, как Ливан... "Что мне еще за дело до идолов ?"- скажет Еф­рем. –Я  услышу его и призрю на него; Я буду как зеленеющий кипарис; от Ме­ня будут тебе плоды. Кто мудр, чтобы разуметь это ? кто разумен, чтобы познать это? (Ос. 14, 5-10). Аминь.

Священномученик Фаддей (Успенский), архиепископ Тверской

http://www.pravoslavie.ru/put/1630.htm

[Александр Васильевич]

Вторая седмица Великого поста

Вторую неделю Великого поста Православная Церковь называет седмицей светотворных постов и во время ее молит Господа преимущественно о благодатном освящении постящихся и кающихся. "Господи, направи ны пост повторяющия, освящение нам осияй и просвещение оправданий Твоих". Ибо благодать Божия и грехи наши очищает (Мк. 2, 1-12), и воссиявает верующим особенно во время поста, молитвы и иных подвигов, благочестия. Посему, повторяя побуждения к подвигам поста, молитвы, умиления и покаяния, Церковь во вторую неделю Четыредесятницы воззывает и руководит нас из греховной тьмы, в которую ниспали мы и первым удалением от Бога, и вторично, как говорит Церковь, осквернением ризы божественного крещения и просвещения, среди многообразных обольщений мира, указывая нам на вожделенные плоды истинного благочестия - на благодатный свет и воссоединение с Богом, по примеру блудного сына, который с молитвой и раскаянием обратился к отцу своему и получил от него прощение грехов своих и новые дары благодати. "Молитва и пост есть дивное оружие, - говорит Церковь. - Пост соделал Моисея Боговидцем, Илию - пламенным колесничником, Павла - чудным неботечником. Итак, будем поститься от злоб и на высоту бесстрастия восхитимся". Как расслабленный, о котором упоминается в Евангелии, читаемом во вторую неделю Великого поста, будучи принесен к Господу, получил от Него прощение грехов и исцеление от болезни, так духовно расслабленного, с молитвой и покаянием притекающего к Господу, Он исцеляет и восстановляет силой благодати Своей.

Некоторые из священных песнопений, исполняемых ныне во вторую неделю святой Четыредесятницы при богослужении, Церковь приняла от Иосифа и Феодора Студитов и Феофана Никейского.

Для назидания и руководства постящихся к благодатному освящению и озарению, Церковь при богослужении во вторую неделю Великого поста воспоминает святых причастников и защитников благодатного света. Так, на повечерии в первый воскресный день Четыредесятницы воспоминает пророков, которые от Святого Духа просвещаемы прорекли о новозаветной благодати (1 Пет. 1, 10).

В субботу на Литургии чтением Апостола Церковь внушает нам назидать друг друга и не ослабевать в начатом подвиге поста (Евр. 3, 12-16); а Евангелием благовествует об очищении прокаженного благодатным словом Господа (Мк. 1, 35-44).

В воскресный день второй недели святой Четыредесятницы с 14 века она празднует св. Григорию Паламе, архиепископу фессалоникийскому и чудотворцу, - защитнику Православного учения о Божественном свете. Синаксарь на этот день начинается стихами:

Света светлого проповедника ныне воистину велия:
Источник света к незаходимому водит свету.

Святитель Григорий, живший в 14 веке, родился в Константинополе от благородных и благочестивых родителей. 20-ти лет оставив мир, он принял иночество в одной из обителей афонских. Проводя жизнь весьма благочестивую, он сподобился откровений божественных и имел от Бога дары исцеления. Возведенный в сан священства, св. Григорий, совершая тайны Божий, приводил предстоящих при его священнодействии в умиление и слезы. Современники, удивляясь добродетельному житию Григория, нарицали его Богоносцем. Особенно великую услугу Церкви оказал Григорий обличением лжеучителей, отвергавших православное учение о духовном благодатном свете, осиявающем внутреннего человека и иногда открывающемся видимо, как на Фаворе, и в лице Моисея после собеседования его с Богом на Синае (Исх. 34, 29-30. 35); таковы лжеучители были Варлаам, монах калабрийский, и Акиндин. Варлаам и его последователи, думая, что свет, виденный на Фаворе, есть творение, а не свет присносущный, как говорит Церковь, утверждали, что никакою молитвою нельзя достигнуть внешнего осветления небесным светом; что общая Отцу, Сыну и Святому Духу благодать и свет будущего века, которым праведники просветятся, как солнце, как это предсказал Христос, просияв на горе, и что вообще всякая сила и всякое действие Триипостасного Божества относятся к кругу сотворенного, и таким образом нечестиво рассекали одно и то же Божество на созданное и не созданное, а тех, которых этот Божественный свет и всякую силу, всякое действие с благоговением признают несозданным, называют двоебожниками и многобожниками. Считая же заблуждением веру афонских пустынников в созерцание света Божия телесными очами и приготовление к тому чувственным образом, Варлаам принес на них письменную жалобу константинопольскому патриарху Иоанну 14 Калекасу. Посему для утверждения Православия созван был в 1341 году в Софийском константинопольском храме, под председательством патриарха, Собор из многих епископов, на котором Палама своими огнедохновенными словами так обличил заблуждение Варлаама, что посрамленный лжеучитель удалился в Италию, оставив, впрочем, после себя плевелы своего лжеучения, которые после него рассевал и взращивал инок Акиндин. Против Акиндина в Константинополе собрали новый Собор, на котором ревностный защитник Православия св. Григорий еще более обнаружил заблуждение Варлаама и Акиндина, защищая учение о Божественном свете.

"Напыщенные мирскою и тщетною мудростью, - говорил святитель, - и не внимающие мужам опытным в духовном учении, когда слышат о свете, осиявшем Господа на горе Преображения и виденном апостолами, думают видеть в нем нечто чувственное и сотворенное; почему и этот невещественный, неугасимый и вечный свет, превышающий не только чувства, но и всякий ум, низводят до чувственного и сотворенного света, хотя и Сам, просиявший светом на Фаворе, ясно показал, что этот свет не сотворен, назвавши его царством Божиим (Мф. 16, 28). Царство же Божие ужели есть что-либо сотворенное и служебное? Ужели Господь воспринял на горе какой-то иной свет, которого дотоле не имел? - Да удалится от нас сие хуление; потому что кто думает так, тот должен признать во Христе три естества, т.е. Божеское, человеческое и оного света. Итак, веруем, что Он явил в преображении не другой какой-либо свет, но только тот, который скрыт был у Него под завесою плоти; сей же свет был - свет Божеского естества, поэтому и несотворенный, Божественный. Так и по учению богословствующих отцов, Иисус Христос преобразился на горе, не восприявши что-либо и не изменившись во что-либо новое, чего дотоле не имел, но показав ученикам Своим только то, что у Него уже было. Да и для чего Господь пред началом преображения избирает главнейших из лика апостольского и возводит их отдельно на гору? Конечно для того, чтобы показать им нечто великое и таинственное. Что же особенно важного и таинственного в показании чувственного света, который обильно имели уже до того не только избранные, но и остальные апостолы? Как можно славу и царство Отца и Духа Святого поставлять в каком-то чувственном свете? Ужели в подобной славе и царстве приидет Христос и в скончание века, когда не будет нужды ни в свете, ни в воздухе, ни в пространстве, ни в чем-либо подобном, но когда, по свидетельству апостола, Бог будет всяческая во всех (1 Кор. 15, 28), т.е. будет заменять все для всех? Если же все, то следовательно и свет. Явно из этого, что свет Фаворский был светом Божества. И Евангелист Иоанн, наученный Божественным откровением, ясно говорит, что будущий вечный и пребывающий град не будет требуя солниа и луны, да светят в нем: слава бо Божия просвети его и светильник его Агнец (Отк. 21, 23) Не Того же ли Иисуса показывает он ясно здесь, Который ныне на Фаворе Божественно преобразился и Которого плоть сияла, как светильник. Равным образом и об обитателях того града Богослов говорит: не потребуют света от светильника, ни света солнечного, яко Господь Бог просвещает я, и нощи не будет тамо (Отк. 22, 5). Но какой же есть другой свет, у которого несть пременения или преложения стен (Иак. 1, 17)? Какой есть свет непреложный и незаходимый, как не свет Божества?"

За святую ревность к утверждению учения Православной Церкви св. Григорий от священного Собора и императора убежден был принять рукоположение во архиепископа фессалоникийского, и около тридцати лет пас солунскую Церковь. Вскоре по преставлении его, он за свою святость прославлен был Церковью. В 14 же веке, в котором он жил и преставился, константинопольский патриарх Филофей изложил житие его и последование церковной службы в память его.

Постящихся и идущих путем благодатного освящения Церковь ободряет и утешает во вторую неделю Четыредесятницы чтением Апостола о божественном величии Сына Божия, во имя Которого мы постимся и подвизаемся, и служением св. Ангелов для ищущих спасения. Не ecu ли суть служебнии дуси, в служение посылаеми за хотящих наследовати спасение: а нерадящим о своем спасении угрожает правосудием Божиим. Аще бо глаголанное Ангелы слово бысть известно, и всяко преступление и ослушание праведное прият мздовоздаяние: како мы убежим, о толицем нерадивше спасении (Евр. 1, 10; 2, 3). Чтением Евангелия Церковь благовествуете об исцелении души расслабленного от грехов - и тела от болезни словом Господа, по вере принесших расслабленного (Мк. 2, 1-12).

Протоиерей Г. С. Дебольский
Дни Богослужения Православной Церкви 1901 г.
Воскресный день первой недели Великого поста

http://www.pavlovskayasloboda.ru/vel-post-2-sedmiza.html

[Александр Васильевич]

Священник  Александр  Зайцев

Духовная встреча со святителем Григорием

7/20 марта - Неделя 2-я Великого поста, свт.Григория Паламы



Во вторую неделю Святой Четыренадесятницы мы вспоминаем великого святителя Григория Паламу и внимаем Евангельской истории о расслабленном в Капернауме.

Уместно будет нам обратиться к беседе самого святителя в подобный же день поста, дабы получить и пользу, и радость.

Мы попытаемся преодолеть расстояние времени в семь сотен лет, как если бы вышли из одного храма и вошли в другой, ибо Христос - тот же, и Церковь - та же, и человек со своими духовными порывами и греховными заблуждениями - не изменился.

А если бы святитель Григорий заглянул в наши храмы для беседы, вряд ли он существенно изменил свою проповедь о расслабленном. Тем более что множество современных факторов, болезненно усиливающих расслабленность души, остаются где-то там, за стенами церквей и монастырей, и мы имеем благую возможность побыть вне пагубы времён, покуда предстоим подножию Престола в немеркнущей щедрости Божественной Евхаристии.

Святитель напоминает нам вначале о назначении поста, о том, что матерью безстрастия является воздержание. «Ибо и Начальник и Вождь нашего спасения, Христос, начал с поста, и находясь на его поприще низложил и посрамил дьявола, возбудителя страстей...»

«Пост и общее воздержание шествуют рука об руку...»

Более строго постясь в будничные дни, в субботу же и воскресение более уделим внимание общему воздержанию, немного послабляя пост, чтобы иметь достаточно сил для молитвы в храме, внимая чуду, которое Господь совершил в Капернауме.

Капернаум - город Христов, вознесшийся и низвергнутый (Мф.11:23). Ныне этот в древности оживлённый город представляет собой нагромождение живописных развалин, вспыхивающих кое-где кустами ярких палестинских цветов. Сохранились колонны и стены полуразрушенной синагоги, чтобы свидетельствовать молчаливо о том, что здесь когда-то звучал голос Спасителя мiра. И здесь бесноватый, прежде чем упасть посреди каменных плит у ног Иисуса, исповедовал через силу: «знаю Тебя, кто Ты, Святой Божий» (Лк.4:31-35).

Нелепо возвышается над застывшей памятью города, над домом Петровым, восьмигранная тарелка - модернистский католический храм, напоминающий корабль пришельцев. Кажется, мгновение - и растает, как наваждение, оставив в покое священные камни. Только их и хочется слушать, ведь где-то здесь прозвучало: «Чадо! Прощаются тебе грехи твои» (Мк.2:1-12).

То, что книжники расценили как богохульство, теперь звучит разрешением над главой каждого кающегося...

Но всё ж доносятся, жужжат фарисейские помыслы: просто сказать, что «прощаются тебе грехи», а вот скажи «встань, возьми свою постель и ходи»...

Господи! Пусть не видим мы, не знаем, как непостижимо прощаются Тобой грехи, зато мы знаем лёгкую поступь после искренней исповеди!

Святитель Григорий замечательно толкует символический смысл события.

«Всякий предающийся услаждениям, расслаблен душою, лежит на одре сладострастия... Но когда, убеждённый евангельскими увещаниями, покаявшись, он восторжествует над своими грехами и над порождённой ими расслабленностью души, тогда он бывает приносим ко Господу сими четырьмя: презрением к себе, исповедью согрешений, обещанием на будущее воздерживаться от зла и молитвой к Богу. Но они не могут приступить к Богу, если только не раскроют крышу, разметав черепицы, глину и иной материал. Кровлей же в нас является мыслительная часть души, как всё в нас покрывающая; заключает же она в себе как бы многочисленный, нагромождённый материал, имеющий отношение к страстям и к земному. И вот, когда это состояние станет расцеплено и уничтожено сими вышереченными четырьмя, тогда действительно мы сможем быть спущенными к Господу, т.е. истинно смириться и припасть и приступить ко Господу, и просить и получить от Него исцеление».

О благие слова проповедника! Как хочется целовать их и плакать! Перед нами не просто духовное открытие казалось бы всем известного священного события, но практическое руководство, рецепт для исцеления. Как тут не вспомнить покаяние брату Алёше Дмитрия Карамазова: «Насекомым - сладострастье... Я и есть, Алёша, это сладострастное насекомое!»

И вновь пред нами путь русского карамазовского преображения: от буйства и сладострастия - к смирению и любви; задача, поставленная Достоевским в образе Дмитрия, но не решённая нами. Нет, мы пошли «другим путём», скорее путём Ивана и Смердякова вместе взятых, так и не разобрав «многочисленный, нагроможденный материал» кровли гордого ума и мрачных страстей.

«Под «одром» же разумей тело, - продолжает святитель Григорий, - в котором покоится ум, следующий плотским стремлениям, и который, подавленный телом придерживается дел греховности. Но после выздоровления наш ум является теперь ведущим и носящим тело, как подвластное ему, и им являющий плоды и дела покаяния, так что видящие прославляют Бога, видя сегодня Евангелистом того, кто вчера был мытарём, Апостолом - гонителя, Богословом - разбойника, сыном Небесного Отца - того, кто незадолго перед тем обитал со свиньями».

Призовём же ещё раз четырёх друзей, определённых блаженным святителем, дабы перенесли они немощь нашу к стопам Спасителя и Исцелителя.

1.«Презрением к себе», трезвой самооценкой, самоукорением, помыслом сокрушения, как неким плугом, взрыхлим окаменевшее сердце.

2.Оросим эту взрыхлённую почву слезами покаяния, «исповедью согрешений» - нелицемерной, ясной и детски-простой.

3.Укрепим наши покаянные всходы исправлением, нравственной стойкостью. Не оставим своё покаяние без тыловой поддержки - «обещанием воздерживаться от греха».

4.Воззовём к Богу в молитве, ибо дальнейший рост наших покаянных всходов - в Его руках. Наше христианское совершенствование во многом будет зависеть от качества молитвы, её личной глубины.

Как всякий садовод, несмотря на общие правила земледелия, всегда имеет на вооружении что-то своё, свой нюанс, свою черту, своё дыхание, свой надёжный способ, - так и христианин, несмотря на общие правила и советы, должен открыть свою сокровенную молитву к Богу.

Мы большей частью сажаем на духовной ниве по писаным правилам, общим порядком, и всходы наши чахнут без особого личного творчества. Молитву надо искать, нащупывать, чтоб вырвалась она наружу из горячей земли и зажурчала мерно и легко, как родник и из него - ручей.

А наш святитель в это время обращает внимание, что в храме некоторые из присутствующих «словесную службу Богу смешивают с какими-то праздными разговорами». Вот так приходская обывательщина, расслабленность языков заставляют святого проповедника опуститься на землю с богословских высот и делать элементарные замечания болтунам.

Не так ли и сейчас у нас бывает? И многие используют воскресную службу для встреч и шёпотных общений?

Некогда Корей, Дафан и Авирон и ещё 250 сынов израилевых дерзко надумали посоревноваться с Моисеем и Аароном в священном служении при Скинии Завета. Смиренный Моисей предложил им принести Богу свои кадильницы. Пред лицом Господа и славою Его обнажилась нечестивая дерзость выскочек и поглотила земля Корея, Дафана и Авирона и дома и семьи их. И прочие 250, несмотря на заступничество Моисея, были сожжены огнём с неба (Числ.16:1-35).

«Ныне у нас, братья, жертва приносится не через огонь, как при Моисее, но словом совершается. Посему, в то время как огнём возносимая Богу жертва воспринималась, приносившие вне чуждый огонь, вместе с Кореем восставшие против Моисея, были сожжены священным огнём, возгоревшимся против них.

Убоимся же и мы, чтобы, привнося внешние чуждые слова на сем священном Божественном Жертвеннике, я говорю о Церкви, не стать нам вконец осуждёнными сущими в ней божественными словами...»

И не успел я подумать, что святительские грозные слова надо отнести и к себе, и к нашему брату священнику, дерзающему говорить пустое не то что в храме, но и в алтаре святом; как блаженный Григорий Палама, закончив свою проповедь, стал неумолимо удаляться, прерывая связь времён, подобно неумолимости затворения царских врат.

И вот же, не сказал святой ни слова о «самом возвышенном и главном» - о Фаворском свете, о Божественных энергиях...

+ + +

Цитаты приведены по книге: Святитель Григорий Палама, архиепископ Фессалоникийский «БЕСЕДЫ», в переводе с греческого архимандрита Амвросия (Погодина).

Омилия 10: Во вторую неделю Святой Четыредесятницы, заключающая изложение Евангельской истории об исцелении Господом расслабленного в Капернауме; в ней так же говорится и относительно несвоевременно разговаривающих друг с другом в церкви во время священных Богослужений.

http://www.ruskline.ru/analitika/2011/03/19/duhovnaya_vstrecha_so_svyatitelem_grigoriem/