Умер писатель Василий Белов

[Сельский пастырь]

Правду о геноциде русского народа, о коллективизации, о войне, о мелких бесах- партийных и комсомольских функционерах. Его когда-то приглашали на заседания съезда то ли комсомольского, то ли партийного. Он говорит: лучше бы мне не ходить. -Что Вы, что Вы, у нас так хорошо, красиво, дружно, мы вместе даже поём. -Вот, вот, вы как начнёте петь и раскачиватья, взявшись за руки, так я сразу и заору. -Как? -А вот так: Аааааааааааааа!!!! Больше его не беспокоили приглашениями.



"Василий Белов - это часть нашей родины"
Известный русский писатель Василий Иванович Белов отметил свое 75-летие…

Вчера, 23 октября, известному русскому писателю Василию Ивановичу Белову исполнилось 75 лет. Белов известен как один из основоположников "деревенской прозы". Публикация в 1966 году повести "Привычное дело" поставила его имя в первый ряд авторов этого литературного направления.

"Талантливый поэт и прозаик, Вы создали замечательные произведения, каждое из которых проникнуто искренней любовью к России и к своей малой Родине, к людям и к удивительной, неповторимой по красоте природе, – говорится в поздравлении Президента России Владимира Путина юбиляру. – И поэтому Ваши книги любят и ценят читатели всех поколений", – передает текст поздравления сайт Президента.

Поздравил писателя и губернатор его родной Вологодчины Вячеслав Позгалев: "Для меня Белов это часть нашей родины, часть всего, что нас окружает. Я Василия Ивановича полюбил, когда начал читать его рассказы. И вот однажды я читал рассказ, где описывается предгрозовое состояние природы. Он пишет простыми словами так, что ты слышишь аромат трав, ты чувствуешь, как после грозы запах озона в воздухе стоит. Мне кажется лучше Белова о нашей земле, о нашей природе, о нашем отечестве никто не писал", – передают слова губернатора "Новости Вологодской области".

Свои поздравления великому писателю направил также известный русский оперный певец Александр Шахматов. "Поздравляю – самого любимого и уважаемого писателя Земли Русской – Василия Ивановича Белова – с 75-летием! От всей русской души желаю Ему душевного покоя и телесного здоровья! Благодарю Бога и его за то, что он есть у Великой России! Уверен, что будут благодарны и потомки! Поздравляю и весь Русский народ – с юбилеем глубокочтимого нашего земляка-Писателя!", – говорится в поздравлении Шахматова, поступившем в редакцию "Русской линии".

На малой родине писателя, в Вологодской области, прошли юбилейные мероприятия. В рамках торжеств в областной универсальной научной библиотеке имени Бабушкина прошла научно-практическая конференция "Беловские чтения", сообщается на официальном сайте правительства Вологодской области. В обсуждении творчества Василия Белова, его вклада в развитие русской словесности, сохранение чистоты русского языка приняли участие ученые из Москвы, Санкт-Петербурга, Вологды. Также состоялся и литературный вечер "Деревенская проза: традиции и современность" с презентацией документальных видеозарисовок "Кануны Василия Белова" и информационного медиаресурса "Василий Белов", подготовленных специалистами библиотеки. Состоялось также представление нового юбилейного сборника рассказов писателя "Душа бессмертна", подготовленного местным издательством "Книжное наследие". Московское издательство "Прогресс-плеяда" презентовало новое издание повести "Привычное дело".

К юбилею писателя также была издана книга М.В.Сурова "Белов. Штрихи Великой Жизни". Михаила Сурова связывает с Василием Беловым многолетняя дружба. По его словам все, что было представлено ранее о писателе, писалось сухим, протокольным языком. "Задумав книгу о Белове, я сразу решил, что буду писать ее о Человеке и Деле его Жизни, а затем уже о писателе, драматурге, поэте, политике и т.д.", – говорит он во вступлении книги. Кроме того, в его распоряжении оказался архив Василия Ивановича. Читателю представлено огромное количество неизвестных и не публикованных ранее фотографий, писем, рукописей знаменитых произведений Белова. Некоторые из документов сам писатель увидел впервые только при написании книги.

Василий Иванович Белов родился 23 октября 1932 года в деревне Тимониха Вологодской области в семье крестьянина. Закончив деревенскую школу, он работал в колхозе, затем служил в армии. Стихи и рассказы Белова публиковались в провинциальных газетах и журналах. В 1964 будущий писатель окончил Литературный институт им. А.М.Горького, учился в поэтическом семинаре Л.И.Ошанина. Первой публикацией стала повесть Деревня Бердяйка (1961, журнал "Наш современник"). Публикация повести "Привычное дело" (1966) поставила имя Белова в первый ряд авторов "деревенской прозы". После публикации "Привычного" дела критики и читатели единодушно восхищались прекрасным языком писателя, его тонким пониманием крестьянской психологии и жизненной философии. Аналогичную оценку вызвали и "Плотницкие рассказы" (1968).

Белов написал и такие произведения, как "На Росстанном холме", "Весна", "За тремя волками", "Воспитание по доктору Споку", "Лад. Очерки о народной эстетике", "Кануны", "Все впереди", "Старый да малый", "Родничок", "Медовый месяц" и "Такая война…". Попробовал себя писатель и как сказочник, и как романист, писал повести и рассказы, не оставлял и публицистику.

Писатель награжден Госпремией, орденом Трудового Красного Знамени, орденом Ленина. Также ему присуждена литературная премия Союза писателей России имени Л.Н. Толстого и Всероссийская литературная премия имени Аксакова. В данное время Василий Белов занимается благотворительностью. Кроме того, он восстановил разрушенную церковь возле своей родной деревни Тимонихи.

[Елена_В7]

К своему стыду не читала ни одного произведения. Попытаюсь, исправиться.

[Сельский пастырь]

Почитайте "Кануны" - "Год великого перелома" (перелома спины трудового крестьянства России)

[Владимир К.]

не читала ни одного произведения. Попытаюсь, исправиться.

 
Белов успел предупредить, кто будет делать перестройку - в книге Все впереди. Она была издана большим тиражом в роман-газете, но, к сожалению, мало кто прислушался.

[Александр Васильевич]

Василий  Белов

Спасем язык - спасем и Россию



Василий Иванович Белов родился в 1932 году в деревне Тимонихе Вологодской области. Учился в школе ФЗО, работал столяром, электромонтером, окончил Литинститут. Признанием его заслуг стало присуждение Гос.премии СССР, Гос.премии РФ в области литературы и искусства, награждение орденами - Трудового Красного Знамени, Ленина, «За заслуги перед Отечеством» и преподобного Сергия Радонежского. Близ своей деревни Тимонихи он восстановил разрушенную церковь Успения. Собственноручно настилал полы, сделал по всем канонам престол, иконостас. В течение трех лет вкладывал свои сбережения в восстановительные работы. И сейчас в церкви открыт приход. Живет в Вологде, но часто и подолгу бывает в родной Тимонихе.

            Разговор о языке - очень серьезный разговор. Достаточно вспомнить Евангелие от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Язык - это народ. Когда я говорю о спасении России, я говорю о спасении языка.

            Спасать прежде всего нужно кириллицу, потому что начинается наш разгром с того, что кириллицу в России вытесняет латинский шрифт. Я вам напомню о том, что разрушение Югославии началось именно с этого. Все началось с безобидных вывесок, с безобидных объявлений на латинском шрифте - и кончилось (да еще не кончилось!) видите чем. Страшные вещи происходят: кириллица вытесняется насильно, целенаправленно.

            Конечно, язык зависит от уровня общей культуры, народной нравственности прежде всего. Но нельзя забывать, что разрушение русской национальной культуры, языка и музыки было запланировано. Никакой стихийности тут нет, все шло так, как было задумано, - уничтожение нашей государственности, нашей нравственности, нашего языка, нашей культуры. И тут нечего хитрить, нечего бояться, надо прямо сказать, что мы порабощенный народ; может, пока порабощенный не до конца, но порабощенный, надо это признать и исходить из этого. Как освободиться от гнета, от ига, надо думать сообща, соборно. И если мы будем думать, то обязательно придем к тому, что освобождение может быть только на основе православной веры.

            Наша культура, наша духовность где-то во времена Пушкина пошла по двум направлениям: светская культура и культура чисто духовная, религиозная. Они как бы разошлись, и один, - чаадаевский или декабристский путь, а другой - путь наших священнослужителей, духовенства. Это было трагическое и, как мне кажется, искусственное разделение.

            Нельзя делить культуру на культуру Пушкина и культуру Игнатия Брянчанинова. Конечно, они и сами в своем роде хороши, но у них один источник. Этот источник - русский народ и Православие. И когда я читаю сейчас аскетические опыты святителя Игнатия - я восхищаюсь чистейшим русским языком. За век с лишним ничего не сделалось с этим русским языком, он такой же чистый и сейчас. Язык Игнатия-святителя - это превосходный язык, в него ничего не привнесено грязного и нечистого, я бы сказал, иностранного. Мысли выражены очень четко.

            О плановом уничтожении языка можно говорить очень много. Но достаточно сказать о словарях наших. Словарей должно быть столько, сколько нужно, должны быть сотни самых различных словарей. А у нас же вроде бы какая-то норма существует на них.

            И какие это словари?

            В словаре Даля 220 тысяч слов, хотя в нем отражена отнюдь не вся русская лексика. Я знаю десяток или два коренных русских слов, которых нет в словаре Даля.

            А в словаре Ожегова? Там ведь всего лишь около 80 тысяч слов. Вот как у нас получается: из двухсот двадцати тысяч слов сделали всего восемьдесят. Да и то половина с пометками: «устарелое», «областное», «просторечное», «специальное» или еще какое-нибудь. Так и прививали у нас недоверие к собственному языку.

            Но ведь произошли изменения не только в словарном, лексическом составе, произошли изменения в пунктуации, синтаксисе. Ведь язык - это такая разнообразная стихия! В нем нельзя сводить все только к одной лексике. И здесь наблюдается явное обеднение языка.

            Язык обеднен не только по количеству слов, он еще обеднен и интонационно. Он утратил ритмичность и тональность.

            Говорить об исключении иностранщины из нашей лексики вполне правомерно. И нечего этого бояться. Надо безжалостно исключать «чужесловы» из нашей речи. Безжалостно выбрасывать. А нам прививают намеренно это лексику. Я понимаю, когда пишут медицинский рецепт на латыни. Но когда журналисты намеренно всовывают в статьи иностранные термины, нарочно, как бы презирая русский язык, это те журналисты, которые вообще не любят Россию и которым все равно где жить и как говорить, лишь бы было сытно. И сами лингвисты? Они на самом коренном русском слове могут поставить пометку: разговорное, областное.

            С В.Н. Крупиным мы были в Японии, оказались в гостях у одного профессора, и он нам показывает сборник «русских» частушек, изданный в Израиле. Забыл фамилию израильского профессора, который писал предисловие. Частушки абсолютно похабные. Весь сборник целиком похабный. Я смею вас уверить - это не народные частушки. Есть люди, которые специально сочиняют эти мерзопакости, а выдают за творчество народа. Или берут действительно народные частушки, но что стоит человеку, искушенному в сочинительстве, переделать текст и из нормальных стихов сделать похабщину? Издают целые сборники большими тиражами и распространяют по всему миру. А на основании подобных сочинений делается вывод, какой русский народ паскудный. И тот же японский профессор воспринимает эти частушки как народные. А нашим доказательствам, что это не народное творчество, по-моему, он так и не поверил.

            Уничтожение русского языка идет одновременно с уничтожением русского народа. Самое главное сейчас - спасение самого народа, который покорен неизвестно кем, какими силами, который идет на поводу неизвестно у кого.

            Я не знаю, что получится из закона, который мы предлагаем принять в Думе. Я думаю, что спасение языка не совсем будет зависеть от этого закона. Но все равно не нужно от него отказываться. По крайней мере, закон этот должен разбудить спасительное чувство национального.

Впервые опубликовано в журнале «Родная Ладога», № 1(15), 2011

(Печатается с небольшими сокращениями)

http://www.ruskline.ru/analitika/2011/03/03/spasem_yazyk_spasem_i_rossiyu/

[Anna]

Теперь стало модным говорить по-русски,как будто вы с английского переводите. Построение предложений такое же .Даже интонации копируют ,конец фразы стараются на тон выше произнести, а не как у нас принято -снижать тон к концу фразы.
Ну и навязывают нам отмену отчества. Теперь друг-друга называют по именам.
И даже в новостных лентах официальных лиц именуют по именам,опуская отчество.

[Александр Васильевич]

«Пишу, что на душе и сердце...»

К 80-летию писателя Василия Белова



Как-то даже не верится, что классику современной русской литературы - Василию Ивановичу Белову - уже 80 лет.

Но это так! 23 октября 2012 года - юбилей!

Да, время бежит неумолимо.

Василий Белов вступил в Союз писателей в 1962 году. С тех пор он выпустил более ста книг общим тиражом свыше 2 миллионов экземпляров, получил много государственных и литературных наград, его произведения вошли в школьные и вузовские программы, по ним были сняты кинофильмы. Немало рассказов, повестей переведены на другие языки и изданы за рубежом.
 

Никогда Василий Иванович не был облечён для меня в «глянец классика», никогда не парил в «ореоле славы». Да и для других, думаю, - тоже. Он всегда был жизнелюбивым, приветливым, иногда скорым и резким в суждениях, но столь же отходчивым, доброжелательным и, что примечательно, с неизменной активной позиций гражданина. Неравнодушие ко всему - черта его характера. Встречи с писателем, порой мимолетные, иногда продолжительные, бережно хранит память, как драгоценное достояние.

На дворе январская стужа, Белов шёл по центру Вологды в добротных валенках, в деревенском полушубке. Поздоровавшись, с возмущением показал на рекламу: «Боуллинг придумали! Нет русских слов?».

Или вот он за рулем старенькой «Нивы», торопливо гнал в родную деревню Тимониха. С какой сыновней любовью показывал Василий Иванович родительский дом, где им написаны, пожалуй, лучшие произведения. Когда же брал в руки гармонь и растягивал меха, невозможно было не заслушаться игрой Василия Ивановича.

Также вижу писателя Белова грозным оратором на трибунах разных съездов в Москве, перед огромной аудиторией, когда он четко и доказательно защищал интересы русских крестьян всех веков и поколений.

Настоящий трибун!

Увы, в последние годы здоровье стало подводить Василия Ивановича, отчасти разлучило с письменным столом, обычно он садился работать в 5 утра. Сложно стало проводить и встречи с читателями, хотя Василий Иванович охотно откликался на просьбы, провёл множество бесед в самых разных аудиториях. Основываясь на них, предлагаю разговор с писателем, чьё имя дорого не одному поколению читателей.

- В своё время публикация повести «Привычное дело» буквально взорвала общественное мнение в Советском Союзе. Повесть передавали из рук в руки, зачитывали до дыр. Пожалуй, именно с неё и начался Ваш триумф как большого русского художника. Скажите, Василий Иванович, почему тема крестьянства стала для Вас определяющей?

- Путь «Привычного дела» к читателю не был ровненьким, тогдашняя редакция журнала «Новый мир» отклонила мои рукописи. Повесть напечатал журнал «Север» в Петрозаводске, главным редактором был Дмитрий Гусаров. После того кряду 20 лет вокруг «Привычного дела» не затихали споры, особенно противоречивые оценки вызывал Иван Африканович Дрынов, главный герой. Я спокойно смотрел на эту шумиху.

Слава Богу, не могу сетовать на равнодушие ко мне читателей, критики. Каждая новая вещь, в частности, роман «Всё впереди», вызывали бурную реакцию. Это хорошо. Страшно, когда твой труд, которому отдано много сил, никого не трогает.

Я не выбирал, как полагают некоторые критики и читатели, тему деревни, крестьянства. Это - естественное состояние моей души, как дыхание или сердцебиение, деревня - моё сердцебиение. Дело не в описании зипуна или физиономии «из народа». Русский крестьянин был опорой огромного государства - в экономическом, военном, духовном, культурном смыслах. После революции бойцов для Красной армии, кадры для промышленности рекрутировали опять же из крестьянства. В Великую Отечественную войну основные тяготы легли на крестьянство. Не зря Александр Чаянов сравнивал крестьянство с Атлантом, держащим всё и вся.

Кое у кого это вызывает неприязнь. Но так ли уж неиссякаема мощная сила? Поезжайте по северным деревням, по селам центра и юга России - практически везде картина безрадостная.



Не любить крестьянство - значит, не любить самого себя; не понимать или унижать крестьянина - значит, рубить сук, на котором сидим. Что, впрочем, у нас нередко и делали, как в прошлом, так и теперь.

Я отрицательно отношусь, когда слышу о себе: «лидер деревенской прозы». Даже условно подобные классификации неуместны. А куда мы поместим Николая Гоголя, Льва Толстого? В «деревенщики»? Или Николая Лескова? К горожанам отнесем, что ли! Какие же «деревенщики» Федор Абрамов или Валентин Распутин, если их творчество - напряженный поиск ответов на самые острые нравственные вопросы в современном мире.

«Внешний материал» произведения, если так можно сказать, ещё не всё определяет. Цикл моих повестей «Воспитание по доктору Споку» имел городскую основу. Ну и что? Проблемы, которые я пытался выразить, одинаково близки и жителям мегаполиса, и обитателям глухой деревушки.

- Поражает разнообразие жанров, в которых вы себя пробовали: стихи, рассказы, повести, романы, киносценарии, публицистика, драматургия, эссе, воспоминания. Реальны герои или они вымышлены? Ваша последняя пьеса называлась «Александр Невский» и была поставлена в Академическом театре драмы имени А.С.Пушкина в Петербурге. Почему именно эта историческая личность Вас заинтересовала?

- Да, жанры, конечно, существуют, и всё-таки для меня они в какой-то мере условны. Пишу то, что лежит на душе и сердце. Что до героев, то спросите что-нибудь полегче! Это моя «кухня», не стоит её приоткрывать. Я много ездил по России и другим странам, много общался, что-то брал в творчество из этого общения. Большую часть своих вещей в черновиках я написал в Тимонихе. И когда работал, какой-то конкретный образ в воображении был. Но я всегда различал, где «голый» документ, а где образ документально-художественный, то есть, как бы комбнированный.

Драматургия привлекла меня широкими возможностями сказать всё, что думаешь. В русской истории Александр Невский - одна из самых трагических, но одновременно и героических фигур. Эпоха, в которую жил и действовал великий князь, положение, в котором тогда находилась Русь, в чём-то схожие с нашим временем. Европа предательски вела себя по отношению к Руси, с севера и запада нас жали рыцари, с юга - татары. В тех условиях не только выстоять, но и одержать победу над врагом от князя требовалось огромное мужество, талант государственного деятеля. Именно этими качествами и обладал Александр Невский. Не всегда у него были добрые отношения с новгородцами, с братом Андреем и сыном Василием, но он прощал им, обладая широтой души и христианским милосердием. Подчеркну особо: пьесой я хотел привлечь внимание нынешней молодежи не только к фигуре Александра Невского, но прежде всего - к истории Отечества. К сожалению, многие знают её плохо, по-школьному поверхностно.

- Василий Иванович, Вы не раз выступали в защиту русского языка. Я полностью разделяю Вашу тревогу. Что, на Ваш взгляд, угрожает сегодня русскому языку?

- Кровный родитель русского языка - древнеславянский язык мы получили от Бога, и нельзя обращаться с ним кое-как. Родное русское слово в полноте своей выражает всё духовное и эмоциональное состояние человека. С позиций первооснов языка и необходимо вести борьбу с засорением его иностранной лексикой, с искажениями, привнесением жаргонной и уголовной лексики, всяких «сленгов». Нужно спасать кириллицу, её кое-кто пытается вытеснить латинским шрифтом. Словарей должно быть столько, сколько нужно, причём самых разных, а у нас существует какое-то ограничение.

 Порабощение народа начинается с отвержения родного языка, с раздвоенности культуры. За последние годы произошли огромные изменения не только в лексике, но и в синтаксисе, идёт явное обеднение языка, замена родных слов чужими, иностранными. Русский язык в значительной мере утратил ритмичность и тональность. Людей приучают думать и чувствовать не по-русски, не по-христиански, а по-демократически, что я отношу к скрытому цинизму.

Я убежден: сохраним родной язык - сохраним всё!

Думаю, надо сказать, хотя бы кратко, о влияние творчества Василия Ивановича Белова, его личности на русских писателей разных поколений. Оно огромно! Будучи некоторое время назад на «Беловских чтениях» в Вологде, известный прозаик Владимир Личутин признался, что он получил полезные уроки у Белова, не только литературные, но и жизненные. Под его признанием могли бы подписаться многие литераторы.

И до Белова в русской литературе были прекрасные писатели, в частности, Иван Тургенев и Иван Бунин, которые талантливо рисовали крестьянина и его быт. И всё же Василий Белов нашёл свой путь. Отличие его в том, что Белов изнутри увидел крестьянский мир, душу крестьянина и сумел талантливо рассказать об этом, писателю веришь буквально во всём. «Крестьянский сын, он описал общество с позиций крестьянской среды, - отмечал вологодский критик Василий Оботуров, - и это единственный пример в мировой литературе».

Как рассказал руководитель Вологодской писательской организации Михаил Карачёв, состоится презентация издания собрания сочинений писателя в 7 томах, в которые включены произведения разных жанров. Это наиболее полное издание Белова. Пройдут также литературные чтения, посвященные 80-летию Василия Ивановича. В течение трех лет Вологодская писательская организация прикладывает усилия к сохранению родной деревни писателя - Тимонихи. Там в ближайшее время намечено открыть культурно-просветительский «Беловский центр».

Геннадий Сазонов, член Союза писателей России

Вологда, 14.10.2012

http://ruskline.ru/analitika/2012/10/20/pishu_chto_na_dushe_i_serdce/

[Александр Васильевич]

Капитолина Кокшенева

Василий Белов, крестьянский сын

Писателю В.И. Белову исполняется 80 лет



Василия Ивановича Белова я долго боялась. В этом невысоком, крепком человеке всегда чувствовала строгость: вот возьмет сейчас свою знаменитую палку, наставит на меня и спросит что-нибудь важное и трудное. Так оно и случилось…

В журнал «Москва» Леонид Бородин позвал меня в 1993 году. 4 октября, в дни расстрела «Белого дома» (Верховного Совета), я пришла на Арбат, где меня ждала сотрудница, вместе с которой мы немедленно отправились по домам. На Арбате стреляли.

Потом была первая в моей жизни редколлегия, на которой Леонид Бородин озвучил свои гражданские позиции (он не мог пойти под красные флаги белодомовских сидельцев, но очень жестко осудил расстрел), и предложил тем, кто с ним не согласен - подумать, стоит ли работать в журнале под его руководством. Остались все. Вскоре появились первые «срочные» публикации о событиях 1993 года, среди которых – отклик отца Александра Шаргунова, народного артиста Владимира Заманского, с которым я долгие годы приятельствовала, и небольшая статеечка нашего любимого доктора – Александра Викторовича Недоступа. А чуть позже я впервые увидела в редакции Василия Ивановича, написавшего пьесу с простым названием «Семейные праздники», в основании которой лежали уже даже не драматические, а трагические для народа коллизии эпохи перемен после 1993-го – года межевого в истории, культуре, жизни...

Это была единственная пьеса, напечатанная в нашем «толстом» литературном журнале за последние двадцать лет. Трудно было не сделать для Белова исключения. Ведь он и сам, стоявший на баррикадах и упрашивающий милицию «пропустить народ к их депутатам», переживал это время с отчаянно горестным сердцем. Везде и всюду перестали уважать государство, в котором он жил, получал образование, рос и креп как писатель. Вот в этом-то пункте – уничижения государственности как таковой – тогда многие не сходились друг с другом.

Василий Белов, крестьянский сын, видел в государстве не только советский хребет, но и большое историческое дело русского народа, способного к культуре государственного имперского строительства. Дело, укорененное в веках.

Те, кто вершил спешные перестройки всего и вся, особенно виноваты именно перед этим типом русского сознания. Теперь тип государственника востребован вновь – но за эту его актуальность мы снова заплатили непомерно большую цену. И в его сохранении как таковом Василий Иванович Белов, написавший около двухсот публицистических статей, участвовал лично.

В девяностые годы XX века, такие трудные и шоковые, тем не менее, активно росла и прибавлялась наша собственная внутренняя сила – наше знание о самих себе. Нельзя сказать, что русские писатели и мыслящие интеллигенты не воспользовались свободами. Воспользовались и сделали много именно гуманитарии – но на каких весах, и в каких цифрах можно взвесить или измерить духовный прирост в народе, способствующий его выживанию тогда, когда это было почти невозможно?! Была издана лежащая под спудом классика, стала доступна огромная библиотека воспоминаний репрессированных «царских сословий», весь корпус сочинений философов, и всего, что было накоплено в культурных сундуках русского зарубежья. Вернулись в нашу жизнь книги христианского содержания, вероучительные; стала возможна и полнота прочтения наших философов-почвенников, книги которых, как «Россия и Европа» Н.Я. Данилевского, не переиздавались более ста лет. Встречи с читателями, «круглые столы», публичные дискуссии нам заменяли отсутствие доступа в телевизионный эфир. Ну, а о качестве вот таких личных встреч с писателями и говорить не нужно. Что может быть интереснее живой беседы с Беловым или Распутиным?

Вскоре после публикации «Семейных праздников» мы проводили встречу со студентами тогда еще Историко-архивного института, позже превращенного в кузницу либеральных кадров. На этой-то встрече я, молодой критик, удостоилась чести выступать вместе с Василием Беловым, Валентином Распутиным, Леонидом Бородиным. Белов бросал в зал громы и молнии: он, как русский совестливый человек, видел, сколь стремительно шли разрушительные процессы, – не только в общественной и социальной жизни, как трагически разделяется народ и национальная интеллигенция, на глазах потерявшая доступ в СМИ, а значит и возможность обращения к своему народу. И эта ситуация до сих пор таковой остается, со временем только усугубляясь и приобретая зловещие оттенки. Он видел, какая разруха началась и в культуре, и, естественно, не мог смириться с этим; он, понимающий свою писательскую задачу как миссию, был оскорблен дикими формами свободы, обрушившимися на русский народ, и унизительными для него; он, всегда любивший Родину родственно-лично, не мог стерпеть той гнусной лжи об «империи зла», которая империю и разрушила, отколов огромные куски от нее вместе со всеми богатствами, что русским трудом и талантом были созданы, – отколов вместе с самими русскими, оставшимися без Родины. Ясно понимая огромную роль телевизионного ока в идеологической обработке народа, Василий Иванович, помню, саркастически набросился на входивший в моду «развязный и хамский» стиль поведения ведущих и участников ТВ-программ. Тогда многим казалось, что «грядущий хам» материализовался второй раз за XX век.

Но, самое главное – Белов побивал врага, ссылаясь на своего любимого философа Ивана Ильина, который был извлечен из далекого, но Русского зарубежья и срочно взят на вооружение русской мыслью.

Дело, увы, шло к тому, что за десять лет реформ число читателей у наших писателей сократилось в тысячи раз. Серьезная литература перестала иметь то «жизнеобеспечивающее значение», какое имела еще совсем недавно. Никто не пострадал больше писателей хотя бы потому, что ничто не пострадало так, как слово. Детектив и дамский роман удовлетворяли, конечно, нечто, но чтение их скорее напоминало «отвлекающий» маневр забвения – ухода от действительности, которая была так страшна, что думать о ней было опасно. Жить ведь тогда расхотелось слишком многим….

Я, конечно, в тот памятный осенний вечер тоже говорила о литературе, о слове, о том, что человек, не желающий знать своих начал, но живущий только «здесь и сейчас» – это человек глубоко несчастный и глубоко травмированный, «запертый в сегодня» человек. Потом, когда нас пригласили в кабинет выпить чаю, Василий Иванович выстрелил в меня вопросом: «И откуда ты, такая умная?». И вполне удовлетворился ответом о моем сибирском происхождении и о вологодском корне моей фамилии – от реки Кокшеньги.

«Деревенская литература», к которой так счастливо относится и творчество Василия Ивановича Белова, в отечественной культуре второй половины XX века была и остается явлением центральным, плодородным по сю пору, очень творческим и уникальным.

Это сколько же «сошлось» и «сдвинулось» исторических глубинных замыслов, чтобы вот так, враз, взросли писатели от корня народного – Абрамов и Астафьев, Белов и Распутин, Шукшин и Лихоносов, Личутин, Галкин, да еще Солоухин, Яшин и Носов!

На деревенском и «неученом» воздвигли они уникальные художественные миры, объединенные, однако, неким постоянством и устойчивостью идеалов, с, казалось бы, напрочь забитыми идейной марксовой дубинкой, старыми (вековечными) душевно-нравственными константами.

Белова любили очень лично – так любят родственников. У него искали личной поддержки, как у ведающего сердце человеческое. В его героях – Иване Африкановиче и Константине Зорине, в Олеше и Павле Рогове-Пачине, в деде Никите и в Катерине – крестьянском идеале русской женщины – чувствовали трудно передаваемую срощенность со своими собственными судьбами, с судьбами своих знакомых и родных. И можно только удивляться повторению исторического опыта: когда-то в Московский Художественный театр ехала вся провинциальная интеллигентная Россия (земские врачи и учителя), чтобы увидеть чеховские спектакли, чтобы прикоснуться к найденному театром совершенно новому приступу к эстетическому переживанию – через узнавание. Тогда, в начале XX века, зрители узнавали себя, свою жизнь и Россию, а герои сразу стали «родными», «милыми», «близкими», говоря, что «дядя Ваня» – «вылитый мой отец». А позже, после революции, в 1924 году, в булгаковском спектакле «Дни Турбиных» вновь повторится мхатовский «эффект узнавания» и повторится с невероятной силой. Часть зрительного зала настолько реально переживала крушение «важного, устойчивого, наверное, даже вечного» в русской жизни и семье Турбиных, что у театрального подъезда все время дежурила «скорая», увозившая после спектакля зрителей – из тех самых, «бывших», жизнь которых обессмыслила революция.

И вот теперь деревенская проза повторила этот очень важный в русском искусстве эффект – со-переживания, глубинного помещения себя внутрь видимого и читаемого, со-родства, которое было очищающим от многих идейных грехов, которые ведь русский человек тоже уже успел вкусить после революции 1917-го.

(Окончание следует)

[Александр Васильевич]

(Окончание)

Конечно, был Белов и комсомольцем, и коммунистом. Как многие другие писатели, получал от советской власти награды и квартиры (да и сейчас живет в очень хорошей квартире в центре Вологды, которую ему отдал из уважения и почитания таланта Валентин Купцов, уходя на повышение из первых секретарей обкома) – но при этом пределы допущения хоть власти, хоть комсомола в душу деревенского парня существовали, видимо, всегда, почти на уровне инстинкта. Поступив в 1959 году в Литературный институт в Москве, Белов весьма зорко следит за тем, чтобы столичные искушения не завели куда-нибудь, откуда не вернешься к себе. В письме к брату Ивану он пишет: «С каким наслаждением я слушаю лекции по истории, по языкознанию, по теории литературы!». Белов в восторге от Ленинской библиотеки, от «сотни музеев», которые, как ему кажется, ждут лично его. Но, в то же время, боится «потерять самостоятельность, душевный суверенитет» (о чем тоже делится с братом в этом письме). Впрочем, однажды случилось побывать ему и в милиции. Не знал он, что по Москве почему-то нельзя ходить вечером с гармошкой и громко петь веселые деревенские частушки. А он, как в деревне, взял, да и прошелся по Бутырским улицам, где жил в общежитии! То, что в деревне считается делом нормальным и радостным, столица отбраковала как «нарушение общественного порядка». Слава Богу, что гармошку не «арестовали». Её в голодном 1943 году купила Василию мать. И он стал гармонистом на селе. И хранил ее всегда как самую дорогую вещь…

Конечно, Василий Белов был накрепко связан со своим веком, – веком, отвергающим Христа и ставящим на божницу Карла Маркса; громыхающим стройками социализма, и умывшимся кровью неслыханного братоубийства. Но и веком, каким-то чудесным и непонятным образом сохранившим под спудом, в толще народной жизни области заветные и совестливые убеждения. Русское душевное устройство запечатлела его проза сразу – с повести «Деревня Бердяйка» и с первых рассказов, опубликованных в столичном «Нашем современнике» в 1962 году. А потом стремительно и легко вдохнул он душу в героев повести «Привычное дело» (1966), нашедшей свой дом для публикации в журнале «Север».

Эх, опять милая провинция и суровый Север выручали, печатая это странное сочинение, в котором советский благонадежный писатель вдруг взял, да и поставил в центр мира тихого созерцателя, беззлобно тянущего несправедливую крестьянскую лямку жизни, и растворенного в любви к земле, жене, деревне, многочисленным детям, чудной жизни вокруг («Везде жись. И все добро, все ладно. Ладно, что и родился, что детей народил. Жись, она и есть жись».) Всё, что вывела тут рука Белова в Иване Африкановиче и его жене Катерине, тут же прилепилось не к шестидесятым оттепельным годам, а прямиком к русской классике!

И отчего-то эта «деревня», то есть Белов, как-то сильно растревожил и заставил насторожиться городскую многоумную критику. Теперь-то мы понимаем: то, что вывела рука Василия Белова в «Привычном деле», очень близко христианскому сердцу русской литературы.

А потом посыпались одно за другим произведения заметные, прорастающие сразу корнями в русскую литературу навсегда и прочно: «Плотницкие рассказы», «Бухтины вологодские завиральные» печатает законодатель литературного вкуса той поры «Новый мир»; в 1972 году жена, Ольга Сергеевна, родила дочь Аннушку, а Василий Иванович этот год запечатлел в своей жизни еще и первой публикацией романа «Кануны». Потом пойдут пьесы и киносценарии, по одному из которых будет снят прекрасный фильм «Целуются зори», прославивший не только Белова, но и вологодского прозаика Александра Грязева, который, снимаясь в фильме, в одном эпизоде сказал ровно одну фразу – междометие «Да ну!», зато «за кадром» осталось столько рассказов, что впору писать и ему свои бухтины. (Увы, пока эта статья «ждала» публикации, Александр Грязев умер. Царствие ему Небесное и вечный покой). Тут же следом появятся рассказы для детей «о всякой живности» и документальная повесть «Моя жизнь». Рассказ «Воспитание по доктору Споку» начнет антигородскую линию в творчестве писателя, которая продолжится не только рассказами, но и романом «Все впереди» (1984), утвердившим «кондовую» репутацию Белова. Но Белова голыми руками не возьмешь: пусть кричат о публицистичности романа критики. Их крики до неба не доходят.

Только ведь мы сегодня тоже отчетливо понимаем сущностную правоту писателя, уверенного, что во всеобщем деле погибели город (с его вавилонским блудом и вавилонскими амбициями) играет главную историческую и метафизическую роль.

Как, откуда высекается прометеев огонь «деревенской» прозы Василия Белова? Из сшибки буйных, часто и чрезмерных для народных сил, процессов социальных, промышленных с той «природной», естественной частью жизни, которая у крестьянина всегда была буквально под ногами – была как его земляная твердь, через труд на которой поднимаются к душе питательные соки. В этой сшибке социально- организованного и предназначено-природного (ведь землю народам дал Бог) и рождается особенный герой.

В центральной книге Василия Белова все начнется с «Канунов», продлится «Годом великого перелома» и завершится повествованием «Час шестый», давшим название всей трилогии. Название книги символически емкое и абсолютно ясное. В час шестой (в молитвословии ЧАСЫ) вспоминается шествие Христа Спасителя на казнь, распятие Его и крестные страдания (Лк. 23, 26-38). Россия крестьянская – Русь уходящая – в 30-е годы тоже шла на казнь раскрестьянивания и раскулачивания, которые, конечно, можно объяснить исторической необходимостью и даже неизбежностью (без роста городов и промышленности 30-х годов не выиграли бы главную битву с фашизмом); но, одновременно, нельзя, никогда нельзя не увидеть тут подлинной трагедии и даже христианской юродивости нашего народа, терпеливого превозмогающего свой ущерб (умаление, искажение, отбирание – все глаголы какие-то сиротские и очень тоскливые!).

«Час шестый» – это одна из тех великих и трагичных книг, где отчетливо и ясно сказано о счастливом совпадении или тяжком расхождении между способностью русского человека явить себя в ответственном труде и теми директивами, что жизнь живую вбивали в землю, требуя ненужного и расточительного расхода национальных сил. Ради «нового будущего» были за десятилетие (миг для истории!) растоптаны столетние труды крестьянства. По чудовищному, изматывающему счету платила наша крестьянская цивилизация за перековку страны в индустриальную.

Через хронику коренного крестьянства семей Роговых и Пачиных рассказал, вернее, прокричал писатель в «Часе шестом» о той социальной и человеческой драме, которую в новом веке постарались почти забыть.

Его трагическая эпопея стала памятником всем, кто любил землю и труд на ней, но кого силой и обманом, лукавыми гремучими посулами и ложными идеями с кровью выдирали из разумного, Богом данного простого и ясного хода жизни. Новые словокройщики-теоретики («картавые большевички») ни одной коровы для жизни не вырастили, ни одного гвоздочка не выковали, зато бодро руководили крестьянской жизнью, обдирая ее до голодной пустоты. И дело не только в том, что В.И. Белов написал о политическом и физическом уничтожении корневого крестьянства – почти пророчески прозвучало другое: рушилась «великая школа тысячелетнего труда», которая и была одновременно школой нравственности. Та школа, в которой поколение за поколением учились прясть и косить, землю пахать и скот растить. Та школа, в которой, трудясь и отдыхая, приобретали огромные знания о мире всю жизнь: от колыбели до гробовой доски. Белов заставил оценить нас «великое просветительское значение черного ручного труда», в котором человек взаимодействовал с живой и неживой материей, проходил естественный курс природоведения. Труд на земле просвещал, был постоянной «гимнастикой для ума», сама земля была нравственным спутником человека, а крестьянская трудовая культура искала своего воплощения в слове. И находила его, переливаясь в песню и частушку, в бухтину и сказку, в духовный стих и обрядовые игры.

Самая изукрашенная и праздничная книга Василия Белова – это «Лад», книга эстетики народного быта. Книга идеальная, в которой собрано все лучшее в крестьянской обрядово-бытовой культуре жизни.

Эту беловскую книгу я всегда прошу прочитать своих студентов, не видевших русской печки и не представляющих, как целесообразно- красиво жили русские крестьяне. Они, естественно, сначала удивлены, как те самые дикари, которые за цветную мишуру колонизаторов отдавали природой сотворенное, естественно ценное. Сначала удивлены – потом благодарны… Белов рассказывает о том, как дом построить и как лён трепать, как баньку поставить и как вязать рыболовные сети, чем белить печь и чем – холсты, расскажет и о природных приметах, что нужны для всякой трудовой стадии жизни. Жизни, что чередой шла вслед за круговоротом земли вокруг солнца и упиралась крепко в землю. Жизни, что мерялась мерой церковных праздников, смысл которых поднимал душу вверх – к Богу-Христу.

«Лад» – сильная книга. А поскольку этот деревянный уклад (беловский и крестьянский) мы с мужем отчасти воплотили в построенной собственной избе, то мы точно знаем, что опыт этот может ожить, и в любой момент из книжного стать реальной силой жизни.

«В языке народа записана его духовная биография», – говорит богослов Е.А. Авдеенко. Свою лепту в эту духовную биографию народа внес и Василий Белов. Внес сердечное и вековое как хорды нашей русской жизни. Он показал (и тем укрепил нас), что душевное богатство русского человека, его сердечная теплота, искренность и отзывчивость, нравственная стойкость и добротолюбие, терпеливость и стыдливость, христолюбие и генетическое чувствование правды никуда не исчезают, но из любого истонченного состояния могут вновь возродиться и разжиться.

Мы, рабы цивилизации, живущие в мире пластика и генетически модифицированных организмов, получили от нашей деревенской литературы незаметную, но и незаменимую милостыню – она связала нас с нашей землей, восстановила в правах чувствование Родины во всей ее тайной и тихой красоте, во всей ее исторической протяженности и земляной углубленности. И ценность ее будет только возрастать, как растет ценность деревянных строений, потому что они – натуральный, соразмерный человеку, удел.

И еще… еще деревенщики научили нас преодолевать дух Каина жалостью и пониманием.

Я была на родине Василия Ивановича Белова – в вологодской Тимонихе, известной всему читающему миру как толстовская Ясная Поляна, как тургеневское Спасское-Лутовиново… В его деревенском доме хранится тот самый лад, который ждет прикосновения рук человеческих, чтобы замесить тут снова жизнь. Стоит целехонька русская печь, строгий и печальный Бог смотрит из красного угла, а лавки, столы, горшки и кринки помнят еще материнские руки…

Ушел большой крестьянский мир в прошлое, но печаль моя светла. Василий Белов успел перенести этот мир в книги.

А еще мне кажется, что побегут горожане обратно на землю, исцеляясь и спасаясь от мук цивилизации.

Добра и здоровья Вам, дорогой Василий Иванович!

http://www.stoletie.ru/obschestvo/vasilij_belov_krestjanskij_syn_407.htm

[Александр Васильевич]

Пророческое служение

К 80-летию Василия Белова



Публицистике Василия Белова присуще удивительное свойство: с течением времени она не теряет свою силу, а наоборот, становится еще более значимой для национального самосознания.

«Многие русские поэты и писатели осознавали свое служение как пророческое, - говорит Патриарх Кирилл. - Нередко они первыми ставили вопросы, которые со временем (выделено мной - В.Б.) осознавались как общечеловеческие проблемы...» (2).

В самом начале своего великого и скорбного пути Василий Белов понял, в каком расколотом духовном пространстве мы находимся: «Наша культура, наша духовность где-то во времена Пушкина пошла по двум направлениям: светская культура и культура чисто духовная, религиозная. Они как бы разошлись, и один, чаадаевский или декабристский путь, а другой - путь наших священнослужителей, духовенства. Это было трагическое и, как мне кажется, искусственное разделение». (1, С. 59). - Здесь и далее цитируется этот источник. - В.Б.).

Уже тогда Василий Белов обладал поразительными, потрясающими познаниями. Он в 1970-е годы читал запрещенные труды Константина Леонтьева, Михаила Меньшикова, Константина Победоносцева, Св. Прав. О. Иоанна Кронштадтского, Льва Тихомирова, гонимого Игоря Шафаревича, не говоря уже о Федоре Достоевском и Иване Ильине. Признаемся, положа руку на сердце: так ли часто мы советуемся с ними? Увы, у нас каждый - сам себе философ. В философии, политике, литературе и футболе у нас разбираются все.

Василий Белов, как и его друг Шукшин, все эти годы «был в центре борьбы за национальную, а не интернационально-еврейскую Россию». (С. 326).

Он выступал против «рационального» упрощения, против стандартизации нашей жизни, твердил про геноцид русских, но его слова пропускали мимо ушей, - мол, преувеличивает мужичок, надо шагать в ногу со всем миром. Теперь и сама жизнь миллионов не нужна - проще сократить население...

Василия Белова снисходительно, а то и презрительно называли «деревенщиком»: «Ату его! - кричат идеологические и технические прогрессисты. - Он же идеализирует прошлое!» (С. 45). На самом деле Белов уже тогда увидел в крестьянстве (и не только в крестьянстве!) носителя православного сознания, смертельно опасного для либералов.

Упомянутый Беловым стан уже в те годы «почти открыто противостоял его родине - России». (С. 347). В выборе средств он не стеснялся: «Нам усиленно прививали всевозможные комплексы, - пишет классик. - Враги ненавидели нашу волю к борьбе. Тот, кто стремился отстоять свои кровные права, кто стремился к цели, кто понимал свое положение и осознал важность своей работы, кто защищал собственное достоинство, был для этих «культурников» самым опасным. Таких им надо было давить или дурить, внушая комплекс неполноценности». (С. 312).

В годы, когда происходило так называемое «второе крещение Руси», Василий Белов предостерегал: «Продолжается многовековая борьба с христианством... Нынче нашу Родину распинают на этом кресте и суждено ли ей воскреснуть, зависит от нас самих». (С. 122).

Многие ли тогда его услышали? - Поверили единицы, остальные пребывали в эйфории.

Еще один призыв двадцатилетней давности, обращенный к мыслящей национальной интеллигенции, остается актуальным и сейчас: «Я призываю развеять три популярных мифа:

1.                  Миф о безальтернативности выбранного нами пути.

2.                  Миф о несовместимости науки и веры в Бога.

3.                  Миф о нравственном нейтралитете науки». (С. 47).

Еще одна опасность, о которой Белов говорил всегда: иллюзорная надежда на «перерождение» власти. И нынешние потуги власть предержащих оседлать патриотического конька обречены на провал: «Я всей кожей чувствую, что с антинародной властью Россия не примирится ни сегодня, ни завтра». (С. 237).

Василий Белов учит нас не падать духом: «Народная жизнь обладает, по-видимому, и свойством регенерации, свойством восполнения, как восполняются или даже возрождаются почти что из ничего некоторые растения и организмы...» (С. 65).

Прислушаемся ли мы к нему хотя бы сейчас?..

Виктор Николаевич Бараков, литературный критик, г. Вологда.
 

Источники:

1. Белов В. И. Раздумья о дне сегодняшнем. - Рыбинск: Рыбинское подворье, 2002. - 368 с.

2. Кирилл, Святейший Патриарх Московский и всея Руси. Русская литература не должна утратить свой пророческий дар // Русская народная линия (http://www.ruskline.ru/news_rl/2010/12/24/patriarh_kirill_russkaya_literatura_ne_dolzhna_utratit_svoj_prorocheskij_dar).

__________________________

http://ruskline.ru/analitika/2012/10/22/prorocheskoe_sluzhenie/

[Александр Васильевич]

«Патриарх крестьянства»

Игумен Кирилл (Сахаров) о творчестве Василия Белова, 80-летие которого отмечается сегодня



Мне знакомо не понаслышке славная когорта русских людей, подобных В.И.Белову. Таким был, например, мой отец: тружеником, правдолюбом, ершистым и в то же время трогательно стеснительным. В 70-е годы я, учась в светском вузе, «перелопатил» немало книг и журналов. Конечно, много было «шлака», но встречались и подлинные жемчужины. К ним, несомненно, относился «Лад» Белова. Когда я читал это произведение, перед моим взором открывалась прекрасная картина жизни крестьянина на севере Русской Земли. Было такое впечатление, что я услышал прекрасную симфонию, гармонию звуков. Какой же она была удивительной крестьянская Русь, которую мы потеряли! Вспоминаю свою поездку в Вологду в 80-е годы. Ее подготовка и содержание проходили «под знаком Белова». Идя по улицам, стоя на остановках, посещая кладбища и храмы, я надеялся увидеть знаменитого русского писателя. Какой он, Василий Белов? Напористый государственник в Верховном Совете и нежный отец, простой, доступный и таинственный, сокровенный. Писатель Крупин рассказывал, как однажды он с Беловым ехал в аэропорт. При подъезде к нему дочь писателя расплакалась: туфельку от куклы забыла дома. К изумлению других участников поездки писатель настоял на возвращении домой за туфелькой - тогда едва успели на самолет. Другой случай. Наш выдающийся скульптор В.М.Клыков присматривается к неказистой шапке Крупина, снимает ее с его головы и выбрасывает в окно, говоря: «русский писатель не должен носить такую шапку» - и дал свою, более добротную. Крупин в ответ на это: «русский писатель не одевает чужих шапок» - и тоже выбрасывает шапку в окно. Белов ругает их за такие поступки и вскоре обоим присылает по шапке.

Значимость для меня какой-либо книги определялась, прежде всего, тем, сколько выписок из нее было сделано. Читая «Лад», выписки делать было невозможно - в записную книжку просилось все. Приведу лишь некоторые из своих выписок.

«Не приютить странника или нищего, не накормить проезжего издревле считалось грехом. Даже самые скупые хозяева под давлением общественной морали были вынуждены соблюдать обычай гостеприимства».

«Деревни, где не пускали ночевать, пользовались дурной славой, что нередко влияло на женитьбу или замужество».

«Калеки и убогие особенно почитались в народе. Слепых без поводырей переводили от деревни к деревне, устраивали на ночлег к собственным знакомым или родственникам. Ночевать было положено одну ночь. Если нищий ночевал вторую ночь, то он уже искал себе посильное дело (хотя бы и сказки рассказывать или петь былины). Не подвезти на попутных хромого, безногого, горбатенького или слепого могли самые жестокосердечные безбожники, не боящиеся греха и бравирующие такой «смелостью»».

«Жизнь волости не терпела неясных слов, безымянных людей, тайных дел и запертых ворот в светлое время суток».

«Миряне строились вплотную, движимые чувством сближения, стремлением быть заодно со всеми. В случае пожара, на огонь бросались всем миром, подати платили всем миром, ходоков и солдат тоже собирали сообща».

«Любое горе и любая радость в деревне были на виду. Мир знал все обо всем, как ни старались щепетильные люди не выносить сор из избы».

«Бобыль, бродяга, шатун, вообще человек без семьи считался обиженным судьбой и Богом. Иметь семью, детей было так же необходимо, так же естественно, как необходимо, естественно было трудиться».

«Прямолинейное и волевое насаждение хороших привычек вызывало в детском сердце горечь, отпор и сопротивление. Если мальчишку за руку волокут в поле, он подчинится. Но что толку от такого подчинения? В хорошей семье ничего не заставляют делать, ребенку самому хочется делать. Взрослые лишь мудро оберегают его от непосильного. Обычная детская жажда подражания действует в воспитании трудовых навыков неизмеримо благотворнее, чем принуждение. Личный пример жизненного поведения взрослого (деда, отца, брата) неотступно стоял перед детским внутренним оком, не потому ли в хороших семьях редко, чрезвычайно редко вырастают дурные люди? Семья еще в детстве прививала невосприимчивость ко всякого рода нравственным вывертам».

«У северного русского крестьянина смерть не вызывала ни ужаса, ни отчаяния, тайна ее была равносильна тайне рождения. Смерть, поскольку ты уже родился, была так же необходима, как и жизнь. Естественная закономерная последовательность в смене возрастных особенностей приводила к философско-религиозному и душевному равновесию, к спокойному восприятию конца собственного пути... Именно последовательность, постепенность. Старики нешумно и с некоторой торжественностью, еще будучи в здравом уме и силе, готовили себя к смерти. Но встретить ее спокойно мог только тот, кто достойно жил, стремился не делать зла, и кто не был одиноким, имел родных. По народному пониманию, чем больше грехов, тем труднее умирать».

В заключение хотел сказать следующее. Когда прошло какое-либо бедствие, мы стараемся анализировать: почему оно произошло, кто виноват и т.д. Это, на мой взгляд, особенно актуально, когда мы говорим о проблемах деревни. Здесь масштаб произошедшей катастрофы особенно бросается в глаза - достаточно проехаться по деревням какой-либо области, примыкающей к Московской. Надо остановиться, подвести черту и задуматься: а как жить дальше? Мне кажется, что необходим некий впечатляющий символический акт. В моем воображении рисуется такая картина. Прощеное воскресенье, у храма в Тимонихе - родной деревне Василия Ивановича - собрались немногие местные жители, представители от крестьянства из других регионов, писатели - «деревенщики». Неподалеку от собравшихся приземляется вертолет Президента (или, допустим, премьера). И вот картина: в центре ожидающих восседает седовласый старец. К нему подходит Президент - некоторое время они разговаривают. «Патриарх крестьянства» влагает в уши первого лица некие пророческие слова, некое назидание и вразумление, потрясающие до глубины души. Из уст первого лица государства звучат покаянные слова за ужасы коллективизации, за безобразия «реформ», ликвидацию «неперспективных деревень», погром последних 20-ти лет. Маститый писатель вдохновляет Президента на возрождение, Богу содействующу, нашей деревни, нашего крестьянства. Многая лета рабу Божию Василию!

Игумен Кирилл (Сахаров), настоятель храма свт. Николоы на Берсеневке

http://ruskline.ru/news_rl/2012/10/23/patriarh_krestyanstva/

[Александр Васильевич]

Василий Белов – мастер православного реализма

Николай Коняев размышляет о творчестве русского писателя в день его восьмидесятилетия



Сегодня исполняется 80 лет выдающемуся русскому писателю Василию Ивановичу Белову. Редакция «Русской народной линии» присоединяется к многочисленным поздравлениям в адрес юбиляра, желает ему многая и благая лета, дальнейших творческих успехов.

О значении творчества В.И.Белова размышляет в интервью «Русской народной линии» петербургский писатель Николай Коняев.

Василий Белов - это один из виднейших русских писателей не только послевоенного десятилетия, он очень заметен во всей русской литературе, стоит в ряду с великими классиками. Когда называют Василия Белова «писателем-деревенщиком» - это условность. Да, первые вещи Белова были написаны на деревенскую тематику, действие происходило в нищающей вологодской деревне, но на самом деле смысл прозы Белова гораздо шире, чем проблема опустошения деревни.

Белов - большой русский писатель, мастер православного реализма. Его герои, например, Иван Африканович Дрынов из повести «Привычное дело», который не ходит в церковь, не исполняет православных обрядов, потому что нет у него такой возможности, но, тем не менее, остается глубинно-православным человеком, его поведение подчинено той православной традиции, которая выработана за 10 веков русской культуры. Дрынов - один из значительнейших персонажей Белова, а повесть «Привычное дело» - одна из лучших его вещей, в которой Белову удалось рассказать то главное о русском человеке и русской душе, что необходимо было рассказать миру. Более того, он сумел рассказать то, что хотела тогда услышать страна, уже заблудившаяся в дебрях атеизма, потерявшаяся без Православия, без Церкви. То, что он это выразил, сразу сделало имя Василия Ивановича Белова широко известным.

Я занимался много Федором Абрамовым. Когда читаешь его дневники, видишь, какое огромное влияние оказал на него В.И.Белов, хотя, казалось бы, Белов человек в литературе более молодой, чем Абрамов, но тут получилось взаимное дополнение. Не было бы Белова, если не было бы первой повести Абрамова «Братья и сестры», но если не было бы «Привычного дела», то как-то иначе пошло бы развитие Абрамова.

Можно говорить и о том, как влиял Белов на других русских писателей, но взаимовлияние, показанное на этом примере, демонстрирует, насколько органично и естественно развивалось направление, которое потом было названо «деревенской литературой». Я бы назвал это направление «литература православного реализма». То, что она начала развиваться тогда, - это не случайно. Православная тематика, касающаяся церковных обрядов, не звучала в ней не напрямую, но, тем не менее, главная проблема произведений этого направления повествовала о том, как человек спасает свою душу или губит ее.

Конфликт «Привычного дела» в этом и заключается. У того же Ивана Африкановича Дрынова есть возможность бросить нищенскую вологодскую деревню, уехать на заработки в Мурманск, и он даже делает такую попытку, но Господь не позволяет ему превратиться в безликое существо, потерять свою сущность. По сюжету его ссаживают с поезда, возвращают назад. Ему дорого пришлось заплатить за попытку измены: умирает его жена в больнице. Но все же Иван Африканович возвращается к своей земле, на которой он живет.

Думаю, что Василий Иванович Белов - один из виднейших писателей русской литературы, он не заслоняется даже великими классиками, которыми богата наша словесность. В его прозе есть та нравственная, духовная глубина, та нравственная цельность, без которой наша литература сразу обеднеет.

http://ruskline.ru/news_rl/2012/10/23/vasilij_belov_master_pravoslavnogo_realizma/

[Александр Васильевич]

Валентин Распутин и Владимир Крупин к 80-летию Василия Белова

Валентин Распутин:


_{Василий Белов}

Мы знакомы с Василием Беловым, можно сказать, всю мою литературную жизнь. Сам я моложе Василия Ивановича на пять лет, а потому пришел в литературу чуть позже. И когда я только начинал писать, у него уже были изданы несколько сборников рассказов и повесть «Привычное дело», которая произвела на меня огромнейшее впечатление. Именно после нее у нас стали активно говорить о писателях-«деревенщиках». Сам я до этого боялся писать о деревне, которую хорошо знал и из которой вышел.

Но после прочтения «Привычного дела» воодушевился и понял: вот, как надо писать, как надо говорить о своих земляках.

С Василием Ивановичем мы хорошо знакомы лично. Я неоднократно бывал у него в Тимонихе, он не раз приезжал ко мне в Иркутск. Зная Белова достаточно хорошо, могу сказать определенно: никогда не бывало, чтобы он отступился от своих мыслей, своих слов и принципов. И когда начались горбачевские времена, Василий Белов пошел в народные депутаты Верховного Совета СССР, чтобы говорить там о крестьянстве. Тогда над ним часто смеялись, его не понимали, казалось бы, наступили времена, когда мы уже не могли говорить о деревне. Но Василий Иванович продолжал это делать и все-таки добивался, чтобы его услышали.

Интересно и то, что в литературе, в писательстве Белов прошел буквально через все. Начинал как публицист, потом стал драматургом, затем — удивительным писателем. И везде, где бывал, оставил о себе самую лучшую память. Для меня совсем не удивительно, что в какой-то момент он очень близко сошелся с Василием Шукшиным. Они были очень близкими друзьями, словно знакомыми с детства, и оставались такими вплоть до самой смерти Василия Макаровича.

Вспоминаю, как однажды Василий Иванович уговорил меня, чтобы я поехал с ним вместе на его родину — в вологодскую деревню Тимониху. Именно тогда я впервые увидел, как Белов работает, и на меня это произвело огромное впечатление. Например, уже упомянутое мною «Привычное дело» было написано буквально за один месяц. Сам я всегда писал подолгу, очень осторожно, несколько раз переписывая. А у Василия Ивановича все и всегда получалось чуть ли не сразу. Это удивительная способность. И так вплоть до самого последнего времени, пока Белов оставался в строю — к сожалению, сейчас Василий Иванович серьезно болен.

Не могу не вспомнить и нашу переписку. Как бы занят ни был Белов, он всегда успевал ухватить немного времени, прочитать мое письмо и тут же отозваться. Его ответные письма — небольшие, он не любил «рассусоливать», но всегда давал главное.

Слава Богу, что Василий Белов дожил до 80 лет. Слава Богу, что у нас все еще остаются такие люди, такие писатели, на которых можно чуть ли не молиться. Имя его в народной памяти останется навсегда. По крайней мере, до тех пор, пока будет жива наша русская литература.

Владимир Крупин:

Честно говоря, тянуло написать в заголовке: «Последний классик нового времени». Но решил не торопиться с оценкой. Русская литература загадочна в своей основе и, как знать, может, еще явит изумленному миру новые откровения прозы и поэзии. Хотя поверить в это после явления в литературе таланта такого уровня, как Василий Иванович Белов, — дело почти фантастическое.


_{Владимир Крупин, Валентин Распутин и Василий Белов на озере Байкал. 1989 год}

Из русских северных просторов, от небогатой, но теплой вологодской земли пришел он в наш мир и удивил его мощью и чистотой русского языка, великими откровениями о тайнах русской души. Белова понимаешь, когда вчитываешься в его «Лад», эту энциклопедию народной жизни. Вот где родники творчества создателя таких памятников русской словесности, как «Деревня Бердяйка», «За тремя волоками», «Привычное дело», «Кануны», «Час шестый», «Год великого перелома», «Плотницкие рассказы», «Воспитание по доктору Споку», «Бухтины вологодские», «Рассказы о всякой живности». Сказать, что география произведений лишь деревенская, — неправда. Цикл рассказов о Косте Зорине, повесть «Моя жизнь» — сплошь городские, как и роман «Всё впереди».

Названные произведения по тематике невеселы и во многом трагичны. Но почему же, читая их, наполняешься духовной силой, верой в Отечество, хочется жить, работать во славу России? Это можно объяснить одним — русским языком. Он подчиняется только тому писателю, который больше жизни любит родину.

Вспоминаю, как однажды, работая в издательстве, я читал присланные из типографии листы, а в них, по ошибке, вложили беловский текст. И вот я продирался через описание заседания парткома, но вдруг что-то случилось — я очутился в заснеженном лесу, увидел огромную, в полнеба, сосну, стал мечтать вместе с героем Белова, как эта сосна подойдет для строительства ветряной мельницы. Я не видел строчек, пока снова не въехал в партком.

Жизнь, сама жизнь живет на страницах беловской прозы. Друг Василия Ивановича, тезка его, Шукшин, писал: «Я легко и просто подчиняюсь правде беловских героев. Когда они разговаривают, слышу их интонации, знаю, почему молчат, если замолчали…»

Когда-то термин «деревенская проза» был придуман для насмешки над писателями, пишущими о деревне. Но прошло быстрое время и принадлежать к «деревенщикам» стало почетно. Ведь именно они определяли магистральное направление развития русской классики, так как писали о народе — главном двигателе истории. И первым в этом направлении, на мой взгляд, всегда был и остается Василий Иванович Белов.

http://www.pravoslavie.ru/smi/56937.htm

[Александр Васильевич]

Ирина  Ушакова, Русская народная линия

Русский мир. Лад и разлад деревенской жизни

К 80-летию писателя Василия Белова

Именем Лада древние славяне называли не только богиню любви и красоты, но весь строй своей гармоничной жизни. В Толковом словаре В. И. Даля слово «лад» толкуется как «мир, согласие, любовь, дружба, отсутствие вражды, порядок». В семьях славянских народов веками жена называла мужа ладо, а муж жену - ладушкой. «Лады», - говорят люди, когда положительно решено благое дело. «Не то хорошо, что хорощо, а то, что ладно», - звучит русская пословица. «В лад да в меру» строилась жизнь русского крестьянина.

На мирный лад настраивает деревенское лето со всеми его трудами и чувствами. Ладятся лето и осень в русской деревне, поскольку всё там напоминает о жизни дедов и прадедов. В сенях дома висят на стенах сани, косы, рыболовные сети, стоят плетёные коробы для сена. И всё это напоминает о былой  - богатой и цельной - жизни. В воображении возникают образы из книги Василия Белова «Лад», написанной им о родной Вологодчине...

Но нет. Не в поле хозяева дома, не на ярмарке. Ибо нет здесь уже засеянных полей, не шумит в ближнем селе ярмарка. Только борщевик подступает к самым избам. И стоят они немым укором нам, забывшим свой дом и свой лад.

Последние десятилетия невозможно не думать, не вспоминать о разладе, о трагедии русской деревни первой трети XX века: поругание святынь, раскулачивание трудолюбивых, достойных хозяев - крестьян, отток рабочего народа в города...  А умирание деревни в начале XXI века - как мощный финальный аккорд трагедии.

Мы в долгу перед нашей деревней, вскормившей и взлелеявшей десятки поколений наших предков. Расплачиваемся теснотой и маятой в переполненных городах. К примеру, отсутствие натурального молока привело к «измельчанию» молодого поколения. «В молочных продуктах, лежащих на прилавках магазинов, - говорит писатель Александр Арцибашев на очередном заседании Совета по возрождению деревни, - содержится до 60% пальмового масла, которое раньше использовали как смазочный материал в промышленности. Потребление его в пищу, по данным исследований, снижает минеральную плотность костной ткани и накопление костной массы. От этого 90% детей у нас имеют ту или иную патологию».

Обесценился человек, обесценился его труд, обесценился и сам смысл жизни. Куда подевалось ладное обращение друг к другу - по имени-отчеству, которое существовало в крестьянском быту?

Стало модно ругать деревенское, а далее стало модно ругать и всё русское, - мол, отсталое. Но разве могли ругать наши предки своё село, своё Отечество?  Они бы сейчас не поняли, о чём мы говорим. Ибо смысл их жизни был в созидательном труде: созидание природы, созидание своего дома и семьи, созидание государства, сохранение духовного и физического здоровья детей, то есть забота о продолжении рода. «Пекись о теле своём, как о храме Божием», - говорит святитель Тихон Задонский.


_{Василий Белов. Худ.Ф.Москвитин}

«Если ребёнок надорвётся, он плохо будет расти. Женщина надорвётся - не будет рожать. Поэтому надсады боялись, словно пожара. Особенно оберегали детей, старики же сами были опытны», - пишет Василий Белов. Если же заболевал человек, то отдыхал, как заведено в природе. Современный человек бежит в аптеку. Наши малограмотные деды понимали, то, о чём писал в начале XVI века в своих заметках великий мастер Леонардо да Винчи: «Медицина есть восстановление согласия стихий, утративших взаимное равновесие; болезнь есть нестроение стихий, соединённых в живом организме».

Жизнь вблизи природы сродни молитве, ибо человек повсюду видит созданное Богом благолепие, полный круг годового изменения природы - рождение и увядание, который возвещает и о человеческом рождении и переходе в мир иной. Человек видит всевозможных тварей Божиих, каждым из которых дано Творцом своё предназначение. Пчела старается изготовить мёд - человеку. Лес дарует свои плоды - человеку. Река полна рыбой - для человека. Травы дикие - от всех недугов - для человека растут. Где же ты, человек?

«Всё, что было лишним, - рассказывает в своей книге «Лад» Василий Белов, - или громоздким, или не подходящим здравому смыслу, национальному характеру, климатическим условиям, - всё это отсеивалось временем. А то, чего недоставало в этом всегда стремившемся к совершенству укладе, частью постепенно рождалось в глубинах народной жизни, частью заимствовалось у других народов и довольно быстро утверждалось по всему государству». Таким разумным устроением и сохранялась жизнь крестьянина и в пору мирного труда, и в тяжёлую военную годину.

Сколько нашествий прошло по тому же Бельскому уезду, где жили столетиями мои предки? Литовцы, наполеоновская армия, фашистские орды. Великая Отечественная война смешала с землёй город Ржев, город Белый. И один Господь знает, как в землянках выживал крестьянский род и вёл партизанскую войну, когда полтора года дни и ночи продолжались бои, бомбили самолёты, хозяйничали фашисты. Какую силу надо было иметь крестьянину, чтобы за послевоенное десятилетие поднять из руин свои сёла и деревни. Уже в 50-е годы прошлого столетия выстроились новые избы с резными наличниками, народились ребятишки, зазвучали песни в той деревне, что недавно ещё была полем боя. Из «неперспективной» деревни вышли будущие учителя, врачи, инженеры, облагородившие своим трудом города. «А что дальше?», - думается в переполненном в «час пик» транспорте, вдыхая прокуренный городской воздух и слыша разрушающую сознание музыку.

В мегаполисе обеднел наш язык. Всё реже дети слышат от мам ласковое: «касатик мой», «родненький», «любимушка», «золотенький», «ягодка моя». Все эти слова навеяны были окружающей природой. Они непереводимы ни на какой другой язык. Они только наши. Чем их заменить в век технического прогресса? Ничем. С этими словами ушли чувства, присущие им, исчезла оберегающая сила этих слов. Потому сегодняшние дети страдают нервными расстройствами, депрессиями, и, что самое угрожающее, склонностью к суициду.

Как тут родиться таланту, когда ничто его не созидает?

«Лён», «лес» - это неисчерпаемые стихии, которые служат почвой для народного искусства и «метят многих людей золотым тавром художественного творчества, - пишет в книге «Лад» Василий Белов. - И только в широкой среде таких людей рождаются художники высоты и силы Дионисия или плотника Нестерка, закинувшего свой топор в голубое Онего...».

Единение с окружающим миром было свойственно как крестьянину, так и барину. Ибо откуда такой колорит и лад в «Семейной хронике» С. Т. Аксакова, в «Антоновских яблоках» И. А. Бунина. О романсе П. И. Чайковского «Благословляю вас, леса» на слова А. К. Толстого, Василий Белов пишет: «...этот шедевр дворянской культуры с удивительной точностью отражает состояние типичного для Руси простого нищего-странника, понимающего и чувствующего «И в поле каждую былинку, и в небе каждую звезду».

Почему же в середине XX века певцов Руси - таких, как Василий Белов, - назвали «деревенщиками»? Значит, и Лермонтов, написавший «дрожащие огни печальных деревень», тоже относится к деревенщикам? А С. Т. Аксаков и подавно.



Да, нам оставлены в старых домах эти косы, сети, сани, русские печи и русские бани от всех недугов исцеляющие.

А ещё нам оставлено живое слово Василия Белова. Его книги - это не просто учебник крестьянской жизни, но пример того, как неленив и любопытен должен быть человек к своей Родине.

Нелепо призывать вернуться к сохе, но возвращение к тому ладу и миру, к национальным устоям, которые созидались в семьях наших недавних предков, всё актуальнее звучит в сегодняшнем мире. «Обожжённая глина, - продолжаю цитировать книгу «Лад», - пусть даже в черепках, сохраняется практически вечно. Может быть без них, без этих черепков, мы были бы более высокомерны по отношению к прошлому и не так самонадеянны по отношению к будущему».

Стремление «в приют спокойствия, трудов и вдохновенья» -  не пустая ностальгия. Я знаю десятки прекрасных семей, переселившихся из города в деревню. Дети их занимаются музыкой и рисованием, поют в сельской церкви, побеждают на областных конкурсах и олимпиадах, поступают в лучшие вузы столицы.

Всерьёз тему деревни сегодня поднимает, как ни странно, кинематограф. Такие фильмы, как «Одинокий рай» и «Русский заповедник» Валерия Тимощенко, передают не просто красоту русской деревни, но дают ответы на многие вопросы о духовном смысле жизни.

Надо надеяться на то, что чувство жизни пересилит в нас чувство самоуничтожения. Но чтобы помнить, чтобы уметь сбрасывать мороки бездушия с цепенеющей в мегаполисной круговерти души, нелишне иметь под рукой том с глубоким и честным словом Василия Белова. Живой классик - это о нём. Но ведь услышав подобное, лишь привычно усмехнётся. По-беловски, то есть по-русски, - ладно, без кривизны. 

http://ruskline.ru/analitika/2012/10/25/russkij_mir_lad_i_razlad_derevenskoj_zhizni/

[Александр Васильевич]

Умер писатель Василий Белов

Основоположник "деревенской прозы" скончался в возрасте 80 лет у себя на родине, в Вологодской области



В Вологде во вторник вечером на 81-м году жизни скончался писатель Василий Белов. О его смерти сообщил в своем Twitter глава Департамента культуры и охраны объектов культурного наследия Вологодской области Всеволод Чубенко: "Ушел из жизни Василий Иванович Белов. Без комментариев".

Свои соболезнования выразил губернатор Вологодской области Олег Кувшинников. "Ушел из жизни писатель Василий Иванович Белов, наш земляк, человек, ставший классиком при жизни. Мои соболезнования родным и близким", – написал он в своем микроблоге.

Василий Белов родился в деревне Тимониха Вологодской области в 1932 году. В литературной среде его считали одним из основоположников "деревенской прозы". Первые произведения Белова, включая стихи, публиковались в местных газетах. Наибольшую известность ему принесли такие произведения, как роман "Кануны", повести "Плотницкие рассказы" и "Привычное дело" и книга очерков "Лад". Также широко известны его рассказы "Знойное лето", "Речные излуки", и книга стихов "Деревенька моя лесная".

Писатель был удостоен многих государственных наград, включая ордена Ленина, Почета, Трудового Красного знамени и орден "За заслуги перед отечеством" IV степени". Он был лауреатом Государственных премий СССР и Российской Федерации.

В течение последних десятилетий Василий Белов жил и работал у себя на родине. Дата и место похорон писателя будут объявлены позднее.

http://www.utro.ru/articles/2012/12/05/1087765.shtml