Из вопросов священнику:Может ли христианин руководствоваться изречением: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо»?Отвечает иеромонах Иов (Гумеров):Высказывание «Homo sum, humani nihil a me alienum puto», ставшее афоризмом, впервые появилось в 162 году до Р.Х. в комедии Публия Теренция Афра (ок. 195 – 159 до Р.Х.) «Heautontimorumenos» («Наказывающий сам себя»; в русских изданиях – «Самоистязатель»). В пьесе рассказывается, как Клиния, сын старика Менедема, влюбился в соседскую девушку. Отец, чтобы прекратить общение, обошелся с сыном сурово. Клиния уехал из дома и поступил на военную службу. Отца сильно мучила совесть. Он стал изнурять себя непосильным трудом в поле, исполняя работу, которую раньше делали его рабы. Старик сосед Хремет спрашивает Менедема, почему он с утра до вечера себя изнуряет, имея богатое поместье и рабов: «Ни отдыху, ни сроку не даешь себе». И слышит в ответ:
Менедем
Неужто мало дела у тебя, Хремет?
В чужое дело входишь! До тебя оно
Совсем и не касается.
Хремет
Я человек!
Не чуждо человеческое мне ничто.
Дозволь вопрос, дозволь и увещание.
Коли ты прав, так буду поступать и я,
Не прав – я отклонить тебя попробую.
(Акт 1. Сцена 1)Слова Хремета стали афоризмом. Но вряд ли Теренций предполагал, что они будут одним из самых известных афоризмов и много веков спустя. Не мог он предвидеть и того, что в эти слова будут вкладывать совсем иной смысл, чем они имели первоначально. В словах Хремета выражена мысль о причастности человека ко всему человеческому – о соучастии человека в радостях и печалях другого человека. В древнеримской литературе это изречение стало выражением идеи общественного единства, ибо все люди имеют одну природу. Так, Луций Анней Сенека (ок. 4 до Р.Х. – 65 по Р.Х.) писал: «Природа производит нас всех братьями, сделанными из одних и тех же элементов, назначенными к одним и тем же целям. Она вкладывает в нас чувство любви, делая нас общительными, дает жизни закон равенства и справедливости, и, согласно ее идеальным законам, нет ничего более низменного, чем обидеть, лучше уж быть обиженным. Она заставляет нас быть готовыми оказывать помощь и делать добро. Сохраним же в сердцах и на устах слова: “Я – человек, и ничто человеческое мне не чуждо”. Будем же всегда помнить, что мы рождены для общества, а наше общество – это что каменный свод, который только потому не падает, что камни, опираясь один на другой, поддерживают друг друга, а они, в свою очередь, крепко держат свод» (Сенека Луций Анней. Нравственные письма к Луцилию. Письмо XCV).
Ранее и Марк Туллий Цицерон (106–43 до Р.Х.) использовал афоризм Теренция: «Природа создала нас для того, чтобы мы разделяли между собой всю совокупность прав и пользовались ими все сообща. И я, говоря “природа”, хочу, чтобы во всем этом рассуждении меня так и понимали. Но испорченность, связанная с дурными наклонностями, так велика, что от нее как бы гаснут огоньки, данные нам природой, и возникают и укрепляются враждебные им пороки. И если бы люди – как по велению природы, так и в силу своего суждения – признавали, что “ничто человеческое им не чуждо”, как говорит поэт, то все они одинаково почитали бы право» (Цицерон Марк Туллий. Диалоги. М., 1994. С. 99).
Обоснование верной идеи единства человечества как у Цицерона, так и у Сенеки имеет натуралистический характер. Библейско-христианское учение преодолевает ограниченность языческого мировоззрения. Апостол Павел, выступая в ареопаге, дал точное богословское обоснование идеи единства человеческого рода: «От одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли» (Деян. 17: 26). Господь Творец не только произвел всех людей от одного человека (Адама), но и положил основные законы жизни человечества и главную цель человеческой жизни – стремление к Богу (чтобы «они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он и недалеко от каждого из нас» (Деян. 17: 27). После Боговоплощения и Искупительной Жертвы Иисуса Христа подлинное единство человечества возможно только во Христе.
Ни в период раннего христианства, ни в средние века к афоризму Теренция христиане не обращались. Лишь в эпоху Ренессанса, когда возникла гуманистическая философия, афоризм Теренция стал использоваться для апологии человека и оправдания его слабостей и даже пороков. Джованни Пико делла Мирандола (1463–1494) писал: «Человека по праву называют и считают великим чудом, живым существом, действительно достойным восхищения» («Речь о достоинстве человека»). Эразм Роттердамский (1466–1536), отвечая на резкие и грубые высказывания М. Лютера, замечает: «Если бы ты ограничился двумя или тремя выпадами, могло бы показаться, что они вырвались у тебя случайно, но эта книга повсюду кипит поношениями! Ими ты начинаешь, ими ты и заканчиваешь. Если бы ты удовлетворился одной из насмешек такого рода, как называя меня “бревном”, “ослом” или “грибом”, я бы не ответил ничего, кроме слов: “Я – человек, и, думаю, ничто человеческое мне не чуждо» (Эразм Роттердамский. Гипераспистес // Эразм Роттердамский. Философские произведения. М., 1986. С. 582).
Нравственный антропоцентризм гуманистов неизбежно вел и привел к разрыву с великой христианской традицией, направленной на возрождение человека путем духовного врачевания падшего человеческого естества. «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе» (Флп. 4: 13). Священное Писание и святые отцы открыли путь победы над грехом: «Никто, согрешая, не может представлять в извинение греха немощь плоти. Ибо единение с Богом-Словом, разрешением клятвы, восстановило в силе все естество, сделав таким образом неизвинительным для нас склонение произволения на страсти. Божество Слова, будучи всегда по благодати соприсуще верующим в Него, заглушает закон греха, сущий во плоти» (преподобный Максим Исповедник).
Дух примиренности с грехом и самооправдания породил постепенно различные идеологии безбожия и человекобожия. Ф.М. Достоевский в диалоге Ивана Карамазова с князем тьмы показывает демоническую природу человеческого самооправдания. Явившийся Ивану собеседник говорит: «Сатана sum et nihil humanum a me alienum puto». «Как, как? Сатана sum et nihil humanum… это неглупо для черта!» – восклицает Иван и слышит в ответ: – «Рад, что наконец угодил» (Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений. Т. 15. М., 1976. С. 74). Преподобный Иустин (Попович), комментируя это место романа «Братья Карамазовы», говорит: «Тайна личности Ивана раскрыта. Она состоит в интеллектуальном родстве и интимных дружеских отношениях с диаволом. И как диавол говорит Ивану: “Я – сатана, и поэтому ничто человеческое мне не чуждо”, с таким же правом и Иван может сказать диаволу: “Я – человек и думаю, что ничто сатанинское мне не чуждо”. Человек и диавол становятся как бы синонимами; они могут соперничать друг с другом и заменять один другого в нашем человеческом мире, а возможно, и еще в каких-то других мирах» (Иустин (Попович), преподобный. Ф.М. Достоевский о Европе и славянстве. Глава «Тайна атеистической философии и анархистской этики»).
В современной жизни и культуре афоризм «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо» стал удобной и емкой формулой самооправдания всех, кто не хочет идти тесным путем спасения. Кто не хочет жить по заповедям Божиим, тот добровольно подчиняется власти демонов, ибо «кто делает грех, тот от диавола» (1Ин. 3:8.). Однако, слово Божие увещевает беспечных: «Что посеет человек, то и пожнет: сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную» (Гал. 6: 7–8.).
http://www.pravoslavie.ru/answers/42734.htm
