Сокровенный Гоголь: призвание писателя

[Александр Васильевич]

Министр культуры надеется, что могилу Гоголя в Свято-Даниловом монастыре восстановят в апреле

МОСКВА. Министр культуры и массовых коммуникаций РФ Александр Соколов поддерживает идею восстановить в первоначальном виде могилу Николая Гоголя в Свято-Даниловом монастыре Москвы и надеется, что это удастся сделать.

"С могилой, я думаю, все будет в порядке. Нет возражений. Я думаю, мы все успеем сделать (к 200-летию со дня рождения писателя в апреле)", - сказал министр, выступая в среду на заседании комиссии Общественной палаты РФ по сохранению культурного и духовного наследия.

Он также высказался за издание полного собрания сочинений Гоголя, но отметил, что это "труднодостижимая цель".

"Сегодня есть возможность сделать Дом Гоголя как мемориальный центр на Никитском бульваре. То, что нет музея Гоголя в России, это стыдоба", - заявил министр.

В свою очередь председатель правления регионального общественного фонда по сохранению творческого наследия Гоголя Игорь Золотусский отметил, что Гоголь был верующим человеком, "причем верующим в лоне Церкви", и привел слова писателя: "Не ставьте надо мной никакого памятника, христианина недостойного".

"Если мы не выполним волю Гоголя и не вернем на его могилу крест, я буду считать, что Гоголь находится в "эмиграции", его в России нет", - сказал глава фонда.

Он напомнил, что изначально могила Гоголя представляла собой голгофу с бронзовым православным крестом на ней, которая была снесена в 1931 году.

И.Золотусский также выступил за необходимость издания полного собрания сочинений писателя. "Современный читатель плохо знает творчество Гоголя, особенно его духовную прозу, потому что она не издавалась в советское время", - сказал он.

Председатель фонда сообщил, что в настоящее время идет монтаж фильма о Гоголе, в котором И.Золотусский принимает участие в роли ведущего и сценариста. "Нам удалось побывать во многих местах, где был Гоголь, в том числе в Иерусалиме, где он молился. Фильм планируется показать осенью на телеканале "Культура", - рассказал он.


ИНТЕРФАКС-Религия/Седмица.Ru

[Александр Васильевич]

Общерусский путь Малороссии. «Забытый» призыв Гоголя

2009 год богат на круглые исторические даты. Это и 300-летие Полтавской битвы, поворотного пункта Северной войны. Это и 70-летие присоединения к СССР западных земель, сильно повлиявшее на дальнейшую судьбу Украины – и советской, и постсоветской. А открывает череду юбилеев дата знаковая для нашей истории и культуры – 200-летие со дня рождения одного из величайших классиков русской литературы Николая Васильевича Гоголя.

Отмечается этот славный юбилей и в России, и на Украине. И это правильно, ведь Гоголь и его творчество – наше общее достояние. К сожалению, на Украине юбилей послужил очередным поводом для спекуляций, которые можно охарактеризовать так: «борьба за Гоголя».

Её задача – «доказать», что Гоголь принадлежит только Украине, что Россия была для него чужой, а сам он – чуть ли не украинским националистом. Цель – подменить у людей (на Украине и в России) систему ценностей, разорвать их духовную общность.

Устоявшееся отношение к нему украинских националистов – его неприятие как писателя русского, жизнь и творчество которого отданы России. В большинстве украинских учебников Гоголь с другими русскими писателями отнесён к «иностранной литературе».

Казалось бы: есть гений, малоросс родом, его перу принадлежат одни из самых поэтических описаний Украины – зачем же отказываться от него? Но что-то мешает «борцам за украинского Гоголя» автоматически включить его в состав «українських дiячiв». И это «что-то» – сам Гоголь. Они чувствуют, что любовь к Украине у них и у Гоголя – разная. Как и отношение к России, ощущение связи русского начала с украинским.

И, как реакция, возникло стремление сделать из него борца за украинскую нацию. Ещё М. Грушевский настаивал на том, что Гоголя нельзя «отдавать» России и что он идейно принадлежал украинству.

Главная идея украинского национализма состоит в утверждении, что украинцы и русские – совершенно чуждые друг другу народы, с разным происхождением и исторической судьбой. В полном соответствии с этой установкой и преподносится образ Гоголя.

Адептами украинства Гоголь и его творчество делятся на две части: «хорошую» и «плохую». Ранний Гоголь, автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Миргорода» – писатель «украинский», хороший. Зрелый Гоголь («Ревизор», «Мёртвые души», петербургский цикл, не говоря уже о «Выбранных местах из переписки с друзьями») – «российский», плохой. Но даже из этого «плохого» Гоголя они пытаются сделать врага России, которая «была ему чужда, и он осмеял её». Антипатия Гоголя к России, утверждают украинские националисты, являлась ни много ни мало «ответом Украины» на российский «колониализм» и попытки её «ассимиляции».

Взялись «национально сознательные» цензоры и за «исправление» Гоголя, особенно при переводе на украинский язык. Из произведений изымается всё, где только слышится слово «русский». Например, в одном современном издании текст «Тараса Бульбы» переведён таким образом, что слово «русский» оказалось заменено на «украинский» или «казачий». Так, «русская сила» превратилась в «украинскую силу», «русская душа» – в «козацьку». Восклицание «Пусть же славится до конца века Русская земля!» теперь звучит «Хай же славна буде довiку Козацька земля!», а «как умеют биться на Русской земле!» переведена как «як умiють битися в землi українськiй!». Редактированию подвергся и главный эмоционально напряжённый момент поэмы – речь Тараса о русском товариществе, которое перестало быть «русским».

Их не интересует, что на самом деле думал Гоголь, как смотрел на национальный вопрос, чей он: русский, украинский или какой-то ещё. А Гоголь сказал об этом сам.

Чтобы не было путаницы, проясним вопрос с терминологией. Во времена Гоголя слова «Украина», «украинский» имели не национальный, а территориальный смысл. А термин «украинец» почти не встречался. Позже их стали использовать приверженцы украинской идеи, придав им национальный смысл, да ещё и в значении «нерусский», «антирусский». В широкое употребление они вошли лишь в XX веке, закрепившись как официальные при большевиках. А тогда в ходу были названия «малоросс», Малороссия, которые и использовал Гоголь. Со временем термины «малоросс» и «украинец» стали обозначением совершенно разных национальных идентичностей. И переносить (бездумно или сознательно) нынешнюю терминологию на первую половину XIX века – некорректно.

Для Гоголя национальный вопрос никогда не был главным. Его сформировали другие устремления. Уже в юности у него возникло сознание своего предназначения, желание принести людям пользу. А полем деятельности он видел всю Россию (как и тысячи его земляков-малороссов, желавших воплотить свои силы и таланты на военной и гражданской службе империи). Он мечтал быть русским писателем, сказать своё слово всей стране («мысли мои, моё имя, мои труды будут принадлежать России») и всему человечеству.

Жизнь Гоголя – непрерывное духовное и творческое самосовершенствование, поиск идеала и стремление к нему. Менялся он сам, менялось и его понимание главного и второстепенного, взгляды, в том числе на историю, национальные проблемы, на Россию и Малороссию. Но это было постепенное развитие его личности, а не превращение из «украинского Павла» в «русского Савла», как твердят адепты украинства.

Никому не приходило в голову замалчивать его чувства к Малороссии. Первоначальную известность он получил благодаря «Вечерам на хуторе близ Диканьки» и «Миргороду». Но подтолкнул Гоголя к этой теме (и открыл его как писателя) именно интерес российской публики ко всему малороссийскому: в ней видели местную красочную разновидность всей русской культуры. А Гоголь силой таланта способствовал закреплению в русском сознании образа Малороссии и малороссов как «своих» (чего стоит хотя бы «Тарас Бульба»). А в малороссийском – укреплению осознания как «своих» России и русских.

По мере взросления Гоголя как человека и писателя его стали волновать более общие вопросы. И Малороссия в качестве предмета творческого поиска отошла на второй план, хотя любовь к своей малой родине Гоголь пронёс через всю жизнь. Любовь к Малороссии и ненависть к России – вещи не только не связанные, но диаметрально противоположные друг другу. Именно этим гоголевская любовь к малой родине отличается от любви к Украине украинских националистов, превративших свою любовь в синоним ненависти к России.

В подтверждение своих слов националисты приводят выдержки из нескольких писем молодого Гоголя к М. Максимовичу (кстати, человеку общерусских взглядов). Находясь под впечатлением личных переживаний, Гоголь призывал Максимовича «бросить Кацапию» и «толстую бабу Москву» и ехать в Киев. Сотни других его писем они «не замечают».

Да, взгляды молодого Гоголя на историю формировались не без воздействия тех представлений, которые имели хождение в малороссийском дворянстве. Увлекаясь историей (Гоголь одно время преподавал и хотел писать исторический труд), он читал казачьи летописи и «Историю Руссов». И, случалось, повторял их штампы. Однако даже тогда ему (как и подавляющему большинству его земляков) и в голову не приходило сомневаться в правильности пребывания Малороссии в составе России.

Пришлось Гоголю быть объектом и польской пропаганды. Давняя борьба Польши и Руси–России в XIX веке перешла в борьбу умов и идеологий, главным театром которой стала Малая Русь. Польские националисты пытались обратить Гоголя в католичество, старались внушить все те антироссийские мифы (о примитивности русского языка, дикости и неславянском происхождении русских, их чуждости украинцам), которые впоследствии были ими привиты украинскому национализму. Однако эти попытки оказались безуспешными.

Постоянное самообразование, изучение истории, а главное, духовное самосовершенствование, поиск основ жизни и сути человеческой истории помогли Гоголю отойти от чуждых ему политических мифов.

Гоголь – глубоко христианский писатель. Вне мыслей о душе и Боге нельзя понять ни самого Гоголя, ни его творчество, ни его видение России. Стремление к совершенству, путь покаяния привели его ко Христу.. «Всё, где только выражалось познание людей и души человека… меня занимало, и на этой дороге… я пришёл ко Христу, увидевши в нём ключ к душе человека».

Духовная эволюция человека православно верующего открыла ему Россию в том её глубинном, религиозном смысле, который утратило расцерковлённое светское общество, но который жив в Церкви и православном народе. Россию он стал понимать не только как страну и государство, но как её идеал – Святую Русь, как отблеск Царства Божия на земле. «Мне не хочется и на три месяца оставлять Россию, пишет он. – Ни за что бы я не выехал из Москвы, которую так люблю. Да и вообще Россия всё мне становится ближе и ближе; кроме свойства родины есть в ней что-то ещё выше родины, точно это как бы та земля, откуда ближе к родине небесной». Это чувство растёт в нём с каждым годом: «глаза мои всего чаще смотрят только на Россию и нет меры любви моей к ней».

Своим «духовным взором» он увидел ту суть России, которая, казалось, была почти подавлена светским государством, скрыта от глаз расцерковлённого человека за внешней пеленой пороков бюрократической машины и повседневности.

Христианское понимание мира и человека определило и его понимание того, каким путём должна идти его малая родина. Тем более что вопрос о национальном пути России и Малороссии всё больше начинал приобретать актуальность.

О своём национальном мироощущении он говорил так (из писем А. Смирновой-Россет): «…скажу, что сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой – явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характеров, чтобы потом, слившись воедино, составить собой нечто совершеннейшее в человечестве».

«Русский и малоросс – это души близнецов, пополняющих одна другую, родные и одинаково сильные. Отдавать предпочтение одной в ущерб другой – невозможно», - пояснял он своё понимание вопроса землякам О. Бодянскому и Г. Данилевскому.

Показательно и отношение Гоголя к вопросу о языке, на котором должна развиваться культура. Русский язык однозначно оценивается им как «наш», а малороссийское наречие – как его подвид. «Перед вами громада – русский язык! – писал он К. Аксакову. – Наслажденье глубокое зовёт вас… погрузиться во всю неизмеримость его и изловить чудные законы его, в которых, как в великолепном созданьи мира, отразился предвечный Отец и на котором должна загреметь вселенная хвалой Ему».

Но дело не просто в красе и величии языка. Здесь Гоголь снова проводит прямую параллель между «русским» и «христианским». У русского языка божественная суть, это язык веры и познания Бога. Вот почему Гоголь против литературного и прочего сепаратизма. «Нам, малороссам и русским нужна одна поэзия, спокойная и сильная, - убеждал он земляков, - нетленная поэзия правды, добра и красоты… Всякий пишущий теперь должен думать не о розни, он должен прежде всего поставить себя перед лицом того, кто дал нам вечное человеческое слово».

Можно ли отказываться от такого языка в пользу конструирования «национально-украинского», чем уже при жизни Гоголя начали заниматься украинофилы и чем их духовные наследники занимаются до сих пор, искореняя русский язык, называя его «собачьей мовой», а заодно и коверкая малорусскую речь?

Именно общерусский культурный и национальный путь, по глубокому убеждению Гоголя, наиболее полно отвечал интересам и задачам и Великой, и Малой Руси, вместе составляющих Россию. И лишь слившись в неразрывном единстве, составив «нечто совершеннейшее в человечестве» – русского человека, – могли они подняться до того духовного состояния, которое помогло бы им воплотить возложенную на них задачу - донести людям свидетельство Божие на земле.

Тем самым он отрицательно отнёсся к украинской идее, сутью которой было как раз их максимальное национальное, культурное и политическое разделение. Вот за этот выбор и не любят Гоголя украинские националисты, за это и не считают его своим, за это и стараются его оговорить.

Так чей же Гоголь? Русский, поскольку был русским писателем, понял Россию, называл себя русским и выступал за общерусское единство. Малорусский, поскольку по рождению был малоросс и любил свою малую родину. Украинский? Если да, то только в силу укоренившейся в советское время терминологии, согласно которой малороссы были «переименованы» в украинцев.

Но он никогда не был и уже никогда не будет писателем «украинства» в том значении этого слова, которое вкладывается в него националистами – как означающего «нерусский», «антирусский». Ибо идеи украинства он не разделял.

¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬________________
 
Андрей МАРЧУКОВ – кандидат исторических наук, Институт Российской истории РАН.

[Anna]

Так чей же Гоголь? Русский, поскольку был русским писателем, понял Россию, называл себя русским и выступал за общерусское единство. Малорусский, поскольку по рождению был малоросс и любил свою малую родину. Украинский? Если да, то только в силу укоренившейся в советское время терминологии, согласно которой малороссы были «переименованы» в украинцев.

Вот если бы было  издано полное собрание сочинений Гоголя,то такой вопрос бы уже не стоял. Гоголь сам в письмах друзьям и своих дневниках называл себя " русским писателем".  Малоросы- тоже русские.

[Нижегородец]

С Анной соглашусь: малороссы - русские, и белорусы - русские, и донские казаки - русские. Еще Нестор Летописец писал о полянах киевских, которые в его времена уже звались русскими. Один народ, один язык, одна вера, одна культура. Насколько же сегодня укоренилось у многих людей представление (и среди нас, "сегодняшних" русских), что украинцы, белоруссы, русские - разные народы, хоть иногда и упоминают слово "братские". Сепаратизм, конечно, всегда существовал, и к чему он привел нас в 13 веке, всем известно.
Главная-то беда, что мы сами на бытовом уровне начинаем забывать о том, что мы один народ. Есть тут вина и сознательных провокаторов, но главная причина такого печального факта - поразительное равнодушие большинства людей к этому вопросу. Обывателю все-равно, что вкладывают ему в голову, главное то, что можно сожрать и выпить. Наверное, уже только общая беда сможет заставить нас вспомнить о своем единстве.

[протоиерей Георгий Завгородний]

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл обратился к читателям Полного собрания сочинений Н.В. Гоголя, которое выходит в Издательстве Московской Патриархии в год 200-летия со дня рождения писателя.

Читателям Полного собрания сочинений Н.В. Гоголя

Уважаемые читатели! Дорогие братья и сестры!

Перед вами первый том полного собрания сочинений Николая Васильевича Гоголя, изданного в год 200-летия со дня рождения великого русского писателя.

Большинству читателей Гоголь известен исключительно как беллетрист, автор прославленных повестей и пьес, блистательный сатирик и обличитель общественных пороков.

Подобный взгляд на литературное наследие Гоголя значительно упрощает и искажает полноту смыслов его творчества. В русской художественной литературе Николай Васильевич Гоголь был первым последовательно православным автором, который не только силою таланта, но и образом жизни свидетельствовал о стержневой роли Евангельского слова и Святой Церкви в судьбе каждого. Будучи человеком глубоко религиозным, хорошо знавшим святоотеческую литературу и богослужебные книги, он, остро переживая духовный социальный кризис своей эпохи и человеческую греховность, ставил своей целью донести до современников незыблемость богозаповеданной Истины, предостеречь от обмирщения и мещанства, побудить к нравственному совершенствованию. Знаток тонких человеческих переживаний, Гоголь неустанно говорит о том, что человек становится личностью только тогда, когда он пребывает в общении с Богом. В его художественных текстах эта мысль выражается иносказательно, но ярче и отчетливее всего она высказана в его письмах и публицистических работах, таких как «Размышления о Божественной литургии», «Выбранные места из переписки с друзьями».

Гоголь как духовный автор и православный мыслитель, к сожалению, мало известен широкой общественности, а между тем эта составляющая его творчества является доминирующей. Поэтому не случайно, что труды Н.В. Гоголя выпускает центральное церковное издательство в сотрудничестве с представителями академической науки: наш долг перед памятью великого русского писателя состоит в возвращении людям его творчества во всей целокупности.

Наследие Николая Васильевича Гоголя ценно для нас и тем, что его слово соединило в себе величие церковно-славянского языка и красоту русских наречий, лиризм православной молитвы и поэтику малороссийских песен. Так творчество этого писателя стало стилеобразующим для русской и украинской литературы.

Действительно, наследие Николая Васильевича Гоголя одновременно принадлежит русскому и украинскому народам, являясь частью того общего прошлого, которое и по сей день объединяет русских и украинцев и служит залогом их духовного и культурного единства. Именно поэтому юбилейное собрание сочинений Гоголя издается одновременно в России и Украине.

Призываю Божие благословение на труды издателей и читателей нового издания, желаю всем мира, крепости сил, радости духовной.

+КИРИЛЛ, ПАТРИАРХ МОСКОВСКИЙ И ВСЕЯ РУСИ

http://www.sedmitza.ru/news/830861.html

[Олег Борисович]

Урок Знания по-украински: читая Н.В. Гоголя

В год 200-летия рождения великого русского писателя Николая Васильевича Гоголя, интерес к нему в Украине заметно вырос (несмотря на попытку вписать его в рамках системы образования в разряд иностранных писателей). И это хорошо, ведь Н.В. Гоголь, при всей своей для украинской власти «неудобности», слишком заметная в украинской и мировой культуре фигура, чтобы его совсем игнорировать.

И хотя его юбилей в Украине совпал со столетием рождения и 300-летием смерти любимых властью С. Бандеры и И. Мазепы, заслонить русского писателя двум «великим украинцам» даже общими с властью усилиями так и не удалось. Вот и приходится с ним считаться, в чём-то на него равняясь, а в чём-то опасливо оглядываясь. На всякий случай. Мало ли что? А вдруг…
 

Возможно, поэтому на нынешних уроках знаний, регулярно проводимых в школах 1 сентября, имя Николая Васильевича Гоголя звучать, скорее всего, не будет. Уж слишком он для Украины актуален. Ведь, хотя с тех пор столько лет прошло, гоголевские персонажи от «Ревизора» и «Мертвых душ» до героев его малороссийских повестей, включая «Вий» и «Сорочинскую ярмарку», за годы украинской независимости повылезали из всех щелей и всё больше жалуют политику.
 

Особенно не нравится многим на Украине, когда вспоминают гоголевские тексты, где Тарас Бульба говорит про «русское товарищество», но сегодня мы поговорим о другом. О тех гоголевских житейских зарисовках, в которых, как в зеркале отражаются не только его собственные представления по довольно важным для страны вопросам, но и начинают проступать наши украинские особенности. Правда, не всегда они могут быть лицеприятными. Но классик, он на то и классик, что его уже не поправишь и не подвинешь. Надо принимать, как есть. И думать. Подумаем и мы.
 

В этом смысле моё внимание привлёк один колоритный отрывок из ранней его повести "Ночь перед рождеством". Все конечно его знают. Это эпизод посещения кузнецом Вакулой Санкт-Петербурга. И вроде в нём всё понятно. Но у меня ряд сцен из него вызвали естественные аналогии и весьма любопытные ассоциации.

Урок первый: "грамотный язык" или о принципах и ориентирах в культуре

Первый фрагмент касается языка и культуры. Напомню, что, увидев запорожцев, Вакула обратил внимание, что они с ним говорили, как пишет Николай Васильевич, "грамотным языком". Впрочем, предоставим ему слово:
 

"- Что ж, земляк, - сказал, приосанясь запорожец и желая показать, что он может говорить по-русски, - што балшой город?
Кузнец и себе не хотел осрамиться и показаться новичком, притом же, как имели случай видеть выше сего, он знал и сам грамотный язык.
- Губерния знатная! - отвечал он равнодушно. - Нечего сказать: домы балшущие, картины висят скрозь важные. Многие домы исписаны буквами из сусального золота до чрезвычайности. Нечего сказать, чудная пропорция!
Запорожцы, услышавши кузнеца, так свободно изъясняющегося, вывели заключение очень для него выгодное"...
 

Потом запорожцы отправились в царский дворец. И Вакула с ними. И там, при встрече с царицей в языке говорящего с ней запорожца произошли любопытные перемены. Но опять слово Н.В. Гоголю.
 

"- Як же мамо! ведь человеку, сама знаешь, без жинки нельзя жить, - отвечал тот самый запорожец, который разговаривал с кузнецом, и кузнец удивился, слыша, что этот запорожец, зная так хорошо грамотный язык, говорит с царицею, как будто нарочно, самым грубым, обыкновенно называемым мужицким наречием. "Хитрый народ! - подумал он сам в себе, - верно недаром он это делает"...
 

И в самом деле, а зачем? В одном случае оказалось выгодным говорить грамотно, в другом - нет. И это наталкивает на интересные размышления.

Итак, что мы здесь видим? Н.В. Гоголь выделяет в тексте «русский язык», который он называет "грамотным языком", и тот, что он именует "грубым, обыкновенно называемым мужицким наречием", на котором говорили малороссийские селяне, размещая их, таким образом, как бы на разных «этажах» культуры.

Разумеется, можно его за это упрекнуть, но раз он написал так, значит, так и думал.
 

Более того, русский и грамотный языки для него, безусловно, тождественны, причем под этим русским языком он имеет в виду не язык великороссов во всех его формах, а общерусский литературный язык.
 

С точки зрения кузнеца Вакулы, предлагаемой Н.В. Гоголем, в уважаемом обществе следует говорить на грамотном языке, чтобы не осрамиться ("не хотел осрамиться"). Но в присутствии царицы запорожец специально говорит "самым грубым ...наречием". Почему? С точки зрения Гоголя, говоря на малорусском наречии, запорожец ищет выгоды. А если это так, можем ли мы предположить эту выгоду и в дальнейшем?
 

Что в данном случае значит, «грамотный язык»? Это русский литературный язык, в течение столетий создававшийся всей элитой русской цивилизации, в том числе и элитой Малороссии. Для освоения его требовались усилия, но говорить на нём было почётно, независимо от места жительства и сословия.
 

Что же получается? Конечно же, украинский язык сейчас уже состоялся. Но в этом контексте весьма любопытна позиция Гоголя применительно к соотношению "русского" и "украинского" языков, воспринимавшихся на тот момент, как "грамотный язык" и, мягко говоря, не очень грамотный. При этом, тем, кто не хотел в приличном обществе срамиться, нужно было говорить на грамотном языке, т.е. на русском.
 

Потом ситуация изменится и в условиях своеобразной культурной демократизации определённая группа новой провинциальной интеллигенции из разночинцев предпочтёт не совершенствоваться в грамотном языке и высокой культуре, а культивировать то, что уже знали и умели в сельской провинции, выдавая это за образец. "Я так вижу, я так слышу, я так понимаю. Как слышу, так и пишу… И это здорово!"
 

Однако, разве этот случай уникален? На какой-то стадии так начнёт развиваться всё мировое искусство: вместо того, чтобы расти самим и растить своего читателя, ученика, зрителя, новые "гении" предпочтут опускаться до уровня массы, выдав её возможности и потребности за желанный образец. И тотальная деградация станет его отличительной чертой.
 

Впрочем, возможно, украинский язык уже не такой. Некоторые его знатоки даже уверяют, что он в пять раз богаче русского(?). Но могла ли на нём не отразиться эта изначально заложенная при его формировании склонность выдавать грубость и примитив за высший образец? Не уверен.
 

К сожалению, есть основание полагать, что вся нынешняя украинская культура вышла из этого принципа. Зачем стремиться к высшему, когда можно равняться на что-то попроще и называть его высшим? Первый путь чрезвычайно труден и требует огромных усилий. Второй - лёгкий и не будет стоить почти ничего. Какой путь проще и выгодней - ясно. Только понятно и другое: культура, не способная на великое усилие, никогда не будет великой, как не будет великим неспособный на это усилие народ.

Урок второй: с чего начинается свобода?

В сцене пребывания кузнеца Вакулы есть ещё один любопытный эпизод: поведение запорожцев при встрече с царицей. Той царицей, которая была, сама того не зная, великой собирательницей Украины, присоединив к ней Правобережье и Новороссию. Царицей, уважительное отношение к которой в наших приморских городах, в первую очередь, в Одессе и Севастополе, ныне стало не только проявлением элементарной благодарности жителей городов по отношению к их основательнице, но и признаком противопоставленной украинизации своеобразной "новороссийской Фронды".
 

Для тех, кто Екатерину II считает "шлюхой на престоле" и "катом украинского народа", это, конечно, мягко говоря, неприятно. А такое уважительное отношение к ней они обычно объясняют неизжитым рабским сознанием.
 

Вот тут-то как раз упомянутая гоголевская сценка будет весьма кстати. Итак, снова предоставим слово Н.В. Гоголю:
 

"В другой комнате послышались голоса, и кузнец не знал, куда деть свои глаза от множества вошедших дам в атласных платьях с длинными хвостами и придворных в шитых золотом кафтанах и с пучками назади. Он только видел один блеск и больше ничего. Запорожцы вдруг все пали на землю и закричали в один голос:
- Помилуй, мамо! помилуй!
Кузнец, не видя ничего, растянулся и сам со всем усердием на полу.
- Встаньте! - прозвучал над ними повелительный и вместе приятный голос. Некоторые из придворных засуетились и толкали запорожцев.
- Не встанем, мамо! не встанем! умрем, а не встанем! - кричали запорожцы.
Потемкин кусал себе губы, наконец подошел сам и повелительно шепнул одному из запорожцев. Запорожцы поднялись"…
 

Итак, вроде ничем не примечательный эпизод. Но я уже который раз сталкиваюсь с ним, когда в какой-нибудь кампании заходит разговор о том, отчего же у нас на Украине как-то всё не так? Вроде и независимы столько лет. Отчего же жизнь в стране никак не можем наладить? Отчего "элита" так безответственно дуркует, будто в захваченной стране оккупанты, а народ не может самоорганизоваться для приведения её в чувство и отстаивания своих жизненных интересов?
 

И вот тогда вспоминается этот эпизод: "Не встанем, мамо! не встанем! умрем, а не встанем!" И нет уже давно власти такой ненавистной для истинных украинцев Сатрапии-России. 18 лет мы сами себе хозяева. И что? Но видно нет в сердце этой свободы. Нет её ни у представителей власти, ни у большинства граждан. В противном случае не призывали бы, подобно «великому украинскому писателю» В. Яворивскому, Украине стать "подстилкой" Америки .
 

Впрочем, дело не только в этом. Как-то раз на изысканной творческой тусовке, где обычно любят поговорить о свободе, услышал от одного «свободного» художника, что нам так плохо от того, что слишком много рабов осталось с советских времён.

"Вспомните, - вещал художник, - что делал Моисей после бегства евреев из Египта. Он 40 лет водил их по пустыне, пока не умер последний раб. Вот и нам предстоит тоже самое".

Что ж, очень удобная аргументация. И чтобы ничего не делать, и чтобы Украину в пустыню превращать. Но правильная ли? И может дело не только в свободе, но и в ответственности за свою страну?

Урок третий: так чего же нам надо?

Третий эпизод из уже упомянутой сценки - о том, чего хотели запорожцы, явившись в царский дворец? А ведь они точно чего-то хотели. Для чего-то, отложив все свои дела, отправились на долгие месяцы в столицу и преодолели до Санкт-Петербурга не одну сотню миль. Ведь в самом деле не для того только, чтобы лицезреть свою императрицу и её фаворита, их - запорожцев - гетмана?
Но, впрочем, снова предоставим слово Николаю Васильевичу:
 

"Один из запорожцев, приосанясь, выступил вперед:
- Помилуй, мамо! зачем губишь верный народ? чем прогневили? Разве держали мы руку поганого татарина; разве соглашались в чем-либо с турчином; разве изменили тебе делом или помышлением? За что ж немилость? Прежде слышали мы, что приказываешь везде строить крепости от нас; после слышали, что хочешь поворотить в карабинеры; теперь слышим новые напасти. Чем виновато запорожское войско? тем ли, что перевело твою армию чрез Перекоп и помогло твоим енералам порубать крымцев?..
Потемкин молчал и небрежно чистил небольшою щеточкою свои бриллианты, которыми были унизаны его руки.
- Чего же хотите вы? - заботливо спросила Екатерина.
Запорожцы значительно взглянули друг на друга.
"Теперь пора! Царица спрашивает, чего хотите!" - сказал сам себе кузнец и вдруг повалился на землю"...
 

Что попросил кузнец Вакула у государыни, думаю, большинство из нас хорошо знает. Но за этим ли ехали запорожцы к царице? Ведь они в данном случае представляли свой народ. Народу были определённые притеснения, и запорожцы приехали в столицу, чтобы за него просить. И что в результате из этого получилось? Об этом Гоголь умалчивает. Но торжественность момента, благодаря "простодушию" Вакулы, была явно скомкана.
 

Однако, дело не только в этом. Мне, например, эта история напоминает не только то, чем нередко заканчивается аналогичное доброе дело, когда решишься пособить какому-нибудь очередному земляку или знакомому (запорожцы, думаю, потом сильно пожалели, что взяли с собой во дворец Вакулу), но и поездки в дальние края наших "уполномоченных", не важно в каких они чинах: президента, премьера и прочих...

Не всплывают ли в этих визитах и прошениях все те же "черевички"? Для себя. Для своей семьи, кумовьёв и близких... И в самом деле, почему бы и нет? А подобная ситуация в современном исполнении как-то представляется довольно живо.
 

Более того, судя по тому, как ни шатко, ни валко, а зачастую просто неудачно у нас идут международные дела, многие из них, возможно, так и заканчиваются очередными "черевичками". Хотя, может быть причина в чём-то другом?...
 

Впрочем, есть в этой сцене и ещё один любопытный момент, касающийся, как сейчас бы сказали, имиджа казацкой делегации. Да и не только её. Предоставим снова слово Николаю Васильевичу, описавшему реакцию на поведение Вакулы в таких красках:
 

"Государыня засмеялась. Придворные засмеялись тоже. Потемкин и хмурился и улыбался вместе. Запорожцы начали толкать под руку кузнеца, думая, не с ума ли он сошел.
- Встань! - сказала ласково государыня. - Если так тебе хочется иметь такие башмаки, то это нетрудно сделать. Принесите ему сей же час башмаки самые дорогие, с золотом! Право, мне очень нравится это простодушие! Вот вам, - продолжала государыня, устремив глаза на стоявшего подалее от других средних лет человека с полным, но несколько бледным лицом, которого скромный кафтан с большими перламутровыми пуговицами показывал, что он не принадлежал к числу придворных, - предмет, достойный остроумного пера вашего!

- Вы, ваше императорское величество, слишком милостивы. Сюда нужно, по крайней мере, Лафонтена! - отвечал, поклонясь, человек с перламутровыми пуговицами"...
 

Однако, у нас сейчас на Украине уже есть свои Лафонтены! Более того, судя по многим текстам, особенно на интернет-форумах, у нас в роли коллективного Лафонтена выступает вся страна. И действительно, что ей ещё остаётся? Народ не безмолвствует. Он смеётся. Смеётся, значит, он, как тот "заяц над бездной" - свободен.
 
И ещё: ему больше нечего терять...
Вот такой интересный получается урок знания по-Гоголю.

Автор: Андрей В. Ставицкий, кандидат философских наук
http://rusprostranstvo.com/article/view/142

[Андрей]

Прочитал этот великолепный анализ смыслов совсем небольшого кусочка про визит Вакулы к царице и подумал: а это ведь Гоголь и про нынешнее время написал, и вообще про всегдашнее. Всегда такие Вакулы (совсем не плохие в быту люди) большое дело могут испортить. Я не знаю кто именно назначал наших олигархов - жидомасоны или Политбюро. Но они однозначно назначались и назначались для большой цели, скорее всего гнусной. А получились сплошные черевички и Куршавели. И уж конечно я не равняю неплохого парня Вакулу к нашим гнусным олигархам, я про принцип. Черномырдин фарева! Хотелось как лучше, а получилось как всегда.

[Дмитрий Н]

Сокровенный Гоголь: призвание писателя

Александр Моторин



_{Гоголь. Художник Филипп Москвитин. 2007 (Цветной портрет на фоне Оптинского скита)}

Оптинский старец отец Макарий, по словам другого старца, отца Варсонофия, «предчувствовал приход Гоголя» в обитель словно нечто «необыкновенное»[1]. Сам отец Варсонофий провидел в этой встрече оптинцев с Гоголем прославление мистического начала русской словесности в лице ее главного тогда представителя: «В Евангелии рассказывается, что при приходе еллинов к Иисусу Христу Он возрадовался духом и произнес: “Ныне прославился Сын Человеческий и Бог прославился в Нем”. Так, вероятно, и старец Макарий предчувствовал великое прославление, но не себя, а гениального писателя Николая Васильевича Гоголя»[2].

Точно так же смотрели на творчество Гоголя и близкие ему по духу православные миряне: В.А. Жуковский, П.А. Плетнев, А.О. Смирнова-Россет, Н.М. Языков и другие. В.С. Аксакова заметила, прочитав повесть Гоголя «Рим»: «Такого рода произведения возбуждают удивление не к автору, а к самому творчеству, к этому дару, истинно от Бога посланному человеку; не таинство ли это в самом деле, что человек может так творить»[3]. Представление о творчестве Гоголя как мистическом служении Богу выражено в книге А.М. Бухарева «Три письма к Н.В. Гоголю, писанные в 1848 году архимандритом Феодором» (СПб., 1860).

Впрочем, число приверженцев подобного взгляда всегда было сравнительно невелико. В XX веке этот взгляд получил обоснование и развитие в ряде крупных литературоведческих исследований[4]. Общая для этих работ мысль выражена, например, у В.В. Зеньковского: Гоголь «был пророком православной культуры <…>, то есть переработки проблем культуры в свете Православия»[5].

Такой подход наиболее созвучен взглядам самого писателя на художественное творчество.

Гоголь был склонен считать, что предназначение подлинного искусства – быть «незримой ступенью к христианству», к храму, к обрядовому богослужению (6, 56[6]; «Выбранные места из переписки с друзьями»). Эта мысль утверждалась писателем уже в начале творчества. В письме к В.А. Жуковскому от 10 сентября 1831 года он пишет: «Мне кажется, что теперь воздвигается огромное здание чисто русской поэзии, страшные граниты положены в фундамент, и те же самые зодчие выведут и стены, и купол, на славу векам, да покланяются потомки и да имут место, где возносить умиленные молитвы свои» (X, 207)[7]. Ирония здесь романтическая, внушающая, что искусство, конечно, не храм и не замена ему, но искусство – художественное вероисповедание, и оно может сопутствовать храмовому богослужению. Не случайно в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», работа над которыми как раз тогда подошла в концу, даны положительные образы воцерковленного художественного служения Богу: иконописец и певчий Вакула, а также дьяк Фома Григорьевич, восхитительно искусно совершающий богослужение.

Мысль о «храме» искусства повторяется и в письме Гоголя к В.Ф. Одоевскому от 15 марта н. ст. 1838 года: «Помнят ли меня мои родные, соединенные со мною святым союзом муз? <…> Но сердце мое все еще болит доныне, когда занесется сюда газетный листок, и напрасно силюсь отыскать в нем знакомое душе имя <…> всё рынок да рынок, презренный холод торговли да ничтожества! Доселе все жила надежда, что снидет Иисус гневный и неумолимый и беспощадным бичом изгонит и очистит святой храм от торга и продажи, да свободнее возлетит святая молитва» (XI, 131).

Позднее, в «Выбранных местах из переписки с друзьями», именно идея искусства-храма определила суждение о лучшем поэте России: «Даже и в те поры, когда метался он сам в чаду страстей, поэзия была для него святыня – точно какой-то храм. Не входил он туда неопрятный и неприбранный; ничего не вносил он туда необдуманного, опрометчивого из собственной жизни своей; не вошла туда нагишом растрепанная действительность» (6, 160).

Мысль о «святыне искусства» повторяется и в письме к Жуковскому от 10 января 1848 / 29 декабря 1847 года: «<…> прежде, чем понимать значенье и цель искусства, я уже чувствовал чутьем всей души моей, что оно должно быть свято» (XIV, 33–34).

То, что Гоголь с юности мечтал подчинить свой творческий дар служению Церкви, проявилось не только в образах церковных художников в повестях «Ночь перед Рождеством», «Портрет», но и в его желании поучаствовать в обустройстве церкви в родной Васильевке: «Жаль мне очень, что не могу так скоро сделать плана для иконостаса», – пишет он к матери 15 декабря 1834 года (X, 345).

Воззрения Гоголя на «святыню искусства» относились, в частности, и к театру, к драматургии. Суждения о театре, о его высоком предназначении и зачастую низменных проявлениях Гоголь стал высказывать со времени завершения «Ревизора». В «Петербургской сцене в 1835/36 г.» он утверждает: «Театр великая школа, глубоко <его> назначение. Он целой толпе, целой тысяче народа за одним разом читает живой полезный урок и при блеске торжественного освещения, при громе музыки показывает смешное привычек и пороков, высокотрогательное достоинств и возвышенных чувств человека. Нет, театр не то, что сделали из него теперь» (7, 479). Эта мысль развивается в «Петербургских записках 1836 года». А в «Театральном разъезде после представления новой комедии» (1836–1842) говорится, что высокое театральное искусство (как и всякое высокое искусство слова) – не пустые побасенки, а богодухновенное творчество: «Побасенки!.. О, да пребудут же вечно святы в потомстве имена благосклонно внимавших таким побасенкам: чудный перст Провиденья был неотлучно над главами творцов их» (4, 443).

Театр, по Гоголю, «это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра» (6, 54). Подобная мысль высказана еще в «Петербургских записках 1836 года»: «Из театра мы сделали игрушку вроде тех побрякушек, которыми заманивают детей, позабывши, что это такая кафедра, с которой читается разом целой толпе живой урок» (7, 489). Слово «кафедра» здесь намеренно двусмысленно; в более раннем наброске «Петербургская сцена в 1835/36 г.» в соответствующем месте употребляется слово «школа» (7, 479). «Кафедра» (греч. «сиденье») – это не только возвышение для преподавателя в светских учебных заведениях, но и возвышение с креслом для епископа в христианской церкви, с которого произносятся проповеди; означает это слово так же и должность епископа, управляющего епархией (отсюда выражение «кафедральный собор», то есть собор, в котором совершает богослужение местный епископ). В связи с этим и слово «мир» употребляется Гоголем двусмысленно: оно означает не только мироздание, но и «мирян», «прихожан» театра как храма искусства. Таким образом, Гоголь развивает здесь свое излюбленное сближение (но не уравнивание) искусства с храмом и художника со священнослужителем.


_{Н. В. Гоголь у кельи оптинских старцев}     

Гоголь не соглашался с общим отрицательным взглядом части духовных лиц на светское искусство. В XIV главе «Выбранных мест…», обращаясь к А.П. Толстому, он замечает: «Вы подкрепляете себя тем, что некоторые вам известные духовные лица восстают против театра <…>» (6, 54). Прежде всего Толстой мог ссылаться на мнение ржевского протоиерея Матвея Константиновского, с которым познакомил и Гоголя и к которому впоследствии писатель относился с большим доверием и уважением, хотя и не вполне разделял его суровую оценку светского, внецерковного искусства. По совету Толстого Гоголь послал «Выбранные места…» отцу Матвею и получил отрицательный отзыв, причем мысли Гоголя о театре вызвали самое резкое возражение священника. Гоголь ответил ему в письме от 9 мая н. ст. 1847 года: «<…> статью о театре я писал не с тем, чтобы приохотить общество к театру, а с тем, чтобы отвадить его от развратной стороны театра, от всякого рода балетных плясавиц и множества самых странных пиес, которые в последнее время стали кучами переводить с французского. Я хотел отвадить от этого указанием на лучшие пиесы и выразил все это таким нелепым и неточным образом, что подал повод вам думать, что я посылаю людей в театр, а не в Церковь. Храни меня Бог от такой мысли! Никогда я не имел ее даже и тогда, когда гораздо меньше чувствовал святыню святых истин. Я только думал, что нельзя отнять совершенно от общества увеселений их, но надобно так распорядиться с ними, чтобы у человека возрождалось само собою желание после увеселения идти к Богу – поблагодарить Его, а не идти к черту – послужить ему» (XIII, 300). Далее в этом письме Гоголь признается, что когда он написал в XIV главе о критиках, не по-христиански строго осуждающих светское художественное творчество и обвиняющих в частности Пушкина в безбожии, то имел в виду прежде всего «издателя журнала “Маяк”, С.А. Бурачка, который, судя по статьям его, должен быть истинно почтенный и верующий человек, но который, однако ж, слишком горячо и без разбора напал на всех наших писателей, утверждая, что они безбожники и деисты» (XIII, 304).

Степан Анисимович Бурачок, одаренный инженер-кораблестроитель, математик, философ, литературный критик, в 1840–1845 годах издавал журнал «Маяк современного просвещения и образованности. Труды ученых и литераторов, русских и иностранных» (с 1842 – «Маяк, журнал современного просвещения, искусства и образованности в духе русской народности»). Проповедовал «Православие, Самодержавие, Народность». В числе сотрудников «Маяка» безымянно выступал Георгий Васильевич Говоров, принявший в 1841 году монашество под именем Феофана и ставший впоследствии (с 1859) епископом и знаменитым Затворником Вышенской пустыни (с 1872). В годы работы Гоголя над «Выбранными местами…» Феофан был бакалавром кафедры нравственного и пастырского богословия Петербургской духовной академии. Он разрабатывал вопросы духовного воспитания и образования подрастающих поколений и печатался в «Христианском чтении» (журнале Петербургской духовной академии), а также в «Маяке». По воззрениям на светское художественное творчество святитель Феофан был ближе к отцу Матвею Константиновскому, чем к Гоголю. В частности, в книге «Что такое духовная жизнь и как на нее настроиться? Письма» (М., 1878) он описывает мирскую жизнь так: «<…> когда мы собираемся, то представляем собой сборище лицедеев. Комедия!»[8]. В этой метафоре проясняется отношение автора к театральному искусству, включая и любимое Гоголем комедийное творчество. Отношение к светской словесности в целом у Феофана такое: «А повести и романы?! Есть и между ними хорошие. Но чтобы узнать, хороши ли они, надо их прочитать, а прочитавши, наберетесь таких историй и образов, что – Боже упаси! Занавозите свою чистенькую головку. После поди – вычищай. Какая же стать накликать на себя такой труд?! Потому, думаю, лучше не читать их. Когда кто из прочитавших благонамеренных людей порекомендует какую повесть, можете прочитать»[9].

Осуждающе взирал на светское художественное творчество и другой современный Гоголю богослов и подвижник (с 1857 – епископ) Игнатий (Брянчанинов)[10]. Даже к «Выбранным местам…» святитель Игнатий отнесся сдержанно отрицательно. Его отзыв-письмо Гоголь получил вместе с письмом П.А. Плетнева, написанным 4/16 апреля 1847 года. Примечательно, что в тот же день 9 мая н. ст., когда Гоголь откликнулся на письмо отца Матвея, он дал ответ и на замечания святителя Игнатия (обращаясь к Плетневу): «Что касается до письма Брянчанинова, то надобно отдать справедливость нашему духовенству за твердое познание догматов. <…> Всё сказано справедливо и всё верно. Но чтобы произнести полный суд моей книге, для этого нужно быть глубокому душеведцу, нужно почувствовать и услышать страданье той половины современного человечества, с которою даже не имеет и случаев сойтись монах; нужно знать не свою жизнь, но жизнь многих. Поэтому никак для меня не удивительно, что им видится в моей книге смешение света со тьмой. Свет для них та сторона, которая им знакома; тьма та сторона, которая им незнакома» (XIII, 305–306). Гоголь имеет в виду строки из письма святителя Игнатия: «<…> есть и у человека врожденное вдохновение, более или менее развитое, происходящее от движения чувств сердечных. Истина отвергает это вдохновение как смешанное, умерщвляет его, чтоб Дух, пришедши, воскресил его в обновленном состоянии. Если же человек прежде очищения Истиною будет руководствоваться своим вдохновением, то он будет издавать для себя и для других не чистый свет, но смешанный, обманчивый, потому что в сердце его живет не простое добро, но добро, смешанное со злом»[11].

Из известных А.П. Толстому «духовных лиц» более других был близок к гоголевскому пониманию художественного творчества митрополит Московский Филарет (в миру Василий Михайлович Дроздов; 1782–1867). Сам митрополит написал несколько вдохновенных лирических стихотворений, проникнутых христианским богомыслием, в том числе «Вечернюю песнь путника» (1820)[12], а также «Не напрасно, не случайно…» (1830) – ответ на стихотворение Пушкина «Дар напрасный, дар случайный…» (1828). Ответ митрополита поэту поначалу распространялся в списках, а затем был обнародован в статье С.А. Бурачка «Видение в царстве духов» (Маяк. 1840. Ч. 10). Не случайно, что в XIV главе «Выбранных мест…» Гоголь, защищая Пушкина от обвинений в неправославности, напомнил, как митрополит Филарет, обратившийся к поэту с лирическим стихотворным посланием, вызвал ответный порыв подлинного христианского вдохновения – стихотворение «В часы забав иль праздной скуки…» (1830).


_{Немая сцена из "Ревизора"}     

В своей защите искусства Гоголь исходит из того, что христианство изначально поддерживало всякое почтительное по отношению к Богу творчество как смиренное преумножение дарованных от Бога талантов (соответственно притче Христа: Мф. 25: 14–30). Через творчество, по учению отцов Церкви, осознается «образ Божий в человеке»[13]. В то время, когда Гоголь работал над «Выбранными местами…», подобное воззрение поддерживали Оптинские старцы. Вслед за старцами Макарием и Варсонофием так смотрел на художественное творчество и старец Нектарий[14].

Естественно, что Гоголь различал творчество, отмеченное богопочитанием, и творчество откровенно богоборческое. Что же касается светского творчества, по видимости безотносительного к вопросам веры, то писатель призывал не спешить с осуждением: «<…> точно как будто бы Пушкин непременно обязан был в стихах своих говорить о высших догмах христианских, за которые и сам святитель Церкви принимается не иначе, как с великим страхом, приготовя себя к тому глубочайшей святостью своей жизни» (6, 60).

В повести «Портрет» (1833–1841) Гоголь осмыслил уже пройденную часть своего творческого пути и предсказал дальнейшее – через образ отца художника Б., который был талантливым живописцем, работавшим поначалу без разбору, для всех: и для мирских людей, и для Церкви, упиваясь самой возможностью творчества. Соблазнился этот живописец даже изображением нечистого ростовщика, однако на склоне лет уразумел свое призвание, стал монахом и стяжал истинное божественное вдохновение. Мысли, произносимые его устами, – это мысли самого Гоголя: истинное искусство «звучащей молитвой стремится вечно к Богу» (3, 107); «кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою. Другому простится многое, но ему не простится» (3, 108). Черты своего художника Гоголь в дальнейшем отметил в живописце А.А. Иванове, который стремится «изобразить на лицах весь <…> ход обращенья человека ко Христу» и «моленье Богу» (6, 112), проводя при этом «жизнь истинно монашескую» (6, 118) («Выбранные места…»).

В душе самого Гоголя в последние годы жизни непрестанно звучит моление к Богу: о помощи в творческом служении Ему. 28/16 февраля 1848 года он пишет В.А. Жуковскому: «О! да поможет нам Бог, и тебе и мне, собрать все силы наши на произведенье творений, нами лелеемых во глубине душ наших, в добро земли нашей, и да просветит нас светом разума святого Евангелия Своего!» (XIV, 52). «О, если бы Он не оставил меня ни на минуту и сказал бы мне путь мой! Как бы хотелось сердцу поведать славу Божию! Жду, как манны, орошающего орошенья свыше <…> Видит Бог, ничего бы не хотелось сказать, кроме того, что служит к прославленью Его святого имени. Хотелось бы живо, в живых примерах, показать темной моей братии, живущей в мире, играющей жизнию, как игрушкой, что жизнь – не игрушка», – признается Гоголь отцу Матвею Константиновскому в апреле 1850 года (XIV, 179). И ему же он пишет 28 ноября 1851: «Одна мысль о том, что вы молитесь обо мне, уже поселяет в душу надежду, что Бог удостоит меня поработать Ему лучше, чем как работал доселе, немощный, ленивый и бессильный» (XIV, 259). В письме к В.А. Жуковскому от 22 февраля 1852 года Гоголь также просит молитв о себе: «Помолись обо мне, чтобы работа моя была истинно добросовестна и чтобы я хоть сколько-нибудь был удостоен пропеть гимн красоте небесной» (XIV, 269).



6 августа 2014 года

<sub>[1] [Варсонофий, схиархимандрит Оптинского скита]. Беседы… с духовными детьми. СПб., 1991. С. 53.

[2] Там же. С. 53.

[3] См.: Анненкова Е.И. Записки о Гоголе В.С. Аксаковой // Гоголь и русская литература XIX века. Л., 1989. С. 62.

[4] См.: Житецкий И. Гоголь – проповедник и писатель. СПб., 1909; Мочульский К.В. Духовный путь Гоголя. Paris, 1934; Зеньковский В.В. Н.В. Гоголь. Париж, [1961].

[5] Зеньковский В.В. Н.В. Гоголь. С. 28.

[6] При ссылках на издание: Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 9 т. М., 1994 – том и страница в скобках указываются арабскими числами.

[7] Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В XIV т. [М.; Л.,] 1937–1952. Т. Х. С. 188. Ссылки на это издание указываются в круглых скобках вслед за выдержками; римским числом обозначается том, арабским – страница.

[8] Феофан Затворник, святитель. Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться? Письма. 6-е изд. Л., 1991. С. 10.

[9] Там же. С. 252.

[10] См.: Любомудров А.М. Святитель Игнатий (Брянчанинов) и проблема творчества // Христианство и русская литература. Сб. 2. СПб., 1996. С. 24–31.

[11] Игнатий (Брянчанинов), святитель. Сочинения. Т. 7. Письма. М.: Правило веры, 1993. С. 321.

[12] См. ее истолкование в книге: Иоанн (Снычев), митрополит. Жизнь и деятельность Филарета, митрополита Московского. Тула, 1994. С. 138–139.

[13] См.: Иоанн (Экономцев), игумен. Православие. Византия. Россия. М., 1992. С. 179–181.

[14] См.: Старец Нектарий: Подвиги и чудеса. М., 1994. С. 19–21.</sub>


http://www.pravoslavie.ru/jurnal/72785.htm

[Дмитрий Н]

Гоголь о единстве русского слова и смесительной путанице Запада

Александр Моторин



_{Николай Васильевич Гоголь}

Когда некоторые образованные украинцы напряженно искали основы собственной народной самобытности и спорили в связи с этим о природе гоголевского дарования, сам Гоголь заметил в письме к А.О. Смирновой от 24 декабря 1844 г.: «<…> не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой, – явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характеров, чтобы потом, слившись воедино, составить собою нечто совершеннейшее в человечестве» (XII, 419)[1].

Несомненно, писатель стремился явить в собственной душе, в творчестве, в жизни такое «совершеннейшее в человечестве» единение великорусского и малорусского начал. Он всегда подразумевал, что это части единого народного целого. Потому и восклицает у него украинец Тарас Бульба: «Постойте же… узнаете вы, что такое православная русская вера! <…> подымется из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..» (6, 320). И повествователь тут же называет силу Тараса «русской силой» (6, 320). Конечно, Бульба не Гоголь, да и повествователь в этой повести – далеко не полностью совпадает с автором по мировосприятию, но письма Гоголя свидетельствуют, что в данном случае устами героя и повествователя говорит сам писатель.

    Русское и общеславянское начала Гоголь рассматривает как нераздельное целое

В сущности, когда Гоголь рассуждает о русском народе, русском языке, русском слове, он охватывает этими понятиями и всё малорусское, белорусское, возводя русский корень к общеславянскому духовно-языковому единству эпохи православного Крещения славян. Русское и общеславянское начала он рассматривает как нераздельное целое. Именно поэтому, обобщая собственный опыт творчества, он призывает друга, поэта Языкова (в письме от 5 апреля 1845 года), выставлять «в живых и говорящих образах» «русские стихии и чисто славянские струи нашей природы» (XII, 478).

Подводя итог собственному творчеству, а вместе с тем и всему предшествующему становлению русской словесности в ее высших, «поэтических» проявлениях, Гоголь указал на три «самородных ключа», три «источника» вдохновенной силы русских писателей: народные песни, пословицы и «слово церковных пастырей» (6, 147–148) в его единстве с «церковными песнями и канонами» (6, 184). Эти три ключа можно свести к двум, а два затем к одному. Так, слово пастырей, отцов Церкви, творцов священных песнопений передает вдохновение Божиего Святого Духа, воспринятого еще апостолами, основателями Церкви, а пословицы и песни народные передают соборный дух народа, который сотворен опять же по образу и подобию Божиему. В итоге источником живой вдохновенной силы для русских писателей оказывается Сам Бог в двух доступных человеческому восприятию Ипостасях-Лицах: Сына-Христа-Слова и Святого Духа. Именно это имеет в виду Гоголь, когда объясняет природу русской души в письме А.М. Вьельгорской от 30 марта 1849 года: «Будьте русской <…> Но помните, что если Богу не будет угодно, вы никогда не сделаетесь русскою. К источнику всего русского, к Нему Самому, следует за этим обратиться» (XIV, 111). Лучшие писатели, творцы слова, как и самые простые крестьяне, показывают, по мнению Гоголя, яркие примеры такого обращения: «Эти люди… более русские, нежели люди других сословий», – пишет он той же Вьельгорской 29 октября 1848 года (XIV, 93).

Отсюда, из понимания основных ключей русского слова и русской души, проистекает неустанное и неизменное в течение жизни влечение Гоголя к собиранию народных песен, поговорок, пословиц, к знакомству с новейшими их изданиями. Еще в 1832 году он пишет статью «О малороссийских песнях» и потом в письмах постоянно обращается к теме народного устного творчества.

Тем же пониманием боговдохновенного единства русского слова определяется и возраставшая с годами любовь писателя к «славянскому» (церковнославянскому) и древнерусскому языку в их живом единстве, питающем современный русский язык, особенно его высшие художественные уровни (см., например, письмо к А.М. Вьельгорской от 30 марта 1849 года: XIV, 111). Стараясь глубже проникнуться силой и духом церковнославянского языка, он в свои зрелые творческие годы делает обширные (в сотни страниц) выписки из творений святых отцов, из Минеи месячной, содержащей церковные песнопения.

Гоголь понимал, что сила русского духа, выраженная в слове, распространяясь в мире, творит русский мир, русскую землю, державу, которая по сути, то есть по духу веры и языку, ее выражающему, является православным образом мироустроения в целом. Гоголь изначально осознавал себя служителем Бога в пределах православно-русского царства.

Вместе с тем видел писатель и в себе, и в русском народе, и тем более в других, особенно западноевропейских народах опасные движения, уклоны от живого единого и единящего народ слова – к слову мертвому, разлагающемуся и разрушающему мир вокруг себя. «Слово гнило да не исходит из уст ваших!» (6, 21) – напоминает он в книге «Выбранных мест…» наставление апостола Павла Ефесянам (Еф. 4: 29). Гнилое слово разлагается и гибнет, заражая и убивая жизнь.


_{Вавилонская башня}
   
Согласно православной историософии, основной источник мертвых слов в языках всех народов – магическая гордыня вавилонских столпотворителей, которая и послужила причиной Божиего наказания – омертвления, разрушения, смешения единого человеческого языка (Быт. 11: 1–9). Масонское магическое учение, возобладавшее в западном Просвещении, предполагало вопреки Божиему наказующему смешению первоязыка создать новую рукотворную «смесь» всех разнородных проявлений духовности в языках и культурах и тем самым восстановить однородное качество человечества и единый для всех язык, чтобы в новом «столпотворительном» порыве завершить попытку человеческого самообожения, прерванную по воле Бога смешением общего первобытного языка в древнем Вавилоне.

    «Смесь» родственно словам «мешать», «помеха», «помешательство», означающим нарушение и разрушение естественного жизненного хода

С начала XIX века слово «смесь» в русском языке обретает не свойственное ему раньше положительное значение. В почитаемых толстых журналах появляется особый раздел «Смесь». Само наименование «Вавилон», которое переводится в Библии как «смешение» – «яко тамо смеси Господь устна всея земли» (Быт. 11: 9), – в определенных кругах просветителей приобрело положительный смысл. Напротив, в исконном православном толковании, запечатленном в русском языке, понятие смеси окрашено отрицательно: «смесь», «смешение» родственно с «мешать», «помехой», «замешательством», «помешательством», то есть со словами, означающими нарушение и разрушение естественных жизненных связей и естественного жизненного хода. Именно это отрицательное значение «смеси» обостренно чувствовал Гоголь, равно как и чувствовал, что новое, наступающее с Запада сознание основано на духе всесмешения, иначе говоря, на духе гордости, духе богоборчества.

То, что начинается в уме и в слове, распространяется через деяния людей во все области народной жизни. Еще будучи преподавателем истории в Санкт-Петербургском университете, Гоголь прослеживает в своих лекциях, как народы Западной Европы, начиная с древнеримского, вновь и вновь искушались мнимо воссоединяющими духовными смешениями и наказывались за то очередными смесительными самораспадами (8, 99; 6, 263).

    Само наименование «Запад» несет в себе начало отрицательного истолкования: закат, за-пад, падение, падаль

Подобно многим своим современникам, Гоголь воспринимал западный мир под знаком смесительного упадка, разложения смерти. Само наименование «Запад» и его иностранные соответствия (английское и немецкое West, французское Occident), принятые не только противниками, но и сторонниками данного человеческого сообщества, несут в себе начало отрицательного истолкования: закат, за-пад, за-падение, падение, упадок, падаль (а где падаль, там и гниение, смерть). Духовная болезнь заразна, и Гоголь наблюдал оком художника и ученого, как западное смесительное гниение всесторонне поражает русскую действительность. «Ты горд чужим, мертвым умом…» (6, 127), – обличает он в 27-й главе «Выбранных мест…» историка и писателя Погодина, а в его лице – многих образованных русских. В этой же главе «гниль» несправедливых выводов «приятеля»-Погодина об истории, финансах России объясняется заимствованием «мертвых мыслей» – «чужеземного навоза» из «иностранных книг», «английских журналов» (6, 127). Так писатель пользуется понятием «гнилого Запада», утвердившимся в русской отчизнолюбивой среде на рубеже 1830–1840-х годов.

В своем творчестве он отслеживает вавилонское смешение во всех областях жизни, во всех уголках народной души и в особенности, конечно, в языке, в изрекаемом слове. Примеры мертвящего русскую жизнь вавилонского смешения многочисленны и разнообразны в художественном отображении Гоголя.

    Примеры мертвящего русскую жизнь вавилонского смешения многочисленны и разнообразны у Гоголя

Например, в «Мертвых душах» описывается особое пристрастие Ноздрева к разного рода смешениям в пище и винах (а всякая пища, как и питье, в духовном понимании, так или иначе духоносны и соучаствуют в питании души): повар, распознав нрав Ноздрева, «руководствовался более каким-то вдохновеньем» и смешивал «что попадалось под руку» – «катай-валяй, было бы горячо, а вкус какой-нибудь, верно, выйдет» (5, 72). Сам же хозяин особенно «налегал» на вина и потчевал «портвейном», затем «госотерном, потому что в губернских городах не бывает простого сотерна»; потом – «мадерой», в которую, как было принято у купцов, добавлялся «ром», а порой и «царская водка» – «в надежде, что всё вынесут русские желудки». Наконец, Ноздрев «велел еще принесть какую-то особенную бутылку, которая, по его словам, была бургуньон и шампаньон вместе» (5, 72). Смешение вин знаменательно сопровождается языковым помешательством русской души, которая, соглашаясь на языковую смесь, терпит поражение от западного смесительного магического духа. Ноздрев говорит на уродливо смешанном языке, к примеру, дамские руки, «по словам его, были самой субдительной суперфлю, – слово, вероятно означавшее у него высочайшую точку совершенства» (5, 72). Образ душевного помешательства Ноздрева довершается и другими смесительными подробностями: любимая им шарманка играла какое-то крошево западных мелодий: «<…> мазурка оканчивалась песнею: “Мальбруг в поход поехал”, а “Мальбруг в поход поехал” неожиданно завершался каким-то давно знакомым вальсом» (5, 72). Были у Ноздрева и «турецкие кинжалы, на одном из которых по ошибке было вырезано: “Мастер Савелий Сибиряков”» (5, 72).



Незаметность и утонченность западной вавилонской «прелести» автор порою обозначает столь же утонченными намеками. Так, когда Чичиков выбирал сукно на свой по-западному модный фрак, продавец-«европеец» (то есть русский подражатель) уговорил его взять самый ходкий в Петербурге цвет: «наваринского дыму с пламенем» (5, 430). А дело в том, что в 1827 году объединенный, по сути же смешанный русско-англо-французский флот разгромил в Наваринской бухте на юге Греции турецко-египетский флот, что способствовало победе греческой национально-освободительной революции 1821–1829 годов и привело, однако, не столько к возрождению греческого Православия, сколько к подпадению этой страны под духовное влияние Запада. Наваринский бой и стал символом действительных плодов Священного союза (на деле же – смешения) России с западными «христианскими» по видимости монархиями.

Высшим проявлением смешанного, лжеединого языка Запада стал законнический язык международной плутократии. В этом языке слились две нечистые силы: магия власти и магия денег. Образцовым носителем сего языка в творчестве Гоголя стал «маг-юрисконсульт» (он же «философ-юрист») из второго тома «Мертвых душ». Он с удовольствием учит родственную душу Чичикова магической грамматике денежных обманов и юридического крючкотворства: «“Спутать, спутать – и ничего больше <…>!” – повторил он, смотря с необыкновенным удовольствием в глаза Чичикову, как смотрит учитель ученику, когда объясняет ему заманчивое место из русской грамматики» (5, 318). Одним из прототипов его можно считать неаполитанского Ротшильда – с ним писатель столкнулся на жизненном пути в Неаполе и красочно описал свою попытку получить от него деньги по векселю в письме к Жуковскому от 12 марта 1847 года (XII, 254).

Будучи не только писателем, но также историком, Гоголь окидывал единым взором жизнь славян, в особенности русских, и видел, что нестроений было в России даже больше, чем у других народов, но зато было больше и святости, единения с Божественным Словом-Христом, усвоения словесных семян Его учения, и сия духовная пища, сия связь с Богом всякий раз чудесно превозмогала нестроения, удивляя как самих русских, так и весь мир. Об этом он рассуждает, в частности, в письме к А.М. Вьельгорской от 30 марта 1849 года (XIV, 109).

    Единство русского слова – это единство народной души со Христом как Божественным Словом

Единство русского слова – это единство народной души со Христом как Божественным Словом. Таков, по Гоголю, залог непрестанного воскрешения народного духа и силы народа в череде поколений. Писатель верил, что народная душа, а значит, и народный язык, творческое слово народа, питаемые Светом Христовым через особое православное просвещение, будут вновь и вновь очищаться от смесительной мути вавилонского лжепросвещения, волнами идущего с Запада и усугубляемого собственной русской гордыней. Он верил, что это очищение будет ритмично усиливаться, и в конце концов в народной душе и в самой русской действительности созиждется образ, о котором «скажут в один голос: “Это наша Россия; нам в ней приютно и тепло, и мы теперь действительно у себя дома, под своей родной крышей, а не на чужбине”» (6, 185).

Опираясь на эту веру, Гоголь в конце последней своей книги ‒ «Выбранные места из переписки с друзьями» ‒ выразил убеждение в том, что Русская вселенская держава, русский Третий Рим устоит до Второго Пришествия Христа, когда и воспразднуется по-настоящему Светлое Воскресенье Христово: «Отчего же одному русскому еще кажется, что праздник этот празднуется, как следует, и празднуется так в одной его земле? Мечта ли это? Но зачем же эта мечта не приходит ни к кому другому, кроме русского? <…> Такие мысли не выдумываются. Внушением Божиим порождаются они разом в сердцах многих людей… Знаю я твердо, что не один человек в России… твердо верит тому и говорит: “У нас прежде, чем во всякой другой земле, воспразднуется Светлое Воскресенье Христово!”» (6, 191–193).


12 декабря 2014 года

_{[1] Письма Гоголя приводятся по изданию: Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В 14 т. [М.; Л.:] Изд-во АН СССР, 1937–1952 (в скобках после выдержек римская цифра указывает том, арабские – страницы). Прочие сочинения писателя приводятся по изданию: Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 9 т. М.: Русская книга, 1994 (первая арабская цифра в скобках указывает том, следующие за ней – страницы).}


http://www.pravoslavie.ru/jurnal/75802.htm