Яков АлексейчикПольское коварствоКак Армия Крайова сотрудничала с гитлеровцами и убивала советских партизан
Летом 1944 года, во время операции «Багратион», вермахт отступал куда быстрее, чем наступал в те же месяцы 1941-го. Это факт теперь уже известен каждому, кто мало-мальски интересуется историей той войны. Но тогда вместе с вермахтом отступал еще кое-кто, принадлежащий к армии государства, которое пребывало в состоянии войны с гитлеровским рейхом.В конце июня 1944 года батальон польской Армии Крайовой, который базировался в Столбцовском районе белорусской Минщины, тоже был построен в колонны и двинулся на запад. На виду у немцев в сторону Бреста маршировало 860 человек вместе с обозом, насчитывавшим полторы сотни подвод. Впереди, верхом на коне, следовал командир батальона поручик Адольф Пильх. Правда, подчиненным он был известен как Гура, то есть гора – такой псевдоним был взят им на время войны.
В нынешней польской прессе можно встретить утверждения, что он удачно воспользовался разбродом в германских войсках, вызванным стремительным советским натиском. Потому-то, когда нужно было пересечь важные магистрали, включая железнодорожные, поляки «делали это, не колеблясь, нагло», подчеркивал впоследствии сам Пильх в своих воспоминаниях. Однако наличествовало и еще оно обстоятельство. Как написали в варшавском ежедневнике «Газэта выборча» еще в январе 2009 года Петр Глуховский и Мартин Ковальский в статье «Польско-русская война под немецким боком», впереди колонны, состоявшей из четырех эскадронов кавалерии, пулеметной роты и трех пехотных рот, гарцевали в седлах и несколько немцев в офицерской форме. Переправу через Западный Буг у Бреста, откуда батальон помаршировал в сторону Варшавы, тоже предоставили немцы. У командира была специальная бумага от минского СД.
Польский историк Ежи Туронек в своей книге «Беларусь под немецкой оккупацией» («Bialoruś pod orupacją niemecką») прямо указывает, что еще 9 декабря 1943 года Адольф Пильх – он же Гура – подписал с немцами соглашение, по которому получал оружие, патроны, которые «доставлялись из Минска до конца оккупации».
Батальон тот был подразделением Армии Крайовой, которая, как поясняют современные источники, «была основной организацией польского Сопротивления, боровшегося против немецкой оккупации», одним и крупнейших «нерегулярных (партизанских) формирований в Европе времён Второй мировой войны», считалась неотъемлемой частью польских вооруженных сил и «подчинялась польскому правительству в изгнании, в Великобритании». В Польше заслуги Армии Крайовой обозначены даже на могиле Неизвестного солдата. Сам же Пильх принадлежал к числу «тихотемных» – так в Речи Посполитой доныне называют военных специалистов, готовившихся в Лондоне и забрасываемых на оккупированную гитлеровцами территорию Польши силами британской авиации. Десантировано было не бог весть сколько – 316 человек; девять погибло еще в воздухе, но в современной Речи Посполитой утверждают, что именно «тихотемные» были главными заводилами боевого сопротивления нацистам. По решению польского сейма 2016 год был назван Годом Тихотемных.
Почему Пильх со своими подчиненными спешно уходил от наступающей Красной армии из-под Минска? Для ответа на этот вопрос нужно вспомнить о 14 февраля 1919 года, когда только что возродившаяся Польша начала польско-советскую войну, в результате которой литовцы, белорусы, украинцы, тоже объявившие о своей государственности, понесли значительные утраты. Белорусы потеряли западную половину своей территории, которая по Рижскому договору, завершившему ту войну, оказалась в составе Речи Посполитой, граница с которой пролегла в полусотне километров от белорусской столицы. Возвращено потерянное было только в сентябре 1939 после известного похода Красной армии, который отнюдь не случайно назван освободительным, с чем даже в современной Польше многие не могут согласиться.
Есть основания утверждать, что в июне 1941 года, когда вновь «прокричали репродукторы беду», Западная Белоруссия оказалась уже под двойной оккупацией. Одну принесли нагрянувшие гитлеровцы, вторую – вернувшиеся вслед за ними и вместе с ними поляки.
Рассказывая о польском понимании ситуации, сложившейся после нападения Третьего рейха на СССР, Ежи Туронек пишет, что «основной задачей было стремление к созданию в условиях оккупации такого состояния, которое фактически содействовало бы новому присоединению западно-белорусских земель к Польше».
Именно «эта сверхзадача в глазах польских государственных деятелей освящала множество средств, рассчитанных на укрепление собственных позиций и исключение из политической игры белорусов, которые вне зависимости от ориентации», рассматривались как «потенциальная преграда на пути к восстановлению рижской границы». В «Тезисах польской внешней политики», утвержденных польским эмигрантским правительством еще августе 1940 года было сказано, что существовавшие на тот момент фактические советские, а значит, и белорусские границы «не имеют оснований ни этнографических, ни якобы освободительных». Потому «фундаментальным условием выравнивания отношений между Польшей и Россией должно быть возвращение к польско-российской границе перед сентябрем 1939 года». Из этих слов следует, что «белорусский фактор» польской стороной просто не принимался во внимание.
Стремление к достижению таких политических целей продиктовало явно доброжелательное отношение польского населения к немецким войскам. Более того, стимулировало активное участие проживавших на западно-белорусских землях поляков в создании немецкой оккупационной администрации и полиции, подчеркивает Ежи Туронек. Овладение оккупационным территориальным аппаратом польские деятели стали воспринимать в качестве предпосылки для восстановления экономических, культурных, а в будущем и политических позиций. Одновременно началось и «возвращение в Белоруссию вслед за немецкой армией и предвоенных польских управленцев». Многие из них знали немецкий язык, потому «легко получали согласие немецких комендатур на организацию администрации и полиции».
Притом «процесс занятия поляками мест в администрации начался сразу же по вступлении немецких войск и в короткое время привел к тому, что практически на всех ключевых должностях в городских и районных (уездных) немецких управах в Западной Белоруссии оказались поляки».
И далее: «Главным образом под командованием поляков была создана и местная вспомогательная полиция, численность которой была значительно больше, чем на востоке Белоруссии… Преобладание поляков на руководящих должностях одновременно сделало польский язык языком управления и предопределило польский характер этих структур».
Далее этот историк приводит несколько красноречивых «иллюстраций», основанных на польских, белорусских и немецких источниках.
Гродно: «Административный аппарат в Гродно почти исключительно в польских руках. Хорошее взаимодействие с немецкими управлениями. Служба порядка из 72 человек – исключительно поляки».
Брест: «Неудовольствие из-за того, что администрация доверена полякам».
Лидский округ: «Поляки немедленно установили контакты с немецкими военными властями и начали занимать все должности в окружной, уездной и гминой администрации, а также в немецких управлениях».
Вилейский округ: «В Вилейском уезде можно было видеть такие удивительные вывески, как «Участок польской государственной полиции»… Ошмянский уезд поляки воспринимали как своего рода «польскую республику»… В Молодечно руководителем уезда был бывший ротмистр польской кавалерии».
Барановичи и Слоним: «Административный аппарат – польский».
Тогда же стали прибывать и бывшие хозяева имений. И требовать возврата имущества, конфискованного Советской властью. Говоря об этом, Ежи Туронек цитирует подпольную польскую газету «Нове дроги»: «Начались жаркие сцены насилия во время возвращения движимого и недвижимого инвентаря. Были многократные обращения к немецким властям за помощью в возврате собственности. Немецкие власти охотно вмешивались и «били морды» крестьянам, защищая «обоснованные права польского пана». Но битьем морд дело не ограничивалось. Разведка Союза вооруженной борьбы – предшественника Армии Крайовой, констатировав, что польские помещики возвращаются на белорусские земли под охраной гитлеровской жандармерии, доносила, что только в окрестностях Лиды «жандармы застрелили более десяти крестьян».
Ежи Туронек отмечает, что в той ситуации «белорусы вообще боялись попадаться немцам на глаза, в то время, как поляки встречали их с энтузиазмом, благодаря их за освобождение от большевиков и уверяя их, что только поляки являются настоящими друзьями западной культуры и самих немцев». А вот белорусы – «прирожденные большевики и ориентируются на восток».
Такие действия в 41-м году охватили значительные территории и вызвали много жертв, констатирует автор. Ссылаясь на коллаборационистские источники, он указывает также, что среди белорусов утвердилось уже тогда однозначное мнение: подобная политика местных поляков «продиктована центральными польскими властями». И со временем она не менялась. Вот выдержка из политической установки, датированной 3 мая 1943 года: «Все немецкие учреждения в соответствующих уездах должны быть переполнены нашими людьми, чтобы вся практическая власть оказалась в наших руках. Таким образом все полицейские и коменданты смогут оказывать помощь оружием и боеприпасами нашим вооруженным легионам…Мы должны стараться изжить из учреждений белорусов, работающих в них в настоящее время, и не допустить тех, кто попытается пролезть в эти учреждения… Стремиться добыть всякие обвиняющие их материалы, передавать их немцам, обвиняя их в связи с партизанами для того, чтобы их расстреливали… Чем меньше будет в немецких учреждениях и в полиции белорусов и чем больше будет наших, тем вернее наша победа. … В целях конспирации уметь как можно лучше относиться к немцам, чтобы с их стороны не могло создаться никакого подозрения». Цитируемый документ хранится в Национальном архиве Республики Беларусь в фонде П.К. Пономаренко, который во время войны был руководителем Центрального штаба партизанского движения, а также первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии.
Одновременно на западно-белорусских землях стали создаваться и польские воинские структуры, даже воинские округа. А белорусы формировали свои партизанские отряды. Как складывались отношения между сторонами? Здесь, похоже, зарыта еще одна собака тех лет. Командир одного из батальонов Армии Крайовой Вацлав в донесении руководству своего округа, датированном 20 ноября 1943 года, говорил прямо: «Положение наше в отношении советских партизан не изменилось, они показывают вид хорошего отношения к нам, мы к ним то же самое. Но действительно друг друга обманываем». Чем была вызвана необходимость делать вид «хорошего отношения», поясняет директива, перехваченная партизанскими связными 14 мая 1943 года:
«Сживайтесь с партизанами, завоевывайте у них авторитет, а при удобном случае убивайте партизан». В одной из установок, разосланных в том же мае 1943-го говорилось: «Поляки должны компрометировать белорусов перед немцами».
Тем не менее, до поры до времени случались и совместные операции. Но обострение отношений просто не могло не произойти. И именно на территориальной почве. Вот что говорится в листовке «СВОЕГО НЕ ОТДАДИМ!», которая в переводе с польского тоже хранится в белорусском Национальном архиве: «Восточные земли останутся польскими!». Там ведь «лен, по выращиванию которого мы занимаем 2-е место в мире», там светильный газ, там нефть, там «громаднейшие территории для поселения осадников». О живущих на них белорусах, украинцах, литовцах опять ни слова. Попытки установить контакт с формированиями АК чаще всего стали натыкаться на примерно тот же ответ, который дал командир Вагнер командиру советского партизанского отряда «Искра» 23 ноября 1943 года: «Хочу вас вывести из заблуждения, будто бы я искал дорогу для переговоров с вами… Остерегаем вас, что ликвидируем тех людей, которые не являются членами польских отрядов и имеют оружие. Деревни, которые будут сопротивляться вступающим польским отрядам, будем судить полевым судом за измену родине и народу».
(Окончание следует)
