Жизнь званская К 200-летию блаженной кончины Г.Р. Державина8 (20) июля 1816 года в своём Новгородском имении Званка скончался великий русский поэт Гаврила Романович Державин. С ним вместе отошла в нашей истории целая эпоха, замыкая век Просвещения, с его величием духа «Екатерининских орлов», венчающих славу России, направляя её державную поступь. Поэзия Державина насыщена несравненными образами и метафорами, глубоко правдива, народная по складу характера, она усиливает, изощряет ум, обогащает добрыми чувствами сердце. Своё великое предназначение национального поэта Державин затем непосредственно передаст Пушкину. Оба эти великие творцы, вершины отечественной словесности и доныне и навсегда останутся рядом. Сочинения Г.Р. Державина с объяснениями достойно изданы Карлом Гротом в 1864-1883 годах в роскошных девяти томах. Выходили много раз его произведения и позже, о поэте имеется обширная научная литература. И всё же есть среди всего этого ещё разного рода частности и уточнения, рассыпанные на позабытых страницах былых изданий. Так, в журнале «Маяк современного просвещения…» 40-х годов XIXвека в разделе «Смесь» попадаются любопытные заметки из жизни Г.Р. Державина. Вот некоторые из них.
Преосвященный Евгений (Болховитинов), желанный гость Званки, ему и посвящена «Жизнь Званская» – одно из великолепных стихотворений Гаврилы Романовича. И священнослужитель тоже, кстати, оставил несколько памятных строк, написанных экспромтом: его ответ. Евстафий Иванович Станевич (1775-1835), поэт Шишковского круга, лингвист, автор книги «Рассуждение о Русском языке», в двух частях, и трактата, направленного против мистицизма, «Беседа на гробе младенца о бессмертии души» (СПб., 1818, 1825). Этот автор был целиком под влиянием писаний Александра Семёновича Шишкова (1754-1841) и его главного труда «Рассуждение о старом и новом слоге Российского языка» (СПб., 1803). Шишкову Станевич посвятил несколько дружеских стихотворных посланий. Евстафия Ивановича Станевича в 1811 году избрали членом-сотрудником «Беседы любителей Русского слова» по второму разряду, под председательством Г.Р. Державина. Беседчики прочно держались патриотических взглядов и всей душой были преданы помыслам о всенародном сбережении национальных начал Русского языка.
На этих же началах позже разрабатывал учение о Русском языке и Степан Анисимович Бурачок (1800-1877).То был талантливый морской офицер, по специальности инженер-кораблестроитель, известен он и как математик. В истории литературы оставил след как издатель «Маяка, журнала современного просвещения и образованности, в духе народности русской» (СПб., 1840-1844). В нём поместил ряд статей своих и сходных с ним авторов о строе, словарном составе и грамматике Русского языка.
Его публикации вполне продолжили филологические изыскания Г.Р. Державина и А.С. Шишкова, которых С.А. Бурачок чтил, а с последним состоял в тесной переписке целых 20 лет. Предлагаемый разбор одной из строф Державинского гимна «Бог» взят нами из третьей книжки журнала «Маяк» за 1842 год.
Библиографы М.А. Бирюкова и А.Н. Стрижев.
ВИД ЗВАНКИ
(«Маяк», 1843. Т.
В библиотеке Киевской Семинарии есть – «Вид Званки усадьбы Державина вниз по Волхову от стороны Нова-города». На задней стороне написано:
«На память твоего, Евгений, посещенья
Усадьбы маленькой изображен здесь вид. –
Гораций как бывал меценом в восхищенье:
Так был обрадован тобой Мурза пиит.
Июля 22 дня 1807 года.
Г. Державин».
Против слов: «Г. Державин» написано рукою Преосв. Евгения Митрополита Киевского*: «N.B. Собственноручная подпись Державина».
Под стихами Державина написаны следующие стихи рукою Преосв. Евгения:
«Средь сих болот и ржавин
С бессмертным эхом вечных скал
Бессмертны песни повторял
Бессмертный наш певец Державин».
Против последней строки написано, кажется, рукою покойного Преосвященного Иринея Фальковского: «N.B. Евгения Митрополита Киевского собственноручный почерк и сочинение».
(*Евгений (Евфимий Болховитинов) (1767-1837) – Митрополит Киевский, знаменитый учёный, писатель).
НАДПИСЬ ДЕРЖАВИНА СТАНЕВИЧУ
(«Маяк», 1842. Т. 5)
В Библиотеку Семинарии Киевской поступила по завещанию покойного митрополита Евгения между многими другими книга Станевича* «Способ рассматривать книги». В начале написано рукою сочинителя: «Его превосходительству, милостивому государю, Гавриилу Романовичу Державину в знак глубокого почитания и преданности – от сочинителя. Февр. 5 д. 1808. С.П.Б.» – Тут же следующая надпись и точно в таком виде:
«Зоиловых против
Тебя, Станевич, клеветаний,
Суть собственны его писания
Твои сильнейши оправдания,
Которы свету ты открыв,
Припомнил истину известну всем давно:
В чужих глазах зрим сук; не зрим в своих бревно».
Вместо «твои» прежде было написано – «наи» (сильнейши), потом «наи» зачеркнуто и вверху написано «тебе». А под сею надписью подписано рукою Евгения: «Собственноручная надпись Г.Р. Державина». – Предоставляю г. Издателю Маяка решить, напечатана ли где-либо эта надпись, и Державиным ли она сочинена, или только им здесь написана, а сочинена другим? В издании сочинений Державина её нет.
– К справке. Издат.
(* Станевич Евстафий Иванович (1775 – 1835) – русский писатель и философ).
АНЕКДОТЫ ИЗ ЖИЗНИ ДЕРЖАВИНА
(«Маяк», 1842. Т. 1)
1.
В один из знойных летних дней 1797 года Державин прохаживался в саду с А.В. Храповицким*. Сбирались тучи, но два приятеля не замечали их. Разговор коснулся поэзии. Храповицкий распространялся в похвалах великому поэту, и в восторге не щадил никаких сравнений. «Вы не поэт, – сказал он, – вы Зевес – громовержец!» В эту минуту блеснула ослепительная молния, и раздался такой удар грома, что Державин, при всей своей смелости и привычке к военной жизни, бросился под навес беседки; – туда же побежал и Храповицкий. Оба, оглушённые ужасным раскатом грома, несколько времени стояли безмолвно. Наконец, Державин прервал молчание. «Вот видишь ли, какой я громовержец!» – сказал он Храповицкому, и в тот же день записал в своей белой книге следующие шесть стихов:
«Как ты назвал меня Зевесом,
От имя Божья грянул гром;
Я в страхе скрылся под навесом,
И бью тебе, мой друг, челом:
Избавь от пышных титл: я пешка.
Чрезмерность в похвале – насмешка!»
(*Храповицкий Александр Васильевич (1749-1801), действительный тайный советник, сенатор, статс-секретарь императрицы Екатерины II, писатель).
2.
В 1809 году сестра Державина просила доставить ей портрет его. Поручив изготовить портрет, Державин между тем спешил послать ей полный экземпляр своих стихотворений, со следующею надписью:
«На вечерних дней заре,
Брат, любезнейшей сестре,
Шлет в сих книгах душу ныне,
А опосле, на холстине,
К ней пришлет и образ свой,
Жить, беседовать с сестрой».
3.
Державин заметил, что один из его родственников был неравнодушен к дочери его друга; – дело шло на помолвку. Невеста и жених были оба близоруки, и поэт часто над ними подшучивал, но принимая в них искреннее участие, советовал спешить свадьбою, и однажды сказал им:
«Послушайте, друзья! Вы оба близоруки,
И прелестьми вдали – себя нельзя вам льстить;
Но видя под носом – скорей давайте руки.
Благословляю вас, друг друга – век любить».
4.
Державин любил собачек, особенно из рода болонок, и, сидя в кабинете, часто лелеял собачку на груди, за тулупом. Любимая собачка Екатерины Великой была также из рода болонок, и на посторонних бросалась с лаем, впрочем, никого не кусала. Поэт написал ей двустишие, поучительное для многих.
«Всем смертным – должно сей собачке подражать,
Хоть лаять иногда, но только не кусать*».
(*– Выписанные стихи находятся в собрании ещё неизданных бумаг Державина, оставленных им Ф.П. Львову, а пояснительные подробности слышаны от самого Державина).
ПОЯСНЕНИЕ НА 7-й СТИХ, В 9-й СТРОФЕ ГИМНА: «БОГ»
(«Маяк», 1842. Т. 3)
Рассматривая неподражаемые красоты сего гениального, единственного в своём роде произведения, которому равного нет ни в древней, ни в новой словесности, остановился я в недоумении на следующем стихе: «Я Царь, я раб, я червь, я Бог».
Этот превосходный стих сильно и кратко, одною резкою чертою, выражает и величие человека и его уничижение, – но последнее слово: я Бог, выражение, обыкновенно одному только Всевысочайшему Существу приписываемое, показалось мне неудобопонятным, – и для опытных писателей, а для юношей – камнем претыкания, крайне опасным.
Что мне отвечать, думал я, если кто из студентов, слушающих мои лекции, спросит: почему автор сего гимна называет человека Богом?
Мысль, что автор, конечно, не приписал бы сего наименования человеку, без достаточного основания, и, что, быв напитан чтением Священного Писания, искал он сего основания там. Эта мысль побудила меня прибегнуть к источнику высочайшей человеческой мудрости, к Св. Евангелию. – Раскрываю сию Божественную книгу; – и, к величайшему удовольствию моему, нахожу там разрешение этой задачи у Св. Иоанна Богослова (гл. I. ст. 12 и 13). «Елицы же прияша Его, даде им область чадом Божиим быти, верующим во имя Его, иже – от Бога родишася». Также у Св. Еванг. Матфея (гл. 5. ст. 9) слова Спасителя: «Блажени миротворцы, яко mиu сынове Божии нарекутся». Слова Спасителя: «Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь, во мне пребывает, и Аз в нем». (Иоан. VI-54). Его же молитва: «Отче наш»; и ещё: «Божественною силою Иисуса Христа даровано нам все к жизни и благочестию, чрез познание Призвавшего нас славою и благостию, коими дарованы нам великие и драгоценные обетования, дабы вы чрез них соделались причастниками Божеского естества (2. Петр. 1-3 и 4)». Также см. 2. Корин. гл. VI. ст. 18. Деян. XVII-28 и 29. Апок. XX-21.
Продолжая мои изыскания, наконец, нахожу в Акафисте Пресвятей Богородице следующие выражения, совершенно поясняющие нашего автора, a именно: «Солгася древле Адам, и Бог возжелев быти, не бысть; человек бывает Бог, да Бога Адама соделает».
Для большего удостоверения себя в точности сего пояснения, на предмет столь важный, заблагорассудил я препроводить его на рассмотрение Нестора нашей словесности, покойного уже, А.С. Шишкова*, с которым слишком 20 лет имел я счастье быть в переписке.
Почитая отзыв его ко мне на сие пояснение не столько моею, сколько нашей отечественной и всякой словесности собственностью, не позволяю себе скрыть эту драгоценность, содержащую в себе и подтверждение моего открытия и прекраснейшее суждение о вышеупомянутом стихе Державина. Посему и прилагаю здесь копию с письма ко мне А.С. Шишкова.
«Милостивый Государь,
Г. Н.!
Я получил ваше письмо, в котором, по прежним нашим суждениям о словесности, сообщаете мне сомнение своё о стихе Державина: «Я Царь, я раб, я червь, я Бог», вопрошая, не слишком ли велико для человека назвать себя Богом? – И не опасно ли будет для юношей, преподавать им стих сей за образец высоких мыслей и красноречия? – Вы правы: стих сей превосходен, или скажем, превыспрен, дабы дать больше возвышенности и лучше выразить иностранное слово: sublime; однако ж в суждении о красотах словесности можно и о сем стихе потолковать.
Я нахожу в нём первое: что он при всём своём превосходстве, имел бы больше правильности и постепенности, когда бы начальные два слова: Я Царь, я раб переставя, сказать: «Я раб, я Царь, я червь, я Бог». Второе: что принадлежит до слова: Бог, то вы справедливо усумнились, можно ли рассуждать о нём с юношами, опасаясь, что они настоящего смысла, даже и для зрелых лет трудного к растолкованию, не поймут. – Вы сами, если б не нашли к Св. Писании и в Акафисте открывающуюся вам силу сего слова, остались бы в сомнении. – Найденный вами текст действительно объясняет оное. – Но я попытаюсь то же самое ещё иным образом подтвердить, а именно, вот каким: если выражение: «я Бог» вложить в уста неверующего во всемогущество Божие; то оно будет дерзкая непростительная гордость: ибо тогда прилично ему только название: я червь; но когда он истинно верует в воплощение Единородного Сына Божия; тогда изречение его о себе: я Бог, не есть уже дерзкая и безрассудная гордость, но благоговейное восхищение и радость: ибо до сего времени человек мог о себе сказать только: «Я червь»; но по силе воплощения Божия, соделываясь не только чадом Божиим, но и причастником Божеского естества, восторг его: я Бог, соделался не хвастовством червя, но благоговением человека, величающего в себе действие благодатного милосердия Божия, возведшего его из червя в Бога. – Можно сделать сему противоположное уподобление: Бог Слово (Иоан. 1-8) для спасения человека, по неизреченному милосердию Своему, стало плотию, потому и называет себя: сыном человеческим. – Некоторые, острые, но непросвещенные внушаемым верою, чистым о Божестве понятием, хотят иногда ложным остроумием своим пленять худо рассуждающих читателей своих. – Si Dieu n'existoit pas, il faudroit l’invenler, т.e. если б Бог не существовал, то надлежало бы Его изобресть. – Да кто ж бы мог Его изобресть, когда бы Он не существовал? ибо тогда и созданные им все люди и твари не существовали бы.
Простите мне, что поздно вам отвечаю: слепота глаз моих и ослабевшие от болезней силы не позволяют ни читать, ни писать, ни сказывать мои мысли, как строк по пяти, и то не во всякие сутки.
С отличным почитанием и преданностью пребываю ваш,
Милостивого государя моего покорный слуга
А. Шишков,
Августа 26 дня 1838 года».
(* Александр Семёнович Шишков (1754-1841), русский писатель, военный и государственный деятель, адмирал (1823). Государственный секретарь и министр народного просвещения. Один из ведущих российских идеологов времён Отечественной войны 1812 года, известный консерватор, инициатор издания охранительного цензурного устава 1826 года. Президент литературной Академии Российской, филолог и литературовед).
ПОЯСНЕНИЕ НЕКОТОРЫХ МЕСТ В ГИМНЕ ДЕРЖАВИНА «БОГ»
(«Маяк», 1843. Т. 9)
Письмо, от 26-го, 1838-го года, которым удостоил меня Нестор нашей словесности, покойный А.С. Шишков, содержащее в себе превосходное рассуждение о стихе из гимна «Бог»: «Я Царь, я раб, я червь, Я Бог», и напечатанное в V Книжке журнала «Маяк» за прошлый 1842 год, поощрило и ободрило меня снова рассмотреть сей единственный, неподражаемый гимн знаменитого нашего Лирика, и поискать, нет ли в нём и ещё каких-либо тёмных мест.
1-е). Во 2. стихе первой строфы: «Живый в движенье вещества. – Вещество мертво: ибо оно не может иметь движения в самом себе; посему-то здесь поэт изображает Бога эпитетом: Живый, т.е. Дух животворящий, дающий движение веществу: ибо в Боге, яко в первом движителе всего, есть собственно жизнь естества. Все вещественные причины суть только в ЕГО деснице; от НЕГО приобретают они всю свою деятельность и силу. Если бы действия ЕГО во вселенной хотя на одно мгновение престали, всё поверглось бы в нестроение, смятение и во всеобщее разрушение. «Вся к Тебе чают дати пищу во благовремя; давшу Тебе, соберут; отверзшу Тебе руку, всяческая исполнятся благости; отвращшу Тебе лице, возмятутся; отъимеши дух их, исчезнут и в персть свою возвратятся».
2). В предпоследнем стихе последней строфы:
Но, если словословить должно;
Нам, слабым смертным не возможно
Тебя ничем иным почтить,
К Тебе лишь духом возвышаться,
В безмерной разности теряться,
И благодарны слезы лить.
Смысл сего стиха: «В безмерной разности теряться», – чрезвычайно темен. – Теряться в разности чего? – Не в разных ли мнениях древних языческих философов о существе Божием; но они искали истины с завязанными, князем тьмы, глазами, и от того разность в их мнениях; мы же озарены светом Евангелия; и от того в мнениях наших единство*. Кроме сего этот, столь тёмный, стих не имеет никакой связи со следующим за ним стихом:
И благодарны слезы лить.
За что же? – Уж, конечно, не за то, что «теряемся в безмерной разности», но за бесчисленные благодеяния, беспрестанно на род человеческий изливаемые: «Яко всяко даяние благо и всяк дар совершен, есть сходяй от Тебе, Отца светов; и Тебе славу и благодарение возсылаем». (Молитва, читаемая по окончании литургии). – Посему, если б, на основании сей молитвы, вместо стиха: «В безмерной разности теряться» сказать: «Твоим даяньем наслаждаться», тогда оказалась бы связь с последующим стихом: «И благодарны слезы лить».
Григорий Городчанинов**
(* Я всегда понимал, что поэт говорит здесь, просто, о безмерной разности между Богом и человеком, Издат.)
(**Городчанинов Григорий Николаевич (1771 или 1772-1853), профессор Казанского университета, писатель, поэт, председатель Казанского общества любителей отечественной словесности).
Публикацию подготовили М.А. Бирюкова и А.Н. Стрижев
http://www.voskres.ru/articles/biryukova.htm
