Если бы не отец Алипий, не было бы ни нашего монастыря, ни старчества

[Дмитрий Н]

Если бы не отец Алипий, не было бы ни нашего монастыря, ни старчества

Памяти архимандрита Алипия (Воронова; 28.07.1914–†12.03.1975)


В этот день родился и спустя 45 лет в этот же день стал наместником Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря архимандрит Алипий (Воронов) – Великий наместник. У него в жизни много таких дат-совпадений: например, день, когда он решится, оставив мир, поступить в монастырь, спустя 25 лет станет днем его призыва Господом в обители вечные.

Архимандрита Алипия вспоминают наместник и гости Псково-Печерского монастыря.



_{Архимандрит Алипий (Воронов)}


Единственный, кто смог противостоять этому страшному напору со стороны безбожных властей

Митрополит Псковский и Порховский Тихон:

– Специально к нам в обитель приехали люди, обладающие бесценным сокровищем памяти о человеке, без которого не было бы сейчас нашего монастыря, – мы все это прекрасно осознаем. Этот человек – архимандрит Алипий (Воронов). В прошлом году мы отмечали 60-летие со дня начала его игуменства, длилось оно чуть более 15 с половиной лет. Но что это были за годы и что они значили для обители и Русской Православной Церкви?

    В конце 1950-х, начале 1960-х годов по стране шла повальная ликвидация монастырей и храмов

В конце 1950-х, начале 1960-х годов по стране шла повальная ликвидация монастырей и храмов. Подписывали эти решение о закрытии святынь сами же епископы и наместники – такова была сила давления на них. Я вспоминаю историю жизни архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого). Он провел 11 лет в лагерях. Принципиальнейший человек! И тот был вынужден подписывать указы о закрытии храмов в Крыму…

А отец Алипий весь этот натиск выдержал! Это был, наверное, единственный из архиереев и священников Русской Православной Церкви тех лет, кто смог противостоять тогда этому страшному напору со стороны безбожных властей.

Если бы в 1961-м году он подписал этот указ, не было бы нашего монастыря. Подписал бы его, как все… Тут же устроили бы в монастыре склады, производственные базы. В Михайловском соборе очень удобно было бы разместить авторемонтную мастерскую, как это было во множестве храмов такого объема. В пещерах – прекрасное место для овощехранилища. Все эти мощи, останки – «как всё это негигиенично!» Их следовало бы вынести оттуда. Издали бы распоряжение о вывозе и последующей санации пещер, после санитарной обработки которых их можно было бы уже использовать в «нормальных сельскохозяйственных» или каких-то иных правильных советских целях.


_{Митрополит Псковский и Порховский Тихон}

Не было бы никакого старчества. Ни отца Иоанна (Крестьянкина), ни отца Серафима (Розенберга), ни отца Адриана (Кирсанова), ни многих других. Монастырь бы был упразднен, и нас бы всех не было здесь сейчас.

Отец Алипий восстанавливал обитель тогда, когда она, как вся в то время Русская Православная Церковь, не имела даже статуса юридического лица. Как это вообще можно было всё закупать для всеобъемлющей реставрации, когда частному лицу в таких объемах ничего в принципе не продавалось? Больше того, у самого отца Алипия даже не было регистрации, только и исключительно при наличии которой священник при советской власти имел право служить. А он служил! Восстанавливал обитель. Братию, вопреки всем лимитам, собирал. Проповедовал. С людьми общался…

Ради благодарности к этому великому, без всякого преувеличения, человеку мы все в этой спасенной им обители собрались, чтобы почтить его память, прежде всего, молитвой. И получаем эту драгоценную возможность – услышать из первых уст (а читателям Православие.Ru впервые прочитать) эти воспоминания о Великом наместнике.


«Не увидит смерти вовек» (Ин. 8, 51): странные случаи и предсказание на войне

Митрополит Новгородский и Старорусский Лев:

– В первый раз я приехал в обитель в 1961-м году. Мне было 15 лет. Отец – священник. Накал антирелигиозной компании был тогда таков, что его просто сделали инвалидом, – папу разбил инсульт, а врачу запрещали к нему прийти. Так он и лежал дома, в таком беспомощном состоянии…

Одна из его прихожанок (потом она приняла постриг с именем Мария) тут же к моей маме обратилась:

– Матушка, хорошо бы, чтобы Коля (мое имя до пострига) съездил в Печоры. Помолился. Поди, и батюшке стало бы лучше.

Сама эта прихожанка часто бывала в Псково-Печерском монастыре. А я с ней впервые тогда сюда и приехал. Остановился где-то в городе. Никто не знал, что я сын священника, такое тогда старались не афишировать.

Утром следующего дня мы пришли в обитель. Помолись, приложились к святыням. Опять ушли в город. Вдруг матушка Мария ни с того ни с сего спохватывается:

– Пойдем обратно в монастырь!


_{Митрополит Новгородский и Старорусский Лев}

Я не знаю, что произошло (она никогда мне не рассказывала, а я и не посмел поинтересоваться), но как только мы быстрым шагом спустились по Кровавой дорожке, у колодца увидели архимандрита Алипия… Он ее знал.

– А это кто такой? – кивает на меня. А он иногда был резким.

– Это сын батюшки, – отвечает, – У них горе в семье… – и рассказала.

– Нечего ему тут делать, в городе, – распоряжается, – поселяем его в монастырь.

Так я, приехав на один день, остался на всё лето. И потом уже все свои каникулы проводил здесь. Тут еще тогда были валаамские старцы – иеросхимонах Михаил (Питкевич), но он был в затворе; схимонах Николай (Монахов), он тоже уже был лежачим, ослепшим; схиигумен Лука (Земсков); был уже в монастыре тогда и схиигумен Савва (Остапенко).

Паломники целый день толпились у калиточки небольшого домика, где жили валаамские старцы, чтобы хоть как-то увидеть их, пообщаться. Отец Лука (я его застал) еще выходил.

Стоило отцу Савве или кому-то еще из отцов в клобуке и мантии появиться, тут же со всех сторон налетали: «Батюшка, благословите!», «Благословите!», «Ой, благословите, батюшка!»

Разместив в монастыре, меня вскоре определили на послушания. Они были разные. По большей части по линии отца Иринея (Пономарёва): на скотный двор, сено убирать, на огороде возиться, коров пасти, на кухне помогать, в просфорне и т.д.

В будни отца Алипия я не видел. А на всенощной под воскресенье и на самой воскресной литургии он служил. Это незабываемые богослужения.

А то гуляю как-то на Святой горке. Смотрю, на нее люди так весело, гуськом друг за другом пробираются, намеренно выдерживая расстояние, чтобы как бы по одному, выходило, просто так прогуливаются… «Что это, – думаю, – они?» Подхожу, а они в такую кучку собрались и явно ждут чего-то…

И тут – появляется отец Алипий!

Он сюда попозже выходил помолиться. Народ прознал и стал пользоваться этим. Тогда же никакой проповеди толком сказать нельзя было. Только начни что-нибудь доходчивое и по делу говорить, сразу же всё это пресекалось. Вот люди и изыскивали способы пообщаться с духовенством.

Вопросов отцу Алипию практически не задавали, он сам на всё отвечал. «Вот об этом я долго думала…», – только и приходилось слышать потом, когда, изумленные и насыщенные его речью, все расходились. Возможно, он и сам не знал, как это у него получается. Почему его слова так ловко развязывают узлы чьих-то недоумений и противоречий. Это при том, что это были самые что ни на есть простые беседы о том о сем. Иногда в более узком кругу он рассказывал истории из своей военной жизни.

Я специально сверился с тем, что уже опубликовано, и вот этих слышанных мною от него эпизодов я нигде не нашел.

    Возможно, он и сам не знал, почему его слова развязывают узлы чьих-то недоумений и противоречий

Шли они с другом по полям-дорогам войны, а перед тем, как разминуться, договорились: если что с кем случится, другому сообщить.

Отца Алипия до пострига Иван звали. Забирается он уже поздно вечером в палатку (бойцы в палатках зимовали). Упал от усталости у натяжной стенки. Вдруг голос…

– Я умер.

Через четыре дня и по почте известие о смерти друга пришло...

Или как-то стоял их полк расквартированным. А Ивану хозяйка довольно строгих правил досталась, как-то само собой разумелось: никаких тебе посиделок с сослуживцами. А тут сама ему возьми да и предложи:

– Хочешь, позови ребят. Я вам пирогов испеку.

Посидели они, а как расходиться, вдруг спрашивает их эта женщина:

– Хотите, я вам каждому скажу, что кого ждет?

– Давай, – соглашаются, разомлевшие после застолья.

«Ты умрешь на коленях возлюбленной, – сказала одному. – Ты застрелишься, – другому. – Ты войну переживешь…» – сказала будущему отцу Алипию – и замолчала...

– А Ивану-то чего?

Странно как-то: их-то каждого до конца довела, о смерти сказала, а ему?..

Она так посмотрела-посмотрела:

– А тебя ждет Невеста Неневестная.

Потом один был ранен в голову. Врач нашлась, которая за ним очень внимательно ухаживала, он и умер у нее на коленях.

Второй, попав в окружение, застрелился. Смог как-то передать документы, чтобы они немцам в руки не попали, так и стало известно о его кончине.

    Он сохранил этот источник «воды живой» (Ин. 4, 10), возводящий смертных к жизни вечной

Война выиграна. Открылась Троице-Сергиева лавра. Иван Воронов стал работать там реставратором.

– Прошло много времени, – рассказывал он нам, – я уже забыл о том случае. Созрел для монашества. И когда запели слова кондака: «Радуйся, Невеста Неневестная…» – вспомнил! Вот про что мне говорили!

Отец Алипий – это человек, который прошел путь от неверия к Богу и дошел до этого великого монастыря, где совершил свое эпохальное служение. Он сохранил этот источник «воды живой» (Ин. 4, 10), возводящий смертных к жизни вечной.


Если наместник сказал, все стремились исполнить

Митрополит Йошкар-Олинский и Марийский Иоанн:

– Посетив однажды Псково-Печерскую обитель и вкусив ту сладость, которая здесь пребывает, ты уже всем сердцем и всею душою ощущаешь: дальше жить не сможешь без этого монастыря.

Архимандрит Алипий в этом мире розни и непрочных связей собрал ту братию, которая стала единой семьей здесь, на земле, и, как святые отцы учат, – в вечности. Как же та любовь, что явлена тут старцами, посреди братии да между наместником и теми, кого Господь сподобил сюда приезжать, нас всегда поражала!

Сейчас, взирая на братию, посещая обитель, я, к сожалению, из года в год замечаю, как теряется то братолюбие, которое сюда так влекло паломников и просто тех, кто, может быть, еще только искал Христа. И находил Его, хотя бы раз побывав здесь на монашеском постриге! Архимандрит Алипий совершал его в Успенском соборе. Когда он, отец Дамаскин (Сахнюк), иеродиакон Сергий (Шаловский) пели «Обьятия Отча», весь народ плакал. После пострига отец Алипий всегда обращался со словом к братии. Помню, после пострига одного схимника он сказал:


_{Митрополит Йошкар-Олинский и Марийский Иоанн}

– Милый брат! Ты умер для мира и родился для вечности. Ты приблизился к Пречистой, и будь Ее верным чадом. Своей жизнью в послушании Ей в лице игумена покажи, что ты тот, кто сегодня уже вступил в жизнь будущего века, под Ее Божественный Покров.

Мы тогда еще были мальчиками, нам было по 8–9 лет. Многие наверняка слышали в записях или читали проповеди отца Алипия. Слог его всегда был прост и легок, так что даже мы, дети, внимали и понимали всё.

Если наместник сказал, все стремились исполнить.

Сретение Господне. 1960-е годы. В Сретенском храме отец Алипий нам сообщил:

– Сегодня каждый из вас встретился со Христом. Вы пришли в обитель, откройте свое сердце для Богомладенца. Пускай Он Сам управит ваши жизни. Жизнь ваша вам не принадлежит, она принадлежит Тому, Кто о вас печется, Кто извлек вас из суеты греховного мира. Берегите Христа в сердце вашем! Не изгоняйте Его непослушанием. Он – источник Жизни и бессмертия.

Или вот однажды зимою, когда все собрались в трапезной, отец Алипий, по традиции, после трапезы обратился к братии (это было где-то в 1970-е годы, я уже был насельником монастыря):

– Братия, миленькие, мы сейчас каждый должны не только свою душу погреть, но и свое тело. Сегодня привозят дрова, прошу вас всех выйти на двор.

    Сейчас мы все, без исключения, теряем то, что нас соединяет со Христом, – братолюбие

Представляете: и схимнички, и иеромонахи, и послушники – все, как один, собрались. Кто дрова колет, другие их передают, третьи складывают. Старчики, кто послабее, хотя бы по одному поленцу берут и несут в свои келлии. (Тогда в каждой келлии печка была).

Но как же это всё могло сплотить всех! Как же тогда братия общались между собою! Мы-то, молодые, всё знать хотим, понимать, – а они как детки! Старики общались так, что со стороны посмотришь: будто в детском садике!

Только теперь мы осознаем, ЧТО они имели. Любовь ко Христу – и являли ее в общении между собой.

Сейчас мы все, без исключения, теряем то, что нас соединяет со Христом, – братолюбие. Мне хочется всем, и прежде всего себе, пожелать, чтобы то, что собирали по крупицам наши старчики во главе с архимандритом Алипием и в нас с вами вкладывали, научая, наставляя, оставляя нам в своих словах, которые и сейчас можно услышать в записях или прочесть в издаваемых обителью книгах, – чтобы все это приносило в нашей жизни хотя бы маленькие плоды любви.


Будем учиться у него смелости, юмору, открытости и любви

Протоиерей Николай Соколов, настоятель храма Святителя Николая в Толмачах при Третьяковской галерее:

– Я впервые оказался в Псково-Печерском монастыре тогда, когда здесь уже поселился отец Иоанн (Крестьянкин). Мой отец, протоиерей Владимир, одно время служил вместе с батюшкой в подмосковном Гребнево. Когда папа с мамой узнали, что отец Иоанн тут, сердце у них загорелось, мы засобирались. По домашним разговорам я тогда во время сборов, кстати, понял, что отец знал и архимандрита Алипия еще по войне. Родители экипировали нашу машину «Победа», взяли с собой меня, подростка, и совсем еще крохотного Федюшу, и так мы все отправились в Печоры.

Впервые Великого наместника я увидел на том самом балкончике, на который он выходил поговорить с народом. Это всё происходило уже более полувека назад. Сам-то я и не думал, что мне придется что-нибудь рассказывать про него, иначе я бы все записал тогда еще, по горячим следам.


_{Протоиерей Николай Соколов}

Мои приезды в монастырь все-таки были более-менее редки: при отце Алипии я здесь был 10–15 раз, иногда жил по месяцу, порою по 2–3 дня.

После общения с отцом Алипием у меня в сердце остался образ: это воин Христов, боец на фронте, в том числе миссионерского служения, к которому призван в той или иной мере каждый христианин. У него ни перед кем не было страха, боялся одного Бога. И не столько боялся, сколько уже любил. Поэтому всё, что ни делал, – во всю силу. Что ни говорил, желая донести до всех, – то от всего своего горячего христианского сердца.

Сказанное слово, кстати, всегда исполнял.

    У него ни перед кем не было страха, боялся одного Бога. И не столько боялся, сколько любил

Я вот смотрю на современную братию: идет монах по монастырю, глаза в землю, чтобы никого не видеть, сам в себе. «Келлия – гроб, дверью хлоп, сижу спасаюсь, ни с кем не знаюсь», – как шутил один батюшка. Бывает такое у монахов. Но наш христианский долг – еще и открывать себя людям. Разве не для того идут в монастыри, чтобы, создавая монашеские семьи-общины, прославлять Бога так, чтобы люди, увидев, сами славили Христа и шли в обители?

Отец Алипий каждого замечал. Это надо еще уметь – увидеть человека так, чтобы не отвергнуть его, какой бы он ни был. Помню, мы беседуем с отцом Алипием, стоящим на балкончике, а он заприметил, что солдаты идут.

– Ребята пришли! – обрадовался он. – Ну, что, пришли-то в храм? Не бойтесь меня. Я тут ничего не отрежу вам. Всё хорошо будет у вас.

Они смеются. А он этот юмор пускал в ход, чтобы снять барьер, а потом превращал эти легонькие прибаутки в такие нравоучения, что невозможно уже было не ощутить за ними великой силы Божией благодати.

Сегодня мы должны учиться этой смелости, юмору, открытости, любви – он и сам всё это имел и прививал всем, кто с ним общался.

Были случаи, когда и мы его осуждали. Окружение у него было сложное. Но за всеми нападками потом тут же появлялась милая улыбка отца Алипия. Приходит, кладет скуфью:

– Ничего, всё хорошо.

Он по натуре был художник – возможно, это сложно было кому-то из монастырских завсегдатаев понять. Вот, например, рассказывал:

– Был я на развалах в Таллине. Приобрел там два антикварных стола. А потом смотрю: в углу на куче хлама ваза лежит, расколотая такая. Присмотрелся: настоящий янтарь! Спрашиваю о ней, а мне так нехотя: «Да мы хотели эту вазу перепилить, сделать из нее массу поделок. У нас есть еще вторая, тоже не очень хорошая». Показывают вторую… И я понимаю, что это шедевры янтарной работы!

Каким-то образом он сторговался, привез эти вазы в обитель. Это было году в 1963–1964-м. Сегодня они украшают кабинет владыки Тихона.

Вообще он был собиратель. Но не только как антиквар. Он умел собирать урожай духовной жизни. Вот это и нам надо уметь! Жить не для себя, а для других. Не себя спасать. Господь Сам знает, кто на что уготован. Помню, отец Алипий мне сказал:

– Вот, если хоть одну слезу в жизни утрешь, Господь тебя за это наградит.

    Если хоть одну слезу в жизни утрешь, Господь тебя за это наградит

(Окончание следует)

[Дмитрий Н]

(Окончание)


Как-то мы приехали в обитель. Мне уже было лет 15–16. Так как отец Алипий хорошо знал нашу семью, он иногда нам уделял час-полтора времени. Сидим, помню, у него за столом, он нам даже по рюмочке налил.

– Ребята, – неожиданно оживляется он, – оставайтесь здесь сегодня ночевать. Я сам вас положу сейчас: кого где.

Меня определил в гостиной, на диванчике:

– Вот, ложись сюда. Ты будешь, смотри, где – под Айвазовским лежать! Ты знаешь, это какой художник? С тобой будет…

Я тогда, разумеется, и не догадывался, что буду служить в Третьяковской галерее…

А брата, тогда еще Серафима, отсылает:

– А ты иди в келлию, там будешь спать.

Он потом стал монахом Сергием, после епископом. Уже преставился – Царствие Небесное!

Наутро я просыпаюсь, смотрю: рядом со мной предусмотрительно бутылочка «Боржоми» поставлена и крест лежит, золотой, на цепочке. «Кто-то оставил, что ли?..» – пытаюсь сообразить. Как вдруг входит отец Алипий и точно отвечает на мои мысли:

– Коля, этот крест – тебе!

– Отец Алипий, как? – держу его на вытянутой ладони.

– Нет, возьми, ты еще приедешь сюда и будешь меня вспоминать…

(Когда отец Николай делился с братией обители воспоминаниями, он всем показал этот крест, с которым с тех пор не расстается).


Имейте, главное, любовь между собою

Архимандрит Иосиф (Пальчиков), духовник Свято-Димитриевского Троекуровского Иларионовского женского монастыря, Елецкая епархия:

– В Псково-Печерскую обитель я пришел в 1966-м году. Власти тогда установили строгий лимит: не более 40 человек братии. Тем более запрещался прием молодежи. Но мудрый отец наместник, несмотря на все козни властей, принимал нас и принимал… Мне вообще было 15 лет. Даже паспорта не было. Он меня в трудники определил.

– Я, – говорит, – сейчас еще подумаю.

Это, мол, искус у тебя будет. Длился он до тех пор, пока через год он меня паспорт получать не отправил. Тогда уже рабочим оформил. Правда, прописываться нам, молодым, все равно надо было где-то в городе. В монастыре я числился сторожем. Но выполнял и монастырские послушания: иподиаконствовал у заштатных владык Андрея (Сухенко) и Феодора (Текучёва), потом был посошником и у отца наместника.

Часто после трапезы отец Алипий обращался с нравоучениями ко всей братии. Поверх всех лимитов, нас было уже 100 человек… И все мы были разные!

– Не забывайте, главное, – наставлял он, – имейте любовь между собою.


_{Архимандрит Иосиф (Пальчиков)}

Все, естественно, оступались, особенно молодые. Но он всегда имел снисхождение, особенно к нам, молодым.

Я жил два года под его покоями, рядом с тремя схимниками, иеромонахом, иеродиаконом, послушниками. Каждый вечер он к нам спускался.

Отец Николай Соколов только что рассказывал, как наместник их прозорливо расположил на ночлег, – так вот, меня он сразу рядом с каким-то шкафом уложил. «Это что еще за гроб?!» – помню, отреагировал я. Хранилась там только пара сапог, которые отцу наместнику настолько были тесны, что он их в итоге мне и подарил.

В основном наши вечерние разговоры велись о духовности, о том, что такое монастырь, как в нем жить. Нам, молодым, эти наставления были очень нужны. В миру тогда никакой духовной литературы не было, внутри монастыря ты сразу же попадал в основном на хозяйственные послушания. Владыка Иоанн Йошкар-Олинский и Марийский подтвердит, мне на хоздворе тогда больше всех подзатыльников доставалось. Я, хоть и бурчал, но, как мог, терпел. Отец наместник во время этих наших вечерних посиделок так ненавязчиво, говоря вроде как со всеми, каждого умел вразумить: это испытание, необходимо послушание, и всё такое прочее.

    Братия, помните: вы пришли не ради своего блага, а ради Бога

Ныне живущая здесь братия, помните: вы пришли не ради своего блага, а ради Бога. Для нас монастырь был дом родной. Идешь, полено какое-то валяется – надо его убрать. Если что где не так – подправить. Не будьте безразличны к монастырю. Это данный нам, насколько можем воспринять, образ обителей вечных – того, что нам за гробом предстоит.

Никаких почестей мы себе тут не искали. Рады были здесь и простыми послушниками быть. Меня лишь 2 года спустя отец Алипий в рясофор постриг. Хотя благочинный отец Александр (Васильев), схиархимандрит, считал меня иноком, но я тогда не был иноком, я был просто рясофорным послушником.

В 1971-м году меня первого рукоположили в иеродиакона, потом отца Давида, после – отца Иакова. Почему нас троих тогда сразу, таких молодых, безбородых, посвятили? Да просто в то время налаживали отношения с Японской и Американской Церквями, и нас на случай возможных доказательств того, что никаких гонений в СССР на Церковь нет, наверное, и запасали...

Потом уже я узнал, скольких трудов и мудрости требовалось от отца наместника в общении с уполномоченным по делам религии, в том числе и по нашему вопросу. Хотя здесь тогда работал такой Сергей Павлович Филиппов – в общем-то, хороший, добрый человек. Не такой уж верующий, но наместник как-то с ним сумел установить контакт.

Просто надо было набраться терпения и действовать с рассуждением, чтобы и братию собрать, и всё здесь, в этой, во многом тогда запущенной, обители восстановить.

Власти противоборствовали, а мы, знай, свое дело делали. При мне тут полуразрушенные уже стены надстраивались, башня у нижних ворот, – я там камни таскал.

    Власти противоборствовали, а мы, знай, свое дело делали

Михайловский собор реставрировать надо, а разрешения не дают! Какие-то чиновники из министерства понаехали, споры бесконечные ведут. Отец Алипий так блестяще обходил все их речевые маневры, что они даже рты раскрывали от неожиданности. Каждый раз ему удавалось доказать, что реставрация, без всяких на то возражений, необходима. Когда они не соглашались, он просто-напросто говорил нам, рабочим:

– Полезайте и начинайте делать. Как Бог даст.

И мы всё делали как нужно, и всё заканчивали в срок.

Особенно нас третировали при воссоздании Никольского собора. Мы только за дело – заместитель Фурцевой (в те годы министр культуры – Ред.) заявилась. Покоя нам здесь всем не давала. Мы держались. Одному Богу известно как, но изо дня в день продолжали и продолжали свой труд. Всё – под неусыпным руководством отца наместника. Мы не роптали, всё терпели.

Примерчик. Вознесение, а нам на лесопилку срочно надо. Ехать далеко. Наместник нам говорит:

– Вот на раннюю сходите, а на поздней отправляйтесь.

Нас засобиралось шестеро человек, и кто бы что заикнулся: «Как это, мол, в праздник? Двунадесятый? Не поеду никуда». Нет! Мы только «Благословите» и сказали.

Поехали. Всё слава Богу. К вечеру там со всем управились, к утру уже в монастыре доски разгрузили. Наместник нам был благодарен. А мы еще раз убедились, что послушание выше и праздника, и поста, и молитвы.

Современной братии желаю: если вам отец наместник или кто из старшей братии чего скажет, лучше молчите и исполняйте! Дай Бог вам крепости и сил духовных – быть полезными и для стекающихся сюда, как было сказано, в поисках Христа.


(Продолжение следует.)


Подготовила Ольга Орлова

28 июля 2020 г.

https://pravoslavie.ru/132941.html

[Дмитрий Н]

«Он был прозорливым – это точно!»

Памяти архимандрита Алипия (Воронова). Часть 2


Для архимандрита Алипия (Воронова) война и после окончания Великой Отечественной не прекратилась. Он как был воином, так и на фронте защиты уже вверенной ему Господом и Божией Матерью Псково-Печерской обители им оставался, ближе всего к сердцу принимая Евангелие.

Продолжение воспоминаний о Великом наместнике Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря архимандрите Алипии (Воронове), чье 70-летие поступления в монастырь и 45-летие преставления ко Господу в этом году отмечаем.


Неверующих на абордаж


_{Архимандрит Алипий (Воронов)}


Владимир Анатольевич Студеникин:

 – После окончания школы я пытался было поступать в духовную семинарию в Загорске (ныне Сергиев Посад – Ред.). Меня не приняли, потому что я не служил в армии. Что делать, чтобы на следующий год попасть-таки в семинарию, я не знал. Благочестивые люди посоветовали мне отправиться в Псково-Печерский монастырь... Здесь тогда был наместником архимандрит Алипий (Воронов). Год под его руководством, вероятно, каким-то непостижимым образом приравнивался к срочной службе... Поскольку на будущий год я уже беспрепятственно был зачислен в семинарию, а потом и в академию.

Настоятель храма, где я был прихожанином, написал мне сопроводительное письмо на имя наместника с просьбой, чтобы меня здесь приняли. Захожу во святые врата Псково-Печерской обители, и первый, кого я вижу, – отец Алипий! Он шел с хворостинкой.

– Ну, хорошо, что ты сюда приехал, – поднял он на меня глаза, бегло ознакомившись с врученным мною письмом.

Время было обеденное, примерно час дня. Приводит меня в трапезную и усаживает прямо за центральный стол, где сидит обычно старшее духовенство... А мне всего-то 15 лет!

Как же было важно и просто по-человечески приятно таким, как я мальчишкам, общаться с отцом Алипием! Поселил он меня под своими покоями. В начале каждого трудового дня мы с такими же, как я, вроде как трудниками, дружно спешили было на послушания, но, как всегда, замирали у Дома наместника... Его хозяин выходил на балкон (тем, кто не видел это воочию, наверняка известна по крайней мере фотография)… И он начинал с нами беседовать. Всё остальное для нас переставало существовать. Трудники, семинаристы, паломники собирались послушать и поглазеть на это всегда захватывающее действо. Несколько часов, как правило, мы так стояли, задрав головы. Ему можно было задавать любые вопросы. Все его рассказы были назидательны и искрометны.

Я еще водил время от времени экскурсии в пещеры и по монастырю. Попадались и совсем уж светские-советские группы. И вот, помню, бывало, нам навстречу идет отец архимандрит... Многие вообще впервые видели «живого попа»: «Что это вообще за экземпляр?..» А он так просто то и дело снимал всегда всё напряжение, заводил какой-то непринужденный разговор. Отец Алипий вообще с любым человеком мог поговорить. Все мои экскурсанты и сами не успевали опомниться, как уже были всецело очарованы им. Он брал просто на абордаж ранее оболваненных советской госпропагандой атеистов, а после уже открывал им, всем вместе, этот удивительный и светлый мир Церкви.

   Мои экскурсанты не успевали опомниться, как уже были всецело очарованы им

Тогда священнослужителей многие считали за мракобесов. А тут они с умнейшим и талантливейшим, просто красивым и статным человеком, широченной души и исключительного – так, что любого развеселит, – остроумия, – вдруг знакомятся...

Я не знаю, как дальше сложилась бы моя жизнь, если бы, заканчивая Московскую духовную академию, я не получил известие о смерти отца Алипия...

Все свое каникулярное время я в годы учебы в семинарии и академии проводил в Печорах. Отец Алипий предлагал мне ранее остаться в монастыре. Но сам я не думал о принятии монашества...

– Будешь жить в городе, а сюда приходить мне помогать, – сделал он тогда заход с другой стороны.

Но я-то понимал, что это значит: быть, как штык, в 5 утра, а то и раньше, и уходить после того, как можно было бы уже и не уходить...

Отец Алипий, кстати, начинал обход обители каждое утро еще затемно, с коровника, куда наведывался часа в четыре...

В монастыре его всё волновало: любое неправильное действие послушника, монаха он принимал близко к сердцу. На всё реагировал.

Сколько раз мне приходилось его просить:

– Батюшка, да не обращайте вы внимания! На это же есть эконом, благочинный, другие. Исправят! Это не столь важно...

Но он не мог. Всё воспринимал с болью.

Божию Матерь очень любил и почитал. Но с каким-то чувством сыновней свободы и простоты.

– Ну, как распорядится Хозяйка медной горы, – порою разведет руками в ответ на какой-нибудь вопрос о делах обители.

Много рассказывал о том, как люди обращались к Богу во время войны.

У них в полку был священник, который перед каждым боем находил где-то хлеб, вино... У него были с собою антиминс, поручи. Он служил литургию, и все причащались. Даже те, кто считал себя «неверующими», – причащались! И шли в бой. Многие, конечно, не возвращались. Перед следующим сражением – опять литургия.

Архимандрит Алипий был укреплен на фронте и оставался воином в баталиях за веру, за монастырь всю оставшуюся жизнь. Как же он побивал, бывало, советскую бюрократию! Но и с такой любовью и обаянием мог это провернуть, что и они порою сами не могли себе отказать в удовольствии еще как-нибудь повставлять ему палки в колеса, лишь бы только втянуть его в дальнейшее общение с собой. Недаром его прозвали «советский архимандрит».

Отец Алипий и умер на посту служения Богу, Божией Матери, Церкви, монастырю. От третьего инфаркта. В 60 лет.


«Ты что, лысым делаешь монастырь?! Монастырь должен быть красивым!»

Архимандрит Варнава (Баскаков), настоятель храма Святого Великомученика Пантелеимона, город Невель, Псковская митрополия:


_{Архимандрит Варнава (Баскаков)}

 – В Псково-Печерский монастырь я пришел в 1970-м году. Просто вырвался сюда из тисков достаточно жесткой жизни в миру. Хотя меня как раз отовсюду там изгоняли. Войдя в монастырь, я наконец вздохнул: «Вот я и дома».

Когда мы с моим духовным отцом пришли к отцу Алипию, он побеседовал со мною, расспросил, какие я имею специальности. Потом сказал:

– Вниз заходи, иди (там, под его покоями, были комнаты) – и оставайся.

На второй день, поскольку я был каменщиком, меня поставили на послушание в Богом зданные пещеры. Отец Алипий всегда подсказывал, как сделать так, чтобы всякая физическая работа в монастыре получала духовное измерение. Это всё на практике постигается.

Еще отец наместник благословлял меня, ранее служившего в комендантских войсках, со смутьянами разбираться. Их тогда местные силовики специально в обитель засылали. Бывало, какая-нибудь американская делегация пижонов спускается к Успенскому собору по кровавой дорожке, а здесь, на площади, наш пьяный гражданин шатается. А ты попробуй пьяного, да еще и на глазах у международной общественности, уговори – в нем же сразу гордость пролетарская «вскипает как волна». По-разному управлялся: кого внушениями, другого силой, третьему денежку вручишь – рублик дашь, а он и счастливый: «Ну её... эту классовую рознь!»

   Отец Алипий подсказывал, как сделать так, чтобы всякая работа получала духовное измерение

Отец Алипий ко всем и всему милостиво относился. С большой заботой. Радел, чтобы обитель всегда на загляденье была. Розы всюду высаживал. Сам за всем приглядывал.

На скотном дворе у нас послушничек Никифор трудился, он любил коровок подкармливать. Не то что розами, как в том известном случае, описанном в «Несвятых святых», – это только наместник такое мог исхитриться да выдать. Но просто, если вовремя отец эконом не подвезет этим животинкам травки, то тот тут же снаряжался на свой промысел... Выходил и тайком выкашивал в монастыре, где находил хоть чубчик, траву... Отец Алипий, в очередной раз поймав его с поличным, пускался распекать:

– Ты что, лысым делаешь монастырь?! Монастырь должен быть красивым!

А тот неизменно ласково отзывался:

– Коровы-то дороже, – и расплывался в улыбке.

– Будет монастырь, будут и коровы, – весело щурил свой взгляд отец наместник.

   Отец Алипий ко всем и всему милостиво относился. С большой заботой

Без согласования с ним никаких речей братию отец Алипий просил ни перед кем не произносить. Любое слово тогда, как и сейчас, впрочем, могли перевернуть так, что... С приходящими в обитель сам общался.

Старался внимание, любовь проявить:

– Это превыше всего, – говорил, – ценится у Господа.

Народ стремился сюда для духовных собеседований с отцом Алипием. Хотя он и в гражданских правах разбирался, мог подсказать.

Всех труждающихся опекал. Трубу в монастыре, случалось, прорвет, рабочие бросаются на этот участок – так он еще и под свой контроль возьмет: если что требовалось, тут же доставлялось.

Отцу Иерониму (Тихомирову), келарю, делал внушение:

– Монахи, которые к тебе приходят просто поесть, это ресторан, а которые трудятся, тех накорми.

Очень многим отец Алипий помогал. Иногда, правда, этим злоупотребляли. Случай помню. Вызывает меня:

– Вот, послушай.

Женщина причитает: у меня то-то сгорело, дом со всеми сбережениями, сарайки... Дайте денег!

– Ну, возьми... – кидает ей, – помощь, раз сгорело...

А меня сразу предупредил:

– Ты мне завтра нужен будешь, Володя.

Я ушел. На следующий день, часа в четыре, иду по послушанию к Успенскому собору:

– Володя, Володя! – машут мне рукой и зовут к наместнику.

Прибегаю. Отец Алипий:

– Вот женщина, которая вчера у меня просила помочь им, погорельцам...

Та стоит, вся в слезах, красная такая (вчера она не плакала):

– У нас всё сгорело... – трясется. – Вот, соседка даже может подтвердить...

– Не просила бы вчера, сегодня бы не сгорело, – ответил ей отец Алипий и ушел.

То, что он был прозорливым, – это точно. Многое предсказывал.

Народ отца Алипия почитает, о канонизации рано или поздно встанет вопрос.


Кормчий

Протоиерей Владимир Попов, настоятель Никольского храма в Любятове, Псковская митрополия:

– Впервые я услышал об отце Алипии так. Где-то в 1972-м году я был в гостях у местной жительницы Анны Станиславовны Зевс. Она и рассказывает:

«Мела я как-то лестницу, что к Успенскому собору от колодца ведет, и вдруг слышу:

– Дуреха! А, дуреха!

Но я – учительница немецкого языка, и про себя думаю: ‟Какая же я дуреха? Если я учитель... Это не про меня”. И мету себе дальше.

– Ду-ре-ха! Ты слышишь, что я тебе говорю?! Лестницу метут сверху вниз, а не снизу вверх...».


_{Протоиерей Владимир Попов}

Так она и поняла, что действительно дуреха.

Этот импульс и сделал ее православной христианкой, привел в монастырь. Хотя она из католической семьи происходила...

Вот так я впервые и услышал о Великом наместнике.

Через год я стал секретарем митрополита Иоанна (Разумова), тогда правящего архиерея Псковской епархии. Мне уже вроде стало особо некогда бывать в Псково-Печорском монастыре. Но Господь мне послал утешение – духовного отца, архимандрита Афиногена (Агапова; в схиме Агапия). Он был из той самой плеяды старцев разоренного Валаамского монастыря, что подвизались потом в Печорах. Я знал его историю: в 1934-м году его арестовали, отправили строить Беломорканал. Зима. Недоедавшие истощенные люди мерзнут. Падают. Тысячи покойников складывают до весны в штабеля – в мерзлой земле их не похоронишь.

«Из трупиков мы делали загородки, – рассказывал потом отец Афиноген, – спасаясь так от самого страшного: ветра, а также надсмотрщиков. Внутри этого кордона из мертвецов можно было еще живым развести костер, чуть-чуть отогреться...».

Вот какую коммунистическую изнанку доводилось изведать тем, кто потом оказался в Псково-Печерской обители. Но были среди братии и те, кого отец Алипий сам просто выдернул из разгара советского полымя, со всеми его красными флагами, демонстрациями...

А как ты их всех, с таким несопоставимым опытом, с порою противоположными мнениями, упасешь?.. Я чувствовал, какое величие, какая мудрость даны отцу Алипию, чтобы вести за собой столь разных людей. Каким надо было быть рассудительным и воистину прозорливым, чтобы из всего этого многообразия сформированных предшествующей жизнью устроений сгармонизировать единую команду молящихся, верных Церкви, любящих Бога, умеющих противостоять как внешнему давлению, так и внутренним уловкам врага бойцов. Без искушений внутри братства не обходится. Всякое бывает: и доносы и т.д. Преткновения случаются у всех.

   Без искушений внутри братства не обходится. Преткновения случаются у всех

Отец Алипий все эти трудности игуменского бытия принимал глубоко в свое сердце. В его опыте, как ни у кого более, ощущалось, что врученное ему стадо не просто руководимо внешне, но и внутренне наставлено ко спасению, а для этого, известно, должно быть перевоспитано и возвышено до подвига ежедневного, даже в элементарнейших занятиях, служения Христу. Это ощущалось во всей его нераздельной с братством повседневной жизни. В его иронии ко всему, что не так и не соответствует, в любом его взгляде, жесте, в каждом слове. В молитве.

Все – от владыки Иоанна (Разумова) до того же местного уполномоченного по делам религии Филиппова – относились к отцу Алипию как к настоящему подвижнику, кормчему, который даже в воздымающейся тогда советской стихии умеет править доверенным ему Господом кораблем.


«Давайте снова дружить будем! Пусть снова у нас будет мир благословенный!»

Диакон Георгий Малков, писатель, автор книги «У пещер ‟Богом зданных”»:


_{Диакон Георгий Малков}

– Вообще, впервые в монастырь я и попал как раз в Псково-Печерский. Это было в 1959-м году. Мне тогда шел 18-й год.

Стою, помню, в Троицком соборе Пскова, а там какой-то юноша вдруг разразился восторгами:

– Я только что в монастыре побывал!

– В каком?! – тут же заинтересовался я.

– В Пюхтице! Меня там так хорошо матушки принимали! Но здесь, говорят, есть монастырь по-хле-ще – мужской!

– Где он находится? – я стал сразу же выяснять. – Как это – проехать за Старый Изборск?

Так сюда и отправился. Захожу...

Насколько я тогда был диким человеком, можно судить хотя бы по тому, что открывшееся моему взору сопоставимо было для меня тогда разве что с картинками из журнала «Диво», подшивка которого за 1904 год была у моей бабушки: такие же нищие, такие же колокола... – в общем, всё! Вот оно!

Я, обалдевший, просто пьяной от восхищения походкой взошел по чугунным ступенькам, что ведут к площади перед Успенским собором, сел на них, вытащил пачку сигарет без фильтра «Дукат», выбил сразу пару штук и с наслаждением затянулся. Думаю: «Ну, ка-ка-я же благодать! Куда же я попал! Это ж прямо рай какой-то!»

Только начал выдыхать, как тут же ко мне подбежал некто в пиджачке, помню, товарищ такой, не монах:

– Да ты что, с ума сошел?!! Разве можно? В монастыре! Да ты...

А я и не знал... Чуть дымом не поперхнулся. Скомкал я всё это дело, прямо с огнем, в кулаке, засунул в карман стыдливо... И потихоньку так, сконфуженно потопал было обратно, наверх.

Смотрю, сидит там старичок на скамейке.

– Милый, вы откуда будете? Подходите («И манеры-то у него какие-то деликатные...», – думаю, а он ко мне обращается: «Присаживайтесь»).

Я вгляделся, а человек-то явно начала XX века. Опять «Диво». В костюмчике, в соломенной шляпе... Это знакомство завершилось тем, что в течение года мы с ним там и сям в столичной обстановке уже встречались, я стал вращаться среди художников, поэтов, – попал, в общем, в андеграунд. Там встретил свою жену.

Меня всегда так умиляло: промыслительным образом – меня-то уж точно – Господь всегда ставил в такие условия, после которых я просто не мог поступить не так, как Он от меня того хотел.


(Окончание следует)

[Дмитрий Н]

(Окончание)


Года через два-три я взял за компанию из этого самого андеграунда художника Владимира Архарова и поэта Генриха Сапгира, и все вместе мы покатили в Псково-Печерский монастырь. Заходим...

А около колодца – архимандрит Алипий стоит! Как будто нас-то он только и ждал. Тут же как-то так по-теплому, живо к нам обратился. Разговорились. Он выяснил, что мы из Москвы, интересуемся искусством, стариной, древностью... И далее он понимал уже: художников заинтригует источник всего этого – Сам Бог, – и он повел нас с экскурсией по монастырю... Закончилась она на самой верхотуре башни Верхних решеток. Был уже вечер, закат. На всю жизнь я запомнил эти прекрасные мгновения...

Любопытно и то, что все мы трое стали вполне церковными людьми, уверовали. Тот же самый Генрих Сапгир, уже умирая в Париже, в больнице крестился, совершенно сознательно идя к этому всю свою жизнь, по крайней мере после того самого посещения нами Псково-Печерского монастыря и общения с отцом Алипием.

С 1964 года я стал уже постоянно бывать в Печорах. Приезжал и с женой. Потом сын родился. Мы все вместе собирались и ехали сюда. От отца Алипия я всегда только удивительную доброту и мог встретить. Ничего другого. И тогда, когда я говорил ему и о ком-то другом, – тоже, – даже если эти люди были незнакомы ему...

В Старом Изборске, например, жил художник Павел Дмитриевич Мельников. У него дом сгорел. Он успел выскочить буквально в исподнем. Всё остальное – в пепел. Я вспомнил о нем, как-то беседуя с отцом Алипием.

– Вот такая, – говорю, – история приключилась...

Он сразу:

– Что?! Ну-ка...

Полез куда-то в карман, пошарил и вытащил-таки осно-ва-тель-ну-ю сумму.

– Всё! – говорит. – Я сейчас ставлю самовар. А ты – одна нога здесь, другая – на телеграфе. Беги мгновенно, отправляй!

Я сбегал, вернулся где-то через полчасика, запыхавшийся.

Это всё было для отца Алипия само собой разумеющимся. Никакой ни подвиг. Просто он по своей натуре был такой.

А как были замечательны эти его легендарные стояния на балконе! Когда он просовывал ножку... У нас это называлось: «Сквозь чугунную решетку ножку дивную протянет...». Да! Фотографировали его в таком амплуа часто. И он оттуда, сверху – выступал.

– Ну, что там? Кто там? Чего вам?

Народ, конечно, сразу же толпился. Оживление – в массах. Кто-то начинал выкрикивать:

– Батюшка, батюшка, спаси! Вот сейчас вот! Только что... Мне надо в больницу ложиться! Денег нету!!!

– Та-ак! Следующий!

Следующий орет:

– У меня пожар!

Я у него кой-когда секретарствовал, иногда по утрам корреспонденцию разбирал. Так там же целые кучи посланий со всей страны собирались! Справки какие-то бесчисленные из собесов: пожар одолел или корова сдохла, мор потому что был, и т.д. И печати... Это отдельная тема! Печати – это были, как правило, кругляшки пятаков. Обычных наших советских пятаков. Кто похитрее был, тот на картофелину чмякал, а уже с картофелины – чпок на «справку». Отец Алипий обычно посмеивался над всем этим, но никогда не сердился, не злился, констатировал:

– Во-о-от! Замечательно всё-таки! Они, может быть, и жулики, но прекрасно понимают, где могут к ним с добром отнестись, помочь.

Иногда помогал!

А то – с балкона так:

– Но-но-но! Завтра-завтра приходите!

Или:

– Сохнут-сохнут!

Вы рассматривали его фотографии, которые до нас дошли? Я вот вглядывался на выставке, подготовленной Псково-Печерской обителью к 60-летию со дня начала его игуменства. У него, конечно, были фотографии, где он серьезный, на службе. Но в большинстве своем на кадрах, где он просто живет, у него всегда лицо очень доброе. Улыбчивое лицо. Иной раз он вроде и не улыбается, а у него в уголках рта таится эта улыбка. Глаза смеются. Его доброта была сродни какой-то детской доброте. Даже доверчивости.

    Его доброта была сродни детской

Он был предельно искренний человек во всем. И в терпении, и в страстях своих, когда он против кого-нибудь восставал (есть и фотографии, где он сердится!), или наоборот, что было скорее, – когда он с любовью к людям был расположен.

У него была такая своя собственная война с отцом Иринеем (Пономарёвым) – некоторые того называли: «император», другие: «сеньор-помидор». Это был такой большущий архангельский верзила, краснощекий. Но у него был грех – любил пропустить стаканчик. На эту тему наместник и бывал к нему суров. Тогда отца Иринея просто на несколько дней убирали с его глаз куда подальше.

А утро у отца Алипия начиналось так:

– Опять Иринейка устроил мне тут!.. Ой, я ему сколько раз говорил, чтобы он молоко мне нормальное подавал. А он нарочно этим коровам мажет кое-чем. Ну, я ему задам! Я ему задам!!

А заканчивалось это тем, что уже к концу дня, под вечерок, поднимался:

– Ну, пойдем, мириться будем. Мир заключать.

И вот мы шли в келлию к отцу Иринею. А он был громадный такой – амбал просто. А в антураже у него малюсенькое всё такое: не акварели, а акварельки; не слоны, а слоники. И всюду-всюду это микроскопическое нагромождение всякой всячины, – что можно было запросто прийти и забыть, зачем ты сюда пришел, – уйти в разглядывание всего этого...

Однако стол был уже накрыт... Там даже такие бутылочки на подставочках стояли, – так, что когда он их поднимал, они начинали играть какие-то там мотивчики типа: «Ах, мой милый Августин...».

А сам он – сам! – брал кувшинчик на правое плечо, – всё, как полагается, – и всех обносил. И раздавалось:

– Давайте снова дружить будем! Пусть снова у нас будет мир благословенный!

Вот так! Очень добрый был отец Алипий. Очень добрый.

И даже когда он кого-то обличал, то злобы у него никогда не было. Ни на кого. Даже по отношению к тем, кто ему докучал из всяких там управлений, из обкома. Он обычно говорил:

– Ничего! Обойдется! Главное же, что они все такие же люди, как мы! С такими же убеждениями житейскими. А в силу этого они у меня все в ящике, – неожиданно резюмировал он.

– Как это в ящике? – уставился я, помню, на него.

– Ну, как? 1 мая, 7 ноября, Новый год, 8 марта – всем по ящичку. Мне и звонят, напоминают. А я и рад. Тому ящик коньяку, этому ящик икры, туда – красной рыбки... Так ящичками и спасаемся... Как только праздник какой, они все у меня тут как тут.

Но это же ему надо было в Печорах уже пожить, чтобы они у него брать не боялись. Еще и уважали его за это.

Какого-то резкого, грубого отношения к нему со стороны властей, по крайней мере в последние его годы, не помню. Его почитали даже те, кто и Церкви-то сторонился. Но икорку они все с удовольствием получали.

    Его почитали даже те, кто Церкви сторонился

К отцу Алипию как-то пришли начальствующие и разошлись было: «Да кто вы, христиане, такие?! Вы – рабы! И психология у вас рабская! Рабы Божьи! Всё вы щеки подставляете!»

– А я им тогда в нос одну штуку сунул! – рассказывал он мне потом.

– Что?!

– А вот я тебе сейчас покажу.

И убежал к себе в комнату. Возвращается с пакетом в руках:

– Я им говорю: вот наше христианство!

Разворачивает пакет, а там книжка такая небольшая. Евангелие, оказалось. Раскрывает, а внутри – кровь. Прямо все страницы залиты.

– Это мне из Сибири, – показывает, – прислали, как святыню последней войны. Был солдат, христианин, он носил всегда Евангелие у сердца. Погиб. Убили его! Это его кровь, «за други своя» (Ин. 15, 13) пролитая. Я им это и показал. Вот какие мы рабы Божии!

Помолчали.

– Ну, и что же дальше, – говорю, когда пауза уже слишком затянулась, – «товарищи»-то что-нибудь ответили?

– Нет, ушли. Что тут скажешь?


Подготовила Ольга Орлова

29 июля 2020 г.


https://pravoslavie.ru/132976.html